Текст книги "Шторм из тени"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 56 страниц)

Но только пока некоторые мягкотелые люди, или некоторые апологеты монти, не получат в свои руки запись вопроса собственного флаг–капитана Бинга, было ли или нет вообще это следствием враждебного нападения, прежде чем был отдан приказ открыть огонь.

«Мне не следовало оставлять его после того как они дали мне оперативное соединение, – мрачно подумал Бинг. – Я должен был добиться его списания, получив себе надежного капитана Боевого Флота. Кого–то, на компетенцию которого – и лояльность – я мог бы положиться. Ублюдок с самого начала возмущался, что пришел кто–то из Боевого Флота. Он ждал, чтобы воткнуть весь кинжал в спину – этим в действительности и были все те проклятые записки как–там–его–имя – а теперь чертовы монти и новотосканцы дали ему нож!»

Он понял, что его челюсти сжимались слишком сильно, когда вновь начали болеть зубы, и заставил себя расслабиться. Или приблизиться к этому так близко, как только мог, во всяком случае. А, когда он это сделал, он спросил еще раз что же на самом деле произошло. Он уже написал черновик своего официального доклада, объясняя, что могло бы произойти, но это было не то же самое, что произошло на самом деле.

Несмотря на ненависть к Уордену Мизаве, он был вынужден признать, что у флаг–капитана имелась хотя бы одна обоснованная точка зрения. Что бы ни случилось с «Жизель», ущерб не был нанесен бортовым энергетическим оружием военного корабля, да и сам он был нанесен не лазерной головкой. Это было старомодным, контактным ядерным оружием, и не было абсолютно никаких признаков того, как оно было доставлено на станцию.

Мизава, Бинг знал, склонялся к теории, что это был акт саботажа. Причиной того, по его словам, что никто не был в состоянии обнаружить и отследить вектор доставки в том, что оно, вероятно, было спрятано где–то в грузовом контейнере и доставлено на борт контрабандой, чтобы сдетонировало либо по времени или по команде.

Бинг мог принять его рассуждения, но даже у Мизавы не было объяснений, которые могли бы объяснить контрабанду, или почему. Бинг не сомневался, что новотосканцы вполне могли преувеличивать предполагаемые провокации монти. Если бы он имел дело с этими высокомерными, неоварварскими ничтожествами, что были на пути новотосканцев, он точно бы не тратил зря любых усилий, пытаясь найти возможный свет справедливости, которым можно осветить свои действия, когда он сообщил бы о них кому–то еще. Но от преувеличения фактов было далеко до обстоятельств взрыва, и он просто не мог представить себе планетарного правительства, которое было бы готово пойти на убийство сорока двух тысяч своих собственных граждан, чтобы просто чтобы очернить репутацию другой стороны в торговой войне. В свое время он видел некоторый холодный, расчетливый цинизм, но это было уже слишком чересчур.

Но если это не были сами новотосканцы, кто бы это мог быть? Это был вопрос, на который он не мог ответить… если, конечно, это вообще не были монти. Не существовало никаких причин, почему они выбрали для именно тайком доставленную боеголовку. Впрочем, космическая станция была совершенно не уклоняемой целью, не имела для защиты ни боковых стен, ни импеллерного клина. Они могли бы запустить небольшую, чисто баллистическую ракету в любой момент во время их подхода к планете. Если бы она шла без энергии, без импеллерной сигнатуры для отслеживания, она могла легко поразить космическую станцию без какой–либо – включая неуклюжими сенсорными техниками ох–как–идеального капитана Мизавы – идентификации. Если на то пошло, любой человек во всей звездной системе мог бы сделать то же самое!

Во всяком случае, предполагая, что у них были мотивы.

