Текст книги "Сэвилл"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

В конце концов было решено, что он пойдет в колледж. Гэннен больше не упоминал ни о том, как был у них, ни о своем разговоре с его родителями. Когда он сказал ему, что поступает в колледж, Гэннен, который стоял у своего стола, кивнул и добавил:

– Хорошо, что вы все-таки не бросаете учиться. – Он собрал свои книги. – Если я могу чем-нибудь помочь, то буду рад.

Колледж находился в соседнем городе, и он поехал туда на автобусе, чтобы подать заявление о приеме. Бесконечные коксовые печи и фабрики, заводы и склады, улицы, тесно застроенные домами, глухие стены и рекламные щиты наконец уступили место небольшому парку. В конце асфальтового проезда стояло кирпичное здание колледжа, справа и слева протянулись два спортивных поля.

Человек, который разговаривал с ним, казалось, был удивлен. Невысокий, с черными волосами, гладко зачесанными назад, темнобровый, темноглазый, он сидел за своим столом с непроницаемым видом.

– Откровенно говоря, я думаю, что вы делаете ошибку, – сказал он. – Лучше останьтесь в школе еще на год. Получите степень. Мы вам будем только рады, но я искренне считаю, что для вашей подготовки требования здесь слишком низки. – Он добавил: – Ну, и вдобавок служба в армии. Ведь так вы просто получаете отсрочку на два года.

– И все-таки я хотел бы подать заявление, – сказал он.

– Нас вполне устроит, если вы поступите к нам. Я имел в виду только ваши собственные интересы. – Он говорил и быстро писал что-то на листе перед собой.

Стэффорд, откинув голову, медленно выпускал дым из ноздрей – отголоски его звонкого беззаботного смеха замирали среди деревьев. Он был в смокинге, под подбородком был безупречно завязанный черный галстук. В сумраке его светлые волосы, казалось, испускали слабое сияние.

За одним из столиков в одиночестве сидела Маргарет. На ней было голубое платье, волосы стягивала лента. Она держала в руке бокал, который ей, по-видимому, только что принесли, – краем глаза он успел заметить фигуру, ускользнувшую к компании Стэффорда.

– Тут кто-нибудь сидит? – сказал Колин, подходя.

– Нет, – сказала она. Белокурые волосы, не очень густые, она завязала на затылке в «конский хвост». Платье с короткими рукавами и пояском было без всякой отделки, если не считать большого белого воротника.

Некоторое время они молча смотрели на группу по ту сторону лужайки, откуда вскоре донесся громкий смех Мэрион.

– Ты часто здесь бываешь? – сказал он.

Она улыбнулась.

– Нет. Я тут в первый раз.

– Ну, а почему сегодня такое исключение?

– Я получила приглашение, – сказала она. – Как и ты.

– Ты тоже в этом году кончаешь?

– Нет. – Она покачала головой. – Я еще в выпускном классе. То есть только перешла. – Она добавила: – А ты кончаешь, мне Мэрион рассказывала.

У нее были прозрачные серые глаза, чуть впалые тонко обрисованные щеки и слегка вздернутый нос – лицо, исполненное такой хрупкой нежности, что в сумерках, подумалось ему, оно кажется выточенным из льда. И в ней была та светлая легкость, которую он заметил, еще когда в первый раз увидел ее на центральной площади и потом – в очереди на автобус. Ни тогда, ни после он с ней не разговаривал, если не считать вечеринки, устроенной первой командой на рождество, когда он танцевал с ней.

– А что ты думаешь делать теперь? – спросила она.

– Поступаю в колледж. – Он пожал плечами.

– А в армию тебя не призывают?

– У меня отсрочка.

– А Стэффорд остается еще на год.

– Да, – сказал он и добавил: – Принести тебе чего-нибудь выпить?

– Спасибо, у меня еще есть, – сказала она.

