Текст книги "Стратегия обмана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц)

   – Надеюсь, – вкрадчивым голосом произнёс Сарваш, – вы не собираетесь отдать свои деньги на некое предприятие синьора Ортолани?

   – У-у Исаак, до чего же вы ревнивый. Вам не идёт.

   – Деньги, конечно, ваши, но подумайте хорошенько, прежде чем принимать такое серьезное решение. Вдруг в итоге останетесь ни с чем.

   – Вы не знаете Умберто. Он так со мной не поступит.

   Сарваш не сдержал ухмылки.

   – Поверьте, Семпрония, бизнес это не та сфера, на которую распространяются личные привязанности. Я даже верю, что ваш рыцарь не планирует никакой аферы. Просто часто так случается, что даже самые продуманные, взвешенные в теории бизнес-схемы на практике оборачиваются крахом.

   – Только не у Умберто, – уверенно парировала Семпрония. – Вы просто чересчур осторожны, Исаак. Мало того, что вы совсем не романтичны, вы ещё и не умеете поддаваться порыву.

   – В этом вы правы. Наверное, поэтому ваши деньги уже много лет у меня, а не на счетах многочисленных компаний, строивших Панамский канал, и у прочих аферистов вроде Понци, с его денежным арбитражем на почтовых марках. Поверьте моему многолетнему опыту, Семпрония, легких денег не бывает, а кто их активно ищет и лезет в предприятия, где им обещают фантастическую прибыль, в итоге оказываются банкротами. Вам оно надо? Я, конечно никогда не смогу предложить вам высоких процентов по вкладам, но это только потому, что нам с вами жить ещё долго, и до скончания веков мне как-то придется смотреть вам в глаза.

   – Умберто приличный человек, Исаак, – почти обиженно произнесла Семпрония. – он меня не обманет.

   – Многие и Микеле Синдону считали приличным, – обронил Сарваш в ответ.

   – Я знаю, – понуро продолжала она, – я слышала, что случилось. Умберто рассказывал мне о Синдоне. На самом деле все не так, как пишут в газетах.

   – Правда? – заинтересованно спросил Сарваш, – и что же вам рассказывали?

   – Что Микеле обманул его же помощник. Он ввёл его в заблуждение, приносил сфальсифицированные отчёты о прибылях, давал на подпись поддельные счета. А потом перед самым крахом он снял с банковских счетов большую сумму и скрылся где-то здесь в Швейцарии. Очень грустная история.

   Действительно, грустнее не придумаешь. Хорошо, что Семпрония ничего не понимает в банковском деле и ей легко скормить такую слезоточивую сказку об обманутом и обокраденном банкире. Прокурор бы в это не поверил, а то сейчас бы Сарваш не вёл с ней светскую беседу, а сидел бы в тюрьме, пока дон Микеле преспокойно разъезжает по Штатам с лекциями.

   – Так ваш рыцарь знаком с Синдоной? Это ведь история из первых рук, не так ли?

   – Да они знакомы. Полгода назад как раз незадолго до краха он и меня познакомил с Микеле. Он очень скромный тихий человек. Я знаю людей, он не мог бы самолично обмануть стольких вкладчиков, он слишком добрый и отзывчивый человек.

   Сарваш же хотел было спросить об одном ли и том же Синдоне они говорят, но только заметил:

   – И волк рядится в овечью шкуру.

   – А что случилось? – поинтересовалась она, – вы потеряли деньги в тех банках?

   – Нет, пока что нет.

   Сказанное Семпронией заставляло всерьез задуматься – могут ли быть такие совпадения или всё же нет? Сейчас Сарваш на великосветском приеме, куда его позвала Семпрония, любовник которой Умберто Ортолани знаком с Синдоной, который не далее как полгода назад обещал Сарвашу жестокую расправу. Собственно её-то Сарваш уже устал ждать. Но, видимо круг начал сужаться, и финал стал как никогда близок. Хороший повод развлечься напоследок, как сам Синдона, когда закатил в Риме роскошный банкет за пару дней до собственного краха.

   – Так мы сможем обсудить с вами детали? – напомнила о себе Семпрония. – Завтра у вас найдется время, чтобы встретиться со мной?