Он встряхнулся. Этим ничего не достигнешь, а он не мог позволить себе ничего не добиться. Если он хочет сохранить свою собственную карьеру – и добраться до сути того, что произошло на самом деле, несмотря ни на что – он должен выяснить, каким образом надавить на Мизаву. Или это, или по крайней мере убедить новотосканцев согласиться с ним, что внутренние террористические группы, возможно, были ответственными за контрабанду оружия на борт космической станции или запуск гипотетической баллистической ракеты.

Лично он предпочитал надавить на Мизаву. Сильная, взаимная и глубокая ненависть была бы достаточной причиной, полагал он, но это было бы также прецедентом для рассмотрения. Капитаны Пограничного Флота вряд ли оставят подобное в покое. Однако, что еще более важно, если по поводу неспособности обнаружить следы ракет или их запуска можно было поспорить, в его голове не было никаких сомнений о том, какие выводы будут у комиссии по расследованию. Конечно, лучшие интересы службы сыграют свою роль, как естественное желание комиссии из старших флаг–офицеров защитить репутацию и доброе имя собрата–офицера против незаслуженной клеветы и обвинений. Но самое главное, даже если монти на самом деле не выстрелили ракету или не стояли за ядерным взрывом, все равно это ляжет на них. Они были теми, кто систематически изводил новотосканцев после своего чертова расширения, вмешиваясь в свободную торговлю там, где они не имели законных дел. Если бы не было противостояния между так называемой Звездной Империей и Новой Тосканой, комиссар Веррочио никогда бы не предложил визита Бинга в Новую Тоскану, что и привело к совершению этого чудовищного акта (кто бы за ним ни стоял). Таким образом в конечном счете именно они сами виноваты в том, что случилось с ними.

Он просто должен был найти способ сделать это очевидным фактом, понятным для людей, которые не были здесь в то время.

– Ладно, Карлотта, – сказал он, все еще глядя в иллюминатор, – я думаю, что нам, возможно, придется перейти в наступление с премьер–министром Вежьеном и мистером Дюсерром. Я не хочу делать это официальной конфронтацией или озвучивать какие–либо ультиматумы, то что я попрошу вас сделать, это связаться с господином Дюсерром. Сделайте это самостоятельно. А когда вы это делаете, скажите ему – как один начальник штаба другому, так сказать – что вы думаете, что я становлюсь нетерпеливым. Напомните им о том, как важны Новой Тоскане Флот и дружба УПБ на самом деле, а затем спросите их, не имеют ли они некоторых местных партий диссидентов, которые, возможно, преднамеренно решили спровоцировать то, что произошло при взрыве на космической станции.

– Да, сэр, – сказала Тимар, но ее несчастье было очевидным, и Бинг фыркнул.

– Я не говорю, что это идеальное решение, Карлотта. И мы должны продолжать работать с Мизавой также. Я уверен, что мы сможем, наконец, найти подходящий лом, если мы просто продолжим искать достаточно долго. Но если окажется так, что мы не сможем заставить его увидеть свет, мы будем нуждаться в резервной позиции.

– Понятно, сэр, – сказала контр–адмирал Тимар.

* * *

Мэтланд Аскью сидел в своем тесном закутке–каюте на борту КФСЛ «Восстановление» и беспокоился. Он сделал многое в течение последних двух или трех недель.

Его изгнание на «Восстановление» было таким же неприятным, как он и ожидал. Адмирал Сигби была отдаленно добра к нему, хотя ей также удалось пояснить ему (не говоря для этого много слов), что, хотя она была готова сделать полезное такому старому другу, как капитан Мизава, у нее не было желания попасть под перекрестный огонь разногласий между Мизавой и адмиралом Боевого Флота. Аскью даже не был уверен в том, что она видела одну из докладных записок, которые он написал. Он весьма сомневался, что она сказала бы ему об этом, даже если бы так и было.

