Текст книги "Ветер в его сердце"

Автор книги: Чарльз де Линт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

18. Томас

Когда Рувим высадил Томаса и Стива на подъездной дорожке у дома семьи Кукурузные Глаза, в здании не зажглось ни огонька. Поблагодарив вождя, мужчины молча наблюдали, как тот, развернув квадроцикл, выезжает обратно на шоссе. Когда шум двигателя стал затихать вдали, Стив повернулся к Томасу и протянул руку.

– Загляни ко мне попрощаться перед отъездом из резервации, – сказал он после рукопожатия.

– С чего вы взяли, что я куда-то собираюсь?

Парень разглядел в темноте улыбку Стива.

– А с чего ты взял, что не собираешься? И помни, что я тебе сказал. Мы позаботимся о твоей семье, пока ты будешь бродить по свету, – он хлопнул Томаса по плечу и зашагал в сторону горной тропы, ведущей к его трейлеру.

Парень постоял еще немного и затем побрел по дорожке к крыльцу. Почти у самого дома он услышал хлопанье крыльев. Вглядевшись, Томас различил одну из ворон, которые частенько наведывались к Тетушке. Птица вышагивала туда-сюда по перилам, расправляя и складывая крылья. Парень улыбнулся: своими ужимками ворона напоминала опытного шпрехшталмейстера[40]40
  Работник цирка, ведущий циркового представления. В обязанности шпрехшталмейстера входит объявление номеров программы, участие в качестве резонера в клоунских репризах, руководство униформистами, наблюдение за выполнением правил техники безопасности, организация репетиций.


[Закрыть].

Затем он понял, что в кресле Тетушки кто-то сидит.

Только у самых ступенек Томас разглядел, что это Тетушка и есть. Почему-то она до сих пор не легла спать. А рядом с ней в другом кресле сидела Сантана. Парень поднялся на крыльцо, и сестра встала и обняла его.

– С чего такая встреча? – тихо спросил Томас у нее на ухо.

Сантана отстранилась и заглянула ему в глаза.

– Я так беспокоилась. Тетушка сказала, ты умер.

– Вовсе нет, – подала голос старуха. – Я сказала тебе, что он в краю мертвых. Это совсем не одно и то же.

– Ох, блин. Надеюсь, ты не рассказала это маме?

Сантана покачала головой.

– Тетушка заставила меня сварить для нее чай из специальных трав, чтобы она уснула.

– Вот как?

– Честно говоря, другого и не оставалось. Она рвала и метала, что Тетушка отправила тебя к Морагу и остальным. Что-то надо было делать.

Томас мог только догадываться о состоянии матери.

– Удивлен, что чай на нее вообще подействовал, – сказал он со вздохом.

Сестра пожала плечами и снова села на облюбованное место.

– А Ная и Уилл как? – парень тоже устроился в кресле. – Они-то в порядке?

– Спят, – кивнула Сантана и, предупреждая его вопрос, добавила: – Без всякого чая. Я тоже спала, но вдруг ни с того ни с сего проснулась. Вышла, а тут Тетушка разговаривает со своими воронами.

Одна из птиц все так же сидела на перилах, а на старом мескитовом дереве и карнегии во дворе наверняка обосновались и другие. Ворона на крыльце, склонив голову набок, внимательно смотрела на девушку, будто прислушиваясь к разговору.

Томас вздохнул. Кого он обманывает? Она наверняка и прислушивается, и понимает, о чем идет речь.

– Давай рассказывай, где был, – потребовала Сантана.

Томас провел рукой по волосам, взглянул на Тетушку и отозвался:

– Да где только не был.

– Ага, сразу все стало ясно.

И тогда Томас рассказал им все, что произошло с ним с тех самых пор, как он оказался на собрании возле Центра общины. По мере его повествования к первой вороне присоединялись другие, а когда он закончил, внимательными пернатыми слушателями были заняты все перила. Любопытно, что после всех пережитых приключений Томаса все же несколько смущал жадный интерес ворон.

Тетушка невидяще смотрела на начинающее розоветь небо. Глаза ее сверкали, рот сжался в прямую линию. Вороны, уловив ее гнев, тревожно зашевелились и в нестройном хоре защелкали клювами.

