Текст книги "Собственность Короля (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Глава двадцать первая: Влад
Я просыпаюсь от того, что кто-то, блядь, громко сопит мне в левое ухо.
Бодаю головой подушку, чтобы накрыться ею и вернуться обратно в сон. Еще пытаюсь ухватить его приятные отголоски: море, солнце, бриз по пяткам и почему-то оглушительный аромат кокоса, который я жру прямо со скорлупы. И было там еще что-то, что я отчаяннее всего пытаюсь вернуть, но, сука, сопение не сводит на нет все попытки.
Сдаюсь, открываю глаза.
На соседней подушке растекшееся женское лицо. Распухшие губищи занимают не меньше трети всего «фейса», если не больше. Ладно, чего уж там – когда эта блонди накануне забористо мне отсасывала, я была даже рад, что ее рот похож на пылесос. И выполняет примерно ту же функцию. Нельзя быть снобом, особенно, когда идея остаться ночевать втроем пришла в мою дурную голову.
Да, нас тут трое. Третья – тоже блонди, я все-таки вызвонил подружек – тоже где-то рядом. Пока я чувствую только ее длинные когти у себя на заднице, которые она периодически пытается в меня воткнуть. Поворачиваюсь на спину, сползаю до края кровати, встаю и растягиваю затекшие мышцы. Жалюзи плотно закрыты, а где в этом номере часы – хрен его знает. Мой телефон пиликает где-то под кроватью, но сегодня суббота, все рабочие вопросы я стараюсь закрыть до выходных, так что кто бы там меня не домогался – это может подождать.
Заваливаюсь в душ, пару раз попеременно меняю воду то на холодную, то на горячую, пока мышцы не приходят в тонус, а в голове не проясняется. Оцениваю вид своей заросшей рожи в зеркале и мысленно машу рукой – да пофигу, и так норм. Побреюсь уже в воскресенье.
Когда возвращаюсь обратно в номер, девочки уже тоже потягиваются.
Голые и пиздец какие. Просто, как говорит один мой горячий турецкий приятель – пЭрсЫк.
– Я шампанское с клубникой заказала, – мурлыкает та, что сопела мне в ухо.
– Иди к нам, – соблазнительно зазывает правая.
Они не близняшки и даже не сестры, насколько мне известно, и если присматриваться – не сильно-то и похожи. Но кто из них Света, а кто Вероника – я понятия не имею. Знаю, что так их зовут, но чтобы не обижать девочек (все-таки они старались опустошить мои яйца после долго воздержания), называю их всякими расхожими прозвищами – киса, малыш, прочая лабуда.
Раздумываю, стоит ли нырнуть к ним еще разок, но телефон снова звенит и мои белобрысые красотки превращаются в шипящих на солнце гарпий. Ладно, придется ответить, а то так и будет наяривать, а жарить двух сочных тёлок под аккомпанемент стандартной мелодии яблофона – это прям стрём.
Кузнецова.
Я разглядываю ее имя на экране.
Не отвечаю. Даю ей дойти до предела дозвона и молча смотрю на еще один пропущенных. В кучу к десятку других. От нее же.
Нихуёво так. Смахивает на телефонное домогательство.
Что-то случилось, м?
Но пока я задумчиво натягиваю трусы и брюки, она блядь, снова звонит.
Ладно, может, у нее там стремительные роды и я единственный человек во всем этом городе, который может отвезти ее в больницу?
– До тебя вообще не дозвониться, Грей! – сразу в штыки и орет как не в себя.
– Я еще сплю, Оль. – Зеваю.
– Спишь? Ты на время смотрел?
Приходится порыскать на кресле в поиске часов. Присвистываю, когда понимаю, что уже за полдень. Нихуево так вчера покувыркались. Придерживаю телефон плечом, пока расчехляю жалюзи. Солнце моментально заливает комнату до самой противоположной стены. Блондиночки, как вампирши, вскакивают с постели и несутся вдвоем в душ. Мысль о том, чтобы поскорее отвязаться от Кузнецовой и присоединится к ним, конечно же, приходит мне в голову, не не вызывает отклика в теле.
– Я… слушай, прости, что так начала с крика, просто… – заикается Оля, опуская тон до покладистого. – Хотела поблагодарить тебя за цветы и за слова, и за все…
– М-м-м-м-м-м… – Только и могу выдать я, абсолютно, мать его, ни хрена не понимая из того, что она несет.