Что касается других офицеров ее штаба – или прикомандированных к корабельному экипажу «Восстановления» – их беспокоило, что могло стать первопричиной того, что привело его к нынешнему положению. Капитан Брешников, командир «Восстановления», также поделился этим взглядом на вещи. Это было больно, так как Аскью было известно, что Адольф Брешников и капитан Мизава были друзьями в течение многих лет. Хотя Брешников изо всех сил не показывал того, чтобы лично задевать Аскью, было очевидно, что у него в частности было смутное представление об офицере, который мог так основательно обозлить кого–то такого, как Мизава, чтобы быть выгнанным с корабля Мизавы.

Но как бы плохо все ни было, это было не самое худшим. Нет, худшее было то, что он был единственным человеком на борту «Восстановления» кто знал, что этот идиот, носивший адмиральскую форму – был тем, кто целиком убил экипажи трех мантикорских эсминцев в приступе паники – этот неразумный не только не знает, но и не хочет знать, насколько неприятный сюрприз могут иметь монти для него, когда они придут, выплыв из–за гиперграницы с кровью в глазах.

* * *

– Да я говорю тебе, Макс, это все эта чокнутая сука Анисимова!

– Успокойся, Дэмиен! – резко оборвал премьер–министр Вежьен.

– «Успокойся»? – повторил недоверчиво Дэмиен Дюсерр. – Я говорю вам, что наша так называемая хорошая подруга и союзница убила сорок две с лишним тысячи наших граждан, в том числе троюродного брата президента Боутина, а ты говоришь мне «успокойся»?

– Да, – отрезал Вежьен. – И к тому же перестань рыскать вокруг, как какой–то дикий зверь и сядь, – добавил он.

Дюсерр посмотрел на него, потом подчинился, устраиваясь в кресле. На самом деле, он казалось так уселся в него, будто готов мгновенно вскочить на ноги.

– Теперь, – сказал Вежьен, – сделай глубокий вдох, сосчитай до пятидесяти, и скажите мне, что ты действительно хотите сообщить мне, что адмирал Бинг, этот подручный «Рабсилы», которого мы использовали для маневра, чтобы Солнечная Лига напала на мантикорцев – что я мог бы добавить, он только что и сделал – был ответственным за взрыв «Жизель»?

Дюсерр сердито открыл было рот, но тут же вновь закрыл его, и премьер–министр кивнул.

– Вот и я так думаю.

– Может быть, когда Анисимова говорила о Бинге, это была не самая лучшая идея во всей галактике, – упрямо сказал Дюсерр, – но рано или поздно нам нужно будет хоть что–то сказать ему и СМИ, Макс.

– Конечно, мы скажем… рано или поздно. Но в то же время, есть несколько вещей, которые я просил бы тебя рассмотреть. Во–первых, у тебя есть доказательства того, как Анисимова – или кто–либо еще, возможно – сделали это?

– Нет, – прорычал Дюсерр. – Мы все еще ищем, но тем не менее сделала это она, а все, что она использовала как канал для этого, глубоко похоронено. Действительно глубоко. Чтобы быть честным, учитывая то, что мы не нашли ничего больше, чем за первые десять дней, я не думаю, что мы когда–нибудь сможем доказать что–то из этого.

– Ладно, это приводит меня к моему второму пункту. Можете ли вы вспомнить кого–то, кто кроме Анисимовой мог бы это сделать?

– Нет, – вновь сказал Дюсерр, но в его голосе было меньше уверенности в этот момент, и Вежьен жестко усмехнулся.

– Нет? – покачал головой премьер–министр. – Разве не ты здесь всего несколько месяцев назад представлял красивое подробное резюме по нашим домашним выросшим «фронтам освобождения» и обще-повстанческих психов?

– Да, но…

– Ах–ах! – Вежьен увещевая махнул указательным пальцем. – Я просто говорю о том, что существуют другие возможные подозреваемые, кроме миз Анисимовой. И, честно говоря, тот факт, что у вы прослушиваете все ее линии связи как до, так и во время визита монти, на самом деле дает ей лучшее алиби.

– Может быть, это так, но это все равно не меняет тот факта, что я уверен, а также это мнение твердого большинства моих лучших аналитиков, что она и «Рабсила» сделали это, чтобы вызвать точно такой ответ, какой она фактически ожидала от этого идиота Бинга.

