Текст книги "Собственность Короля (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)
Рожу Паши нужно видеть. Это нечто. У него руки так трясутся, что пальцы отплясывают чечетку на руле, а когда монстр издает первый сердитый рык из-под капота, этот бедолага, кажется, готов обкончаться.
– Ну давай, гонщик, жми, Рапунцель сама себя из башни не вытащит.
Хотя, в случае с Анютой, я все равно держу в уме один процент и такой возможности.
Я-то своей воспользовался.
Глава седьмая: Аня
Пока мой мир то медленно озаряется сознанием, то снова тускнеет и теряет ориентир, я пытаюсь справиться с шумом в ушах и понять, для начала, где нахожусь.
Кажется, где-то вдалеке слышны крики. Мужской и женский, но я не могу разобрать ни слова как будто у моего внутреннего телевизора сломалась антенна и теперь там только помехи.
Меня качает и штормит, хотя я даже не уверена, лежу или стою, или вишу под потолком. Единственный мое более-менее работающий ориентир – нюх. Судя по характерному запаху плесени, меня вернули в ту же комнату, в которой я уже была раньше. Мансарда, на третьем этаже. Эту часть дома, несмотря на то, что мы переехали сюда более десяти лет назад, никак не могли привести в порядок. Отец несколько раз менял подрядчиков, они постоянно что-то меняли, усовершенствовали и перекрывали супер-герметичными материалами, но проходило какое-то время – и под крышей, и на стыках снова начинали появляться черные пятна плесени. Когда папы не стало, мама приказала вынести отсюда всю мебель, заперла мансарду на ключ и запретила нам с сестрой туда забираться – боялась, что мы надышимся вредных спор и у нас начнутся страшные неизлечимые болячки. Но неизлечимая болезнь случилась у нее и, конечно, плесень не имела к этому никакого отношения.
Я медленно, чтобы не сильно бултыхать и без того трясущийся мозг, сажусь на кровати.
В прошлый раз толком не рассмотрела, что и где, так что навёрстываю упущенное: стол, комод, пара стульев и кровать подо мной. Точнее, диван, насквозь провонявший сыростью и табаком.
Приступ головной боли заставляет меня на несколько минут забыть о своих исследованиях и сосредоточиться на том, чтобы снова не завалиться в горизонтальную плоскость. Есть подозрение, что для следующего рывка у меня может просто не хватить сил.
Аккуратно ощупываю затылок в том месте, где болит сильнее всего. Хорошая новость – голова целая, плохая – даже почти невесомое касание пальцев вызывает приступ тошноты. Я честно пытаюсь с ним справиться, даже бегу к окну, чтобы в случае чего – меня хотя стошнило не под ноги (ничего похожего на тазик или любую другу посудину в комнате нет!). Но на окне нет ручки. В том месте, где она должна быть – пустое углубление.
«Ты можешь себя контролировать, – уговариваю себя и бессмысленно стучу кулаками по двойному стеклопакету, – ты можешь себя контролировать, ты можешь…»
Сгибаюсь пополам и опорожняю содержимое своего желудка под ножки стоящего рядом комода. Раз и еще раз, и снова, пока спазмы не становятся настолько болезненными, что темнеет в глазах и подкашиваются ноги. Наваливаюсь спиной на стену, глубоко и спокойно (насколько возможно в таких условиях), дышу ртом и выдыхаю через нос.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Как только немного отпускает, разворачиваюсь к окну и еще раз внимательно осматриваю раму, петли и вообще все, что может быть похоже на путь к свободе. Решетки нет – и на том спасибо. Но Рогов явно предусмотрел вариант, при котором мысль о побеге посетит мою голову несмотря на все его предупреждения: ручки нет, петли надежно перекрыты стальными «чехлами». Даже если предположить, что мне на голову свалилась бы отвертка, я не представляю, сколько сил надо, чтобы разогнуть эти защитные накладки. Сделать это бесшумно точно не получится. Как не получится бесшумно выбить окно, зарядив в него стулом, даже если предположить, что каким-то чудом мне удастся разбить противоударный стеклопакет.
