Текст книги "Отдых и восстановление (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
Я бы, наверное, зябко повела плечами, но беда была в том, что я не чувствовала ничего. Вообще. Только бесконечную пустоту внутри. Клочья душистой пены на завидной ширины плечах, миска медовых пряников на коленях, мои конспекты в Шаковом заплечном мешке – не будет больше всего этого. Ненадолго же я его у Бледной Госпожи выкупила. Видимо, суждено ему было погибнуть не под лавиной, так под обвалом, а срезанных лоскутов моей обмороженной кожи лишь на год или около того и хватило. Если правда, конечно, будто за чью-то жизнь можно заплатить Мораг своей или чужой плотью и кровью. Не знаю. Никогда всерьёз не интересовалась некромантией, только курс вводных лекций прослушала.
– Благодаря вам он прожил лишний год, – сказал Меллер, словно мысли мои подслушал. – Успел вернуться домой, повидаться с родными… Только не вините себя, что вас не было рядом на этот раз. Год жизни – и без того королевский подарок.
– Заморозить камни, летящие со склона, мне точно было бы не под силу, – безразлично согласилась я. – Простите, господин Меллер, мне нужно переодеться к ужину.
Он посмотрел на мои стёганые штаны, в которых я, как пришла, так и села на кровать, хотя в комнате было вовсе не холодно.
– Я вас подожду в холле, – сказал он.
Я через силу усмехнулась.
– Не беспокойтесь, я не наделаю никаких глупостей. Я даже от еды отказываться не стану. Шак – не первая моя потеря, знаете ли. Я ведь наёмница, а до вступления в гильдию служила на границе.
– Знаю, – кивнул Меллер. – Но и одной оставаться вам точно не стоит.
Он не один так считал, и я даже не пыталась отпроситься после ужина. Под невыносимо понимающими взглядами сиры Катрионы и просто жалостливыми – Аларики я всё так же читала вслух занятым шитьём дамам очередной переводной имперский роман, «чтобы не оставаться одной». Меня и спать уложить хотя бы на эту ночь пытались в крепости, но Меллер слишком привычен был к тому, что свободное время его работников – это их личное свободное время; а сире Катрионе я напомнила (каюсь, довольно резко), что я не её вассал и решать, где мне спать и что есть, буду сама. Вот, кстати, ещё одна причина, которую мы с её консортом не записали на листке «Плохо». Нет, сира Катриона – прекрасная женщина, но она упорно рвётся наносить добро и причинять пользу всем, кто не успел сбежать, а меня это бесконечно раздражает. Я ведь наёмница, а не приживалка, чтобы диктовать мне какие-то условия сверх моего контракта. Это маршала и его жену она содержит в обмен на их службу. Мне же просто платят за работу, причём платит даже не сама владетельница Вязов, а её консорт. А это очень важная деталь контракта – кто именно заключил его с нашей гильдией.
Словом, я ушла, только что не разругавшись с сирой Катрионой, но побыть одной мне так и не дали.
– Я думала, у тебя слишком много работы, – заметила я, когда Людо, коротко поздоровавшись, взял меня под руку. Встретились мы на лестнице: не знаю, кто ему сообщил о письме, но Росс шёл за мной, тоже видимо боясь оставлять меня наедине с моими воспоминаниями и переживаниями. Хотя ему точно во все ворота пришлось прорываться с боем. Вернее, с громким стуком (и скорее всего, стучал он не кулаком, а чем-нибудь потяжелее) и не менее громкой руганью, потому что их и летом-то после заката очень неохотно открывают, а уж зимой…
– Работа не кончается никогда, – отмахнулся он. – К тебе или ко мне? Честно говоря, одолевать снова трое ворот не хочется.
– И казармы гораздо ближе Ведьминой Плотины, – кивнула я. На сиру Катриону я всё ещё злилась, но Людо уж точно не был виноват в том, что в нанимательницы мне досталась настолько навязчивая особа.
Метель унялась, погода стояла ясная, новолуние отдало иссиня-чёрное небо на откуп звёздам, и я запрокинула голову к ним.
