Текст книги "Стратегия обмана. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 48 страниц)

   – Почему вы так считаете?

   – Ну, хотя бы потому, что лично я бы не стал копаться в архивах, чтобы из пяти сотен списков выписать только клир. Я бы ещё и политиков выписал, вот это был бы список. А так, ну если подумать, ну кому интересно, сколько кардиналов ходят на собрания лож? Кроме служащих Ватикана, это мало кому интересно. Ну, поохают набожные вдовушки, и забудут.

   – Вы рассуждаете как англичанин, – едко заметил Мурсиа. – Это у вас в стране член королевской семьи возглавляет верховную ложу Англии. А здесь в Италии люди привыкли к иного рода порядкам.

   – Может и так. Всё равно, я считаю, что эта масонская история рассчитана на ватиканскую публику. Может ваши кардиналы с епископами настолько зашифровались, что уже не в силах различить, кто в Ватикане масон, а кто нет. Вот им и помогли, издали список, чтоб они знали, кто их единомышленники и к кому, в случае чего обратиться.

   Интересная версия – сводный список иерархов из разных лож. И что это значит – ватиканские масоны объединяются? И зачем извещать об этом публично? Потому что бояться нечего, потому что комиссия епископов обсуждает отмену запрета на членство в масонских ложах? Может публикация этого списка – давление на комиссию – если масонами являются такие влиятельные в Ватикане люди, может пора отменять антимасонский канон? Одним словом, вопросов оставалось много, ответов – слишком мало.

   – А что вы скажете про Синдону? – спросил отец Матео. – Список его вкладчиков мифичен или нет?

   – О, это совсем другая история, – воспрял духом Пэлем. – говорят разное. Кто-то считает, что список есть, кто-то даже уверяет, что видел его собственными глазами, но только пару секунд и потому о его содержании ничего не знает. Но все сходятся на одном – в этом списке имена пятисот политиков, промышленников и прочих небедных итальянцев, которым Синдона в свое время помог вывезти капитал за границу.

   – Вот как? А ведь это нарушение закона.

   – То-то и оно. Представьте, как журналисты сейчас охотятся за этим списком? По самым правдоподобным слухам список сейчас в Штатах у самого Синдоны и он только думает, в какой момент лучше подставить своих бывших клиентов. Видимо, он просто распускает слухи, чтобы запугать влиятельных людей вроде министров и судей, чтоб те помогли ему избежать депортации в Италию. Здесь ведь его посадят.

   Звучит более чем логично. Отец Матео бы не удивился, окажись этот список не только у Синдоны. Ещё у Сарваша, например. Почему этот список неудобен епископу Марцинкусу? Сам он через Синдону капитал вряд ли вывозил, для подобного у него есть свой ИРД.

   – Кстати, – спохватился Пэлем. – Один журналист буквально загнал меня в угол. Кто-то проболтался, что два года назад утечка про ту кражу из Ватикана пошла через меня. Так вот он насел и хочет узнать, кто мой источник. Как мне ему правдоподобнее соврать?

   Пэлем не прекращал поражать неожиданными вопросами, и отец Матео решил узнать:

   – Что это за журналист?

   – Мино Пекорелли. Вообще-то ему уже хорошо за сорок, но все зовут его Мино. Очень странный человек. Порой ему приходят в голову такие вопросы, до которых даже мне не додуматься.

   – Из какого он издания?

   – "Политический обозреватель", какой-то малотиражный бюллетень.

   Вот это неожиданность. Журналист из печатного издания ложи П-2 ищет отца Матео. И что ему может быть нужно от него, вернее, что ему нужно узнать через него о Ватикане?

   – Что он хотел? – поинтересовался отец Матео.

   – Жареные факты. Ему интересно знать, кто пришёл в Ватикан на замену Синдоне. Вернее, кто пришёл, он знает, ему интересны, какие сделки он проворачивает.

   – Даже я не знаю, кто теперь папский финансовый советник. Откуда Пекорелли об этом известно?

   – Журналист, – пожал плечами Пэлем. – А фамилию он назвал. Кальви.

   – Роберто Кальви? – поразился отец Матео.

