Текст книги "Отдых и восстановление (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
А на бесплатное представление подтягивались всё новые зеваки, и сам Меллер с гномом-подрядчиком в их числе.
– Мастер Дромар, – обратилась я к нему, – не подскажете, кому можно заказать хороший кусок, – я расставила пальцы, обхватывая воображаемый камень, – горного хрусталя?
– А почему не аквамарина? – влез Беркут. Говорил он, кстати, довольно чисто. Гортанно, да, но грамотно и почти без акцента.
– Потому что, – вздохнула я, – на большой хороший кусок аквамарина без трещин и помутнений у меня ещё очень долго денег не хватит.
– С каких это пор маги рассчитываются деньгами? – усмехнулся Меллер. – Мастер Дромар, ваши работники не так давно ворчали, что сидр и пиво в бочках слишком быстро нагреваются, пена одна и вообще пить невкусно. Требуйте с сиры Вероники зачарования бочек на охлаждение, а с нею за работу расплатитесь не наличными, а изготовлением посоха. Основа уже, как я понимаю, готова, осталось оковать её снизу и закрепить подходящий камень в навершии.
Мастер Дромар всё так же молчком отобрал у меня палку, кивнул и двинулся к стройке. Меллер, его охранники и сир Эммет пошли следом, а я, слегка обескураженная тем, как быстро всё случилось и как мало людей и не людей интересовало моё мнение по поводу моего же посоха, повернулась к старичку.
– Так сколько с меня? – спросила я, потянувшись к карману, в котором носила мелочь, чтобы не лазать всякий раз в кошелёк ради пары медных монет.
Старичок опять почесал в затылке.
– Да тут это, вашмилсть, – слегка сконфуженно проговорил он, – я сына спросил было, а бабы как загалдели, что не надь им никаких денег, а надобен лёд хороший, крепкий. Ну, и это… вы уж проморозьте яму-то хорошенько, а баба моя вам из собачьей шерсти пояс свяжет, в самый раз спину лечить…
========== Глава шестая, в которой героиня много считает, пьёт и декламирует ==========
Гномы к магии неспособны абсолютно, и потому магию не любят, побаиваются… ладно, настроены подозрительно, и как следствие, не жалуют магов. Любых, даже целителей. Благо, загадочные гномские технологии позволяют коротышкам с лёгкостью обходиться без магии практически во всех областях своей жизни (ну, сколько можно судить по тем гномам, что живут Наверху).
Кроме одной. Да, под землёй холодно. Причём, примерно одинаково холодно что зимой, что летом, как в достаточно глубоком колодце. День-другой свежее, не засоленное или копчёное, мясо там полежит – но не дольше. Чтобы сохранить на более долгий срок мясо и деликатесы из него, закупленные Наверху, гномы вынуждены обращаться к стихийным магам, что бы они про нас ни думали. Понятно, что чем больше гномы из какого-либо Дома общаются с верзилами, тем легче они идут и на контакты с магами. Дом Морр однако очень закрытый, как мне говорили; его члены с подозрением относятся даже к собратьям из других кланов, и как уламывал их Меллер, я даже представить себе не могу. Фамильный торгашеский дар, не иначе.
Но не особенно привычные к работе на поверхности или, может быть, просто дорвавшиеся до пива и сидра в неограниченных количествах каменщики из Дома Морр пили часто и помногу, однако всё же не успевали выдуть полную бочку быстрее, чем напиток в ней степлится. А тёплое пиво… то есть, я-то его и холодным не люблю, но тёплое… бр-р… так и вспоминается гадость, которой меня лечили не помню уже от чего – горячее пиво с мёдом. До сих пор передёргиваюсь, как вспомню.
Словом, меня допустили под навес у стены, где у Дромара было что-то вроде полевого штаба и где стояли бочки. Пиво и сидр в них заливали каждое утро свежие, холодные (Меллер, похоже, питьё для гномов по всей Волчьей Пуще скупал, а то и за её пределами), но уже к полудню они заметно теплели, а к вечеру… впрочем, к вечеру они уже просто пустели, и приходилось бородачам, ворча, обходиться простой водой.
