Текст книги "Собственность Короля (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
Он загнал меня в ловушку. Но блин, как же хорошо…
И пока я кое-как пытаюсь переварить случившееся, тело предает меня еще раз.
Теперь просто зевком, который я даже не сразу догадываюсь прикрыть рукой. А глаза начинают предательски слипаться еще до того, как мысли свернут в сторону: «Он что – останется со мной до утра?»
– Вот теперь будешь сладко спать, Нимфетаминка, – не скрывая, что чертовски доволен собой, констатирует Влад.
«А вот ты, похоже, нет», – шевелятся в моей голове остатки сознания, прежде чем я окончательно перестаю бороться со сном.
Глава двадцать четвертая: Влад
Я всегда умел нести ответственность за все, что творю: херня это или разумные вещи, но если по какой-то причине приходится пожинать последствия – я всегда здесь. На улице это было залогом выживания, потому что получив по голове за то, что не успел стащить сдачу со стола, очень важно понимать, что прилетает тебе не потому что жизнь несправедлива, а потому что сам крепко накосячил. В следующий раз косячишь уже меньше, а потом – еще меньше, и так до тех пор, пока не усвоишь урок.
Так что, когда я возвращаюсь к себе в комнату со стоящим членом и облегчение не наступает даже через несколько минут, у меня нет ни малейшей претензии к тому, что Нимфетаминка, по хорошему, могла бы хоть как-то помочь мне справиться с этой проблемой. Я сам ее разогрел, сам хотел посмотреть, все ли в порядке с этим охуенным телом, которое до двадцати четырех лет осталось нетронутым. Проверил на свою голову, называется – теперь могу заколачивать гвозди без молотка.
Немного отпускает только после прохладного душа. И потом – когда я заваливаюсь на кровать со списком всех участков, которые нам с Аней нужно будет объездить в воскресенье. Я даже почти уверен что знаю, какой она выберет – тот, что в Старом Городе, в застройке между парком и Домом с Колоннами. Он почти самый маленький, так что эта потеря не сильно скажется на моих грандиозных планах. Что с ним будет делать Аня?
Я переворачиваюсь на спину, откладываю в сторону планшет.
Блин, а ведь я ней так мало знаю. Ну кроме того, что умница, отличница, ударница и личный фетиш Шубы. Какие планы у нее на жизнь? О чем мечтает? Хочет стать сильной и независимой или планирует выйти замуж за прилизанного сенаторского сыночка и настрогать кучу детей, пока муж будет штурмовать политический Олимп?
Я знаю только то, что сегодня она была такой мокрой от почти невинного петтинга, что я видел влажное пятно у нее между ног, проступившее даже через одежду. И этого кажется до неприличного мало.
Хотя у меня был секс с тёлками, которых я знал пять минут и называл «цыпой», потому что было в падлу тратить время на выяснение имени. И раньше такие вещи меня не то, что не смущали – я в принципе об этом не задумывался.
Я снова переворачиваюсь на спину, но это снова ни хрена не комфортно, потому что мысли об Ане заставляют сердце качать кровь исключительно в один орган, как будто от длительности и твердости моей эрекции зависит выживание всего вида homo sapiens.
Нужно взять себя в руки и поспать хотя бы пару часов, потому что мой спортивный режим мне точно не скажет за это спасибо. Последние дни я и так слишком часто на него забивал.
Завожу будильник на шесть утра, падаю на подушку и смотрю в потолок, пытаясь разглядеть там… не знаю, лицо Ани в тот момент, когда она кончила подо мной?
Кирби не было целый день.
Или его не было уже два дня? Я заметил его отсутствие еще на полигоне. А туда мы ездили вчера. Вернулись поздно вечером и в столовой его тоже не было. И сегодня вечером – тоже. Мы не то, чтобы дружим – здесь это слово считается проявлением слабости – но иногда просто вместе садимся за стол, жрем нашу вполне сытную, но абсолютно безвкусную еду и обмениваемся редкими комментариями. Я даже не знаю его настоящее имя, потому что все зовут его «Кирби» из-за смешного розового колобка на футболке. Кирби как-то сказал, что это персонаж из компьютерной игры. Мне даже показалось, что ему легче перестать быть кем-то с реальным именем, взамен этого превратившись в нереальное существо.
Мое внимание привлекает шум в столовой. Хотя, какая это столовая: комната с низким потолком и дубовыми лавками. Наверное, даже в тюрьме обстановка удобнее.