И последнее, на закуску – это третий этаж. Выпрыгнуть отсюда и не сломать себе ноги – один шанс на тысячу. Хотя если бы была возможность бесшумно открыть окно – я бы все равно рискнула. Это лучше, чем быть целой и невредимой женой Шубинского.
От воспоминаний о его голосе мурашки по коже, и хочется оглянуться, чтобы убедиться, что его нет поблизости. Меня редко пугают люди, но от этого старика просто волосы дыбом.
Собравшись с силами, одной рукой придерживаясь за стену, прохожу по комнате, заглядывая буквально в каждую щель. Понятия не имею, что хочу найти, потому что в двадцать четыре уже как-то поздно верить в Нарнию в платяном шкафу и, как Алиса, искать уменьшительные зелья.
Ничего. Останавливаюсь у двери, из-за которой снова начинают раздаваться крики. Теперь я точно могу различить Рогова и ту женщину, которая приводила меня в чувство и готовила к «свиданию» с Шубинским. В целом в этом оре только одна мысль – они пытаются переложить друг на друга ответственность за то, жених укатил недовольный и оставил после себя последнее китайское предупреждение. Женщина говорит, что предупреждала, что со мной будет сложно, Рогов требует ее зайти ко мне и сделать так, чтобы я поняла свое безвыходное положение и перестала корчить целку.
Вдоволь порвав глотки, они затихают.
Слышу удаляющиеся шаги. Надеюсь, что это уходит отчим, потому что его мне видеть хочется не больше, чем Шубинского. Но когда дверь открывается, на пороге стоит именно он. Почти такой же, как и раньше, но с перебинтованной рукой. Не могу не поддаться искушению облизать губы и сплюнуть на пол, давая понять, что если он попробует снова тянуть ко мне лапы – я, не раздумывая, снова на него наброшусь.
– Фу, блядь, ты совсем что ли охуела?! – нахрапом орет он, брезгливо прикрывая локтем нос и тыча пальцем в блевотину на полу.
– У меня сотрясение, – говорю со всей максимальной холодностью, на которую способен мой едва ворочающийся язык. – Мне нужен врач.
– Тебе нужна хорошая трепка, – тут же огрызается Рогов, отходит в сторону, давая мне увидеть, что Левый и Правый уже заняли место на страже у двери. Только после этого ее закрывает и показывает, берет стул и садиться подальше от вонючего пятна на полу.
Мне уже настолько на все плевать, что я готова хватать эту дрянь и забрасывать его пиджак (порядком помятый, к слову) и перекошенную от злости рожу. Не делаю этого только потому, что тогда мне придется наклониться, а после этого вернуться в вертикальное положение может быть очень трудно.
– Ты доставила мне очень много проблем, – говорит отчим, вытряхивая из пачки последнюю сигарету.
Он так много курит, что буквально каждый предмет, на который я натыкалась в доме, насквозь пропитан табачной вонью. Такое чувство, что еще немного – и никакие, даже самые волшебные средства не помогут мне вымыть этот ужасный запах даже с собственных волос.
– Когда Шубинский сказал, что хочет тебя, я ушам своим не поверил, – Рогов окидывает меня уничижительным взглядом. – У него столько денег, что он может позволить себе любую тёлку, хоть с ногами от зубов, хоть с сиськами, на которых можно прыгать как на батуте.
У меня обычная фигура и среднестатистический размер груди. Я занимаюсь йогой, бегаю по утрам – в Штатах это что-то вроде культа здоровья, члены которого могут не знать друг друга, но обязательно здороваются, если встречаются на пробежке. И три-четыре раза в неделю хожу в зал, чтобы быть в форме и сохранить себя бодрой и подвижной до глубокой старости. Пока был папа, он приучил меня к спорту и именно он учил меня правильно приседать со штангой и подтягиваться. Я не лучше и не хуже остальных, хотя, если сравнивать с девушками, которых имеет в виду Рогов, то, очевидно, проигрываю почти любой из них. Но я никогда и не искала себе кого-то вроде Шубинского – папика, который за мои «красивые глаза» пятого размера организует мне небо в алмазах.