Бочки были не очень большие, вёдер на десять каждая. Я приняла пиво и сидр за воду, чтобы не усложнять расчёты, и выписала рунную цепочку, охлаждающую напитки примерно до температуры колодезной воды, но чтобы при этом они ни в коем случае не замерзали, даже корочкой ледяной не покрывались. Ограничений пришлось вписать больше, чем собственно охлаждающих чар, и я чуть мозги себе не вывихнула, пытаясь учесть слишком много факторов одновременно.
Для начала я попросила у Меллера абак. Ненадолго, только кое-что подсчитать. Потом – обрывок той тесьмы, которой он обвязывал товары, перед тем как их опечатать. Я хотела разметить её при помощи чертёжного угольника, но узнав, зачем она мне нужна, Меллер просто выдал мне складную линейку. И стопку дешёвой бумаги для черновых расчётов. И пустил меня за свой стол сбоку. Так мы и сидели с ним четыре дня, таская абак друг у друга – Меллер разбирал целые горы каких-то бумаг; я то производила расчёты, то соображала, как бы мне лучше расположить руны, чтобы они взаимодействовали меж собой наиболее эффективно. Впрочем, мы оба часто отвлекались: Меллер, кажется, был нужен каждому жителю Волчьей Пущи, независимо от роста, наличия бороды или формы ушей и зубов, а я просто без конца бегала на стройку, чтобы уточнить размеры, условия и прочие детали. Хорошо, хоть мои таблицы, переписанные из библиотечных книг академии в ученические тетради, не улетели в пропасть вместе со слежавшимся снегом, мандолиной и сменным тряпьём. Я так всегда тряслась над своими конспектами, что Шак отобрал их у меня и сам таскал в своём заплечном мешке – пиетет перед книгами он испытывал прямо-таки запредельный, невозможно было уверить его, что книги бывают и откровенно глупыми, написанными просто для развлечения. Читать он так и не научился, все наши контракты читала и подписывала я, а за тем, как я выписываю руны даже просто углём или мелом на стене, он всегда следил с таким благоговением, что прямо неловко становилось. Он, по-моему, так и остался уверен в том, что я куда более знающая, мудрая и сильная шаманка, чем какая-нибудь Вьюга’ (не знаю, почему так, но именно с ударением на последний слог), призывающая Ледяное копьё взмахом руки. Должно быть, моя кропотливая, дотошная возня с каждой чёрточкой казалась ему признаком какого-то особого мастерства, не нуждающегося в эффектных жестах. Лестно, конечно, но я честно старалась его переубедить. Кажется, не сумела.
Дромар, кстати, тоже следил за моими вычислениями с уважительным любопытством. Подбирал смятые листки, разглаживал, пытался что-то понять в многоэтажных вычислениях. В цифрах-то он явно разбирался, а вот рунные цепочки вызывали у него откровенную оторопь. Ну, я его понимала. В рунах и сами-то маги разбираются в лучшем случае через одного. Винтерхорст, как-то заглянувшая проведать сестру по гильдии, пробежав глазами мои построения, сказала то ли с ужасом, то ли с отвращением: «А я-то думала, хуже алхимии ничего на свете нет!» Я проблеяла что-то невразумительное в ответ, чтобы не затевать ссору. Алхимией я не особенно увлекалась, но если каждый месяц покупать противозачаточное зелье – проще принять обет целомудрия, иначе разоришься. Надо уметь изготовить его самой, как и обезболивающие средства, и кое-что ещё по мелочи, совершенно необходимое женщинам для безопасной и комфортной жизни. Но это я так считала. Рената, как вообще многие боевики, алхимию люто ненавидела. К счастью для большинства стихийных магов, руны не были обязательны к изучению, это я взяла цикл лекций на чужом факультете – малефиков рунами и ритуалами мучили с первого по выпускной курс. Преподавательница меня хвалила, кстати. Даже надиктовала список полезных для меня книг и разрешила обращаться с вопросами уже после того, как оплаченные лекции закончились, а денег на оплату ещё одного курса я наскрести не сумела.