   – Конечно. – Склонившись к её уху, Сарваш прошептал время и место. – Только прошу вас, подумайте и взвесьте всё хорошенько. Я очень надеюсь, что вы передумаете.

   – И не надейтесь, – игриво пообещала Семпрония. – Я приду, и никуда вы от меня не денетесь. А теперь я пошла, – с волнением в голосе объявила она, глядя явно в сторону Ортолани. – Вы тоже повеселитесь. Хотя, у меня такое ощущение, что вы этого не умеете.

   – Умею, – не думая обижаться на её колкость, ответил Сарваш, – но не теми способами, к которым привыкли вы.

   Семпрония медленными плавными шагами подкрадывалась к своему рыцарю, стараясь не выглядеть в глазах света навязчивой, а, напротив, изобразить случайный разговор со случайным гостем.

   Сарвашу же оставалось только оглядеться по сторонам в поисках знакомых лиц. И они здесь были – директора предприятий, управляющие концернов, пока ещё удачливые игроки на бирже и рантье. Стоило ли сейчас завязывать новое знакомство с перспективой будущего трудоустройства, или это уже не имеет никакого значения, Сарваш не знал. Зато он заметил, как кто-то тоже заинтересованно смотрит на него.

   Стоило ему поймать взгляд молодой особы, как она тут же отвела глаза. Высокая, с изящной осанкой, она одиноко стояла у столика с шампанским, поднеся наполненный бокал к губам. Светлые волосы, волнами уложенные в прическу, открывали нежную шею, обнаженные руки и манящий вырез декольте, платье, подчеркивающее заманчивые изгибы фигуры – она не выглядела легкомысленной девушкой, напротив, во всем её виде читалось достоинство, а не дешевая видимость напускного величия.

   Она ещё раз посмотрела в его сторону, на сей раз, дольше и откровеннее. В её глазах читался интерес и приглашение, и Ицхак направился к столу. Пришлось взять шампанское и изобразить легкий глоток. Незнакомка искоса наблюдала за ним, но не спешила начать беседу первой, только легкая улыбка на губах говорила, что она ждёт первый шаг от него.

   Сарваш подошел ближе, блондинка оказалась с ним одного роста. Не в его правилах было поддаваться на провокации, скорее наоборот. И потому Ицхак ждал. А она продолжала смотреть ему в лицо и молчаливо улыбаться. Так могло продолжаться до бесконечности, видимо у незнакомки тоже есть свои принципы. Отпив маленький глоток, она поставила бокал на стол, и скользнув по Ицхаку обворожительным взглядом, направилась в сторону террасы. Неспешная кошачья походка, изящный изгиб спины – всё призывало отложить ненужный бокал и пойти следом. И его ничто не останавливало сделать это.

   На пустой террасе было свежо. Прохладный ветерок с озера колыхал завитки прядей, что обрамляли её лицо. Положив обе руки на перила, она пристально смотрела на него, словно зовя подойти ближе. И он подошел, почти в плотную, так, чтобы в темноте видеть её манящую улыбку. Наконец, она заговорила:

   – Вы, наверное, преследуете меня?

   Довольно низкий глубокий голос, правильное британское произношение, какое бывает только у англичан. Удивительно, но раньше Ицхак находил англичанок для себя слишком скучными. А эта явно намеревалась затеять с ним необычную игру.

   – Разве не вы коварно заманили меня сюда? – с улыбкой спросил Сарваш.

   Она тихо рассмеялась. Приятный, мелодичный голос. Увы, но она была немногословна. В их странном разговоре, она не спешила называть своего имени и с кем сюда пришла, но и вопросов тоже не задавала. Не отрываясь, она смотрела ему в глаза откровенно и призывающе.

   Доступные женщины хороши в определенный отрезок времени, но в целом малоинтересны. Но было в ней что-то иное, непонятное и интригующее. Как правило, Ицхак не увлекался загадочными женщинами – порой ответ после разгадки оказывается пустышкой – так зачем разочаровываться? Но, почему-то именно сейчас ему очень хотелось рискнуть. Наверняка, без изысканного вечернего наряда в обычной жизни она степенна, с безупречными манерами, но без всякого порыва к проявлению ярких эмоций. Скорее всего, в постели раскована, но предсказуема. И почему, зная все это, ему всё равно хочется уйти с ней? Провести одну ночь в отеле или отвезти её домой, чтобы на утро заказать ей завтрак и познакомиться получше, он пока не решил.