Другие пацаны (нас тут всего девятеро, не считая Кирби) начинают шушукаться, что Кирби вернулся. Меня здесь не очень любят, потому что не разговорчивый и за попытки надо мной подшучивать, сразу даю в зубы, за что меня потом лупят «старшие»: люди в масках и спецовке, здоровые и крепкие, явно прошедшие не одну «работу по найму».
Я начиню есть медленнее, прислушиваясь к разговору.
Парни говорят, что на Кирби места живого нет и что теперь его наверняка «спишут» – так мы называем тех, кто исчезает после какой-то промашки. Я таких помню как минимум троих. Одно время меня тоже называли кандидатом на «списание», да я и сам слабо верил, что смогу задержаться на дистанции. Но прошло уже семь месяцев, многие вылетели, даже те, что пришли поле меня, а я до сих пор тут. Возможно из-за Александра: он пиздит меня нещадно, но и натаскивает так, что за это время успел превратить голодного щенка во вполне себе агрессивную псину. И шутит, что если если бы не мой ум, я мог бы стать отличным волкодавом.
– Да говорю тебе его утилизируют, – шепчет шепелявый за соседним столом. Шепелявит он, кстати, потому что на дня получил от меня в зубы. – Он тупо в говно, за руки тащили – даже бошку поднять не мог. Вот же размазня.
Наверное, мало я ему втащил. Хочется встать и доделать работу «на чисто», чтобы этому утырку уже ни одна скобка и шина не помогла, но останавливает сугубо шкурный интерес: лупить друг друга нам разрешено только в специально отведенное для мордобоя время.
– Он мне никогда не нравился, – говорит кто-то из напарников шепелявого по столу.
– Ага, стремный какой-то.
– Он по вене мазался до того, как его сюда притащили.
Ничего такого мне Кирби не рассказывал, хотя за все время нашей «дружбы» мы сказали друг другу даже меньше слов, чем эти балаболы по соседству. Но я смутно помню, что с момента его появления тут, прошло какое-то время, прежде чем Кирби начал выбираться из своей норы.
Я жду, пока все расползутся спать, прислушиваюсь к шагам охраны и украдкой выбираюсь наружу. Нас здесь стерегут, но в основном снаружи, потому что здесь мы все и так друг у друга на веду. До казармы Кирби добираюсь тайком, благо она неподалеку. Толкаю дверь – нас здесь если и запирают, то только в качестве наказания. Но дверь в казарму Кирби заперта.
– Эй, – шепчу в маленькое зарешеченное окошко. – Кирби, ты там?
Какое-то время не раздается ни звука, но потом я слышу слабое шевеление и прихрамывающие шаги.
– Ты там как? Живой? Сильно досталось?
Я еще раз осматриваюсь и убедившись, что за мной никто не следит, достаю из рукава утащенную с ужина куриную ногу с куском сыра. Протаскиваю через решетку. Жду, пока в темноте появятся его избитые в кровь тонкие пальцы.
Какое-то время оттуда раздаются только звуки чавканья.
А потом снова пальцы Кирби – переломанные, вывернутые так безобразно, что даже у меня к горлу подкатывает тошнота. Но он все равно каким-то образом умудряется обхватить прутья и потянуть себя вверх.
Я вижу только край его лица, но это просто пиздец.
Месиво.
Я вздрагиваю и с трудом сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться.
Кирби медленно улыбается на половину беззубым ртом и шепчет:
– Я знаю, как отсюда сбежать, Король. Я не буду, блядь, их марионеткой.
Он всегда был отбитым. И я всегда ему страшно завидовал, потому что у меня самого кишка была тонка творить хотя бы половину той дичи, которую творил Кирби.
Но сейчас мне хочется быть таким же смелым как он.
– Я с тобой, – говорю уверенно и твердо. Кажется, даже если на пути нашего побега встанет вооруженная охрана, я все равно готов рискнуть.
– А если больно будет – расплачешься? – он улыбается еще безобразнее.
Я могу сказать, что ни разу не ревел, даже когда меня лупили ногами по еще не сросшимся ребрам, но держу рот на замке, потому что знаю – доказать, что я не плакса, можно только делом.
Будильник на телефоне вторгается в мой очередной кошмар бархатным голосом Синатры. Открываю глаза, разглядываю потолок, пытаясь снова разглядеть там силуэт Нимфетаминки, но теперь там просто идеально гладкая белизна с оттенками серого.