Однако кое-чему я, смею надеяться, научилась, так что три дня полностью, чуть ли не дотемна, и ещё один до обеда я считала, рисовала, рассерженно комкала черновики, швыряла их в корзину под столом и начинала всё заново. Наконец я добилась желаемого результата (по крайней мере в теории всё получалось как надо) и мелом набросала на бочках рунные плетения. Потом поверх меловых линий прошлась отличными чернилами, едкими, практически несмываемыми, изготовленными, как сказал мне Дромар, не из сажи – субстанции уже мёртвой, а из чего-то вроде сепии, только гораздо темнее. Не знаю уж, кто такой водится в подземных водоёмах и для чего ему в вечной тьме нужен чернильный мешок. Разве что это просто слабый яд, обжигающий и раздражающий слизистую – слизистую в пасти хищника, к примеру. Но в эту пресноводную сепию я втихомолку капнула своей крови, а органика с органикой ладят заметно лучше, чем живое и неживое.
В общем, на следующее утро, когда бочки заполнились, обе рунные цепочки засияли льдистым, чистым голубым светом. Я три с лишним часа просидела рядом, наблюдая за бочками и бесцельно тренькая на мандолине так, словно она была чартаром* – без медиатора. Напевы у меня получались какие-то степные, протяжные, унылые, бесконечные, а под них я (нервное, видимо) без конца читала рубаи. Гномы, забега’вшие выпить пивка или сидра, останавливались и слушали меня с очень странными выражениями лиц.
– Чтоб счастье испытать, вина себе налей, – декламировала я. – День нынешний презри, о прошлых не жалей, и цепи разума хотя б на миг единый, тюремщик временный, сними с души своей.**
Гномы послушно наливали, хоть это было и не вино, а я не могла заткнуться:
С друзьями радуйся, пока ты юн, весне:
В кувшине ничего не оставляй на дне!
Ведь был же этот мир водой когда-то залит,
Так почему бы нам не утонуть в вине?
Напившиеся каменщики уходили, вместо них приходили другие, а я продолжала под аккомпанемент мандолины-чартара:
Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,
За то, что к кабаку горим любовью верной?
Нас радуют вино и милая, а ты
Опутан чётками и ложью лицемерной.
– Что читаете? – с живым любопытством спросил Меллер, явившийся проверить, как у меня идут дела.
– Рубаи одного восточного поэта, – сказала я, в сотый раз потрогав влажный от испарины деревянный бок. Руны я нанесла очень низко, на уровне крана, из которого работники наливали себе питьё, чтобы холоднее всего была именно та жидкость, которой предстояло в ближайшее время оказаться в чьей-то кружке. Верхняя-то часть бочки быстро нагревалась, хоть солнце под навес и не попадало, но это не имело значения – я хотела охладить и охлаждала только нужный мне слой. – Вернее, он был гораздо больше известен как учёный, а стихи писал просто для души.
– А не про вино у него что-нибудь есть?
– Конечно. Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало. Два важных правила запомни для начала: ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало.
Это я продекламировала без аккомпанемента, потому что мандолину оставила лежать на странном одноногом табурете, круглое сиденье которого легко поворачивалось в любую сторону. Я всё моталась от бочки к бочке, наливая по глоточку то сидра, то пива, хотя терпеть не могу и то, и другое. Кончиться это могло, разумеется, только одним – мне срочно понадобилось… м-м… в кустики. Я извинилась перед нанимателем и сбежала ненадолго. Когда я вернулась, он тоже задумчиво тянул что-то мелкими глотками.
– Видимо, надо звать Дромара, – сказал он, допив. – Сдать работу.
Я помотала головой.
– Завтра к обеду, не раньше. Цепочка новая, ещё не испробованная, как себя поведёт – неизвестно.
– А если у вас её срисуют и будут использовать без вашего ведома?
Я дёрнула плечом.
– Она рассчитана под строго определённые условия. Как она будет работать с маслом или мёдом например, я не знаю. Могу рассчитать, но мне лень, честно говоря. Или бочки с тем же пивом будут стоять не на открытом летнем воздухе, а в подвале, где и без того нежарко – тогда там наверняка всё замёрзнет. Причём замёрзнет на том уровне, где будут начертаны руны. Я же исходила из того, что уровень жидкости будет постоянно меняться.
