Текст книги "Стратегия обмана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц)

   И каждый день от бомб и стрельбы лоялистов погибали люди. Власти дрогнули – они обещали отложить разграничение власти на три года. Но забастовщикам этого было мало. Они желали, чтобы разграничение не состоялось никогда.

   На плечи армии легла работа электростанций и снабжение бензином, с чем она справлялась из рук вон плохо. Премьер-министр Британии назвал забастовщиков паразитами и нахлебниками. В ответ оскорбились все протестанты Ольстера, и на следующий день даже сомневающиеся и терпящие убытки, вышли поддержать забастовку.

   Полиция арестовала тридцать лоялистов, заподозренных в убийствах и терактах, но насилия это не остановило, и в следующие дни без предупреждения тоже взрывались машины и гибли люди.

   Апофеозом стал последний, четырнадцатый день забастовки, когда фермеры блокировали бульдозерами ольстерский парламент, и власти сдались, отказавшись от плана создать систему власти, которая устроила бы и католиков и протестантов. Теперь все должно остаться как есть, то есть, как хочет лишь одна сторона в ущерб другой. В этот день в протестантских кварталах не стихало ликование. Да, они победили и показали, что могут оставить жителей Ольстера без еды, транспорта, денег и электричества, и вернуть людей в каменный век, если только захотят.

   В дублинском штабе ВИРА Алистрина напросилась на беседу с командиром О`Доерти:

   – И что мы сделали для наших людей? – спокойным тоном спрашивала его Алистрина. – Что мы сделали, чтобы прекратить лоялистский террор? Что мы сделали, чтобы детей и женщин не убивали? Что мы вообще сделали, для того чтобы в Ольстере хотя бы попытались ввести двойное управление? Может оно бы смогло утрясти конфликт?.. Так что мы сделали?

   – Если бы мы ответили на акции лоялистов, – словно заученный текст говорил командир, – началась бы свара, которая затмила бы коллапс от забастовки. Вначале представьте, что творилось бы в Белфасте, а потом задавайте такие вопросы.

   Алистрина не сменила тона и спросила в лоб:

   – Если вы такой пацифист, то что делаете в ВИРА? Идите в ОфИРА, там считают своим долгом воевать только с британской армией и то после особо вызывающих выходок.

   – Я занимаю то место, которое мне доверили.

   – Надолго ли?

   О`Доерти с минуту молча смотрел ей в глаза и всё же произнёс:

   – Вы оспариваете моё пребывание на посту начальника штаба?

   – Ну что вы, я военный человек и чту такую вещь как субординация. Все бригады подчиняются вашим приказам. За все четырнадцать дней забастовки и террора вы не отдали ни одного.

   – Это было необходимо.

   – Кому? Лоялистам? – ехидно спросила она.

   – Ваши намеки недопустимы.

   – Да ну что вы, какие могут быть намеки. Это так, наблюдение. А хотите ещё и предсказание? Шестое чувство подсказывает мне, что скоро власти арестуют вас. Просто узнают, где вас искать, придут и повяжут.

   – Не от вас ли узнают?

   Алистрина покачала головой.

   – За две недели вы нажили себе огромное число недоброжелателей, подозрительным образом совпадающее с количеством личного состава ВИРА. Поэтому сегодня я и пришла к вам одна. Вы теперь нерукопожатны, командир О`Доерти.

   Через неделю её слова претворились в жизнь. О`Доерти арестовали, с чьей помощью, Алистрина не знала, да это и не было ей интересно. Главное – на пост начальника штаба вернулся командир Туми.

   – Ну что, соскучилась по Лондону? – первым делом спросил он Алистрину. – Что-то слишком там спокойно в последние полгода.

   И Алистрина. не медля и дня, отправилась в столицу метрополии. Лондонская бригада из замороженного состояния снова вернулась к работе. Нужно было успеть многое: обустроиться на месте, привезти взрывчатку, в конце концов, суметь сработаться после длительного вынужденного бездействия. Командир лондонской бригады тоже успел смениться и, будучи ставленником командира Туми, к Алистрине неприязни и пренебрежения не выказывал.

