Текст книги "Отдых и восстановление (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Мой первый жених меня очень любил.

Ла́рила ла́рила ли́ла,

Но только огромный и страшный он был,

И я его не любила.

Во втором куплете следовало бы спеть «Из-Под Горы», и я бы даже рифму без большого труда подобрала. Но на празднике было слишком много гномов, и я не хотела проблем ни себе, ни нанимателю, поэтому пропела:

Второй мой жених вышел из-под Холмов.

Ла́рила ла́рила ли́ла,

И был он красив, только стар и суров,

И я его не любила.

Делать намёки на Людо Росса с «пирожными вдоволь кормил» мне тоже не хотелось. Пришлось и тут менять слова:

А третий серёжки и кольца дарил,

Ла́рила ла́рила ли́ла.

И был он и нежен, и сладок, и мил,

Но я его не любила.

Девушки, сообразив, что к чему, дружно подхватили это «Я его не любила». Я одобрительно наклонила голову и продолжила:

Потом меня сватал богатый барон.

Ла́рила ла́рила ли́ла,

Он денег сулил мне, и замок, и трон,

Но я его не любила.

Прекрасная дама звала меня жить,

Ла́рила ла́рила ли́ла,

Но как же детишек нам с ней заводить?

И я её не любила.

Шестой мой жених… сколько можно считать?

Дальше уже не считаю,

Придётся девицей всю жизнь прогулять,

О собственной башне мечтая.

О каменной башне в чащобе лесной,

Где свежесть морозная всюду,

Там книги и звёзды, и тишь да покой,

Вот где я счастлива буду.*

И всё было бы прекрасно, если бы огры не приволокли подвыпившую Ренату. Она отобрала у Меллера лютню и пропела, ухмыляясь мне в лицо:

Сижу в этой башне теперь у окна,

Лари’ла лари’ла налей-ка.

Ах, где бы найти мне в мужья колдуна,

Чтоб муж был под стать чародей… Ай!

Это она взвизгнула от неожиданности, нелепо взмахнув руками и чуть не грохнувшись, потому что под каблуком, которым она лихо притопывала, по моему щелчку возник кружок безупречно гладкого льда. Маленький, с блюдечко – как раз ей наступить. Или кто-то думал, будто я молча стану слушать насмешки остроухой стервы? На её счастье, Хрорри увязался за своей подружкой и успел подхватить её. Совершенно непочтительно, за шкирку, как котёнка. Ну, то есть, за воротник, конечно, но вид у наёмника был такой, что на ум приходило именно «за шкирку».

А я встала и махнула рукой, чтобы подчистить хвосты, смазывая магический след моей мелкой пакости и пряча одну наколдованную ледышку под другими такими же. Сперва в темнеющее небо взвился целый рой голубых и фиолетовых светляков, потом взлетели веером мелкие льдинки. Свет магических огоньков и уходящего за окоём солнца красиво дробился в острых ледяных гранях, и народ дружно выдохнул в восхищении. Правда, тут же заворчал, а кое-кто и возмущённо заорал, когда вся эта красота посыпалась кому на голову, а кому за шиворот. Я поспешно извинилась и вместо Ледяных шипов подвесила на сажень-полторы выше голов сельчан и наёмников снежную вуаль Малого бурана. Потом, хрустя осыпавшимися ледышками, сделала несколько шагов от стола и добавила ещё огней, потому что сквозь снеговую завесу светить они стали довольно тускло.

– Эй, – возмутилась Рената, – и что это было?

Лютню она вернула Меллеру и стояла, стряхивая со своей гривы подтаивающие льдинки.

– М-м… Праздничная иллюминация? – с невинным видом предположила я. Мои поклонницы сгрудились у меня за спиной и с боков, и Берта Беда уже азартно упирала руки в бока, готовая вступиться за меня, очевидно. Вот уж в чём я совершенно не нуждалась. – Или вы спрашиваете, на чём вы поскользнулись? На пятой кружке эля, я думаю.

Рената сощурила зелёные глазищи.

– Так, да? – с угрозой проговорила она. – Не зарывайся, девочка. Я ведь тоже кое-что умею.