– Ох, Канн милосердная! Сира Вероника, что вы делаете в Гильдии наёмников? – Меллер посмотрел на меня так, словно мысленно уже заклёпывал кандальный браслет на моей щиколотке. Кажется, до сих пор я плохо понимала, какую ценность имеет рунолог, специализирующийся на морозных чарах, в глазах торговца продовольствием. – Выходи’те вы из неё если не совсем, то хотя бы в резерв, и берите заказы на такое вот, – он кивнул на продолжавшее нежно сиять рунное плетение. – Уверен, вам понадобится поверенный, чтобы записывать желающих в длинную-длинную очередь.
Я терплю издевательства неба давно,
Может быть, за терпенье в награду оно
Ниспошлёт мне красавицу лёгкого нрава
И тяжёлый кувшин ниспошлёт заодно?
Это было вроде бы совсем не о том, но мне почему-то сразу на язык, минуя голову, пришли именно эти стихи. Меллер засмеялся, попросил повторить. Память у него была отменная: дважды прослушав, он тут же прочёл это сам, и получалось у него, надо сказать, гораздо лучше, чем у меня. Выразительнее. И голос у него действительно как у сирены, слушала бы и слушала. Кошелёк – кошельком, но Гилберт Меллер наверняка смог бы уговорить на ночку любви даже фанатичную сестру-пустынницу. Что ни говори, а обаяния у невысокого, круглолицего, ни в коей мере не красавца было через край. Могу понять, почему перед ним не устояла сира Катриона… и почему она ревнует его к каждому дереву. Ладно, не к каждому. Только к тем деревьям, что образованнее, чем она, и лучше знают, какой вилкой едят рыбу, а какой – десерт.
Под навес, лениво хлопавший тентом на поднявшемся ближе к полудню ветерке, заглянул сам Дромар. Посмотрел, как я сижу с мандолиной в руках, послушал заунывный наигрыш в духе «степь большая, ехать долго», выпил кружку ледяного сидра, крякнул и согнал меня с табурета. Чтобы измерить в самых неожиданных местах, в том числе не особенно подходящих для ощупывания посторонними мужчинами. Правда, проделал он это с таким видом, будто прикидывал, влезет ли тумбочка в простенок. Человеческие женщины, очевидно, были для мастера Дромара просто самками другого вида, абсолютно не пригодными для романтических отношений.
– Я понаблюдаю ещё несколько дней, – предупредила я. – Возможно, придётся всё переделывать.
Гном покивал. Он вообще не был болтуном. То есть, я от него больше трёх-четырёх слов подряд, пожалуй, и не слышала. Может быть, плохо говорил на местном диалекте и не хотел выглядеть смешным в глазах бестолковых верзил? Как я училась говорить на официальном языке Серебряной Лиги – это просто песня была. И как же надо мной потом хихикали на северо-востоке, где язык Академии, Астарты и Суффира был тем же, что для местных жителей – чересчур правильная, грамотная, «городская» речь: чем-то нелепым, громоздким и тяжеловесным. Смешным.
Я собралась было уходить, потому что руны вроде бы исправно работали и можно было не сидеть рядом с бочками, то и дело трогая их ладонью или дотошно всматриваясь в мелкие капельки на металлическом кране – не превращаются ли они потихоньку в изморозь. Если что-то пойдёт не так, мне, думаю, тут же об этом сообщат. А мне срочно нужно было почитать что-нибудь вроде «Испытаний любви», чтобы проветрить и охладить закипающий мозг.
– Сира Вероника, пока вы здесь, не сыграете нам что-нибудь? – Меллер выложил на конторку Дромара стопку каких-то листов (вроде бы разграфлённых таблицами, но я специально не всматривалась), и оба склонились над ними.
