Текст книги "Собственность Короля (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Понять – и снова покраснеть. И еще плотнее сдвинуть ноги.

– Знаешь, Влад… – «Нет, не произноси этого вслух!» – Мозоли будут не у тебя одного.

Хорошо, что в моем телефоне срабатывает напоминание и мы с Греем возвращаемся за Мариной.

При виде Влада она буквально несется вприпрыжку, виснет у него на шее и начинает увлеченно рассказывать, как прошел ее день в школе, с кем она познакомилась и что делала. Я в шоке иду позади, потому что мне она вчера и половины всего этого не рассказала. А тем более не жаловалась на мальчика, который ее достает.

Грей усаживает нас в свою машину (мой «Бентли» поведет охранник).

Я даже пикнуть не успеваю, потому что Марина со скоростью света занимает место рядом с водителем, а мне достается участь пассажира с галерки.

– Просто ввали ему в зубы, – слышу слова Влада, когда Марина снова упоминает приставучего одноклассника. Что-то мне подсказывает, что я даже знаю, чей он младший невоспитанный брат. – Придурки понимают только силу.

– Я не умею, – недовольно ворчит Марина.

– Не вопрос, мелкая.

Они обмениваются ухмылками и до меня вдруг доходит, что он ведь и правда научит Марину если не драться, то точно выбить кому-то глаз. Собираюсь выразить протест, но потом ловлю темный прищур Грея в зеркале заднего вида. Не то, чтобы он очень красноречивый, но догадаться, о чем он думает, несложно. Хорошо, отложим вопросы воспитания моей сестры до разговора наедине.

Но от мысли о том, что моя маленькая беспомощная сестра будет раздавать тумаки направо и налево, становится одновременно и страшно, и смешно.

– Влад, а ты к нам заедешь? – спрашивает Марина, крутясь на сиденье как уж, потому что не может выбраться из-под ремня безопасности.

– Ага.

– И на ужин останешься?! – нарастает градус ее радости.

– Останусь.

– Ура! Мне как раз не с кем завалить босса-скорпиона! И нужно ритуал жертвоприношения сделать, одной… скучно.

Снова ловлю взгляд Грея в зеркале и, кажется, в эту минуту мы думаем примерно об одном и том же. Оторвать его от Марины, которая уже чуть ли не сидя пританцовывает от счастья, будет актом вопиющей жестокости. Ну а мы ведь все равно собирались просто пока сохранять дистанцию.

Влад даже машину толком припарковать не успевает, а Марина уже тянет его за руку в сторону дома, в приказном порядке озвучивая свои на него планы: сначала то, потом это, пятое и десятое, и еще десерт.

– Сначала уроки, – ворчу я, не веря, что злюсь на эту мелкую конкурентку за внимание Грея.

– Влад, поможешь?! – Марина цепляется в его предплечье и изображает Хатико. – Алгебра и геометрия – это жесть просто.

– Ты же сама выбрала, мелкая.

– Выбрала. Но это так сложно. – И снова с мольбой заглядывает ему в глаза. – Поможешь? Мне нужно просто объяснить еще пару раз.

Пару раз.

Кажется, увидеть сегодня Влада мне светит только за ужином.

Едва переступив порог дома, Марина ожидаемо по-собственнически тащит Влада в гостиную. Я призываю на помощь все свое терпение и иду за ними, на ходу репетируя речь о том, что приставку она не включит, пока не сделает уроки и только после ужина. Но с удивлением обнаруживаю, что моя сестра ничего такого и не собиралась делать. Она выкладывает учебники и тетради, разворачивает на какой-то странице и просит Влада объяснить. Краем глаза вижу, что там какие-то геометрические фигуры и для Грея эта задача яйца выеденного не стоит. Но он спокойно снимает пиджак, закатывает рукава и, устроившись на полу возле кофейного столика, спокойно объясняет Марине урок.

А я тут, около арки, стою и переминаюсь с ноги на ногу, потому что не могу оторвать взгляд от его смуглых, покрытых татуировками и не густыми темными волосками, предплечий. И буквально с ума схожу от того, какая я на самом деле ужасная старшая сестра, потому что не хочу делиться его вниманием ни с кем.