– Да уж, – ядовито откликнулась я. – Сводничать вас тут неплохо научили.

– Да если тебя, дуру, ни с кем не сводить, так и будешь куковать у окна!

– Как вы, что ли? – Она только снисходительно улыбнулась, скосив глаза на своего приятеля, а я, изображая негодование, рявкнула: – А за дуру… поединок! Магический.

На дворе стало тихо-тихо, даже дети перестали визжать и вопить. Шутка ли – две ведьмы поссорились. Что-то теперь будет? Я в действительности вовсе не злилась, ясное дело. Наоборот, Рената мне преподнесла роскошную возможность заткнуть разом целую толпу доброхотов. Я поискала взглядом нужного мне человека, отвесила ему церемонный поклон на восточный манер и проговорила:

– Высокочтимый…

– Почтенный, – поправил меня ничуть не удивившийся Беркут.

Я снова поклонилась, признавая ошибку.

– Почтенный, окажите мне честь стать моим распорядителем. Магический поединок до невозможности одной из сторон продолжать его. Ничего смертельного, ничего калечащего, никакого оружия – только магия и только не причиняющая непоправимого вреда.

– Сира Вероника! – возмутилась сира Катриона. – Не портите людям праздник!

Как по мне, люди с восторгом поглазели бы на поединок двух ведьм. Но я, разумеется, возразила:

– Какой испорченный праздник, что вы, сира? Госпожа Винтерхорст должна для начала найти распорядителя и прислать его к почтенному Беркуту, чтобы они договорились об условиях, и потом-потом-потом только мы с нею решим, кто из нас дура, а кто сводница. Госпожа Винтерхорст, за вами, как за вызванной стороной, выбор места и времени.

Рената какое-то время молчала, только в глазах полыхали огни моих светляков, кружившихся в вихре Малого бурана. Она даже протрезвела как будто.

– Я сообщу позже, – сказала она до мурашек спокойным голосом. – Когда договорюсь со своим распорядителем.

***

Гномов мы попросили отойти подальше, а лучше вообще спокойно заняться своими делами. Сейчас же! Целая толпа встала в отдалении, поднявшись к верхнему ряду складов, чтобы лучше видеть с возвышенности. А весьма поближе стояли: вязовская сеньора с консортом; сир Матиас, явившийся, очевидно, поддержать бывшую напарницу, и для той же поддержки увязавшийся за ним Хрорри; приехавший в качестве распорядителя Ренаты Феликс Каттен; Бран, прибывший вместе с наставником, надо думать, уже как целитель (а то мало ли что); сир Генрих – его же земли и его люди-нелюди; Аларика с супругом – куда ж без неё; отец Вернон – проследить, как бы мы тут чего не наворотили в горячке схватки; Дромар с кузеном – эти, я думаю, из чистого бескорыстного любопытства; Отто – чтобы поддержать уже меня; Людо – за тем же самым (и оба друг на друга поглядывали неласково, но помалкивали); ну и Беркут с Каракалом, ясное дело, распорядитель и его брат-напарник. Хорошо, что двор новой крепости был и просторным, и полностью каменным, не боящимся стихийных заклинаний. И хорошо, что небо хмурилось, но дождь пока не начинался: молниями по лужам – это, скажу я вам, очень, очень печально для противницы грозового мага.

Мы с Ренатой встали друг против друга, и Каттен по очереди подошёл к нам с двумя мисками, в которые мы послушно покидали все свои амулеты и накопители. Беркут проверил каждую из нас на припрятанные артефакты – просто для порядка, разумеется, а Феликс, глядя на обеих, как на капризных шестилеток, очень терпеливо и ласково проговорил:

– Последняя возможность помириться, дамы. Рената? Вероника?

Мы враз одинаково помотали головами, он с тяжким вздохом отступил, коротко переглянулся с Беркутом, и они вдвоём подняли Щит, накрывая им, как колпаком, всю любопытствующую компанию. Отто присоединился, отец Вернон, чуть помешкав – тоже, и Щит аж пошёл, словно гигантский мыльный пузырь, светящимися разводами от вложенной в него дури… то есть, прошу прощения, силы, конечно. Словно мы насмерть биться собрались, а не просто показать вон той идиотке, кто тут настоящий маг, а кто так, погулять вышел.

