Текст книги "Стратегия обмана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 48 страниц)

   После этой мини-лекции кардинал лишь весело усмехнулся:

   – А нынче любят говорить, что различные религии это различные пути к Богу и каждый человек вправе выбрать свою дорогу. Глупость, конечно. Религиозная свобода, которую так поощряет курия – это ведь свобода от Бога. Не важно, какому божеству ты молишься, истинному, а может быть и ложному – все они равны. Нет разницы между канонической верой и ересью. Когда поддерживаешь всех богов, значит, не веришь ни в одного из них.

   – Потому что в головах многих людей всё смешалось, – согласился с ним Мурсиа. – Они не осознают, где Бог, где Аллах, где Дао или Брахман, для них все они абстрактное верховное божество, которое и милует, и карает, и приходит к людям, и равнодушно взирает на мир. В такой пёстрой смеси представлений потерялся истинный и единый Бог, который есть любовь, который принёс свою жертву людям и не требует физических жертв от них. Нынче всё чаще слышны роптания "где был Бог когда...". Бог всегда с нами, жаль, что мы часто не видим и отвергаем его. Все горести нам даны за грехи наши в наказание или же во испытание веры. Кто мы такие, чтобы понять Божий замысел во всей его полноте и красоте? Все те заблудившиеся люди не знают истинного образа Бога и потому отвергают его. Они отвергают ту карикатуру, что сложилась в их головах после книг и телевидения и теперь уже не могут поверить, что Бог не надсмотрщик за человеками, Он – евангельский Бог Любви. Для нас Бог – Отец, для них – владыка, и потому они не хотят ему подчиниться, не понимая, что отказываются не от рабства, а от отеческой любви. Чтобы увидеть в Христе Бога, нужен подвиг веры. Но сейчас всё больше людей видят в нём лишь галилейского проповедника – для такого видения не нужно особых усилий.

   – Как точно вы сказали, отец Матео. Вот именно, зачем вообще христианину заниматься бесконечным поиском истины среди множества культов, если абсолютная истина воплотилась в Христе? Пусть мусульмане или иудеи считают иначе, но ведь христианин должен в это верить, или он не христианин более! Впрочем, постсоборная Церковь и вправду утратила истину, раз позволяет происходить тем мерзостям в церквях, о которых вы постоянно мне рассказываете. Я слышал, одна монашенка расстриглась и принялась проповедовать повсюду, что Бог Отец – это женщина. А другой монах-доминиканец из Голландии не постеснялся сказать во всеуслышание, что самый честный человек этот тот, кто ни во что не верит, а христианство должно уступить место атеизму. Другой доминиканец прямо в соборе Парижской Богоматери заявил, что Бог подобен Сталину и сатане.

   – Вы о Кардоннеле? – уточнил Мурсиа.

   – Да, о нём. И что самое страшное, папа благоволит ему. Он шлёт ему благодарности и поздравления с блестящими проповедями. Разве было мыслимо такое ещё десять лет назад? Нет, конечно, даже в страшном сне никому бы не приснилось. Если уж клир потерял всякий стыд и ориентиры, то что уж говорить о пастве. Вы ещё поддерживаете связь со статистической службой?

   – Да, конечно.

   – И что они говорят, сколько в мире священников, монахов и прихожан?

   Мурсиа понуро вздохнул и ответил:

   – С каждым годом и тех и других становится всё меньше и меньше.