   – Вы не замерзли? – поинтересовался Ицхак, внимательно изучая её голые плечи.

   – Разве что совсем немного.

   – Хотите вернуться обратно?

   – Нет. Слишком поздно.

   – Понимаю.

   – Но я была бы рада, если бы вы проводили меня.

   Намёк прозвучал предельно ясно. Она права, он не был против.

   На выходе их поджидало одинокое такси. Он открыл дверцу, усадил свою спутницу на заднее сидение и после сел сам. Он уже был готов озвучить адрес, как она опередила его и назвала свой.

   Неожиданно. Почему-то такой ход событий ему не пришёл в голову раньше. Самостоятельная особа, что живет в фешенебельном районе и приглашает его к себе – определенно, в этом веке раскованность женщин начинает понемногу пугать.

   Всю дорогу она не сводила с него глаз. Легкая загадочная улыбка не давала покоя, и он не мог отвести от неё глаз. Ощутив прикосновение пальцев к кисти, Ицхак заскользил ладонью по её руке к локтю и выше. Невольно он поддался вперед, склоняясь к её губам, и она ответила тем же.

   Долгий поцелуй, но формальный и без капли страсти, он продолжался пока такси резко не затормозило. Девушка разорвала поцелуй и вопросительно оглянулась на водителя.

   Двери резко распахнулись, снаружи возникли вооружённые люди. Последнее, что видел Ицхак, перед тем как ему накинули мешок на голову, так это как чужие руки грубо вытаскивают девушку из машины, и она не в силах отбиться. Протяжный крик и звук заткнутого рта, вот и всё, что он слышал, прежде чем шею сдавила чужая рука и яркая боль обрушилась на голову.

   Полузабытье не давало потерять сознание и оттого доставляло только мучение. Темнота, руки заведены за спину и туго стянуты веревкой. Он лежит на боку не в силах выпрямиться, совсем рядом слышится шум колес и даже стук камушков по металлу – значит, его запихнули в багажник и везут по проселочной дороге.

   Время тянулось бесконечно долго, и заставляло о многом поразмышлять. Сарваш и не думал всерьёз, что возмездие Синдоны найдет его так быстро. В сердцах он "поблагодарил" рыцаря Умберто и мастерски введенную им в заблуждение Семпронию, которая завтра наверняка начнет искать Сарваша, когда их встреча так и не состоится.

   Но это всё не важно, главное другое – расставшись с Карлой, он смог уберечь любимую женщину, которой он оказался не нужен, от кары бандитов, но сейчас поставил под удар едва знакомую англичанку, что захотела только провести с ним ночь. И это не давало покоя. Что похитители сделали с ней? Он видел, как её грубо выволокли из машины, слышал крик, пока ей не заткнули рот. А что было потом? Её тоже похитили вместе с ним? Или оглушили ударом и выкинули на дорогу как ненужную вещь? От всего этого становилось не по себе. За себя волноваться не приходилось, даже если его будут бить или пытать, это ерунда – лишь бы с ней все было хорошо, лишь бы она была жива и здорова, лишь бы с ней ничего не сотворили. Иначе он не простит себя, не простит ту минутную слабость, когда увлек её за собой, когда посадил в то злосчастное такси. А ведь всё к тому и шло, он должен был понять после слов Семпронии, что знакомство Синдоны и Ортолани не просто совпадение, а хорошо продуманный план. Надо было признаться в этом самому себе, и не искать развлечений, тогда бы с девушкой ничего не случилось.

   Машина остановилась, через минуту щёлкнул замок багажника и две пары рук грубо вытащили его наружу. Хлопки дверей, ступеньки под ногами, деревянный пол, опять скрип петель. Остановились, начали развязывать руки, с головы стянули мешок, но всё равно ничего не видать. Хлопок двери за стеной, скрежет закрывающегося замка. Через минуту зажглась тусклая лампа под потолком.

   Сарваш стоял посреди небольшой комнаты без окон, больше похожей на полупустой деревянный сарай – только стул, стол, продавленная кровать, отхожее место в углу и больше ничего. Сарваш осторожно проверил – вся мебель была прикручена в полу, и передвинуть её не получилось бы.