– Чтобы быть полностью честным с тобой, я склонен к тому же выводу, – признал, наконец, Вежьен, выражение его лица было мрачным.

– Что? – Дюсерр уставился на него, потом сердито встряхнулся. – Если и в правду так думаешь, какого лешего ты заставил меня участвовать во всем этом шоу собак и пони в последние три недели?

– Потому что это не имеет значения, – сказал тяжело Вежьен. Дюсерр посмотрел на него с недоверием, и премьер–министр пожал плечами.

– Смотри, Дэмиен, – сказал он. – Мы не можем вернуть людей, которые мертвы, и мы не можем отменить уничтожение этих трех военных кораблей монти. Эти два уродливых пункта, в которые мы уперлись и мы не можем этого изменить, как бы ни старались. Таким образом, что бы мы не делали с этого момента, нужно принять эти две вещи как данность.

Теперь мы можем добиваться большого, фантастического расследования, если захотим. В конце концов, это приведет к одной из двух вещей. Либо «Жизель» была взорвана «неизвестной партией», кого мы по–прежнему сможем определить, либо она была взорван по приказу Анисимовой. Если мы называем некоторые отечественные группы виновными, то мы также допускаем, что куче наших доморощенных психов удалось взорвать всю космическую станцию и убить в лучшем случае до пятидесяти тысяч новотосканцев. Ты действительно хочешь дать экстремистам такое поощрение? Лично я не хочу заиметь нашу собственную Нордбрандт, запускающую взрывы на планете.

Но если мы заключаем, что это была Анисимова, и если мы пойдем в общественность с этим, то мы должны объяснить, почему она могла бы хотеть сделать такую вещь. Я не думаю, что у нас был бы большой успех с изображением ее как своего рода психотической серийной массовой убийцы, которая просто наугад выбрала Новую Тоскану, как место для убийства ею нескольких тысяч жертв. На самом деле, наиболее вероятный сценарий, что я могу придумать, это что ветер дует от нас самих, раскрывая все грязные маленькие детали нашего соглашения с ней и с «Рабсилой» и в конечном итоге, мы становимся по крайней мере косвенно ответственными за все эти смерти в глазах общественности. А также в глазах Мантикоры. Так или иначе, я не думаю, что это будет способствовать внутреннему спокойствию, а ты знаешь так же хорошо, как и я, каков был стандартный ответ монти на нападение на мантикорские корабли за последний стандартный век. Я не думаю, что визит эскадры или двух кораблей стены монти поможет нашей системной инфраструктуры оправиться от потери «Жизель», и это, проклятье, ничем не поможет нашей карьере.

– Так что же ты предлагаешь, а? – Дюсерр наблюдал за премьер–министром очень внимательно. Он был уверен в том, что уже точно знал, что собирался делать с этим Вежьен, но некоторые вещи должны были быть явно оговорены.

– Я предлагаю, что с нашей точки зрения лучшим из возможных объяснений является то, что это сделали монти. Выберем полученные показания сенсорных платформ на их пути, пойдем вперед и поработаем с ними, чтобы показать возможные следы ракеты от одного из монти до станции. Мы уже планировали что–то подобное, во всяком случае; сейчас у нас нет никакого выбора, кроме не останавливаться и сделать это прямо здесь. Ты можешь помочиться на Анисимову, если хочешь. На самом деле, я помогу тебе помочиться на нее, и если такая возможность возникнет через несколько лет, я буду полностью «за» если ваше министерство устранит ее, чего бы это ни стоило. И больше чем одну жизнь она не сможет отдать. У нас же есть Бинг, который сидит прямо здесь, в системе, и у него также есть сильная личная заинтересованность, чтобы монти были ответственными за то, что случилось с «Жизель». Мы поработаем с ним – тонко, конечно – чтобы убедиться, что мы все еще на одной странице, и он готов подписаться на нашу версию следа ракеты монти, а затем мы объявим наши выводы о том, что, по сути, ответственны были монти. С этого момента, весь план вернется к графику.