Некоторое время они молчали. Под деревьями медленно, неловко танцевали две-три пары. Патефон заиграл новую мелодию. Родители Мэрион, устроившие вечеринку, совсем недавно переехали в этот дом на краю города над самой долиной – высокий кирпичный особняк с крутой щипцовой крышей. Лужайка сбоку от дома и деревья вокруг нее были иллюминированы – ветер покачивал длинные гирлянды китайских фонариков, подвешенные между ветками. По краям лужайки стояли белые металлические столики. Мэрион в платье с открытыми плечами чмокнула его, когда он пришел, притворно удивилась его подарку – хотя на столе позади нее лежала целая груда коробок и пакетов – и, пожав его локоть, быстро отошла, едва появился Стэффорд.

Солнце скрылось за деревьями, и фонари словно загорелись ярче.

– Потанцуем? – сказал он.

– С удовольствием.

Она встала из-за столика, вышла на траву и приподняла руки.

Он вел ее, только чуть придерживая.

Они медленно двигались по краю лужайки. Оттуда, где сидела компания Стэффорда, доносились взрывы смеха, дымок от сигарет проплывал под фонариками, которые светляками мерцали на красном фоне заката.

Потом они ушли в сад. Между деревьями вилась дорожка. Она выводила на лужайку поменьше, к каменному парапету и обсаженной розами террасе. Внизу под ними сверкали огни города. Солнце уже зашло, и последние отблески догорали высоко в небе на западе. Прямо напротив, на севере, черными силуэтами вставали купола, башни и высокий шпиль собора. Он сжал ее пальцы, а когда она не отняла руки, слегка обнял за талию.

Позади них звучали приглушенные деревьями и мглой голоса и медленная, почти тоскливая музыка танца.

– Ты живешь в городе? – спросил он.

Она покачала головой.

– Не совсем. Примерно в миле от него. – Она неопределенно махнула рукой в сторону долины. – Мой отец врач. И мы обосновываемся поближе к месту его работы.

– Вероятно, то же справедливо в отношении каждого человека, – сказал он.

– Разве? – Она поглядела на него. – Да, пожалуй. Хотя не всегда это осознаешь, – добавила она.

Несколько секунд они неловко молчали, глядя туда, где за садами соседних домов виднелся холм с фундаментом замка. Немного ниже тянулась зубчатая линия развалин с единственным огромным проемом окна в обрушившейся каменной стене.

– Ты куда-нибудь ходишь? – спросил он. – То есть тебя кто-нибудь приглашает?

– Иногда, – сказала она и засмеялась. – Странный вопрос! Ну, а если бы я ответила «нет»?

Он мотнул головой.

– А знаешь, как тебя прозвали у нас в школе?

– Нет. – Он снова мотнул головой.

– Хмурый мыслитель.

Она засмеялась, откинув голову.

– Не понимаю почему.

– Да, – сказала она. – Самому это понять трудно.

Сзади раздался голос Хопкинса.

– Вот вы где! А вид потрясающий! – Он обвел долину пустым взглядом.

– Потанцуем еще? – спросил Колин.

– Если хочешь, – сказала она и добавила: – Ничего не имею против.

Она отодвинулась от него и пошла назад к большой лужайке.

Стэффорд приехал на машине. Он научился править прошлым летом. Это был автомобиль его матери, и он приезжал на нем в школу. Когда Колин некоторое время спустя собрался уходить, Стэффорд окликнул его:

– Хочешь, я тебя подвезу, старик? – Он стоял у края лужайки, одной рукой обнимая Мэрион, которая, когда из дома вышли се родители, приготовилась прощаться с гостями.

– Но ведь ты же еще не уезжаешь, Нев? – сказала Мэрион.

Колин взглянул на Маргарет.

– Я обещал проводить Маргарет до автобуса, – сказал он.

Мэрион засмеялась.

– А почему не до ее двери, Сэвверс? – сказал Стэффорд и посмотрел на смуглых толстых родителей Мэрион, словно демонстрируя странности этого чудака.

– Наши остановки рядом, – сказал он. – Я как раз успею на последний автобус.

– Мы и Колина домой отвезем, – сказал Стэффорд и поклонился Мэрион.

Было уже совсем темно. На лужайку из окон дома падали яркие полосы, сливаясь с кругами света от фонариков на деревьях.

Две-три пары еще танцевали.

Когда машина остановилась перед подъездом, из дома появилась Мэрион в меховом палантине. Ее родители после недолгих препирательств с ней на крыльце пошли выпроваживать остальных гостей.

