Текст книги "Отдых и восстановление (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– А должен? – Людо потрогал тускло блестящий камень у самого горла и чуть пожал плечами. Видимо, ничего такого он не ощущал, но разве я могла промолчать?

– Вообще-то нет, – сказала я. – Но бывает, что какой-то камень не нравится: тяжёлый, холодный, бусы душат, серьги уши рвут… И от тёмной магии некоторым бывает не по себе. Я знавала женщину, которая не могла пользоваться очень качественно зачарованным и потому очень дорогим пояском от нежеланной беременности. Впрочем… кое у кого, по-моему, просто нервишки шалят: ай, спасите-помогите, тёмная магия! Дать богатенькой неженке простой лаковый поясок и сказать, что это от Родерики Голд, так тут же, наверное, поперёк живота красная полоса вспухнет… – Я помотала головой: – Извини, разболталась, от работы отвлекаю. Давай я лучше потом зайду, когда ты из Волчьей Пущи вернёшься. Ты завтра едешь?

– Да, напросился к Гилберту в компанию, чтобы в Филовой душегубке не трястись. Отвезу десятину за себя и за Каспара, а ещё сделаю два торта – для семьи барона и для жриц. Продукты за счёт Гилберта, моя работа.

– Ладно, – я потянулась, стараясь не задевать Людо своей суконной курткой, пропылившейся на холодном сухом ветру, и поцеловала его в неизменно гладкую щёку, – не буду мешать. Пойду усядусь в кресло возле камина и буду читать до самого ужина.

– Яблоки кончились, да? – улыбнулся он.

– И тёрн тоже, и даже брусника уже кончилась, а то ещё и её перебирали: листики, травинки, мелкие веточки…

Людо хмыкнул и покрутил головой с безнадёжным осуждением:

– Я ведь говорил сире Катрионе, как можно сделать быстрее и проще. Всего-то и надо было – заказать гномам большое металлическое сито, чтобы разваренные ягоды через него протирать. Но она конечно лучше знает, как брусничное варенье готовят.

– Сира Катриона попросила меня заморозить бо’льшую часть, – объяснила я. – Чтобы брусника была как свежая. А то Клементина, того гляди, каждое утро с брусничного морса скоро будет начинать. – Ну да, сплетничать нехорошо, но вряд ли Людо узнал что-то новое. У его приёмного сына матушка на вязовской кухне посуду моет, а вот уж куда все слухи-сплетни стекаются, как весенние ручьи в овраг.

– Быстро же она.

Я неопределённо повела плечом: двухнедельная задержка – это конечно вовсе не верный признак беременности. У меня и больше бывало. Но с другой стороны, умудряются же некоторые действительно забеременеть чуть ли не с первой ночи. Чему сир Кристиан наверняка будет только рад. Кстати, если верить слухам, сира Луиза довольно легко смирилась с тем, что он завёл фаворитку – такую фаворитку. «Сопливая бестолочь», что ни говори, ни семейному счастью, ни тощему кошельку младшего баронского сына никак не угрожала. Видимо, сира Луиза рассудила, что лучше уж хорошо воспитанная девица из приличной семьи, чем толстый крыс без стыда и без совести.

Об этом я лениво размышляла, возвращаясь в вязовскую крепость. Не скажу, чтобы меня сильно заботила судьба Клементины и её ребёнка. Нет, мне просто хотелось отвлечься на какую-нибудь ерунду, прежде чем засесть за многоярусные расчёты и попытки разместить рунные цепочки на весьма ограниченной площади. Причём так, чтобы они не конфликтовали, а в идеале вообще не взаимодействовали друг с другом. Словом, я лениво поглядывала по сторонам, щурясь от пыльного ветра, и думала, что Клементине надо выходить замуж за того, кого ей сир Кристиан или барон укажут. Иначе её отец начнёт разбираться, почему у неё приданого заметно меньше, чем должно бы по контракту, и придётся ей объяснять, что она всякий раз отсиживалась в Волчьей Пуще вместо того, чтобы сопровождать ученицу в Озёрный. Теряя на этом немалые деньги, само собой. Для здешних же младших сыновей и племянников возможность стать сеньором ну хотя бы Жабьего лога, мне кажется, гораздо важнее суммы, которую Клементина получит по завершении контракта.