   Он сел на кровать, и матрас жалобно скрипнул. Ситуация обрисовывалась следующим образом – мафия похитила его и будет держать какое-то время в этой халупе. Значит, в этот же день его не застрелят. А что сделают с ней? Если поймут, что она богата, за неё потребуют выкуп у семьи, а пока будут держать под замком, могут делать что угодно – мафия с похищенными женщинами не миндальничает.

   Прошел час или два, прежде чем дверь отворилась. В проёме стоял бородатый араб с револьвером в руке:

   – Руки за голову и выходи, – уверенно и твердо скомандовал он по-английски.

   Сарваш повиновался. Происходило что-то странное, совсем не то, на что он рассчитывал.

   В комнате снаружи было куда более яркое освящение, с непривычки оно резало глаза. Араб ткнул Сарвашу дулом под ребра и приказал сесть на стул у стены. Сарваш огляделся: ещё один араб сидел около двери и прожигал его взглядом, первый продолжал держать его на мушке. У окна расположился ещё один мужчина, темноволосый, смуглый, но явный европеец.

   – Ты в народной тюрьме, – объявил человек с оружием, – ты понимаешь, за что ты здесь?

   – Я отвечу на все ваши вопросы, – постарался удержать уверенность в голосе Сарваш, – только, пожалуйста, скажите, что вы сделали с девушкой?

   Тип у двери переглянулся со своим подельником с пистолетом. Тот кивнул, и первый, открыв дверь, крикнул:

   – Нада, иди сюда, тебя хотят видеть.

   Через пару мгновений уверенной походкой в комнату вошла девушка в рубашке, джинсах и кедах. Растрепанные густые кудри по плечам, серые глаза, а в остальном совсем другой человек.

   – Привет, дон жуан, голова не сильно болит? – весело спросила она, проходя в комнату, даже не взглянув в его сторону.

   А Сарваш, смотрел, изучал лицо, фигуру и не понимал, что происходит. Другая форма носа, другое очертание скул. От прямой осанки не осталось и следа, походка совсем не та, но почему-то именно эта девушка ему смутно знакома.

   – Ну, что так смотришь? Больше не нравлюсь? – спросила она, сев рядом с похитителем возле окна. – Всё как в сказке, после полуночи Золушка превращается в тыкву.

   Теперь он всё понял и невольно рассмеялся, рассмеялся над собой, и своей глупостью. Долго он ходит по этой земле, но за триста с лишним лет увлечение женщиной ещё не заводило его в "народную тюрьму". Но всё когда-нибудь случается в первый раз. Осталось только понять, кто эти четверо такие, если не мафия.

   – Что, ухмыляешься? – недовольно спросил араб с револьвером.

   – Нет, я просто восхищен мастерской работой вашего слаженного коллектива. Можно спросить вас, Нада?

   – Спрашивай, – лениво согласилась она.

   – Как вы изменили черты лица?

   – Пластический грим. Для большей завлекательности, так сказать.

   – Зря. Без него вы намного красивее.

   Нада даже не сразу нашлась, что ответить, видимо ожидала проклятий и оскорблений, но никак не комплимента. Что ж, любой другой на месте Сарваша так бы и поступил, поддавшись эмоциям в тяжелой ситуации. Просто он, в виду богатого жизненного опыта, не считал эту ситуацию безвыходной.

   – Я ещё в своем уме, – серьезно произнесла Нада, – чтобы светить родной физиономией перед толпой господ. И мне, собственно говоря, плевать, что ты там думаешь на мой счёт.

   Она закурила, быстрыми отточенными движениями отвела сигарету от губ и выпустила дым через ноздри. Удивительная манера, больше характерна для мужчин, чем для женщин. И тут Сарваш вспомнил, где уже видел эти все эти движения. У неё самой, но ровно тридцать лет назад.

   – Хватит пустых разговоров, – произнёс человек с револьвером, и обратился к Сарвашу, – теперь ты в нашей тюрьме, и прекрасно знаешь почему.

   – Если честно, – ответил он, – если бы вы все четверо были итальянцами, я бы точно знал, что к чему. А так, я теряюсь в догадках. Кто вы?

   После слова "итальянцы" все четверо переглянулись между собой, на лицах читалось непонимание. Человек с револьвером продолжил.