   Началась подготовка к акциям. Кипучая работа даже у Дарси отбила охоту к дурацким выходкам в отношении Алистрины. Та в свою очередь начала забывать старые обиды и даже поддалась на уговоры командира вспомнить былые времена и пойти на акцию в мужском костюме и гриме.

   Первой целью стал парламент, так старательно изображавший все четырнадцать дней ольстерской забастовки, что он не в силах повлиять на протестантов и образумить профсоюзных лидеров. Что поделать, раз британское правительство не в силах совладать с лоялистами, особенно если им это так удобно и выгодно, то и ВИРА им не подвластна. На сей раз никаких телефонных предупреждений, здание парламента – это не гражданский объект, а резиденция врага.

   – Жаль, что сейчас июнь, – сетовал Брендан, – если бы провести акцию в октябре или ноябре, когда будет церемония открытия парламента...

   – Зачем? – не поняла Алистрина.

   – Тогда бы это выглядело как наша солидарность с Пороховым заговором 370-летней давности. Что не смог Гай Фокс, сделали бы мы.

   – Действительно, хорошая аллюзия, – согласился командир. – Те заговорщики были католиками и готовы были подорвать всё здание с обеими палатами в полном составе и королем – убийцей католиков. Две с половиной тонны пороха...

   – У нас столько нет, – тут же отрезала Алистрина.

   – Понятное дело, что нет. Но как было бы величественно через 370 лет довести Пороховой заговор до логического конца.

   – Там больше тысячи комнат. – Алистрина решила опустить мечтателей с небес на землю. – Никакой взрывчатки не хватит минировать. И времени тоже. И вообще нас засекут, если вертеться около здания больше получаса.

   – Да знаем мы, не нуди. Это же просто мечта, уничтожить правительство в память о Гае Фоксе...

   Всё обошлось куда проще – в здание парламента вошёл малоприметный молодой человек в строгом костюме, наверное, один из помощников какого-нибудь пэра, и в забывчивости оставил портфель с бумагами за мусорной корзиной, что не сразу и заметишь. Одним зарядом порушило стены в вестибюле, выбило стекла и ранило одиннадцать человек.

   Не прошло и месяца, как в том самом Вестминстерском дворце после завершения ремонта на одном из заседаний парламента прозвучало важное заявление: вскоре процедура интернирования в Ольстере будет постепенно упразднена.

   – Три года, – говорили в бригаде, – они хватают людей и сажают за решетку без всякого суда и следствия, держат их годами без предъявления обвинения. Их бьют, пытают, выбивают ложные показания. А теперь нам говорят, что это, конечно, закончится, но постепенно. А сколько это "постепенно"? Год, два, десять? Скольких ещё они пересажают? Наших добровольцев там единицы, а лоялистов почти что нет – одни мирные католики. Сколько ещё их арестуют во время этого "постепенно"?

   – То заявление в парламенте только политическая уловка. Два месяца назад Ирландия подала на Британию иск в Страсбургский суд по правам человека за эту саму практику интернирования и пыток. Вот власти теперь и изображают видимость перемен.

   В Дублине тоже слышали новость о "постепенном" прекращении интернирования и тоже всё поняли. Командир Туми отдал приказ подобрать цель. Знатоки истории сошлись на Тауэре – зловещей тюрьме, где томились те, кого власть и короли посчитали изменниками. Опять же, там пытали и казнили Гая Фокса.

   – Что-то мне это кажется сомнительным, – жаловалась Алистрина. – это же музей и сокровищница, там только туристы. Кого вы собираетесь устрашать этой акцией?

   Видя её колебания, командир бригады распорядился, чтоб она изготовила бомбу, доставить её до места он поручил другим людям. Как итог – один человек убит, сорок один ранен.