   – И это было ожидаемо. Люди не такие глупцы, как о них привыкли думать те, кто обличены даже маломальской властью. Люди почувствовали, что Собор их обманул. Да, Церковь обновилась. Во благо ли? Конечно же, нет. Кто-то считает, что без латыни в мессе не осталось больше сакральности, а обыденный язык на то и обыденный, что говорить на нём с Богом как-то совестно. Кто-то отказывается понять как без исповеди, без очищения от грехов, можно позволить себе прикоснуться к святым дарам, не осквернив их. Кто-то потерял веру после того как святых, которым он годами молился и находил в этом общении утешение, этих святых назвали выдумкой средневековья и их статуи вынесли из всех церквей. Люди растерялись. Даже если они не знали всех тонкостей богослужения, они почувствовали фальшь, потому и ушли из Церкви. Это горькая потеря, невосполнимая. Скоро родятся новые поколения, которые не будут знать, что такое тридентская месса, как она красива и величественна. А ведь ей 399 лет, а неофициально и того больше. Её канон был проработан настолько тщательно, что за четыре века в служение мессы не просочилась ни одна ересь. А новая месса и есть ересь лютеранства. Из неё убраны важнейшие молитвы, отменены коленопреклонения. В новом чине больше нет и намека на веру в присутствие Святого Духа. Тогда о каком таинстве может идти речь, если алтарь назван столом, священник – председателем собрания, будто речь идет не о мессе, а о профсоюзном заседании. Профанация и десакрализация! Ведь тридентская месса – это время, когда мы можем говорить с Богом, а Бог – снизойти к нам. Месса – это таинство, непостижимое разумом, но открытое для души. Она обращена к Богу, служится для Бога и возносит человека к Богу. А новая месса служится человеку и обращена лишь к человеческому разуму. Она длится лишь сорок минут, потому что папа и куриальные теологи решили, что не надо утруждать верующих долгой церемонией и потому сократили время мессы за счёт молитв и коленопреклонений. То есть папа и курия отказала Богу в почитании из надежды, что от этого в церквях станет больше прихожан. Это ужасно! Нынешнему поколению оставили только скучное подобие былого величия тридентской мессы, только "вечер воспоминаний о Тайной Вечере", как теперь принято говорить. Если старшее поколение уже отвернулось от этой поддельной мессы, то и молодые люди не пойдут в церковь, и их дети тоже не пойдут. Всё будет так, как хотел тот голландский доминиканец – атеизм займёт место веры.

   Мурсиа внимательно слушал и ждал, когда же кардинал Оттавиани скажет, что царство антихриста уже близко, но к, к счастью, не дождался. Кардинал был опытным теологом и такими словами не разбрасывался, даже если и думал именно о них.

   – Нам говорят с придыханием, почти с восхищением, – продолжал старец, – что католицизм стал терпимее ко всем остальным религиям. Вот только они, остальные религии, что-то не пожелали относиться терпимее к нам. Вы знаете, почему вообще стало возможно то, что произошло в Мексике с архиепископом Гомесом? Не так давно после конференции между католическим и иудейским комитетами наши епископы выпустили декларацию об "Отношении христиан к иудаизму". Знаете, до чего они додумались? Оказывается, богоизбранными католическая церковь должна считать не христиан, нет, а исключительно иудеев. Они называют это "теологией Освенцима". Согласно ей, иудеев ни в коем случае обижать нельзя. Нельзя поминать строчки из Евангелия, где сказано "Говорят ему все: да будет распят", нельзя напоминать другую строчку, "И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших". Цензура Евангелия Ватиканом – вы можете себе это представить? Какая-то комиссия взяла на себя смелость редактировать Священное Писание. По их мнению, Ветхий Завет куда важнее Нового. То есть, книги, что священны для иудеев, и для христианина должны быть важнее Евангелия и слов Спасителя. Да, конечно Библию наши новаторы переписывать не станут, просто выдумают новый смысл для затруднительных моментов. И получится, что иудеи не принимали и не отвергали Христа. Интересный богословский ход, согласитесь. Мне даже любопытно, как епископы собираются примирить два таких факта, что христиане встретили своего Мессию две тысячи лет назад, а иудеи продолжают ждать его по сей день? Но я и другого не могу понять, с чего вдруг нынешних иудеев стали отождествлять с иудеями ветхозаветными? Всё-таки Моисей, Соломон и Христос не знали Талмуда с его специфическими законами. А знаете, что после той конференции написала иудейская комиссия? Это очень показательно для того, что в Ватикане почему-то именуют межконфессиональным диалогом. Они написали прямо и честно, что для современного иудея библейское наследие может спокойно обойтись без Христа, а христианство с точки зрения иудаизма лишь ложный, фальсифицированный монотеизм в противовес монотеизму иудейскому. И по-своему они правы. Зачем им, иудеям, делать уступки в собственном вероучении, только потому, что так захотели какие-то католики? Их позиция мне более чем понятна. А вот ватиканская абсолютно нет. Мы идём на святотатственные уступки, которые для нашей же религии немыслимы только потому, что вдруг решили, будто католицизм нужно исповедовать осторожно, чтоб ни в коем случае не обидеть своей верой иудеев. Я уж не буду поминать строчек из их священных текстов, где Христа поносят последними словами, раз уж априори считается, что иудей христианина обидеть не может. Я просто хочу сказать, что папская инициатива межрелигиозного общения из благого начинания оборачивается катастрофой. Конференция иудейской и католической комиссии не была диалогом. Это было началом зарождения иудо-христианства без Христа.