– В степи верят, что звёзды – это глаза умерших, просто в такой дали две точки сливаются в одну, – проговорила я, придерживаясь за надёжный Россов локоть. – Они следят за потомками, и если те ведут себя недостойно, покойные от стыда бросаются с небес на землю, и тогда мы видим падающие звёзды.
– Если бы это было так, – возразил Людо, – в небе очень быстро не стало бы свободного места. Всё-таки звёзды падают не так часто, как загорались бы с каждой новой смертью. – Он искоса глянул на меня, но меня слово «смерть» не задело, и он прибавил: – Даже если на небо попадают только достойные.
– А ты представь, сколько народу за всю свою жизнь видит какой-нибудь орк-кочевник, – хмыкнула я. – Ты, пройдя в праздничный день по центральным улицам Озёрного, наверняка встречал больше. Но попробуй это объяснить орку-кочевнику, для которого есть его клан, есть три-четыре соседних, есть глупые и слабые короткозубые в большом каменном доме и нескольких поменьше – и всё. Мир кончается за горами на западе и большой рекой на юге. А те, кто приходит оттуда, уж точно никогда не попадут на небо. Оно только для орков, для лучших из них.
– Но звучит красиво, конечно, – задумчиво отозвался Людо. – И должно хоть немного утешать оставшихся: наши близкие смотрят на нас с небес…
Мы замолчали, только снег злобно взвизгивал под нашими ногами. К ночи стало совсем холодно, и я поплотнее запахнула плащ, накинутый поверх платья – одеваться всерьёз я ленилась: долго ли бодрым шагом пройтись от казарм до старой крепости (да, она уже звалась «старой», хотя новая ещё и закончена не была). Я, собственно, для таких переходов вместо сапог надевала суконные ботики, какие сира Катриона с Аларикой носили в крепости в качестве комнатных туфель. Там вообще было… нежарко, особенно по сравнению с казармой. Суконные боты, суконные платья, а поверх тёплых платьев ещё сплошь и рядом меховые безрукавки или вязаные фуфайки – если погода не располагала к прогулкам, я от обеда до ужина отсиживалась именно у себя, в тепле и покое. В одиночестве, которого мне временами остро не хватало.
И в котором меня упорно не желали оставлять. Даже Людо, хотя уж он-то вроде бы всегда меня неплохо понимал.
Ветеран, дежуривший в холле, проводил нас глазами, но ничего не сказал её милости ведьме, что ведёт к себе ночью ухажёра-чужака. Хотя я ждала как минимум ворчания «не положено». Мы с Людо поднялись на командирский третий этаж, я толкнула свою дверь и щёлкнула пальцами, призывая светляка.
– Как ты тут уже обжилась, оказывается, – заметил Людо, озираясь с откровенным любопытством. – Не жалко будет бросать?
– Я стараюсь ни к чему не привязываться. – Я указала ему на вешалки, а сама, сбросив плащ, разожгла горелку (честно купленную у Дромара, а не оставленную «хоть до лета») и заглянула в кувшин на окошке. Воды там было на донышке, потому что я забыла принести свежей, и пришлось мне несколько раз призывать сосульки, чтобы накидать их полный чайник: Людо наверняка замёрз, пока добрался до казармы из Бирюковой усадьбы, стучась по пути в запертые ворота.
– Теперь тебе придётся искать другого напарника?
– Наверное, – равнодушно сказала я. – Или попрошусь в уже сложившуюся команду.
Людо сел, как и Меллер, боком к столу, устало сложив на коленях руки. Ему совершенно точно хотелось спать, но он совершенно точно собирался меня утешать и поддерживать, и я проговорила, скрывая раздражение под тяжким вздохом:
– Людо.
– Да?
– Я не хочу говорить о Шаке.
– А я ни о чём и не спрашиваю, – возразил он. – Я просто хочу быть рядом.
Я промолчала. Я вот очень хотела побыть одна, да только опять целая толпа лучше меня знала, что для меня будет лучше. Но не гнать же человека за пол-лиги морозной зимней ночью только потому, что в одиночестве мне было бы гораздо спокойнее.
