Текст книги "Отдых и восстановление (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Вообще, если бы его спросили, он этот вечер гораздо охотнее провёл бы с нею, чем с Генрихом: Веронике он уж точно был нужнее после изматывающего поединка и недоверчиво-опасливых взглядов почти со всех сторон. Но Генриху и в голову не приходило интересоваться планами Людо, а приезжий кондитер точно был не тем, кто мог бы потребовать у наследника баронства, чтобы тот не мешал утешать издёрганную, измученную девушку.
Она ведь правда ему нравилась. Отнюдь не только в её талантах было дело, хотя талантами Вероника Зима, что ни говори, обладала весьма полезными. Разумеется, свет и холод в нужное время в нужном месте – это прекрасно, однако с Вероникой Людо ещё и чувствовал себя легко и свободно, как с Илоной когда-то. И как никогда не чувствовал себя со злоязыкой стервой Ренатой Винтерхорст. Рената вообще… утомляла. Он уже не чаял отвязаться от неё по-хорошему, когда заметил, как на остроухую заразу поглядывает здоровяк Хрорри. Пришлось немножко посводничать, даже поинтриговать, запуская сплетни-слухи, но своего он добился: Рената ушла-таки к северянину. И даже, слегка смущаясь, проговорила на прощание: «Я всё-таки намного старше тебя, Сахарок. Лучше бы тебе в самом деле поискать какую-нибудь ровесницу». Что ж, он поискал ровесницу, и не на деревенскую же девчонку ему было менять боевого мага Гильдии наёмников.
– У вас в замке, – сказал он, садясь на край кровати и свинчивая крышку с банки тёмного, почти непрозрачного стекла, – несколько лет жила богатая и родовитая женщина, умница и с вполне сносным – для мага – характером. И судя по тому, что младшую дочь она родила от какого-то маркиза, в молодости она точно дурнушкой не была. Тебя не удивляет, что она не вышла замуж? Только не говори, что ей не предлагали. Уверен, что предлагали хотя бы ради денег, тем более что о её дочерях было кому позаботиться.
Генрих почесал в затылке. Для этого ему пришлось чуть приподняться: лежал он, закинув руки за голову. Загорелая шея резко контрастировала с грудью и плечами, солнца почти не видевшими под неизменной бронёй или хотя бы кожанкой; и так же резко выделялись багровыми жгутами на белой коже два шрама – на плече и на боку: Феликс то ли не умел их сводить, то ли не хотел тратить магические силы на что-то, не грозившее убить пациента в несколько дней, а то и часов.
– Никогда не думал о сире Фриде в таком качестве, – признал Генрих. – Мне, по-моему, и семнадцати не было, когда они с сирой Симоной у нас появились. Так что она казалась мне тогда совсем старой, а какие могут быть любовь и брак у сорокалетней старушки?
Людо согласно хмыкнул.
– Да, – сказал он, снимая рубашку, чтобы не измазать дорогое полотно зеленовато-жёлтой жирной дрянью, которая оставляла на одежде ничем не отстирываемые пятна, – когда тебе и двадцати нет, сорокалетние кажутся глубокими стариками. Но что сира Фрида, что сира Вероника… зачем вообще нужен муж магессе? Ради детей? Так те же Голды уже который век рожают наследниц, ничуть не беспокоясь об их законорождённости. Сира Селеста тоже, как я понимаю, не плачет ночами от того, что её отец не удосужился своё отцовство официально подтвердить. Селеста из Морозной башни, дочь Фриды Ледышки и сама неслабый маг – очень ей нужен этот маркиз. Перевернись.
– Она в его замке росла, – возразил Генрих, послушно поворачиваясь вниз лицом (здорово же их там, в замке, Феликс выдрессировал, если почти уже барон при виде банки с мазью без единого звука уступает самозваному лекарю). – Вместе со сводной сестрицей. И вообще… деньги и полезные знакомства никому ещё не мешали.
– А Веронике какая польза от замужества? У Отто ни денег, ни полезных знакомств, кроме твоей семьи.
– Отто предлагал ей оставить здесь ребёнка, о котором он позаботится, раз уж ей так хочется и дальше бродяжничать.