Почему в последнее время так часто снится дерьмо из моего прошлого? Несколько лет до этого меня это вообще никак не беспокоило, а тут снова чуть ли не каждый день, как дети в школу.
Обычно в выходные я валяюсь в свое удовольствие, плаваю, а потом нахожу развлечение дома. Меня трудно назвать домоседом, но не для того же я строил свой собственный «пряничный домик», чтобы приходить в него только переночевать. Сегодня, впрочем, будет исключение из правил, потом что даже долбаный кошмар никак не облегчил мою потребность потрахаться. Было бы странно думать, что тело никак не отреагирует на мои игры с Аней, но, честно говоря, я был уверен, что напряжение не будет настолько долгим. И вот утром мне буквально неудобно ходить. Нужно с этой херней что-то делать, пока не проснулась Нимфетаминка: что-то мне подсказывает, что вид ее смущения точно никак не облегчит мои страдания. А нам сегодня предстоит провести бок-о-бок минимум полдня.
Я забегаю в душ, несколько минут, сцепив зубы, поливаюсь ледяной водой.
Переодеваюсь, беру спортивную сумку и еду в зал.
У меня достаточно места, чтобы организовать себе личное спортивное пространство с любым, даже самым навороченным и экзотическим оборудованием, но ходить в обычную «железку» за столько лет стало уже чем-то вроде ритуала. Большой плюс в том, что я могу позволить себе ходить туда в любое время – рано утром или поздно вечером, когда кроме меня там всего парочка таких же упоротых качков.
Сегодня приходится немого выбиться из своего тренировочного распорядка и вжарить на всю катушку, чтобы потом плестись в душ на слабых, дрожащих ногах. Образы Нимфетаминки из головы это не особо выветрило, но зато и сил на эрекцию не осталось. По крайней мере, такую угарную. Я несколько секунд сражаюсь со своими чертями, но все-таки поддаюсь соблазну и пишу Ане:
Я: Забористо потрахался с тренажерами, еле хожу. Теперь твоей девственности ничего не угрожает.
Представляю, с каким лицом она это прочитает.
Выхожу – и слегка охреневаю, потому что натыкаюсь на ту, чье появление возле моей тачки меньше всего ожидал увидеть.
Кузнецова.
Стоит и нервно постукивает каблуком об тротуарную плитку. Наверное, довольно долго тут трется, потому что я замечаю парочку приличных выбоин.
Какого хрена?
Откуда она тут?
Первая мысль, что это работа моей прилежной гостьи, но потом вспоминаю, что она при всем желании не могла бы этого сделать, потому что вообще не в курсе таких подробностей. А учитывая то, что сегодняшний мой визит вообще не запланированный, значит, постарался кто-то другой. Кто-то из тех, кто в курсе, что я здесь в восемь утра в субботу. Тёлка с ресепшена?
– Грей! – Оля замечает меня, перестает ковырять пуговицу на плаще и поправляет волосы хорошо знакомым мне жестом.
Странно видеть ее вот так, лицом к лицу, спустя столько лет.
Сколько раз прокручивал в голове нашу возможную встречу и всегда это было как-то более натурально, типа, мы могли бы просто где-то случайно пересечься. Непонятно, правда, где, потому что даже пока мы были женаты и я был по уши в нее влюблен, было очевидно, что все наши общие интересы начинаются и заканчиваются исключительно в постели. Но я все равно ее любил. И продолжал любить еще несколько лет после того, как она меня бросила.
– Привет, Оля. – Я здороваюсь совершенно нейтральным тоном без намека на эмоции. Хотел бы сказать, что это потому что их нет, но на самом я пока и сам не разобрался, что чувствую в этот момент. Значит, пока без скандала и обнимашек. – Хорошо выглядишь.
Не вижу ни единой причине не сказать ей об этом. На прошлой неделе я так же чесал за ухом и нахваливал псину одного моего сотрудника. Потому что у псины была хорошая морда и гладкая блестящая шерсть. Все это я мог бы сказать и об Оле.
– Ты тоже, Грей, – натянуто улыбается Кузнецова.
И ежу понятно, что она рассчитывала не на такой сдержанный прием. Наверное, в ее влажных фантазиях мне надо было разрыдаться, упасть ей в ноги и сделать себя виноватым за все ее проёбы. Ну или как там должен себя вести «правильный мужчина», согласно теории разных женских коучей?
– Ты не могла бы… – Выразительно поглядываю на дверцу моей машины, доступ к которой она перекрыла своей спиной.
Оля отпрыгивает как ужаленная.