Впрочем, что касается суммы приданого… Аларику, по её же словам, без труда выдали замуж, дав за нею свидетельство о вкладе в торговый дом на сто марок. Не знаю, сколько там полагается гувернантке за пять лет, но вряд ли всего сотня. Да пусть даже сотня – к ней же будет прилагаться лен от сира Кристиана. С таким приданым Клементина станет настолько завидной невестой, что барону самому придётся мужа ей подбирать, иначе желающие передерутся меж собой. Как наверняка уже лет через шесть-семь начнут цапаться из-за Мадлены с её гранитным карьером и наполовину гномским посёлком при нём… Кстати, о гномах… если грани призмы делать не цельнолитыми из, скажем, бронзы, а мелкие бронзовые участки соединять между собой стальными перемычками, сталь должна будет надёжно отгородить одну рунную цепочку от другой. На железо и сталь даже мощные зачарования не ложатся в принципе, а уж слабенькая магия рун им – словно попытки ногтем нацарапать надпись на граните. Надо бы только спросить у Дромара, не слишком ли муторно собирать бронзовую или мельхиоровую мозаику либо на стальной основе, либо в оправе из стали. Может быть, плюнуть, и пусть себе взаимодействуют? Там же бесконечные повторы цепочек пойдут, это ведь не холод со Страхом пополам…

Я поймала себя на том, что думаю вовсе не о замужестве Клементины, как собралась было, чтобы развеяться немного, а опять о светильниках, и нервно хихикнула. И отчего это Отто не спешит ко мне с браслетами в бархатном футляре? Подумаешь, возможная невеста даже с благодатной темы браков и деторождений съезжает на свои руны!

Ладно, плевать на Отто, как и на Клементину плевать. То есть, на неё не плевать, а попросить у неё, когда вернётся из Старицы, огрызки цветных карандашей. Ну там, всякую мелочь, которую пора уже выкидывать, потому что в руки толком не возьмёшь, чтобы наточить. Рисовать которой уже практически невозможно, а вот просто обозначить цвет будущих огоньков – вполне. А когда Меллер поедет в Озёрный, попросить его, чтобы привёз какой-нибудь не очень дорогой набор карандашей лично для меня. Что ни говори, разбираться в ворохах черновиков станет намного проще, если цвет будущих огней обозначить соответствующей штриховкой.

Я прогулялась немного по берегу пруда, раз уж с Людо мы и получаса не проговорили. С зачарованием я довольно долго провозилась (это всё-таки не уже зазубренное до тошноты Lux – Umbra), хотелось проветриться после этого. И я ещё вполне успевала часа два почитать перед ужином, следовало только выбрать что-нибудь лёгкое и умеренно глуповатое вроде марчевских романов. Отдохну как следует сегодня и завтра, помечтала я, а потом начну считать и чертить.

И пребывая в подобных мечтах, я зашла к Меллеру, чтобы порыться на его книжных полках. Разумеется, спросив, не помешаю ли. Он воткнул наливное перо в мраморный стаканчик и повернулся ко мне, так что стул под ним протестующе взвизгнул.

– Сира Вероника, – сказал Меллер, откидывая голову назад так, будто его мучила мигрень, – вы мне не просто не помешаете. Вас мне определённо послал кто-то из Девяти. Вы не заварите свежий чай? Не знаю, почему, но ни одна из здешних служанок не может нормально заварить чай. Из «Грозовой ночи» умудряются сотворить просто крашеную водицу, жаль переводить отличную заварку впустую.

– Да, конечно. – Мне даже жаль его стало. И мечты об отдыхе пошли трещинами, осыпались с нежным хрустальным звоном, потому что меня отродья Бездны потянули за язык: – Может быть, вам помочь со счетами или накладными, или что там у вас? Я никому не скажу, чего и сколько там было.

Он посмеялся (кажется, через силу), но сказал:

– Да нет там никаких коммерческих тайн. Просто мне уже неловко просить вас о помощи.