   – Видимо ты многим успел насолить. Мы из Народного фронта освобождения Палестины...

   – Опять?

   Палестинец заметно растерялся от такого вопроса:

   – Что значит опять? – сурово спросил он.

   – Да так, – пожал плечами Сарваш. – Несколько лет назад я летел в Афины одним рейсом с вашей коллегой Лейлой Халед. Вернее, это я летел в Афины, но поскольку госпожа Лейла захотела приземлиться в Дамаске, пилоты не смогли ей отказать.

   После всеобщего молчания Нада звонко рассмеялась, и это был совсем другой смех, нежели тот, что он слышал несколько часов назад – в нём была такая необычайная живость эмоций, что Сарваш поразился её мастерством к перевоплощению из нормальной живой женщины в степенную аристократичную англичанку.

   – Вот это дела, – заключила она, – вот оказывается, какой мир круглый. Халид, это, в каком году было – в 1969 или 1970?

   – В августе 1969, – ответил человек с оружием.

   – Слушай, так это получается, Лейла пошла на дело с тем оружием, которое вам привезла я годом раньше?

   – С ним самым. Того, что ты навезла, хватило аж до "черного сентября".

   – Нет, ну бывают же совпадения, – улыбаясь, качала головой Нада, то и дело затягиваясь сигаретой, – слушай, парень, – обратилась она к Сарвашу, – а ты нас не дуришь? Если так, то зря втираешься в доверие.

   – Можете спросить госпожу Лейлу. Мы сидели на соседних рядах и даже успели мило побеседовать. Может быть, она меня и помнит.

   – Ну, значит, в одну воронку дважды иногда всё же попадает. Не повезло тебе.

   – Как знать, – ответил Сарваш, улыбаясь ей в ответ.

   В 1945, те несколько месяцев, что он провел то ли в плену, то ли под арестом в лагере Берген-Белзен, каждый день он наблюдал через колючую проволоку, как из приземистого здания кухни выходит симпатичная молодая немка. То она катила чаны в тележке до госпитального барака и обратно, то мыла тазы на улице, а то просто стояла и курила в свободные от изнуряющей работы минуты. За все те месяцы он заговорил с ней только один раз, когда старику Бланку понадобилось лекарство от болей в сердце. Он попросил её принести таблетки из госпитального барака, и она принесла. Могла бы отказать, но не стала. Тогда он сказал, что она красивая девушка с добрым сердцем, а она не захотела называть своего имени. А потом его эвакуировали в Терезиенштадт, а она осталась в Берген-Белзене. В послевоенные годы он часто вспоминал о ней, жалел, что война развела их по разные стороны от колючей проволоки и больше увидеть её ему не судьба. А оказалось иначе, вот она всё такая же молодая на вид, сидит напротив и курит как тогда в лагере.

   – Теперь ты в тюрьме Народного фронта освобождения Палестины, – произнёс Халид, не выпуская револьвера, продолжая держать Сарваша на прицеле, – за то, что совершил преступление против палестинского народа.

   – Но я даже в Палестине никогда не был, – возразил Сарваш, немного лукавя. Вообще-то был, но много лет назад и уж точно не как Изаак Блайх.

   – Может и не был, зато на твои деньги в Газу и на Западный Берег каждый год из Европы приезжают сотни евреев, чтобы селиться на палестинских землях.

   – Я не понимаю, – честно признался Сарваш. – Может вы меня с кем-то спутали, потому что я никогда никому не давал денег для переезда в Палестину.

   Сидящий рядом с Надой мужчина ухмыльнулся и с отчётливым испанским акцентом произнес:

   – Ну конечно, на Палестину не давал. Евреи ведь в Израиль едут.

   – Ты спонсируешь Сохнут, – настаивал Халид.

   Спорить с вооруженным человеком было глупо, но другого выхода не оставалось:

   – Какой Сохнут?

   – Еврейское агентство в Иерусалиме. Каждый год ты перечисляешь им сто тысяч долларов.

   – Постойте. Я, конечно, еврей, но с сионистами никогда не сотрудничал и в будущем не собираюсь этого делать. Тем более таких денег у меня никогда не было. Меня зовут Изаак Блайх, я финансовый консультант, работаю на банкиров и предпринимателей. Вы уверены, что вам надо было похитить именно меня?