Дюсерр был похож на человека, который откусил от одного из его любимых фруктов, только чтобы обнаружить половину червяка. Он открыл было рот, очевидно, в знак протеста, а затем снова закрыл его.

– А если «Рабсила» снова прижмет нас? – спросил он угрюмо.

– Тогда мы вновь прогнемся. Но по крайней мере на этот раз мы будем смотреть за этим, и я не знаю как ты, но, учитывая альтернативы, я готов рассмотреть возможность того, что возможности давления на нас нашими мезанскими друзьями только что чрезвычайно расширилась. С другой стороны, если мы получим Бинга на свою сторону и Лига клюнет на это, как предполагается, это даст им то, что они всегда хотели, поэтому честно говоря, я не вижу никаких причин для них долбить нас снова.

Дюсерр сидел и раздумывал некоторое время, а премьер–министр поймал себя на мысли, насколько разочарованный гнев министра безопасности вытекает из того факта, что они были в планах (или по крайней мере из–за предательства) «Рабсилы», а сколько вытекало из–за массовой гибели людей на борту «Жизель».

Лично Вежьен ничего не хотел больше, чем задушить Анисимову голыми руками. Он никогда не подписывался на то, чтобы его собственные граждане погибли в массовой резне для чисто политической показухи или чтобы заставить действовать солли, и он был совершенно серьезен в том, чтобы убить ее позже. Действительно, он скорее с нетерпением ждал этого как простого акта справедливости. Тем не менее, на данный момент, она была им нужна и в действительности как пресловутый спасательный круг. Они были почти уверены, что знали, кто это сделал, но они не могли обвинить ее в массовом убийстве без катастрофических политических и военных последствий, как внутренних, так и внешних.

– Мне это не нравится, – сказал, наконец, Дюсерр почти разговорным тоном, признавая поражение, и Вежьен выкашлял смех.

– Тебе не нравится это? Как думаешь, что я чувствую по этому поводу? Если ты не забыл, Николас и я были сильнейшими сторонниками Анисимовой в кабинете, когда она впервые привезла нам эту идею. Бьюсь с вами об заклад, она уже тогда задумала сделать что–то вроде этого, если это представится целесообразным, а я этого даже не заметил. Поверь мне, я ничего не хотел бы больше, чем самому застрелить суку, или чтобы она просто «исчезла» в один из перевоспитательных лагерей на севере, и пусть она бы там гнила в течение десятка или трех лет. Но мы не можем. Прямо в эту минуту, мы у нее в клешнях, и мы ничего не можем с этим поделать, не сделав еще хуже.

ГЛАВА 43

Алдона Анисимова полулежала в удобном кресле, закрыв глаза, в то время как преследующие звуки музыки наполнили небольшой, роскошный отсек. Она не просто слушала музыку, она впитывала ее, как будто вся кожа на ее теле была одним огромным рецептором.

Это было странно, как во сне отразилось в уголке ее разума. Из всех композиторов в целой галактике, ее любимым был мантикорец. Сфинксианин, на самом деле. Она никогда не понимала, почему витки мелодий Хаммервелла говорили в ней с такой силой, но они делали это, и были времена, когда она нуждалась в этом. Необходимо, чтобы позволить себе просто плыть по музыке, чтобы освободить себя от мыслей, схем и планов.

И вины.

«Не говори глупостей, – часть ее, которая не была заполнена деревянными духовыми инструментами и тонким взаимодействием медных духовых инструментов и струн, выругалась еще раз. – Ты здесь как часть стратегии, чтобы спровоцировать войну, в которой погибнут миллионы – вероятно, миллиарды – и ты мучаешься над убийством сорока тысяч людей? Не слишком ли поздно для раскаяний, а, Алдона? Это, конечно, кажется, не слишком беспокоило тебя на этапе планирования».