   В словах кардинала Оттавиани было мало утешения для отца Матео, и сам старец это прекрасно понимал. Просто не нашлось повода поговорить о хорошем, как ни искать.

   Утешение же для себя отец Матео находил только в одном – в булле пятисотлетней давности, что издал папа Пий II. "Какой бы то ни было Собор, созванный, чтобы произвести резкую перемену в Церкви, заранее объявляется недействительным и аннулируется". Стало быть, и Первый Ватиканский собор, где папу наделили непогрешимостью в вопросах веры, и Второй, который переломил хребет Церкви новыми реформами, отец Матео имел полное право считать нелегитимными и их нововведений не исполнять. Вот только как быть, если такой принципиальности во всем Ватикане придерживался только он один?

   Отец Матео вернулся в приёмную монсеньора Ройбера, всё ещё рассуждая о словах кардинала. От ещё большего разочарования в нынешнем служении его спасла новая жалоба, поступившая в конгрегацию.

   – Вот, – монсеньор Ройбер подал Мурсиа связку конвертов и мягко предупредил, – никаких святотатств или поругания церквей. Я подумал, что вам нужно отвлечься от мрачных раздумий и заняться чем-то другим, новым для вас. К тому же, полагаю, как человеку со свежим взглядом вам будет легче во всём разобраться.

   С этим загадочным напутствием монсеньор оставил Мурсиа читать письма в приемной. И тут было о чём задуматься. Это были многочисленные жалобы от венецианского духовенства, и все они касались одного единственного вопроса: как Ватикан допустил, чтобы Католический банк Венето поднял процентные ставки по кредитам?

   Отцы жаловались, что теперь, когда лишились привилегированных заниженных ставок, они не имеют возможности взять у банка деньги на строительство приютов для сирот, больниц для душевнобольных или на кухни для бродяг, ибо вернуть всю сумму да ещё с процентами не имеют ни малейшей возможности.

   Ранее на посту личного секретаря епископа отцу Матео не доводилось рассматривать жалоб провинциального клира да ещё и на финансовые экзерсисы Ватикана. Но всё когда-нибудь случается впервые, и монсеньор Ройбер не зря поручил разобраться в этом деле отца Матео. И он начал собирать информацию.

   Первоначально 51% акций Католического банка Венето принадлежали Институту Религиозных Дел, он же, банк Ватикана. Первоначально была твердая договоренность между ИРД и венецианским банком, что владея контрольным пакетом акций, Ватикан не даст третьей стороне захватить банк. Однако власть в ИРД переменилась, и о былых договоренностях новое руководство поспешило забыть – епископ Ортинский самовольно продал Католический банк Венето миланскому банкиру Роберто Кальви.

   "... Дело в том, – писал один из епископов, – что ранее приходам Венето принадлежало около 5% акций Католического банка Венето. Если епархии нужны были ссуды, мы обращались в ИРД и обеспечением займа служили те самые акции Католического банка Венето. Теперь же эти заложенные акции проданы Роберто Кальви. Если бы нам был известен заранее такой маневр ИРД, епархия изыскала бы средства выкупить свои акции. Но теперь мы лишились всего".