   Командир Туми рвал и метал, особенно после того как на лондонскую квартиру одного из добровольце нагрянула полиция и арестовала его. Бригаде спешно пришлось сворачивать все свои действия и перебираться за город, подальше от тех мест, куда полицию мог навести ещё недавний соратник. Никто не обвинит его, если он заговорит, все понимают, что у полиции есть много действенных и крайне болезненных методов развязывать язык.

   – Зря мы пошли в этот Тауэр, – сетовал Брендан. – Майк засветился, я нет. Пока что. Хватит теперь этих исторических параллелей, надо делать свою историю.

   – Это точно, – кивнула Алистрина. – опять та же ерунда получается – один месяц, только две акции и залегли на дно. Хорошо хоть в Белфаст не отзывают.

   – Это ты об О`Доерти? Да, тот ещё был перестраховщик. Потому и запороли с его командиром почти все акции. Пока ты была за старшую, успевали куда больше и почти без крови.

   – Брось, – отмахнулась она на похвалу. – Сам помнишь, как я испортила акцию в метро.

   – Зато нас не взяли, – резонно возразил Брендан. – Уж лучше перебдить, чем сесть.

   – Ага, прямо как О`Доерти – и перебдел и сел.

   – Знаешь, – серьёзно сказал ей Брендан. – О`Доерти не предатель. Знаю, многие об этом говорили, но это не так. Просто он один из тех людей, которые боятся принимать решения, боятся брать на себя ответственность. Ему просто не надо было становиться начальником штаба, это совсем не его место.

   – Как знать, – кинула Алистрина.

   – А ты бы смогла отдать приказ, зная, что при его выполнении может полечь половина исполнителей?

   Она задумалась и закурила:

   – Ты прав, не смогла бы и не стала. Я не рвусь на высокие должности, потому что моё дело простое – выполнять приказы.

   Новый приказ пришёл только через два месяца – пока в Ольстере спецслужбы один за другим отстреливали законно избранных членов национального совета, необходимо было продумать, согласовать и организовать массированное устрашение британских солдат на территории, которую они по наивности считают безопасным тылом. Полномочия командира лондонской бригады свернули до представительских, планирование было поручено Алистрине.

   Начали с Гилфорда, где после бегства из Лондона жили Алистрина с Дарси. На примете у женщин были два паба, где постоянно собирались резервисты. Бомбы решено было делать по старинке – гелигнитовые, но с малым зарядом, чтобы можно было пронести их в паб. Первым взрывом ранило шестьдесят пять человек и убило пятерых – одного гражданского, но всё же четырех солдат. Две из них были женщинами из королевского армейского корпуса, но что поделать, на войне как на войне – и бомбу эту собирали две женщины. Власти среагировали быстро – вторым взрывом никого не задело – всех посетителей другого паба успели эвакуировать.

   И тут же настало время готовиться к возвращению в Лондон с новой акцией. Вот только часовых механизмов больше не было.

   – Можно, конечно, – рассуждал командир, – сделать ручную бомбу, с коротким предохранителем... – Посмотрев в сторону Алистрины он спросил. – Можно ведь?

   – Можно, конечно, – без энтузиазма согласилась она. – Только кто согласится её метать?

   В комнате наступила тишина. Никто не соглашался на такой риск.

   – Я, конечно, могу попробовать, – продолжила Алистрина, – сделать. Но тогда я пойду сама.

   – Почему? Это не обязательно.

   – Обязательно, – твёрдо заявила она. – Как я могу дать человеку ручную бомбу, если раньше их не собирала? А если она сработает раньше и метателю оторвёт руку? Это вопрос доверия и для начала мне нужно довериться самой себе. Есть ещё тонкость – куда кидать? А что если не успеешь скрыться после взрыва?

   – А может, отложим акцию и дождемся, когда со склада привезут часовые механизмы? – предложила было Дарси, но присутствующие всем видом показали, что отказываются её понимать.

   – Значит так, – заявила Алистрина, – вы занимаетесь подбором места и маршрута отступления, а я – сбором трёх бомб...

   – Почему трёх?

   – Потому что на акцию как испытатель пойду я сама. Если после первого взрыва мне не оторвёт руку и меня не схватят, то после второго я предпочту, чтобы в запасе оставалась хотя бы одна бомба, на случай если придётся прорываться с боем.