«Спокойно, ты же на ужин его пригласила – ну вот и иди готовить ужин», – напоминаю себе, силой разворачивая корпус и ноги в сторону кухни.

Но сначала – переодеться.

Сегодня на удивление теплый день, так что, подумав ровно несколько секунд, одеваю домашние шорты и футболку смешного канареечного цвета, и теплые пушистые носки в комплект ко всему этому наряду Лолиты. Потому что ноги у меня мерзнут всегда, за исключением дней, когда на улице стоит тридцатиградусная жара.

Собираю волосы в «хвост пони», убираю за уши челку (которая тут же снова падает на глаза) и придирчиво осматриваю себя в зеркале. Наверное, какой-нибудь соблазнительный комплект с кружевами и провокационными ленточками произвел бы на Грея намного больше впечатления, но у меня таких вещей никогда в жизни не было. Возможно, к ним, как и к разным интимным желаниям в постели, нужно дозреть. Возможно, мне это вообще не подойдет.

Вниз спускаюсь вприпрыжку, на ходу придумывая, что еще могу поставить в духовку какой-нибудь пирог или сделать творожные маффины – Влад, кажется, жуткий сластена. Что удивительно, учитывая его сухую рельефную форму – кажется, он вообще не в состоянии пройти мимо кондитерских.

У меня в холодильнике замаринованная на ужин семга, и я благодарю себя за то, что там три стейка, потому что я до сих пор продолжаю держать в уме, что это все-таки дом Влада и он имеет полное право прийти сюда в любое время суток. Отправляю рыбу в духовку, а через пару минут добавляю туда маринованные пряным сыром и баклажаны.

– Ты моей смерти хочешь? – слышу насмешливый голос Влада как раз в ту минуту, когда аккуратно выкладываю на перманент взбитые с сахаром белки на меренговый рулет.

От неожиданности подпрыгиваю на месте, потому что у меня даже музыка не включена, а я все равно не услышала, как он вошел. Сегодня на улице я его буквально кожей почувствовала, а здесь, дома, мне так хорошо и спокойно, что даже рефлексы отказываются работать.

Грей успел переодеться – сменил строгий костюм на меланжевые спортивные штаны и белую мешковатую футболку. И судя по тому, как он насмешливо шевелит босыми пальцами на ногах, мои утепленные носки в доме, где минимум двадцать два градуса, произвели на него неизгладимое впечатление. А еще он убрал волосы на затылке под странную заколку, и теперь я хорошо вижу, что на его крепкой шее есть еще как минимум пара татуировок, одна из которых совершенно точно скрывает какой-то рваный шрам. Еще один, вдобавок к тем, на которые я уже обращала внимание.

– Я просто готовлю десерт, – с трудом отрываю взгляд от его татуированных рук. – Это меренга. Будет вкусно. Ну если не подгорит и подойдет.

– Я про твои ноги. – Грей выразительно проводит по ним абсолютно бессовестным взглядом. – Будут офигенно смотреться у меня на плечах.

Мне нужна всего одна секунда, чтобы воображение визуализировало его слова.

Я прикусываю нижнюю губу, напоминая себе, что была заранее и честно предупреждена им о том, что вечер томным точно не будет. И что мне это, блин, очень даже нравится. Но ни одна из этих вещей никак не уберегает меня от незнакомого и очень тяжелого ощущения внизу живота. Что-то похожее уже было, когда он устроил мне «сказку ну ночь», но тогда я завелась с пол-оборота, а сейчас это накатывает постепенно, но необратимо, как лавина.

– Поможешь мне? – Показываю взглядом на малину, которую нужно перетереть для начинки.

Грей охотно становится рядом, задает пару уточняющих вопросов, что именно от него требуется, а потом сосредоточенно, постепенно увеличивая темп, берется за дело. И хоть мы стоим не так, чтобы близко друг к другу, я чувствую себя так, будто мы заперты в узком пространстве, и стены вдобавок начинают неумолимо сдвигаться, оставляя между нами все меньше и меньше воздуха.