Ну вот, так всегда. Ладно, до обеда всё равно уже недолго, а мальчикам, видно, хочется то ли приятного фона, то ли звуков, заглушающих их переговоры. Я уселась обратно на табурет, по-детски подсунув одну ногу себе под задницу и пристроив на согнутое колено мандолину. От игры без медиатора кончики пальцев у меня уже покраснели и припухли, но меня почему-то по-прежнему тянуло на сомнительную романтику дальних странствий: Пыльные равнины, сизый ковыль, редкие деревья – низкорослые, с мучительно искривлёнными и перекрученными стволами и ветвями, мутное небо во все стороны без конца и края… Импровизировать я не умела, но на слух могла запомнить почти любую мелодию, так что обрывки песен, протяжных и бесконечных, как сама степь, играла один за другим. За бочками, кстати, продолжала приглядывать, но там всё продолжало оставаться, как я и рассчитала – напитки холодные, но отнюдь не на грани замерзания.
***
Так оно и оставалось все следующие три-четыре дня, когда я продолжала наведываться на стройку, и далее, когда мне уже надоело. Дромар поглядывал на меня, как на интересную скотинку – полезную, но уж очень дорогую и непонятного нрава. А вот в ясных серых глазах моего нанимателя ножные кандалы для меня блестели тускло, но с каждым днём всё отчётливее. Кажется, кто-то решил, будто Варги обойдутся и без Вероники Зимы. Сами пусть ищут кого сумеют.
Что касается вознаграждения, мне вручили настоящий боевой посох, какой мне, в общем, не очень был и нужен. Всё-таки на атакующие заклинания посохи обычно зачаровывают для малефиков и целителей, наш брат стихийник и своими силами неплохо обходится. Моя ясеневая палка обзавелась не только слегка зазубренным, чтобы не скользил по камням, «башмачком», но и выдвижным лезвием, превращавшим посох в копьё (ещё бы я умела с ним обращаться!). А бледный, однако чистый и без единой трещинки аквамарин в навершии красовался в прямо-таки кружевной серебряной оправе, и даже ремень для петли был прошит серебряной канителью – зачаровывай хоть вместе с камнем, хоть отдельно от него, на самостоятельные бонусы вроде сопротивления тёмной магии.
Камень я, подумав, зарядила ледяными стрелками. На много-много острых ледяных осколков, которые мешают целиться, отвлекают, ранят всё больше по мелочи, зато вылетают целым облаком и хоть краем, да задевают самого шустрого и вёрткого противника. В паре с Шаком я обычно пользовалась безотказно-подлым приёмом «преврати дорогу в каток», но тут у меня своего мечника не имелось, а по-настоящему сильные заклинания даются мне тяжело, и надолго меня не хватает.
И вообще… ещё немного подлечу спину, и надо будет в самом деле попросить кого-нибудь из отставников поучить меня управляться с копьём. Не так, чтобы всерьёз уметь драться без магии, а просто чтобы не терять форму: я зачаровывала здешние кладовки, отсыпалась, играла вечерами на мандолине, ела много сладкого, чтобы быстрее восстановиться, и вообще мало двигалась. Как бы шуточка про мою погрузку в почтовую карету не стала грустной правдой.
Комментарий к Глава шестая, в которой героиня много считает, пьёт и декламирует
* Более известный дутар – это инструмент с двумя струнами; если струн четыре, это чартар
** Омар Хайям
========== Глава седьмая, в которой героиня нужна буквально всем ==========
Едва холодный ветер унялся, началось лето. Серьёзно, вот только что все кутались в плащи, а вот уже люди работают в одних рубахах, а то и голыми по пояс. Всегда завидовала в этом мужчинам, кстати. То есть, не просто мужчинам, а всяким плотникам-каменщикам: женщинам-то ни в какую погоду и ни на какой работе так не раздеться. А уж приличным женщинам… Впрочем приличные мужчины тоже в одних рубашках не разгуливают. Если же мужчина не просто приличный, а занят военным делом, ему тем более тяжко – ни под кольчугу, ни под ламелляр одну льняную рубашечку не наденешь.
Думала я об этом, глядя, как из ворот трактира выходит сир Генрих (похоже, лошадь он оставил в тамошней конюшне), зажавший шлем под мышкой, но броню не снявший. А под стальными пластинами, ясное дело, у него надета стёганая фуфайка, чтобы не натирало – что лицо у него раскраснелось, как после бани, я видела даже сквозь многолетний, въевшийся в обветренную кожу загар. Мне в моём бязевом платьице, глядя на баронского сына, жаловаться на жару было смешно и стыдно.