Винтерхорст, ясное дело, запустила в меня молнией: они, как ни крути, намного быстрее и Огненных стрел, и Ледяных шипов. Слабенькой молнией, исключительно для вразумления зарвавшейся соплячки. Я с заметным трудом увернулась. За обедом я ничего, кроме пастилы, не ела, так что меня слегка подташнивало от сладкого, зато практически пустой желудок не мешал мне метаться по брусчатке, уклоняясь от чужих заклинаний. Вид у гонявшей меня Ренаты был злорадно-снисходительный, и она особо не усердствовала. А я, кинувшая на неё в самом начале схватки слабенькое проклятие, тянула время как могла, потому что Трясина – отличная штука, но очень уж муторная в плетении и неторопливая в активации. Я даже схлопотала молнией три или четыре раза то рикошетом, то краешком, каждый раз придушенно подвывая от боли, но наконец зеленоватая сфера окружила мою побитую тушку и я выдохнула: всё. Теперь остаётся только стоять и ждать, когда моя противница сполна оценит мой не сразу ею замеченный подарочек.

Ага, вот уже потёрла правым локтем левое запястье. Пока что рассеянно, не отвлекаясь от попыток достать меня сквозь магическую защиту. Ну-ну, старайся-старайся, дорогуша, это не просто Щит, это Трясина. Отличная вещь, рекомендую: чем больше противник вложит магических сил в своё заклинание, тем основательнее подпитает сферу – она просто поглотит его, как… ну да, именно как трясина. Впрочем, она любую магию так жрёт, включая заклинания того, кто находится внутри, так что под защитой Трясины невозможно даже подлечиться по мелочи. Словом, я стояла внутри сферы, рассеянно отряхиваясь, а Рената, злясь всё сильнее, лупила молниями уже всерьёз. Однако молнии вязли в защите, попутно укрепляя её, а Рената всё чаще и всё сильнее тёрла то одну руку, то другую, забираясь уже под расстёгнутые манжеты, и кажется, в ход пошли не подушечки пальцев, а ногти. Ничего, не смертельно. Царапины ей Феликс залечит без труда, а снять проклятие я вообще могу одним щелчком. Говорю же, слабенькое оно совсем, только не в меру любопытных трактирных служанок отучать шарить по чужим баулам.

Магом Рената Винтерхорст была, что ни говори, очень сильным и опытным. Даже страдая от нестерпимого зуда, она продолжала какое-то время швырять в меня молниями. Но, в общем, ей уже всё стало ясно: я-то могла хоть до ночи стоять внутри сферы, не тратя ни малейших усилий на её поддержание, а вот она уже в кровь разодрала себе обе руки до локтей. Меж тем проклятие чесотки ползло всё выше и выше, и чем дольше Рената упрямилась, тем всё бо’льшая часть её тела зудела совершенно нестерпимо.

– Ладно, – буркнула она, остановившись и яростно расчёсывая запястья. – Сдаюсь.

– А разве так честно? – неуверенно подала голос Аларика. – Я думала, сира Вероника попробует сударыню Винтерхорст заморозить.

– Честно, честно, – проворчал Каттен. – О цвете магии никто не договаривался, а магия тёмная – такая же магия, как стихийная. Делай выводы, Колючка.

Он подошёл было к ней, намереваясь подлечить ей руки, но Беркут холодно и резко произнёс:

– Не торопитесь, уважаемый. Я ещё не слышал от госпожи Винтерхорст положенных клятв.

Рената страдальчески покривилась и откровенно через силу проговорила:

– Я, Рената Винтерхорст, прозванная в своей гильдии Колючкой, – тут она поморщилась – кажется, не любила она своё прозвище, – магией своей клянусь никогда более не вмешиваться в дела сиры Вероники из Засолья, прозванной Зимой. Я сказала.

– Я услышала, – кивнула я и отменила оба заклинания.

