Текст книги "Собственность Короля (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)
Глава тридцать шестая: Влад
О том, что Шуба нарисовался возле гимназии, в которой учится Марина, я узнаю примерно сразу после того, как этот гандон выходит из машины и парни сигнализируют, что тут образовалась маленькая «пробка» из желающих контролировать каждый вход и выход.
Все это просто пиздец как не вовремя, потому что через полчаса у меня назначен сеанс видеосвязи с моим главным итальянским клиентом, и послать его на хер никак нельзя – это один из самых перспективных и дорогих проектов в моем портфолио, а еще – у меня развязаны руки и я могу делать буквально все, что захочу в рамках оговоренных дизайнерских предпочтений. От таких подарков судьбы отказываются только идиоты.
Но одна мысль о том, что где-то там Шуба уже пускает слюни на Аню или даже протягивает к ней свои старческие грабли, заставляет мои кулаки сжиматься для самого безобразного мордобоя. Да, у меня есть мой долбаный личный кодекс – не обижать женщин и стариков. Если бы не это, я бы уже давно разобрался с Кузнецовой одним из тех способов, которыми учил Александр. Одна эта мысль заставляет мой желудок подпрыгнуть к горлу от блевотных воспоминаний.
Но Шуба, хоть формально уже переступил планку, за которой его точно можно назвать стариком, заслуживает звание первого и единственного исключения из моих правил. Парни рядом с Аней, мелкая тоже под присмотром, если бы Шуба попытался забрать ее силой, так была бы такая заварушка, что об этом уже кричали бы из каждого утюга. А ему такая минута славы, при всех закулисных делишках, которые он ведет, совсем не на руку.
Хотя мне этот прокат на всех скоростях света тоже встанет в парочку штрафов за вождение, потому что несколько светофоров я точно проскочил не на тот свет. Сука, терпеть не могу так рисковать, но мысли об Ане в руках Шубы выкрутили мою адекватность на минимум.
Пока еду, еще один звонок из школы, от парня, который сторожит мелкую – отчитывается, что никто к ней в класс не ломился и до звонка еще пятнадцать минут. Бросаю взгляд на часы – буду на месте минут через десять. Но нужно успеть за пять.
Еще никогда в жизни я не парковался настолько мерзко. Фактически просто бросаю машину на стоянке около главного входа, до конца не уверенный, что захлопнул дверь. На ходу оцениваю обстановку: мои ребята стоят в паре метров от Ани, шубинский бугай тоже. Я этого мудака со шрамом через всю рожу хорошо знаю – он с ним еще с тех времен, когда я еще сидел у старого гандона на цепи. Если хотя бы половина того, что про него говорят – правда, тогда не удивительно, что он задержался так долго. Но мысль о том, что именно с им Шуба приехал к моей Нимфетаминки, моментально выкручивает градус моего бешенства до максимально отметки. Да какой там максимально – мне вообще моментально башню сносит. Если бы не Аня – я бы точно начал разговор с парочки его выбитых зубов.
– Владислав. – Шуба пытается делать вид, что даже рад меня видеть, но я эту старую гниду знаю насквозь, а он точно так же хорошо знает меня, вот поэтому его так и перекосило.
Жду, пока Аня сбежит в машину, мысленно делая зарубку обязательно первым делом похвалить ее за смелость. Даже если Шуба не угрожал ей напрямую, очень не многие способны вот так стойко держаться в окружении подонка и его личного «Крысобоя».
– Прискакал забирать свое сокровище, Грей? – ехидно интересуется Шуба, кивая мне за спину. – Ты стал таким сентиментальным. В дома влезаешь, девушек из беды вытаскиваешь. Дальше что? Начнешь бабушек через дорогу переводить?
– Не-а, – лыблюсь именно так, чтобы он снова непроизвольно дернулся, – старых пердунов в землю живьем закапывать. Ты какого хера снова возле Ани крутишься? Тебе что конкретно в нашу прошлую встречу было не понятно?
Шуба – редкая гнида и человек, которого не так-то просто напугать в силу того, что он успел сделать столько дерьма стольким людям, что уверовал в свою безнаказанность. Меня он опасается, потому что знает, чем я становлюсь, если меня довести. Значит, надо сделать так, чтобы у этого старого козла от одного звука моего имени случался злоебучий понос.