– Я сначала расстроилась, что ты не приедешь на похороны – мне так не хватает твоей поддержки, Влад. Эти дни… были очень тяжелые.
«Я примерно понял по твоим пьяным звонкам в два часа ночи», – мысленно отвечаю я, но вслух просто издаю какие-то условно поддакивающие звуки. Что, блядь, за цветы?
– Но потом я прочитала то, что ты написал на открытке и… – Кузнецова всхлипывает, на мгновение напоминая мне историю нашего знакомства, когда я застукал ее в лаборатории, рыдающей над сломанным ногтем. – Я все время повторяла в голове твои слова и только благодаря этому смогла пережить весь этот кошмар. Грей, ты просто… Ох, я очень скучаю.
Да что она, черт подери, такое несет?
Какие цветы? Какие слова? Последнее, что вырывалось из моего рта было примерно «да, детка, глотай!» и говорил я это одной из белобрысых голов, а не своей бывшей жене.
– Влад? – нарушает долгу паузу Кузнецова. – Ты вообще слышал, что я только что сказала?
– У меня тут важный телефонный звонок, я перезвоню.
Сбрасываю, выдыхаю, оглядываюсь в поисках чего-то холодного и с пузырьками, но на глаза попадаются только разорванные квадратики фольги от презервативов.
Спускаюсь вниз, на стойке администратора быстро оплачиваю все, что заказали «сестрички» и вываливаюсь наружу, прямиком в магазинчик напротив. Хватаю бутылку минералки, выпиваю и только потом расплачиваюсь.
А ведь не бухал вчера.
Так, что Оля там несла про цветы и слова?
Никаких цветов я ей, само собой, не посылал. А даже если бы вдруг это сделала моя внезапно отрастившая разум и самостоятельность правая пятка, она бы точно не стала пихать в букет открытку. Кто-то сделал это вместо меня – не нужно обладать навыком дедукции, чтобы прийти к этому выводу. Кто?
Слова.
Слова, блядь. Что Кузнецова аж прослезилась.
Явно женских рук дело.
Я не хочу думать, что постаралась Нимфетаминка, но кроме нее больше тупо некому.
Набираю ее номер, пока жду порцию кофе, который суетливо варит бариста-пухляш.
– Твоих рук дело? – спрашиваю без приветствия, как только гудки в динамике сменяются коротким: «да?»
– Что? Влад, я…
– Мне сейчас все утро наяривает моя бывшая и пиздит о каких-то цветах и словах, от которых она чуть не кончила над гробом своей мамаши. Это. Твоих. Рук. Дело? – по словам на тот случай, если она снова захочет прикинуться шлангом.
– Я же сообщение тебе отправила, – растеряно говорит Аня.
– Какое на хрен сообщение?!
Пауза.
Вдох.
Чёт у меня яйца, мать его, в кулак от этого ее вдоха.
– А ну не ори на меня! – выстреливает Аня бронебойным в упор. – Успокоишься – прочитай сообщение!
И бросает трубку.
Так, ладно.
Это первая девочка в моей жизни, кто бросил трубку когда я «недоговорила».
Но имела право, да. Хоть орал я не на нее, а в принципе, но это крайне нездоровая херня, над этим нужно работать и работать. Знаю, но филоню.
Делаю глоток кофе, и когда кофеиновая жижа окончательно приводит мои мысли в боевую готовность, заглядываю в нашу переписку. Аня действительно прислала сообщение, еще вчера в девять с копейками. В это время я уже вовсю тусил с «сестричкам», конечно, мне было не до того. Но в сообщении она все обстоятельно пересказала, с припиской – если вдруг бывшая позвонит, чтобы отблагодарить, чтобы я был в курсе дела.
Перемолов все это, снова набираю Аню.
– Все, Нимфетамин, прости, мой косяк.
– Просто читай хоть иногда сообщения, раз уж у нас теперь есть «канал связи».
– Ты зачем это сделала?
– В смысле – зачем?
– Цветы, открытка, сообщение какое-то, на которое Кузнецова, наверное, все утром там мастурбирует как ненормальная.