– Это безнадёжно, – сказала Рената, тоже глядя сквозь узорную решётку ограды, как сир Генрих размашисто шагает от ворот трактира к усадьбе сира Матиаса.
– Что? – не поняла я.
– Вы не крестьянка, чтобы по-быстрому задрать вам подол, – объяснила она, – а всерьёз у него Людо. Очень всерьёз.
– А, вот вы о чём… – Я хмыкнула и окинула сира Генриха оценивающим взором, так что он, перехватив мой взгляд, нахмурился. Ну да, только он же имеет право так разглядывать кого угодно, а девицы невнятного звания должны краснеть, опускать глазки и трепетать ресницами. Девицы – боевые маги Гильдии наёмников, да. А вроде он с покойной Фридой Ледышкой был дружен, то есть, должен неплохо знать, насколько мы склонны к застенчивости и почтительности? – Он мне напомнил моего отца, – сказала я.
– Отца? – удивилась Рената и даже перестала мой посох крутить так и сяк, вспоминая основы боя. Вспоминалось, кстати, у неё неважно. Похоже, приёмы боя на посохах за давностью лет и ненадобностью она забыла совершенно. – Хм. Сир Генрих в свои неполные тридцать пять выглядит, конечно, на полновесный сороковник, но всё-таки на вашего отца он никак не тянет.
– Каким я его помню, – пояснила я, а рука моя сама собой заученно подхватила подол, чтобы приветствовать сира Генриха, когда он подойдёт ближе: я женщина, ясное дело, но я признанный бастард, а он как-никак наследник баронства. Уж этикет в меня вбивали в самом прямом смысле – ремнём. На память я никогда не жаловалась, но память эта весьма избирательна. То, что мне интересно, я запоминаю сразу и намертво. Но вот то, что мне неинтересно… зубрить я не умела никогда; чтобы что-то запомнить, мне сначала нужно это что-то понять, а требования этикета были мне непонятны и безразличны. За что и пороли меня еженедельно, так что необходимый минимум я через задницу усвоила-таки. – Он любил навещать мою матушку, и у нас дома я его видела гораздо чаще, чем потом, когда меня забрали в замок… Доброго дня, сир Генрих, – не договорив об отце, я благовоспитанно присела. Винтерхорст только фыркнула и просто поздоровалась. Хотя тоже первой. Или просто вслед за мной повторила? Или всё-таки учла, что живёт на его земле?
– Доброго дня, дамы, – кивнул он вполне доброжелательно, хотя вроде бы только что хмурился, недовольный моим нахальством. – Это и есть тот самый посох? Можно посмотреть?
Он, не дожидаясь ответа, сразу же протянул руку, но не хватать магическую вещь без разрешения хозяйки ума ему всё же достало.
– Да, конечно, – сказала я, и Рената отдала ему мягко блестевшую палку с аквамарином в серебряном кружевном венце. Гномы отшлифовали дерево чем-то помельче песка, так что оно стало просто шёлковым, и пропитали его каким-то маслянистым составом. К рукам это средство не липло, жирных пятен не оставляло, но наверняка должно было сохранить дерево светлым и гладким: гномам, живущим во влажном воздухе подземелий, думаю, поневоле пришлось научиться бороться с сыростью и её неприятными последствиями.
Сир Генрих взвесил посох в руке, вопросительно выгнул бровь (ну да, скрытое лезвие делало палочку довольно увесистой), нашёл неприметный рычажок и выдвинул хищно блестевший гранёный шип.
– Хитрая штука, – сказал он с непонятным выражением. Вряд ли он был возмущён подлостью мастера, спрятавшего в безобидной на вид палке шесть дюймов отменной стали. В приграничье даже благородным сеньорам не до соблюдения рыцарского кодекса. Но вид у сира Генриха был что-то слишком задумчивый. – А пользоваться таким могут только маги?