– Влад, я же просто поговорить, – типичная для Шуба пластинка. Сколько разговоров я видел собственными глазами, которые он начинал вот так же, а заканчивал тем, что от собеседника оставалась только бесформенная куча мяса и костей.
– Ты серьезно сейчас? Ты мне угрожаешь?
– Я приехал поговорить с Анной, не с тобой.
– Рассказать о том, что я типа женат?
Судя по тому, как старикашка кривит губы, он уже пытался втюхать это Ане, но этот фокус у него не сработал. Моя Нимфетаминка первый удар выдержала просто профессионально – не видел на ее лице ни слез, ни паники. А перед Шубой не спасовать – это задача на целых два стальных яйца.
Ну на хуй все, разберусь сейчас с этим ублюдком, сяду в машину – и зацелую ее до смерти. А там хоть трава не расти, пусть даже рожу мне расцарапает от злости.
– Как причудливо, однако, всех нас тасует жизнь, – тянет Шуба, и я с трудом отрываюсь от своих долбаных фантазиях о губах Ани. Еще и как ни странно – думаю о них совсем не в том смысле, в котором обычно, а просто, блядь, о поцелуях.
– Мне твоя философия до известного места, Шуба.
– Кстати, я тут узнал кое-что… – Смотрит на меня змеиным, хорошо знакомым мне прищуром. Сигнал, что надо выбросить из головы всю дурь, и даже Аню, и соображать быстрее, чем все, что скажет эта старая гнида, вылетит из его рта. – Один парень видел, как когда-то, один цыган, одному человеку, буквально перегрыз горло.
Я радуюсь, что все это время держу руки в карманах, потому что сейчас они рефлекторно сжались и мое звериное нутро вот-вот выцарапает свое законное право вырваться наружу и показать Шубе, что да, блядь, глотки грызть я тоже очень даже умею.
Сука.
Наверное, Александру – надеюсь, он, тварь конченная, жарится в аду без перерывов и выходных! – было бы очень смешно узнать, что я нарушил одну из его заповедей: «Не оставлять свидетелей». И что это может стоить мне буквально, мать его, всего.
– Заранее предупреждаю, что этого свидетеля берегут как зеницу ока. – Шуба чувствует за собой правду и сразу начинает свой любимый спектакль а ля «Сейчас я тебя как дерьмо тонким слоем размажу по своему раненному самолюбию». – Я сделал выводы из нашего последнего… гм-м-м… конфликта, и ликвидировал все окна, в которые ты мог бы залезть. Само собой в том случае, если бы знал куда залезать. Ну, что же ты, Владислав, притих? Может, я вру? Так ты так и скажи.
В тот грёбаный вечер там было только четыре человека: я, Кирби, Алекс и тот сопляк. Кирби никогда бы не предал меня, мы с ним стали братьями по цыганскому обычаю, когда вытаскивали друг из друга пули и шили по живому, без наркоза. Он знает, что сделал я, я знаю все про него. Алекс давно гниет в могиле – я видел его дохлым собственными глазами. Настолько, блядь, дохлым, что его не оживил бы даже Апокалипсис. И был еще сопляк.
– А еще… – Шуба явно в ударе, раз это свое «а еще» оставил напоследок. – Рогов в кабинете директора, объясняет ей, почему Марина Александровна Эпштейн должна быть немедленно отчислена и возвращена ему под опеку по меньшей мере до решения суда. Эта девочка столько пережила, что ей не помешает какой-нибудь оздоровительный лагерь… где-нибудь, куда нужно лететь с тремя пересадками. Но ты, конечно, можешь попытаться отобрать ее силой прямо сейчас. Ну как, Король? Подымем ставки?
Шуба только головой дергает, а его гамадрил уже втискивается мне под нос, недвусмысленно прижимаясь боком, через который прощупывается пристегнутый ствол. Солидных таких размеров «дура». Шубе лишний шум нафиг не нужен, это просто чтобы напоминание, чтобы его однажды сорвавшийся с цепи щенок, не забывал свое место.