– И не боится же он, – пробормотал Людо, набирая вонючую дрянь на кончики пальцев.
Генрих хмыкнул в подушку.
– Ты же не боишься, – возразил он.
– Я не о её магических талантах, – отмахнулся Людо (левой рукой, чтобы жирные кляксы не разлетелись). – У неё долгов, как она не устаёт повторять, ещё на несколько лет вперёд. Случись что с нею, кому придётся их выплачивать? Законному супругу, разумеется. Пусть он даже будет консортом, гномов он вполне устроит в качестве наследника, с которого можно требовать выплаты оставшегося долга.
– Хм, – задумчиво отозвался Генрих, – я как-то и не думал об этом. Да и Отто, я смотрю, тоже. Но вообще, – мечтательно проговорил он вдруг, – это было эффектно, а?
– Ты про поединок?
– Ну да. Что’, интересно, Вероника за штуку такую наколдовала, которую и молнией не пробьёшь?
– Отца Вернона спроси, – буркнул Людо. – Его от этого зелёного пузыря прямо-таки перекосило. Что-то тёмное, видимо.
– Да хоть чернее души налогового сборщика, – неожиданно легкомысленно откликнулся Генрих. – Зато как действует! Над Нижними Бродами бы такое наколдовать. Заявился орочий колдун, начал огненными шарами швырять, а они в этой зелёной мути вязнут без следа… Интересно, оно только магию так глотает? Или болты тоже?
– Спроси Ренату.
– Спрашивал, не знает она. Обшипела только меня, как кошка: стихийный она, дескать маг, в отличие от некоторых. Я, кстати, и не знал, что она Колючка. Несколько лет уже знакомы, а я её прозвище в первый раз сегодня услышал.
– Ага, колючка у жеребца под хвостом, – проворчал Людо и аккуратно мазнул Генриха по пояснице.
Тот вздрогнул: мазь, хоть и нагрелась немного от руки, всё равно тёплой не стала – хранить эту отраву следовало на холоде, но при этом ни в коем случае не замораживая. Об этом Каспар особо предупредил, вручая Людо состав, изготовленный специально для наследника баронства. Всё-таки как бы тесть ни увлекался созданием крепких напитков, Серпенты всегда были знатоками именно ядов и лекарств на основе ядов. Здешние охотники и этим летом, и в прошлом году неплохо заработали, отлавливая живых гадюк, а мальчишки – крыс, мышей и лягушек змеям на прокорм. «Надо бы, кстати, – подумал Людо, – попросить у Каспара мази и для Вероники. А ей сказать, чтобы у него брала, а не у здешней травницы. Лишь бы не упёрлась, что дорого: купить – денег жалко, а бесплатно взять – ни совесть, ни самолюбие не позволят. Растереть, что ли, её разок самому, чтобы оценила разницу между работой деревенской старухи и мастера алхимии, сына Марии Рисанаторе?»
Пока что пришлось хорошенько размять и растереть поясницу Генриху. Тот уже привычно расслабился под руками Людо, растёкся, как кот на тёплой лежанке: то ли он настолько доверял фавориту, то ли без пяти минут барону и в голову не приходило, что получить стрелу или нож в спину можно не только в патруле. Впрочем, учитывая, как и Генрих с Кристианом, и их отец со своими братьями друг к другу относятся, опасаться чего-то серьёзнее матушкиного подзатыльника ему просто негде и не у кого было научиться. Возможно, сира Фрида ещё и поэтому осталась здесь: а где ещё она бы нашла место, чтобы ни грызни за титул, ни интриг, ни внутрисемейной вражды, в которой боевому магу волей-неволей пришлось бы принимать чью-то сторону?
– Полежи вот так немного, не шевелись, ладно? – Людо укрыл поясницу Генриха старым шерстяным платком, а сам отошёл помыть руки тёплой водой с мылом. – Я быстро.
– А греть оно не будет? – поинтересовался Генрих. – Я как-то привык, что у Сабины и Руты мази жгутся почище крапивы.
– Будет, но не сильно. Боль снимет быстро, растяжение должно подлечить за неделю-полторы. Ты где умудрился поясницу потянуть, твоя милость? Не мельник же и не кузнец.