– Просто для справки, – отчим тычет в мою сторону сигаретой, – я пытался его отговорить. Рассказывал, что тебе эта идея не понравится, но он как рогом уперся. Ему почему-то встала именно твоя жопа.
– К чему этот разговор? – Очередной укол головной боли, на этот раз куда-то в левый висок, заставляет меня навалиться на стену всем корпусом, чтобы сохранить равновесие. Продолжать разговор в таком состоянии – почти невозможно, но я должна – ради сестры. Если есть хоть какой-то шанс убедить Рогова отказать Шубинскому – я обязательно до него докопаюсь. – Не важно, сколько раз вы меня ударите – я все равно не соглашусь стать его игрушкой.
– Он хочет взять тебя замуж. – Говоря это, Рогов и сам выглядит порядком удивленным именно таким условием сделки.
– Это одно и то же.
– Если ты правда так думаешь, то ты еще тупее, чем кажешься.
После того как Рогов показал свое настоящее лицо, никакие его выпады ни в сторону моей внешности, ни на тему моего ума, не могут меня задеть. Он просто жалкий человек, опустившийся на максимальное дно человечности. С моей стороны было бы максимально наивно верить, что после угроз продать Шубинскому мою несовершеннолетнюю сестру, избиения и насильственного удержания меня, он вдруг заявится со слезными просьбами.
– Шубинский – это возможности, Анна. – Он глубоко затягивает и выпускает в мою сторону плотное облако дыма. К счастью, между нами достаточно расстояния, чтобы это вонючее облако успело рассеяться по пути. – Тебе будет нужно просто со всем соглашаться, улыбаться и вовремя раздвигать ноги.
– Нет. – Я буду стоять на своем до последнего. – Это абсолютно невозможно. Я живой человек, меня нельзя вручить в качестве отступного за долги. Ваши долги!
– Если бы твоя мамаша не спятила перед смертью и просто спокойно бы сдохла… Блядь. – Он докуривает сигарету почти до фильтра и, обжигая пальцы, бросает окурок на пол, яростно притоптывая его ногой. Как будто это не окурок – а главный источник его проблем. – Бесконечные, блядь, анализы. Заграничные клиники. Обследования. Инновационные методики лечения. А ведь могла просто сдохнуть.
– Ты просто мразь, – говорю шепотом, но не потому, что боюсь нарваться на очередную порцию тумаков, а просто из-за очередного приступа рвоты. И хоть в этот раз его удается сдержать, в горле остается противная, раздражающая слизистую кислота. – Ты конченый… подонок. Тварь. Ублюдок. Ненавижу…
Я бы могла продолжать до бесконечности, но отчим вдруг срывается на ноги и начинает крушить все вокруг: бьет ногами комод, хватает за спинку кровать и несколько раз с грохотом поднимает и опускает ее обратно на пол. Потом в два шага подскакивает ко мне, хватает стоящий рядом стул и что есть силы швыряет его в стену, всего в паре сантиметров от моей головы. Рефлекторно закрываюсь руками от града щепок, но они все равно больно секут лицо и оголенные части рук. Но ему и этого мало, поэтому через несколько секунд в мою сторону летит и второй стул. На этот раз попадет в плечо и я, мгновенно обмякнув, едва не падаю. Но в последний момент вспоминаю, что я – Анна Александровна Эпштейн, а не какая-то трусливая дура, которую можно запугать ветряными мельницами. Так что встречаю его занесенный кулак прямым взглядом, пусть все-таки и слегка вжимая голову в плечи.
Рогов медленно, скрипя зубами, опускает руку.
А потом, когда я расслабляюсь, вдруг резко хватает меня за волосы, оттягивая голову назад с такой силой, будто собирается снять с меня скальп.
– Думаешь, ты сильно гордая? Думаешь, не прогнешься и выйдешь сухой из воды?