   За последнее время епископ Марцинкус успел сменить пост секретаря ИРД и стать президентом банка. Три года назад, когда в Маниле безумный художник попытался ударить папу ножом, злодеянию помешали двое – секретарь папы Паскуале Макки, и епископ Марцинкус. Однако вряд ли близость к папе даёт право разбрасываться церковным имуществом направо и налево.

   Мурсиа вспомнились слова альварского банкира Ицхака Сарваша. Уж если он назвал епископа Ортинского вульгарным дельцом, жаждущим только денег ради ещё больших денег, это многое объясняет.

   – Я думаю, – Мурсиа начал излагать монсеньору Ройберу план своих действий, – ситуацию может прояснить только руководства ИРД. Не знаю, насколько будет уместной моя беседа с епископом Марцинкусом...

   – Я постараюсь её устроить, – тут же пообещал монсеньор.

   Мурсиа был немало удивлен. Он не понимал, с чего вдруг ему, простому священнику, один епископ доверяет допрос другого епископа.

   – Вы считаете это правильным?

   – А вы удивлены?

   – Если честно, да. Почему вы сами не хотите поговорить с епископом Ортинским?

   – Мне кажется, у вас это выйдет намного лучше. У вас большой опыт в этом деле и ваши слова обладают определенной степенью убедительности.

   – Как с архиепископом Гомесом? – усмехнулся Мурсиа.

   – Да, именно. Ведь, в конце концов, после вашей с ним беседы он признал, что был неправ и заблуждался.

   – Возможно. Но одно дело говорить с провинциальным архиепископом, что вернётся в Мехико, и больше я его не увижу, другое дело допрос куриального епископа, приближенного к папе и обладающего немалым весом в Ватикане.

   – Я понимаю, – кивнул монсеньор Ройбер, – вы опасаетесь за свое положение...

   – Вовсе нет, – поспешил заверить его Мурсиа.

   – Тогда просто имейте в виду, что вы мой личный секретарь и за все ваши действия и слова отвечаю я. Вы действуете по моему персональному поручению, и епископ Ортинский должен это понять.

   – А по чьему поручению действуете вы? – задал вопрос в лоб Мурсиа. – Не сочтите за бестактность, но я не поверю, что заместитель секретаря конгрегации по делам духовенства может по личной инициативе начать сбор информации против человека, спасшего папе жизнь.

   Монсеньор Ройбер глубоко вздохнул и признался:

   – Вы как всегда правы. Это инициатива заместителя статс-секретаря Бенелли.

   Теперь картина сложилась полностью: второе лицо в государстве Град Ватикан инициировало внутренне расследования против ставленника первого лица. Сложно предугадать, чем может закончиться такое разбирательство, и какие силы внутри Ватикана будут в него втянуты.

   – Дело в том, – продолжал монсеньор Ройбер, – что на днях к статс-секретарю пожаловали гости из ФБР. В виду занятости, он перепоручил беседу с ними мне и ещё двум епископам. Агенты рассказали нам ужасные вещи. Оказывается, два года назад ИРД приобрёл американские облигации на сумму в четырнадцать миллионов долларов. Но эти облигации оказались поддельными. Агенты ФБР говорят, что облигаций было изготовлено на один миллиард долларов, и все их собирался купить Ватикан, точнее епископ Марцинкус.

   – Чудовищный обман, – согласился Мурсиа, – хорошо, что Господь отвел от Ватикана угрозу разорения.

   – Да вы правы, это великое счастье. Но послушайте внимательно, – и монсеньор понизил голос до заговорщического шепота. – Те облигация напечатала мафия, семья Гамбино, но заказал подделку сам епископ Ортинский.

   Мурсиа недоверчиво глядел на монсеньора Ройбера и пытался понять, в чём же может быть смысл такой аферы.

   – Да-да, – продолжал монсеньор, видя его скепсис, – ФРБ нашло у изготовителя фальшивок официальное письмо из ИРД, от епископа Ортинского. Вы понимаете, что это значит? Епископ Марцинкус сам заказал фальшивки, чтобы купить их на государственные средства Ватикана.