– Это «спасибо, да» или «спасибо, нет»? – уточнила я, вытряхивая старую заварку из чайника в специально оставленный кем-то из служанок горшочек. В Засолье горничные тоже по очереди забирали её – уносили домой, подсушивали, добавляли душистых травок и заваривали заново. Ещё и шипели на всяких там судомоек и прачек, что тем не по чину даже спитая заварка, нечего тут! Самим мало.

– «Спасибо, да», разумеется. Выпьем чаю, и я опять подсуну вам кипу накладных для проверки.

– Договорились, – согласилась я. – Чай с мелиссой?

– Нет, ничего не надо. Просто чай.

Ну… как скажете, сударь. С больной головой мелисса или мята были бы лучше, но раз наниматель хочет просто чай, будет ему просто чай. Я привычно уже разожгла горелку, набрала воды в чайник, полезла в шкаф за заваркой. Подумав мимолётно, что если бы сира Катриона видела меня сейчас, ей бы это вряд ли понравилось. Хоть она и заметно успокоилась, когда я сошлась с Людо, но всё-таки заставая меня наедине со своим консортом, она – неосознанно, скорее всего – напрягалась и хмурилась. Потому что даже наша с ним лёгкая, совершенно пустая болтовня, и та наверняка звучала для вязовской сеньоры словно бы на чужом языке: «А помните, как «Переводы с абесинского» оказались грандиозной мистификацией?» – «Вот уж, наверное, Дорн веселился втихомолку…» Мне кажется, если бы сира Катриона застукала нас целующимися за книжными шкафами, она бы и тогда не выглядела такой потерянной. Наверное, слушая нашу болтовню, полуграмотная деревенская сеньора переживала, что я подхожу Гилберту Меллеру гораздо больше, чем она сама. Но стараться избегать её консорта, чтобы не задевать её собственнических чувств? Нет, простите, у меня здесь не так много интересных собеседников. Пусть уж как-нибудь потерпит ещё полгода.

– Я вас хотела попросить, господин Меллер, – сказала я, аккуратно отгребая бумажные завалы от края стола, чтобы пристроить там чашки (чёрная папка с золотистыми мельничными крыльями, приготовленная на завтра, уже лежала на углу стола, но у Меллера и кроме неё хватало бумаг). – Вы не могли бы деньги за уже отработанные мною полгода внести в казначейство Дома Ильфердина, чтобы погасить часть моего долга? Хоть немного поменьше процентов на него набежит.

– Да, разумеется, – довольно рассеянно ответил он и со страдальческим видом попытался, растопырив локти, размять себе затылок и шею под ним. Я даже плечами повела так, словно мне самой ломило и тянуло загривок. Мы в академии частенько делали друг другу массаж, когда часами готовились к занятиям (не говоря уж об экзаменах) и плечи с шеями уже словно каменели, обрастая драконьей чешуёй – ни нагнуть голову, ни повернуть без скрипа и хруста. Однако к Меллеру с предложениями такой помощи я решила не соваться. Всё же когда ревнивая женщина, да ещё глава семьи при этом, ловит своего консорта в расстёгнутой чуть не до пояса и спущенной с плеч рубашке, объясни-ка ей, что всего лишь пытаешься избавить его от головной боли.

– Пошлите кого-нибудь к Каспару за зельем от мигрени, – посоветовала я.

– Так заметно?

– Очень знакомо, – вздохнула я. – Не стоит терпеть, господин Меллер, поверьте моему опыту. Само не пройдёт. Ещё и погода никак не определится…

Он тоже испустил тяжкий вздох, подтолкнул ко мне поближе жестянку, на этот раз заполненную марципановыми вроде бы шариками, а сам принялся аккуратно прихлёбывать слишком горячий чай. Я взяла шарик, раскусила его: да, марципан.

– Вы в детстве не лепили на Солнцеворот марципановых зверушек? – спросила я, стараясь отвлечь Меллера от головной боли всякой милой, приятной ерундой.

– Нет, – он осторожно качнул головой, – я толком не умею ни рисовать, ни лепить.