Он еще и пьян, от него воняет табаком, и меня едва не выворачивает от этой вони, которой он щедро поливает меня из своего рта.
– Я и не таких ломал, Аня.
Молчу, прекрасно понимая, что любое слово может стать моим последним. Мало ли что сказал Шубинский – в припадках ярости отчим творил ужасные вещи. Кому будет лучше, если он сначала сломает меня и только потом поймет, что испортил игрушку?
На мгновение в моей голове рождается сумасшедшая спасительная мысль: разозлить его, вынудить потерять контроль – и пусть будет, что будет. По крайней мере, никто не сделает меня рабыней, никто не будет лапать меня холодными старыми руками и облизывать своим поганым ртом.
Но срабатывает тревожный звоночек – Марина. И Денис.
Если не будет меня, Рогов попытается использовать их.
– Я приказал вернуть Марину из пансионата, – как будто читая мои мысли, говорит отчим. – Она будет здесь через час или два. Так что, сука, решай, кого из вас я отдам Шубе на блюдечке с голубой каемочкой. Хотя, знаешь, возможно, твоя бестолковая сестра окажется более сговорчивой?
Меня все-таки снова выворачивает наизнанку, но на этот раз – прямо ему на ноги.
Что происходит потом – я почти не понимаю.
Шум вокруг, звон в ушах. К головной боли добавляется боль в груди, которая почти не дает дышать.
Перед носом появляются испачканные носки туфель Рогов.
Маленькая злая девочка во мне зло смеется, потому что я смогла хоть чем-то ему досадить.
– Посидишь тут до утра, подумаешь, – шипит отчим. Присаживается, снова тянет меня за волосы, задерживая мое лицо в сантиметре от испачканной моей рвотой обуви. Поджимаю губы, чтобы не выдать страх и отвращение. – Если Шуба от тебя откажется – я отдам ему Марину. Мне по хуй, кто из вас прикроет мою задницу. Но если ты ему не понравишься – поверь, твое возвращение в Штаты будет тихим и быстрым.
Он задирает мое лицо вверх, давая насладиться его зловещей улыбкой.
«Возвращение в Штаты» – это не про самолет и мою уютную налаженную жизнь.
Это про безымянный холмик земли в ближайшей лесополосе.
Отчим резко отпускает мою голову, и я снова ударяюсь многострадальным виском об пол.
– И даже не вздумай орать, – предупреждает Рогов, прежде чем выйти. – Поднимешь шум – будешь сидеть связанная и с кляпом из собственных трусов. Я не делаю это сейчас, только чтобы Шуба получил свежее мясо, а не следы от веревок.
Когда дверь за ним закрывается, я с надеждой ловлю каждый звук.
Два поворота ключа в замочной скважине убивают мою последнюю надежду на спасение.
Я еще какое-то время лежу на полу, коплю силы, чтобы подняться и привести себя в порядок, а потом вспоминаю, что будет утром – и хочется свернуться калачиком и перестать существовать. Стать аномалией из фантастического фильма, в котором даже маленький мотылек, случайно раздавленный ботинком ученого, менял ход всей жизнь на сто восемьдесят градусов.
Но ничего такого не происходит.
Потому что мое красивое кино закончилось в ту минуту, когда я спустилась с трапа самолета.
Глава восьмая: Аня
Каким-то чудом после всех этих ужасов, мне все-таки удалось задремать, потому что из внезапного приятно щекочущего чувства прибоя на кончиках пальцев, меня резко выдергивает шум и отдаленные звуки голосов. Оглядываюсь, буквально за секунду соображая, что сижу в углу как мышь. Видимо, так же и уснула. Шум не становится ближе, но и не стихает. Я медленно распрямляюсь, пытаясь понять, что происходит, найти источник звука, но он точно не из-за двери. Скорее, снаружи. Выглядываю в окно, но там тоже ничего не видно, потому что единственный источник света достает откуда-то из-за дома. И звуки, похоже, доносятся тоже оттуда. На несколько секунд все как будто замолкает и именно в этой паузе я слышу голос, от которого мое сердце буквально рвется на части.