   – Может и Роберто, имени он не называл, только фамилию. Сказал, что его Банк Амвросия в Милане проводит совместные сделки с Банком Ватикана, ИРД, или как там его называют? Вот Пекорелли и жаждет знать, что за сделки, сколько и когда.

   Эта новость не укладывалась в голове. Кальви, тот самый Кальви, которому Марцинкус бесстыдно продал Католический банк Венето, из-за которого духовенство Венето закрыло в банке все свои счета, ибо с таким бесчестным вороватым человеком никто из них не хотел иметь дело. Тот самый Кальви, который вместе с Синдоной и Марцинкусом входит в совет директоров филиала Банка Амвросия на Багамах. Тот самый Банк Амвросия, шестнадцать процентов которого принадлежат ИРД. И Кальви теперь вместо Синдоны продолжает прокручивать сделки с ИРД? А журналист от масонов из П-2 хочет об этом знать? Это уже слишком...

   – Ну, я ему прозрачно намекнул, – оправдывался Пэлем, видя состояние Мурсиа, – откуда моему источнику об этом знать. Вы же не банкир, – посмотрев в глаза священнику, он на всякий случай спросил. – Или вы знаете?

   – Не называйте ему моего имени, пока, – поспешил произнести отец Матео. – Скажите, что я выйду на него через вас, но позже, когда буду готов.

   – А когда? Нет, я не просто так спрашиваю, он же накинется на меня и душу вытрясет, если не узнает. Честное слово, я его боюсь.

   – Мистер Пэлем, я не могу пока назвать срок, мне нужно подготовиться. Просто дайте ему знать, что придётся подождать.

   – Хотите сбросить ему какой-нибудь ватиканский скандал, как в прошлый раз?

   – Пока не знаю, скорее всего, наоборот.

   – Ну, это вы зря, он не разиня, просто так вам ничего не выдаст.

   – Вот и посмотрим, мистер Пэлем. Я могу через вас достать этот "Политический обозреватель"? Хотелось бы знать, какого характера издание хочет получить от меня информацию.

   – А, это? Не проблема, Пекорелли продаст свою газетёнку, только может цену заломит.

   – Я вам все компенсирую. Всего лишь, пару бюллетеней.

   – Ладно, принесу.

   – Благодарю, мистер Пэлем. Так о чём ещё вы хотели меня попросить?

   – Попросить? – задумался Ник Пэлем и тут же сообразил. – Сущий пустяк. Спустимся вместе в под-Рим?

   1977, Милан, Швейцария

   Ранним утром полковник Кристиан шёл по миланской улице Клеричи и не переставал удивляться. На всех зданиях, автобусных остановках и столбах висели плакаты, на которых крупным текстом красовалось имя Роберто Кальви, а дальше следовал испепеляющий компромат:

   " Роберто Кальви – банкир мафии и Господа. "Отмывая" кровавые деньги бандитов он не забывает отчислять прибыль в Банк Ватикана..."

   " ...Все взятки и "откаты" Кальви переводит на секретные счета в швейцарские банки UBS и "Кредит банк". Номера счетов Кальви и его жены 618 934 и 619 112..."

   "... Чтобы удержать на плаву свой Банк Амвросия через подставные фирмы, Кальви покупает сам у себя акции банка по вздутым ценам, в то время как реальная их стоимость не больше пары лир..."

   " В то время как экономика Италии идёт под откос Кальви вывозит из страны валюту..."

   И ещё много чего в этом же духе красовалось на стенах: и про неуплату налогов, и о присвоении крупных сумм. И всё это огромными буквами на крупнейшей улице города, ведущей к тому самому Банку Амвросия, что принадлежит ославленному Роберто Кальви.

   На подходе к офису банка полковник встретил Ицхака Сарваша, внимательно изучающего содержимое уличных плакатов.

   – Не хотите сорвать? – поинтересовался полковник, – вы ведь теперь работаете на этот банк.

   – Уже полтора года, – с неизменной хитрой улыбкой отвечал Сарваш, – и потому добавил бы ещё про фальсификацию отчетностей и подделку документов. – Посмотрев на наручные часы, он добавил. – Не волнуйтесь, служащие банка начнут подходить только через час, вот тогда нас всех и погонят на улицу для борьбы с настенными памфлетами.