Ого, а неплохо так Рената мой резерв подпитала: я постаралась сколько получится ухватить рассеявшуюся магию, не пропадать же добру. В «честном» бою стихия на стихию я бы против Винтерхорст и минуты не продержалась. Нет, всё же хорошо, что к моему стихийному дару основательно примешался ещё и тёмный. «Чистый» стихийник Трясину может и не потянуть – не его школа, а вот я – легко.

Феликс взялся наконец лечить борозды от ногтей на руках Ренаты, а отец Вернон разумеется почуявший зловредное колдовство, прошёлся по всей компании Очищением. Нам с Ренатой тоже перепало, и вот тут-то стихийники находятся в куда лучшем положении, чем мы, бедные малефики. Стихийным магам все эти экзорцистские штучки только не дают колдовать, целители наверняка вообще не чувствуют ничего: слишком схожие векторы силовых потоков, сплошной Свет, попросту говоря. А вот мой триумф был изрядно подпорчен ощущением, будто я свалилась с лошади, но застряла ногой в стремени и тупая скотина тащит меня по песку и грязи, а я ничего не могу с этим поделать, только ждать, когда всё закончится. Кажется, отец Вернон хотел щёлкнуть по носу одну победительницу магического поединка, чтобы не зарывалась. Других причин накладывать Очищение на ту, которой доставалось исключительно стихийными заклинаниями, я не видела.

– Я так понимаю, – сказал сир Генрих, разглядывая меня с каким-то непонятным выражением, – совет не лезть не в своё дело был дан не только сударыне Винтерхорст. А, сира Вероника? Ко всем относится?

– Ко всем, – подтвердила я. – Другое дело, что никого больше я не смогу таким же способом отучить вмешиваться в мою личную жизнь. Теперь даже если кто-то из обозников привезёт в Волчью Пущу обыкновенную, совершенно не магическую чесотку, я сразу же окажусь под подозрением. Так, отец Вернон?

Тот чуть повёл плечом.

– У меня нет, но про матушку Саманту того же сказать не могу. Стоило ли оно того, сира Вероника?

Я фыркнула.

– Кухарку, обвинившую меня в намерении сквасить хозяйские сливки, я приморозила к полу, вы разве не слышали? Какие ещё у меня найдутся таланты, если я заставила другую ведьму руки себе в кровь расцарапать? Надеюсь, желающих выдать меня замуж в баронстве заметно поубавится после такого.

Я коротко глянула на сиру Катриону, но та только вздохнула, явно оставшись при своём мнении. Отто нахмурился, и даже Людо головой покачал неодобрительно. Хотя вроде бы только что недовольно зыркал на того, кого мне половина баронства с моей же подачи прочила в консорты. Не хотел мешать моему семейному счастью, но считал, что я промахнулась с кандидатом в мужья? Ну, не Брана же мне выбирать. В мою смесь Стихий и Тьмы оставалось только Света добавить, чтобы дети вообще потом не смогли определиться с магической школой.

Комментарий к Глава шестая, в которой героиня подаёт новые поводы для сплетен

* Стихи автора Табакера (слова, как Вероника и предупреждала, немного изменены)

========== Глава седьмая, в которой героиня гуляет под дождём ==========

Я нравом легка и лицом неплоха,

Ларила, ларила, лила.

Ах, где бы ещё мне найти жениха,

Которого б я полюбила.

Аларика прилежно скрипела пером, записывая настоящий первый куплет. Я рассеянно наигрывала мелодию этой песенки, медленно и преувеличенно чётко повторяя строчки. Ну, если Аларика будет продолжать писать в том же темпе, нам этого диктанта хватит на весь вечер.

Вообще, настроение у меня было так себе. Хотелось завалиться в постель в обнимку с котом и то ли поплакать немножко, – так, ни о чём, – то ли почитать что-нибудь чистое и светлое: о настоящей дружбе, о готовности быть рядом, о поддержке и заботе… О том, словом, чего мне всю жизнь катастрофически не хватало. Ещё очень хотелось пойти к Людо и пожаловаться ему на за… задравших меня любителей устраивать чужую судьбу по собственному усмотрению. Но у Людо нынче ночевал его милость наследник баронства, а чтобы завалиться в свою постель, до неё сначала следовало дойти – сперва до ворот новой крепости, а потом ещё через половину двора и по лестнице на третий этаж.