– Да старшую свою неудачно на лошадь подсадил, а она у меня девица рослая и не худышка, – в заметном смущении отозвался Генрих. Ну да, сын приграничного барона не ранен в бою и не простудился, промокнув под осенним дождём, а потянул мышцы, усаживая дочку в седло. – Предложить, что ли, Гилберту, чтобы вместо десятины на будущий год для моих девчонок такую же ушастую скотинку пригнал, как для Мадлены: чтобы и смирная, и ростом заметно пониже, чем лошадь. Пусть на муле учатся ездить верхом. Сира Вероника вон рассказывала, будто кое-где женщинам на лошадях вообще разъезжать неприлично, только на мулах.
– А в Янтарном и дальше к западу, – кивнул, плескаясь в тазу, Людо, – на мулах ездят жрецы. Там считается, что не к лицу служителям Девяти скакать на лошадях, точно воинам.
– Да? Только матушке Саманте не сболтни, – усмехнулся Генрих. – Она всё сире Катрионе её двуколку простить не может, а если ещё окажется, что та использует красивую и породистую храмовую скотину…
– И как только смеет такими дорогими вещами пользоваться, негодница, – поддакнул Людо.
Он дважды намылил руки, смыл пену, вытерся стареньким, чтобы не жалко было испортить его едким запахом, полотенцем и вернулся к своему покровителю, так и лежавшему послушно носом в подушку. Платком Людо замотал его достаточно туго, чтобы толстая и тяжёлая тряпка не сбивалась, а чтобы она не размоталась и не сползла, заколол её в трёх местах булавками.
– Рубашку наденешь мою старую, ладно? – сказал он. – И дома матушку или супругу, или кого-нибудь из служанок проси, чтобы так же старым пледом каким-нибудь обмотали, а сверху надели что-нибудь, чего уже не жалко. Потому что от запаха потом практически невозможно избавиться.
– Как скажешь, – с трудом сдержав зевок, согласился Генрих. От прогревающей мази его, кажется, окончательно разморило. Во всяком случае, пока Людо готовился лечь, он уснул, и пришлось его совсем не деликатно толкать в бок, чтобы подвинулся. Он что-то проворчал, не просыпаясь, но отполз к стене, освобождая место для фаворита.
А спать с ним, как всегда, было сущим наказанием: он не храпел, но во сне обязательно вздрагивал всем телом, размахивал руками (Людо несколько раз прилетало чуть ли не до синяков), невнятно, но громко отдавал какие-то команды… Бедная сира Амелия. Неудивительно, что она всеми силами уклонялась от исполнения супружеского долга, а забеременев в очередной раз, вовсе сослала мужа в отдельную спальню. Людо, всего только фавориту, приходилось терпеть и помалкивать. Нет, с Генрихом было легко, а временами по-настоящему приятно общаться, и его покровительство Людо совершенно искренне ценил и терять его не хотел, но как же это раздражало! И не скажешь ведь ничего – как спящий может контролировать себя? Однако вставать завтра опять не выспавшимся и разбитым… Хорошо, хоть праздники позади и работы стало чуть поменьше.
– Надо было меня тоже разбудить, – сказал Генрих, заваливаясь на кухню, где Людо только ещё замешивал сдобное, но не сладкое тесто для полюбившихся гномам тарталеток. Да, не кондитеру бы их готовить, конечно, но тарталетки с мясом или с потрохами уходили влёт целыми противнями. Ещё летом пришлось научить кое-кого из девиц мариновать огурчики и мелкие луковки, а такие же маринованные оливки-маслины заказывать Гилберту ящиками: гномам они совершенно неожиданно полюбились, хотя многие люди нередко пробовали их разок и решали, что больше никогда эту гадость в рот не возьмут. В общем, Людо или Ян по очереди вставали часа в три-четыре, чтобы успеть испечь тарталетки – их ведь нужно было ещё остудить и заполнить начинкой. К полудню мальчишки-ученики грузили их в ручную тележку и везли к Орлановой Круче, и ни разу ещё не вернулись с не распроданными остатками. Те же вафли и меренги гномы покупали тоже, но больше для отправки Под Гору, детям. А вот тарталетки отцы семейств поедали сами и минимум по две-три штуки зараз, так что выручка определённо стоила того, чтобы опять прослыть упырём, который ночами не спит, а дрыхнет днём. У Марты на чердаке, ага.