– Если эта женщина еще хоть раз сунет свой нос в Расписные земли, – заговорила наконец старуха, – я убью ее.

У Томаса мелькнула мысль, что на его лице наверняка отразилось такое же потрясение, как то, которое заострило черты его сестры.

– Тетушка! – выдохнул он.

Но старуха и не думала отказываться от угрозы:

– Она перешла все границы, поступив так с тобой.

– Слушай, я понимаю, что ты разозлилась. Мне самому она не очень-то по душе. Но как же твои заверения, будто кикими – мирное племя, не ищущее неприятностей на свою голову?

– Разве я говорю, что стану ее искать?

Пару дней назад Томас считал свою Тетушку хрупкой и слабой. Но сейчас, однако, она выглядела готовой схватиться хоть с пумой. И победить.

– Нет, – ответил он. – Просто сейчас ты кажешься гораздо… свирепее, чем я о тебе думал.

– Я не всегда была заточена в тело старухи. Когда-то я могла обогнать и победить в схватке любого псового братца.

– Ты состояла в Воинском союзе?

– Нет. Но кто сказал, что только они могут быть воинами? Когда я была молодой, их способностями обладал каждый. У них призвание, но в наших жилах течет одна кровь. Мы все были сильны.

Томас вспомнил об умершей тете Люси, ныне обитающей в ином мире. Сейчас она молодая, сильная и решительная. Вот, оказывается, какой была Тетушка, когда обе они девушками вместе росли в Расписных землях! Потрясающей – и грозной.

Да уж, с учетом подобных обстоятельств Консуэле Маре точно лучше не соваться в их края. Угрозы тетушки не похожи на шутку.

Небо за горами уже вовсю розовело, и вороны вдруг поднялись с места и с карканьем полетели прочь – все, кроме одной. Может, это была та самая птица, что сидела здесь с самого начала, а может, и нет. Парень понятия не имел.

– Так ты теперь начнешь учиться у Морагу и станешь шаманом? – поинтересовалась Сантана.

– Нет.

– Но…

– Я вовсе не говорю, что никогда не стану. Но за всю свою жизнь я видел только резервацию да Санто-дель-Вадо-Вьехо. Кругом целый мир, о котором я совершенно ничего не знаю.

– Понимаю, – кивнула девушка.

Еще бы она не понимала. Ведь они вдвоем так часто говорили об этом, растянувшись на плоских скалах позади дома и пытаясь представить, что же лежит за простором пустыни, простирающейся внизу. Томас всегда думал, что Сантана покинет резервацию одна, а он останется заботиться о семье. Пускай он и старший, а ей еще год учиться в школе. Братское чувство подсказывало ему, что сестра не должна упускать ни единой возможности, и если ради этого ему придется остаться – что ж, так тому и быть.

Но если Стив не обманывает, если он и вправду готов помочь, тогда почему бы им не отправиться в путешествие вдвоем.

– А ты когда-нибудь уезжала? – спросила Сантана у Тетушки.

– Нет, – покачала головой та. – Это Люси была странницей, моталась по нашему миру да по краям майнаво. А я как ваша мать. Меня никогда не тянуло в дорогу. Понимаете, все, что я когда-либо в жизни желала познать, находится здесь, в Расписных землях.

– Красные скалы, пыль да пустыня, – устало проговорил Томас.

– Именно, – кивнула Тетушка. – Но еще друзья, семья и община.

Ворона на перилах нахохлилась и издала звук сродни хриплому пыхтению.

– Думаю, Хорхе, эти встречаются во всех трех группах, – засмеялась старуха.

– Что он сказал? – поинтересовалась Сантана.

– Спрашивал, куда следует относить любовников.

Сантана склонила голову набок и внимательно посмотрела на Тетушку.

– Потому что… – она вдруг осеклась и скорчила гримаску. – Фу! С птицей?

– Он не был птицей, когда мы…

Девушка торопливо зажала уши руками:

– Излишние сведения!

Тетушка снова рассмеялась.