– Мне нужно будет улететь на пару дней, – говорит Грей, когда заканчивает с малиной.

– Не люблю летать, – говорю просто чтобы заполнить молчание. – Дважды попадала в турбулентность. Странно, что после этого мои волосы не стали модного седого цвета.

– Это по работе, Ань. Я хотел бы, чтобы ты и Марина поехали со мной.

В его этом «бы» угадываются все «но», которые он уже прокрутил в голове, когда готовился к этому разговору. А внешне казался таким беззаботным, как будто мои ноги в коротких пижамных шортах – единственное, что было у него на уме.

– Мы вполне справимся тут пару дней, – стараюсь говорить как можно увереннее.

Марина только-только пошла в школу, у меня завтра – первый официальный рабочий день. Мягко говоря, не самое подходящее время для каникул. Грей подумал о том же, и я благодарна ему, что он не заставляет сделать по-своему.

– Аня, я обещаю, что вас никто не тронет, пока меня не будет.

Наверное, я жутко бестолковая, но как раз об этом я думаю в последнюю очередь, потому что в первую в моей голове крутится до странности болезненная мысль, что на несколько дней Грей снова исчезнет из моей жизни. Сядет в большой самолет, полетит, видимо, туда, где говорят на итальянском. И вокруг будет куча красивых, раскрепощенных, не обезображенных девственностью итальянок.

Мне очень хочется сказать это вслух. Чтобы услышать, возможно, что он все равно будет думать только обо мне или любое другое романтическое подтверждение того, что он будет работать двадцать пять часов в сутки, в темном подвале без окон.

– Только попробуй привезти хоть один засос, Грей, – угрожаю ему испачканной в белую смесь лопаткой, стараясь, чтобы эта моя вполне реальная угроза звучала хотя бы немного не серьезной.

Он прищуривается, сует в рот испачканную в мякоти малины ложку и сокращает расстояние между нами до пары сантиметров. Воздух в моих легких моментально пропитывается его запахом – чего-то ромового и кока-кольного.

– Тебе идет заявлять на меня права, – облизывает ложку прямо у меня перед носом.

– Я не шучу, Грей. – Невозможно одновременно говорить о серьезных вещах и наблюдать за тем, как его язык увлеченно лижет впадину на внутренней части ложки, как будто это…

Господи.

Когда в моей голове в прошлый раз были похожие мысли, это кончилось мокрым пятном возбуждения между ног. Настолько очевидным, что Грей его тогда, конечно же, видел.

– Ты покраснела, Нимфетаминка, – он даже не скрывает триумф от очевидной спланированной провокации. – Твои мысли настолько очевидны.

Но пока я собираюсь с мыслями, чтобы выдать хоть какой-то достойный ответ, взгляд цепляется за его большой палец, на котором остался розовый мазок.

Ладно, Грей, в это можно играть вдвоем.

Я никогда этого не делала, но, конечно, видела в парочке фильмов.

Пока Влад еще упивается своей ролью дьявольского соблазнителя, я делаю несмелый шаг вперед, жмурюсь, потому что до чертиков боюсь увидеть в отражении его глаз, какой нелепой, смешной и неопытной выгляжу в этот момент.

Открываю рот.

Обхватываю его палец губами.

Дышу носом, давая себе привыкнуть к странным ощущениям его теплой, шершавой и немного солоноватой на вкус кожи у себя на кончике языка. Сжимаю губы сильнее, чувствую острую костяшку у себя под верхними зубами.

Почему-то хочется укусить.

Оставить на нем свой маленький след.

Но вместо этого чуть сильнее втягиваю его палец в рот, воображая, что может быть… если бы…

Мои щеки до этой минуты еще никогда не горели так отчаянно.

Очень страшно открыть глаза и увидеть, что пока я пытаюсь хотя бы как-то справиться с волнением и практически непрекращающейся пульсацией между ног, Влад спокоен как удав. Или еще хуже – насмехается над моими попытками хотя бы как-то его смутить.

Но от этих мыслей не остается даже тени, когда я вижу, что на самом деле происходит с его лицом.

Как он прикусывает уголок рта, нервно втягивая воздух.