– Так я же не говорю про настоящие украшения для гирлянд, – возразила я. – А такие… приятелей угостить. Кошки из трёх шариков, только ушки острые и хвост колбаской; кролики, не отлитые в формочке, а самодельные, так что лишь по длинным ушам да по хвосту помпончиком можно опознать… Нет? Серьёзно? А нас в дедовом замке накануне праздников сажали их мастерить, чтобы потом в приют отправить. Не знаю, правда, много ли сироткам перепадало, но мы, пока всё это марципановое зверьё лепили, сами объедались до тошноты.

– Ещё у Каспара красителей попросить, – рассмеялся он, – и наделать розовых кошек и жёлтых кроликов.

– Синеньких уточек, – подхватила я, – зелёных поросят. Эх, марципан из привозного миндаля очень уж дорогим получится. Заказать, что ли, мастеру Дромару формочки для сахарных фигурок и попроситься к Людо на кухню, чтобы к Солнцевороту наготовить разноцветных зверушек? Правда, вряд ли кто рискнёт взять сладости у злой страшной ведьмы.

– Отца Вернона на Солнцеворот позовём, – хохотнул Меллер, кажется, подзабывший про головную боль. – Пусть освятит. А потом засядем с ним у сира Матиаса… – Продолжать он не стал, да и так всё было понятно. Надо же и жрецу с кем-то нормально общаться, не в духе «пастух и стадо баранов».

А Меллер опять потёр затылок, но уже без мученических гримас.

– Кстати, – сказал он, – формочки можно в самом деле заказать. Поручить сире Клементине налепить зверушек из глины, пока мы с Мышкой в Озёрном будем, а потом отдать их гномам. И сахарными же фигурками с ними расплатиться за металл и работу.

– Она умеет лепить? – Сира Катриона, помнится, просила у неё подсвечник в виде человечка или волшебной твари, но Клементина и тогда не ответила ни да, ни нет, и до сих пор не торопится просьбу нанимательницы выполнять. Разве что лежит он где-нибудь у гончара в Старице, Солнцеворота дожидается.

– Хуже, чем рисует, но для заготовок под сахарные фигурки её работа вполне сойдёт.

Мы допили чай, я убрала чашки со стола, но прежде чем сесть за него, нашла Марту и велела ей послать кого-нибудь к мастеру Серпенту за составом от головной боли. Для меня на всякий случай тоже, потому что и работа потребует пристального внимания, и на перемену погоды я с каждым годом реагирую всё острее. Двадцать шесть уже как-никак. Старость не за горами.

Марта покивала и унеслась выполнять поручение, но почти сразу вернулась с целой стопкой глиняных мисок в руках. За нею вприпрыжку скакала Мадлена.

– Дядя, смотри! – объявила она, влетая в кабинет. – Ой, прости, я мешаю, да? Я только хотела показать – я сама это рисовала!

– Ты мне никогда не мешаешь, – серьёзно сказал он и взял одну из мисок.

Я тоже попросила разрешения посмотреть, и мне вручили следующую из стопки. Ну… очень неплохо, на мой взгляд: по тёмно-рыжему фону обыкновенной глиняной деревенской миски яично-жёлтыми брызгами разлетались гроздья каких-то цветков вроде лютиков; оливково-зелёные стебли и листья были весьма поглуше, поспокойнее – акцент явно делался на цветы. Знаток живописи из меня неважный, вкусы у меня вполне плебейские, так что мне понравилось, хотя исполнение было детским, конечно. Я сказала это Мадлене (кроме того, что рисунок детский – а каким ещё он мог быть у восьмилетней девочки?), Меллер тоже её похвалил, и она дотошно напомнила ему:

– Ты сказал, что я могу матушке их подарить. Можно, да?

– Конечно. – Он вернул миску служанке и сказал: – Марта, проводишь Мадлену завтра, хорошо? Поможешь ей донести подарки.

– Тогда я их у себя пока и оставлю, – отозвалась та. – Завтра в корзинку сложу и сходим с еёшней милостью.

Она кивнула на Мадлену, а я вспомнила, как отец меня признал и как в селе после этого на меня стали поглядывать: была просто ведьмина дочка, а стала сира Вероника. Ну вот прямо из пастушек в королевы! Интересно, у девчонки за спиной так же шипят, что вот-де везёт же некоторым непонятно за какие такие заслуги? Ну, Мадлене и правда повезло – с дядей, который на самом деле всего только тёткин муж. А без него жила бы девчонка в доме женщины, которая её в открытую не шпыняет, конечно, но и любви особой не испытывает. Просто долг свой родственный исполняет вроде моего отца, будь он неладен.