– Я же не всегда была такой старой. А Хорхе, когда он не в перьевом облачении, и до сих пор весьма привлекательный мужчина.

Ворона защелкала клювом и выпятила грудь.

– Разве что немного тщеславный, – добавила старуха.

Птица каркнула в притворном возмущении и перелетала к своим товарищам на мескитовое дерево.

Мигом посерьезнев, Тетушка повернулась к Томасу и заговорила:

– Где бы ты ни оказался, держись подальше от призрачных дорог. Как в жизни, так и в смерти. Может, Консуэла Мара и не замышляла этого, но она навлекла на тебя проклятье. И проклятье страшное – такое возлагается на оборотней. Утилизаторы пометили тебя как свою собственность; они этого никогда не забудут и не отпустят тебя.

– Да не собираюсь я даже носа показывать возле призрачных дорог, – заверил ее парень.

– Вот и не показывай. – Тетушка поднялась из кресла. – Ойла. Рада, что ты дома. А теперь пора старухе и на покой.

Проходя мимо Томаса, Тетушка взъерошила тому волосы. Сантана вскочила и чмокнула ее в щеку, а затем придержала для нее дверь в дом.

Когда девушка снова уселась в кресло, Томас задумчиво созерцал рассвет.

– Странно все-таки, – заговорил он. – Теперь, когда я вовсе не боюсь Морагу и меня даже тянет учиться у него, другая моя часть жаждет убраться из резервации еще сильнее, чем весь я раньше.

– Может, как раз ничего странного в этом нет, – отозвалась Сантана. – За день ты чего только не повидал, в каких только безумствах не участвовал, но в конечном итоге все это лишь часть твоего заточения здесь, твоего шаманского пути.

Парень кивнул.

– Мне кажется, если я еще немного потяну с отъездом, то уже никогда отсюда не выберусь.

– Да, я тебя полностью понимаю. И при первой же возможности сама уеду – а ведь я люблю все то, что пугает тебя до смерти.

– Дело вовсе не в том, что я чего-то боюсь.

– Знаю, – улыбнулась девушка. – Просто пока у тебя не было возможности увидеть, лучше ли живется во внешнем мире. Или хотя бы разглядеть разницу.

– Как думаешь, вернешься сюда?

– О да, конечно. Разве в конце концов все не приезжают обратно?

– Наверно, большинство.

Правда, сам Томас не был уверен, что войдет в это большинство. Заглянуть на пару дней, погостить? Вполне возможно. Но вернуться насовсем? Сейчас ему такое развитие событий представлялось наименее вероятным.

Вскоре Сантана отправилась спать, а он остался сидеть в одиночестве на крыльце, размышляя о будущем и любуясь рассветом.

Даже вороны улетели в свое гнездовье в Желтом каньоне.

19. Стив

Рувим предлагал довезти меня прямо до каньона Расписное Облако, но я распрощался с ним у дома Томаса, после чего поднялся на горную тропу. Объяснил, мол, мне необходимо подумать, а на прогулке голова у меня работает лучше всего. И то и другое сущая правда, но еще я надеюсь, что здесь, в одиночестве, мне удастся поговорить с Калико.

Отойдя примерно на километр от жилища Томаса, я начинаю выкрикивать ее имя. Призывы мои скатываются с тропы и растворяются в пустыне да кустарнике. Единственный получаемый мною ответ в этот предрассветный час – полнейшая тишина. Я зову подругу еще где-то с километр и затем сдаюсь.

М-да, здорово она на меня разозлилась.

Возвращаться в пустой трейлер – перспектива не из приятных, но снаряжения у меня при себе никакого, а я уже слишком стар, чтобы завалиться спать в дикой местности без спальника. По крайней мере, такими доводами я себя убеждаю топать к трейлеру. Но в глубине души, естественно, надеюсь, что Калико поджидает меня дома. Я выйду из-за трейлера, а она сидит себе за столом и спрашивает как ни в чем ни бывало:

– Ну и где тебя носило?

Но вместо нее у себя в гостях я обнаруживаю Морагу.