Как смотрит на меня совершенно до бесконечности черными глазами.

Как дрожат его длинные ресницы, и заострились скулы.

А потом Грей, выдохнув очень рваное «да ну на хуй!» до самого основания толкает палец мне в рот, надавливает на язык, заставляя губы раскрыться. Давит еще чуть сильнее, как будто проверяет, насколько широко я могу открыть рот.

Я в ответ в последний раз сжимаю губы, совершая совершенно очевидное и бессовестное посасывающее движение, отодвигаюсь и, с трудом подавляя дрожь в голосе, говорю:

– Твои мысли сейчас настолько очевидны, Грей.

Он протягивает руку, чтобы поймать поймать ею мое ускользающее лицо, но влетающая на кухню Марина, с криками: «Я сделала!» заставляет нас шарахнуться друг от друга.

– Я справилась! – Марина размахивает тетрадкой перед лицом Влада, словно это взятый на поле боя вражеский флаг. – Геометрия больше не проблема!

Краем глаза замечаю как он немного нервно, но довольно шустро усаживается на стул, задвигая себя пот кухонную мраморную столешницу, и пару раз прочищает горло кашлем, пока Марина показывает ему результат своих геометрических трудов.

Я тоже мысленно выдыхаю, но все равно продолжаю чувствовать во рту вкус его кожи, как будто его палец оставил на моем языке несмываемый отпечаток. Самое время для запоздалых укоров совести за то, что мои фокусы вряд ли можно назвать «никаких рук с женатиком». Даже если теперь у меня нет вопросов к его статусу (но все еще есть некоторые опасения). С другой стороны – ведь честно предупредил. И кому, в конце концов, принадлежала идея провести вместе вечер и целую ночь под крышей одного дома?

– Ничего себе, – Марина пританцовывает на стуле, пока я быстро сервирую стол и расставляю бокалы для воды, найденные в одном из ящиков. Ими еще не пользовались (как и большинством посуды и кухонной техники, но меня уже давно не мучит совесть за то, что мое вторжение в этот дом окончательно испортило дизайнерский вид кухни Грея. – И вино будет?

– Ага, – кривлюсь ей, – детская шипучка для тех, кто сегодня героически победил в схватке с синусами и косинусами.

– Она всегда такая жутко правильная, – шепчет Владу Марина.

Я на секунду ловлю его прищуренный взгляд, как будто в этих словах он ловит какой-то только ему одному понятный подтекст. Хотя нетрудно догадаться, что именно он думает о моей правильности и попытках сохранить наше… гм-м-м… общение в рамках социальных приличий.

Социальные приличия.

Боже.

Мысленно закатываю глаза. Моя младшая сестра чертовски права – я все-таки жуткая правильная зануда.

– Выглядит просто оху… – Влад вовремя прикусывает язык, когда я выкладываю ему на тарелку результат своего сегодняшнего кухонного угара. – Круто выглядит, Нимфетаминка. Звездочка Мишлен твоя вообще без вариантов!

Я испепеляю его взглядом за чуть было не сказанную грубость, но Марина и так все прекрасно понимает и смешно раздувает щеки, пытаясь не засмеяться.

– Влад, а ты хорошо учился в школе? – вдруг спрашивает Марина, и я заинтересованно жду ответ.

Он на секунду задерживает вилку над рыбой. Я отмечаю, что костяшки его пальцев немного бледнеют от того, как сильно он сжимает эти в этот момент. Как будто простой вопрос возвращает его в какие-то тяжелые воспоминания. Хотя, скорее всего, со школой у него действительно было не очень гладко, учитывая его цыганскую кровь. Если хотя бы половина из того, что рассказывают об их образе жизни – правда, то вряд ли он изо дня в день вовремя приходил на уроки, носил в рюкзаке идеально чистые тетради и оставался на дополнительны занятия.

Я уже открываю рот, чтобы перевести разговор на другу тему, но Влад меня опережает.

– Я прогуливал школу, мелкая. В основном. И у меня были ужасные тетради.