   – Слушай, вампир капитализма, – тут же произнесла Нада, – только не надо этих сказок тысячи и одной ночи – не был, не знаю, ничего не видел, отпустите, пожалуйста, домой...

   Кто бы мог подумать, что тогда в лагере он был не единственным альваром. Теперь она куда более дерзкая и остра на язык. Интересно, сколько ей лет? Что же случилось с ней за эти три десятилетия, раз она участвует в его похищении? Ведь ничего плохого в Берген-Бензене он ей не сделал. Юдофобия? Вряд ли, иначе тогда она бы не дала лекарство для Бланка, которое просил Сарваш, а нагрубила бы и прогнала. Но все было ровным счётом наоборот. Наверное, она не особо разбирается с тонкостях внутриеврейской жизни и политики, раз не понимает, что в Бергене-Белзене он и многие его коллеги оказались исключительно из-за оппозиции к тогдашним лидерам сионизма и были объявлены ими отсохшими ветвями, что бесполезны для построения нового государства, и потому должны быть отсечены. Но неужели она не поверит ему сейчас?

   – Пожалуйста, послушайте меня. Я ашкенази, и никогда не собирался эмигрировать в Израиль, потому что не считаю, что на территории нынешней Палестины в какие-то незапамятные времена жили мои предки. Если уж на то пошло, то мои предки выходцы из Хазарского каганата.

   – Да ладно? – отреагировала Нада. – Так вам, сионистам, ещё и юг СССР подавай под исторические земли Израиля. Крым, там, Кавказ?

   – Я не сионист, – настаивал Сарваш. – Я не разделяю их политические воззрения.

   – Что-то мне не нравятся эти гнилые разговорчики – произнесла Нада и направилась к двери.

   – Куда ты? – спросил Халид.

   – На кухню, – донеслось из коридора.

   В комнате повисло молчание. Никто из троих мужчин не решался задавать вопросы, пока Халид не произнес:

   – Если ты не сионист, зачем тогда посылаешь им деньги.

   – В жизни ни цента им не дал.

   – Ты обманываешь нас.

   – Я не знаю, кто и что сказал вам обо мне, но это не правда. Я знаю, что происходило в Палестине в сороковые годы, что случилось в Шестидневную и Октябрьскую войну. Я никогда не поддерживал оккупацию, я никогда не финансировал Израиль и считаю, что евреи должны жить на земле своих предков – в странах Европы, США, Китае, Эфиопии, Йемене – везде, где жили веками, среди других народов ...

   Закончить он не успел, в комнату вернулась Нада. В руках у неё был разделочный нож.

   С игривой улыбкой на устах она произнесла:

   – Товарищи, я предлагаю отрезать этому несознательному буржуазному элементу по пальцу, пока он не прекратит морочить нам голову.

   – Нада, успокойся, – твёрдо произнёс Халид.

   – Да я абсолютно спокойна. Но сколько ещё это терпеть?

   В её глазах не было ни страха, ни блефа, четко читалась решимость именно что отрезать пальцы. Сарваш не понимал её, почему, зачем она это делает? Она ведь должна понимать, что альвару можно только рассечь мясо до кости, но перерубить кость невозможно. И тут до него дошло – она не понимает, что он такой же альвар, как и она сама. Она его просто не узнала.

   – Я говорю правду, вас обманули.

   – Ага, – кивнула она, поигрывая с кончиком лезвия, – протягивай руку, какую не жалко.

   – Так, стоп, – воскликнул Халид, – отойди от него. Ну же!

   Нада нехотя отступила.

   – Юсуф, надо переговорить. Мигель, подойди сюда.

   Человек у окна повиновался. Халид отдал ему револьвер, потом подошел к Наде и отнял у неё нож, и после с другим арабом вышел за дверь.

   Мигель подвинул стул ближе к Сарвашу и уселся напротив, не сводя глаз и дула револьвера:

   – Поражаюсь твоему спокойствию, – сказал он, – или наглости.

   Нада ходила по комнате, то и дело перебирая, всё что попадётся под руки, особенно колющее, режущее и удавливающее.