– Грей, у тебя сердце вообще есть? – Голос у Ани такой, будто она уже знает ответ на этот вопрос. – Она сегодня мать похоронила. Ты хотя бы понимаешь, что это значит? Ей же тяжело, ей нужна поддержка. Послать цветы с парой приятных слов – это нормально. Это правильно. Так люди и поступают в экологичных разводах.
Даже не знаю, стоит ли это наивную рыбку-гуппи посвящать в тонкости нашего с Кузнецовой «экологичного развода», в котором меня просто кинули с ёбаной запиской на огрызке салфетки.
– У нас же договор, да? – допытывается Аня.
– Ага.
– Я выполняю свою часть сделки. Теперь твоя бывшая уже не настроена к тебе враждебно и можно установить контакт. Через пару дней. Ты позвонишь ей и…
– Ну-ка притормози, деятельная моя.
Выхожу на стоянку к своему черному «кубику», запрыгиваю внутрь.
– Давай пока остановимся на вот этом, ладно? Цветы, записка – ок. Пусть она там переварит пока.
– Я написала план, – выдает эта умница с ленточкой отличницы, и из моего горла непроизвольно раздается едкий смешок. – Что?
– План Маршала или план Даллеса? – не могу не подъебнуть, хотя мысленно ставлю ей пять звездочек за старательность.
– План Грея. Нам нужно его обсудить.
– Хорошо, Нимфетамин, только я тут пару вопросов закрою – и буду весь твой.
В голове при этом вспыхивает неоновая картинка, как в процессе обсуждения она становится передо мной на колени и…
Хм-м-м…
Поправляю ширинку.
Значит, теория о том, что встает у меня на Аню исключительно от недотраха, провалилась. Ну и почему тогда встает, если вообще «не то пальто»?
Буду как Скарлетт Как-ее-там– Харя – подумаю об этом завтра.
– До вечера, Ань.
– Хорошего дня, Грей.
Еще пару секунд пялюсь на телефон, а потом завожу мотор.
Нимфетаминка права – она старается, выполняет свою часть сделки, а я булки расслабил на радостях, что Шубе вломил. Нужно наведаться к Рогову. Но на этот раз – не в гордом одиночестве.
Есть в мире разбора полетов неписаное правило – не устраивать драчку на территории соперника. Ну, типа, там он у себя, там все свое, там и кулак крепче и рожа борзее. Но из любого правила есть исключения, иначе в чем смысл тогда гонять по встречке?
Когда я жил в тех чертовых катакомбах и еще только познавал Свод правил мира больших денег, Александр как-то сказал: «Хочешь, чтобы тебя воспринимали серьезно – будь отбитым и при в лобовую». Сколько раз мне за это пизды навешивали – я не считал, но зато хорошо помню первый раз, когда у меня получилось. И я тогда так кайфанул, что и словами не передать. Чувствовал себя буквально Царем горы. Правда, на грешную землю меня потом снова быстро спустили, но как говорится – тот, кто штурманул в своей жизни хотя бы одну гору, рано или поздно закроет и всю «Большую семерку».
Поэтому, чтобы донести до Рогова всю серьезность моих намерение, снова заваливаюсь к нему. Потому что чаёвничать с ним и изображать благопристойный вид, держа в голове синяки на лице моего Кокоса – это ну прямо ни в какие ворота. А вот еще разок основательно опустить эту тварь у него же дома – это прямо мое любимое. Хочу, чтобы после нашего «разговора» он даже в сортир сходить очковал, потому что его святая святых больше не будет оплотом безопасности, а превратится в место, где его дважды нагнули как шлюху с объездной.
Но на этот раз со мной четыре морды а ля «Центурион Крысобой», которые, по команде, порвут без зазрения и совести. Ну и я – вишенка на торте, потому что, хоть мне категорически неприятна мысль марать об Рогова руки, начистить рыло ему все-таки придется. За Аню. За мелкую. Ну и за то, что распустил сопли и пожаловался Шубе. Хотя, если так подумать, за Шубу мне бы его даже поблагодарить – когда бы еще выдался шанс потрясти эту старую клячу?