Стэффорд подошел к Маргарет и Колину, которые ждали на лужайке.

– А странно, что мы больше никогда здесь не встретимся, – сказал он. От ворот доносились голоса последних гостей. Кто-то кого-то окликал. Они шли по улице небольшими группами и парами. – Все расходятся, каждый своим путем. Через двадцать лет нам вспомнится этот вечер, и мы подумаем: а что произошло с ними всеми? Девушки давно замужем, у них самих сыновья и дочери почти такого же возраста. А мальчиков, как любит выражаться Гэннен – или это Плэтт? – разбросало по всем четырем сторонам света. Как странно! – Он попыхивал сигаретой, глядя на опустевшую лужайку. – И тогда покажется, будто мы здесь вообще никогда не были.

Со стороны подъезда донесся голос Мэрион.

– Ну, пора доставить тебя домой, Мэгги, – сказал Стэффорд.

Она жила в маленькой деревушке, на старинные каменные домики которой теперь со всех сторон надвинулся разросшийся пригород. Дом прятался в темноте – от калитки в каменной ограде дорожка вела через небольшой сад к освещенному окну.

Колин вылез из машины и проводил ее до калитки.

– Как с тобой связаться? – спросил он.

– Можно позвонить, – сказала она. – Посмотри на «Дормен» в телефонной книге.

– У тебя будет свободное время на следующей неделе? – спросил он.

– Мы уезжаем. – Она остановилась, и ее лицо скрывала тень ограды. На столбе рядом с калиткой он различил надпись белыми буквами на деревянной дощечке: «Р. Д. Дормен, врач». – Я буду месяц гостить у подруги.

– Где? – спросил он.

– Во Франции.

Он стоял, постукивая носком о калитку.

– Ну, так всего хорошего, – сказал он.

– Я могу тебе написать, если хочешь, – сказала она.

– Конечно.

– Напиши сюда и приложи свой адрес. Письмо мне перешлют.

– Ладно, – сказал он.

Стэффорд в машине нажал на клаксон.

– Ну, так позвольте поблагодарить вас за приятный вечер, – сказал он.

– До свидания, – сказала она и добавила, открывая калитку: – Он правда был очень приятным. Так я буду ждать письма. – И пошла по дорожке к дому.

Когда он вернулся к машине, Стэффорд одной рукой обнимал Мэрион.

– Куда, старик? – сказал он.

– Высади меня на остановке. Может быть, автобус еще не ушел.

– Нет-нет, мы доставим рыцаря домой. Как знать, увидим ли мы его еще когда-нибудь, верно, лапочка? – Он отпустил Мэрион и нажал на стартер.

Когда они приехали, улица была погружена в темноту. Колин вылез и остановился у дверцы Стэффорда. Стекло было опущено. Бледное лицо Мэрион выдвинулось из мрака.

– Нет, он правда здесь живет? – сказала она.

– Дорогая, не хами, – сказал Стэффорд.

– Я не хамлю. Мне интересно, только и всего, – сказала Мэрион. – В прошлый раз ты заставил меня ждать на углу.

– Не обращай на нее внимания. Вот как я, – сказал Стэффорд, выглядывая из мглы автомобиля. Через секунду в окно просунулась его рука. – Ну, бывай, старик.

– Всего, – сказал он, сжал руку Стэффорда и медленно встряхнул ее.

– Загляни как-нибудь. – Стэффорд включил мотор.

– Ну, едем же, радость моя, – сказала Мэрион.

– Спокойной ночи, Мэрион, – сказал Колин.

– Спокойной ночи, радость моя, – сказала Мэрион.

Машина тронулась, на повороте замедлила ход, а потом, набирая скорость, понеслась по шоссе.

Риген бросил школу и поступил в бухгалтерскую контору. Из тех ребят, с которыми Колин играл в детстве, Батти, проработав у бакалейщика – поездив с заказами на велосипеде по поселку, – пошел на шахту, как раньше все его братья. Стрингер начал работать на шахте сразу после школы.

Коннорс тоже устроился на шахту – по словам его отца, готовясь к административной работе. Мистер Моррисон стал директором воскресной школы. Шейлу он часто видел в поселке. Через год после их недолгого знакомства она вышла замуж за шахтера, и в девятнадцать лет уже была матерью двух детей.