Так что мы пили кипрейный чай под принесённые Людо неудавшиеся фигурные кексы – какие-то шестерни, рычаги и вообще непонятные штуковины, заказанные гномами на тот самый их праздник. Неудавшиеся – это чуть пригоревшие, плохо заполнившие формы или с обкрошившейся глазурью… Я сказала, что гномы победнее наверняка купили бы такое за полцены, с руками бы оторвали, но Людо возразил, что репутацию Под Горой ему ещё предстоит зарабатывать и ему совсем не хочется запомниться таким вот убожеством. Я подумала, что мальчишки-рекруты, убираясь утром в комнатах, подерутся за остатки этого убожества, но признала, что Людо прав: самый первый праздник с подобным угощением запомнят куда лучше, чем десяток последующих, так что лучше поставить к нему безупречные… э-э… детали.
Разговоры эти, правду сказать, отвлекали от невесёлых мыслей о Шаке, но я постаралась не засиживаться за столом.
– Давай спать, – сказала я, оставляя и заварку, и миску с недоеденными кексами на столе. – Завтра рано вставать.
– Вас тут рекруты будят?
– Да, сперва стучат в двери с воплем: «Вашмилсть, просыпайтесь!» Если не отзовёшься, без затей вваливаются и трясут за плечо.
– Лишний повод лечь с краю, – проворчал Людо. – Не хочу, чтобы какие-то сопляки тебя лапали.
Может быть, вдов и утешают в постели, не знаю. Может быть. В конце концов, много ли людей вступает в брак не то что по страстной любви, а хотя бы по сердечной склонности? Но лезть с такими вот… утешениями в панталоны к женщине, потерявшей отца или брата, даже названого – это каким уродом надо быть? Людо уродом не был, и мы оба почти что выспались, просто пролежав в обнимку всю ночь. Кстати, лапать ни меня, ни его не пришлось – на клич: «Вашмилсть!» – мы дружно рявкнули: «Да!» Не знаю, что подумал мальчишка, обходивший спальни начальства и услышавший два голоса вместо моего одного. Впрочем, его могли и предупредить о том, что у ведьмы гость из тех, кто остаётся ночевать.
Кошмаров мне, вопреки моим опасливым ожиданиям, никаких не снилось, даже сам Шак не приснился, просто стылая пустота внутри никак не желала заполняться обыденными делами. Я знала, что это пройдёт. Переживётся, как переживается любая потеря. Месяц-другой, потом год, потом… Потом только тяжкий вздох и сказанное к слову: «А вот у меня в молодости был напарник… не напарник даже, а прямо-таки старший брат, мы с ним даже кровь смешали…» Осталось всего-навсего – прожить эти первые полтора-два месяца с душным, тоскливым провалом в сердце. Пытаясь заполнить его чем угодно, любой ерундой. Я прошлась после завтрака по крепости, подпитав магией руны, даже если они совсем того не требовали. Потом Мадлена попросила помочь ей с переводом песенки про девушку, которая несла кувшин с водой, запнулась и разбила его, а теперь плачет, приговаривая, что матушка побьёт её за это. Мадлена одновременно пыталась и перевести заученную песенку, и подобрать к ней аккомпанемент на дядиной лютне, способное и старательное дитя, и мы с нею чуть ли не по слову разобрали немудрёные стишки (дословный перевод, как обычно и бывает, получился корявым и неуклюжим, зато точным).
– Как-то не верится, что побьёт, – сказала Мадлена. – Когда вправду боятся, не так плачут. Её, наверное, парни должны утешать и обещать купить новый? Давайте ещё куплет сочиним про это. А почему кувшин? В вёдрах же воду носить удобнее.
– Не знаю, – созналась я. – Но во всех Серебряных городах, где я бывала, женщины к фонтанам ходили с кувшинами. Такими здоровенными, ведёрными, наверное. Ставили их на плечо и несли домой. Может быть, глины там много, посуду делают самых разных форм и размеров – очень красивую, кстати, и прочную: это надо в самом деле на камни кувшин уронить, чтобы разбился. А вот дерева мало, и оно очень дорогое, потому что строевой лес вообще обычно везут морем с запада.
– А я читала в одной книге про кожаные вёдра. На востоке не делают кожаные?