   – И кем вы сейчас работаете в банке? – спросил полковник, догадываясь, что должность Сарваша пока не высока, но явно обеспечивает доступ к документации, которую он назвал сфальсифицированной.

   – Операционистом.

   – Не мелковато для вас?

   – Ничуть. В банковской сфере я человек-оркестр, могу с ходу занять любую должность, хоть кассира, хоть бухгалтера, хоть вице-президента.

   – Значит, большего, чем должность операциониста, вам не предложили?

   Сарваш язвительно улыбнулся:

   – Я бы, конечно, мог втереться в доверие к самому синьору Кальви, это не так сложно. Но, учитывая, что он дружен с моим предыдущим работодателем доном Микеле, во всяком случае, был, полагаю теперь финансовый консультант – не самое лучшее для меня прикрытие.

   Услышанное как-то плохо укладывалось в привычную логику событий и потому полковник спросил:

   – Вы что, задумали какую-то месть? Сарваш, я думал, вы не размениваетесь на такие мелочи. Зачем оно вам?

   – Ну что вы, господин полковник, это не месть, а жажда справедливости. Представьте себе, даже мне она не чужда. Надо же мне как-то выкурить дона Микеле из отеля "Пьер" в Нью-Йорке. За несколько лет работы в Италии я понял, что это не Штаты, быстро тут никого не арестовывают. Запрос на экстрадицию Синдоны есть, а положительного решения нет. Он ведь на полном серьёзе заверяет федеральных судей в Штатах, что во всех его несчастьях виноваты коммунисты, что это они хотят вернуть в Италию и растерзать его, честного банкира, поборника демократии и свободного предпринимательства, к тому же, последовательного антикоммуниста.

   Сарваш откровенно забавлялся, но полковник всё же спросил:

   – Откуда в Италии взяться коммунистам?

   – Нет, чисто теоретически они здесь есть, даже занимают немалые должности в муниципалитетах и судах. Но вы поймите, эти страшные сказки про коммунистов, покушающихся на свободный капитал, адвокаты Синдоны придумали исключительно для американских судей. В Штатах как была паранойя по поводу грядущего советского вторжения, так в умах некоторых она и осталась. Знаете, раньше люди боялись дьявола, чумы, ведьм, нацистов, теперь на смену им пришли инопланетяне и коммунисты. У каждого века свои страхи.

   – Это верно, – согласился полковник. – Так в чём ваш план, если не секрет? Какая связь между Синдоной и Кальви?

   – А вот она. – И Сарваш кивнул в сторону разоблачающих плакатов. – Бывшие партнеры ссорятся, и один выливает компромат на другого.

   – Думаете, это всё написал Синдона?

   – Ну, судя по слогу, писал кто-то из здешней прессы, а заказывал музыку именно дон Микеле. Шантажом он никогда не брезговал. Откуда, по-вашему, столь точная информация с указанием номеров счетов, названий банков, фирм и сумм? Синдона и Кальви были партнерами по бизнесу, и многие сделки проворачивали совместно. А сейчас Синдона, видимо, хочет вытребовать с Кальви или деньги или протекцию.

   – Вот она – деловая культура Италии, – заключил полковник Кристиан. – Опять планируете провернуть разоблачение тёмных делишек банка изнутри?

   Он лишь неопределённо пожал плечами:

   – Как получится.

   – Смотрите, Сарваш, как бы нам опять не пришлось вас разыскивать.

   Он только усмехнулся:

   – Так о чём вы хотели поговорить со мной? Надеюсь, до начала рабочего дня мы успеем?

   – Вполне. В общем-то, всё, что я хотел, так это кое о чём спросить и кое о чём отчитаться.

   – Надо же, – насмешливо протянул Сарваш, – сам полковник Кристиан летит ко мне из Лондона, чтобы дать отчёт.

   – Ну, положим, в Милане я не ради вашей персоны, а по совсем другому делу. К вам я пришёл, так сказать, заодно.

   – Нисколько в этом не сомневаюсь.