Шаман угнездился на столе: потягивая пивко – которым, скорее всего, угостился из моего же холодильника, созерцает каньон. Когда я выхожу из пещерки, он лениво поворачивает голову, хотя наверняка услышал мои шаги много раньше, еще пока я лез вверх по тропе.

Кроме его задницы на столе имеется свеча – она тихонько чадит себе, капая воском в тарелочку. Лужица натекла изрядная, и мне не составляет труда догадаться, что ожидание Морагу несколько затянулось. На горизонте потихоньку разгорается розовая заря, а непроглядная тьма так же неторопливо сдает свои права.

– Ойла, Глотающий Духов, – произносит шаман.

– Не смешно! – огрызаюсь я.

– И впрямь. Чем ты только думал, черт тебя подери?

– Будто я знал, что происходит, и мог поступить как-то иначе!

– Тоже верно. – Он делает пару глотков. – Говорят, мнение Калико о тебе недавно основательно пошатнулось.

Я оставляю его ремарку без ответа и отправляюсь к холодильнику. Вернувшись с тремя бутылками, передаю одну Морагу, другую открываю для себя и, осушив ее наполовину, усаживаюсь рядом с гостем на стол.

– Откуда ты узнал?

– Да кузены трещат с самого утра, – шаман пожимает плечами.

Естественно, это он не о каких-то там своих родственниках, а о майнаво. Несколько дней назад я бы закатил глаза или скривился, а сейчас просто киваю – дескать, да, такие они ребята.

– Им больше делать нечего, кроме как сплетничать о старом отшельнике, который мечтает только о том, чтобы его оставили в покое?

– Ты для них загадка. Самый интересный пятипалый в мире. Чем бы ты ни занимался, хоть один маленький кузен увидит и обязательно расскажет об этом другим.

– Ужасно увлекательные байки! Да до вчерашнего дня я вообще ничего не делал: бродил по пустыне, зависал со своей подружкой, играл на гитаре, ел да спал. Кого это может занимать?

– Ты ведь знаешь, что отличаешься от других белых, верно?

На этот раз я не выдерживаю и закатываю глаза:

– О боже! Сейчас последует офигительное откровение, будто на самом деле я ящерица, кролик или другая тварь!

– Нет, – с улыбкой качает головой Морагу. – Чего нет, того нет. Но есть кое-что другое. Во-первых, ты довольно давно живешь в ином мире, а это сильно меняет человека.

– Принято, хотя я этого и не ощущаю. Но Калико что-то такое говорила.

– А во-вторых – у тебя безупречная репутация. Причем тебя уважают не только индейцы в резервации, но и майнаво в пустыне.

– Да кроме своей подруги, никого больше… – я обрываю себя на полуслове.

Так мог сказать старый я, тот, который на все закрывал глаза. На самом деле, мотаясь по горам, я наверняка познакомился со множеством других майнаво. Черт, может, даже встречал их в городе или в резервации. Я ведь не могу отличить кузенов от людей, пока они не примут звериное обличье.

– Хорошо, жизнь в ином мире и расположение его обитателей. И что дальше?

– Ты готов помочь любому, но никогда ничего не просишь взамен, – отвечает шаман. – И это очень необычно: даже у самых щедрых есть нереализованные желания. И их осуществление является платой за услугу. Это естественно для людей. Как, впрочем, и для майнаво, – он улыбается.

– Ну и что?

– А ты никогда ничего не просишь, и это озадачивает кузенов на протяжении десятков лет. Годами они выжидали, полагая, что когда-нибудь ты проявишь свое истинное лицо, например, раскроется некий хитроумный замысел… Но оказалось, что это и есть твое истинное лицо. До них это дошло наконец.

Мне реально не по себе от болтовни про то, какой я славный парень. Я отхлебываю пива и спрашиваю:

– Так к чему ты клонишь?

Морагу, пропуская мимо ушей мой вопрос, продолжает:

– Ты не обращал внимания, что к тебе часто обращаются случайные люди? Излагают какую-то ситуацию и спрашивают твое мнение. Ты спокойно бродишь по горам и внезапно натыкаешься на какого-нибудь старика: сидит себе на камне дедуля, привет, говорит, никуда не спешишь?