– Но в память о нашей старой дружбе, – старый пидар делает реверанс рукой, – и помня обо всех маленьких просьбах, которые ты исполнял, нужно сказать, блестяще, я сделаю тебе деловое предложение.
– Хуй тебе, а не Аня.
– Ну тогда сделай мне другое предложение, Король. Предложи мне что-то – и Анна может забирать Марину как только мы договоримся о цене.
Когда Шуба говорит, что ждет равноценное предложение – это значит, что он уже точно знает, чего хочет. Торговаться с ним сейчас – просто почесать его сраное эго своим унижением. Хотя, хули я корчу? Если цена за мелкую будет моя собачья стойка – встану, не сдохну. А потом порву его на куски, даже если его «Крысобой» разрядит в меня всю обойму.
– Что тебе надо, Шуба? – спрашиваю в лоб. Хочет, чтобы я хвостиком перед ним вилял? Да не вопрос, но хер он от меня это услышит.
– Ты всегда был очень нетерпеливым, Владислав.
– А ты всегда был куском говна.
Шуба вытаскивает из внутреннего кармана пиджака конверт, протягивает его мне.
Мне одного взгляда достаточно, чтобы понять что это – договор, согласно которому половина «ИКС», моего офиса, переходит в его руки и сливается с его собственной архитектоникой конторой. Фактически, при таком раскладе, я просто на хуй лишаюсь своего офиса, потому что Шуба костьми ляжет – но не даст мне принять ни одного решения и просто утопит все мои проекты один за другим.
Звонок звонок с урока.
– Это последнее китайское предупреждение, Владислав, – хмыкает Шуба.
И одновременно с его словами, начинает звонить мой телефон. Охранник Марины предупреждает, что заявилась директриса в компании Рогова. Спрашивает, что делать, потому что если я дам отмашку – будет стоять за мелкую на смерть.
Шуба услужливо протягивает какую-то жутко пафосную, наверняка чуть ли не отлитую из золота ручку.
Беру.
Молча подписываю.
Шуба несколько секунд любуется на мой размашистый росчерк, потом еще медленнее прячет документ в карман, но все равно, сука, тянет время, перекладывая телефон из ладони в ладонь. Знает, падла, что держит меня за поводок.
– Кстати, – я только слегка дергаюсь вперед, но этот старый хер тут же отшатывается, даже несмотря на «Крысобоя» между нами, – могу повторить на «бис». Ну, что с Алексом сделал. Хочешь? Прям щас? На ком-то из вас. Кто медленнее бегает.
Дергать меня за усы Шубе резко становится не интересно.
Набирает Рогова, матами приказывает ему оставить Марину и валить.
А мне на прощанье сигнализирует взглядом, что мы еще обязательно встретимся.
На всякий случай отправляю охрану присматривать за Аней, чтобы она с перепугу не выскочила из машины и не начала слишком суетиться. Пусть выдохнет, придет в себя. Наверняка ведь к окну прилипла – следит, чтобы Рогов свалил без мелкой.
Мы оба следим.
Блядь.
Я совершил огромную ошибку, оставив ее отчима без присмотра. Нужно было скрутить его по-тихому и подержать в подвале на сухом пайке. Пока не утрясется вопрос с ипотекой. Правильно сказал старый гандон – я немного расслабился в цивилизованной жизни, повадки натасканного борцовского питбуля остались, а вот рефлексы «отвыкли» видеть жопу под каждым камнем.
Ну ладно, после драки кулаками не машут.
Два один, сука, в пользу старого пидараса.
Так, последний штрих – нужно обаять директрису, пока мелкую не поперли взашей. Знаю я этих любителей выпячивать свою офигенную репутацию, которая на самом деле никому кроме них самих не уперлась. Хорошо, что примчался сюда прямо из офиса, в своем лучшем «переговорном» виде. Еще и в приемную заплываю с фирменной улыбкой, от которой все бабы плывут. Секретарша лет тридцати на вид, моментально краснеет, говорит, что к директору сегодня просто очередь, но я успеваю подобраться к двери кабинета быстрее, чем она встанет из-за стола, поправляю юбку и пиджак, чтобы замаскировать солидные бока. Я клянусь, что буквально на два слова и захлопываю дверь прямо у нее перед носом.