Марина.
Отсюда не разобрать, что она говорит, но я узнаю ее голос из множества, потому что после смерти мамы она осталась единственным по-настоящему близким и важным для меня человеком. Денис… После трагедии с отцом, он просто отодвинул нас всех – сначала на расстояние вытянутой руки, а потом – полностью из своей жизни. Никто из нас не обвинял его в том, что случилось, но он так и не смог смириться с тем, что в тот ужасный день именно он был за рулем.
Голос Марины не звучит испуганным, она как будто даже рада, что вернулась домой. Я обессиленно стучу клаками в окно и прошу ее бежать, хоть и знаю, что это бессмысленно – она все равно меня не услышит, и сейчас Рогов будет стеречь Марину как зеницу ока. Возможно, даже сильнее меня, потому что она – его единственный козырь заставить меня подчиниться.
Когда голоса стихают, я бросаюсь к двери и прислушиваюсь – возможно, Рогов решит привести Марину, чтобы я окончательно убедилась, что он не блефует. И… что тогда? Я буду кричать ей, чтобы она бежала, Марина побежит и… случиться может вообще все что угодно. Ее могут случайно покалечить, она может выскочить на дорогу.
Я закрываю уши ладонями и громко ору внутри своей головы слова какой-то американской песни. «Нирвану», кажется, хотя я не фанат такой музыки. И только когда проходит достаточно времени, за которое, по моему мнению, Рогов мог привести Марину уже несколько раз, если бы захотел, рискую убрать руки. Теперь тихо – ни звука ни снаружи, ни внутри. Интересно, которой час? Рогов так бесновался, что когда швырял стул – сбил часы со стены и стрелки на них «замерзли» на отметке около восьми вечера. Сейчас, наверное, уже ближе к двенадцати. Или больше? Сколько вообще времени я здесь нахожусь? Интуитивно кажется, что двое суток, потому что ночь за окном я вижу уже второй раз.
Нужно перестать себя жалеть и подумать, что можно сделать в этой ситуации.
«А можно что-то сделать?» – насмехается мой почему-то всегда очень едкий внутренний голос. Если на кону стоит жизнь и безопасность моей сестры – какие могут быть еще варианты, кроме как подчиниться и выполнить все требования этих двух больных ублюдков? Даже если предположить фантастический сценарий, при котором мне каким-то чудом удается сбежать – что это даст? Моя свобода в обмен на свободу тринадцатилетней невинной девочки, с которой могут сделать такие вещи, что…
Я стараюсь не допускать в голову такие мысли, потому что от них все мои нервные окончания начинают болеть так, словно по коже скребут железной щеткой по металлу. Даже если Рогов прямо сейчас зайдет в мою «темницу» и скажет, что я свободна и могу идти на все четыре стороны, я и с места не сдвинусь. Даже, наверное, упаду на колени и буду умолять сжалиться и взять меня вместо Марины. Хорошо, что эта «гениальная идея» не пришла ему в голову, хотя еще не вечер.
Хорошо, в таком случае, нужно успокоиться, взять себя в руки и вспомнить, что говорил Рогов. Шубинскому я нужна в качестве жены – об этом сказал и сам Шубинский, и отчим вслед за ним повторил с десяток раз. А жену, как бы там ни было, он вряд ли планирует держать в черном теле с перебитыми ногами и сломанными ребрами. По крайней мере, не в первые месяцы. Сначала он захочет мной наиграться, сбить оскомину. Одна моя приятельница из штатов – красотка Оливия, каких, наверное, создают на небесах по очень редкому лекалу – однажды рассказывала, почему не любит долго ни с кем встречаться. «Сначала он любит тебя и у него так замыкает на тебе мозг, что можно просить вообще что угодно – сделает! – как-то разоткровенничалась она. – А потом проходит три, четыре, шесть месяцев – и вот ты уже не недостижимое сокровище, а рутина».