Из всех своих прежних знакомых чаще всего он встречал Ригена. Его контора была в том же городе, что и колледж Колина, – в восемнадцати милях от Сэкстона, он каждый день ездил туда и обратно на поезде, и они постоянно садились в один вагон.

За последние два года Риген даже еще вырос. В нем было теперь больше шести футов, и он носил костюмы, сшитые по мерке у портного. Рубашки ему шила мать. По субботам он во фраке играл в оркестре танцзала, а по нечетным вечерам давал уроки музыки детям в поселке. В поезде он всегда садился напротив Колина, скрестив ноги. Из его нагрудного кармана торчал белый носовой платок. Если он не разбирал ноты или не читал журнал «Бухгалтерское дело», то посвящал Колина в свои планы, ограничиваясь пока ближайшим будущим. Фамилии музыкальных светочей мира эстрады упоминались в его излияниях все чаще: тот чуть было не зашел в «Бальный зал», где он играет, другой написал, что намерен туда зайти в самом близком времени, третий пригласил его на прослушивание, и он непременно пошел бы, но задержали непредвиденные дела в конторе. Некий дирижер джаза, у которого связи на радио, сказал, что окажет ему содействие, хотя тот факт, что он играет на скрипке, а не на трубе, не на саксофоне «и даже не на кларнете», добавил он грустно, конечно, очень ограничивает его возможности. Его глаза, ярко блестевшие, пока он описывал свои радужные надежды, неизменно гасли и темнели, едва за окнами появлялись унылые улицы поселка.

– Я слышал от Прендергаста, – сказал он как-то, отрывая взгляд от нотного листа, – что твой приятель Стэффорд намерен поступить на семейное предприятие.

– Но он как будто собирался в Оксфорд, – сказал он.

– После Оксфорда, – сказал Риген. – Он получил стипендию.

– Для занятий музыкой?

– Боже великий, конечно, нет! – сказал Риген тоном, который, по его мнению, подходил данному случаю. – Он ведь специализировался по какому-то другому предмету.

– По истории?

– А не по экономике? – сказал Риген. Его интерес к теме угас так же быстро, как возник. – Кстати, на рояле он, по-видимому, даже бренчать толком не умеет.

В то первое лето он писал Маргарет во Францию, а в ответ получал непонятно бессодержательные письма; но почему-то особенно его тревожили и задевали орфографические ошибки и погрешности против синтаксиса. Одно письмо он даже отослал обратно, все в пометках красными чернилами. Она долго не отвечала, а потом пришло сухое, вежливое послание, каждое слово которого, как указывалось в подстрочном примечании, было выверено по словарю. Он тут же отправил ей письмо без знаков препинания, со всеми неправильностями и неграмотностями живой речи – и опять начал получать ответы с прежними ошибками и неуклюжестями. В последнем письме он условился встретиться с ней в городе в первую субботу после ее возвращения.

Он увидел ее еще издали – она ждала у магазина возле собора. На ней было короткое светлое пальто и голубое платье, зачесанные назад волосы стягивала лента. Она загорела. Он увидел свисающую с локтя сумочку, туфли на высоком каблуке. Только когда она обернулась и узнала его, он сообразил, что на мгновение принял ее за незнакомую взрослую женщину.

Они гуляли по улицам, потом сидели в кино, старательно отодвинувшись друг от друга, и, наконец, когда пора было уже возвращаться, спустились на Соборный мост, оперлись на парапет и долго смотрели на мутную коричневую воду. Когда они вышли из кино, он взял ее за руку, а тут, на мосту, слегка обнял за плечи и продолжал в нерешительности смотреть вниз.

Наконец он повернулся к ней и неловко чмокнул ее в щеку. Секунду спустя она повернулась к нему, и он поцеловал ее в губы – медленно и по-прежнему нерешительно. Потом снова отвернулся к реке – он не хотел больше ее целовать, не хотел, чтобы она заметила его нерешительность.

– Встретимся опять? – спросил он.

– Да, – сказала она и добавила: – Если хочешь.

– Я могу приехать в субботу.

– Хорошо, – сказала она и улыбнулась, словно он придавал этому излишнюю важность.

