Текст книги "Стратегия обмана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

   – Что же меня никто не спросил, чего я желаю?

   – Так чего ты хочешь, Александра?

   Голос Джейсона ласкал и убаюкивал. Невозможно было и дальше сопротивляться желанию говорить с ним искренне. И Алекс сдалась:

   – Хочу нормальной жизни. В городе среди людей. Хочу небольшую квартирку на втором или третьем этаже с видом на шумный проспект, чтоб его огни не гасли даже ночью. Хочу гулять в темноте, и чтоб вокруг было много людей, чтоб можно было затеряться в толпе, но никогда не оставаться одной.

   – Ты одинока, – заключил он с такой мягкостью в голосе, что на эти слова вовсе не хотелось сердиться.

   – Даже ты меня от него не избавишь.

   – Почему?

   Алекс вспомнила кровавую зиму 1942 года, окружение, замершие трупы людей и лошадей. Вспомнила и тех белых кровопийц, что увели её от того ледяного побоища.

   – Есть немного людей на этом свете, таких же, как и я, с той же кровожадной сущностью глубоко внутри. Они могут разбавить мое одиночество по-настоящему и полностью. Но я боюсь и ненавижу их. Я не хочу стать такой же, как они.

   Видимо, для Джейсона это признание прозвучало наподобие загадки, которую не решить. Он поспешил заверить Алекс:

   – Я обещаю увезти тебя в город. Там ты сможешь снять квартиру своей мечты и зажить так, как хочешь только ты. Просто доверься мне. Пока я рядом, никто не обидит тебя, я обещаю. Ты веришь?

   И Алекс поверила. Раз уж Аднан отказался от неё, почему бы и не поверить обаятельному красавцу, что обещает ей новую работу после обучения.

   И с этого вечера её жизнь закрутилась с невероятной скоростью. Вначале Джейсон обещал показать ей гору Олимп, обитель греческих богов, и Алекс согласилась. Она даже забыла о своём правиле не сходить на сушу в Европе, ибо посчитала, что вынужденная остановка на Крите этот принцип уже аннулировала.

   Олимп особого впечатления не произвёл, а вот военные казармы у его подножия не на шутку заинтриговали. И Алекс осталась там на месяц. Утром и днём её вместе с другими курсантами натаскивали в военном деле многочисленные инструкторы. Что удивительно среди первых и вторых не было ни одного грека. Американцы, бельгийцы, итальянцы, португальцы и даже швейцарцы – кто угодно, но не хозяева страны.

   Каждый день многокилометровая пробежка, стрельбы в тире, лекции на самые разнообразные темы, тренировки по рукопашному бою. Больше всего Алекс не нравилось быть единственной женщиной в этом солдафонском царстве. Если инструкторы старались не выделять её из общей массы, то особо дерзким соучеником пришлось объяснять, насколько ей не нравятся скабрезные шуточки и наглые пощупывания. Кто-то понял сразу после пары бранных фраз, кто-то осознал свои ошибки только после метких тычков в самые уязвимые части тела. В этом учебном лагере за пару дней Алекс всем дала понять, что она не девочка-конфетка, и ей охотно верили.

   По вечерам Джейсон всегда навещал её. Он был так мил и безотказен, что даже не стал задавать много вопросов, когда Алекс сказала, что ей жизненно необходимо выпить его крови, чтоб не увянуть и не впасть в прострацию от потери сил. Он исполнял эту её прихоть – не удивился и не испугался, просто позволил сделать себе небольшой надрез на запястье и прикасаться губами к выступившей крови. А после они сидели на пустых оружейных ящиках и за непринужденной беседой разглядывали облачка, что пробегали мимо Олимпа.

   – Сегодня метали гранаты на полигоне, – от легкой усталости Алекс опустила голову Джейсону на плечо. – У меня третий результат.

   – Ты молодец, – губами он коснулся её макушки. – Постарайся ещё немного и будешь первой.

   – Мне больше нравятся лекции о средствах связи. На них интересно, – призналась она, вспомнив службу связистки во вспомогательных частях при Вермахте. С тех пор прошло двадцать шесть лет, технологии и принципы кардинально изменились, вот это и было любопытно и интересно.