Значит, раз Шубинский так меня хочет, нужно воспользоваться его слабостью и выторговать пару обязательных условий. Во-первых – обезопасить Марину от отчима, в идеале – получить над сестрой опеку. Во-вторых…
Мои мысли перебивает посторонний шум. Сначала даже смотрю на дверь, потому что он похож на шаркающие шаги или типа того – возможно, Рогов вспомнил, что неплохо бы убраться в моей «темнице» и решил прислать уборщицу? Но уже через секунду становится понятно, что звуки раздаются с противоположной стороны – откуда-то за окном. И они становятся все громче, хотя все равно звучат довольно странно. Как будто кто-то скребется.
Я настороженно пододвигаюсь ближе, потом выглядываю (насколько это возможно) наружу, но в такой темноте за окном, да еще и при том, что свет в комнате как раз у меня за спиной, рассмотреть, что там может быть вообще нереально.
На несколько секунд все затихает, а потом – я глазам своим не верю! – раздается характерный приглушенный щелчок оконного замка, и рама медленно поднимается. Чтобы никак не выдать себя криком, инстинктивно залепляю рот сразу двумя ладонями, для надежности. Мозг лихорадочно соображает, что это может быть за ночной посетитель, но в голове на этот счет нет ни одной идеи. О том, что со мной могла случиться такая беда, знает только Пашка – он был единственным, кто хотя бы попытался предупредить меня об опасности. Да и то сделал это чуть ли не под принуждением. Но представить себе трясущегося Пашу, который с трудом шевелил языком, прятал взгляд и боялся даже дышать в мою сторону, забирающимся ночью тайно, на черт знает какую высоту, да еще и под страхом попасть в немилость к своему хозяину… Я скорее поверю в грабителя без тормозов.
Но долго оставаться в неведении мне не приходится, потому что как только рама поднимается достаточно, чтобы просунуть руку – и появляется эта самая рука.
Не знаю, почему я вдруг обращаю внимание на то, что у этой руки длинные и крепкие пальцы. Явно мужские. И на этой руке, на тыльной ее части, набит идеальной красоты оскалившийся череп с длинными звериными, окроплёнными кровью клыками. Работа, без всякого сомнения, филигранная, но выглядит максимально жутко. Перестать валять дурака и позвать на помощь, уже не кажется плохой идеей. Откуда я знаю, кто и по каким делам бывал в этом доме? Кому еще задолжал Рогов и как эти люди могут попытаться выбить долг? Когда Денис уже скатывался в ту жизнь, от которой я всеми силами пыталась его спасти, я видела парочку его новых «приятелей», и все они по-странному (или нет?) стечению обстоятельств были покрыты татуировками и производили впечатление полностью оторванных от реальности людей. Как раз способных вломиться в чужой дом ночью через окно на третьем этаже.
Вслед за первой рукой появляется вторая – на этот раз без татуировок, совершенно нормальная человеческая рука, только довольно смуглая, как для наших европейских широт. В Штатах я на этот нюанс даже внимания бы не обратила, но здесь такая деталь сразу бросается в глаза.
На всякий случай делаю шаг назад, чтобы если что – успеть хотя бы пару раз ударить в дверь и позвать на помощь.
Но все эти предосторожности бессмысленны, потому что между тем, когда вслед за руками появляется сразу все тело, проходит две или три секунды. Это настолько стремительная «материализация тела в пространстве», что первое время я просто в ступоре.
Хотя, наверное, дело не в самом появлении (хотя оно довольно эффектное), а в том, кто влез в мою неприступную крепость.
Но пока я кое-как восстанавливаю дыхание и мечусь между желанием позвать на помощь или продолжать держать рот на замке, «посетитель» трясет головой и энергично взъерошивает своими длинными пальцами почти такие же длинные, смолянисто черные волосы. И несмотря на мою панику и полное непонимание происходящего, я поддаюсь гипнотическим вибрациям этого действа, и на несколько мгновений полностью выпадаю из реальности, потому что могу смотреть только на эти волосы и пальцы.