   – Но зачем?

   – Чтобы получить за поддельные облигации ещё больше денег. Сами посчитайте разницу между миллиардом и четырнадцатью миллионами. Даже с вычетом налогов это огромнейшая сумма. ФБР предполагает, на неё епископ планировал купить миланскую компанию Бастоджи. Вы понимаете, это ведь мошенничество и обвиняют в нём самого главу банка Ватикана. Вы же сами понимаете, статс-секретариат Ватикана не обязан отчитываться перед американским властями, и потому никакие кары епископа Ортинского не ждут. Но в своей вотчине нам просто необходимо что-то делать. Я знаю, что агенты ФРБ не далее как вчера беседовали с епископом Марцинкусом, но без особых результатов.

   – А сейчас вы хотите, чтобы к нему на приём пришёл я и додавил больную мозоль? – усмехнулся Мурсиа.

   – Что-то вроде того, – согласился монсеньор Ройбер. – Нельзя так просто оставить действия епископа безнаказанными. Сегодня одна его афера не удалась, а завтра всё может получиться. И кто знает, чем это обернётся для Ватикана в будущем.

   В его словах был смысл. Это недопустимо и аморально, чтобы после того как папа отдал свою тиару, крест, украшенный камнями, и кольцо в пользу бедных, его ставленник занимался финансовыми махинациями, исчисляемые сотнями миллионов.

   – Прошу вас, повремените с моим визитом к епископу хотя бы неделю. Хочу попробовать получить дополнительную информацию со стороны.

   – Хорошо, как пожелаете, – согласился монсеньор.

   И отец Матео поспешил на телеграф. Ему было необходимо срочно связаться с Ицхаком Сарвашем. В былые времена Мурсиа бы и не подумал искать встречи с банкиром, но раз теперь тот является кем-то вроде финансового консультанта при финансовом советнике папы, то должен быть в курсе дел своего патрона Микеле Синдоны, или кем он его там считает, а значит, осведомлен и о финансовых процессах внутри Ватикана. Другое дело, как найти самого Сарваша. Можно было разузнать его служебный телефон через многочисленные фирмы и банки, принадлежащие Синдоне, но этот ход был бы крайне глупым. Можно было спросить помощи у Ника Пэлема – было бы невероятным, чтобы Фортвудс не следил за каждым шагом такого заметного альвара как Сарваш. Но и от этой идеи Мурсиа поспешил отказаться. Он предпочел задействовать самый трудный, но надежный способ – альварские связи.

   Он отослал в Никарагуа телеграмму своей сестре Маноле с просьбой узнать у своих многочисленных подруг с самым разнообразным источником доходов, где Ицхак Сарваш, ведь свои деньги они наверняка хранят на засекреченных счетах при его непосредственном содействии.

   Как далеко растянулась по миру цепочка телеграмм от одной альварессы к другой, отец Матео не знал, но через три дня на квартиру, где он снимал комнату, пришла ответная телеграмма с номером телефона.

   На переговорном пункте выяснилось, что номер этот американский. Мурсиа порылся в бумажнике и заказал звонок в Нью-Йорк.

   Что удивительно, но Вечный Финансист обрадовался его звонку и, что уж совсем удивительно, охотно согласился прислать Мурсиа компромат на своего начальника.

   – Не стоит удивляться, – лился из трубки веселый юношеский голос, – я же говорил вам, что не люблю спекулянтов. Хотя, вынужден покаяться, я недооценил фантазию дона Микеле. Один миллиард долларов в поддельных облигациях, это не каждому придет в голову.

   – Всё-таки вы признаете авторство аферы за вашим клиентом?

   – Ну не за епископом Марцинкусом же. Он, конечно, американец, но все его связи в Штатах – это Чикагская епархия, хотя и это немало.

   – В каком смысле?

   – А вы поинтересуйтесь личностью кардинала Коуди и его финансовыми подвигами, тогда поймёте, какая глыба стоит за епископом Марцинкусом.