Нет, это было так. Но это было, когда она рассматривала ее как абстрактную стратегию, часть тщательно разработанного образца превосходной манипуляции, великого замысла, который заставит самый большой, самый мощный политический субъект в истории человечества танцевать под дудку Согласия Мезы. С этой точки зрения, она была… захватывающей. Увлекательной. Само упоение играть Большую Игру на таких стратосферных высотах и такими невообразимыми ставками было как некоторые сильные наркотики. Оно вызывало привыкание, чувство почти богоподобного охвата взять руками всю вселенную за горло и заставить ее предложить цену.

«Не удивительно, что Альбрехт настолько очарован древней мифологией, – подумала она. – Я знаю, он сказал, что это для того, чтобы напомнить ему о том, как много промахов все эти древние боги сделали, потому что они были так уверены в своей собственной силе и так ревновали свои прерогативы. До такой степени, что стали мелочными и капризными. Так что не желали работать вместе. Учитывая то, что мы пытаемся достичь, я думаю, он прав, мы действительно должны помнить об опасности убеждения себя самих, что мы боги. Я уверена, что все это правда… но на самом деле миф о Прометее это для него. О смелости украсть запрещенный огонь, поднять свою руку – наши руки – против всей признанной мощи галактики и изменить ее».

Считая по этой шкале, мужчины, женщины и дети, которые умерли на борту «Жизель» – буквально незначительны. Такая небольшая общая авария будет потеряна при простом процессе округления статистического подсчета, когда начнется рост великолепия Согласия Мезы.

Но это будет только после его победы, а то было сейчас. Эти смерти были свежи, и непосредственно лежали… на ней. Не являлись следствием одной из ее дюжин удаленных стратегий, но смерти, которые она лично предопределила, лично устроила. Это было не снабжение оружием Нордбрандт через ограничивающие предохранители и каналы. Это была Алдона Анисимова лично отдавшая приказ.

Она достигла этого. Она уже знала это, хотя часть ее хотела притвориться, что она этого не сделала. Притвориться, что в действительности было некоторое внутреннее ядро невиновности, которое будет сопротивляться в следующий раз, когда придется делать что–то вроде этого. Но она знала себя слишком хорошо, чтобы обманывать себя долго, и поэтому даже не пыталась. Она просто откинулась в кресле на борту роскошно меблированной «яхты», оборудованной межполосным двигателем, которую передали ей в Новой Тоскане, и позволила музыке заполнить ее.

* * *

– Это становится все круче и круче, – сказал угрюмо Лоркан Веррочио.

Он сидел, облокотившись на балконный столик, глядя на Сосновую Гору. На половину осушенная пивная кружка стояла перед ним, сопровождаемая остатками рувимского сандвича, порционными фри и салатом. Хонгбо Цзюньянь только что прибыл, но он уже пообедал, и сидел покачивая стакан чая со льдом.

– Не такой уж это и большой сюрприз, Лоркан, – указал вице–комиссар. – Нечто подобное всегда происходило в… удобный момент и было неотъемлемой основой всего, что мы делали до сих пор.

Веррочио одарил его умеренно недовольным взглядом, но Хонгбо только пожал плечами. Обсуждение чего–то вроде этого на открытом балконе, без защиты противоследящих систем, установленных в офисе Веррочио, может представлять собой умеренный риск для безопасности. Однако, пока все колеса еще на месте, это было не важно, а если же готовы были вот-вот сорваться, и так уже было достаточно компрометирующего дерьма, валяющегося в различных файлах, чтобы любой умеренно компетентный следователь выкопал его, так что любые записи мало что изменят.

Веррочио продолжал неодобрительно сверлить его глазами в течение нескольких секунд, а затем, казалось, подумал, что не лучше его самого, и потянулся за пивом. Он сделал еще один здоровый глоток, поставил кружку обратно на стол, и взглянул на Хонгбо чуть менее кисло.