– Орки-степняки делают и вёдра, и мехи для воды из кожи, но они неудобные, и вода в них пахнет этой кожей. В керамическом кувшине у воды никаких запахов-привкусов нет. А ещё среди тамошних гончаров есть умельцы, у которых в кувшинах вода без всякой магии остаётся холодной. Не знаю, почему. Какой-то хитрый гончарный секрет.
Мадлена помолчала немного, старательно тренькая на лютне. Потом спросила:
– А в магической академии правда можно учиться, даже если ты не чародейка?
– Конечно. Можно алхимии, можно теории магии. А ещё там есть факультативы музыки и стихосложения, потому что заклинания вообще легче читать под какой-нибудь аккомпанемент и к тому же в рифмованном виде.
– Это очень дорого, да?
Я вздохнула:
– Не то слово.
Вообще-то, Меллеру было вполне по силам оплатить год-другой подобного образования для племянницы. Вопрос только в том, зачем оно ей в здешнем-то медвежьем углу? Отпугивать женихов – простых деревенских сеньоров? Тётушка наверняка что-нибудь в этом роде и скажет, а решать ей, ведь глава семьи именно она. Так что вряд ли Мадлене доведётся учиться в Академии. А на нашей стороне Данувия учебных заведений для девушек нет в принципе. Только частным порядком учителей нанимать. Хотя бы тех же увечных или престарелых магов.
– Жалко, – вздохнула Мадлена. – Когда вы рассказываете про Серебряную лигу, так и хочется хоть одним глазком посмотреть, какая она.
– Лет через пять проситесь съездить с надёжным поверенным за специями и сухофруктами, – посоветовала я. – Дорога не опасна, только утомительна очень. Заодно и посмо’трите, хотите ли вы в этой пекарне сидеть целый год.
Она хихикнула над «пекарней», но тут вошла сира Клементина с тетрадками, и Мадлена неохотно отложила лютню. Правописание она не особенно любила, хоть от занятий и не отлынивала. Наверное, ей, как и мне в детстве, занятия эти казались глупыми и ненужными: я тоже много читала и потому просто знала, как надо писать, без всяких правил грамматики. Я их, собственно, до сих пор помню с пятого на десятое, но ошибок почти не делаю, одни глупые описки.
Клементина тем временем начала свой урок, поглядывая на меня с видом: «Я тебе не мешала, вот и ты мне не мешай». Я не собиралась ей мешать и вообще задерживаться на чужом уроке не собиралась, но меня всю последнюю неделю тревожила зеленоватая, гнилостная какая-то дымка, которая… виделась?.. чудилась?.. ощущалась мною вокруг гувернантки. Феликсу, приезжавшему проведать фаворитку младшего бароныша, не понравились отёки, начавшие досаждать Клементине настолько, что ей пришлось носить старушечьи бесформенные чуни вместо щегольских вышитых ботиков. Я же подозревала, что дело вовсе не в слабых почках, вот только об этом не с целителем надо было говорить, а с малефиком. Но разве богобоязненная девица, добродетельная прихожанка подпустит к себе малефика? Она и на Феликса-то с Браном до сих пор поглядывала искоса и, если бы не прямой приказ её покровителя, наверное, считала бы, что молитв и подношений храму вполне достаточно, чтобы благополучно доносить и родить баронского внука. Надо сиру Кристиану сказать, пусть берёт Лоренцо, а для поддержки – ещё и отца Вернона и везёт их сюда. Потому что чует моё сердце, тут не простой сглаз. Тут кто-то всерьёз хочет зла выскочке-горожанке.
А я слишком хорошо знаю, что такое терять близких, и никому подобного не желаю.
========== Глава третья, в которой героиня присутствует на совете – непонятно, зачем ==========
Гномы уехали на свой праздник, все, до последнего подсобника, но печурку в Дромаровом штабе рекруты всё равно топили, чтобы не замерзала вода в трубах. Так что в этом штабе, от лишних глаз и ушей подальше, мы и собрались: Клементина как главное действующее лицо; сыновья барона как её покровитель и его старший брат, а заодно и будущий сюзерен; сира Катриона с консортом как наниматели; Феликс как её целитель; отец Вернон и Лоренцо как те, кому предстояло разбираться, что случилось и что теперь с этим делать; и я, огр знает в качестве кого. В качестве человека, который и заварил эту кашу, видимо.