   – А кто стоит за Синдоной?

   – Итало-американская мафия, разумеется. Хотя не знаю, есть ли смысл ставить подобное в вину сицилийцу.

   – И вы продолжаете работать на этого человека? – больше с удивлением, чем с укором произнёс Мурсиа.

   – Что поделать, пока что он мой работодатель.

   Для Мурсиа было абсолютно понятно, что деньгами Сарваш обеспечил себя веками ранее, а теперь просто развлекается, готовясь обанкротить очередного мошенника. Но на взгляд Мурсиа, в этой игре было больше подлости, чем благородства.

   – Значит, вы охотно поделитесь со мной неблаговидными фактами биографии вашего клиента?

   – Да, конечно, – как само собой разумеющееся произнёс Сарваш. – Завтра-послезавтра ждите пакет с курьером.

   – Вот так просто?

   – А зачем усложнять и так нелегкую жизнь? Мои мотивы весьма просты – если вы пошатнёте позиции епископа Марцинкуса в ИРД, мне будет проще свалить дона Микеле с финансового Олимпа не только Ватикана, но и Италии.

   – И что потом?

   – Одним посредником семьи Гамбино станет меньше. А папа найдёт себе другого финансового советника, их в Италии немало.

   – Да, господин Сарваш, – вздохнул Мурсиа, – мне вас тяжело понять.

   – Ну, – рассмеялся тот, – вы не одиноки в своем непонимании.

   Через два дня на квартиру, где жил отец Матео курьер действительно доставил пакет с документами. После их внимательного изучения, Мурсиа был во всеоружии для беседы с президентом Института Религиозных Дел.

   Покуривая сигарету в своем рабочем кабинете, пятидесятиоднолетний епископ Марцинкус старательно изображал радушие перед нежданным гостем:

   – Я готов ответить на все ваши вопросы, раз того требует служебное расследование, – заверил он, глубоко затянувшись.

   Отец Матео смерил взглядом мощную фигуру епископа напротив и начал задавать вопросы о Католическом банке Венето. Поначалу Марцинкус был благожелателен и учтив, пока разговор не дошел до конкретных цифр:

   – Какая доля акций банка была продана вами Роберто Кальви?

   – Тридцать семь процентов.

   – И за какую цену?

   – Двадцать семь миллиардов лир.

   – Не слишком ли дорого?

   Такого вызывающего вопроса епископ Ортинский не ожидал и потому заметно изменился в лице. Но после следующего вопроса он поспешил потушить сигарету и сложить пальцы рук в замок.

   – Куда пошла прибыль от сделки? – спросил Мурсиа.

   Но рослый епископ, прозванный за могучее телосложение "Гориллой" не спешил, в отличие от секретаря Агустони, каяться во всех прегрешениях.

   – Имеете ли вы понятие о банковской тайне? – ответил вопросом на вопрос Марцинкус.

   – Разумеется. Наверное, и вам известно о таком понятии как кредит доверия, в особенности у статс-секретариата. Так где сейчас находится прибыль от продажи акций Католического банка Венето?

   – В ИРД.

   – А конкретнее, на каком счете? Личном?

   – На что это вы намекаете? – всполошился епископ.

   – Я не намекаю, а спрашиваю, где находятся вырученные деньги. Так где? На вашем личном счету или техническом?

   – Я не стану отвечать на этот вопрос, – каменным голосом произнёс епископ, – из соображений банковской тайны.

   – Хорошо, – охотно согласился Мурсиа, – тогда перейдём к следующей теме. Вы в достаточной мере осведомлены о деловой репутации Роберто Кальви?

   – Мне рекомендовал его советник папы Микеле Синдона. У меня нет причин не прислушиваться к его мнению.

   – А в каких отношениях с Микеле Синдоной состоите лично вы?

   – В дружеских, – кратко ответил Марцинкус.

   – Хорошо, – Мурсиа изобразил, что делает некие важные пометки, чем ещё больше разнервировал епископа Ортинского. – Тогда, может, до ваших ушей доходили разговоры, что после продажи части акций банка Кальви, венецианское духовенство потребовало убрать из названия Католический банк Венето слово "католический"?