Бросаю сумку в салон и направляюсь к водительскому сиденью.
– И… все?! – Кузнецова прищуривается, от возмущения вскидывая руки.
Я бы мог устроить ей показательную «цыганочку с выходом»: сделать вид, что ни хрена не понимаю, о чем она, вынудить развернуть душу гармошкой, а потом от всей души там нагадить, но на ее счастье, все это я уже сделал с Шубой и Роговым буквально на днях. Воспоминания об этом еще слишком свежи, я еще не успел как следует ими насладиться, так что, хоть Оля этого и не знает, ей сегодня крупно повезло.
– Соболезную, – говорю коротко и все тем же выхолощенным тоном. – Хочешь еще один букет?
– Как ты можешь быть таким… черствым? – Она хмурится и на ее красивом, очень красивом лице, появляется гримаса боли.
– Ну, я же сирота казанская, откуда мне знать, что такое смерть родителей. Я бы мог сказать, что ты должна бы чувствовать облегчение от того, что она не мучилась и ушла до того, как перестала называть тебя именем вашей домашней собаки, но ты ведь здесь не за этим?
– Я хотела увидеть тебя, Грей.
– Увидела? – Кручусь вокруг своей оси, изображая манекен на подставке. – Так достаточно?
– Вижу, что ты в своем репертуаре: паясничаешь и устраиваешь представление даже для одного зрителя.
– Гордись – видишь, как я ради тебя стараюсь.
– Нам надо поговорить, Влад.
– А вот это вот что, по-твоему? Азбука морзе?
Клянусь, я так себя вымотал, что не собирался использовать удобный момент с Кузнецовой, чтобы поставить ее на место. Надеялся просто отвязаться от нее по быстрому, хотя бы сегодня. Но то, как ее растерянное лицо приобретает очень хорошо знакомые мне сучьи черты, буквально подстегивает пересмотреть свой «нейтралитет».
– Это не займет много твоего времени, – продолжает Оля. – Но, уверяю, очень тебя заинтересует.
– Ну вперед, я слушаю. – Бросаю взгляд на часы. – Только учти – придется использовать на полную эти три минуты славы, потому что я очень спешу.
– К своей новой бабе? – кривляется Оля. – Это она тогда хватал твой телефон и разговаривала со мной так, будто имеет право за тебя отвечать?
За пять лет брала я изучил ее вдоль и поперек. Но и Кузнецова тоже успела кое-что обо мне узнать. Например, что на меня действует как красная тряпка на быка, когда кто-то говорит или действует от моего имени, не получив предварительного благословения. Еще когда мы были в браке я долго и настойчиво отучал Олю от дурной привычки разузнать пароль от моего телефона и рыться в моих личных вещах. Ей это страшно не нравилось, она ревновала меня к каждому столбу и хотела контролировать каждый чих, а мои попытки иметь свое личное пространство списывала на тяжелое детство, комплексы и, конечно, десяток любовниц одновременно.
Вот почему я так завелся, когда Нимфетаминка «сыграла» вместо меня за моей спиной.
Вот почему я так офигел, когда она потом извинилась и сказала, что такое больше не повторится. За пять лет брака Кузнецова так и не смогла искоренить в себе эту дурную привычку.
– А как еще моя женщина должна общаться с бухой в дым тёлкой, которая звонит мне во втором часу ночи?
– Я – твоя жена, Грей! – Оля тычет себя пальцем в грудь, как будто без этого волшебного жеста ее фраза не будет законченной.
– Бывшая жена, – поправляю не без удовольствия. Можно считать меня последним говном, но в эту минуту я испытываю некоторое садистское удовольствие от того, как яростно Оля называет себя моей женой. Пять лет назад, когда бежала от меня, роняя тапки, она и представить не могла, что в один прекрасный день мы окажемся вот в этой точке. – И, заметь, ты сама так решила.
– Нет, не бывшая. – На лице Оли появляется хорошо отрепетированный триумф. – Я не подала на развод, Грей.
Я чувствую себя как чувак, которому посреди бела дня, в поле, на голову упад кирпич.
– Сначала было не до того, – Кузнецова поправляет волосы тем самым жестом, который делают все актрисы сериалов, когда нужно подчеркнуть, что их героиня в порядке. – Потом все как-то закрутилось. И я подумала, что раз никто из нас все равно не собирается связывать себя узами брака снова – возможно, эту связь стоит сохранить.
– Ты прислала мне заявление о разводе.