Они пошли назад, на остановку. Подошел ее автобус. Он увидел, как она, поднявшись в салон, помахала ему. Потом автобус тронулся, и она села впереди.

Они виделись почти каждую субботу. В их встречах было какое-то непринужденное спокойствие. На третий раз она спросила, не хочет ли он познакомиться с ее родителями.

– Им хотелось бы познакомиться с тобой, – добавила она, – если ты, конечно, ничего против не имеешь. Они все спрашивают, куда я пропадаю.

– Разве ты им не говоришь, что встречаешься со мной? – сказал он.

– Конечно, говорю, – сказала она с удивлением. – Вот почему они тебя и приглашают.

Они условились, что на следующей неделе он приедет прямо к ним.

Когда он добрался до их дома, уже смеркалось. Сад, который он тогда видел только мельком, оказался гораздо больше, чем ему помнилось. Дом стоял на пригорке, на котором прежде деревня кончалась – дальше вниз по склону долины протянулись кирпичные муниципальные дома, а с другой стороны, выше по склону, стояли старинные каменные дома с серыми сланцевыми крышами. Ее дом, хотя и кирпичный, имитировал старину – небольшие двустворчатые окна, оштукатуренные стены второго этажа с перекрещивающимися балками. Сад и лужайка с ухоженными цветочными клумбами создавали ощущение простора. Розы, теперь почти отцветшие, вились по трельяжам у стен дома, сплетались над выкрашенным в зеленую краску крыльцом, обрамляли дорожки по обеим его сторонам. Высокая каменная ограда отделяла сад от старой деревни.

Он еще не дошел до крыльца, как дверь распахнулась и навстречу ему вышла Маргарет в легком зеленом платье. Волосы у нее были стянуты лентой.

– Значит, ты все-таки сумел выбраться.

– Я не слишком рано? – сказал он.

– Папа как раз кончил прием.

Она взяла у него дождевик, и он вошел в широкую, обшитую деревянными панелями прихожую, которая пересекала дом и кончалась дверью черного хода. По сторонам были двери в комнаты и лестница, ведущая на второй этаж.

Маргарет проводила его в освещенную комнату, дверь которой была открыта. Там у стола сидела с шитьем светловолосая женщина со свежим румяным лицом. Она сняла очки, сложила работу и встала из-за стола.

– Значит, это Колин, – сказала она и с некоторой застенчивостью пожала ему руку. – Я очень рада, что вы пришли, – добавила она и повернулась, жестом приглашая его сесть. – Отец Маргарет сейчас спустится.

В квадратной, вделанной в стену железной печке горел огонь. Он сел в кожаное кресло возле нее.

– Будете пить чай? – сказала миссис Дормен.

– Мы же сейчас уходим, – сказала Маргарет.

– Возможно, Колин хочет пить, он ведь долго ехал сюда, – сказала ее мать. – Дай ему передохнуть.

– Так ты хочешь чаю? – спросила Маргарет.

– Не откажусь, – сказал он, глядя на ее мать.

– Поставь чайник, Маргарет, – сказала миссис Дормен. – Для нас всех. Папа, так или иначе, попросит чаю.

Маргарет посмотрела на него, покачала головой, возвела глаза к потолку и быстро вышла из комнаты.

– Вы ведь живете далеко отсюда, Колин, – сказала миссис Дормен, садясь на кушетку поближе к огню. Невысокая женщина с приятными правильными чертами лица и светло-серыми глазами. Свою внешность Маргарет во многом унаследовала от нее.

– В Сэкстоне, – сказал он и объяснил, где это.

– Вы теперь будете учиться в колледже, если не ошибаюсь.

– Да, – сказал он.

– А жить собираетесь дома или в общежитии?

– В общежитии, – сказал он. – Кажется, они там это предпочитают.

– Молодым людям, по-моему, бывает полезно на некоторое время расстаться с родным домом. Ну, в определенном возрасте, – сказала она.

– Да, – сказал он.

– Ваш отец работает в поселке или где-нибудь еще? – сказала она.

– В поселке.

– А, да-да, – сказала она.

– Он работает на шахте.

– О, так у нас с вами есть кое-что общее! – сказала она. – Отец моего мужа работал на шахте. То есть, я имею в виду, в свое время, – добавила она.