   – Рад это слышать. Что вы знаете об экспорте крови?

   Резкий и неожиданный вопрос привёл Сарваша в замешательство:

   – В каком смысле "экспорте"?

   – Это когда товар из одной страны вывозят в другую, – решил сострить полковник. – Так вы слышали о международной торговле кровью или нет?

   – Господин полковник, я банкир, а не торговец. – Видимо Сарваша немало озадачил простой на первый взгляд вопрос, потому он и уточнил, – Как можно продавать кровь в экспортных объемах? Я не могу понять, в какой форме это происходит.

   – А кто покупатель, представить можете?

   – Ну, раз этим интересуется Фортвудс, то ответ очевиден. Но я так и не могу понять, каков механизм такой торговли? Что, людей загоняют на корабль, как это было в эпоху рабства, и везут на другой континент, или как?

   – Сарваш, ну вы же первоклассный аналитик, выберите самый дешёвый вариант. Слышали про такие компании как "Пласмафересис" и "Гемо-Карибский центр"?

   – Плазма и кровь из стран Карибского бассейна? Это как-то связанно с донорством крови?

   – Новый век, новые технологии, – признал полковник. – Вот вы когда-нибудь пробовали кровь из медицинской упаковки?

   – После технологической заморозки и с консервантом? – усмехнулся Сарваш. – Нет уж, лучше я останусь в этом вопросе консерватором и приверженцем живого общения.

   – А вот кто-то не такой щепетильный как вы. Мы посчитали, в день "Гемо-Карибский центр" забирает кровь у 250 человек и это только на Гаити. Её бы хватило на две недели 400-500 потенциальным альварам. Но если учесть, что забор крови происходит ежедневно, и даже если сделать поправку на некондиционную кровь и попорченную упаковку, и то, что может потребляться увеличенная доза, то получается, что гаитянский "Гемо-Карибский центр" может постоянно обеспечивать кровью 1500 альваров.

   – А почему вы отвергаете версию медицинского потребления?

   – Потому что качество доноров оставляет желать лучшего. Кровь сдают за деньги больные и голодные люди, для них это единственный источник заработка. Мы установили случаи экспорта крови и плазмы только по двум странам и компаниям, а сколько их может быть ещё, одному Богу известно. Отдельного учётного реестра по таким предприятиям нет. Пока нам в лоб не скажут, что есть такая компания, она работает в стране, где процент бедных невероятно высок, и она платит за сдачу крови и плазмы, а потом вывозит её из страны – пока мы всё это не установим, мы действуем вслепую.

   – Если не секрет, вы установили, куда везут кровь?

   – А вы догадайтесь, это не сложно.

   – Гаити и какая ещё страна?

   – Никарагуа.

   – О, – протянул Сарваш, – дружественные Соединенные Штаты Америки, не иначе. Советую вам проверить ещё Коста-Рику, Сальвадор и Гватемалу.

   – Знаем, уже проверяем.

   – Меня смущает только одно. Полторы тысячи альваров. Где их может быть так много, да ещё и в одном месте? Не развозят же специальные службы охлажденную кровь по всем штатам?

   – Вот именно. Её просто спускают вниз, а страждущие приходят сами.

   – То есть, – поразился Сарваш, – Фортвудс полагает, что экспортную кровь Штаты закупают для Гипогеи? Но зачем?

   – У вас есть лучшая версия?

   – Нет, – признался он. – Если честно, всё, что вы мне сейчас сказали, слишком необычно. Знаете, когда я был купцом, то много чем торговал в разных странах. Но мне никогда не приходило в голову налаживать торговые связи с Гипогеей. Видимо я тривиально мыслю.

   – Подумайте о другом – полторы тысячи гипогеянцев, и это только если считать кровь из Гаити. А с Никарагуа это будет 2500-3000. А если экспортом крови и плазмы занимаются другие страны, то я даже не решусь назвать цифру, скольких потребителей они обслуживают. Мы даже примерно не представляем, под территорией с какой площадью может обитать столько гипогеянцев – под самими Штатами или всей Северной Америкой.