   – Тебе нужно знать всё, что нравится и не нравится, – мягко поучал её Джейсон.

   И Алекс соглашалась. Собирать и разбирать пистолеты с автоматами различных моделей она, благодаря работе контрабандистки, умела и раньше. Осталось только научиться меткости в стрельбе. И каждый день она упорно училась. Труднее давались силовые упражнения. С удивлением для себя Алекс осознала, что в свои шестьдесят девять неувядающих лет она не только не может постареть, но и накачать пресс. Хоть тренер и заверял, что её физические данные довольно хороши для женщины, но в честном контактном бою ей не удавалось победить даже самого низкорослого курсанта, отчего она была всегда бита. Утешало только то, что синяки вмиг рассасывались и боль быстро притуплялась и сходила на нет. Но вожделенного вкуса победы Алекс не удалось испробовать ни разу.

   Но самым муторным в обучении стали лекции по политинформации.

   – Цель вашего обучения, это сделать из вас не просто эффективных солдат, но разведчиков и диверсантов, – вещал лектор. – Никто не знает, когда вы можете понадобиться демократической Европе. Может завтра, может через год, а может и через десять лет. Когда в Европу вторгнется Красная Армия, это будет борьба до последней капли крови, и наша цель заключается в ликвидации коммунистической угрозы любыми средствами.

   По вечерам Алекс снова встречалась с Джейсоном и жаловалась, пока он обнимал её за плечи.

   – Надоело слушать эту ахинею.

   – Какую ещё ахинею?

   – Про вторжение коммунистов.

   Джейсон мягко улыбнулся:

   – А ты исключаешь такую возможность? СССР ведь располагает немалым ядерным арсеналом, его армия прекрасно обучена, а экономика может обеспечивать вторжение на протяжении многих лет.

   Алекс только усмехнулась его представлениям о "красной угрозе", ибо прекрасно знала историю и менталитет русских. Отчасти этот менталитет был присущ и ей самой.

   – А по-твоему, – съязвила она, – Советам больше нечем заняться, кроме как завоёвывать весь мир? Посмотри, что сейчас творится в Чехословакии. Они даже в своем блоке не контролируют ситуацию, зачем им ещё головная боль в виде всей Западной Европы?

   – А если генсек однажды проснётся и подумает, а почему бы не напасть на ФРГ или, скажем Финляндию, потому что это отвечает стратегическим интересам компартии?

   Алекс только разочарованно покачала головой:

   – Последний коммунист, который мог и хотел это сделать, был Троцкий. А он уже почти сорок лет как в могиле. А сейчас никому в СССР твоя Европа и даром не нужна. У них уже есть Организация Варшавского Договора, для собственной военной безопасности этого более чем достаточно.

   – Всегда может захотеться больше.

   – Это американцам может захотеться, – отрезала Алекс. – Их Штаты лежат по ту сторону Атлантики, а НАТО для своего спокойствия они сколотили именно в Европе. Начнись настоящая война между Штатами и Советами, первые, кому достанется новая Хиросима, будут те европейские страны, которые разрешили поставить у себя базы НАТО. – Постепенно этот разговор начал её не на шутку расстраивать, и Алекс вопросила, – И вообще, зачем в ядерной войне диверсанты? Кому мы будем подстраивать гадости на выжженной земле посреди ядерной зимы? – и почти плаксиво добавила, – Слушай, Джейсон, забери меня отсюда, я не хочу воевать с русскими, ты меня об этом не предупреждал.

   – Ну, ладно-ладно, – ласково подбодри её мужчина, гладя по плечу, – если не хочешь, тебя никто не заставит. Ты права, мне надо было спросить тебя раньше. Это мой промах. Прости.