– Там сира Клементина, наверное, себе целый сервиз уже понемногу приготовила в приданое, – сказала я, возвращая миску Марте.

– Ага, – мечтательно вздохнула Мадлена. – Красивый, с маками. Дюжина маленьких тарелочек, дюжина больших и ещё глубоких тоже дюжина, и супницу она заказывала Кнуту, и ещё два блюда, побольше и поменьше. И везде маки. А за это расписала ему крынки, много, и цветами, и ягодами.

Она ещё что-то хотела рассказать, но тут за нею зашла Клементина и увела её переодеваться в домашнее, а то Мадлена так и вертелась у стола в плаще с пелериной по имперской моде. Я вспомнила, как продрогла, отрабатывая с Лоренцо Трясину, и подумала, что пора заглянуть к Гуго Кулаку и поинтересоваться, как там мой полушубок. Потому что если северный ветер не утихнет, по-настоящему тёплая одежда мне вполне может понадобиться уже к Белой дороге, которая в здешних краях наверняка недаром так зовётся.

А пока села на привычное уже место сбоку и занялась привычным уже делом. Простым, скучным, но при этом требующим напряжённого внимания. Нет, если в самом деле обзаведусь имением, напишу Меллеру и попрошу порекомендовать кого-нибудь в управители. Самой мне этакого геморроя даром не надо.

========== Глава одиннадцатая, в которой воздаётся око за зуб и зуб за око ==========

Кладовки и погреба были надёжно проморожены; столовая, гостиная, лестница и холл сияли волшебными огнями, а детская – так даже разноцветными; заметно отяжелевшая сира Катриона, чтобы не поскользнуться в грязи, вечерами ходила с зачарованным посохом, и освещая им дорогу, и подстраховываясь от падения… Словом, никаких дел у меня покамест не имелось. Ни мажеских, ни просто хозяйственных, потому что яблоки-ягоды уже отошли, а поручать мне совсем уж грязную работу вроде сортировки овощей сира Катриона всё-таки стеснялась, я думаю. Она ведь откровенно ждала, что я и с яблоками её вежливо пошлю. Я однако и бруснику перебирала, и из тёрна вынимала косточки, а потом вообще помогала консорту сеньоры с документами. Словом, делала то, о чём в контракте не упоминалось даже как «и прочее» (поскольку под «прочим» имелись в виду именно магические услуги). Так что сира Катриона, женщина разумная и справедливая, позволила мне в ближайшие дни отдыхать или заниматься исключительно своими делами, оставив только главную мою обязанность – после ужина развлекать дам музыкой и байками о своих приключениях.

И пока Меллера не было в крепости, я снова, как и в прошлый его отъезд, заняла его место за письменным столом. Да-да, вот этак нагло и бесцеремонно. И никто мне опять ни слова против не сказал: что сама вязовская сеньора, что её помощница на мои черновики взирали с бесконечным почтением, куда там Шаку! И четыре дня подряд я всё-таки из вежливости спрашивала сиру Катриону, есть ли у неё работа для меня; и все четыре раза она отвечала: «Нет, пока ничего», – и три дня из четырёх я до самого вечера, прерываясь только на обед, сидела за расчётами и попытками максимально выгодно вписать рунные цепочки в прямоугольник четыре дюйма на десять.

На четвёртый день ближе к полудню вернулся Меллер. То есть, первой по длинному темноватому коридору вприпрыжку проскакала, напевая, Мадлена. Прислушавшись, я опознала не особенно приличную песенку «Пляши, красотка». Э-э… а дядюшка знает, чему его охранники учат его племянницу? То есть, возможно, Мадлена просто повторяет непонятные слова, словно ручной скворец, но девочка она умненькая, схватывает всё на лету – две-три сотни слов хоть на диалекте Бахии, хоть на официальном наречии Серебряной Лиги вполне уже может знать. Надо бы поговорить и с нанимателем, и с собратом-боевым магом.