И только потом, когда мой «гость», наконец, распрямляется, мои мозги становятся на место. По двум причинам. Во-первых, он высокий. Как-то так сложилось, что в Штатах в моем окружении не было парней ниже метро восемьдесят, и я привыкла к тому, что общаться с ними приходиться слегка запрокинув голову, но этот человек заметно выше. А еще он мускулистый и спортивный. Откуда я это знаю? Потому что кроме косухи, накинутой прямо на голое тело и джинсов, непристойно низко болтающихся на бедрах, других другой одежды на нем нет. Причем, очевидно, нет и того предмета белья, который приличные люди обычно надевают под джинсы, иначе я видела бы хотя бы какой-то намек на резинку или типа того. Ничего этого и в помине нет, а джинсы (без ремня) сидят так низко, что я вижу и почти архитектурно вылепленный пресс, и узкую дорожку темных волос, которая утекает под край джинсов. И выглядит вся эта конструкция настолько ненадежно, что хочется прямо сейчас на всякий случай прикрыть глаза.
Если бы не вторая причина, по которой я сохраняю голову трезвой и до сих пор не зову на помощь: ничего и близко похожего на оружие в его руках нет. Хотя, как бы по-идиотски это не звучало, он так плотно покрыт татуировками, что сам по себе похож на футуристический меч из хардкорных игр для больших мальчиков. А еще у него на шее татуировка Медузы Горгоны, и ее безумный взгляд и ощетинившиеся как будто прямо на меня змеиные волосы вызывают приступ паники – терпеть не могу змей после того инцидента, когда наша с приятелями ночевка в Гранд Каньоне закончилась для меня госпитализацией и целой кучей неприятных анализов. То место укуса на ноге я до сих пор отчетливо чувствую, особенно когда мне сняться кошмары о том, как на меня нападает гигантская анаконда. Но татуировка на шее этого парня настолько реалистичная, что у меня возникает стойкое ощущение присутствия в комнате кого-то третьего.
– Привет, Рапунцель, – он усмехается, едва разжимая губы. Обычные мужские губы, в обрамлении негустой опрятной щетины. Ни единого намека на, прости господи, филлеры, которыми часто грешат парни, мало-мальски одарённые природой симпатичными внешними данными. – Я свистел тебе, чтобы спустила косу, но потом понял, что свистун из меня никакой.
У меня полное непонимание происходящего.
Абсолютны ступор, если быть предельно точной.
Если бы он сразу на меня набросился – это что-то бы объясняло.
Если бы попытался запугать и заставить замолчать – это было бы логично. Жестоко и беззаконно, но хотя бы логично. Но что мне думать сейчас, когда в мою клетку влез полуголый парень, забитый как какой-нибудь гангстер, и говорит… привет?
Я знаю, что должна хоть что-то сделать, но единственное, что у меня пока что неплохо получается – это молча офигевать от происходящего.
– Ты не орешь, уже хорошо, – делает комплимент незнакомец.
– Я как раз собираюсь с духом, – машинально отвечаю я и в подтверждение своих намерений делаю еще один шаг назад, до двери.
Цепкий взгляд незнакомца моментально фиксируется на этом движении. И несмотря на все риски – он не предпринимает ничего, чтобы хоть как-то мне помешать. Наоборот, демонстративно обводит взглядом комнату, на секунду задерживается на подсохшем пятну рвоты на полу, хмыкает и только после этого снова как будто вспоминает о моем существовании. Если бы я хотела позвать на помощь или оказать сопротивление – у меня было достаточно для этого времени и еще более предостаточно возможностей.
– Вы кто такой? – Я стараюсь не говорить слишком громко, чтобы не привлекать внимание охранников за дверью. Хотя, наверное, если бы они действительно дежурили прямо у порога, то наверняка обратили внимание на некоторые посторонние звуки. Ну или это во мне уже буйно фонтанирует слишком живое воображение.
– Я? – Он сводит брови к переносице, как будто ему нужно приложить некоторые мыслительные усилия, чтобы ответить на этот простой вопрос. – Ну, допустим, король.