Через пять минут директриса уже предлагает мне экскурсию, и клянется, что сучившийся инцидент (я безбожно вру, что этот отчим – страшный, уложивший в могилу собственную жену человека) никак не отразится на отношении к Марине. Если бы, блядь, все мои текущие проблемы решались так же быстро и легко, как от эта херня из-под коня.
На улице еще ненадолго задерживаюсь на крыльце, прикидывая, с чего начать разговор с Нимфетаминкой. Она сразу спросить, что за история с моими окровавленными руками или будет прикидываться дурочкой, чтобы свинтить от меня при первой же возможности. Она чуть в святой обморок не упала, когда узнала, что я женат (причем от меня же), а после рассказа Шубы, наверное, мой ранг упал до низменного недостойного даже смотреть на нее чудовища. Какие уж тут поцелуи и обнимашки. Но херня в том, что целовать мне ее с каждой секундой хочется все больше. Как вспомню деловито задранный нос и злющие глазища, которыми чуть не прищучила старого гандона – так караул, несите огнетушитель.
А еще я впервые в жизни очкую просто посмотреть кому-то в глаза. Хер его знает, что делать, если и меня, как Шубу окатит таким же презрением.
Ржу в голосину, привлекая внимание «шнурков» поблизости.
У меня тут жизнь, бабло и с таким трудом налаженный бизнес коту под хвост, а я о чем думаю?
К машине возвращаюсь с твердым намерением держать удар до конца и рассказать Ане все, как есть, ответить на все ее вопросы. Даже самые поганые и неприятные. Даже на те, после которых она будет смотреть на меня как на мразь. Врать ей не хочу. Не смогу.
Открываю дверцу, собираясь сначала обрадовать новостью, что на этот раз Рогов отвяжется от мелкой окончательно, но даже рот открыть не успеваю, потому что Нимфетаминка вытягивает дрожащие руки, крепко обнимает меня за шею и ревет как белуга.
– Влад! Влад! – всхлипывает, трясется как чертово десятибалльное землетрясение локального масштаба. – Я боялась, что он может… что этот урод… что он тебя обидит!
На секунду я так офигеваю, что не сразу догадываюсь обнять ее в ответ.
Жестко прям туплю, пытаясь понять, где я, где – «обидеть», и каким образом мы в можем пересекаться в одном предложении. Но руки «соображают» быстрее, чем работает голова.
Сгребаю Аню в охапку.
Жестко, бескомпромиссно, прижимаю к себе, зарываясь носом в ее пахнущие как будто и вправду кокосом мягкие волосы. Бля-я-я-я, я бы ее сожрал. Нет, сначала выебал бы на заднем сиденье, а потом – сожрал.
Руки выламывает от потребности скрутить ее максимально сильно. Иррациональное желание заклеймить своими пальцами, чтобы на ее коже остался вечный отпечаток моего запаха. А то задолбаюсь от нее кобелей гонять ссаными тряпками.
– Влад, он же… – Аня пытается отстраниться, но в ответ окончательно вязнет в моих руках. Сдается, слава богу, быстро и без боя. – Я видела, ты что-то подписал.
«Глазастая ты моя», – мысленно хмыкаю.
– Согласие выплатить гробовые его шавкам, когда он скопытится. – Ладно, я обещал не врать насчет своего прошлого, но про наши терки с Шубой этой трепетной фиалке знать не обязательно.
– Блин, Влад. – Все-таки потихоньку уворачивается, высвобождаясь и смотрит на меня строго как училка. – Это же из-за меня. Из-за нас с Мариной.
Отпускаю ее с такой неохотой, что непроизвольно стону, когда вместо теплого тела в руках снова пусто. Пихаю ладони в карманы, чтобы не накинуться на нее от жадности. Это хуже, чем когда я первый раз попробовал настоящие шоколадные конфеты, а не дерьмо с просроченным миллион лет назад сроком годности. Мне тогда хотелось сразу и все, если бы мог – обожрался бы до смерти. Вот с Аней та же фигня, только помноженная на бесконечную степень.
Ужас, как мне ее трахнуть хочется прямо сейчас.
