Текст книги "Отступление"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

      – Да ты что себе позволяешь!? – громыхнув кулаком по столу, вскочил на ноги адмирал Николай Степанович Глыба, капитан дредноута-крепости 'Оплот' (по-сути – дублера 'Восхода'), командующий дивизионом тяжелых крейсеров и, помимо прочего, – первый заместитель командующего. Невероятно высокий и сильный, не смотря на почтенные лета – удивительно, как удалось адмиралу вовсе пробиться в космос, где бои разворачиваются за каждый килограмм. Вместе с тем обличен вспыльчивым, суровым нравом и за словом в карман не лезет. От гнева же начальства Глыбу спасают быстрый, цепкий ум и отменный профессионализм – такими офицерами разбрасываться не принято. А ещё – давняя дружба с Гамовым.

      Уверенность в собственной правоте всегда – и сейчас – придаёт адмиралу, что все старания направлены исключительно на благо общего дела. Иначе Глыба давно бы ушел от дел и мирно доживал век 'на берегу'. Понимая без лишнего манерства собственный профессионализм и широту полномочий, адмирал не мог не применить власть, раз считал нужными. Боятся же и сомневаться считал совершенно излишним, раз уверен в правоте. Всё это знали и офицеры, работающие с Николаем Степановичем не первый год. Глыба меж тем продолжил монолог, с каждым словом лишь сильнее раззадориваясь. А потом вовсе перешёл на крик. Под конец дискуссия соскочила на личности и приобрела все черты банальной перепалки:

      – Ты, крыса кабинетная! Ещё смеешь заикаться про поведение таланты боевых офицеров?! Было бы кому говорить! Сам что ли под огонь сунешься?! Нет конечно!! Такие сначала подставят под удар, а потом ещё и выживших расстреляют! Всё вы, штабные, на один манер! Только и горазды умные речи толкать, да на чужой смерти ордена отхватывать! Ну нет! Да я тебя сам! Лично! Прямо здесь...!

      Адмирал в итоге вновь громыхнул по столешнице кулаком, от чего та жалобно задрожала. Подпрыгнули папки с документами, бутылки и стаканы с водой. Даже офицеры невольно вздрогнули от столь откровенного выпада. Глыба же, пользуясь замешательством, попытался на ощупь расстегнуть кобуру. Но замешкался и уже через секунду на плечах его повисли двое караульных. Солдаты отнеслись к угрозе со всей серьезностью, потому не рассчитали усилий: от нежданно свалившейся ноши и мощного точка в спину Глыба качнулся и грузно повалился лицом на стол. В гробовой тишине отчетливо прозвучал жалобный хруст – многострадальная столешница ощутимо прогнулась, благо выдержала. На совесть выполнили для космофлота заказ! Затем наступила немая сцена – не решаясь брать слова, офицеры внимательно следили, как разрешится ситуация..

      Гамов какое-то время тоже сидел неподвижно, постепенно мрачнея. Но маска ледяного спокойствия не вечна: было заметно, как раздражение напором сламывает, подминает её. Все, за исключением Геверциони, лениво зевавшего в потолок словно от скуки, и Глыбы, безуспешно пытавшегося вывернуться из цепкой хватки охранников, почти не мигая и не дыша ждали реакции командующего. Наконец Гамов не выдержал и, громко чертыхнувшись, грянул.

      – Вы что здесь устроили?! Вам здесь цирк шапито или заседание генштаба ВКФ?! Один клоун казематный комедии ломает, другой олух царя небесного за кобуру хватается! Стрелок, так-растак, Ворошиловский! Ты что, Николай Степанович, под трибунал захотел?! Звезды на погонах тяжелые?! – буйствовал маршал, придерживая ладонью судорожно дергающееся веко, – А вы что делаете?! Охранники...! Оружие при входе сдается в сейф – кой черт вы адмирала трамбуете? Отпустить! Спасибо за службу...

      На этом маршал выдохся, замолчал на некоторое время, устало прикрыв глаза. Затем, как ни в чем не бывало лихо тряхнул головой. Грозно нависнув над столом, опираясь на крепкие, жилистые кулаки, приказал:

      – Так, товарищи офицеры... Вста-ать! Смир-рно!

      И тут же загремели в едином порыве отодвигаемые стулья, генералы и каперанги поспешно повскакивали. Разве что Геверциони выделился в очередной раз – поднявшись последним и с показной неспешностью, даже ленцой.