И вообще, меня пока что никто не отпускал: сира Катриона вышивала цветным шёлком что-то большое и помпезное, и ей требовалось для этого музыкальное сопровождение. Как это она позволила Аларике записывать песенку вместо того, чтобы шить для мужа и сына рубашки? Ладно, ладно, песенка «Я его не любила» ей самой понравилась. Она даже потребовала, чтобы Аларика записала именно тот последний куплет, в котором девица сбегает из дому – только не с разбойником, а с наёмником, которого она наконец-таки полюбила. А «Острижена ныне моя голова, ларила, ларила, лила…» не понравилось никому, даже примерной прихожанке сире Клементине. Впрочем, Клементина окончательно произвела меня в злобные ведьмы и поглядывала уже откровенно неприязненно. До этого, оказывается, она ко мне относилась вполне терпимо. Ещё и над этим поплакать, что ли?

Я сдержанно фыркнула и взялась заново настраивать мандолину, чтобы сыграть без медиатора. Ещё бы подпустить в мелодию тягучих восточных ноток, но чего не умею, того не умею. Всегда восхищалась чужим умением изменить мотив, стилизуя его под что-то другое, но при этом оставляя узнаваемым. У Меллера, наверное, получилось бы, только ему не до песенок. Он, собственно, отдыхал единственный вечер – на празднике Равноденствия, а теперь опять то подводил итоги лета, то подолгу говорил о чём-то с Дромаром и Эмметом. Но сначала обязательно сам укладывал детей спать, никакие дела не могли заставить его изменить этому ритуалу. Что бы об этом ни думали и как бы ни демонстрировали своё отношение к его «женскому» поведению подрядчик и маршал.

– Уф-ф, – сказала Аларика, несколько раз сжав-разжав пальцы, – всё… Сира Вероника, как вы по полдня пишете и пишете? У меня просто руку сводит. А письма сиру Клавдию – это вообще сплошное наказание, я их по нескольку дней пишу.

– Я вам ужасную вещь скажу, сира Аларика: в академии нам приходилось записывать за преподавателями, которым было совершенно наплевать, успеваем мы за ними или нет.

Ужаснулась, представив себе такой кошмар, кажется, даже Клементина, вообще-то умеющая писать довольно быстро и при этом красиво. Аккуратно так, ровненько и, главное, очень грамотно. Полагаю, Меллер именно этим руководствовался, приглашая её гувернанткой для племянницы.

– Вот Мадлена ещё немного подрастёт, – вздохнула сира Катриона, – и пусть ведёт всю переписку. У неё уже сейчас получается лучше, чем у меня.

Мы болтали ещё о какой-то ерунде, но мне чудилось напряжение, разлившееся по гостиной, как чернила по столу. Кажется, напугала я и нанимательницу, и её помощницу своей подлой и жестокой расправой над почтенной пожилой женщиной, которая всего-навсего пропела мне глупую песенку да публично назвала дурой. Однако мне совершенно не хотелось уверять сиру Катриону, что как бы я ни злилась на неё временами, контракт не позволит мне хотя бы в малости ей навредить: и только воздух попусту сотрясать своими заверениями, и… ну да, гнусненькая это мыслишка, ясное дело, но может быть, сире Катрионе полезно меня немножко побояться? А то прямо не верится, что её семью шаманское проклятие чуть не извело начисто. Во всяком случае никаких выводов вязовская сеньора из истории с проклятием для себя не сделала. Включая самый очевидный: не злите, мать вашу, колдунов! Плохо будет.

В общем, я кое-как дождалась разрешения сиры Катрионы идти спать и охотно приняла предложение мастера Дромара проводить меня до казармы (сир Эммет решил в кои-то веки почтить спальню супруги своим присутствием).

Тучи, которые весь день толклись над Вязами и окрестностями, разродились наконец настоящим осенним дождём – мелким, въедливым и очень холодным. Мой уже очень не новый плащ из «рыбьей кожи» кое-где начал протекать, и я с досадой подумала, что предстоят мне новые траты, а проценты на долг капают да капают. Попросить Меллера, что ли, к Белой Дороге выдать мне уже отработанную часть вознаграждения? Ему всё равно, а я выгадаю хоть десяток-другой марок.