На территорию Рогова мы въезжаем с песнями и плясками – цыган я или как? Да и в окно мне на этот раз лезть не за кем. Охранники Рогова, конечно, пытаются нас остановить, но тут их всего двое, так что их почти вежливо просто укладывают мордами в асфальт, пока я, снимая пиджак и запонки, медленно иду на крыльцо. Шубинский, конечно, как только узнал о похищении «невесты», свою личную охрану сразу отозвал, так что не удивительно, что Рогов на этот раз встречает меня чуть ли не в коленно-локтевой.
– Король… Мы договаривались?
Я прохожу мимо.
А потом, легко финтанув, вваливаю ему нижний правый под челюсть, так что его голова с хрустом дергается до самого космоса. Стонет, сначала обмякает, пытаясь держаться за балку, а потом сдается и падает на колени.
– Говорили же, собака сутулая, что для тебя я – Владислав Александрович.
Делаю жест ребятам, и те живо затаскивают тело внутрь. Пару его беспомощных шавок уже скрутили и утихомирили, так что дом в принципе к моим услугам. И если бы это не было родовым гнездом моей девочки, я бы точно на хер устроил тут пионерский костер, заодно посмотрев, как ее отчим будет перепрыгивать через него, поджаривая свои никчемные яйца.
Но ладно, нужно сначала вопросы порешать, а потом подумаю о десерте.
Жду, пока Рогова усадят напротив меня на притащенный с кухни стул, парни становятся справа и слева, и любую его попытку пошевелиться или даже просто слишком активно дышать, нивелируют одним тычком. Не спешу, даю парням пару раз «перебросить» его друг другу, доводя тело до нужной степени податливости и сговорчивости.
– И так, Рогов, еще раз здравствуй, – разваливаюсь напротив него на диване, закидывая ногу на ногу. Врубаю свой деловой тон – пусть эта сука трусливая, гадает и прикидывает, фильтрует базар, чтобы не нарваться на того, другого Влада, если этого снова закоротит. – Полагаю, даже твоя тупая голова в состоянии понять причину, по которой я снова решил наведаться в гости.
Он быстро кивает, держась за стремительно распухающую рожу. Прямо тётя Мардж в процессе распидарасивания.
– Завещание, – вальяжно покачиваю носком туфли, – документы Ани, решение об опеке Марины.
Он что-то невнятно мычит, дергается, но мои парни разом прижимают его обратно к стулу. Я делаю жест пальцем, призывая Рогова соображать быстрее. На этот раз он быстро перечисляет где все это лежит. Только завещание отца Ани – в сейфе, так что пока один мой парень идет по озвученным координатам на поиски паспорта Нимфетаминки, другой, взяв Рогова под присмотр, пихает в сторону кабинета, где у него сейф.
Пара минут покоя, которые я трачу на то, чтобы скинуть Кузнецовой короткое сообщение: «Перезвонить не могу, рад, что цветы понравились. Хотел тебя поддержать». Аж, сука, пальцы корёжит, но Аня права – надо наладить контакт, пробраться ей под кожу, а потом так же жестко опустить на землю, как однажды она опустила меня. И это не мелочная месть обиженного мужчинки, это, мать его, справедливость. Воздаяние. Я бы хрен ее тронул первый, но она сама позвонила, сама с ноги попыталась вломиться в мою жизнь. Ну а кто я такой, чтобы отказывать слабой неразумной женщине? Всего лишь, блядь, жизненный урок.
Еще раз бросаю на последнее сообщение от Кокоса. Блин, ну она правда молодец, план еще там какой-то составила. С большой долей вероятности почеркаю его на хер, но ведь старалась же.
Я:Трясу твоего отчима, приеду домой с «подарками».
В этот момент туша Рогова, согнувшись под гнетом своих косяков и лапами моих мордоворотов, возвращается в гостиную. Вручает толстую папку. Быстро оцениваю ее содержимое, проверяю мокрые печати – подлинное, повода подозревать подделку нет.
Уже хочу спрятать телефон, но замечаю входящее сообщение от своего Кокоса.
Кокос: Будешь его бить?
Я: Возможно даже ногами.
Я: Шутка.
Кокос: И за меня врежь разочек.
Я мысленно представляю эту наивную рыбку с кровожадной улыбкой на лице.
Член, блядь, снова упирается в ширинку.
Ну что сказать, Грей, так тебя на разборках еще не плющило, но все когда-то бывает в первый раз.