      – Так вот... – продолжил Гамов, переходя на спокойный тон. – С этого момента и впредь отставить бардак. Дисциплину подтянуть, совсем распустились: не флот, а просто какая-то разбойничья шайка. Нельзя нам, товарищи, сейчас счеты сводить и сопли жевать! Кто забыл, так я напомню: чего нам расхлябанность армии стоила в начале прошлой войны? Тридцать миллионов солдат и мирных жителей! Только тогда флот оказался самым боеспособным, самым профессиональным родом войск – с первых дней действовал грамотно, почти без потерь. А что сейчас? Собачитесь словно удельные князья: 'Мне! Моя! Моё!' Противно слушать! С такими настроениями чем воевать – лучше сразу в полном составе в плен сдаться: суда на металлолом или под чужие вымпела, а нас – вниз, пинком. Этого хотите? НЕ СЛЫШУ?!

      – Никак нет, товарищ маршал! – после секундной паузы грянули офицеры в ответ.

      – Отлично! Можете, когда захотите! Значит, с этой минуты забудьте, что есть у вас амбиции, претензии и прочая. Теперь одна мера: польза для общего дела. И никаких гвоздей. В этом авторитетов и стыда быть не должно. И не будет! К голосу каждого прислушиваться, все мнения учесть – без чинов. Сейчас сначала, без эмоций анализируем ситуацию и прорабатываем расклад действий на все случаи. Не согласны – предлагайте свои решения, не можете – делай как приказано. Я так считаю...

      Гамов замолчал, выпрямился и обвел взглядом зал: все стоят недвижно, будто статуи. Тяжело вздохнув, командующий добавил:

      -Вольно, займите места, товарищи вредители...

      И, подавая пример, первым опустился в кресло...

      ...Вице-адмирал Кузнецов сбросил нахлынувшие воспоминания, сосредотачиваясь на насущных проблемах.

      – Ирвин, – твердо произнес капитан, – Время сменить вторую вахту...

Глава 3

 Геверциони, Фурманов, Чемезов, Камерун. 00.07, 7 ноября 2046 г.

      ...– Товарищ генерал... Георгий Георгиевич... – капитан Алиса Камерун осторожно дотронулась до плеча Геверциони. Тот в начале вовсе никак не отреагировал, хотя обычно застать врасплох не удавалось. Что говорить – начальник за последнее время вымотался до крайности, успевая быть везде: от совещаний до специальных мероприятий службы. Георгий метался по всему флоту, с корабля на корабль, питаясь водой и стимуляторами, забыв про отдых напрочь – слишком многое предстояло успеть. А ведь ещё работа с документами – и здесь невероятным образом умудряется успевать. Однако даже у сильных есть предел: промотавшись четверо суток без сна, Геверциони отключился, стоило выпасть первой свободной минуте. Лишь только присев за рабочий стол.

      Маленькая слабость, впрочем вполне, заслуженна – и лично одобрена. Генерал по-праву был доволен и командой, и проделанной работой: санкционированное командующим представление, разыгранное дуэтом с Глыбой, позволило нейтрализовать на время интриги вместе со внутренними склокам флота. Безусловно не навсегда – Геверциони никогда не был наивным оптимистом, потому прекрасно понимал, что суть проблемы никуда не делась. Только этого и не требовалось. Предполагая худшее и твердо помня заповедь древних мудрецов, Георгий готовился к войне. И потому предпочитал подстраховаться хотя бы накануне возможной грозы. В чем его интересы полностью совпали с мнением маршала Гамова. Хотя, конечно, ситуация на предвоенную сейчас откровенно не тянет. Слишком всё сложно.

      С точки зрения анализа ситуации, логично предположить – агрессия никому не выгодна. Шаткий, хрупкий, но, все-таки, мир предпочтительней доброй войны. Японская Империя борется с кризисом перенаселения, неизбежными диспропорциями между большим количеством бедняков и концентрацией власти в руках горсти сверхбогачей, промышленных магнатов и глав корпораций. На границах и в дальних провинциях помимо своих неимущих постоянно появлялись мигранты из еще более бедных регионов в поисках лучшей доли. Это порождало преступность, болезни, еще большую бедность и, как следствие, – нагнетание недовольства в обществе. Да и сателлиты уже не проявляют былого обожания: память памятью, но спасение от колониального гнета было давно, а каждому дню довлеет собственная злоба. А одергивать тех же китайцев или корейцев силой не лучший метод – не то уже время. Тем более, что все внимательней жители новых территорий империи приглядываются к покровительству СССР. Вот и приходится крутится.