А я, поняв, что хозяин кабинета вернулся, встала из-за его стола и сгребла в старую картонную папку свои черновики, стараясь не путать листы, помеченные разными цветными карандашами. Мадлена, кстати, и рунами интересовалась, на диво любознательное дитя. Но кажется, больше в качестве этакой тайнописи, которую не то что тётка – даже дядя с гувернанткой не прочтут. Для дневников ей, конечно, рано ещё, но это же так повышает самооценку – ты знаешь то, чего не знает практически никто. Если зимой совсем уж нечем станет заняться, можно будет поучить её и рунам, и настоящему «gümüş»*. Вдруг когда-нибудь понадобится?

Уйти из кабинета до появления на его пороге Меллера я всё же не успела. Он посмотрел, как я, встав на цыпочки, тянусь, чтобы закинуть папку на шкаф, покачал головой и сказал:

– Самая нижняя полка, сира Вероника. Я туда складываю всё, что вряд ли понадобится до конца года, а то и дольше, так что просто положите свою папку поверх моих, и пусть там лежит. Только подпишите, что ли, а то замучаетесь искать, если она завалится за остальные.

Я поблагодарила и воспользовалась его любезным предложением. А пока я возилась, подписывая пожелтевшую картонку и даже разрисовывая её цветными карандашами для пущей лёгкости опознания, в кабинет вошёл сир Генрих. Да не один, а вместе с Отто, так что комнате, почти напополам разгороженной ширмой, сразу стало тесно. Хорошо, хоть сир Генрих сел сбоку стола, где обычно пристраивалась я, а то бы мне и от шкафа было не отойти (разумеется, он извинился, что сидит, когда стою я: «Сломанная нога разнылась, уж простите великодушно, сира Вероника»).

Я понимающе покивала, а вот при виде Отто не удержалась и невоспитанно присвистнула, потому что кабы не Бран или Феликс, был бы он слегка одноглазым: скорее всего, именно их трудами здоровенный «фонарь» играл переливами жёлтого и фиолетового, а не наливался багровым отёком.

– Орк или разбойник? – сочувственно полюбопытствовала я, но Отто только мотнул головой, словно жеребец, отгоняющий овода. Я подивилась тому, что какой-то самоубийца полез с кулаками на боевого мага, и с озадаченным смешком спросила: – Твоя месть была страшна, надеюсь?

Отто попытался придать себе вид гордый и самодовольный, но сорвался на сконфуженное хмыканье.

– Почти выбитый зуб, – сказал он. – Правда, Бран его приживил обратно. Вероника, ты не могла бы съездить со мной в Верхний распадок?

Вид у него при этом был и смущённый, и… не знаю, как сказать. Почему-то явно чувствовал себя Отто не в своей тарелке, даже поглядывал как-то виновато и при этом с заметной долей раздражения. Что там такое стряслось в этом Верхнем распадке и почему Отто откровенно не хочет, но вынужден просить меня о помощи?

– Если господин Меллер отпустит.

Я посмотрела на нанимателя, и тот проворчал:

– Господин Меллер сам туда съездит вместе с мастером Балгубом.

– А что там вообще такое?

– Хутор, – сказал сир Генрих. – Верхний – это распадок на самом северо-востоке… орки туда почти никогда не добираются, слишком долго обходить длинный отрог, однако лет двадцать назад банда изгнанников из Вечного леса сожгла тамошнее поселение. Людей убили, скотину перерезали, отравили колодец… Но остались поля и огороды, не пропадать же было уже обихоженным участкам. Дальняя родня владельца хутора построилась заново примерно в половине лиги от пожарища. Его никто не трогал, там всё бурьяном заросло выше закопчённых труб – болтали о проклятии, но отец Вернон сказал, что всё чисто. Я не вижу причин ему не верить, однако Отто считает, будто вы можете почувствовать что-то, чего жрец не заметил.

– Ну… – озадаченно отозвалась я. – Какое же может быть проклятие после налёта эльфийской банды? Эльфы к тёмной магии не способны совершенно. Не из благости своей, разумеется, а потому что слишком ярко выраженная склонность к магии Листа и Стихий не оставляет места для Тьмы. Но хорошо, я съезжу, если Отто так будет спокойнее. Скажите, когда отправимся, чтобы я была готова к назначенному времени.