   – Нет, не слышал. С чего вдруг такое неприятие?

   – Видимо из-за репутации Роберто Кальви. Так вы уверены, что продали акции достойному человеку?

   – Отец Матео, в банковском деле нет понятия достойный или недостойный...

   – Да-да, – закивал Мурсиа, – есть только деление на платежеспособных и нет, а остальное не так уж и важно, правда ведь?

   Епископ ещё больше помрачнел, и Мурсиа решил, что настало самое время разыграть козырь, что прислал ему Ицхак Сарваш.

   – Есть ли у вас личный банковский счёт на Багамах?

   – Нет, откуда?

   – Даже в филиале Банка Амвросия, где вы входите в совет директоров?

   На лице побледневшего епископа не осталось и тени любезности, только холод голубых глаз, что пытались прожечь Мурсиа насквозь.

   – Вы что-то путаете, отец Матео, – только и произнёс Марцинкус.

   – Разве? – Настала очередь Мурсиа сверлить епископа черным взглядом в ответ, – Наверно я путаю это так же, как и то, что в совете директоров того филиала помимо вас состоит и папский советник Синдона и ваш недавний покупатель Кальви. Наверно я ещё и путаю, что вам принадлежит два с половиной процента акций багамского филиала Банка Амвросия. Вы ведь каждый год проводите отпуск на Багамах?

   – Да, и что в этом такого?

   – Ничего. Просто интересно, деньги вы везете туда из Рима наличными или всё-таки снимаете с личного счёта на месте в почти что собственном банке?

   – А вам не кажется, что это совсем не ваше дело? – прошипел епископ. – Какое отношения ваши вопросы имеют к Католическом банку Венето?

   – Прямое. Вы продали его акции одному миланскому банкиру по совету другого миланского банкира, и вместе с этими людьми вы состоите в совете директоров багамского филиала Банка Амвросия. Подобные вещи принято называть сговором.

   – С чего вдруг? Сделка была вполне законной.

   – Да, вот только духовенство Венето недовольно и заявляет, что лично вы обманули их, удержав за собой их акции.

   – Заложенные акции.

   – Ну, разумеется. Как президент ИРД вы можете позволить себе такую вольность.

   – Если в Венето кому-то что-то не нравится, он может взять ссуду в другом банке.

   – Так и происходит. Кстати, в вопросе продажи акций банка вы советовались с архиепископом Венеции?

   – Кем? – спросил Марцинкус таким тоном, что сразу стало понятно, мнение никакого архиепископа не может интересовать его в принципе.

   – С его высокопреосвященством Альбино Лучани, – произнёс Мурсиа, подозревая что епископ Ортинский первый раз в жизни слышит это имя.

   – Нет, с чего бы?

   – Хотя бы с того, что он является патриархом Венеции и заведует всеми делами епархии, в том числе и финансовыми.

   – Как президент Института Религиозных Дел Ватикана я не обязан отчитываться в своих действиях и решениях перед провинциальным архиепископом.

   – Возможно, вот только у простого духовенства возникает недоумение, почему Ватикан в вашем лице позволил себе ущемить их по части финансовых привилегий, и, как следствие, потерял клиентуру банка, отчасти всё ещё принадлежащего Ватикану.

   – Вы слишком вольно трактуете события.

   – Возможно. Не волнуйтесь, статс-секретариат обязательно разберется во всех неувязках. – Поднявшись с места, отец Матео произнёс, – Благодарю за содержательную беседу, ваше преосвященство. Всё вами сказанное я обязуюсь в точности довести до сведения монсеньора Ройбера. Приятного дня.

   – И вы будьте осторожны, отец Матео, – кинул на прощание епископ, когда Мурсиа уже покидал его кабинет. – В Ватикане на каждого найдётся немало недоброжелателей, и на вас тоже.