– Зачем? – удивился Людо упрёку в том, что не разбудил его милость. – Ещё и пяти нет. Кто осенью, кроме поваров и пекарей, встаёт в четыре утра? Ты что, уже ехать собрался? Так темно же, а ещё грязно и дождь идёт – именно то, что нужно, чтобы в потёмках разъезжать по здешним дорогам.
– Да хотел с тобой поговорить по-человечески, бестолочь. – Генрих обшарил глазами плиту, цапнул, подцепив концом ножа, прямо со сковородки не прожаренную ещё зразу, взял у понятливо подскочившей девицы кусок хлеба, ногой подтянул к себе табурет и уселся рядом с рабочим столом. – В эту твою мазь, кроме гадючьего яда, что-то снотворное добавлено? – спросил он. Людо пожал плечами: вот он ещё составом мазей не интересовался! Ему своих рецептов хватало. – Меня вчера срубило, как от бутылки бальзама, – пояснил своё предположение Генрих, – а я выпил всего бокальчик какой-то ягодной ерунды.
– Поговорить? – слегка насторожившись, спросил Людо, толком не слушавший все эти обвинения-недоумения по поводу слишком крепкого сна. Да-да, человек, который трясся в седле, невзирая на простреливающую поясницу, а потом стоял на холодном влажном, пусть и без дождя, ветру, вечером принял ванну с мелиссой, плотно поужинал, был подлечен и тепло закутан, после чего заснул мёртвым сном. Вот странно-то, а? – О чём-то конкретном?
– Мы о Веронике вчера не договорили.
– А что Вероника? – не понял Людо. – Думаешь, зазнается теперь? Или опасаешься, что её объявят злой страшной ведьмой, которая ворует детей или сквашивает молоко прямо в коровьем вымени?
– Не объявят. Зря я, что ли, отца Вернона с собой привозил? Людо, – Генрих вздохнул, – я понимаю, что у вас с нею… ну, любовь – не любовь, но вроде серьёзно.
– Шутишь? Она наёмница. В начале следующего лета она уедет, вот и вся любовь.
– Вот и я о том же. Я поговорю с Отто, и если он не передумал жениться на злой и страшной ведьме, я попробую всё-таки уговорить Веронику здесь остаться. Она же ездила к Огрову Пальцу, и Эммет показывал ей тот каскад водопадов, где мы с ним хотим на уступе сторожевую башенку поставить. Эммет говорил, будто ей там понравилось: красиво, спокойно, водопад только шумит, а так в остальном тихо. И посёлок вроде бы и рядом, но там, внизу, под обрывом. Никто чужой лишний раз в горку не полезет, чтобы посмотреть, каких таких младенцев она в печь на лопате сажает.
Людо сдержанно хмыкнул, рассеянно похлопав по глянцевому от растопленного масла тесту.
– Может, лучше Гилберта попросишь… поговорить? – предложил он. – Прости, но ты скорее испортишь все переговоры, потому что будешь не предлагать, а приказывать, как привык. А Вероника тебе пока что не вассал, знаешь ли. Разозлится только вконец.
Генрих тоскливо посмотрел на зразу, но та ещё курилась горячим паром, так что он, вздохнув, покачал головой.
– Нет, – сказал он, – это дела моего баронства, и решать их я должен сам. Не сбивай меня только. Я хотел сказать, что тебя я понимаю очень хорошо, но в брак-то ты с нею вступить всё равно не можешь. И дети ей нужны от мага. Так что ты… не мешай Отто, а?