   Вот она красивая девушка с добрым сердцем... Почему то сейчас Ицхак был уверен, что весь этот напускной садизм не более чем игра, способ сломить его психологически. Она весьма и более чем убедительно играла обольстительницу на приёме. Почему бы и сейчас с тем же мастерством ей не изобразить психопатку? Однако, это редкий талант, быть разной каждый час. Все-таки она удивительная женщина.

   Халид и Юсуф вернулись в комнату:

   – Завтра утром мы позвоним в Иерусалим, скажем, что ты у нас и предъявим требования...

   – Лучше сразу убейте, – усмехнулся Сарваш. – Они ничего не выполнят, потому что никогда не слышали обо мне.

   – Но ты еврей. Вряд ли им будет приятно, когда мы тебя убьём.

   Сарваш лишь покачал головой.

   – В войну им было плевать на евреев, что гибли в Европе, а сейчас тем более.

   Его снова отправили с комнату-камеру и заперли дверь. Через пять минут тусклая лампочка погасла.

   На ощупь Сарваш добрался до кровати и лёг. В эту ночь было о чём задуматься. Палестинские террористы вместо мафии. Интересно, как Синдона смог всё это организовать? Судя по всему, Халида, а он явно у них за главного, очень умело обманули, убедив, что Сарваш спонсирует Сохнут. Дьявольский обман, потому что он не стыкуется с реальным положением вещей и потому, что отводит подозрения от истинного заказчика похищения. Пристрели Сарваша мафия, для полиции и следователей по делу краха Синдоны было бы предельно понятно, кто это сделал и в чьих интересах. А вот палестинские террористы, совсем другое, для полиции это вне рамок логики. Почему похитили – потому что еврей, почему убили – потому что заподозрили в симпатии к сионистам.

   Увезли его явно подальше от Женевы, в какую-то глушь, в частный домик на отшибе. Раз не таятся и дают увидеть свои лица, значит, живым не отпустят. Хотя, с террористами нельзя угадать наверняка. Лейла своего лица никогда не скрывала, потому и стала знаменитостью и кумиром палестинской молодежи. А эти... Двое из них вообще к Палестине никакого отношения не имеют. Мигель, видимо испанец, а может и баск.

   А вот Нада... Вряд ли её зовут именно так. Каким бы образом Нада не попала в Берген-Белзен, но она точно не могла быть англичанкой, даже с её безупречным произношением. По чертам лица сложно сказать что-то определенное – может она родом из Центральной Европы, может Восточной, может вообще из Скандинавии. Интересно, как она отреагирует, когда поймет кто он? Не мудрено, что она его не узнала. Столько лет прошло, к тому же в лагере после радикальной стрижки от не существовавших на нём вшей и отсутствия бритвы Сарваш выглядел, мягко говоря, иначе. Но она не могла просто так забыть, просто пока не вспомнила. Всё-таки ситуация складывается очень забавно, даже учитывая, что его, видимо, скоро захотят убить.

   Зажглась лампа. Через несколько минут дверь открылась, и вошел другой палестинец, Юсуф, на сей раз без оружия.

   – Не двигайся, – твёрдо произнёс он.

   – Я и не думал.

   Юсуф принёс лохань с водой и поставил на стол.

   – Вот тебе, умыться. Через полчаса будет завтрак.

   И он ушёл. Сарваш последовал его совету. Конечно, он бы предпочел душ или ванную, но пришлось довольствоваться малым.

   В обещанный срок в комнату вошла Нада с подносом в руках. Она ничего не сказала, не требовала оставаться на месте и не двигаться, просто подошла к столу и поставила завтрак. Сарваш невольно улыбнулся её наивности:

   – Вы так спокойно входите в камеру опасного сионистского преступника, – заметил он. – Не боитесь, вот так просто, без оружия?

   – А что ты мне сделаешь? – насмешливо поинтересовалась она.

   – Не знаю, например, ударю вас и сбегу в дверь, которую вы не закрыли.

   – Ну, во-первых, далеко ты не убежишь, а во-вторых, это скорее я тебя ударю, а не наоборот.

   – Правда, ударите?

   На лице Нады тут же пропало всякое веселье, и она серьезно произнесла:

   – Я владею навыками рукопашного боя, и что-то подсказывает мне, что ты – нет.

   Сарваш поднялся с кровати и медленными шагами направился к столу. Нада выжидающе смотрела на него, не двигаясь с места. Сарваш подошел совсем близко. Не показывать же, что он её боится её угроз – он ведь и вправду не боится.