   – Фортвудс не знает и примерной численности гипогеянцев планеты? – усмехнулся Сарваш. – Однако...

   – А откуда нам её знать? – слегка раздраженно заметил полковник. – Мы и число альваров поверхности до сих пор не можем вычислить.

   – Ну, хотя бы теоретически.

   – От полутора тысяч до полутора миллионов, – наобум ответил полковник. – Не знаю, Сарваш.

   – А зачем, по-вашему, гипогеянцам плазма? Её ведь можно получить только при разделении крови через прибор на плазму и прочие элементы. Это ведь не совсем естественный продукт. Так что они с ним делают?

   – Понятия не имею. Может, пьют как заменитель воды, или промывают раны и ожоги, я честно не знаю и медицинская лаборатория тоже.

   – Может, всё-таки, вы ошибаетесь. Кровь с плазмой идёт в больницы различных штатов под видом годной для переливания. Эдакое мошенничество – скупать за бесценок то, за что в Штатах донору пришлось бы заплатить куда больше.

   – Если бы больную гаитянскую кровь переливали, то вскрылись бы массовые случаи заражений. А этого нет. Потому больницы исключаются. Альвары поверхности тоже, потому что мало кто видит смысл пития крови полуголодного гаитянца, да ещё замороженной и из пакета, в то время как найти дарителя куда проще и приятнее. Остаются только гипогеянцы – они и полумертвыми не брезгуют, а порой даже животными. Донорская кровь для них всё равно, что манна небесная. К тому же позволяет повысить мобильность и не тяготеть к городским подземельям, а разбредаться с запасом пакетов по всем тоннелям Гипогеи.

   – Теперь понятно ваше беспокойство, – признал Сарваш. – Вы не следите за статистикой пропавших без вести? Если бы дело было в донорской крови, то статистика показала бы снижение числа исчезнувших.

   – Мы уже давно её не учитываем. Большей частью здесь дело в криминале, а не в гипогеянцах. Я ведь вас совсем о другом хотел спросить, – безрадостно начал полковник. – Как американцы могут продавать кровь Гипогее?

   Сарваш на минуту задумался, а потом насмешливо спросил:

   – То есть вариант благотворительности вы исключаете сразу. Хорошо, понимаю. И я того же мнения.

   – У Гипогеи может быть что-то на подобие вашего внутриальварского банка?

   – Помилуйте, господин полковник, уж чего там внизу нет, так это банка. Ну, разве что в самом устаревшем и примитивном виде.

   – Но с ним можно было бы провести простейшие расчётные операции? Вот вы бы смогли?

   – О, господин полковник, – рассмеялся Сарваш, – вы распаляете моё воображение. В Гипогее активы ведь исключительно в золотой и серебряной монете.

   – Вот именно. Потому я и вспомнил, как вы рассказывали мне о демарше генерала де Голля, опустевшем золотом хранилище в Форт-Ноксе и долларах США, которые нечем обеспечить.

   С минуту Сарваш внимательно смотрел на полковника, и в итоге произнёс:

   – А мне нравится ваша теория.

   – Серьезно? – не ожидал полковник.

   – Абсолютно. Помню, как Рузвельт в своё время обязал всех граждан под страхом ареста и штрафа продать всё золото государству. Так, к слову, и создавали Форт-Нокс. Тогда я, недолго думая, собрал всё нажитое, записал в декларацию как коллекционные монеты и увёз золото в Венгрию. Так я и рассудил – уж лучше оно послужит моей родине, чем пропадёт зря.

   – А в Венгрии разве не пропало? – напомнил полковник, намекая на вынужденный переезд Сарваша в Берген-Белзен с предшествующей ему конфискацией имущества.

   – Это как посмотреть, – не унывая, признал он. – Отдай я золото американскому государству, сейчас бы оно лежало мёртвым грузом в хранилище, обеспечивая огромную массу ничего не стоящих бумажек, а я не любитель участвовать в аферах, тем более принудительно, тем более зная конечный результат. А так, на моё золото был построен завод, и стоит он поныне, хоть и национализированный и мне давно не принадлежащий. Но всё же на нём до сих пор работают люди, и выпускают продукцию. Завод до сих пор живёт, а не канул в Лету. Честное слово, один этот факт уже греет мне душу.