– Вы очень убедительно продемонстрировали, насколько вас раздражает вмешательство в ваши дела, молодая госпожа, – заговорил вдруг Дромар, – но позволено ли мне будет задать вам личный вопрос?

Я вздохнула, но с откровенной неохотой ответила-таки, что да, дозволено.

– Насколько обоснованы слухи о вашем возможном бракосочетании с господином Отто?

– Ключевое слово – «возможное», мастер Дромар. – Я прикинула, о чём стоит говорить, а о чём нет, и решила не оставлять недомолвок, от которых проблем может быть больше, чем спокойствия. – Я совершенно не стремлюсь к семейной жизни, но детей иметь мне всё-таки хочется, а Отто предлагает мне возможность завести ребёнка сейчас, пока я ещё молода, а не через десять лет.

– Разумно, – одобрил он. – Могу только поддержать вас в этом желании. Хотя ваш брак, разумеется, создаст мне определённые сложности.

– Сложности? – не поняла я.

Он помолчал, а в шелестящей дождём и мерцающей от «ведьминого огня» полутьме я не могла разглядеть, что там за гримасы прячутся под роскошной гномской бородой.

– Наш Дом издавна ведёт дела с дриадами, – проговорил Дромар наконец. – Ради строевого леса, мяса и мехов наши предки когда-то отступили от закона, которого придерживается большинство других Домов: женщины не могут быть ни торговыми партнёрами, ни союзниками в войне. Впрочем, Ильфердин и Халнат тоже в своё время пошли против традиций, принимая вклады от женщин и выдавая деньги женщинам, а не их отцам, братьям или мужьям. На нас однако даже они косятся как на отступников. Но мы ведём дела с дриадами вынужденно, как вы сами конечно понимаете, просто потому, что у них нет мужчин. И я рискнул заключить с вами, человеческой женщиной, несколько сделок (пусть и не оформленных официально) опять-таки потому, что ни отца, ни мужа, ни брата здесь у вас нет. Но, – он воздел короткий палец, – как только муж у вас появится, молодая госпожа, я вынужден буду любые сделки заключать именно с ним. Даже прекрасно зная, что всю работу выполните вы. Это определённо не понравится вам и доставит лишние хлопоты мне. Простите за откровенность.

– Да не за что, – озадаченно отозвалась я. – А понятия «консорт» у гномов, как я понимаю, не существует в принципе?

– Именно так, госпожа.

Какое-то время мы молча шли к уже навешенным, но пока распахнутым настежь воротам новой крепости. В правой привратной башне горели огоньки в окнах: кое-кто из гномов на время строительства обосновался там. А у Дромара имелся теперь настоящий кабинет в левой. Не знаю, для кого там было приготовлено помещение, обставленное как штаб – с длиннющим столом посреди комнаты, с большой и подробной картой баронства на стене. Для маршала и его помощников, поскольку в казарме им выделили только спальни? Я ждала, что возле левой башни мы с Дромаром и расстанемся, но он не бросил бедную беззащитную девушку одну в пустом дворе, среди темноты и дождя.

– Не ожидала, что моя личная жизнь так важна даже для гномов, – проговорила я с нервным смешком.

– По-настоящему она только для меня и важна, – возразил Дромар, и я не нашлась, что ответить на такое заявление. – Но вы, кажется, думаете, будто в Волчьей Пуще обсуждают исключительно вас, молодая госпожа?

– Да нет, разумеется, – фыркнула я. – Всем достаётся, не только приезжим. Просто приезжие интереснее, чем свои, с пелёнок знакомые.

– Именно так, – кивнул он. – Ту же госпожу Винтерхорст весьма активно осуждали за связь с мужчиной, который ей в сыновья годится. Но она совершенно точно остаётся в имении своего товарища по гильдии, раз уж вложила деньги в строительство этого имения, а вот с вами никакой определённости нет. То ли уедете, то ли останетесь, то ли согласитесь на брак с местным магом, то ли откажете ему… Вы прямо-таки с завидной регулярностью подкидываете уголь в свой горн, не давая остыть интересу к вам. К тому же для Волчьей Пущи вы намного полезнее всех остальных магов.