– Это я ему мешаю? – разозлился Людо и, разворачиваясь лицом к Генриху, даже таз резко отодвинул, проскрежетав медным дном по каменной столешнице. – Я, ни в одном месте не маг и даже не егерь, хотя бы драться обученный, вчера сразу к обеим поединщицам подошёл. Хотя одна злилась, что проиграла какой-то соплячке, а вторая – что на неё пялятся, как на ручную мантикору: ручная-то ручная, да кто её знает, что у неё на уме? А где был Отто? От мужчины вообще-то ждут поддержки и защиты, даже если он консорт, а не глава семьи. А он ясно продемонстрировал, что ни помощи, ни утешения от него ждать не приходится. Чем я могу ему помешать? Он приговор своим планам и мечтам своей рукой подписал и привёл в исполнение. А всего-то надо было уставшую и издёргавшуюся девушку обнять. Даже не говорить ничего, просто показать, что ты рядом. Так вот он – показал, что рядом его не будет. Да если бы я захотел испортить Веронике мнение о нём, сильнее бы подгадить ему не сумел. Тебе напомнить, почему она здесь? Она, спасая своего напарника, чуть калекой не осталась, но не видит в этом ничего особенного: напарник же. Что она должна думать об Отто? Что он бросит её, как только ему будет грозить мало-мальская опасность?
– Отто не трус, – возразил Генрих, хотя явно призадумался. – И не предатель, что бы ты там себе ни думал. Не знаю, в чём было дело, что он к Веронике даже не подошёл. Но точно не потому, что чего-то испугался. Убедился, что как маг она и сильнее, и… не знаю, как сказать… более умелая и опытная, что ли? Это у тебя, ни в одном месте не мага и даже не егеря, и жена была из змеиной семейки, и в любовницах то одна чародейка, то другая. А Отто чьё-то превосходство над собой признавать очень не любит. Они с Браном-то х… – он глянул на мальчишек у плиты и усмехнулся, поправляясь на ходу, – хозяйством мерились до последнего, даром что один боевик, а другой целитель.
– А теперь ещё и Бран – не Бран, внук Руты, а магистр первой ступени Руфус, – хмыкнул Людо, опять подтаскивая к себе таз и вываливая из него тесто на стол, чтобы вымесить хорошенько. Злись не злись, а работа никуда не денется. – А Отто, как был, так и остался просто Отто, – не сумев скрыть злорадство в голосе, прибавил он. – Генрих, чтобы ему не мешать, мне пришлось бы уехать отсюда. А мне, знаешь ли, совсем не хочется начинать заново в незнакомом месте только потому, что твоему боевому магу больное самолюбие мешает признать: не он тут самая большая лягушка в луже. Я понимаю, он парень простой, привык считать, на отца глядя, будто муж, особенно по пьяной лавочке, может и поколотить жену просто за то, что не так посмотрела. Однако вчера не магистр Ковена, а обычная слабенькая ведьмочка, дочка травницы, на его глазах макнула в лужу действительно сильного мага. Вот и связывайся с такой – тоже ведь, чуть что, получишь по рогам. Обидно, понимаю. Но я-то тут при чём? Каждый сам пи… – он тоже, как и Генрих, усмехнулся, скосив глаза на мальчишек, слишком занятых приготовлением начинок и вообще пока что не интересующихся взрослыми глупостями про брак и любовь, – писец своему счастью. Если ты прямо прикажешь мне даже близко не подходить к Веронике, я разумеется не могу не подчиниться. Но Отто это не поможет. Он всё, что мог, уже испортил. В общем, если тебя интересует, что я думаю обо всём этом, я скажу.
– Говори, – кивнул Генрих и откусил наконец от немного остывшей зразы. Сок из неё на горбушку потёк слегка красноватый, но Генрих в своих походах наверняка и не такое ел. Не прожаренный фарш его не испугал.
– Проси отца пожаловать сире Веронике тот самый уступ у водопадов за её заслуги перед баронством, чтобы она вернулась сюда, когда с долгами разберётся, – сказал Людо. – Вернётся она, вернётся, свой собственный лен ей очень хочется. Но перестань подыскивать ей женихов, а то она и на лен плюнет. Как ты не понимаешь? Она с пятнадцати лет привыкла, что надеяться может только на себя. А тут, когда она уже на ноги встала и ни в чьей поддержке не нуждается, вдруг нашлись добрые люди! Которые лучше неё знают, что ей делать. Не боишься, что она уезжая отсюда, оставит самым назойливым какой-нибудь подарочек вроде вчерашнего?