– Ну-у-у-у-у… – Еще один взмах головой и киношный разлет прядей. – Просто маленькая хитрость. У меня всегда было много друзей, в разных… местах. Но если хочешь знать правду, то я просто хотела тебя расшевелить. Заставить сделать хоть что-то, чтобы ты меня вернул. Подумала, ты хотя бы попытаешься и тогда я скажу тебе правду.
Хорошо, что между ней и мной в эту минуту идеально гладкий капот моей тачки, царапать который ради одной суки было бы настоящим преступлением. А еще я не трогаю женщин, и это правило распространяется даже на вот таких попутавших берега сук.
– Так что, – Оля вздыхает и на ее идеальных пухлых губах появляется такая же идеально-журнальная улыбка, – мы с тобой до сих пор женаты, Грей. Именно это я и хотела обсудить. Согласись, что улица – не подходящее место для такого разговора. Тут неподалеку есть хороший ресторан, а я так спешила тебя обрадовать, что не успела позавтракать.
– Согласись, что после этой охуенной новости, садиться со мной в одну машину – чистое самоубийство, – так же широко и по-джокерски улыбаюсь я.
Сейчас у меня легкий шок и слегка потряхивает, но мозг все равно начал понемногу переваривать ее признание.
Мы до сих пор официально не разведены.
И я бы даже мог попытаться сделать себя виноватым за то, что не перепроверил, но это, блядь, просто смешно! Никому бы даже в голову не пришла «чудесная» идея состряпать липовое свидетельство о разводе. Никому бы даже в голову не пришла мысль, что его может сделать жена, которая сама сбежала из дома! Это все равно, что проверять каждый знак «СТОП» на дороге только потому, что такие продаются в магазинах дешевых сувениров.
– Ты всегда был таким агрессивным. – Оля нарочно произносит это с придыханием. Очень неудачная попытка косить под Мерлин Монро. – Но нам все равно придется поговорить, Грей. Ты знаешь, почему.
Я, блядь, очень даже знаю.
Брачный договор.
Когда нам обоим было по двадцать, мы были студентами и наткнулись друг на друга, нами руководила похоть и любовь – не уверен, что в равных пропорциях. Тогда я уже выгрыз себе репутацию крепкого «гвоздя» и неплохо имел с того, что ездил по указке «Шубы трусить его конкурентов. Суммы там были приличные. Так что даже тех крох, которые перепадали мне, хватало на нормальную жизнь. Но для интеллигентной Олиной семьи я был большим ничтожеством, чем грязь из-под ногтей. Ее отец был каким-то уважаемым юристом и, конечно, был наслышан о моей репутации – как говорится, широко известной в узких кругах. Ожидаемо, что когда капризная Оля затребовала замуж, папаша подсуетился и состряпал брачный договор, по которому я не имел права ни на какую долю ее имущества или наследства, а все нажитое в браке в случае развода делилось бы пополам. Сейчас бы, конечно, я этой бумажкой даже жопу подтереть бы побрезговал, но тогда это казалось мне справедливым – Оля была завидной невесты, а я владел только съемной «однушкой» и примерно тем, что носил на себе. Так что, когда мы разбежались и развелись (точнее, я думал, что развелись) у меня даже мысли не возникло, почему нет раздела имущества. Что нам было делить? Пару моих носков? Зубные щетки?
– Я хочу наладить наши отношения, Влад, – говорит Оля, глядя на меня так, словно делает мне большое одолжение этим щедрым жестом примирения.
Обхожу машину, становлюсь рядом с ней и с шумом втягиваю воздух.
– Слушай, Оль, я чём не пойму – ты бухая? Или мажешься чем-то по-серьезке?
– Или я подаю на развод и ты потеряешь половину. Сколько это будет?
«Пизда тебе будет», – мыслено отвечаю я, разворачиваюсь – и буквально силой заталкиваю свою тушу в машину. Потому что, блядь, никогда в жизни я не был так близок к тому, чтобы изменить одному из главных правил своей жизни – никогда не поднимать руку на женщину.
Наверное потому, что Ольга Кузнецова только что перестал быть женщиной в моих глазах, превратившись в зловонную кучу с торчащей из центра табличкой: «Проблема!»
Когда через пару минут мой телефон сигнализирует о сообщении, я почти уверен, что это Кузнецова прислала вдогонку длинную матерную речь. Типа, как я посмел забить на ее требование и тупо свалил. Но это не она.
«Ну как тебе мой подарок, Король? Может, пока не поздно, вернешь мне мое?»