– Кроме целителей, – уточнила я.

– Целителей? – удивлённо переспросил он, и я подумала, что гном, как и большинство людей, не рассматривает целителей в качестве магов – и совершенно напрасно. Все мажеские пороки, как и наши же достоинства, у целителей имеются в обычных для нашей братии количествах и пропорциях. – Д-да… наверное. Я, в общем, имел в виду боевых магов. Всё же убить врага может любой крестьянин, достаточно ловко управляющийся с топором или косой. Но вот ваших умений, – он указал на плывущий над нами шар «ведьминого огня», – нет больше ни у кого. Или по крайней мере никто не владеет ими в той же степени. Неудивительно, что наши с сиром Генрихом намерения в отношении вас так расходятся. То есть, мы оба весьма заинтересованы в том, чтобы вы никуда не уезжали. Но наследник баронства, желая удержать вас понадёжнее, готов навязать вам брак с кем угодно. Мне же от перемены вашего статуса никакой выгоды, одни лишние проблемы.

– И ни вы, ни наследник баронства совершенно не думаете о том, что у меня имеются собственные интересы и планы, – холодновато заметила я. – Радует только то, что и вы, и сир Генрих совершенно правильно поняли, для чего я затеяла этот дурацкий поединок. Отнюдь не для того, чтобы посчитаться с сестрой по гильдии, обозвавшей меня дурой. Сиськи Хартемгарбес! Да меня напарники ещё и не так называли, как и я их. Я просто хочу, чтобы до всех доброхотов дошло наконец: это моя жизнь, и решать, где жить, с кем и как, буду я. Только я.

Он, чуть помедлив, склонил голову, признавая… не правоту мою, конечно, а скорее право решать. Право сильного, чтоб его. Ну вот почему, почему никто не желает понимать по-хорошему? Почему нужно заставить такую же боевичку разодрать себе ногтями руки в кровь, чтобы до всех остальных дошло: я не просто милая вежливая девушка, безупречно выписывающая морозные и световые рунные цепочки. Я, мантикора меня закусай, боевой маг. Да не простоватая, прямодушная стихийница, а наполовину малефик, и ссориться со мною очень, очень вредно для здоровья.

Зато после поединка даже Отто ко мне так и не подошёл – мялся в сторонке, поглядывая на меня с таким видом, будто я его крупно обманула. Бран тоже глазками хлопал недоверчиво, словно никак не мог сложить в одну личность ту смешливую девицу, с которой в одной компании засиживался за полночь в баронской библиотеке, и вот эту стерву, готовую вызвать на поединок любого, кто ей слово лишнее скажет. Один Феликс усмехался этак понимающе, но мужику-то уже за пятьдесят и он много всякого в жизни повидал. Наверняка и ему в своё время пришлось продемонстрировать кое-что из целительских умений, чтобы барон и его братья поняли: Каттен не лекарь – он маг. А Людо, если и впечатлился, то виду не подал, а подошёл к нам обеим с коробкой тянучек. Ну и Беркут смотрел с нескрываемым одобрением. К которому примешивалось такое же откровенное сожаление, и я догадывалась, о чём он жалел: о том, что при всех моих талантах, упорстве и умении соображать, сил магических у меня, увы, слишком мало для того, чтобы заинтересовать члена Старой семьи.

Мы дошли до высокой, в добрую сажень высотой, лестницы, мокро блестевшей в свете моего «ведьминого огня» – навес над крыльцом раскинулся основательный, но ветер нёс капли дождя наискосок, забрасывая их под крышу.

– Доброй ночи, сира Вероника, – сказал Дромар.

– И вам, – я сделала книксен. – Благодарю, что проводили.

– Не стоит благодарности, молодая госпожа.