   И Алекс простила. На следующий день они отплыли в Португалию. Там Джейсон привёл её в новый лагерь для продолжения обучения. О советской военной угрозе там никто не заикался, зато курсанты и инструкторы были явно зациклены на возможности прихода коммунистов к власти в западных странах законным путём через выборы в парламент. В этом учебном лагере, полным профессиональных португальских военных и рафинированных итальянских интеллектуалов, Алекс не могла взять в толк, что плохого, если большинство избирателей желает коммунистического правления в своей стране. Но тут ей быстро объяснили, что демократия есть не меньшее зло, чем коммунизм. Одним словом, лекции по политинформации ей по-прежнему не нравились. Зато Алекс пришлись по душе занятия по взрывному делу. Тут она узнала о куда более удачных способах употребления взрывчатки, нежели стряхивание на неё пепла от сигареты. Попутно Алекс обучилась и самостоятельному изготовлению взрывчатых веществ и не без удовольствия, ибо было в этом много от химии, а химия сама по себе увлекательна, если знаешь в ней толк.

   – Тебя действительно не волнуют коммунисты? – спрашивал её Джейсон.

   – Ни капельки, – обняв его за шею после маленького кровопийства, призналась Алекс. – Я их не боюсь, и, стало быть, мне плевать на них.

   – А кого ты боишься? – спросил он, ласково глядя ей в глаза и обнимая за талию.

   – Не знаю.

   – А если подумать?

   Алекс вздохнула. Она начала вспоминать годы войны. А ведь и тогда она не боялась русских коммунистов, как ей ни пытались внушить трепет и отвращение батальонные пропагандисты из НСДАП. Она видела их воочию по ту сторону линии фронта, видела из окопа, видела в десяти метрах от себя, бегущих в наступление, бегущих её убивать. Может, ей и было тогда страшно, но это не сравнится с ужасом и безысходностью во время английских авианалетов на мирный Хамельн – сожженные дома, горящие библиотеки, и трупы, трупы, трупы... С фронта можно дезертировать – из охваченного пламенем города не убежать. Сражение на поле боя двух армий – это и есть война. Бомбежка женщин, стариков и детей из безопасной кабины самолета – циничное убийство. Русские так не поступали, хотя и могли. Нет, это было кредо англичан.

   – Это ведь самая жестокая нация на земле, – распаляясь, объясняла она. – Вся английская история только и говорит об этом. Сначала они извели своих крестьян, потом принялись грабить ирландцев и морить их голодом. Они подсадили китайцев на опий, ограбили Индию и перерезали там миллионы людей. Они убили всех до единого аборигенов Тасмании. Одни убийства, голод, смерти. – Алекс не на шутку разволновалась, и голос её дрогнул. – И всё ради денег, денег и только денег. Как так можно? Разве оно стоит того?

   Джейсон поспешил её успокоить:

   – После войны у Британии нет прежнего влияния.

   – Лев затаился перед прыжком, – парировала она.

   – Ты действительно так ненавидишь англичан?

   – С чего мне их ненавидеть? – удивилась Алекс такому переиначиванию своей мысли. – Люди есть люди, они в любой стране одинаковые и кровь у всех красная. Вся разница только в правительстве и нравах. Английские правители все как один – сборище кровавых маньяков. Что Кромвель, что Пальмерстон, что маршал Харрис – все убийцы. Мир стал бы лучше, если бы правительственный район Лондона провалился под землю вместе со всеми его обитателями.

   Джейсон провел ладонью по её непослушным упругим кудрям.

   – Я понял тебя. Когда закончишь изучать диверсионный курс, я знаю, куда тебя отвезти.

   После трёх недель в Португалии Алекс и Джейсон снова пустились в морское путешествие. Каково же было её удивление, когда она поняла, что пунктом назначения оказался британский остров Джерси.

   – Ты что, привёз меня сюда, чтобы сдать англичанам? – оглушенная таким поворотом событий вопросила она. – И всё из-за того, что я тогда наговорила тебе о них?

   – Ах, Александра, Александра... – Джейсон покачал головой. – И после двух месяцев, что я не покидаю тебя, ты так плохо обо мне думаешь?

   – А о чём я сейчас должна была подумать?