   – Не любите вы США, – заметил полковник.

   – Ну что вы, это замечательная страна, просто экономические авантюры государства меня не сильно-то вдохновляют. Власть в руках держат смертные люди, а они видят сиюминутную прибыль. Я же в силу опыта вижу катастрофичный финал. После отъёма золота у населения, Штаты ведь покупали золото в сороковые годы у Европы за военные и продовольственные поставки. Так США и стали лидером по золотым запасам. После де Голля они, конечно, его растеряли, и теперь вынуждены искать пополнения. Даже интересно, кто этот гениальный человек, который подсказал посвященным от власти, покупать золото за кровь у гипогеянцев?

   – Я в первую очередь подумал о вас, – честно признался полковник.

   – О, вы мне льстите. Уверяю вас, это не я. Я уже рассказал вам, что я идейный противник золото-долларовой аферы. Продлевать её жизнь пополнением Форт-Нокса я бы точно не стал.

   – Верю, – подтвердил полковник. – Как думаете, велики ли запасы золота в Гипогее?

   – Не имею ни малейшего представления. То, что старая монета там есть, это точно. Плюс недра. Могут ли гипогеянцы добывать золото или нет, этого я не знаю. Вот драгоценные и полудрагоценные камни точно могут.

   – Ладно, – вздохнул полковник, – будем ещё следить и за американским рынком алмазов.

   – Не переусердствуйте. Что оно вам в сути даст?

   – Наверное, ничего, – признал полковник, – но сам факт, что одно единственное государство наживается на очень щекотливой проблеме, о которой мало кто знает, не всем в Фортвудсе нравится.

   – Ясное дело, – весело заметил Сарваш, – нажиться хотели бы все.

   – Вот именно, – буркнул полковник, доставая из кармана пиджака пачку фотографий. – И напоследок, не поучаствуете в заочном опознании?

   – Отчего же, охотно.

   Полковник потянул ему одну фотографию и Сарваш согласно закивал.

   – Да-да, это Лили Метц. Не думал, что вы так рьяно возьметесь за её поиски.

   – А мы её и не искали, да, собственно говоря, и не нашли. – Полковник протянул Сарвашу следующее фото, где помимо Лили Метц была и Алекс Гольдхаген. – А ещё кого-нибудь узнаете?

   Сарваш тут же невольно улыбнулся:

   – Значит, вы нашли Александру?

   – Фото, – недовольно буркнул полковник – вот и всё, что мы от неё нашли. В тот год, когда вы с ней так феерично познакомились, в Лондоне арестовали банду террористов из ИРА, может быть слышали? Там было только четверо мужчин. Полиция считает, что не хватает ещё человека три-четыре. По своим каналам мы сбросили вопрос через следствие, были ли в банде террористов женщины, но всё бесполезно, террористы очень надежно друг друга покрывают и лишних имен не выдают. Потом, когда я получил эти фотографии, наши фортвудские умельцы сделали с них рисунок по типу фоторобота Гольдхаген. Террористам его показали, но все дружно промолчали, сказали, что не знают такую. Офицер, который и показывал рисунок, потом сказал, что двое посмотрели на него абсолютно равнодушно, а у двоих что-то такое мелькнуло в глазах. В общем, не знаю, может вы правы и она из ИРА, а может и нет.

   – Могу поделиться с вами подозрением, с кем она теперь.

   – И с кем же? – заинтересовался полковник.

   – Помните про захват нефтяных министров на конференции ОПЕК в Вене?

   – Два года назад? Конечно. И что же, думаете после вас, Гольдхаген переключилась на птиц более высокого полета?

   Сарваш рассмеялся.

   – Я ничего не думаю. Просто в то время я прочёл в одной газете репортаж о тех днях. Так журналист, который его написал, был как раз на месте событий, когда министров выводили из здания и сажали в автобус. Он написал, что Карлос Шакал окликнул террористку, назвав её Надой. Это и есть прозвище Александры.

   – Может просто совпадение?