Отдаю себе отчет, что это шарашит долбаный адреналин.
Но мысленно уговариваю Аню хотя бы не двигаться, потому что если она снова повиснет у меня на шее – с ее драгоценной, но совершенно лишней невинностью мы попрощаемся точно не в постели, со свечками, сладкой шипучкой и прочей романтической лабудой.
Да, блядь, я почитал на реддите, как правильно поиграть с целкой. Кажется, самый адекватный совет был что-то типа: «Главное, не давай ее киске высохнуть».
– Влад, я на работу устроилась.
Еще одна странная словесная конструкция. Ну или я жестко туплю, потому что кровь прилила к «младшему брату» и башка наотрез отказывается видеть связь между нашими с Шубой разборками и тем, что Нимфетаминка нашла работу. Она же говорила про собеседование, вроде.
– Деньги не очень большие, – она озадаченно вздыхает, – но если вдруг… В общем, ты можешь на них рассчитывать.
На секунду чувствую, как мир брыкается и земля как будто уплывает из-под ног.
А потом до меня доходит.
Она предлагает помощь.
Срать вообще, что там у нее, но моя целка-невидимка не кривит нос, не истерит «все пропало!», не прощупывает сходу глубину дна моих финансовых возможностей. Она предлагает мне свои пять копеек на колготки и салфетки и говорит: «Вот, я помогаю как могу».
Если бы не сука Кузнецова – ей-богу потащил бы в ЗАГС.
Короче, я поплыл.
Спасибо тебе, Шуба, что у меня есть такое сокровище. Но глотку за нее я тебе точно перегрызу.
Но пока я плаваю в своих совершенно разбитых в хлам жизненных установках, Аня уже успевает обижено прикусить губу и выдает с легким девчачьим надрывом:
– Я понимаю, что это не «Бентли» и не… – Делает глубокий вдох, успокаивая рвущееся дыхание, от которого мои и без того совершенно раздроченные нервы вообще в хлам. – Я не буду в стороне, Грей. Что бы там ни было дальше – мы ведь можем что-то придумать, да? Моя Золотая ленточка мне тоже не просто так на голову упала!
– Нимфетаминка, я тебя просто умоляю сейчас… – Мне тоже нужно глотнуть воздух полной грудью, потому что буквально все, что вылетает из ее рта дергает меня за живое. В самом, мать его, приятном смысле этого слова. – Ань, пожалуйста, помолчи минутку, хорошо?
Она часто и много кивает, как будто боится, что одного раза может быть недостаточно.
А я протягиваю руки, обнимаю ее за талию, тяну к себе.
Боюсь просто пиздец, что первый шок у нее уже прошел, и сейчас она еще разок популярно объяснить, куда мне лучше деть свои грабли. Но хочется просто чувствовать ее тепло. Убедиться, что она живая, настоящая, а не плод моей идиотской мечты о том, что когда-нибудь, может быть, если случится парад парад планет и солнечное затмение, кто-то будет со мной не только в радости. Ну или как там, блядь, говорит народная мудрость.
Но Аня не отодвигается.
Не шипит, не задвигает про личные границы.
Она тоже меня обнимает. Она. Меня. Обнимает. Второй раз за последние несколько минут, хотя ей определенно хватает ума, чтобы понять – за моей бравадой насчет Шубы точно есть какая-то жопа.
– Грей?
Она такая мелкая по сравнению со мной, что приходится согнуться в позу сломанной березы, чтобы расслышать ее тихий дрожащий шепот. Хочу посмотреть в серые глазища и, на хуй, утопиться в них, но Аня цепляется пальцами мне в спину и отчаянно сопротивляется любым попыткам хоть немного ее отодвинуть.
– Оставайся сегодня дома… если хочешь… ну и если у тебя нет никаких…
– Ничего у меня нет, – обрываю то, что ей явно тяжелее всего произнести.
– Я ужин приготовлю. Придумаем, что делать. Две головы лучше.
– Нимфетаминка, как бы это помягче сказать… – Я все-таки потихоньку запрокидываю ее голову так, чтобы посмотреть в глаза. И чтобы она, заодно, смотрела на меня и видела мою рожу во всей красе, когда я буду говорить то, что собираюсь сказать. – Я тебя хочу – просто пиздец как.