– Да вот завтра же с утра, – сир Генрих кивнул на Отто и прибавил: – надо разобраться с этим делом побыстрее, чтобы начать строительство.

– Строительство?

– Да, – Отто глянул на меня искоса. – Господин барон, оказывается, подавал прошение королю о пожаловании мне титула, и его величество прошение это подписал.

– Ещё бы он не подписал, – пробурчал сир Генрих, пытаясь растереть ногу ниже колена (для этого ему пришлось просунуть пальцы под голенище высокого сапога, но кажется, до по-настоящему больного места он толком не доставал, а распустить шнуровку то ли не догадывался, то ли не рисковал, боясь сразить присутствующих дивным ароматом). – Земля наша, люди наши – его только чернила.

– Так что ты теперь владетель Верхнего распадка? – сообразила я. – Поздравляю! Нет, правда, Отто, очень рада за тебя.

– Так рада, что теперь точно мне откажешь? – с натянутым смешком спросил он. Впрочем, мне почудилась надежда на этот мой отказ, хоть и щедро приправленная ущемлённым самолюбием.

– А теперь-то я тебе зачем? – спросила я, пожимая плечами. – С моими долгами, которые ты в случае чего унаследуешь? Ты соглашался на явно унизительный для тебя статус консорта (Меллер кривенько улыбнулся – кажется, своим званием сира-консорта он тоже вовсе не гордился) только ради возможности свободно, законно носить серебро. Теперь у тебя такой необходимости нет, потому что сир Отто из Верхнего распадка может носить хоть бриллианты. А раз обстоятельства поменялись, то и само соглашение должно быть как минимум пересмотрено, как максимум – расторгнуто.

Сир Генрих недоверчиво хмыкнул.

– Кристиан как-то спросил Ренату, – проговорил он, оставив сапог в покое и бездумно поигрывая стеклянным шаром, взятым с меллеровского стола, – точно ли она женщина. Не помню подробностей, но по словам Кристиана, та выдала речь, больше подходящую старому холостяку. А теперь вы, сира Вероника, высказываетесь как судейский чиновник: обстоятельства, соглашения… Чародейкам настолько противен брак? С кем угодно?

– Будь мы в Империи, я бы, пожалуй, согласилась на брак с Отто при любом его сословии, – я даже почти не соврала. В конце-то концов, доверяю я ему или нет, но Отто – неглупый и вполне привлекательный молодой мужчина, да ещё собрат-боевик. Мы бы неплохо могли поладить пусть не как супруги, а как коллеги и соратники, скажем: всё же общих тем у нас заметно побольше, чем у получившего блестящее образование мужчины из третьего сословия и полуграмотной деревенской сеньоры. – Но ни в вашем королевстве, ни в Приболотье нет понятия эмансипации, а мне совершенно не хочется просить у мужа разрешения на то, чтобы заниматься своими собственными делами и ездить по этим делам дальше ярмарки.

– И через него вести свои собственные дела с гномами, – прибавил Меллер, безнадёжно посмотрев на шар в руках сира Генриха: кажется, он ждал, что старший баронский сын точно так же, как его брат, просто сунет полезную вещицу в карман. Ну да, для Меллеров эти стекляшки – ерунда в плане расходов, а мне платят независимо от того, работаю я на сиру Катриону с консортом или валяюсь с книгой на кровати. И всё равно такие вроде бы мелочи должны не шутя раздражать человека, привыкшего, что его имущество – это его имущество и распоряжаться им может только сам владелец. – Отто… сир Отто, – поправился он, и тот кивнул, признавая эту поправку (ого, у кого-то, кажется, головушка слегка закружилась от внезапного взлёта по сословной лестнице), – насколько хорошо вы владеете Старшей речью? Мастер Балгуб вообще не знает ни нашего диалекта, ни какого-либо другого.

– Да… объяснюсь как-нибудь, я думаю, – не очень уверенно ответил Отто. – С дриадами же могу говорить, а гномы Дома Морр именно ради них Старшую речь и учат.