      Африкано-Германская Империя так долго – буквально по крохотным шажкам – добивавшаяся признания на геополитической арене в качестве третьего центра силы лишь недавно смогла разрешить критические проблемы развития промышленности, создав собственную производственную базу и обеспечив рынок внутренним сырьем. Куда ей в войну? Чистое самоубийство.

      Европейская Уния, разрозненная и слабая, лишенная армии и финансовых резервов, а самое главное – политического веса, фактически не представляет реальной силы. Горстка амбициозных, но бесполезных западноевропейских государств больше занята перетягиванием одеяла и жадным сбором крох с общего стола, чем политической экспансией. Но эти не побрезгуют урвать кусок. Чем даже более опасны: действия крупных держав хотя бы прогнозировать можно. А тут – паноптикум суверенитетов...

      СССР, осознавая ответственность за доверившиеся республики, союзные государства, сконцентрировался на внутреннем развитии – выравнивании баланса, исправлении перегибов и поддержании завоеваний социализма. Гонка вооружений более не истощала резервы страны – ошибочная политика пропорционального наращивания сил была свернута вместе с ликвидацией партийного раскола и подавлением милитаристской группировки Хрущева. Пять лет их реформ доказали тупиковость, несостоятельность. Новое-старое руководство кардинально изменило подход, сосредоточившись на внедрении контр технологий, гораздо более дешевых и надежных, чем восточные аналоги. Кроме того, Советский Союз уже не первый десяток лет планомерно упрочивает позиции на мировой арене, переманивая сторонников Японской и Африканской империй, а также сохраняющих нейтралитет. Что важно: без конфликтов или применения силы.

      С точки зрения политика, безусловно, каждый из глобальных игроков для других – потенциальный противник. Только и открытое противостояние в силу общего благоприятствования невыгодно: перспективы сомнительны, поскольку военные конфликты давно уступили место глобальным информационно-социальным схваткам, а вот потери при существующем уровне вооружений никому малыми не покажутся. Считая такую позицию ЦК и родного ведомства в целом верной, Геверциони всерьез межгосударственного конфликта не опасался. Силы генерал направил на разработку более реального сценария: одиночного террора. Вот уж кому и правда сейчас раздолье!

      Всегда и везде есть шанс для самого неприятного, самого слабо прогнозируемого человеческого фактора. Фанатик, псих, непонятый гений или благородный мститель -один человек способен нанести удар, вслед за которым обрушится лавина. Охоту именно за такими одиночками – затаившимися, незаметными – и развернуло НКГБ.

      Результаты, как ни жаль, не радуют... Общий-то уровень угрозы довольно высок: солдаты всех флотов проявляют часто если не ненависть, то открытую неприязнь друг к другу. А реальных подвижек на столь благодатной почве ни одной – осведомители разводят руками, от агентов чужих флотов также ничего, от проверенных томов документации и Гигаоктетов видеозаписей у контрразведчиков перед глазами сплошной туман. Вот и сейчас Геверциони вернулся после очередной бесплодной инспекции, чтобы проверить новые шифровки. Да так и заснул, даже не притронувшись к сейфу...

      Алиса вынуждена оказалась разрываться между долгом и чувствами. На хрупкие плечи сильной девушки в очередной раз выпала тяжелая ноша. Будить жестоко – кто знает когда ещё будет шанс на сон. Но с другой стороны обстоятельства требуют личного участия генерала. Собравшись с силами, капитан повторила – теперь уже значительно громче:

      – Георгий Георгиевич...