Она распахивает губы. Втягивает воздух и так краснеет…
Боже, дай мне еще хоть каплю терпения. Трахать эту милаху на заднем сиденье жесткого «гелика» – это зашквар даже для меня, но на сегодня я точно исчерпал весь запас тормозной жидкости. Хотя, кажется, не только сегодняшний, а вообще годовой.
– Моя цыганская жопа, как ты понимаешь, до сих пор остается женатой, Ань. А я не хочу класть болт с прибором на твои принципы.
Не могу поверить, что эту высокопарную правильную хуйню только что произнес мой рот. Но я в жизни не чувствовал ничего более правильного, чем вот это все. Потому что у меня на нее стоит не только член, но и мозг, а теперь еще вот и, мать его, сердце.
Глава тридцать седьмая: Аня
Наверное, это просто из-за сильного стресса на меня так действует греевское: «Я тебя хочу».
Но вообще удивительно, как я до сих пор не превратилась в розовую лужицу.
Или меня не разорвало на миллиард бабочек.
И все-все-все остальное, о чем часто рассказывали мои приятельницы, а я всегда думала, что раз со мной такого никогда не случалось, то они просто преувеличивают. Ну как можно потерять голову от нескольких слов, которые произносит мужской рот?
Но это ведь рот Влада. Настолько чертовски идеальный, что я даже на его маты перестала нос морщить. Ладно, можно записать меня в ряды падших женщин, слабохарактерных дурочек и поддающихся на манипуляции девочек, но у меня голова кружится от этого его «Я тебя хочу – просто пиздец как». Никогда и на за что на свете, я бы не хотела услышать эту фразу иначе. В моей жизни были мужчины и почти все из них так или иначе озвучивали свое намерение уложить меня в постель, но ни единого раза это не звучало хотя бы на крохотную долю так же соблазнительно.
Но есть еще кое что.
Еще одна причина, почему я хочу, чтобы Грей был сегодня с нами.
Я чувствую себя в полной безопасности рядом с ним. Странное чувство, опирающееся на шаткую основу, которая в меньшей степени состоит из фактов, и в значительной – из моего личного внутреннего ощущения. Особенно после тех ужасных вещей, которые сказал Шубинский. Но я лучше язык себе откушу, чем буду спрашивать об этом Влада. Я не дура, я догадываюсь, что та бумажка – не просто клочок салфетки, раз Шубинский испарился сразу после того, как Влад ее подписал. Спрашивать его сейчас о том, правда ли, что он мог… Да я даже в мыслях не могу это повторить.
– Грей, мы чувствуем себя в безопасности рядом с тобой, – говорю прямо ему в лоб, и плевать, если сейчас кривится и назовет трусихой. – Мои принципы не пострадают, если ты будешь спать в своей кровати, под крышей своего дома.
Он так странно на меня смотрит сразу после этих слов, что я на всякий случай мысленно повторяю фразу еще раз, чтобы убедиться, что не напихала по привычке, иностранных слов и не наговорила глупостей.
– Не могу гарантировать, что не буду распускать руки, Нимфетаминка. – Взгляд Грея становится почти черным, притягательным, как магнит, но он сам – да, в этот раз именно он! – отодвигается от меня на метр приличия. – Хорошо, что ты не можешь видеть сейчас картинки в моей голове, но мне нифига за них не стыдно.
Он снова это делает – заставляет меня вспомнить все, что было до него и решительно умножить это на ноль. Хочется сказать ему, что мне не нужны никакие гарантии.
Нет, не так.
Я и не хочу никаких гарантий.
Но мой язык просто прилипает к нёбу, так что я просто киваю как болванчик и надеюсь, что он правильно поймет мое бессловесное: «Да иди ты к черту со своими гарантиями, просто будь со мной».
Судя по довольно расплывающейся улыбке Влада, он, конечно, все понимает.
– Мелкой еще долго? – спрашивает, переключая тему.
– Последний урок, – говорю я, быстро вспоминая расписание звонков и сколько у Марины сегодня уроков.
– Минут сорок?
– Угу.