– Отец Вернон снимет, – усмехнулся Генрих. – Вряд ли там будет что-то смертельное.
Людо покрутил головой, но не стал и пытаться его переубеждать. Близкое знакомство с сирой Фридой и Феликсом сослужило наследнику баронства неважную службу: магов он не боялся. А зря. Вот только говорить с Генрихом об этом не имело смысла, он всех магов судил по Ледышке и Каттену.
– Пойдём завтракать, – сказал Людо безнадёжно. Тесто он скатал в шар и завернул в полотенце: пусть полежит пока. – В столовой накрыть?
– Да ну, – поморщился Генрих. – Вон же стол у тебя, там и поедим.
– Руками, – ехидно подсказал Людо.
– Именно, – подтвердил Генрих и облизал жирные пальцы.
Оба посмеялись, Людо отряхнул руки от муки и полез в шкафчик за посудой и приборами. И всё-таки попытался ещё раз воззвать к здравому смыслу наследника баронства.
– Генрих, пожалуйста, – сказал он, – оставь Веронику в покое. Ты только хуже делаешь, пойми ты это наконец. Она останется, если захочет остаться, но вы так на неё насели, что пока у неё только одно желание – бежать отсюда без оглядки.
========== Глава восьмая, в которой героиня находит дополнительные способы заработка ==========
Недели этак полторы-две народ меня обходил дальней стороной, опасливо косясь. Но поскольку я никого больше не награждала ни чесоткой, ни чирьями во всяких интересных местах, понемногу все успокоились и шарахаться от меня перестали. Быстро же они, я рассчитывала хотя бы на месяц. А то ведь Белая Дорога не за горами. Та самая, на которую свадьбы играют.
Впрочем, у меня были проблемы посерьёзнее, чем шепотки за спиной: рано я обрадовалась, что спина начала заживать, ненастье не нравилось ей категорически, как бы тепло я ни одевалась. Феликс осмотрел меня в очередной раз, подлечил ушибленное колено (уворачиваясь от заклинаний Ренаты, я разок чуть не растянулась; спасибо, руки были в перчатках, а то бы ободрала ладони) и пострадавший от молнии правый бок. А про спину сказал, что всё идёт своим чередом и он мне ничем особо помочь не может. Только повторил про тепло, аккуратные разминки и массаж. И про время, конечно, просто время, необходимое для выздоровления.
Массаж мне делала Лидия, которая злой страшной ведьмы не боялась (наоборот, в отличие от кухарки, считала это очень полезным знакомством). Растирала мазью, обматывала меня старой шалью и помогала надеть поверх неё чью-то серую от древности, латанную-перелатанную рубашку, которую уже не жаль было испортить жирными пятнами и убойным запахом. Выходить после этого не то что во двор, а даже в посвистывающие сквозняками коридоры определённо не стоило, и пришлось мне на ближайшие десять ночей вернуться в крепость, заняв одну из гостевых комнат, благо теперь сыновьям и братьям барона было где переночевать. Я бы гораздо охотнее спала в своей новой, но уже вполне обжитой комнате, однако тогда немолодой женщине пришлось бы мотаться поздним вечером в казарму к егерям и обратно, а она и так делала для меня куда больше, чем должна была.
А мазь для меня приготовил Каспар. С гадючьим ядом, не просто разогревающую – оказывается, какие-то ненормальные ловили для алхимика живых змей. Он мне даже показал сетчатые клетки с вялыми, сонными осенними гадюками. Вместо денег Каспар попросил за свою мазь ночник вроде тех, которые я сделала для детской в вязовской крепости: Текла наслушалась от тамошних служанок про разноцветные огоньки на стене и захотела такие же.
Ну… ночник – так ночник, потом покажу Текле, как подпитывать руны магией. Ведьмочка она слабенькая, но на рунную цепочку её точно хватит. Я заказала уже знакомому старичку небольшую овальную дощечку, гладкую и приятного золотистого цвета, вырезала на ней рунные цепочки и попросила Дромара вставить в указанных мною местах гранёные стёклышки, чтобы огоньки дробились и множились, преломляясь в гранях.
– Именно стекло? – уточнил он, разглядывая мою работу с каким-то неумеренно задумчивым видом.