Глава двадцать вторая: Влад
Примерно через полчаса, немного и почти ласково «попинав» отчима моей девочки, прыгаю в машину с чувством выполненного долга и прошу водителя рулить в сторону дома. Суббота, блин, у меня гости как-никак. После ночного загула я, конечно, не очень транспортабельный, так что сегодня будем есть, расслабляться и отдыхать, а завтра поедем делать моей старательной девочке небо в алмазах.
По дороге, пока листаю завещание господина Эпштейна А. Л., набираю номер Дины.
Она сначала что-то там обиженно гундосит, но когда говорю, что мне нужна ее помощь, сразу становится деловой колбасой. Потому что помощь мне автоматически конвертируется в пополнение ее финансового счета.
– Организуй пластик на имя Анны Эпштейн. С хорошим лимитом, ВИП-обслуживанием и все вот это вот. Сегодня до конца дня. Данные я тебе скину.
– Влад… – Дина выдерживает паузу. – Ты же не серьезно?
– Еще как серьезно, мы будем подписывать договор по земле – мне ей, по твоему, деньги чемоданами отдавать?
– А лимит зачем?
– Не твоего ума дело. Задаешь слишком много вопросов. Я тебя, конечно, ценю и уважаю, но незаменимых нет.
– Сделаю, – коротко огрызается она.
Пересматриваю завещание еще раз.
Взгляд цепляется за пару фраз, которые мое цыганское чутье сразу заносит в категорию «пиздец подкрался незаметно». Перечитываю пару раз, листаю чертовы сноски, чтобы убедиться, что все понимаю верно. Набираю номер своего юриста и прошу растолковать пару страниц – их отправляю ему фотками.
Через пять минут перезванивает и в двух словах объясняет ровно так же, как растолковал я сам.
Что ж, есть две новости.
Хорошая – мозги мои работают идеально, и чуйка – тоже.
Плохая – хуй мне, а не продажа земли за три дня.
Эпштейн, в отличие от своей явно не очень умной жены (связаться с таким, как Рогов – это явно не от большого ума, прив сем уважении к покойнице) подстраховался и подстелил соломки. А если быть точным – прямо целый стог сена навалил. Младшей, Марине, он закрыл солидный счет, которым до ее совершеннолетия может распоряжаться ее опекун, но с поправкой «только на расходы, связанные с образованием и здоровьем». Обойти такие ограничения сложно, но можно. Возможно, Шуба пообещал Рогову помочь решить и этот вопрос – никакой другой причины, зачем ему сдалась мелкая сестра моей девочки нет и быть не может.
Брату Ани (нихуя себе – тут и брат целый есть?) Эпштейн А. Л. Оставил квартиру площадью сто три квадратных метра с неплохом районе. Но есть одно «но» – этот дом уже третий год как аварийный. Так бывает, когда застройщики экономят на архитекторах и дизайн им малюет третьекурсник-недоучка, вообще не вникая в ландшафт, течения грунтовых вод и прочие мелочи. Так и стоит эта огромина со здоровенной трещиной в бочине. И снесут ее лет через много, пока не истекут сроки исковых заявлений от облапошенных владельцев дырки от бублика.
Ну и Нимфетаминка.
Ей достался самый сладкий кусок пирога – земля. Странно, я всегда думал, что в многодетных семьях старшие всегда только на орехи огребают. Аня получает право на землю по достижению двадцати одного года, но с оговорками – из шести участков продать она может только пять, а один (на ее выбор) должен быть только в ее собственности. Но тут и хрен бы с ним – мне и пяти хватит, тем более, что земля хорошая, строить элитку там просто в путь, через три-четыре года все это окупится троекратно. Но есть еще пара сносок. О том, что хоть формально земля и перейдет к новому владельцу, за Аней сохраняется такое количество «оговорок», что без ее подписи там буквально даже обосраться будет нельзя. А чтобы всяким ушлым чертям, которые захотят облапошить бедную девочку, не повадно было, ограничение на всю вот эту лабуду составляет триста шестьдесят пять дней с момента подписания договора.
Понятно, почему Шуба так в нее вцепился.
Год, конечно, не так чтобы неподъемный срок, но за год в возрасте Шубы и окочуриться можно. А вот если взять Аню в жены и пошаманить с разными доверенностями, то можно немного облегчить себе жизнь, и расчет Шубинского был явно как раз на это.