Если бы ситуация не была такой напряженной и пугающей, я бы точно посмеялась. Но сейчас мне нифига не смешно. Он может быть под какими-то веществами, в лучшем случае. В худшем – просто поехавший псих. И не имеет значения, что ботинки на нем от известного бренда обуви для байкеров (куртка, похоже, оттуда же), и в целом он скорее производит впечатление брутального мачо, чем поехавшего местного дурика. Я помню брата в те дни, когда он только начал скатываться вниз – вначале он еще сохранял видимость обычного славного парня из приличной семьи. Через год я легко приняла бы его за бомжа. Возможно, мой «гость» тоже пока что на половине своего «героического пути» в пропасть?
– Что, не нравится? – Он снова скабрезно ухмыляется, но на этот раз демонстрируя крепкие ровные зубы нормального человеческого цвета, а не виниры, от блеска и белизны которых хочется использовать сварочную маску.
Почему я все время обращаю внимания на такие детали?
Потому что все они вместе с тем, каким образом он пробрался в дом и что говорит, в моей голове невозможно сложить в целостный образ. Передо мной как будто солянка минимум из трех человек, один из которых наглухо отбитый гангстер, другой – псих, а третий – вокалист крутого рок-бэнда.
Хотя, в целом, все это сильно смахивает на типичную шизофрению.
– Хорошо, Рапунцель, можешь называть меня Владислав Александрович Грей.
«Мои вкусы довольно специфичны…» – моментально всплывает в голове фраза из всем известного фильма для взрослых девочек. Мистер Грей, тьфу ты. Наверняка ляпнул первое, что пришло в голову, а на самом деле – какой-нибудь Иванов или Петренко.
– Что вы здесь делаете, мистер Грей? – В штатах я привыкла к подобным словесным конструкциям, но здесь это почему-то звучит ужасно фальшиво. Но ладно, не называть же мне его «гражданин».
– Эм-м-м… – Он кивает на все еще открытое окно за спиной. – А на что это похоже?
– На взлом и проникновение на территорию частной собственности.
– Юридический? – прищуривается он.
– Литература, – снова рефлекторно отвечаю я, только через секунду сообразив, что совершаю классическую ошибку – позволяю заговорить себе зубы. – Предупреждаю, мистер Грей, если вы сделаете хоть шаг или хотя бы одно движение в мою сторону – я закричу.
– Да ты что? Серьезно?
Он совершенно спокойно, даже как будто нарочно замедленно, переставляет вперед одну ногу. Удивительно, что его тяжеленные гранжевые ботинки из потертой коричневой кожи на высокой подошве, не издают при этом никакого лишнего шума.
Секунда.
Еще одна.
Улыбка моего «гостя» растягивается чуть ли не до ушей, а симпатичная рожа становится страшно довольной. Еще бы – ведь если бы я не блефовала, то уже бы подняла ор до небес, а раз я этого не сделала – то это очень красноречиво говорит о моих намерениях оставить его присутствие в тайне для окружающих.
Правильно меня когда-то учил играть в «Блек-Джек» один парень из универа: главное, говорил он, не угрожать тем, ради чего готов пойти до конца. Особенно, если кажется, что человек, которого хочется напугать, слабак.
– И так, Аня, чтобы вы вдруг с перепугу не испортили нам всю малину, обозначу пару нюансов. Полагаю, имя «Павел» вам о чем-то говорит?
– Что? Паша?! – Слышу знакомое имя и на душе моментально становится легче. Настолько легче, что я на секунду теряю бдительность и произношу его имя слишком громко.
С опаской оглядываюсь на дверь, почти уверенная, что охрана ворвется раньше, чем я успею мысленно вообразить грохот распахнутой двери, и на какое-то время теряю из виду моего «мистера Грея». А когда становится ясно, что никто, роняя тапки, не спешит узнать, из-за чего я надрываюсь, и снова разворачиваюсь к гостю, то…
– О-о-о-о-о-ох, – вырывается сквозь мои плотно сжатые губы, потому что нос буквально упирается ему в солнечное сплетение, как раз в пасть выбитого там страшного демона, еще более реалистичного, чем Горгона на шее.