– Мне нужно поговорить с одним очень важным итальянцем. Пойдем… – быстро осматривается и кивает на кафе через дорогу, – туда. За Мариной парни присмотрят. Но Шуба и твой ебанат-отчим сюда уже все равно не вернутся.
Говорит это запросто, с успокаивающей улыбкой, все больше укрепляя меня в мысли, что он снова заплатил чем-то важным за нашу свободу. Но даже если я тысячу раз об этом спрошу – Влад все равно не скажет. А я даже не знаю, чем и как ему помочь.
Мы подходим к оживленному перекрестку и пока я, чтобы не пялиться на Грея как причарованная, пялюсь на светофор, он уверенно берет меня за руку. Просто сжимает мои пальцы в своей теплой и немного шершавой ладони, ведет через дорогу, ненавязчив на полшага впереди. И мне хочется чтобы этот пешеходный переход стал бесконечным и чтобы мы шли по нему очень-очень долго.
В кафе почти никого нет, но Влад все равно выбирает столик в глубине, на стыке двух оконных витрин. Просит заказать нам что-то, пока водит пальцем по телефону. Потом на скорую руку сооружает странную, но абсолютную устойчивую конструкцию из подставки для салфеток, сахарницы и деревянного «кубика» с набором трубочек и зубочисток, и ставит туда телефон, чтобы он был примерно на уровне груди. Когда замечает, что я с интересом за всем этим наблюдаю, озорно подмигивает… и снова показывает тот жест из двух пальцев, между которыми пару раз очень энергично проводит языком.
Кажется, к обязательному набору из расчески, ручного зеркальца и солнцезащитного стика в моей сумке теперь всегда должно быть запасное белье.
А еще – спрей от паразитов, потому что официантка с заказом совершенно нагло задерживается около стола и наблюдает за предназначенным мне шоу. Ход ее мыслей совершенно недвусмысленно читается на ее лице. Да она так увлечена, что даже не сразу замечает мой испепеляющий взгляд.
Я ревную просто ужасно.
Абсолютно иррационально. И в этом нет никакой логики, но прямо сейчас я готова поклясться, что в моей крови взбунтовалось наследие каких-то давным-давно забытых арабских шейхов, и начало настойчиво требовать завернуть эту «Гюльчатай» в рубище, чтобы даже нос не торчал. У меня все в порядке с самооценкой, и я, конечно, не считаю себя хуже вот этой официантки или любой другой женщины, которые пялятся на Влада буквально отовсюду. А еще он не дает повода думать, что они ему интересны, потому что конкретно в эту минуту вообще уже увлеченно разговаривает с кем-то на итальянском.
Но… блин…
«Влад, а давай ты больше вообще ни на кого и никогда не будешь смотреть, только на меня?» – капризно вздыхает мое собственническое нутро.
– Да я и так ни на кого не смотрю, Ань. – Грей на секунду отрывается от своего жутко важного разговора. – Могу пояс верности носить – хуйня вопрос.
– Господи, я это снова что ли вслух сказала? – Не зная, куда себя деть от стыда, прячу лицо в ладонях. – Грей, я…
– Влад, – поправляет он. – Скажешь: «Мой Влад» – обкончаюсь от счастья.
– Влад… – Сжимаю ноги под столом, надеясь, что хотя бы это Грей не видит и не чувствует. – Мой… Влад.
– Ну вот и договорились, Нимфетаминка – значит, твой. – Растягивает абсолютно на сто процентов довольную улыбку до ямочек на щеках. – Не грузись из-за всякой ерунды. Вспомню юность, буду дрочить, окей. Но потом тебе пиздец, имей ввиду.
И тут же снова переключается на итальянца. Давая мне заодно повод думать, что итальянский мелодичный язык нужно было придумать хотя бы для того, чтобы на нем разговаривал этот офигенный мужчина.
Шейхи мои, конечно, не то, чтобы мгновенно испарились, но стали поспокойнее.
По телефону Грей говорит еще минут двадцать, и судя по его довольной улыбке в конце, итог разговора его полностью устраивает. Я мысленно немного выдыхаю, надеясь, что эта радость хотя бы немного перекроет связанный со мной и Мариной негатив.