Интересная картина получается.
Лицо Ани в тот момент, когда она соглашалась на куплю-продажи, было таким перепуганным, что подозревать ее во лжи как-то даже не комильфо. Да и в той обстановке в принципе мало кто смог бы вот так на голубом глазу пиздеть. Значит, Нимфетаминка об этих «сносках» ни сном, ни духом. И завещание, скорее всего, в глаза не видела.
На разводняк не похоже.
Но Эпштейну покойному мое почтение.
Ладно, надо это все обмозговать, но завтра.
Сейчас фотографирую документы Ани, скидываю их Дине. Через пару минут она пишет короткое: «Работаю».
Скидываю юристам бумаги по опеке, даю отмашку решить вопрос быстро и малой кровью, с намеком на то, что все необходимые документы для решения вопроса в пользу Ани, при надобности, нарисуем. Но мне уже рапортуют, что возраст Марины позволяет решить вопрос с ее согласием и без танцев с бубнами. И то хлеб.
К дому приезжаю в районе пяти, уже когда вечереет.
Захожу, осматриваюсь. Охрана жестами показывает, кто где: из гостиной грохочет какой-то файтинг (кажется, теперь у меня есть напарник по приставочному мордобою), из кухни льется тусклый свет. Снимаю пиджак, расстегиваю рубашку. Снял бы ее к херам, но как-то надо поиметь совесть и не сверкать перед мелкой голыми сиськами. Хотя вот сестричке ее вид определенно нравится.
Заглядываю на кухню, держа в зубах скабрезную шутку о том, что ей теперь целый год у меня посуду мыть, столбенею.
Аня, склонившись над планшетом, стоит спиной, чуть отставив задницу и балансирует на одной ноге, изображая цаплю.
Розовую.
Это что на ней такое вообще надето?
Я как-то привык к тому, что тёлка всегда идет по проторенной дорожке – либо голая, либо в шелковой пижаме, из которой торчит вообще все, ну или какая-то там тряпка со шнурками и завязками.
К розовому плюшевому комбинезону жизнь меня точно не готовила.
Я даже не вижу, блядь, каким образом этот скафандр снимается.
И в принципе не понимаю, почему и зачем меня посещает эта мысль.
Пока я занимаю удобную позу в дверном проеме, опираясь на косяк для лучшего обзора, Аня меняет ноги, отводит назад волосы и, едва заметно дернув плечом в такт каким-то своим мыслям, делает громче звук на планшете.
Старое, французское, женское, сладкоголосое в ритме ча-ча-ча.
И моя девочка начинает медленно раскачивать бедрами, по-кошачьи и в такт мелодии переступая с ноги на ногу.
Наращивает темп.
Ее бедра мягко чертят виртуозные восьмерки, тело раскачивается в соблазнительном ритме.
– Joe le taxi, il va pas partout, – подпевает на французском почти без акцента, заводит пальцы в волосы, откидывая их на спину, – Il marche pas au soda…
Три шага влево, три вправо, какая-то невероятная фигура задницей в воздухе, от которой у меня встают даже шнурки в туфлях, взмах головой. Приподнимается на цыпочки, доходит до припева, ведет ладонями по телу, разворачивается…
– Влад. Господи!
– Не-не, продолжай, я почти кончил.
– Больной! – Заливается красным и с ужасом смотрит мне за спину.
– Мелкая в приставку рубится, спокойно.
В отличие от Ани, у меня рефлексы и органы чувств работают как у охотничьей собаки, я бы шаги, любые, услышал метров за десять. Нюхом учуял. Когда от этого зависит, проснешься ли ты утром и не сожрут ли крысы часть твоих конечностей – быстро учишься быть начеку двадцать пять часов в сутки.
– Это ты что такое только что задницей вытворяла? Можно на бис?
– Я готовлю ужин. – Аня выключает музыку, быстро крутит из волос пучок и закалывает его простым карандашом, как будто гейша. – Ты останешься?
Уже собралась и к моему огорчению, изгнала из себя дух игривой кошки.
Но вопрос о том, как все-таки снимается эта розовая штука, отпал – вижу впереди череду пуговиц от воротника и до пупка.