      – Что?... – поинтересовался генерал, с явной неохотой открыв правый глаз. Геверциони даже демонстративно сполз ниже по спинке кресла, скрестил руки на груди и нахохлился. Точь-в-точь сыч в гнезде. Впрочем, ничего ужасного в пробуждении не было, скорее наоборот: Алису не без оснований в ГБ считают бриллиантом: умная, красивая и, что ещё важней, – талантливая. И как раз в самом расцвете сил. Ум и талант, увы, с ходу не разглядеть, но очарование – вполне. Внешность у капитана и вправду вовсе неподходящая для армии – уж скорее для актрисы или модели: аккуратные, ровные черты лица, будто взятые у античных красавиц, идеально дополняют друг друга. Будто и невозможно иначе! Чуть тронутые волнами темно-каштановые локоны даже по-уставному будучи собраны в пучок оттеняют изысканность скул, высоту лба без единой морщины, нежно-алую краску чувственных губ. Брови аккуратные, лишь слегка изломленные на концах, а уж глаза! И не найти, кто из поэтов и писателей наших не воспел бы красоту родственных им славянских очей! Цвет дрожит: то ли небесной лазурью, то ли бирюзой морской волны, окаймленный смолянисто-чёрными ресницами что одним лишь взмахом порой способны свести с ума. Геверциони хотя и не претендовал на руку с сердцем прекрасной подчиненной, но чисто по мужски не упускал возможности эстетического любования.

      От внимательного взора Геверциони ни ускользали ни красота, ни трогательная робость – даже сочувствие девушки к почти-почти старому начальству. До старости, конечно, далеко, но тенденция печальна... И все-таки Георгий воздержался от привычного желания ответить шпилькой, сменив колкость благодарностью:

      – Что случилось, прекрасная? Мне снился такой замечательный сон...

      – Опять всякие пошлости? – иронично понтересовалась Алиса.

      – Мне снилось славное боевое прошлое, девочка! Когда я под пулями в Японии ползал, ты еще под стол пешком ходила.

      – Не под стол, а класс в седьмой школы. А, кроме того, знаю я это ваше прошлое! Можно подумать с губернаторами Сиама и Формозы вы по борделям скитались ради агентурной работы? Среди проституток малолетних сторонников вербовали?

      – Эх... Что ты понимаешь, женщина!... – без тени смущения ответил Геверциони. Избрав для большей патетики покровительственную интонацию, присущую разве что законченным опереточным гордецам. – Это был тяжелый, опасный труд...

      – Точно. Вас тогда, кажется, ещё полиция местная за дебош, пьянку и погром чуть не замела. Вот был бы конфуз! – Алиса хохотнула в кулачок.

      – Между прочим, можно и повежливей с ветераном... У меня уже как второй десяток лет рядом с сердцем пуля сидит... – с наигранной обидой проворчал Георгий, эксплуатируя усталый вид. – Да, были времена... Молодость, молодость... Так, между прочим, тебя это не извиняет. Подлизываться к престарелому начальству твоя повседневная обязанность, так что я жду убедительного оправдания... Ладно... Дай угадаю – что-то важное все-таки стряслось.

      Во время шутливой перепалки Геверциони окончательно проснулся, открыл второй глаз. Хотя и продолжал сидеть по-прежнему – словно в гнезде развалившись. Тем временем Алиса, переборов смех, вновь вернула лицу серьезное выражение и доложила:

      – Георгий Георгиевич, новости действительно важные...

      Раскрыв тонкую кожаную папку, капитан протянула Геверциони схваченные скобками распечатки. По диагонали пробегая строки Георгий коротко уточнил:

      – Наш или их?

      – Наш. Есть подозрения по поводу благонадежности одного человека из экипажа 'Неподдающегося'... Первым обратил внимание на ситуацию аналитик в штабе. Оперативно подняв справки, мы обнаружили данные, косвенно подтверждающие наличие у подозреваемого мотивов...

      – Да твою же мать!... – зло выкрикнул Геверциони, шарахнув кулаком по столу, заставив Алису обеспокоено умолкнуть. Затем, взяв себя в руки, как ни в чём не бывало ухмыльнулся, лихо тряхнул головой и решительно поднялся. – Ну почему не могло все пройти спокойно?! Ведь так надеялся!...

      Любитель театральных эффектов, Георгий на секунду даже застыл в сакраментальной позе, молитвенно подняв руки и печальный взор к потолку. Постояв так пару секунд, сардонически усмехнулся и проворчал:

      – Почему я не удивлен? Опять все на мои плечи... Ну да делать нечего... Так... Я правильно помню, Алиса: 'Неподдающийся' – это тяжелый эсминец[11]11
  Тяжелый эсминец – вид вспомогательных судов ВКС СССР, назначением (в зависимости от вооружения) которых является одиночная или групповая охота за вражескими судами основного класса: легкие э. – крейсера, миноносцы, транспорты; средние э. – тяжелые крейсера, линкоры; тяжелые э. – космоносцы, дредноуты, линкоры.