– Да, – сказал Лоренцо, вытирая платком взмокший лоб и лысину над ним: ему пришлось долго читать заклинания над полумёртвой от ужаса Клементиной, и его это порядком вымотало. Так что Меллер, посмотрев на него, подкинул дров на догорающие угли и поставил на маленькую конфорку полный чайник. – Ритуал. Кривой, корявый, с чужих слов или кое-как прочитанный и через слово понятый, зато от всей души.
Отец Вернон кивнул, подтверждая, и у сира Кристиана глаза потемнели, а в углах рта залегли жёсткие складки.
– Что нужно сделать? – отрывисто спросил он, и я подавила невольную усмешку: «нужно», не «можно» даже? Как для некоторых людей всё просто!
– Пока проклятие не пустило корни всерьёз, – неторопливо и веско проговорил жрец, – его ещё можно снять Очищением. Но вы ведь не просто спасения своему ребёнку и его матери желаете, верно? Очищение смоет всю грязь, но и уничтожит все следы, и найти злоумышленника станет невозможно, не то что доказать его вину. Так что предлагаю воспользоваться моим правом требовать помощи от законопослушных магов и поручить поиск и наказание виновного тому, кто справится с этим гораздо лучше.
Он указал на Лоренцо. Клементина большими круглыми глазами уставилась на служителя Сот, изрекающего настолько богохульные речи, и я, не сдержавшись, фыркнула. Ну да, орден Пути действительно имеет такое право, но вовсе не трубит об этом на каждом углу. Наоборот, скромно помалкивает о том, как часто и по каким поводам обращается за помощью к проклятым колдунам, особенно малефикам. Правда, отец Вернон слегка преувеличивает, говоря о своих правах, потому что приняв сан в Храме, из ордена он неминуемо должен был выйти. Но не будем придираться – зачем ссориться на ровном месте с действительно умным и понимающим человеком?
– И что может сделать законопослушный маг? – так же сухо и отрывисто, как младший брат, спросил сир Генрих, переводя взгляд с отца Вернона на Лоренцо.
– Он может предложить святому отцу не лениться и самому прочесть Эхо, – ответил тот, иронически поглядывая на жреца, который только страдальчески поморщился на такое предложение. Сил на это Эхо у него не хватает, что ли? Непохоже, я по-прежнему ощущала его как довольно сильного мага… ладно, экзорциста. Не хочет тратиться ради сопливой дурочки? Так она, повторюсь, не просто гувернантка сиры Мадлены – она фаворитка баронского сына. Лоренцо тоже смотрел на отца Вернона вопросительно, но тот никак не объяснял своё нежелание заняться очищением сиры Клементины самостоятельно, и Стрега закончил, пожимая плечами: – А ещё законопослушный маг может вернуть проклятие тому, кто его наложил. Чёрные петухи и не рождённые ягнята не нужны, но нужна будет чашка крови сиры Клементины и вашей, сир Кристиан.
– Поровну? – хмуро спросил тот, глядя на бледную и отёкшую фаворитку.
– Нет, в любой пропорции. Одному достаточно сцедить несколько капель, тогда всё остальное должен будет дать второй.
Бароныши враз кивнули с совершенно одинаковым выражением лиц. Вопрос, кто отдаст пять-шесть капель, а кто полпинты, перед ними вообще не вставал, как я понимаю.
– А ещё потребуется, – прибавил Лоренцо, вытирая уже не лицо, а толстую шею под воротом фуфайки мокрым скомканным платком, – письменное обязательство отца Вернона подтвердить в случае нужды, что очистительный ритуал был проведён с его ведома и под его ответственность. С вашей подписью тоже, сир Генрих.
Теперь на вполне понятное и законное, на мой взгляд, условие одновременно кивнули и жрец, и будущий барон Волчьей Пущи.