– А что на ужин?
Пока она поворачивается к плите и перечисляет солидный список того, что уже готово и что еще в процессе, подхожу ближе. Ровно ей за спину. Держать руки и дальше в карманах или ну его на хуй – вот в чем вопрос?
– Ты нарушаешь мои личные границы, – стеклянным голосом предупреждает Аня, решительно нарезая большой и сочный болгарский перец. – Кстати, ты же в курсе, что это – santoku?
– Угрожаешь? – Подхожу ближе, чтобы между нами почти не осталось свободного пространства.
– Это переводится как «три хороших вещи». – Резко разворачивается, держа нож как будто на расслабленной руке, левее, но на уровне моей груди. – Можно резать, рубить и крошить. Сегодня я уже им резала и крошила. Сделаешь еще шаг – и с удовольствием проведу тебе демонстрацию режима рубки.
Ты смотри какая смелая.
Ножом перед носом у отбитого цыгана размахивает.
– Ну давай, – подаюсь вперед, ловя первые ноты странного кайфа от того, как ее упругая грудь расплющивается об мою. У нее там же явно охуенчик, а не форма.
– Отойди. – Из Ани потихоньку начинает выветриваться смелость.
– А как же рубка? – Кладу руку слева на столешницу, перекрывая один из путей побега, и прежде чем Нимфетаминка успевает сообразить, что к чему, опускаю вторую руку ей на бедро. – Ты там чёт продемонстрировать хотела, храбрый портняжка. Давай, жги.
Ее глаза становятся круглыми как плошки.
Ну на хуй, конечно, так ее пугать, а то еще правда обморок грохнется. Не тот сексуальный отклик, который я хотел бы в ней выковырять, но мне-то, блядь, что делать, если тормоза уже начали потихоньку отъезжать. А двух блонди, как оказалось, вообще ни хера не достаточно, чтобы перекрыть волчий аппетит, который во мне будит эта трепетная овечка. Причем природа этого аппетита мне до сих пор не понятна.
Сжимаю пальцы на ее бедре.
Чувствую под ними округлую и тонкую тазовую кость.
На Ане мяса (в хорошем смысле этого слова) достаточно, диетами она себя не морит, спорт любит, не ленится, бегает вон, если верить инсте. Так что тело ее выглядит абсолютно аппетитно. Но в то же время – вот такой штрих. Огромный красный знак «СТОП» на пути у моего желания нагнуть ее раком здесь и сейчас.
От голода не избавляет, но в голове проясняется. Не до конца, но я хотя бы соображаю, что тут у нас не знойная стриптизерша, а, блядь, целка-отличница, и вот такие фокусы с ней точно не пройдут. Но как же неипически жаль-то, а?
– Грей, – Аня кое-как справляется с чувствами и даже снова радует меня своим жутко серьезным взглядом, – руки от меня сейчас убрал.
Мы секунду пикируемся взглядами «на слабо».
Ноль сомнений, что в этой игре я ее стопроцентно обыграю, но иногда чтобы выиграть войну, нужно проиграть одну маленькую битву. В конце концов, мне с ней еще целый грёбаный год дела вести.
Я растягиваю губы в джокерской улыбке, без труда забираю нож из ослабевших Аниных пальцев и легким толчком отгоняю от плиты. Она и рада – сразу шмыгает за столешницу, выжидает, не буду ли играть с ней в кошки-мышки. Я бы с радостью, если бы в качестве награды за победу можно было ее сожрать.
– Ань, значит так. – Закатываю рукава рубашки до локтей, берусь за нож и за секунды нарезаю остатки овощей. Есть что-то успокаивающее в звуках механической рубки. – За инициативу с бывшей – спасибо, хвалю, бла-бла-бла. Но больше так не делай.
– Ты умеешь готовить? – слышу ее удивленный голос, все еще тихий от волнения.
Так, по ходу, я только что сам с собой поговорил.
– Да, Нимфетаминка, я умею готовить. А еще я умею зарабатывать и не жадный, умею гонять всякую шпану и не только шпану. Имею навыки экстремального вождения. У меня охуенное тело, потому что я пашу над ним четыре дня в неделю. А еще я ебусь как порнозвезда. И не храплю.
Ну и длинный список других весьма специфических достоинств не для невинных ушей этой трепетной лани.