   – Я тоже так подумал и решил проверить и поехал в Австрию. На венском телевидении за отдельную плату инженеру мне показали все материалы, которые они отсняли в тот день...

   – И что, вам так просто всё показали? Нет, мне просто из профессионального любопытства интересно, как вы этого добились?

   – Заплатил и получил желаемое, – пожал плечами Сарваш. – А что такого?

   – Да ничего. Просто Фортвудсу даже на ВВС дают отсмотреть пленки с такими недовольными лицами.

   – Может, мало платите? – усмехнулся он. – Вообще-то я представился психологом, сказал, что пишу книгу по психологии террористов, потому и хочу отсмотреть их поведение на записи крупным планом. Правда, тех самых крупных планов и не оказалось. В общем, Александру я видел только на записи, когда террористы покидали здание. Лицо она закрыла шарфом, на голове берет, одета была в просторную дубленку, но по фигуре и походке всё же думаю, это была она.

   – Очень зыбко.

   – Согласен.

   – Нападение на ОПЕК было ведь в декабре?

   – Да.

   – Тех боевиков из ИРА взяли тоже в декабре.

   – Значит, искать Александру в Лондоне нет смысла.

   – Это мы уже поняли. Но всё равно, в полиции мы оставили её отретушированную фотографию, сказали, что она важная свидетельница, которую позарез нужно найти. Но теперь я вам ничего обещать не могу. Если её членство в ИРА мы ещё можем приписать к военным действиям, то с ОПЕК вышел натуральный бандитизм. Если она попадёт в тюрьму раньше, чем мы её найдем, я не знаю, каким образом в Фортвудсе ей переквалифицируют наказание.

   – Не волнуйтесь, не попадёт.

   – С чего вы так уверены?

   – С того, что министров просто не похищают. Тот, кто заказывал музыку, своих лучших исполнителей властям не выдаст. – Возвращая фотографии полковнику, Сарваш спросил. – Может, разыщете госпожу Метц и спросите её, что она знает об Александре?

   – Разве что с вашей помощью, когда она обратится к вам по поводу своего вклада, – кинул полковник, отклоняя подношение и протягивая Сарвашу ещё одно фото, где был запечатлен доктор Метц с близнецами. – Что думаете?

   Сарваш с минуту изучал три фотографии, обстоятельно рассматривая каждую из них по порядку.

   – Даже не знаю. А что я должен тут увидеть?

   – Нечто общее, – туманно выразился полковник.

   – Да, на всех трёх фотографиях присутствует один и тот же господин. Кто он?

   – Помните профессора Книпхофа? – начал издалека полковник.

   – Тот, что искал секрет бессмертия? – улыбнулся Сарваш. – Да уж, его тяжело забыть.

   – Так вот, этот господин его внук, Пауль Метц.

   Сарваш с минуту помолчал, ещё раз рассмотрев фото:

   – А что тогда рядом с ним делают две альварессы?

   – Хороший вопрос, если речь идёт о потомственном искателе эликсира вечной жизни, не правда ли? Фортвудс уже год бьётся над загадкой этих фотографий, пытаясь понять, что же такого произошло в жизни Пауля Метца, что на каждом фото рядом с ним появляются всё новые женщины? Лично моя версия такая: были у отца дочери близнецы, – сказал полковник, указав на одно фото в руках Сарваша, и тут же перешёл к другому. – Потом отец женился на молодой красавице Лили и дал ей свою фамилию, отчего одна из дочерей рассорилась с отцом и потому на фото рядом с мачехой присутствует лишь одна из близнецов. А вот на следующей нет и её, зато там есть Гольдхаген и, видимо, тот, кто ей эту фамилию дал. – Он указал на молодого темноволосого мужчину, что стоял рядом с Алекс. – Я проверял архивы Мюнхена, по всем данным, это Даниэль Гольдхаген, ученик и ассистент доктора Метца. Видимо они были очень близкими людьми, раз запечатлены на одном, почти семейном, фото, а теперь покоятся на одном кладбище в соседних могилах. Не верю в совпадение что, у одного доктора своя альваресса, у его ассистента другая. Это слишком странно. Либо Лили и Алекс были в сговоре, когда входили замуж за этих людей, либо, они им вовсе не жены, и я даже не хочу думать, почему они приняли чужие фамилии.