– Провести обряд, полагаю, лучше будет в моей часовне, – сказал отец Вернон. – Трижды Мудрейшая терпима к средствам, предпринятым ради благой цели, а послушников я отошлю под каким-нибудь предлогом, чтобы не болтали о том, чего не понимают.
– Что ещё? – всё так же сухо и холодно спросил сир Генрих, и я подумала, что его это происшествие задело даже сильнее, чем сира Кристиана. Тот больше тревожился, чем злился, а вот сир Генрих, как мне казалось, пребывал в тихом бешенстве: кто-то из его людей покусился на его будущего племянника и женщину его брата!
– Пока всё, – Лоренцо расстелил платок по горячей трубе и сел полубоком к длинному столу, с которого Дромар, уезжая, убрал всё, включая письменный прибор. То ли не доверял верзилам, то ли освобождал помещение, раз уж сам им не пользовался, так что сидели мы за совершенно пустым столом.
– А ты точно хочешь славы разрушителя страшных проклятий? – с невесёлым смешком спросил Стрегу Каттен. – Может быть, сире Клементине лучше объявить своим спасителем отца Вернона? А то ведь знаешь, как это бывает: пойдут разговоры, что ворон-де ворону глаз не выклюет и если снял, значит, в сговоре был с тем, кто проклял, а денежки пополам.
– Или вообще сперва сам заколдовал, а потом сам и спас от своего же колдовства, чтобы денежки содрать, – кривенько ухмыльнулся Лоренцо. – Кстати, о денежках… – сир Генрих заметно напрягся, но Стрега только махнул рукой: – у вас, сир, таких денег всё равно нет. Освобождение от налогов на пять лет. Годится?
– После осмотра сиры Клементины у Каттена, – возразил тот.
Лоренцо издал какой-то пренебрежительный звук вроде «пф-ф», а я влезла в разговор, чтобы объяснить нахмурившимся баронским сыновьям очевидную же вещь: снятое проклятие отнюдь не означает мгновенного исцеления. Оно означает только, что лечению отныне ничто не будет мешать. А слишком быстро сгонять отёки любой природы, кстати, может быть опасно, и Феликс это знает гораздо лучше, чем я.
– Так и есть, – согласился Каттен, потому что сир Генрих требовательно уставился на него. – Но я бы скорее сиру Веронику попросил присмотреть недельку за сирой Клементиной. – Он повернулся ко мне и спросил: – Присмотришь после ритуала? Раз уж ты так хорошо чуешь любую магию, даже корявую деревенскую. А то с этими неграмотными ведьмами то и дело нарываешься на сюрпризы.
– Это да, – всё так же криво усмехаясь, подтвердил Лоренцо. – Нас-то учили, – обратился он к сиру Генриху с пояснениями, – и мы знаем, как надо и как ни в коем случае нельзя. А всякие неучи сплошь и рядом такое творят… именно потому, что понятия не имеют, что это невозможно.
Тот кивнул с коротким нервным смешком, явно что-то своё, к магии не относящееся, имея в виду.
– Но ведь у нас тут нет ведьм, – неожиданно подала голос молчавшая до сих пор сира Катриона. – Только травницы. Разве они такое умеют? Сира Вероника вроде говорила, что дриады и эльфы к тёмной ворожбе вовсе не способны, не их это магия, а у нас кого из травниц ни возьми, у всех дриады в роду отметились.
– Чтобы провести подобный ритуал, не надо иметь магических сил вообще, – вздохнул отец Вернон. – Только искреннее желание причинить вред. Это мог сделать кто угодно – женщина, мужчина, человек, дриадский полукровка…
Я машинально кивнула, подумав, что наверняка это всё-таки была женщина. Какая-нибудь страдающая от безответной любви бесприданница-перестарок из младших дочерей или деревенская красотка, оскорблённая тем, что её променяли на тщедушную горожанку, вполне могла натворить дел из ревности и обиды.