   – Так может, выберем одну цель?

   – Нельзя заставлять противника думать, что мы расслабились или боимся совершить больше одной акции за день. В прошлый раз в Гилфорде было две и сейчас будет две.

   На том и порешили. Применив все свои познания в маскировке, и заняв одежду у Брендана, Алистрина пошла к клубу, где собирались отставные военнослужащие. Было поздно, темно и совсем немного прохожих. Плохо, что нельзя будет затеряться в толпе. Хорошо, что незаметно можно поджечь фитиль.

   Окно подвала здания было открыто, и Алистрина, не задумываясь, бросила бомбу туда. Через пять спешных шагов за спиной прогремел взрыв и раздался звон битого стекла. Алистрина не останавливалась и быстрым шагом шла вперед – надо было успеть к клубу ВМФ. И она успела – кинула бомбу в открытое окно на первом этаже. Снова грохот, снова бьются стекла за спиной. Кто-то окликнул её:

   – Эй, парень, остановись!

   Алистрина рванула со всей скоростью, на которую была способна, как когда-то учили её в лагере, выкладываясь на все сто процентов и даже больше. Вдали выли сирены, а она петляла переулками, пока не запнулась и не ударилась о стену. Ощупав лицо, на предмет, не отклеились ли усы и бакенбарды, она, тяжело дыша, прислонилась к стене. Кто-то подошел из-за угла.

   – Эй, красавчик, – слащаво проворковала девица, подозрительно похожая своим нарядом на проститутку, – не пригласишь меня к себе в гости?

   – Иди-ка отсюда, и поживей, – прохрипела Алистрина, пытаясь усмирить дыхание.

   – Да ладно тебе, – проигнорировала её выпад проститутка и потянула ручонки к Алистрине, – я тебе такое могу показать и...

   Она осеклась, как только положила ладонь на чужой пах. На лице проститутки отпечаталось непередаваемое изумление, смешанное со страхом, когда она не нащупала то, что искала. Девица тут же отпрянула и рванула прочь. Алистрину пробрал смех, вместе со сбившимся дыханием он получился слишком громким и каким-то нечеловеческим.

   Домой Алистрина вернулась поздно. На следующий день в газетах сообщили, что от двух взрывов пострадал один человек – он легко ранен и его жизни ничего не угрожает.

   – Господа, – не без гордости заявила Алистрина на собрании, – ручные бомбы работают, главное не мешкать и рассчитать время зажигания и броска и так же не забыть о сопутствующих факторах, а именно о бдительных прохожих, которые могут скрутить вас раньше времени и сдать полиции. А так – в бой.

   Потом была акция в ещё одном клубе, оставшемся после этого без столовой. Потом Алистрина наконец-то раздобыла часовой механизм и собрала бомбу с таймером. Заложили её в коттедж на территории кадетской школы специально для главы тамошнего объединенного совета. Чтобы впоследствии не мучала совесть, время выставили на 23:30 и за полчаса сообщили о готовящемся взрыве в Агентство Печати.

   А потом случился взрыв в Бирмингеме. Два паба, больше двадцати убитых, все гражданские.

   – И кто это сделал? – вопрошал Брендан.

   – В Бирмингеме нет нашей бригады, – авторитетно заявил командир. – В штабе сделали официальное заявление, что ВИРА к взрыву не причастна. Это явная кровавая провокация, не наши методы.

   – Зато в новостях говорят, что это были наши. Даже нашли каких-то шесть человек и арестовали их.

   – Они не из ВИРА, и не и ОфИРА. Никто их не знает. Скорее всего обычные обыватели, которых полиция взяла просто так, лишь бы предъявить общественности злодеев.

   – Что-то мне это не нравится, – говорила Алистрина, – Как будто власти что-то замышляют, и нам это выйдет боком.

   Так оно и оказалось. Через четыре дня после взрыва неизвестного авторства, министр внутренних дел заявил, что Ирландская республиканская армия должна быть объявлена вне закона.