Я неуверенно киваю.

– Просто соседские отношения, поздороваться-поболтать.

– Это ты так воспринимаешь ситуацию. Но в округе ты известен как Арбитр. Все эти случайные люди воспринимают тебя как местного царя Соломона. Ты уладил в Расписных землях гораздо больше споров, чем Тетушка Нора заполнила лотерейных билетов.

– Арбитр, – повторяю я, пробуя на язык непривычное словечко.

– Это ты и есть, – говорит шаман.

Я качаю головой.

– Не по мне, конечно, шапчонка. Но яснее не стало ни на йоту.

– В общем, и Калико, и остальные майнаво сбиты с толку. Они не понимают, почему из всех людей ты – именно ты – защищаешь му…ка, делающего деньги на их крови и разрушении их жилищ.

– Что-что?

Морагу игнорирует мою реакцию и снова продолжает:

– Ты же был в охотничьем домике. Видел, какой он здоровенный, да еще с вертолетной площадкой и всеми этими дорожками. Думаешь, все это дерьмо не отражается на жизни майнаво? Я общался со многими из них после появления Консуэлы Мары. Они действительно уповают на Женщину-Ночь.

– Только она не Женщина-Ночь.

– Да неважно, – отмахивается шаман. – Если она называет себя Женщиной-Ночью и помогает майнаво, как это сделала бы настоящая Женщина-Ночь, то какая разница?

– Ты хочешь сказать, что согласен с ними? Что надо было позволить Консуэле убить Сэмми? Может, нам стоило своими руками сбросить его со скалы?

И пока Морагу переводит дух, чтобы сообщить мне что-то еще в том же духе, я вкратце излагаю ему предсказание Ситалы, делая упор на то, что через несколько лет резервации потребуются навыки Сэмми.

– Это я прекрасно понимаю. – Похоже, шамана ничем не пробьешь. – При той скорости, с какой вырастают дома в городских предместьях, каждому должно быть очевидно, что в ближайшем будущем право водопользования превратится в проблему. И хотя я не сомневаюсь, что Женский совет на переговорах с властями не ударит в грязь лицом, Ситала права: помощь Сэмми нам не помешает. У него есть связи, каких ни у кого другого в резервации отродясь не бывало.

Я чокаюсь с ним бутылкой и улыбаюсь:

– Значит, ты поступил бы так же?

Морагу задумчиво смотрит вдаль и молчит.

– Я не спорю с тобой, – осторожно начинает он и только потом встречается со мной взглядом. – Я просто объясняю, почему Калико считает, что она имела право сказать все, что думает о Сэмми и его ближайшем будущем.

Мне становится грустно, и я вздыхаю:

– Но она же выступала за убийство этого поганца… А от этого стало бы только хуже.

– Думаешь, Калико имеет привычку разрывать на части тех, кто ей не по нраву? Но разве она не имеет права обрушить свой гнев на того, кто погубил ее друзей? Почему ей нельзя было немного выпустить пар?

– Но если пресловутый охотничий домик Сэмми так сказывается на жизни майнаво, что же они запоют, когда на их землях выроют гигантское водохранилище?

Морагу грозит мне пальцем:

– Ты принимаешься возражать, не давая мне закончить! И в точности так вел себя с Калико. Насколько мне известно, единственным майнаво, которого ты соизволил выслушать, была призрачная сестра Консуэлы, Ситала. – Он смолкает, снова предаваясь созерцанию пустыни, затем роняет: – Все-таки странно, что они с Консуэлой смотрят на вещи по-разному.

– Если честно, влетела она в меня по другой причине, а разговор о Сэмми зашел уже потом, – я рассказываю шаману о просьбе Ситалы сделать для нее тело, благодаря которому она обретет свободу от Консуэлы. – Не могу ее в этом винить, – добавляю я. – Ты когда-нибудь всерьез общался с особой, которая выдает себя за Женщину-Ночь?