– Ну да, я не буду их зачаровывать, они нужны просто для красоты.
Дромар немного помолчал, вертя дощечку так и этак. Я, дожидаясь ответа, расстегнула суконную курточку, которую носила вместо кожанки: в «штабе» имелась небольшая, но очень красивая изразцовая печь с крошечной, всего только под чайник или миску для грога, плитой, и её точно протопили с утра. Догадываюсь, где вязовская сеньора будет искать зимой своего маршала и его помощников, засевших мужской компанией от супруг и сиры Катрионы подальше.
– Эти рунные цепочки обязательно должен писать или вырезать маг? – спросил Дромар после паузы, за время которой я почти уверилась, что он откажет. В конце концов он строитель, а не ювелир.
– Нет, – слегка озадаченно отозвалась я. – Обережные руны, к примеру, любая родственница может вышить. Действовать они будут слабее, чем у мага, конечно, но если женщина всерьёз намерена защитить ребёнка, мужа или брата, то от сглаза или слабенького проклятия уберегут даже такие. И вообще… в академии, к примеру, столы для зачарования точно делали гномы. Отлить символы из серебра и врезать их в чёрный мрамор так, чтобы ни волоска зазора не осталось – кто, кроме гномов, справится с такой сложной и тонкой работой? – Дромар одобрительно кивнул, легко проглотив наглую лесть. – Рисовали эскиз или вообще разметку делали маги, разумеется, – уточнила я, – но чертежи в камне и металле воплощали гномы, я уверена в этом.
– Рисунок вроде того, что у вас на лоскуте кожи? – заинтересованно спросил Дромар. – Да, такое интересно было бы выполнить на каменной плите. Я конечно не разбираюсь в плетении чар, но там такой узор… совершенство линий, доставляющее чисто эстетическое удовольствие.
Я только вздохнула: интересно ему… Даже если это совершенство линий просто вырезать в обыкновенной базальтовой или гранитной плите, мне за такой заказ в жизни не расплатиться.
– Стекло, мастер Дромар, – напомнила я. – Простые гранёные стекляшки. Дерево можно просверлить насквозь, чтобы надёжно закрепить оправу. Металл для оправы годится любой: чары на него накладывать не придётся. Поможете мне найти того, кто возьмётся это сделать?
– Разумеется, молодая госпожа. А вопрос, возможно, не вполне приличный, позволите?
– Какой? – тут же подобралась я.
– Прошу прощения, если задаю вопросы, которые выглядят как попытка выведать профессиональные секреты, – пояснил он, и я, расслабившись, наклонила голову: никаких проблем, спрашивайте. – Кристаллы вроде тех, что вы зачаровали для кладовой господина Росса… они содержат просто заряд магии, я правильно понял? И могут использоваться для подпитки любых зачарованных вещей, не только для охлаждения этой кладовой?
Я кивнула:
– Так. И когда я зачаровывала кристаллы для вашего морозильного ларя, я подумала о том, что удобнее было бы всё-таки нанести руны на его внутреннюю поверхность, чтобы они просто тянули магию из кристаллов-накопителей. А то ведь сменный набор надо где-то хранить так, чтобы он не проморозил всё вокруг.
– Мы собирались держать их в ящике, заполненном пемзой, – вздохнул Дромар. – Она пористая и плохо проводит тепло ли, холод ли. Однако хранить их не пришлось, потому что они понадобились для точно такого же ларя.
– Мне казалось, гномы не любят магию, – заметила я. Подумав про себя, что видимо, кто-то из старших родичей или вообще глав клана наложил лапу на вещи, за которые Дромар заплатил мне серебряными кольцами. Может быть, по меркам гномов серебро и опалы – это ерунда, дешёвка, но сам факт, что пришли на готовенькое и забрали… мне бы это точно не понравилось. Дромару, скорее всего, тоже.