– Если вы об этом, – я отобрала у него посох и шарахнула ледяными стрелками по гладким каменным плитам дорожки, – то да. Вернее, чуть подправив чары, можно обучить пользоваться посохом и человека без магических талантов. Но следить за тем, сколько ещё заряда осталось, и подпитывать кристалл по мере необходимости может только маг. Так какой смысл учиться владеть оружием, с которым ты настолько будешь зависеть от напарника-мага?
Сир Генрих, чуть подумав, кивнул: действительно, всё равно что лучникам кто-то должен будет не просто готовить стрелы, а ещё и предупреждать о том, сколько этих стрел осталось. Много же они навоюют! А ещё он, до сих пор красный и потный, посмотрел на мгновенно осевшие и потёкшие на горячем камне ледышки, и вид у него стал такой, что я не удержалась – призвала сосульку и вручила ему. Он усмехнулся, но тут же по-детски потянул её в рот. Винтерхорст тихонько фыркнула, но тоже накастовала себе кусочек льда и сунула его за щёку, как леденец.
– А просто посох, – спросила я сира Генриха, – вам зачем? Ваш отец прихрамывает, как я заметила, но думаю, в случае нужды он предпочтёт меч.
– Я подумал про светящиеся шары, как в здешней ограде, – ответил он, неохотно вытащив для ответа сосульку, точно сахарного кролика, изо рта. – Посох, которым можно освещать дорогу в потёмках – такие вообще бывают? На самом деле, не в сказках?
– Вполне, – за меня ответила Рената. – Но или он будет светить днём и ночью, или зажигать-гасить его должен будет кто-то из магов. Хоть Феликс, хоть Отто.
– Не обязательно, – возразила я. – Не встречалось вам никогда магическое огниво? Просто металлическая палочка с осколком рубина или опала на конце, зачарованная так, чтобы зажигаться при слове Ignis, даже если это слово произносит гном. Подходящий кристалл можно зачаровать таким образом, чтобы он начинал светиться на… скажем, Lux и гаснуть на Umbra.
Рената нахмурилась и помотала головой.
– Нет, – сказала она. – Я женщина простая, незатейливая – врезать цепной молнией по стрелка’м, подвесить «ведьмин шар» под потолок, костёр разжечь, кипяток охладить… Эти ваши малефикарские штучки с рунами и ритуалами – не моё точно. А у вас небось и «скатерть» всегда при себе?
– Конечно, – я даже удивилась вопросу. Кому хочется для любой ерунды каждый раз заново вычерчивать решётку с управляющими узлами на пересечениях силовых линий? Я разорилась в своё время на большой кусок превосходной шагрени и вычертила на нём такую схему, что преподаватель чар поставил мне зачёт за весь курс без всяких экзаменов. – Если понадобится, берите в любое время.
Рената опять качнула головой, и раскалённое послеполуденное солнце золотом полыхнуло в седине, густо перепутавшейся с рыжеватыми волосами.
– Вы точно на стихийника учились? – с немного нервным смешком спросила она. – Не на малефика?
– Я настолько слабый и бездарный стихийник, – не менее нервно усмехнулась я, – что без костылей в виде рун и чар гожусь только в рыбной лавке работать. Вернее, без рун и чар даже там не гожусь.
– А это плохо? – уточнил подзабытый нами сир Генрих. Он догрыз сосульку и обтёр мокрую руку пыльным сюрко, так что рука из мокрой стала грязной. – Работать в рыбной или там мясной лавке? Стыдно? Недостойно настоящего мага?
Смотрел он цепко и остро, и мне опять почудилось тяжёлое, холодное, шершавое, толком не зачищенное стальное кольцо, защёлкивающееся на моей лодыжке. Вот ведь… мало мне Меллера с его замечаниями в духе «да неужели вам нравится бродяжничать, пусть это и называется красиво и внушительно “охраной путешественников”?» Ещё и господин будущий барон туда же?