Морагу задумчиво потирает подбородок:

– Так, поправь меня, если я ошибаюсь. Ты исчезаешь с призрачной женщиной-майнаво по ее прихоти, но, излагая свои проблемы, она заодно высказывается по делу Сэмми. И ты соглашаешься с ней, начхав на мнение остальных, в том числе и своей подруги.

Он внимательно смотрит на меня и продолжает:

– Вы с Калико знакомы и, более того, близки туеву кучу лет. И потому такое твое поведение представляется мне возмутительным. Тебе не приходило в голову, что ей нужна капелька внимания и уважения? Что тебе следовало сначала хотя бы обсудить ситуацию с ней?

– Бля… – говорю я. – Похоже, это я просрал.

Потом чешу репу, вспоминая.

– Знаешь что?.. Я даже не позволил Калико спорить с Консуэлой. Просто встал между ними. Тогда-то Ситала и влетела в меня, – я осушаю бутылку и незамедлительно открываю следующую. – Черт, я пытался единолично принять правильное решение. И теперь вижу, что поступил, как полный му…к.

– Поговори с ней.

– Пытался, но она не отзывается. Я ее не видел с тех пор, как она исчезла в ином мире.

– Ты ведь не станешь спорить, что прямо сейчас тоже находишься в ином мире?

В ответ я вздыхаю:

– Да какое это имеет значение. Все равно я понятия не имею, где ее искать.

– Что ж, не зря в некоторых сказках их называют «невидимым племенем».

Он ставит свою опустевшую бутылку рядом с первой и продолжает:

– Ладно, а теперь поговорим о другом – о теле для призрачной сестры Консуэлы. Уверен, что хочешь с этим связываться?

– Ты считаешь, это плохая идея?

Морагу пожимает плечами:

– Нужна ли миру вторая Консуэла Мара?

– Ситала другая. Совершенно. И ее взгляд на мир иной. Диаметрально противоположный. И потому я считаю несправедливым, что она заточена в своем злом близнеце.

– Пожалуй, мне придется положиться на твое мнение. И когда думаешь заняться?

– Как можно скорее. Она просила сделать фигурку из глины или веток, неважно какого размера. Я ей объяснял, что никогда ничем подобным не занимался. Но Ситала заявила, что значение имеет только мое намерение. Тебе это что-нибудь говорит?

Морагу кивает:

– Магия – она повсюду. Спит внутри нас, наполняет весь мир. Но только несгибаемая воля способна собрать ее энергию и направить этот поток в определенное русло.

– Значит, мне необходимо хорошенько сосредоточиться на цели, ради которой все затевается.

Шаман снова кивает:

– Делу поможет, если ты займешься этим в каком-нибудь священном месте, – закрыв глаза, он, как я понимаю, перебирает в памяти эти самые места, а затем предлагает: – Лучше всего подойдет колесо стихий на участке Эгги. Его красная земля хранит в своей памяти обряды целой тысячи лет.

– Никогда не видел у нее колеса стихий, – признаюсь я.

– Сразу за домом, где Эгги разводит костры.

Я бывал на нескольких ночных сборищах у художницы и понимаю, какое место шаман имеет в виду.

– А разве колеса стихий – это не круги из камней?

– Именно, – соглашается Морагу. – Просто почти вся кладка на участке Эгги ушла в землю.

– Сколько же веков должно было пройти?

– Это очень древнее колесо, его сложили еще до кикими.

Мы умолкаем. Снизу раздается птичье пение, и мы наблюдаем, как восходящее солнце постепенно озаряет каньон.

– Ситала не только предсказывала будущее, – произношу я спустя некоторое время.

Шаман вопросительно смотрит на меня.

– О прошлом она тоже говорила. По крайней мере, сказала, что мне не в чем раскаиваться.

– Похоже, кое-что она действительно соображает, – отзывается Морагу. – Я тебе втолковываю это вот уже много лет.

– Ага, только мне никак не удается избавиться от чувства вины. Я думаю о Салли, о Мартине. И очень часто – о Стиве. Они вечно смотрят на меня с немым укором. Они погибли из-за меня!

– Послушай, но я же видел все своими глазами. Салли совершенно самостоятельно превратился в торчка, а Мартин съехал с катушек. Группу разгромил вовсе не ты.