   – О том, что я очень ценю тебя и дорожу тобой. После всех твоих слов о миролюбивых коммунистах и кровожадной Британии я бы мог посадить тебя на ближайшее грузовое судно и отправить обратно в Колло к Аднану. Но я этого не сделал, потому что австралиец, а не англичанин. Просто я понял, что ты нужна именно здесь.

   – Кому нужна, для чего? – недоумевала она. – Джейсон, я уже перестала понимать, для какой войны и с кем меня готовят. Уж куда-куда, а в Англию коммунисты не десантируются и в парламент их избрать не дадут, даже если каждый житель страны проголосует "за".

   – Ты сказала, что не презираешь британцев, а только их власти. Мне было этого достаточно, чтобы понять твою боль и обиду. Александра, здесь никто не заставит тебя воевать с простыми людьми. Ты нужна здесь, чтобы защитить их.

   – От кого? Собственного правительства?

   – Может случиться и такое. У тебя есть редкий дар понять чаяния обывателя...

   – Я простой человек из низов. Разумеется, я понимаю других простых людей.

   – Тебе осталось только выучить их язык и обычаи.

   – Зачем? Чтобы прикинуться англичанкой? – И она невольно усмехнулась.

   – В Великобритании живет немало народностей. Можешь выбрать себе любую.

   На миг Алекс задумалась:

   – Уж лучше быть ирландкой в этом гадюшнике. Презираемой, но не сломленной.

   Джейсон довольно улыбнулся.

   – Я знал, что ты сделаешь именно такой выбор.

   А потом был ещё один тренировочный лагерь, на этот раз последний. Здесь американские инструкторы присвоили ей кодовое имя Кастор-573 и по-другому больше не называли. Она была единственной ученицей, и повышенное внимание инструкторов американо-ирландского происхождения немного тяготило её.

   Дни проходили в непрестанном обучении английскому языку в его британской, а не средиземноморско-контрабандной версии, шлифовке произношения на ирландский манер и зубрежке новейшей истории Британских островов. Не давали ей забыть и о физических упражнениях, заставляя бегать по утрам марафоны, стрелять в тире и практиковаться в борьбе.

   Прошло полгода, когда Джейсон, наконец, объявил:

   – Твоя подготовка окончена, поздравляю.

   Вне себя от радости Алекс повисла у него на шее. Не передать словами, как ей осточертела курсантская жизнь.

   – Теперь я отвезу тебя в город, как и обещал.

   – Какой?

   – Дерри.

   – А, тот самый который мне теперь нельзя называть Лондондерри, – припомнила она слова лектора.

   – Раз ты теперь ирландка, то и в правду нельзя – улыбался Джейсон. – Я уже присмотрел для тебя квартирку. Она на улице Крегган, недалеко от центра, как ты и хотела. Будешь слушать шум проспекта. Только не гуляй долго по ночам. Сейчас в Дерри неспокойное время.

   – А где будешь ты? Уедешь в Штаты?

   Алекс внимательно смотрела ему в глаза, пытаясь понять, скажет ли он ей сейчас правду или слукавит.

   – Пока не знаю, – тихо произнёс он, опустив глаза. – Очень бы хотел навестить тебя, но не могу этого обещать, ты ведь понимаешь.

   Алекс убрала от него руки и отстранилась.

   – Конечно, понимаю, – пытаясь подавить обиду в голосе, произнесла она. – А куда деваться?..

   На этом они и распрощались. Алекс, которую теперь кураторы назвали Кастор-573, отбыла в Северную Ирландию, которую должна была назвать Ольстер, в город Лондондерри, который должна отныне называть Дерри и жить там, в ожидании часа Х, когда её призовут на тайную войну с неизвестным противником.

   И когда пробьёт этот час, она не знала.

   1969, Рим

   Как и каждый будний день, после учебы в университете отец Матео спешил появиться на своем рабочем месте в статистическом бюро Ватикана. Уже подходя к стенам Града, у самых ворот Святой Анны он заметил шедшего мимо туриста с картой, и глазам своим не поверил, когда понял, что перед ним фортвудский оперативник Ник Пэлем.

   – Что вы тут делаете? – прошипел ему на ухо отец Матео, отводя в сторону.