Ничего такого он не говорит – да у большинства мальчишек тетради выглядят как с помойки не только в школе, но и в универе. Но что-то в его интонации намекает, что это только вершина айсберга, показная картинка того, что на самом деле скрывалось за его «ужасными тетрадями». Что-то явно не предназначенное для наших с Мариной нежных ушей, обласканных родительской любовью и благами.

– А я когда-то нашла Анины тетрадки, – переключается Марина, прикрывая смех ладонью.

Я мысленно закатываю глаза, потому что крошки все равно валятся из ее рта, и над этой стороной ее поведения за столом нам еще работать и работать. Даже если это обычный семейный ужин дома, нет ни единого повода для свинства.

Да, я зануда.

Но пока я думаю над всем этим, Влад успевает наклонится к Марине и с заговорщицким видом интересуется:

– У нее там, наверное, были только двузначные баллы?

– Да, – инстинктивно задираю нос, потому что очень горжусь своими лучшими в школе отметками и кучей выигранных Олимпиад.

– Да у нее там одни сердечки, – громким шепотом сдает меня с потрохами Марина. – Она втрескалась в Дэна Арского и писала ему признания в любви.

Кусок запеченного баклажана становится у меня поперек горла, и Владу приходится прийти на выручку и похлопать меня по спине, пока я безуспешно пытаюсь справиться с кашлем.

– Что за Арский, Нимфетаминка, м-м-м? – В его голосе совершенно точно нет ни единого намека на то, спрашивает он это в шутку, чтобы увести подальше разговор от своем личном непростом детстве, или действительно интересуется моей подростковой влюбленностью. – Дергал тебя за косички? Носил сумку?

– Это певец, Влад, – быстро отвечает Марина. – Поет всякие ужасные ванильные песни. Если честно – кринж еще тот. Аня ему стихи писала.

– НЕ. СМЕЙ, – еле справившись с проклятым баклажаном, рычу я. – Я тебя прибью!

– Мелкая, я весь внимание! – наперекор мне требует Влад занимает демонстративно слушающую позу.

Марина занимает нарочито нелепую позу и, кривляя голос, декламирует:

– Ты мое солнце среди туч, ты самый мой любимый луч!

Отлично. Глубина моего стыда только что покорила новую отметку.

Влад пару раз моргает, видимо, переваривая эту чушь.

Марина наслаждается произведенным эффектом. Когда бы еще ей выдался шанс так щелкнуть меня по носу за вечные попытки контролировать ее уроки, постоянные напоминания чистить зубы утром и вечером и, конечно, наша война за ее право садиться за приставку только после других важных дел.

– Мне было двенадцать, – шиплю сквозь зубы. Да зачем мама вообще хранила мои тетради?! – У меня была вата в голове. Все девочки влюбляются в певцов, актеров, футболистов…

Мне страшно в эту минуту увидеть, что моя младшая сестра смотрит такими же влюбленными глазами на Влада, но, к счастью, она смотрит на меня и показывает язык, абсолютно довольная своей выходкой.

Я понимаю, что все это глупости, что в моем возрасте смешно стесняться девчоночьих фантазий и первой любви, но все равно с опаской поднимаю взгляд на Влада. В его глазах я и так странное ископаемое существо, целка-невидимка и все такое, добавлять к этому не очень соблазнительному образу дополнительные очки точно не хочется, особенно когда на горизонте маячит перспектива его отъезда к знойным итальянкам.

Но его взгляд буквально у меня на глазах темнеет, становится таким…

На ум кроме «развратным и соблазнительным» больше ничего не приходит.

– А тебе кто-то нравился в школе? – продолжает допрос Марина.

– Ну-у… – Он хмыкает. – Я был по уши втрескан в бургеры. Думал о них и днем, и ночью.

Улыбается, как будто это абсолютно обыденная вещь, когда мальчику-подросту снится еда.

Меня снова беспощадно жалит совесть.

Я ничего не знаю о детстве Грея, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы после всех этих «звоночков» не понять, что оно сильно отличалась от нашего с Мариной. Все, что есть у него сейчас – это тяжелый труд, а не свалившееся на голову родительское богатство.

Что он отдал Шубинскому?