   – Ну, так давайте и британскую армию распустим, – разговаривала с телевизором Алистрина, – хотя бы за одно Кровавое Воскресенье и постоянный террор мирного населения. ВИРА ничего принципиально нового в ответ не делает.

   – Командир Туми звонил, – сказал позже командир бригады. – Нужна ответная акция и немедленно. О твердости наших намерений должны знать. У нас есть что-нибудь в запасе?

   – Три "малышки" с таймером.

   В этот же день на трёх почтовых офисах в течение одного часа взорвались почтовые ящики. Двадцать два человека были ранены.

   Через два дня британский министр дал свой ответ – отправил в Вестминстер законопроект о предоставлении полиции полномочий задерживать на 48 часов всех заподозренных в терроризме без предъявления им обвинения.

   – И чем это принципиально отличается от интернирования? – обсуждали новость в лондонской бригаде.

   – Тем, что интернирование "постепенно" будет прекращено, а взамен введут такие же аресты без обвинения.

   Ответ министру был сделан в этот же вечер – ещё две бомбы в почтовых ящиках и двадцать раненых.

   Вестминстер отреагировал через два дня, приняв обещанный закон о предотвращении терроризма – теперь каждый заподозренный в оном будет арестован на семь дней без предъявления обвинений.

   – Так ведь говорили про 48 часов – возмутился Брендан.

   – Верь им больше, – ответила Дарси. – На следующий год придумают что-нибудь ещё, и будет не семь дней, а целый месяц.

   – Отчасти это реакция и на наши акции, – заметил он.

   И тут вмешалась Алистрина.

   – Наши акции это приказ командира Туми, это, во-первых. А во-вторых, британцы очень любят считать раненых гражданских и кричать на всех углах, что ВИРА угрожает невиновным женщинам и детям. Вот только наших женщин и детей погибших от армейских пуль никто из британцев никогда считать не брался. Мы раним, а они убивают. Чувствуешь разницу?

   – Ну, чувствую, – нехотя согласился Брендан.

   – С новым законом ты почувствуешь её ещё больше, потому что власти будут арестовывать невиновных. Мы уже полгода как начали кампанию в Лондоне. Кого они арестовали? Только Майкла и с десяток явно ничего не смыслящих в бомбах людей.

   – Вот именно, что не смыслящих. После Гилфорда ведь арестовали четырёх человек, скоро их отдадут под суд. Но мы-то точно знаем, что в Гилфорде были мы. А мы все здесь, на свободе.

   – Только благодаря Майклу. Он настоящий боец, не заговорил, не выдал нас этим собакам. Поэтому они отыгрываются на здешних ирландцах. Они давят на нас, на тебя. Они бессильны сделать что-либо нам, потому что мы профессионалы своего дела. То, что в тюрьмы за наши акции сажают невиновных, отвечаем не мы, а власти, полицейские и судьи – это они отправляют в тюрьмы людей, не мы. Мы боремся за право, чтобы нас слушали и слышали, чтобы нас перестали считать низшей расой, которой только кости со стола кидают, а в остальном требуют заткнуться и не высовываться. Мы боремся за будущее объединенной Ирландии, где каждый её гражданин хоть протестант, хоть католик будет иметь одинаковые права и равные возможности. Если британские власти сейчас унижают и лишают свободы невиновных ирландцев и обещают продолжить делать это в будущем с новой силой, разве мы не правы, что продолжаем борьбу с королевством тюремщиков и извергов?

   В комнату вошёл командир:

   – У нас новый приказ. Будет очень насыщенный месяц.

   В Ольстере прошла тайная встреча между лидерами ВИРА и восьмью протестантскими пасторами, ибо представители британской власти явиться лично побоялись – это ведь армия и полиция может убивать католических священников, пока они причащают умирающих, а в ВИРА состоят настолько дикие и суеверные люди, что у них и рука не поднимется на пастора. Итог переговоров был предсказуем – полный провал. О чём можно говорить с людьми, которые реально ни за что не отвечают?