   – А, сеньор Мурсиа, – воскликнул Ник, не скрывая удивления от неожиданной встречи.

   – Тише, – шикнул священник, тяня его за руку прочь от всепроникающих глаз швейцарской гвардии.

   – А куда вы меня ведете?

   – На восток.

   – А что там?

   – Замок Святого Ангела.

   – Старая тюрьма?

   – Да, – не скрывая раздражения, выпалил альвар, – и если вы ещё раз попытаетесь связаться со мной в открытую, я точно туда попаду.

   – Да ладно вам, – сложив карту, абсолютно спокойно произнёс Ник, – туда уже давно никого не сажают. И, кстати, сегодня я с вами связываться не пытался. А если бы и попытался, то не стал бы делать этого так топорно.

   – Спасибо, что не звоните на мой рабочий телефон и не шлёте писем ко мне в кабинет.

   Ника это замечание развеселило, и он не стал скрывать ехидной улыбки, когда спросил:

   – Боитесь, что благочестивые монахини на станции прослушивают все разговоры? Неужели они ещё и письма вскрывают на почте?

   Мурсиа только недовольно на него покосился.

   – С чего вы это взяли?

   – Хоть вы мне ничего не рассказывайте, – не без гордости заявил Ник, – но про внутреннюю жизнь Ватикана мне тоже кое-что известно. На вашей телефонной станции и почте работают исключительно монахини.

   – И откуда, если не секрет, такая информация?

   – Из журналистского пула.

   – Тот, что аккредитован при Ватикане?

   – Ага.

   Мурсиа оценил проворство оперативника в привлечении рабочих контактов и спросил:

   – И что же вы делали у стен Ватикана?

   – Возвращался из музея, – был ему невинный ответ.

   – Вас потянуло к прекрасному?

   – Если честно, не особо. Может, зайдём в кафе и там поговорим, а то неохота болтаться по городу у всех на виду.

   Отец Матео согласился. Как только они вошли в заведение и сели за столик, Ник схватился за меню, но тут же опасливо посмотрел на альвара.

   – Не беспокойтесь, – произнёс тот, – заказывайте что хотите, на меня никто не обратит внимание.

   – Да? – оживился оперативник, – спасибо, а то я с утра на ногах, устал как загнанный конь. Эти ваши гиды просто садисты. Мне ведь нужно было посетить только один музей, но экскурсии на сегодня, оказывается, проходят через все музеи и дворцы, так что я до одури насмотрелся на все эти античные статуи, сосуды, фрески и гобелены, пока добрался туда, куда хотел.

   – И куда же? – поинтересовался отец Матео.

   – А вы угадайте, – озорно предложил Ник, – вы же знаете обо всех местах в Ватикане, так угадайте, какое из них меня могло заинтересовать?

   – Не буду, – каменным голосом отрезал священник.

   Ник изобразил разочарованность и углубился в изучение меню, но ненадолго.

   – Какой же вы скучный человек, сеньор Мурсиа, не расшевелить вас никак. Ладно, скажу. Я хотел посетить музей Пио-Кристиано.

   – Раннехристианское искусство? – с недоверием переспросил священник, ибо сильно сомневался, что фортвудского оперативника могло заинтересовать именно оно.

   – Не просто произведения искусства ранних христиан, а произведения искусства ранних христиан из римских катакомб. – Сделав заказ официанту Ник продолжил. – Надо же мне было увидеть их своими глазами. Но сколько же там саркофагов...

   – Катакомбы были не только убежищем, но и кладбищем для первых христиан, так чего вы удивляетесь?

   – Не удивляюсь, просто пытаюсь представить, каково это альвару блуждать в вечной тьме и всё время натыкаться на чьи-то гробы.

   Мурсиа недружелюбно посмотрел на Пэлема, отчего тот невольно поёжился.

   – Тогда попытайтесь представить, – предложил альвар, – каково это отлёживаться в каменном саркофаге и изображать мертвеца, пока не настанет удачный момент, чтобы выбраться из-под плиты и уйти, как вы выразились, в вечную тьму.

   Ник завороженно спросил:

   – Это было с вами?