Вернулась Маргарет и остановилась у стола, сплетя пальцы.

– Ты, кажется, допрашиваешь его? – сказала она.

– Боюсь, Колин, ваш приход немножко вывел Маргарет из равновесия, – сказала миссис Дормен.

– Ничего подобного, – сказала Маргарет. Она присела к столу и принялась медленно выдергивать нитки из лоскутка.

– А куда вы думаете отправиться сегодня? – спросила ее мать.

– Побродим где-нибудь тут. Или сходим в кино. Кинотеатр здесь рядом, на шоссе, – сказала она, глядя на Колина.

– Только не задерживайтесь допоздна, – сказала миссис Дормен.

– Нет, правда, кто тут выведен из равновесия? – сказала ее дочь.

Минуту-другую спустя открылась дверь и вошел доктор, высокий, с военной выправкой, – свой рост Маргарет, несомненно, унаследовала от него. У него было такое же румяное лицо, как у жены, и кустистые брови над голубыми глазами. Каштановые, почти рыжие волосы были начесаны на лоб. Кожа глянцево поблескивала, словно он только что умылся.

– А, здравствуйте, Колин, – сказал он так, будто они были уже давно знакомы, и протянул ему руку. – А я уже опасался, что не застану вас. Видите ли, я никогда точно не знаю, когда у меня кончится прием. – Повернувшись к жене и Маргарет, он добавил: – А как насчет чая? Или я опоздал?

– У нас дома опоздать к чаю ты не можешь, – сказала Маргарет и пошла к двери. – Я сейчас все принесу.

– Садитесь, дружок. Будьте как дома, – сказал доктор, указывая на кресло, с которого Колин было встал. – Ничего, если я закурю? – добавил он, садясь у стола и вынимая трубку.

– Ничего, – сказал он.

– А вы не курите? – спросил доктор и засмеялся.

– Нет, – сказал он.

– Мудрый человек! Экономите тысячи! – Он поглядел на жену. – Ничего, если я закурю, моя дорогая?

– Конечно, если Колин не против.

Вошла Маргарет и поставила на стол деревянный поднос. Она налила чашку отцу со словами:

– Первую тебе, ведь ты только что с работы.

– Лучше начни с Колина, он же твой гость, – сказал доктор, выпустив клуб дыма. – В этом доме я во всех расчетах последний, – добавил он, повернувшись к Колину, и подмигнул ему над облачком дыма.

– Очень хорошо, – сказала Маргарет, подошла к нему и подала чашку, даже не посмотрев на него.

– Нет уж, на меня не гляди! – сказала миссис Дормен мужу. – Она иногда держится, как школьная директриса. Вы еще в этом убедитесь, – добавила она, обращаясь к Колину.

Позже, когда они собрались гулять, миссис Дормен вышла вслед за ними на крыльцо.

– Ты без пальто? – спросила она в темноту.

– Ведь тепло, – сказала Маргарет. – И мы далеко не пойдем.

– Все-таки возьми кофточку, – сказала миссис Дормен, скрылась на минуту в передней и снова вышла, уже вместе с доктором. Он спустился с крыльца, надевая шляпу. В другой руке у него был черный чемоданчик.

– Ну, развлекайтесь. Только берегитесь простуды, – крикнул он, помахал им рукой и скрылся за углом дома. Минуту спустя раздался шум мотора и сад пронизали лучи фар.

Маргарет вернулась к крыльцу за кофточкой. Когда они вышли за калитку, она взяла его под руку.

– Ну как, было не очень плохо? – сказала она.

– Нет. – Он мотнул головой.

– Давай пройдемся. Мне хочется подышать, – добавила она.

Она на ходу надела кофточку и снова взяла его под руку.

Кирпичные и каменные дома остались позади. Они вышли на гребень над долиной – внизу тускло светились россыпи огней. Дул легкий ветер. Откуда-то от верхнего конца долины, где вставали смутные очертания холмов, доносилось тихое пыхтение паровой машины.

– Тут за оградой поле для гольфа, – сказала она. – Можно пойти туда.

В темноте они отыскали дорожку. За калиткой открывалось озеро мрака, замкнутое темными контурами деревьев и крутым склоном.