[Закрыть] ударного дивизиона вице адмирала Кузнецова четвертой флотилии?

      – Да, 'Неподдающийся' лидер группы, на нем расположен штаб Кузнецова. Основные функции дивизиона – разведка, поддержка тяжелых судов и фланговые маневренные атаки...

      – Угу... А вот ещё напомни-ка... Этот эсминец случаем не 'тип Н-27' штурмовой модификации?

      – Сейчас... Секунду... – пробормотала Камерун, смутилась от того, что не обратила внимание на серию корабля, хотя и успела предварительно проглядеть основную документацию. – Простите, Георгий Георгиевич... Да, все верно – 'тип Н-27', штурмовой, вы правы...

       – Так чего же мы стоим?! – Геверциони нахлобучил фуражку и, по-молодецки перемахнув через стол, опрометью ринулся к выходу. По пути аки коршун прихватив Алису за руку. Времени оставалось до зубного скрежета мало, а четкого плана в мыслях нет: ворочаются после сна как вареные. Геверциони мысленно покрыл себя по матушке, нагнетая злость и насильно вгоняясь в рабочее состояние. Окончательно собравшись, щелкнув закрепленной на ухе гарнитурой, генерал на бегу принялся раздавать приказы – уже совершенно серьезным тоном.

      – Роберт, Юрий! Здесь Георгий! Немедленно все бросили и бегом – вы мне нужны!

      Юрий коротко ответил 'Есть', а Роберт, охнув, заковыристо ругнулся и пробормотал:

      – Вот прямо всё бросить?! А может я в засаде сижу или следственный эксперимент какой здесь?

      – Расстреляю... Как дезертира... – припечатал Геверциони безжалостно. – К чертовой матери.

      – Тиран... – обиженно протянул Роберт – Подчиняюсь палаческому произволу...

      – Постой, жертва репрессий...

      – Чего, командир?

      – До начала учений сколько осталось?

      – Три часа до церемонии, три пятнадцать до маневров. А что?

      – А ничего... Я уже сказал, что нужно быть на месте быстро?

      – Да. А когда?

      – А, наверное, уже почти вчера... – с поистине гамлетовской тоской заметил Георгий.

      – Да... – задумчиво произнес Роберт, – по ходу действительно горим... Ладно, командир, лечу!

      Не понимая, что так обеспокоило генерала, Алиса вынужденно бежала следом, то и дело спотыкаясь, едва вписываясь в повороты.

      – Георгий Георгиевич! Отчего такая спешка – ничего же не случилось! – осторожно обратилась Камерун к Геверциони. Тот в ответ лишь коротко бросил:

      – 'Неподдающийся' не просто эсминец.

      – То есть как?

      – А вот так. Ты вообще документацию читала?

      – Да там ничего особенного... Стандартный эсминец, корабль группы поддержки.

      – А что значит приписка 'штурмовая модификация' смотрела?

      – Нет... Там этого не было...

      – То-то и оно, что не было... – беззлобно передразнил Геверциони, продолжая сосредоточенно вколачивать в палубу метал магнитных подошв. – Такой информации в открытых источниках нет. Надо было наш архив запрашивать. На штурмовой модификации с эсминца снята большая боезапаса: ракеты, мины. Для самообороны оставлены только бортовые установки залпового огня да самый минимум боеприпасов. Оружейная палуба полностью переделана под ведение огня тяжелыми ракетами Р-42Ш с ядерным боезапасом. С расстояния в несколько миль удар окажется успешным в пятидесяти процентах случаев. Если же подобраться ближе – отразить практически невозможно. При том, что внешне штурмовой эсминец ничем не отличается от обычных, которые для тяжелых кораблей класса 'Крепость-носитель'[12]12
  Он же 'Орбитальная крепость'.


[Закрыть] опасности особой не представляют.

      Как минимум дебют 'Неподдающегося' для противника окажется бо-ольшим сюрпризом. И второго случая, скорее всего, просто не потребуется. По заводской классификации эта модель проходит как 'убийца крепостей'. Такой малыш может в одиночку изменить ход целого сражения просто подкравшись и разнеся в щепки вражеский штаб.