– Пускай так. Но это была моя группа. Я отвечал за музыку и за ребят. Я должен был приглядывать за ними. А Стив… Только не надо меня убеждать, что он погиб не потому, что мы поменялись местами!

– Однако все произошло именно так. Самолет разбился, понимаешь? Неполадка в моторе, чья-то халатность – и никакой мистики.

– Но…

– Поменяться предложил он. И между прочим, чуть с ума не сошел от радости, когда ты согласился. Никто из нас и подумать не мог, что все так обернется.

– Потому что мы были молоды, глупы и обкурены.

– Это верно. Но действовали мы – и Стив в том числе – по своей воле.

Морагу склоняется, задувает свечу и задирает голову к розовому небу.

– Каждый из нас обладает силой. У кого-то ее больше, у кого-то меньше. И каждая ошибка, на которой мы чему-то учимся, делает нас сильнее. Как и каждая жертва, каждое доброе дело. Именно так мы развиваемся. Наша сила – сумма всего, чем мы были в прошлом и чем являемся в настоящем. Когда ты принимаешь на себя ответственность за решения или действия других, ты тем самым лишаешь их силы. А лишив кого-то силы, ты мешаешь ему двигаться вперед, вынуждаешь топтаться на месте.

Мне начинает это надоедать:

– Ты считаешь, что Стив, где бы он там сейчас ни находился, сейчас топчется на месте, поскольку я испытываю вину за случившееся с ним?

– Нет, я считаю, что это ты топчешься на месте. Когда отнимаешь у кого-то силу, теряешь и часть своей.

– Ой, бля…, – трясу я головой. – Ты вправду веришь в это?

– Неужели даже после всех своих приключений ты не способен признать, что наш мир – нечто большее, чем открывается глазам?

– Как раз это я признаю. Только не верю, что многоплановость нашего мира имеет какое-то отношение ко мне. Когда-то я был Джексоном Коулом, рок-звездой. А теперь я всего лишь его призрак.

– Вы, белые, именуете их призраками, а мы, кикими, считаем духовными наставниками. В этом разница, не находишь?

Понятно, куда он клонит – будто я какой-то там Арбитр для здешних майнаво.

– Я слишком запутался, чтобы служить кому-то наставником. Для всех же только лучше, что я не высовываю носа из пустыни и гор и что события идут своим чередом без моего вмешательства.

– Ты сам-то веришь в это? – Не давая мне вставить и словечко, шаман гнет свою линию: – Без твоего «вмешательства», как ты выразился, Сэмми был бы мертв. И бог весть сколько майнаво переругались бы насмерть. Ну и без тебя Ситала не получит тела. – Морагу качает головой. – Сила, благодаря которой ты мог бы стать тем, кем должен, будет покидать тебя, если ты продолжишь прятаться от мира и пестовать беспричинное чувство вины.

Я не знаю, что на это сказать. Тему терзающей меня вины мы затрагивали несчетное количество раз, но так откровенно Морагу высказывается впервые. Штука в том, что умом я всегда признавал его правоту. Однако принять ее сердцем мне никак не удавалось.

– Есть смирение, – добавляет шаман, – и есть глупость.

Меня так и подмывает продолжить спор. Хочется обескуражить Морагу заявлением, что он заблуждался на мой счет с самого начала. Что… Но только я ужасно устал тащиться по жизни под бременем вины. Не хочу его нести. Больше не хочу. Черт, да никогда и не хотел. Просто когда-то оно обрушилось на меня, и мне до сих пор не удавалось стряхнуть его с плеч.

– Я не знаю, что делать, – наконец произношу я вслух то, в чем ранее не мог признаться даже самому себе. – И не знал с самого начала – со дня смерти Стива.

Морагу всем корпусом поворачивается ко мне, и его сине-зеленые глаза, которые видят меня насквозь, до самой моей сокровенной сути, впиваются в мое лицо. Не имею ни малейшего представления, сколько времени это длится, и не знаю, что ему открывается, но в конце концов он кивает, вероятно, придя к какому-то решению, и говорит:

– Давай-ка слепим тело для воронова духа.