   И начались суровые трудовые будни. Акции следовали одна за другой с передышкой в день-два.

   – Ты бы хоть ночью спала, а не бомбы собирала, – высказывал командир своё недовольство Алистрине.

   – Некогда спать, – привычно отмахивалась она.

   Успеть нужно было многое. Целями стали армейские клубы, телефонная станция, снова буржуйский Хэрродс, другие универмаги. Ущерб капиталистам был причинён на миллионы фунтов.

   А потом из Белфаста пришло извещение: с 22 декабря 1974 объявляется перемирие – британские власти пошли на уступки, надо дать им время выполнить их обещания.

   – Надо как-то отметить это дело, – воодушевилась Алистрина, – последний день для последней акции как-никак.

   – Есть предложения? – поинтересовался командир бригады.

   – Ну, зная любовь некоторых к историческим параллелям, я предложу параллель из недавнего прошлого. Возьмём всего-то пять последних лет. Чего только не было: и схватка за Богсайд в Дерри, и битва за Шорт-Стренд в Белфасте, потом начался беспредел интернирования, оккупация, расстрел Кровавого Воскресенья, показной референдум, который ничего для католиков не решал, а ещё всеобщая забастовка, которая сорвала компромиссное размежевание власти. В общем, много чего было за эти пять лет. А ещё был премьер-министр Эдвард Хит, при котором вся эта жуть и случилась. Можно конечно сказать, что он тут не при чём, и Ольстер далеко от Лондона. Но, друзья мои, если бы главы государства на своей шкуре прочувствовали ответственность за людей, чьими судьбами управляют, может они бы стали больше задумываться о последствиях своих политических решений? Как вы считаете?

   – Лично я считаю, – сказал Брендан, – что просто так подойти к даже бывшему премьер-министру это гарантированный арест.

   – А если подойти не к нему, а к его квартире?

   – И что? – спросил командир, – ты знаешь адрес?

   – Представь себе, да. Это не такой уж большой секрет – Белгравия, улица Вильтона. Даже знаю номер дома, и как выглядит тамошний балкон.

   – Хочешь метнуть зажигательную бомбу?

   – Представь себе, очень хочу. Лично. Ты же позволишь?

   Командир с минуту помолчал, обдумывая предложение:

   – Если в квартире никого не будет, получится мелкое хулиганство, а если Хит будет дома, и ты убьешь его?..

   – То горевать не буду. А ещё не будут горевать тысячи горняков по все стране, и газовики с угольщиками, автомобилестроителями, почтовиками, портовыми служащими и ещё много кто. Хит своим реформами обозлил стольких трудяг, и в Ольстере, что в Англии, что в Шотландии с Уэльсом, теперь пусть ощутит пыл народного гнева.

   В тот же вечер, не тратя время на переодевание и грим, Алистрина просто отправилась в Белгравию и сделала то, что обещала. Фешенебельный район и дома богатых и знаменитых встряхнуло от взрыва.

   Перемирие началось.

   1973-1974, Нью-Йорк

   Пять лет Карла Боффи возглавляла экономический департамент Франклинского национального банка, и за эти годы она, сорокачетырёхлетняя ухоженная, элегантная зеленоглазая блондинка, если и бывала на светских мероприятиях, то всегда в окружении уже осточертевших за двадцать лет работы в банке коллег. Так и в этот раз, ей пришлось изысканно одеться и потратить время на макияж только для того, чтобы слушать на званом завтраке в отеле хвалебные речи в честь владельца банка Микеле Синдоны.

   Прошёл год, как "итальянский Ротшильд", а именно так его порой называли, выкупил банк и занял свой пост, но до сих пор Синдона оставался для Карлы, как и для многих служащих банка, личностью глубоко загадочной. Он не любил публичности, и это казалось странным. Но в этот раз на завтраке в отеле собралось много людей. Присутствовал и премьер-министр Италии Андреотти. Политик настолько расчувствовался во время своей торжественной речи, что назвал Микеле Синдону ни много ни мало, а "спасителем лиры".