– Мы слишком давно и слишком тесно оказались связаны с дриадами, – сказал он, и невозможно было понять, хорошо это или плохо по его мнению. – А для дриад магия – обыденность, так что пришлось и нам мириться с нею. Так вот, возвращаясь к теме нашей беседы, от которой мы так далеко отклонились: если изготовить светильник из пластинок, расписанных рунными цепочками, а внутрь него поместить кристалл, заряженный… м-м… просто магией, без всяких заклинаний, то такой светильник будет работать, пока не выдохнется заряд в кристалле? Я правильно понял принцип действия подобных чар?
– Ну… – осторожно отозвалась я, чувствуя, что вляпываюсь в очередной патент, как по крайней мере соавтор идеи. – В общем, да.
– Я предлагаю вам запатентовать эту цепочку. – Ага, угадала. – Патент я у вас выкуплю и изготовлю пробную партию таких светильников. Для начала в личное пользование и на подарки. Продажа патента не подпадает под действие вашего Устава? – деловито осведомился Дромар. Я покачала головой, но не успела объяснить, что с патентами на зачарованные вещи всё не так просто, потому что Дромар прибавил, перебив меня: – А за кристаллы к светильникам я могу сделать вам ещё какой-нибудь подарок. Браслеты, например – понадобятся же они вам когда-нибудь.
– Надеюсь, что нет, – буркнула я. Отто так и не сделал ни единой попытки объясниться, и меня это неожиданно сильно задело. Я ведь, в общем, готова была всерьёз подумать над его предложением. Не просто постеснялась сразу послать его к оркам в горы.
Дождь ни к полудню, ни после так и не собрался. Наоборот, резкий, порывистый ветер, кажется, разгонял тучи, обещая к вечеру ясное небо, а к утру – первые заморозки. Выйдя из башни, я застегнула куртку под самое горло, а руки сунула в карманы, обругав себя за то, что забыла перчатки. Заходить за ними мне было лень, и так, с руками в карманах, точно уличный сорванец, я направилась в трактир. Вообще-то, я думала пойти к Людо, но в разгар нашей деловой беседы с Дромаром прибежал мальчишка-посыльный и передал записку от какого-то Лоренцо. Мне пришлось напрячь память, чтобы вспомнить: Лоренцо – это тот маг из нашей гильдии, который уже не то третий, не то четвёртый год сидит в форте у Нижних Бродов, приглядывая за орками. Вернее, за их шаманами. Ну… я даже, кажется, знаю, чего он от меня хочет.
Ещё только потянув на себя трактирную дверь, я услышала безупречно поставленный бархатный баритон, декламирующий слегка нараспев под струнный аккомпанемент:
Это было во Время Оно,
Властелина ждала корона.
Без наследников род остался,
Но среди людей отыскался…
Шкуровёрты нашли двух братьев,
И на каждом печать проклятья.
Жили-были себе как люди,
Кто же знал, что так люто будет?
Поднимались с восходом солнца,
Засыпали в мерцаньи звёздном,
Хлеб растили и песни пели.
Кто же знать мог, кто мог поверить?
Что не люди наполовину,
Что горбом волчьим выгнет спину,
Что глаза вдруг блеснут зелёным,
Что в ночном разбегутся кони.
Лишь людьми жизнь прожить желали,
Но мечте не сбыться – не дали.
Я вошла и повернула голову налево – в ту сторону, откуда слышались мужской голос и надрывный плач маленькой арфы. Там боком к столу, привалившись спиной к стене, привольно расселся, закинув ноги на табурет, носатый тип лет так хорошо за сорок, лысоватый и с заметным даже под бесформенной фуфайкой брюшком. Он кивнул мне вместо приветствия и, не прерывая декламации, подбородком указал на место напротив. Я заломила бровь в иронической гримасе: этот тип что, всерьёз думает, будто я побегу к нему, как собачка на свист? – и двинулась к стойке. Народу в середине дня было немного, всё больше отставные наёмники и девушки из заведения, под которое Фил сдал флигелёк одной бойкой дамочке с манерами актрисы второго плана из захолустного театра. Балладу вся эта публика слушала с интересом, и даже Фил с весьма рассеянным видом быстренько соорудил мне что-то вроде глинтвейна, но только буркнул «Привет», не спросив, как дела. Про шкуровёртов-оборотней ему явно хотелось послушать больше, чем моё «Да как обычно».
Есть спасенье! Им до заката
До часовни добраться надо,