Чайник тем временем закипел. Меллер встал, достал из подвесного шкафчика, притулившегося между петлями горячей трубы, заварочник, расписную жестянку, кружки и миску с уже знакомыми мне сдобными шестернями и рычагами (гномы с откровенным пренебрежением отнеслись к бисквитам и эклерам, зато весьма одобрили тесто песочное или хотя бы поставленное на цельном молоке). А пока он возился с завариванием чая, Лоренцо придвинул к себе миску и, не дожидаясь чая, взял розовую загогулину очень странной формы. Левую ладонь он раскрыл у груди, чтобы крошки и обломки глазури не сыпались ему на колени, и сира Катриона, неодобрительно морщась, подала ему какую-то приличного вида тряпочку, – свой платок, наверное, – чтобы постелил вместо салфетки. Лоренцо равнодушно поблагодарил. Ясное дело, на одобрение или неодобрение вязовской сеньоры плевать он хотел с высоты вершин Долгого хребта: невооружённым глазом было видно, насколько сильно он потратился. Чего уж там такого наворотила завистливая мерзавка, если неслабый и опытный маг так выложился? Нечаянно (то есть, намеренно, конечно, но вряд ли понимая, что именно она делает) вызвала какую-то тварь из Бездны? Подпитала для начала своими – а скорее, чужими, петуха какого-нибудь или кролика – жизненными силами, а потом натравила на Клементину? «Потом спрошу, – решила я. – Без свидетелей».
– А чего хотите вы, сира Вероника? – спросил сир Генрих.
– В смысле? – не поняла я.
– За то, что вовремя заметили наложенное на сиру Клементину проклятие и не поленились настоять на помощи отца Вернона и господина Стреги?
Я изумлённо глянула на будущего барона: он это серьёзно? Больше похоже было на мелкую провокацию, и я озадаченно уточнила:
– За записку, которую даже не я доставила в замок?
– За помощь девушке, которую не сильно любите, – буркнула сира Катриона. Ей не нравилась моя и Меллера привычка есть не вовремя и в неположенном месте, но сир Генрих не только не сделал замечания Лоренцо, но и сам потянулся к миске с гномьими праздничными кексами, а его примеру последовали все остальные. Не могла же какая-то вязовская сеньора указывать наследнику барона, что, где и когда тому есть-пить. Так что её консорт налил чаю всем желающим, а для не желающих достал едва начатую бутылку вина. Распоряжался он словно у себя в кабинете, но когда Дромар вернётся, наверняка Меллеру придётся как-то компенсировать выпитое и съеденное.
– О, – с интересом сказал отец Вернон, взяв «гайку», покрытую толстым слоем цветной глазури, – какое у гномов чувство юмора однако… Ставить такое на стол? – Я подумала, что формы для подобной выпечки будут, видимо, валяться у Людо до следующего гномьего праздника, потому что наверняка эти странного вида кексы готовятся раз в год, как у людей «жаворонки» к Весеннему равноденствию. А отец Вернон отломил краешек, сунул его в рот и одобрительно кивнул своим ощущениям: – Превосходно. У вашего фаворита, сир Генрих, несомненный талант.
– И нездоровая страсть к упрямым стервам, – буркнул сир Генрих. Он покосился на меня и неохотно прибавил: – Прошу прощения, сира Вероника.
– За что? – я пожала плечами. – Стерва есть стерва, не поспоришь. Как любая магесса. Как любая женщина, вернее, которая и сама по себе чего-то стоит, не надеясь на мужчин.
– А скажите, сира Вероника, – перебил меня отец Вернон, – как это вас орден проглядел? У вас же такая полезная для паладинов способность – видеть любую магию.
– Дед хотел отдать меня в рекруты, – морщась, ответила я, – раз уж в целители я не годилась категорически. Но для экзорциста мне не хватало сил магических, а для девы-паладина – просто сил. – Так что, к счастью для меня, особы к воинской дисциплине совершенно не расположенной, не получилось у деда избавиться от меня пристойным образом. Пришлось откупаться от на хрен ему не нужной внучки.
– Лучше скажи, как ты с твоей болезненной чувствительностью к чужой магии училась в академии, где этих магов сотни? – с хриплым смешком заметил слегка оживший от горячего и сладкого Лоренцо.