   Взгляд Мурсиа ещё больше посуровел:

   – Я жил в средние века, но никак не античные, чтобы удостоиться могилы в римских катакомбах.

   – А может, вы скрываете свой возраст, – нашёлся Пэлем.

   – Тогда докажите, – предложил альвар и спор на этом кончился.

   Принесли заказ, и Ник накинулся на нехитрую снедь.

   – А вообще, – прожевав, спросил он, – могут ли альвара взять и похоронить? Я в том смысле, если это произошло, то как исправить ошибку? А могут быть такие могилы, где альвары лежат заживо похороненные уже несколько веков и никто про них не ведает? А как собратья могут узнать и помочь?

   Этот поток вопросов мог бы продолжаться вечно, если бы Мурсиа не пресёк его спросив:

   – Это любопытство или профессиональный интерес?

   На миг Пэлем задумался и ответил:

   – И то и другое. Так бывали такие случаи?

   Отец Матео молчал, прикидывая, о чём можно сказать оперативнику Фортвудса, а о чём лучше и не упоминать даже вскользь, и в итоге произнёс:

   – Есть среди нашего племени один профессиональный банкир. Он чуть ли не каждые десять лет устраивает себе похороны.

   – Это как? – едва не поперхнувшись, вопросил Ник.

   – Очень просто. Он довольно молодо выглядит и, видимо, считает, что больше десяти лет не способен правдоподобно изображать смертного и стареющего человека. Когда настаёт подходящий момент, он нанимает своих же убийц, те делают своё черное дело, потом бездыханное тело банкира кладут в гроб, засыпают землей, ставят могильный камень. А ночью доверенные лица выискивают его погост по отличительному знаку, разрывают могилу, вынимают банкира из гроба, и на этом всё – он может начинать новую жизнь в новом месте и с новым именем. И никто из бывших кредиторов и поручителей его искать не будет, ибо они знают, что он мертв.

   – Думаете, он уходит от долговых обязательств таким вот экстравагантным методом?

   – Может быть, – пожал плечами Мурсиа, – я не финансист и не в праве об этом судить.

   – А что за отличительный знак?

   Альвар вопросительно посмотрел на Ника.

   – Вы же сами сказали, что могилу банкира опознают по отличительному знаку. Какому?

   Мурсиа коварно улыбнулся:

   – А вы угадайте.

   Пэлем намек понял и молча занялся едой. Когда он принялся за чашечку кофе, Мурсиа поинтересовался:

   – Значит, решили занятья катакомбами?

   – Да, – отхлебнув немного, признался Ник, – работа есть работа. Кстати, я тут подумал, что зря вы устроились работать в статистическое бюро при Ватикане. Нам надо было подыскать вам место получше.

   – Меня вполне устраивает и это. И, насколько я помню, вы, мистер Пэлем, два года назад сказали, что и вас устроит любая моя должность, лишь бы в Ватикане.

   – Это да – вынужден был согласиться молодой человек, – признаю свою ошибку. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что лучшим местом для вас была бы папская комиссия по священной археологии. Это ведь там занимаются исследованием римских катакомб?

   – Там, – холодно признал альвар.

   – Если бы вы работали в комиссии, то попасть в любое время в катакомбы было бы для нас намного проще.

   – Чтобы там работать, нужно иметь диплом историка.

   – Вот и я говорю, что мы с вами поторопились с выбором университета. Надо было вам изучать историю, а не богословие, тем более что вы и так его знаете и, небось, намного лучше ваших же профессоров.

   – Меня не интересует история, – холодно заметил священник.

   – А, ну да, – нахмурившись, закивал Ник, – история бывает подлинной и той, что написана в учебниках. Я тоже могу припомнить ваши слова двухлетней давности.

   – Благодарю за понимание, – вновь улыбнулся Мурсиа, что бывало с ним не часто.

   Ник вдумчиво посмотрел на монаха:

   – Значит, не хотите мне помогать?

   – Единственное, что я могу для вас сделать, так это достать список катакомб, курируемых комиссией.