   – Чем же он заслужил столь громкую похвалу? – поинтересовалась Карла у сидящего от неё по правую руку главы отдела ценных бумаг.

   – Кто знает, что на уме у этих итальянцев, – пожал тот плечами. – Это ещё что, я слышал, как кто-то назвал его величайшим итальянцем после Муссолини. В Риме говорят, что курс лиры всё падает, безработица растёт, за коммунистов голосует всё больше и больше людей. Но раз премьер-министр считает, что всё в порядке, и Синдона спас лиру, может так оно и есть.

   А потом Карла посмотрела поодаль в сторону помянутого Микеле Синдоны, но взгляд её задержался на темноволосом смуглом молодом человеке, что сидел от него по левую руку. Карле внезапно стало жутко интересно, чем в таком возрасте можно заслужить право быть приближенным "спасителя лиры". С минуту она, не отрываясь, наблюдала за молодым человеком, как он неспешно перебирает тонкими изящными пальцами столовые приборы, как учтиво наклоняет голову в сторону своего патрона, пока тот что-то нашептывает ему, как сам не суетливо и с достоинством что-то ему отвечает. Карла никак не ожидала, что юноша заметит её внимание и сам посмотрит в её сторону. В испуге она отвела глаза.

   – Кто это, рядом с Синдоной? – спросила она у главы отдела.

   – Изаак Блайх, швейцарский консультант Синдоны. Занимается антикризисным управлением в банке. Кто-то средний между мальчиком на побегушках и серым кардиналом.

   Карлу не на шутку заинтриговала столь противоречивая характеристика.

   – Хочешь, устрою вам встречу? – предложил глава отдела, расценив её молчание как знак заинтересованности.

   – Что? Нет, – тут же отчеканила Карла, и уже после подумала, – хотя... Не знаю, может быть. В рабочем порядке.

   На следующий день, когда Изаак Блайх действительно пришёл в рабочий кабинет Карлы Боффи, она даже растерялась от такой неожиданности. Быстро собравшись с мыслями и напустив на себя флёр холодной бизнес-леди, непроницаемым голосом она начала:

   – Мы не представлены, ваше имя мне известно. Моё вам, полагаю, тоже. Проходите, присаживайтесь. Начнём работу.

   И молодой человек повиновался. Он даже не стал задавать лишних вопросов, и Карла это оценила. Она тут же подала ему папку с документами и велела:

   – Будьте добры, ознакомьтесь со списком наших контрагентов. Завтра финансовый комитет должен вынести решение для кого из них мы закроем лимит, а для кого нет. Было бы интересно узнать ваше мнение.

   – Оно интересно лично вам или комитету? – улыбнувшись, спросил Изаак.

   Карла пару раз моргнула, пытаясь понять: он так пытается с ней шутить или это просто самоуверенное хамство? И отчего-то он как-то странно на неё смотрел.

   – Я доведу до комитета ваши соображения, – холодно пообещала Карла.

   Молодой человек только безразлично пожал плечами и углубился в изучение документов. С минуту Карла наблюдала, как тонкие пальцы торопливо перебирают страницы. Её заворожили эти легкие невесомые движения так, что она не сразу вспомнила, что хотела ему сказать:

   – Может, лучше возьмёте материалы с собой и проведёте расчёты и анализ балансов?

   Изаак посмотрел на неё с теплотой и улыбкой, как обыкновенно смотрят воспитатели на неразумных детей, и ответил:

   – Насколько я знаком с работой финансового комитета, там никого не интересуют длинные формулы и сложные расчёты. Им нужны конкретные указания, кому давать деньги, а кому нет. Если позволите, я всё же закончу анализ в этом кабинете и сразу же скажу вам своё мнение.

   И Карла согласилась, хотя ей показалось, что Изаак вовсе не читает материалы, а просто бегло их перелистывает.

   Через пять минут он закончил перебирать бумаги и, разделив их на две части, одну стопку откинул на стол, а другую протянул Карле.