Мы распрощались, и я поднялась на… хм… первый этаж. Впрочем, фундамент здания был вписан в склон так, что один его торец возвышался над землёй на ту самую сажень, а противоположный, в котором располагалась кухня, выходил на задний дворик уже без всяких ступенек вверх ли, вниз ли. Очевидно, чтобы без проблем хоть мешки и ящики таскать в кладовую, хоть помои и объедки выносить. Для егерей и рекрутов, кстати, теперь готовили отдельно, разгрузив скандальную тётку Тильду, которой отныне предстояло кормить только семью сеньоры и прислугу. И если кто-то думает, что её это обрадовало, то он крупно ошибается: она себя почувствовала чуть ли не оскорблённой. Хорошо ещё, что бегать в горку и обратно почти четверть лиги, причём именно в то время, когда надо готовить, она никак не успевала. А то мне говорили, что она приходила как-то вечерком посмотреть, чего там «гнумы» понаделали на новой кухне, и ясное дело, жестоко их работу раскритиковала. Не будь она так занята, егерским стряпухам наверняка пришлось бы выслушать немало интересного о своих умениях.

А ещё, кроме отопления и обустройства кухни, гномы позаботились об освещении: в холле и на лестнице горели их висячие лампы. Я не люблю запах горного масла (а кто его любит?), но приходится признать, что света от них гораздо больше, чем от факелов, копоти заметно меньше, а потёков смолы нет вообще. Внутренняя лестница, кстати, была такой же светлой и ровной, как и наружная, ведущая на крыльцо, так что рекрутам предстояло мести их, мести и мести – в ярком свете гномских ламп слишком бросался в глаза даже мелкий сор на ступенях.

Я откинула капюшон и прошла через холл, на ходу кивнув привратнику – хмурому дядьке с шрамом через пол-лица. Тот оторвался на минутку от починки чего-то кожаного и изобразил попытку привстать, но поскольку настоящим начальством я не была, дядька решил, что с меня хватит и этого. Я не возражала. Мне хотелось взобраться наконец на третий этаж, войти к себе, раздеться, высушить обувь и плащ и залезть уже под одеяло. Слишком день был длинный и богатый на эмоции. А я ещё и двое суток перед ним нервничала, прекрасно сознавая разницу в силе между мною и Ренатой. Я вполне могла и проиграть, и тогда все эти мои «Не лезьте не в своё дело!» выглядели бы истерическими воплями то ли просто неудачницы, то ли не в меру нахальной соплячки, заслуженно получившей трёпку. Это же по деревенским меркам я перестарок. А как маг, девица двадцати шести лет от роду – это даже не смешно.

Лишь бы никто не припёрся с задушевными разговорами, подумала я, подходя к своей двери. Каттен отправился обратно в Волчью Пущу почти сразу после поединка, но Бран зачем-то задержался, а Отто вообще ушёл с Ренатой – посоветоваться ли о чём-то, книгу ли попросить, не знаю. Мы с ним ни словом не обменялись после моей блистательной победы, так что он вполне мог заявиться для разговора именно сейчас, а у меня не было ни настроения, ни сил объясняться с несостоявшимся женихом.

В общем, я осторожно, словно кабинет маршала собиралась обнести, потянула на себя дверь собственной комнаты и выдохнула с облегчением: никого. Можно было ложиться спать. Главное, не забыть запереть дверь, а то как бы Отто не залил свою обиду бренди и не явился объяснять мне, как я его разочаровала.

========== Когда твою любовницу хотят выдать замуж ==========

– И всё-таки странно это.

– Странно – что?

– Что женщина настолько не хочет замуж, – пояснил Генрих.

Людо тихонько фыркнул. Взгляд Илоны, сопровождавший её «да» у алтаря, помнился ему до сих пор. Если б не желание хоть как-то защитить упрямую дуру, он бы не рискнул настаивать: жить всё-таки хотелось, пусть даже не счастливо, но хотя бы долго. А ведь Илона при этом ни дня не жила без заботы и защиты отца и деда. Собственно, по-настоящему самостоятельной жизни она и не нюхала. В отличие от Вероники, которая уже десять лет как вынуждена была барахтаться то в мутной водице, то в откровенной грязи без чьей бы то ни было помощи. И у неё это очень неплохо получалось, надо сказать. Неудивительно, что её так бесили попытки что-то ей указывать и чего-то сверх контракта требовать.