– Насколько ты думаешь этот взрыв грузовика реален? – спросил он.

– Примерно настолько же, насколько и ты, – Хонгбо вернул невеселую усмешку.

– Я почему-то так и подумал. – Веррочио поморщился. – Знаешь, все казалось намного лучше, когда подобное дерьмо было где–то в будущем.

– Что бы ни происходило в данный момент и потом, но наши руки чисты. – Хонгбо взмахнул стаканом чая. – Бинг явился из благополучно чужих рук, и все, что мы должны сделать в данный момент – это реагировать на любые запросы, что он сделает. Ведь он человек скандальный, не так ли? И еще он полный адмирал Боевого Флота. Учитывая его отношение, я не думаю, что Анисимовой будет особенно трудно манипулировать им в совершении действий и решений для просьбы по усилению, что она хочет. Все, что нам нужно сделать, это дать ему то, что он просит, а затем вернуться, в то время как монти достанется.

– Значит, ты думаешь, что за все в Новой Тоскане стоит Анисимова?

– Никто специально не говорил, – признался Хонгбо, – но я предполагаю, что это так. Она, кажется, более чем достаточно полапала руками Монику, и если бы я искал кого послать, я бы, наверное, подобрал того, кто достаточно знаком со Скоплением.

– Тем не менее твой друг Оттвейлер ничего не сказал?

– Ты знаешь его так же, как и я, Лоркан, – мягко сказал Хонгбо, хотя и не совсем точно. – А я уже сказал, что никто специально не подтвердил, что она держит другой конец этого. Я просто был бы удивлен, если бы это была не она. Хотя, я предполагаю, что это может быть Бардасано.

– А разве они не пара, – пробормотал Веррочио, а затем постарался улыбнуться. – Они играли мной, как на скрипке перед Моникой. Думаю, теперь я могу признать, что так оно и было. Поэтому, если там одна из них – или даже обе, помоги нам Боже! – держит другой конец операции, я думаю, ты правы в том, что Бинг сделает все, что они захотят. Что означает, я думаю, что мы должны подумать о том, что нам, вероятно, нужно сделать.

– Я уже думал об этом, на самом деле, – сказал Хонгбо, не говоря о том факте, что многие его мысли на эту тему были сосредоточены вокруг указаний Валерия Оттвейлера. – Мне кажется, что самое разумное для нас, со всех точек зрения, это передать сообщение вместе с информацией адмиралу Крэндалл на МакИнтош. Она, конечно, даже отдаленно не находится под вашим командованием, но, учитывая тот факт, что адмирал Бинг уже отправился на Новую Тоскану – в рамках своих полномочий, конечно, хотя, как местный губернатор Пограничной Безопасности вы, очевидно, решили, что мы должны отложить его наказание – было бы только разумным и вежливым для вас сообщить другому офицеру Боевого Флота, находящемуся в районе о его движениях и продолжающимся ухудшении Мантикоро–Новотосканских отношений.

– А что, ты думаешь, она будет делать, когда мы подкинем ей этот небольшой лакомый кусочек?

– Думаю, это зависит от нее, – сказал Хонгбо. «И от того, что ей поручено «Рабсилой», может быть», – очень осторожно он не проговорил это вслух. – Отдаленно возможно, что она может немедленно отправиться в Новую Тоскану, хоть я не очень понимаю, как это вообще вероятно. Хочешь мою догадку?

– Поэтому я задал вопрос, – сказал чуть насмешливо Веррочио.

– Ну, я думаю, что, скорее всего, ее курс действий будет переместить ее команду из МакИнтоша в Мейерсу. У нас нет средств, чтобы поддерживать ее оперативное соединение здесь, но в этом отношении мы не хуже, чем МакИнтош, а вся причина ее развертывания должна быть проверкой способности Флота содержать себя без местной поддержки. И здесь наш административный центр в этой области, так что здесь она может рассчитывать на лучшую связь. Сюда будут направлены любые свежие сообщения от Бинга, и сюда адмирал Нельсон предполагает привести остальные линейные крейсера Бинга. Принимая все это во внимание, я не вижу любого другого логичного места для нее.