Когда они дошли до первого дерева, она остановилась.

– Я рада, что ты приехал, – сказала она. – По-моему, ты им понравился. Понимаешь, я в первый раз пригласила кого-то домой.

Он обнял ее за плели.

– Если хочешь, я приеду к тебе.

– Конечно, – сказал он. – Только у нас немного по-другому.

– В каком смысле?

– Беднее, – сказал он.

– А какое это имеет значение? – сказала она.

– Никакого, – сказал он и мотнул головой.

Дорожка пересекала поле для гольфа и выводила к реке. На более светлом фоне неба вырисовывался силуэт плотины. Они легли на траву.

– Я тут никогда раньше не бывала, – сказала она.

– Никогда?

– Насколько помню. Но мы ведь живем тут всего семь лет.

– А где вы прежде жили?

– В самых разных местах. Но здесь, по-моему, мы осели прочно, – добавила она.

Они лежали рядом.

Он начал называть звезды вверху. Часть неба заслонял абрис древесной кроны.

– А ты за это время еще что-нибудь написал? – спросила она.

В одном из писем он упомянул про свои стихи.

– Кое-что.

– Ты мне их покажешь?

– Не знаю. Возможно, они никуда не годятся.

– Мне они, наверное, понравятся. А если даже нет, я про это умолчу. – Она засмеялась.

– Тогда мне незачем их показывать.

– Нет, правда, я честно скажу свое впечатление.

Через некоторое время они встали. Перед этим он ненадолго завладел ее рукой и теперь снова сжал ее пальцы в своих. Они шли молча, но у калитки она сказала:

– Проводить тебя до города? Я с тем же автобусом вернусь.

– Нет, лучше я попрощаюсь с тобой тут, – сказал он.

– Почему? – сказала она и снова засмеялась.

– В этом больше завершенности, – сказал он. – К тому же твоя мать, наверное, думает, что ты и так уже очень задержалась.

– Ну, какое это имеет значение? – сказала она.

– Очень большое, – сказал он.

– Нет, правда, я совсем не думала, что ты такой, – сказала она.

Они стояли у калитки. Мимо проехала машина и свернула в проезд сбоку. Он различил над рулем силуэт ее отца, потом машина исчезла за углом дома.

– На следующей неделе увидимся? – спросил он.

– Если ты не боишься, что мама будет против, – сказала она.

Как и раньше, он на прощание неловко поцеловал ее в губы. Она неуверенно прижалась к нему, а когда он отпустил ее, добавила:

– Давай встретимся днем и захватим с собой еду. Устроим пикник. Где-нибудь за городом.

– Ладно, – сказал он и назвал час.

– Ты тоже что-нибудь захвати, – сказала она.

Она стояла у калитки и махала рукой в свете уличного фонаря. На углу он встал под другим фонарем, помахал в ответ и пошел к автобусной остановке.

22

Они бродили среди лесистых холмов к югу от города. По маленькой долине вился ручей и впадал в озеро. С одной стороны озеро окаймляли рододендроны, с другой над ним склонялись ивы, а дальше на склоне раскинули ветви могучие буки. Выше по течению ручья деревья редели. Они свернули туда и вышли на открытое место. Внизу простиралась равнина, слева от опушки поднимался крутой гребень, по его вершине тянулся лес, а склон зарос кустарником. Они сели и развернули оба пакета.

Некоторое время они молча ели.

Потом она без особого интереса заговорила о своей школе – занятия начинались на следующей неделе.

– Большинству девочек совершенно все равно, что они будут делать, – сказала она. – То есть после окончания. Будут они продолжать учиться или нет. Правда, выбор велик: можно стать учительницей, можно медицинской сестрой. – Она провела ладонью по траве и отодвинулась в тень куста. – На самом деле они думают только о том, как бы выйти замуж.

– Вероятно, в этом есть свой смысл, – сказал он.

– Да? – Серые глаза потемнели. – А я так не считаю.

– Почему?

– Кроме замужества, в жизни женщины должно быть еще много другого.

– Согласен, – сказал он. – Но чего именно?

– Да всего! Ей прежде следует найти себя, а уж потом думать о браке.