– М-м-м-м… – издает она у меня за спиной.
Это что еще, блядь, за «м-м-м-м»? После такой презентации мне надо вручать свои мокрые трусы, а не многозначительно мычать.
– Куда эту овощную расчлененку? – киваю на полную доску овощей.
– В вок.
Сгребаю все в сковородку и, пару раз, помешивая овощи, эффектно подбрасываю их в воздух. Понтуюсь перед ней, чего уж там. Кто бы мог подумать, что в моем доме будет женщина, которую впечатлят не мой счет в банке и не сексуальный темперамент, а умение браться за нож с правильной стороны.
– Там мясо в духовке, – напоминает Аня.
– Слышу, – тяну носом воздух, – пахнет как будто скоро подгорит.
Но и пальцем не шевелю, чтобы проверить.
Она тоже не спешит его спасать.
Так проходит еще пара минут. Я отставляю вок, мысленно еще раз напоминаю себе, что жарить эту дичь мне нельзя ни под каким соусом и лучше перестать провоцировать, и поворачиваюсь к Нимфетаминке лицом.
Она дергает, как будто получила по рукам, и снова густо краснеет. Такими темпами я скоро начну забывать, какой у нее природный цвет лица.
А вот тот пикантный факт, что все это время Аня пялилась на мою жопу, точно еще долго не смогу забыть.
– Нимфетаминка, я и пальцем к этому мясу не притронусь. – Для демонстрации серьезности своих намерений, скрещиваю руки на груди. – А вот тебе пора начинать свыкаться с мыслью, что нам придется контактировать в одной плоскости и что у меня язык без костей. Мне тридцать два, Ань, в этом возрасте я уже слишком старый, чтобы менять свои привычки даже ради одной пугливой целки.
– Обязательно каждый раз акцентировать на этом внимание? – моментально заводится она. – Я не обязана чувствовать себя виноватой за то, что дожила до своего возраста… вот такая!
Сказал бы я ей, что «вот такая» она мне уже вторые сутки мозг выносит вопреки всем законам логики, физики и квантовой механики, но вряд ли это облегчит наше с ней взаимодействие. А мне, хоть и нравится дергать ее за косички, не хочется довести ситуацию до абсурда, когда эта пугливая лань откажется в принципе находиться со мной в четырех стенах.
– Вот уж не думала, что придется оправдываться за это перед… перед… – Она запинается, подбирая нужное слово.
– Мясу вот-вот пиздец приснится, – поторапливаю я.
Шумно вздохнув, Аня все-таки набирается смелости снова встать рядом, достает противень с аппетитным запеченым в меду и специях индюшиным бедром.
– Ты не мог бы… – старясь выдержать дистанцию, подталкивает мясо ко мне. – Его нужно нарезать. У тебя это отлично получается.
Аня вынимает еще одно блюдо – поджаренные по-деревенски ломтики картошки, присыпанные пармезаном. Старательно сопит, перекладывая все это на три больших тарелки, потом, проявляя чудеса эстетического вкуса, красиво раскладывает овощи и ломтики мяса.
– Выпить хочешь? – предлагаю я, заранее зная, что откажется.
– Позову Марину.
Ужинаем втроем. Малая пару раз порывается унести тарелку в комнату, но Аня осаждает ее строгим взглядом. В итоге мелкая буквально заглатывает остатки еды, стряхивает крошки и снова уносится в комнату.
– Вот. – Пока Аня убирает посуду, кладу на стол документы и завещание.
Она сначала рассеянно хлопает глазами, потом пролистывает завещание до последней страницы и дрожащими пальцами гладит подпись отца. Ей нужно пару минут, чтобы переварить все это, а потом сбивчиво меня поблагодарить.
– Вопрос с опекой решится в течение пары недель. – Возможно, раньше, я пришпорил юристов, но лучше пусть это будет сюрприз.
– Спасибо, – уже раз сотый говорит она.
– Насчет завещания. – Прикидываю, как бы поделикатнее донести до нее эту «приятную» новость, но потом мысленно посылаю расшаркивания в жопу и выкатываю как есть: – За тобой остается один участок на выбор, любой, на который ты захочешь сохранить право собственности. По всем остальным за тобой в течение года сохраняется часть прав.