– А вы в дубильных или красильных цехах не бывали? – самым светским тоном поинтересовалась я. – Настоящих цехах, не у сельского скорняка? Когда только входишь в цех, горло перехватывает, глаза слезятся, виски ломит, и кажется, что если ты сделаешь ещё один вдох, то умрёшь на месте. А через четверть часа уже и запаха особо не замечаешь. Вернее, тебе просто отбивает обоняние.
Он хмыкнул и покрутил головой, но Меллер задумчиво спросил его, не давая пройтись по моим магическим талантам:
– Господин Стрега, а меня вот очень беспокоит, откуда вообще хоть какие-то детали ритуала могли стать известны обывателю, неважно, мужчине или женщине. Допустим, я желаю зла конкуренту и хочу сделать ему гадость всерьёз. Допустим, единственный настоящий тёмный маг мне не по карману, а травницы есть травницы – они лечат, а не проклинают. Где я возьму какое угодно размытое описание ритуала?
– А вы зря так хорошо думаете думаете о травницах, Гилберт, – фыркнул Каттен. – Они много чего знают и умеют, и гильдейской клятвой при этом не связаны. Это я могу максимум парализовать того, кто не угрожает мне напрямую. Бабушка Рута, к примеру, ничем в своих действиях не ограничена, кроме совести.
– Вот проведёт господин Стрега этот ритуал на крови, – мрачно сказал сир Генрих, – узнаем, кто всё это затеял, тогда и полюбопытствуем, где, как и что. А пока… какой смысл гадать?
– Смысл в том, – возразил Меллер, – что целью проклятия могла быть вовсе не сира Клементина.
– А кто? – удивился сир Кристиан. – Я? Или мой ребёнок? Признанный бастард?
Меллер только головой покачал.
– Простите, – с некоторым усилием сказал он. – Паранойя, не иначе. Привык к грызне в нашей гильдии, вот и тащу сюда гильдейские привычки и подозрения. Отец Вернон, вам ведь вот-вот должны прислать помощника? А матушке Саманте через год-другой, от силы через три, придётся уходить на покой?
Сыновья барона и сира Катриона озадаченно посмотрели на обоих, но отец Вернон непроницаемо улыбнулся и сделал неопределённый жест. Если я правильно поняла намёк своего нанимателя, тот предлагал жрецу подумать над тем, кто занял бы место старшей жрицы, если бы Елена Ферр не построила часовню и его не прислали сюда. Где он и стал главным кандидатом в преемники матери Саманте, ясное дело – опытный и сильный экзорцист и просто мужчина. Единственный покамест в местном гадючнике, потому что здешние младшие сыновья и племянники легко находили себе дело без всякого Храма, а в послушницы шли почти исключительно дочери и племянницы.
Я перевела взгляд на Клементину, сгорбившуюся над кружкой. Сир Кристиан настойчиво совал ей куски кекса, отламывая их понемногу. Она не отказывалась, но ела с откровенной неохотой, с отвращением почти. Мужчины, да и сира Катриона тоже, поглядывали на неё с жалостью, только у Меллера к жалости этой заметно примешивалось раздражение. Кажется, не любил он девиц в беде. Кажется, упрямые стервы нравились ему больше. Помнится, Аларика говорила, что раньше его фавориткой была довольно известная поэтесса, а теперь его колечко с мельничными крыльями носит молодой, но многообещающий актёр. То есть, интересны моему нанимателю состоявшиеся люди, привыкшие добиваться своего. Понятно, что напоказ страдающая девица симпатии у него не вызывала. У меня – тоже, но я ещё и не испытывала к ней обычной мужской снисходительности, заставляющей упускать кое-что важное из виду.
– Сир Генрих, – сказала я, – вы не хотите потребовать с сиры Клементины клятвы молчать о том, что уже было и ещё будет сделано для того, чтобы снять с неё проклятие? Когда люди начинают судить о вещах, в которых не разбираются, они обычно несут такую дичь, что слушать тошно. Вам нужны слухи о том, что то ли отец Вернон был изгнан из ордена за излишний интерес к тёмной магии, то ли Лоренцо заколдовал и вас, и даже его? И вообще, он упырь, которому нужна свежая кровь, особенно кровь членов старой благородной семьи?