   – Было бы неплохо, – тут же оживился Ник.

   – Но я не могу вам этого обещать, – поспешил умерить его восторг отец Матео. – Я только попытаюсь. К тому же в Риме есть и другие катакомбы, Ватикану не подвластные.

   – Да-да, – активно закивал Ник, – иудейские и языческие. Ими занимается археологический надзор Италии, я помню.

   Мурсиа его осведомленность удивила, хотя виду он не подал:

   – Значит, вы и так всё знаете.

   – Конечно, сеньор Мурсиа, у меня уже давно всё схвачено. Дело осталось только за вами.

   – Хорошо, ждите, – произнёс он, поднимаясь с места. – Только не понимаю, кого вы хотите найти в катакомбах. Не боитесь, что тамошние обитатели быстрее найдут вас?

   – Не боюсь, по должности не положено. Так сколько мне ждать?

   – Сколько сможете.

   – Сеньор Мурсиа, – жалобно протянул Ник, – давайте не будем друг друга поддевать. Мы же делаем общее дело. – Тут Мурсиа усмехнулся, а Ник продолжил. – Я ведь тоже человек подневольный, у меня есть начальство, у начальства есть план действий, у плана есть сроки. Пожалуйста...

   – Я понял вас, мистер Пэлем. Как я вам уже сказал, ждите. Как только мне будет, что вам сообщить, я вас извещу.

   На этом они распрощались, и отец Матео поспешил в Ватикан к воротам Святой Анны. Пройдя мимо казарм швейцарской гвардии и приблизившись к зданию типографии, он невольно обратил внимание на небольшую делегацию у башни Николая V: рослый епископ Ортинский Пол Марцинкус возвышался над своими собеседниками в деловых костюмах. Разговор был оживлённым и даже весёлым, что в стенах Ватикана нечасто можно было увидеть. Контекст был ясен: секретарь Института Религиозных Дел, то есть, Банка Ватикана, развлекал беседой деловых партнеров после наряжённых переговоров.

   Второй раз за день Мурсиа прошиб холодный пот, когда среди мужчин в светской одежде он узнал того самого банкира-альвара, о котором не далее как двадцать минут назад рассказал Нику Пэлему. Ицхак Сарваш тоже заметил священника, и по хитрому прищуру раскосых глаз отец Матео понял, что Вечный Финансист, как за глаза называли Сарваша альвары, не прочь переговорить и с ним. Но епископ Ортинский продолжал что-то втолковывать своим гостям, и отделаться от него Сарвашу, решительно, не было никакой возможности.

   Отец Матео степенным шагом проследовал мимо компании и зашёл в здание почтамта. Получив из рук сестры Марии служебную корреспонденцию, он уже собирался уходить, как в дверь вошла молодая монахиня и, глядя в пол, обратилась к нему:

   – Извините отец, вам просили передать.

   Девушка протянула Мурсиа сложенный клочок бумаги и поспешила удалиться.

   То, что записка была от Сарваша, сомневаться не приходилось. На блокнотном листке ручкой был тщательно выведен то ли знак бесконечности, то ли восьмерка – это как повернуть. Слишком тяжёлым выдался день для отца Матео, чтобы ещё разгадывать ребусы. Он вышел на улицу, но у башни Николая V уже никого не было. По дороге до Апостольского дворца Мурсиа размышлял, что может означать цифра восемь, но иного варианта как Восьмигранный двор в музее Пио-Клемента, он не придумал. Что ж, стало быть, как и Нику Пэлему, сегодня ему придётся посетить музей.

   Добравшись до кабинета статистического бюро, Мурсиа положил почту на стол.

   – Что отец Матео, – мягко обратился к нему епископ Норезе, глава бюро, – задержали вас сегодня в университете?

   – Да, монсеньор, – начал оправдываться тот, – новые дела наваливаются как снежный ком, особенно когда их совсем не ожидаешь.

   – Ничего, вы молоды и с Божьей помощью сил на всё вам хватит.

   – Простите, монсеньор, но не могли бы вы отпустить меня всего на полчаса. Боюсь, если упущу момент, то рискую лишиться очень важных сведений для Понтификального ежегодника.