   – Этим пятерым можете спокойно отказать в доступе к кредитным ресурсам банка, – произнёс он.

   Карла принялась изучать данные неблагонадежных контрагентов, силясь понять, что же подозрительного нашёл в них молодой финансист:

   – Хорошо. А почему именно они?

   Молодой человек лишь пожал плечами.

   – Так подсказывает мне мой опыт, – улыбнулся он.

   – Ну, уж нет, – возмутилась Карла, – это больше походит на гадание на кофейной гуще.

   – Возможно. Но если не хотите подвести финансовый комитет...

   Карла раздражённо перебила его:

   – Я не согласна.

   – Ну, не согласны, так не согласны, – без капли раздражения, но с возмутительным равнодушием ответил он, – зачем тогда надо было спрашивать моё мнение?

   И он ушёл. Карле оставалось только удивляться такому безразличию к её мнению, но видимо, близость к Синдоне застлала молодому финансисту глаза. И Карла поручила двум своим ассистентам произвести расчёты для финансового комитета. С этими данными на следующий день она отправилась на собрание. Президент банка тут же отверг все её доводы. Он назвал всё тех же пятерых контрагентов, что и Изаак Блайх, и поручил с сегодняшнего дня закрыть для всех пятерых лимит. Карла возражала, спорила, что именно эти пятеро всегда были надежными клиентами и исправно погашали долги, но в итоге поняла, что бессильна идти против зарвавшегося Блайха, который нашептывает глупейшие решения Синдоне, а тот спускает их правлению банка.

   Каково же было её негодование и удивление, когда в течение двух недель те пять контрагентов, что отметил Изаак, объявили о своём банкротстве. Внутри у Карлы всё похолодело. Если бы она настояла на выводах своих ассистентов, банку пришлось бы не сладко. Получается, молодой финансист и вправду хорош, как о нём и рассказывают. Но от осознания его правоты легче на сердце у Карлы не стало.

   Когда она случайно столкнулась с Изааком в холле банка, то не захотела даже смотреть в его сторону, не то, что говорить. Но он подошёл к ней сам:

   – Не расстраивайтесь, – мягко произнёс молодой человек, – просто дон Микеле уже давно привык верить мне на слово и не требовать доказательств.

   – Вы слишком самонадеянны, – холодно заметила Карла.

   – Вы тоже.

   От удивления она не нашлась, что и сказать, только обескураженно уставилась на Изаака. А он доброжелательно улыбался. Но было в этой улыбке, в этих глазах и что-то иное, такое странное и неожиданное. Нет, Карла отказывалась верить, что молодой человек с ней флиртует. Ведь это немыслимо, сколько ей лет и сколько ему. Наверное, лет двадцать разницы, не меньше. Растерявшись, Карла ушла прочь.

   Каждый день она видела Изаака, то на заседании кредитного комитета, то на совещаниях, да и просто в коридорах банка. И ни разу он даже не пытался с ней заговорить, только смотрел, внимательно, выжидающе, как охотник на добычу. Эти глаза, насыщенно карие, по-восточному раскосые, манили и завораживали её.

   Сидя за переговорным столом, слушая, как президент банка разоряется о клиринге, Карла только и чувствовала, что Изаак сидит напротив и внимательно изучает её. Отчего-то ей было страшно даже повернуть голову, чтоб посмотреть в его сторону. Это молчаливое внимание со стороны молодого человека с каждым днём все больше выматывало её, и Карла даже не понимала почему. Да, он молод и симпатичен. Да, ей уже сорок четыре года, но она всегда тщательно следила за собой и потому в свои годы выглядит куда моложе сверстниц. Да, у неё слишком давно не было любовника. Слишком давно, потому что большинство кандидатов в ухажеры пасовали перед ней в самом начале общения, а остальных она распугивала сама. Но Изаак не испугался, и это обстоятельство казалось Карле очень странным. Но ещё более странным ей казалось его поведение. Каждый день он не давал ей забыть о своём существовании, но никогда даже не пытался пригласить её в ресторан или оперу. Карла решительно не понимала его тактики.