– Смотря где, – ответила я. – В Серебряной Лиге таких зовут «ремесленниками», там многие посредственные маги поколениями работают на рыбников и колбасников, и это… ни хорошо, ни плохо само по себе. Зависит от репутации самих ремесленников. А как в наших землях относятся к магам – к любым магам, вы наверняка и сами знаете. Ваша старшая жрица в самом деле запрещала хоронить сиру Фриду вместе с остальными погибшими? Или мне приврали впятеро, как водится?
– Запрещала, – кивнул сир Генрих. – Вернее, пыталась. Тем не менее сира Фрида похоронена на кладбище вместе со всеми, кто погиб в той стычке. Сира Вероника, мать Саманта или любая её преемница могут говорить всё, что захотят. Я однако буду действовать в интересах своего владения. Если мне зачем-нибудь понадобится здесь некромант, я буду искать некроманта, и мне плевать, что это запрещено.
– А зачем его искать? – буркнула я: некромантов я, узколобая западная дикарка, недолюбливала. – Достаточно с орками втихую сговориться, чтобы видеться с их шаманом, когда это нужно.
– Мы здесь… не очень ладим с орками, – хмыкнул он. – Хотя пока мой сын повзрослеет, глядишь, и это изменится, кто знает? Но стихийная магия не запрещена пока что, в отличие от некромантии. И мне совершенно не помешает ещё один стихийный маг. Тем более такой, который умеет охладить, на заморозив, пиво в бочке, из которой это пиво без конца отливают. Надо будет забрать вас, пожалуй, в замок на недельку-другую, – прибавил он.
– Забрать? – я заломила бровь в саркастической гримасе, нагло украденной у преподавательницы рун. – Сир Генрих, вы меня ни с кем не путаете? Я член Гильдии наёмников, у меня подписан контракт с Гилбертом Меллером – какое отношение к нему имеете вы? Он даже не ваш вассал.
Рената Винтерхорст, боевой маг Гильдии наёмников в резерве, одобрительно кивнула. Сир Генрих опять нахмурился, однако хоть и с неохотой, но сказал:
– Прошу прощения, увлёкся. Так что там с посохом?
Надо же, признал, что неправ. Я прямо-таки исполнилась безмерного уважения к такому разумному и справедливому сеньору.
– Я посмотрю, что можно сделать, – тоже без особой охоты, но очень вежливо сказала я. Всё же ссориться с наследником баронства, когда живёшь на его земле – не очень-то умно. – Посижу за расчётами и передам результат Отто. По готовой формуле он должен суметь сделать как вам нужно.
Это явно было не то, чего хотел сир Генрих, но он так же явно понимал, что большего не получит, и мы довольно прохладно попрощались. С Ренатой я попрощалась тоже и побрела туда, куда и собиралась с самого начала – в трактир «У Ведьминой плотины». То есть, всё ещё больше кабак, чем трактир, зато торгующий не только выпивкой-закуской, но и сладостями от сотню раз уж помянутого, но так мне до сих пор и не знакомого Людо Росса.
После яркого солнца в кабаке мне показалось темновато, несмотря на распахнутые окна и раскрытую настежь дверь. И несмотря на них же, душновато, хотя трактирной застоявшейся духоте далеко было до зноя, повисшего над сплошным камнем дороги и двора Бирюковой усадьбы. Винтерхорст угощала меня морсом, пока мы болтали с нею о книжных новинках (я и заходила-то к ней, чтобы взять очередной роман Гедеона Марча), но потом она пошла меня проводить, и мы, продолжая болтать, так долго проторчали на солнце, что мне снова нестерпимо захотелось пить. Надо будет не просто купить каких-нибудь мягких вафель, а взять ещё кружечку чего угодно, кроме пива. Я уже даже на сидр согласна.
Обед давно прошёл, ужин предполагался нескоро, а летний день, как известно, год кормит – в кабаке было почти пусто, только стайка дриад чирикала о чём-то, потягивая из запотевших кружек то ли сидр, то ли вино (пиво они, сколько я знала, жаловали не больше моего). Я вежливо наклонила голову, приветствуя всех разом, и прошла к стойке. Владел трактиром Филимон Пара Монет, или попросту Фил, отставник нашей гильдии, так что потрепаться с ним, пока не набежал наработавшийся в поле народ, было интересно и полезно.