   – Конечно, идите, – благодушно произнёс епископ, – не теряйте времени, раз это важно для нашего общего дела.

   И Мурсиа пошёл. Он очень сомневался, что из разговора с Сарвашем он сможет выудить что-то полезное для статистического бюро, но в том, что финансист может дать ему пищу для размышлений, он не сомневался.

   Пройдя по улочке Святого Пия X, он завернул к фонтану "Галера" и по лестнице Браманте вошёл в музей. Он не ошибся, Ицхак Сарваш действительно ждал его в Восьмиугольном дворе и внимательнейшим образом рассматривал барельефы между портиками.

   – Добрый день, отец Матео, – улыбнулся ему Сарваш, как только увидел священника. – Неожиданная встреча, согласитесь?

   Мурсиа был приятно удивлён, особенно после беседы с англичанином Пэлемом, что Сарваш обратился к нему как к духовному лицу. Такой учтивости от человека воспитанного в еврейском гетто и немалую часть жизни проведшего на мусульманском Востоке он и не смел ожидать.

   На вид Ицхак Сарваш оставался всё таким же худощавым юношей лет двадцати трёх, каким и переродился для вечной жизни лет триста назад: смуглый, темноволосый, кареглазый, с неизменной хитрой улыбкой на устах. Наверное, епископ Ортинский счёл его безобидным выпускником финансового факультета, только-только начинающим познавать мир больших денег. Но нет, на самом деле Ицхак Сарваш был старым дельцом до мозга костей. Уж что ему не было присуще, так это профессиональная наивность, хотя изобразить её он мог мастерски, лишь бы ввести в заблуждение своих деловых партнёров. Хоть Сарваш и был младше Мурсиа на добрых четыре сотни лет, но благодаря способности постоянно вести двойную жизнь Вечный Финансист неизменно внушал Инквизитору скорее трепет, чем неприятие.

   Неспешно прогуливаясь по залам музея Сарваш ностальгически заметил:

   – Помню, как посетил это место в первый раз. Неизгладимое впечатление.

   – Правда? – вопросил Мурсиа, ибо до сегодняшнего дня не мог заподозрить в расчётливом дельце истинного ценителя искусства.

   – Поймите правильно, тогда я только покинул земли Османской Империи, а там любое изображение человека есть деяние греховное. Что уж говорить и о скульптуре.

   Мурсиа понимающе кивнул. Значит, интерес к музею для Сарваша складывался из простого любопытства, а теперь и ностальгии. Проходя мимо статуи Венеры Счастливой, Сарваш поинтересовался.

   – Всегда было интересно узнать, как в Ватикане относятся к такому обилию обнаженной натуры в его стенах?

   – По-разному. Есть ценители искусства, есть поборники нравственности. В этом зале выставлено всего лишь наследие языческого мира. А вот в Сикстинской капелле торжество плоти явно затмевает духовное содержание.

   – Не любите Микеланджело? – лукаво поинтересовался Сарваш.

   – Не люблю искажение смысла, – честно признался Мурсиа. – В Сикстинскую капеллу туристы приходят не для того, чтобы смотреть на фрески вроде "Изгнание из рая" или "Всемирный потоп" и задуматься над их сюжетами. Нет, они приходят, чтобы просто смотреть, – проходя через Зал Муз Мурсиа как бы невзначай заметил, – Говорят это только копии античных статуй.

   – Как знать, – пожал плечами Сарваш. – А может, и не было никогда никаких оригиналов. У Марка Твена был остроумный рассказ на эту тему.

   – Да-да, помню. Ещё помню, как на моем веку особо предприимчивые сочинители писали трактаты Аристотеля и Платона.

   На этом тема иссякла, и какое-то время двое альваров прогуливались по залам музея в тишине, прерываемой речью гида для французских туристов, что толпились поблизости. Первым заговорил Ицхак Сарваш, но на сей раз с большей серьёзностью в голосе:

   – Я посчитал своим долгом переговорить с вами, так как испытываю неловкость за свое вторжение на вашу территорию.