И что отдаст Кузнецовой за возможность от нее освободится?

– Я все! Было очень вкусно, Ань!

Марина соскакивает со стула, хватает тетрадку и со словами: «Влад, ты обещал помочь мне завалить скорпиона!» уносится с кухни со скоростью света.

– Прости, что она задает так много вопросов, Грей.

– Я ходил в школу до десяти лет, – говорит он, но на этот раз без напускной беззаботности. – В обычную школу, где на меня шипели чьи-то перепуганные мамаши и бабки, воняющие сердечными каплями. Никому не нравится, когда в одном классе с их драгоценным тепличным цветочком, учится грязное цыганское отродье с полной головой вшей. Я был из тех, кого в школе не ждали, потому что все время был голодный и у меня противно урчал живот. Очень громко. Это, блядь, мешало сахарным деткам решать задачи по геометрии и писать сочинения на тему: «Как я провел самый лучший Новый год в своей самой лучше жизни».

Его голос ровный, без злости, и даже ругательства звучат не как обычно.

– Я сидел в конце класса, между мной и всеми остальными было два ряда пустых парт. Ну, типа, чтобы вдруг не подцепить от меня какую-то заразу. Мне в принципе было норм. А потом одна девочка принесла карандаши. Такие красивые, цветные, целую пиздец какую огромную коробку. Я таких никогда не видел. Но мне так хотелось хотя бы в руках их подержать, что я не выдержал и подсел к ней на уроке рисования.

Я еще не знаю, что будет дальше, но внутренности сжимаются от ощущения его боли, от которой Влад пытается защитить меня даже сейчас.

– Я просто взял пару, хотел раскрасить рисунок. У меня был охуенный рисунок, реально, Нимфетаминка, лучше всех их каракуль вместе взятых и умноженных на сто. – Его смех довольный, но еще больше – злой и раненный. – Но я не мог сдать этот долбаный рисунок, потому что он должен был быть цветным, а у меня не было ни хуя, ни одного карандаша. Я же даже в карман не совал те ёбаные карандаши! Просто взял.

– Влад…

– А эта сахарная девочка начала тыкать в меня пальцем и кричать, что я вор, и что я успел взять что-то из ее вещей. – Он снова смеется. – Меня потащили к директору, вывернули карманы, ничего не нашли. Но ее родители уже ехали, и чтобы это не выглядело просто как их бесполезная трата времени, мне сунули эти ёбаные карандаши за шиворот. Ну и, конечно, большой и здоровый охранник ее жирного папаши вытряс их из меня. Кулаками и ногами.

На лице Влада, пока он это рассказывает, нет вообще ничего. Ни злости, ни ненависти, даже грусти нет. Он просто пересказывает то, что когда-то было частью его жизни, как другие дети вспоминают попытки матери заставить их убираться в комнате.

– Бля, Нимфетаминка, не смотри на меня как на одноногую собаку, – кривится Грей. – Просто хуйня случается. Я рад, что она случилась со мной, а не с тобой или с мелкой. А меня жизнь просто хорошенько отпиздила.

Я не знаю, как ему сказать, что в эту минуту чувствую совсем не жалость. И, кается, если сочувствие останется вообще последней и единственной моей эмоцией, я все равно не смогу испытывать ее к нему. Но мне ужасно жаль, что в этом проклятом мире есть столько злых людей. Как будто у той разбалованной девчонки банты отсохли бы поделиться с голодным мальчишкой своими карандашами. У меня их в детстве было так много, что на уроки рисования я каждый раз приходила с новой коробкой.

Мне ужасно хочется его обнять. Не из глупой сентиментальности, а просто так. Чтобы когда Грей снова будет вспоминать свое ужасное детство, он заодно вспоминал и мои руки. Но Влад уже «переключил» внутренний тумблер – читаю это в его привычной усмешке, когда ловко соскакивает со стула и за секунду сметает со стола посуду в машинку.

Я достаю чашки, заливаю кипяток в чай с кусочками фруктов, а его уже и след простыл.

Только из гостиной начинают раздаваться громкие восторженные визги Марины и его заразительный подбадривающий смех.