   – Не веришь, – все так же серьезно говорила она, – что я могу выкрутить тебе руки и ткнуть мордой в пол?

   – В это верю, – охотно подтвердил Сарваш, – а в остальное нет.

   – Какое ещё остальное?

   – Что вас зовут Нада, что вы англичанка. Я оценил ваш марксистский юмор про вампира капитализма, но я не верю, что вы марксистка.

   – Знаешь, парень, а ведь сейчас ты не в том положении, чтобы умничать.

   – Мне просто скучно, – улыбнулся он, – только с вами здесь и можно поговорить.

   – Нада! – раздалось снаружи, – хватит трепаться, иди сюда!

   Ничего не сказав Сарвашу, она повиновалась, и вышла прочь, закрыв за собой дверь.

   Ицхак посмотрел на стол: каша, два ломтя хлеба с джемом, остывающий чай с молоком. Слишком нарочито по-английски. Если она принесла альвару еду, значит, точно ничего ещё не понимает.

   Через полчаса Нада вернулась, видимо, чтобы забрать пустую посуду, и очень удивилась, что всё осталось нетронутым:

   – Почему ничего не съел?

   – Аппетита нет, – отвечал Сарваш, из другого конца комнаты, лежа на кровати.

   – Ну, знаешь ли, – произнесла она, забирая поднос, – на лобстеров и шампанское денег нет.

   И она ушла, даже не стала вступать в новую беседу, видимо Халид запретил всякие разговоры с пленником, чтобы она не прониклась к Сарвашу сочувствием.

   Лампочка погасла. Однако даже для тюрьмы такие условия содержания весьма суровы. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем дверь открылась, и его вызвали на разговор. Револьвер на Сарваша больше не наставляли, но Халид и Мигель ясно дали понять, что оружие при них имеется. Снова его усадили на стул у стены, снова похитители обступили его.

   – Сегодня мы звонили в Иерусалим, – объявил Халид. – В Сохнут не признались, что знают тебя.

   Сарваш пожал плечами:

   – Я и не удивлен.

   – Мы сказали, что убьём тебя, если они не выполнят наши требования.

   – Если не секрет, какие?

   – Сначала мы говорили... В общем, не важно, что было вначале. Сейчас мы ведём переговоры, чтобы обменять тебя на тринадцать наших товарищей в израильских тюрьмах. Мы дали Сохнут три дня на выполнение.

   – Разумно, – кивнул Сарваш. – Но, боюсь, для израильтян я так много не стою.

   – Ты еврей, они вступятся за тебя

   – Вряд ли. Евреи и израильтяне это разные народы, не во всех отношения дружественные.

   – В каком смысле? Что значит разные?

   – Это значит, что я не хожу в синагогу, не соблюдаю шабат, считаю Тору сборником легенд и преданий, а не исторической летописью древних иудеев. Я считаю, Талмуд административным кодексом, который может и был хорош для гетто, но не для целой страны. Я вообще не слышал, чтобы библейские археологи нашли в Палестине хоть какой-нибудь артефакт по своему профилю, кроме подделок. Для меня и Стена Плача лишь остаток стены оборонительной крепости XVI века. Мне не нужно, чтоб на месте мечети аль-Аксы построили Третий храм Соломона. Может, нацисты и нанесли удар по европейскому еврейству, зато сионисты как верные продолжатели расизма его добили. Идишланд умирает, на моем родном языке с каждым годом говорит всё меньше и меньше людей. Иврит был иудейской латынью, а из него девяносто лет назад придумали разговорный язык. Я его не знаю и не понимаю. Я гражданин Швейцарии и моя страна там, где я живу. Я не хочу уезжать в Израиль, израильтяне не мой народ. Они изобрели для себя собственный разговорный язык из богослужебного, свою историю из мифов, свою культуру, которая мне чужда. Я та отсохшая ветвь, как говорил Герцль, которая не нужна сионистам для построения утопического государства. Израиль – это новый Вавилон, где смешались народы и исчезли их родные языки и отсохли корни. Идеологи хотят создать там новое искусственное общество, внутри которого нет скреп. У такого государства нет будущего. И мне очень жаль, что народ Палестины пострадал от амбиций утопистов.