– О чем бы ты сейчас не думала, Нимфетаминка, – предупреждает Грей, откладывая телефон в сторону, – прекрати это немедленно.
– Намекаешь, что сложные мысли женщину не красят?
Я разглядываю лежащий передо мной круассан с фисташковой начинкой, но несмотря на его крайне аппетитный вид, не могу заставить себя съесть ни кусочка. Сейчас, когда первая эйфория от «мой Влад» (ну и обещания после него, боже, мой, боже, боже…!) я снова возвращаюсь мыслями к вопросу, что именно Влад отдал в отмен на мою сестру.
– Просто не хочу, чтобы ты беспокоилась о вещах, которые совершенно точно, решаются, – говорит Влад. Он, в отличие от меня, отсутствием аппетита не страдает, и своим десертом хрустит с удовольствием, издавая при этом такие звуки, что впридачу к рубищу мне заодно хочется прикупить ему и звуконепроницаемую маску. Страшную, чтобы уж наверняка.
– Что ты подписал? – Я все-таки попытаюсь узнать.
– Ничего важного, Ань.
– Грей…
– Аня, давай договоримся на берегу. – Он продолжает улыбаться и даже остается все тем же беззаботным веселым и немного придурковатым Владом, но только на одну половину. Потому что на вторую он уже тот жесткий Грей, от которого фонит разрушением и чем-то… очень опасным. Понятия не имею, как эти двое могут уживаться в одном теле. Какая-то цыганская магия, наверное. – Есть вещи, которые я готов разделить с тобой. Ну не считая радости, счастья, планов на поездки и выходные.
Я сглатываю, потому что все это слишком сильно смахивает на планы на будущее.
На наше с ним будущее.
А я никогда их не строила. Даже на сына сенатора, с которым была полгода и которого познакомила со своей семьей. А Влада я знаю… сколько? Без году неделю? Но сердце предательски заходится в груди, потому что мне всего этого вдруг ужасно хочется.
– А есть вещи, которые я буду решать сам, – его голос становится жестче, моментально вырывая меня из розовых фантазий, в которых мы идем на пикник с корзинкой из ротанга, двумя пледами и одной на двоих книгой. – Например, вопросы безопасности моей семьи. Вопросы, как наказывать ублюдков, которые будут угрожать моей семье. Вопросы, чем я готов пожертвовать ради того, чтобы моя семья могла спокойно спать. Прости, Нимфетаминка, это прозвучит ужасно патриархально, согласен, принимаю заранее все претензии, но это – не обсуждается. Эти вопросы должен мужик решать, а не маленькая девчонка.
– Звучит и правда жутко архаично, – пытаюсь не заулыбаться, но получается из рук вон плохо.
– Забыл добавить – оспариванию это мужицкое дерьмо не подлежит, – скалится в ответ он.
– Я просто не хочу, чтобы из-за нас… – Как же чертовски тяжело найти правильные слова, что и не обидеть его ненужным сюсюканьем, и донести главное – я о нем ужасно беспокоюсь. И если надо – готова не просто патроны подавать, но и собой закрыть.
Грей отодвигает тарелку, опирается локтями на стол и подается вперед, прижимаясь к моему лбу – своим. Я втягиваю губы в рот, чтобы не поддаться сиюминутному порыву его поцеловать. Но даже этого не сильно помогает, так что приходится еще и прикусить их изнутри, надеясь, что сидеть в такой неудобной позе Влада надолго не хватит.
– Нимфетаминка, если вдруг до Золотой ленточки в твоей голове до сих пор не дошло, то объясняю на пальцах – я готов за свое драться. Грязно, жестко и жестоко. Потому что на мое никому нельзя разевать рот, а тем более – трогать или обижать. Единственный вопрос, который тебя должен сейчас волновать, ты… мое?
– Твое, – моментально и без заминки, потому что я, кажется, заранее знала, к чему он ведет, и ответ созрел в моей голове задолго до конца его фразы. – Целиком твое.
– Бля, Ань, я же с мозолями на руках работать на смогу. – из горла Влада вырывается болезненный смешок. – Крышу мне сносишь к хуям.
Мне нужна секунда, чтобы сообразить, причем тут вообще мозоли.