– Замечательно. – Веррочио выпил еще пива, потом передернул плечами. – Я начинаю чувствовать себя явно избыточно требующим, но я думаю, ты прав. Действуем по плану, и подготовь информационное досье для нее. Я думаю, оно придется кстати.

* * *

– У кого–то есть мысли в последний момент? – тихо спросила Мишель Хенке, глядя вокруг прохладного, тихого, тускло освещенного пространства флаг–палубы КЕВ «Артемида». – Любое предложение в последнюю минуту?

Синтия Лектер еще раз рассмотрела остальной штаб, приподняв одну бровь, а затем повернулась к Мишель и покачала головой.

– Нет, мэм, – сказала она за всех, и Мишель кивнула.

Она действительно ничего не ожидала, хотя это не удержало ее от волнения прошлой ночью и своей собственной тревоги. Она часто задавалась вопросом, как Хонор могла появляться так спокойно перед началом некоторых чрезвычайно важных операций. Мишель испытывала беспокойство перед каждой атакой Восьмого Флота в тылу, но она всегда была одной из подчиненных командиров. А это, поняла она теперь, была одной из причин, по которой она сопротивлялась игре в патронаж для достижения флагманского ранга раньше. Ее ненависть к такого рода семейственности действительно была основным компонентом ее сопротивления, но теперь она знала, что также был еще один фактор. Это была почти – но не совсем – своя собственная форма трусости.

Мишель Хенке чрезвычайно восхищалась Хонор Харрингтон, но она не была Хонор, и она это знала. Она знала, что была во многих отношениях менее сложной личностью, и она никогда не страдала от самокритичности своих действий, которая была настолько же частью Хонор. Когда дело доходило до дела, она всегда была более… направляема. Более черно–белая, менее склонная сочувствовать врагу или мучиться над последствиями для противника. Ей было удобно с понятиями «мы» и «они», и она не хотела неясностей, которые могли бы бросить тень и запутать ее решения.

Будучи капитаном, или даже младшим флаг–офицером, это очень хорошо работало на нее. Она беспокоилась только той частью операции, в которой ее судно или ее эскадра должна была запланированно сыграть, координация, и в конечном счете ответственность была на ком–то другом. Но так было не в этот раз. Нет, на этот раз главная ответственность была ее и только ее, и на этот раз, несмотря на относительно небольшой размер вовлеченных сил, ставки были, вероятно – нет, конечно – выше, чем любые другие, по которым Хонор всегда играла.

«Будьте честны, девушка, – сказала она себе язвительно. – Это то, что действительно пугает тебя до дерьма. Ты не боишься быть убитой. Ну, не ужасаешься этому, во всяком случае. Чего вы действительно боитесь, вы лично – вы, Мишель Хенке, не только Королевский Флот – это напортачить. Это не совсем подходящее место для женщины, для которой лучше убить их всех и пусть Бог разбирается, насколько такой мудак, как Бинг этого заслуживает. Того, что Звездное Королевство будет брошено в пасть Немезиде Солнечной Лиги только потому, что глупая женщина оказалась в не в том месте и притесняла дворняжку.

Да, это именно то, чего я боюсь, – она ответила сама себе, – и не удивительно! Я подписала контракт на погоню за пиратами, вести сражения, чтобы защищать свою звездную нацию. Я никогда не ожидала, что что-то вроде свалится мне на плечи!

Ну, от этого тебе уже не отвертеться, – прошептал ей первый голос еще более едко. – Последний раз нечто подобное обернулось черным беретом на твоей хорошенькой головке. Так что если ты не хочешь признать, что ты слишком мала, я думаю, все, что ты действительно можешь сделать, это смириться и двигаться дальше. И давай уж как-то держи себя в рамках, хорошо?»