   Мурсиа отнесся к этой плохо замаскированной угрозе без интереса. Составив отчёт для монсеньора Ройбера, он приложил к нему распечатку, присланную Ицхаком Сарвашем, с информацией о багамском отделении "Банка Амвросия". Через неделю до ушей отца Матео дошли слухи, что статс-секретарь Бенелли сумел ограничить до того всеобъемлющие полномочия президента ИРД Марцинкуса, но папа... папа отказался отправлять епископа Ортинского в отставку.

   И смириться с этим было труднее всего.

   Когда отец Матео вернулся в пустую приемную епископа Ройбера, то с полчаса собирался с мыслями, прежде чем взять ручку с бумагой и начать выводить на староиспанском языке письмо в Манагуа. Оно было адресовано единственной женщине, которую любил всю свою жизнь, с которой делился всеми переживаниями и радостями, которая всегда понимала его и поддерживала все годы их долгой жизни – своей сестре-близнецу Эмануэле:

   "Здравствуй, Манола, милая моя сестрица.

   Хочу поблагодарить тебя за помощь с разысканием Вечного Финансиста, она оказалась бесценной.

   Уже месяц прошёл как не получал твоего письма. Я всё понимаю, наверное, ты очень занята, ведь ты никогда не позволяешь себе лениться, уж я тебя знаю. Расскажи, как тебе новая работа в школе? Много ли детишек теперь на твоем попечении?

   Я слышал жизнь в Манагуа очень тяжела, ведь всего лишь год прошёл со дня того страшного землетрясения. Расскажи, где ты сейчас и как живешь, всего ли тебе хватает?

   Знаю, тебе ужасно интересно узнать последние новости из Ватикана. Прости, что нарушу сегодня эту нашу с тобой традицию, ибо о хорошем писать почти что нечего.

   Я страшный грешник, Манола, ведь я желаю зла половине обитателей этого Града. Если бы ты только знала, какие нравы царят в Ватикане, что говорят и делают кардиналы и епископы, что вытворяют простые священники, ты бы поняла всю глубину моих страданий. Здесь совсем не осталось веры в Господа нашего Иисуса Христа. Каждый день я не могу удержаться, чтобы не осудить какого-либо прелата, за речь, что он произносит. Знаю, что ввергаю этим душу свою в грех, но то, что говорят они, в былые годы все посчитали бы за ересь. Теперь как будто это вижу и слышу только я один и оттого мне горько и обидно. Неужто в граде Ватикане не осталось больше истинной веры?

   Когда шесть лет назад я приехал в Рим, то поступил на службу в статистическое бюро, исключительно по нужде, но не из честолюбия. Я прекрасно понимаю, что не сделать мне здесь себе громкого имени, и, признаться честно, я очень рад этому обстоятельству. Теперь я скорблю лишь о том, что обрёк себя на добровольное заключение в стенах грешного города.

   Как же он походит на заключение моей души в теле. Многие столетия я размышлял, за что же я получил бессмертие тела, но до сих пор не знаю – за грехи или добродетели? Всякий человек по своей природе и смертен и бессмертен. Смерть вошла в этот мир после того как свершился эдемский грех, после того как человек пал. Не Бог сотворил его смертным, а сам человек утратил дар бессмертия. Спаситель обещал даровать нам жизнь вечную, к ней стремился и я, потому в семнадцать лет и покинул мир и ушёл в монастырь, чтобы славить Господа нашего. Но я и подумать не мог, что жизнь вечная будет дана мне не на Небесах, а в теле.

   Я часто вспоминаю те первые годы моего служения, как мне было тяжело привыкнуть к аскезе и вместе с тем радостно от того, что посвящаю я свою жизнь Богу. Но то было в смертной жизни. Как и все я спал от силы шесть часов в день в ризе на соломе в нетопленной спальне, общей для всех. Поутру мы с братией работали в поле, в полдень возвращались к монастырю для скудной трапезы, а после снова работали. Было очень тяжело. Помню, как в первый месяц я валился с ног от усталости и недостатка сна. Но там, вдали от мира и суеты мне было доступно главное – возможность непрестанно творить молитву.