Меллер кивнул и посмотрел на часы на стене – новинку без гирек и цепей, такие простые и строгие с виду, что даже подумать было боязно об их цене.

– Ещё с четверть часа до обеда у нас есть, – сказал он. – Могу показать смету, чтобы вы примерно представляли себе, о каких суммах пойдёт речь.

Отто и сир Генрих из-за стола сразу же проследовали в меллеровский кабинет, а время от обеда до ужина по-прежнему принадлежало мне безраздельно. В кабинете для меня с моими расчётами точно не было места, а в моей комнате в егерской казарме для такой работы не имелось никаких условий, так что я направилась к Людо.

Чтобы застать его в ещё более печальном, чем у Отто, состоянии.

– Уж не меня ли вы делили? – спросила я, разглядывая заметно припухшую слева челюсть Людо и побледневшие, но несомненные синяки на лице – значит, вот кто Отто глаз подбил. А я-то думала, что за самоубийца нашёлся.

Людо осторожно, самыми кончинами пальцев, коснулся щеки и невнятно ответил:

– Говорили о тебе – это да. Но чтобы прямо делили… Тебя-то?

Разговаривать ему было очень больно, знаю по себе. То есть, я как-то до сих пор обходилась без выбитых зубов, но вот принудительное сращивание ран и переломов было мне неплохо знакомо.

– И кто кого? – всё-таки полюбопытствовала бессердечная я.

Людо натянуто улыбнулся, и кажется, улыбка вышла кривой не только из-за опухшей челюсти:

– Да обоим досталось, – признал он. – Меня драться учил отец, потом его друзья, да и дядя не дурак был кулаками помахать. А Отто как-никак с егерями постоянно общается, не мог же он вообще ничему не научиться. – Людо обнял меня, ткнувшись носом мне в волосы, и я не стала его отталкивать, хотя эта их драка мне совсем не нравилась. – Значит, ты его уже видела, да?

– Вот только что говорили.

– Он сказал тебе, что его величество подписал прошение барона Волчьей Пущи о пожаловании дворянского титула придворному боевому магу?

– Да.

– И что’ с его предложением руки, башни и наследника?

– Ничего. Предложение делалось неофициально, а сплетни есть сплетни: мало ли кто что болтает.

– То есть, – уточнил Людо, – то ли он передумал, то ли ты ему отказала, а то ли вообще всё это была дурацкая шутка, но никакого бракосочетания в любом случае не предвидится?

– Именно так.

Он, не скрываясь, выдохнул и обнял меня крепче, не заботясь о том, что мой пыльный плащ испачкает его кухонную куртку. Мы ещё немного постояли в холле, обнявшись. Потом Людо осторожно потёрся здоровой щекой об мои волосы и пробормотал:

– Толку от меня сегодня, извини, будет мало.

– От меня ещё меньше, – заверила я. – И сегодня, и ещё два-три дня.

– А… понятно. – Может, он и пытался скрыть облегчение в голосе, но я его, облегчение это, расслышала совершенно ясно.

– Ты меня не накормишь? – спросила я. Людо удивлённо заломил бровь, и я пояснила: – Да нет, я вовсе не теряла аппетит от тяжких переживаний. Просто Тильда умудрилась в один день сварить гороховый суп и пожарить карпа. А я не люблю ни то, ни другое. Вообще рыбу речную терпеть не могу. В общем, я погрызла печенье под чаёк – это и был весь мой обед.

– Бедная моя, – Людо даже рискнул поцеловать меня. Невинно, в самый краешек скулы (всерьёз, наверное, было бы слишком больно). – Конечно, пойдём. Мне, наверное, придётся неделю сплошь протёртым и рубленым обходиться, так что Ян приготовил биточки. Ты не против бараньих биточков?

В столовой на зачарованных колбах вместо абажуров появились хрустальные плафоны с подвесками, игравшими радужными переливами. Стало заметно светлее, но магии там оставалось совсем чуток. Видимо, Рената наверху больше не появлялась, а Текле не хватало то ли сил, то ли времени, чтобы заняться светильниками. Я, садясь за стол, предложила Каспару подновить зачарование, и разумеется, он согласился.