– Но что может делать женщина? – Он лежал на животе, приподняв голову.

– Например, стать врачом.

– А ты хочешь этого?

– Может быть. А может быть, я займусь языками. Я еще не решила.

– Но ведь на этой неделе тебе придется решить, – сказал он и засмеялся.

– Значит, ты относишься ко мне несерьезно?

– Нет, – сказал он. – Очень серьезно.

– И все-таки смотришь на меня сверху вниз.

– По-моему, нет.

Она промолчала.

– Но что способна делать женщина? – сказал он. – Есть столько сфер деятельности, в которые женщины не внесли сколько-нибудь существенного вклада, что это нельзя объяснить только отсутствием благоприятных условий. Вспомни, сколько женщин обладало досугом, чтобы заниматься живописью, играть на музыкальных инструментах, писать, мыслить, творить, посвятить себя чему угодно. Но ни одна из них не создала ничего выдающегося.

– Потому что от них ничего выдающегося и не ждали – даже они сами. Ты рассуждаешь прямо как Мэрион и Одри. Они считают, что женщина должна быть женственной. Мужчины, мужчины, еще и еще мужчины, что в конечном счете сводится к Хопкинсу и Стэффорду. Как все это жалко!

– Вот почему ты сейчас здесь со мной? – сказал он.

– Вовсе нет, – сказала она. – Если я хочу для себя одного, это еще не значит, что я исключаю другое.

Он снова засмеялся. С соседнего дерева слетела птичка, опасливо запрыгала по траве и принялась клевать крошки.

– По-моему, ты очень самодоволен, – сказала она. – А мне казалось, что ты совсем не такой.

– Да нет же, – сказал он серьезно. – Я просто стараюсь понять.

– Ну, например, ты хотел бы поменяться местом с женщиной?

– Нет, – сказал он. – Но это неправомерный вопрос: я же знаю, что так быть не может.

– А я знаю много женщин, которые хотели бы поменяться местом с мужчиной. И это – как головой об стену биться. Они вовсе не отрицают в себе женщину, но беда в том, что на них смотрят только как на женщин.

– Но как же еще на них смотреть? – сказал он.

– Как на людей! – почти крикнула она, и птичка с испуганным писком взлетела на дерево. – А у тебя законченный умственный склад мещанина.

– Не знаю, – сказал он. – Не думаю.

– Наверное, ты привык, что твоя мать всегда дома и обслуживает тебя. И твоего отца.

– Ну, по-моему, «обслуживает» – не то слово. Хотя она нигде не работает. Кроме дома, – докончил он с ударением.

Она откинулась на траву, подперев щеку ладонью.

– Возможно, я чуточку нетерпима, – сказала она.

– Неужели только внешними условиями можно объяснить, что среди великих композиторов, поэтов, создателей религий, художников и философов нет ни одной женщины?

– А чем же еще? – сказала она. – Человеческую личность можно изменить коренным образом, если изменить условия, в которых она существует, и всю систему мышления. И начать надо с сознательного акта, с акта воли. Я рада, что я женщина. Ведь женщины еще только приступают к открытию своего духовного мира.

Он поглядел в сторону. На гребне возникла фигура мужчины с ружьем. Мужчина постоял, глядя на равнину, откуда доносилось далекое пыхтение паровой машины, потом неторопливо дернул козырек кепки и скрылся за деревьями.

– Тем не менее ведь можно сказать, что люди вроде Ван Гога или Джона Клэра, например, были куда больше стеснены условиями своей жизни, чем тысячи и тысячи эмансипированных женщин, которые располагали не только финансовой поддержкой богатых мужей, но и временем, и всем, что еще нужно человеку, чтобы стать мыслителем, художником, поэтом.

– Боюсь, ты слишком закоснел в своих взглядах и просто не понимаешь, что я имела в виду. Мешают женщине, органически препятствуют ей достичь чего-либо в этих областях определенные элементы ее подсознания.

– Да, – сказал он и с почти безнадежным вздохом перекатился на бок.

– Ты куда? – спросила она.

– Давай поднимемся наверх, – сказал он, – посмотрим на долину. – Он добавил через плечо: – Там был какой-то человек. С ружьем.

И почти сразу из-за гребня донесся звук выстрела.