   – Полагаете, до знакомства с Метцем и Гольдхагеном Лили и Александра были смертными женщинами?

   Полковник только покачал головой.

   – Об этом можно было бы разузнать от дочерей доктора Метца, но вряд ли они ещё живы, а найти их теперь и вовсе нереально.

   – Господин полковник, – возразил Сарваш, – даже мы с вами не знаем, как стали альварами и никто на поверхности не знает. Даже профессор Книпхоф бы не узнал, не говоря уже о его внуке.

   – Однако Книпхоф вплотную интересовался альварами. После вашего неосторожного поступка, когда вы попались ему на глаза, между прочим.

   – Да ну бросьте, я-то тут при чём?

   – При том, что профессор Книпхоф говорил мне, что присутствовал на вашем вскрытии в морге.

   Сарваш озадаченно посмотрел на полковника:

   – Что вы такое говорите, меня ещё никогда не резали в морге.

   – Ну не резали, так осматривали. Главное он вас видел и мёртвым и живым и в могиле и снаружи около неё. С тех пор у Книпхофа в голове явно что-то перемкнуло. Он ведь меня вычислил, так и сказал, что я бессмертное создание. А потом его внук то ли нашёл себе такую же вечноживущую, то ли самостоятельно переродил её в таковую. И для своего ассистента тоже. Не знаю, как всё было на самом деле. Надо искать их обеих – и Лили Метц и Алекс Гольдхаген – и спрашивать, почему они представляются не своими фамилиями.

   – Знаете, господин полковник, – произнёс Сарваш, глядя на фотографии, – только не смейтесь, но мне кажется, что эти две справные девушки-близнецы и есть Александра с Лили. Потому на одной фотографии Лили и одна из близнецов, а на другой только Лили и Александра. Я, конечно, не физиономист, но если представить, что девушки похудели, сменили прическу, макияж и прочее, что делают женщины, то в принципе, основные черты лица претерпели не самые сильные изменения.

   – Мне уже высказывали такую версию, – холодно заметил полковник, – но этого не может быть.

   – Почему?

   – Потому, что из-за альваризма нельзя измениться до неузнаваемости. Вот вы сейчас выглядите так же, как и до перерождения?

   – Так.

   – Я тоже. Ни старше, ни моложе, ни худее, ни толще, даже седые волосы, какие успели появиться, так до сих пор у меня и остались. К вашему сведению, альвары не могут поменять цвет волос. Одна кровопийца недавно выходила от нас на свободу. После реабилитации она снова стала шатенкой, какой и была. Но она насмотрелась на фортвудских дам и вдруг изъявила желание остаться платиновой блондинкой, какой была в темноте. Эту её блажь, конечно, выполнили, но блондинкой она походила недели полторы, потому что даже после осветления перекисью волосы у неё постепенно потемнели до натурального оттенка. В медицинской лаборатории заинтересовались, изучили этот вопрос и выяснили, что чешуйки в альварских волосах краску не удерживают. Не могла Лили быть сначала русой или что-то в этом роде, по черно-белой фотографии сложно понять, а потом стать жгучей брюнеткой. Так не бывает и наука это подтверждает.

   – Зачастую и наука ошибается, – заметил Сарваш. – Я просто вспомнил, Лили говорила, что у неё есть сестра-близнец по имени Александра, сейчас они в ссоре и не виделись много лет. Причём Лили на словах описала мне именно Александру. Когда я встретил её в Швейцарии, я ведь даже не подумал, о словах Лили, не сопоставил их с увиденным. Я-то думал, раз у Лили Метц есть сестра, то и звать её должны Александра Метц. Это-то меня и сбило с толку. А теперь, когда вы показали мне эти фотографии, я вижу единственно возможный вариант событий. Близнецы Метц как были, так и остались, и будут жить вечно. Почему у них изменилась внешность и фамилии, этого я не знаю. Что такого произошло при перерождении, тоже не имею ни малейшего, но ведь соблюден основной баланс – близнецов нельзя разлучать даже в смерти.