      – Но ведь использование ядерного оружия запрещено Гаагской конвенцией!... – с оттенком негодования заметила Алиса.

      – Боже ж ты мой! – охнул Георгий. Кажется, вполне искренне – даже споткнулся и чуть не впечатался с разбега физиономией в перегородку. – Чтобы я таких глупостей больше не слышал от тебя – иначе выгоню! Нафиг! Капитан Камерун, вы, в конце концов, офицер госбезопасности или погулять вышли? Учите матчасть: и у японцев, и у немцев такие же игрушки по орбитам кружатся. А еще – на складах в полной готовности боевые яды и вирусы, только свисни. То, что об этом не пишут в газетах и не трубят на митингах, не значит, что этого нет.

      – Значит, вы опасаетесь, что диверсант способен...

      – Именно. Комбинация складывается до безобразия примитивная и надежная: перехватить управление или просто момента дождаться и влепить залп по противнику. Это мало того, что будет агрессия, так еще и натуральное политическое самоубийство! Нам, во всяком случае, гораздо проще будет просто застрелиться... Или, за неимением оружия, выброситься в космос. Да, какая быстрая, легкая смерть... – мечтательно произнес Геверциони, смакуя фразу.

      – П-простите? – Алиса, отдавая дань уважения неиссякаемой иронии начальства по поводу и без, явно поняла, что дело действительно серьезное. Так, что даже холодом пробрало.

      – А не понятно? Во-первых, предательское нападение на союзника; во-вторых, нападение глупое и бессмысленное – никакой пользы в случае провала выжать нереально; в-третьих, нас назовут убийцами и лжецами – и будут, черт возьми, правы. А уж если заряд выпустят по мирным жителям – тогда и вовсе тушите свет...

       – Но ведь война никому не выгодна, даже холодная и экономическая...

      – А здесь, готов спорить, и не будет заинтересованных лиц кроме нашего потенциального камикадзе.

      – По нашим данным... – Камерун попыталась на ходу заглянуть в предусмотрительно прихваченную папку – и чуть не повторила подвиг генерала. Благо Геверциони оказался наготове: умело удержал девушку от незапланированного рандеву с очередной переборкой.

      – Да я и так догадываюсь. Наверняка комсомолец, кандидат, из благополучной семьи, образованный, разве что чрезмерно патриотичный – в каких-нибудь акциях националистических засветился, потом звонки-письма и тому подобное. В целом, ничего страшного, даже за недостаток не посчитаешь – ну что плохого, что парень Родину любит и сил по молодости не знает куда приложить? Так?

      – Почти... почти один в один... Свежий красный МАТИ по специальности авионика и промышленные вычислительные системы... Только...

      – Вот такая нам радость привалила, Алиса. Сейчас, например, этот отличник вполне вероятно с чувством убежденности в собственной правоте аккуратно так последний контакт припаяет и через пару часов без колебаний нажмет на кнопочку. И сделает это, чтобы подтолкнуть консервативное отечество к торжеству дела Ленина-Сталина и Октябрьской революции... Одно беспокоит: случайно ли он на 'Неподдающийся' попал или нет... Ибо, если нет, то все очень-очень плохо... Просто бросай и беги!...

      Наконец пробежка по лабиринту коридоров подошла к концу: за последним спуском открылись широкие пневматические ворота ангара и широкая стартовая площадка. У десантного катера уже ждали полковник Юрий Фурманов и майор Роберт Чемезов.

      Офицеры в команде Геверциони вообще казались – и кажутся до сих пор! – окружающим подобранными совершенно хаотично. Так сказать исключительно ради типажа, а не по заслугам. Что, конечно, заблуждение. Но Георгий совершенно не против снисходительно-легкомысленного отношения: да пожалуйста, в конце концов! Опять же проще работать, когда не воспринимают всерьез. Прятать важное на виду придумали ещё очень древние, но вовсе не недалекие древние – и придумали не зря.

      Однако, как любая хорошая легенда, эта не лишена достоверной сути. Если Камерун – вопреки фамилии – идеально соответствует образу южнорусской красавицы, то Чемезов – идеальный кандидат в аристократы с внешностью и повадками актера-сердцееда: высокий, атлетичный и чертовски обаятельный. Говоря суконным языком документов – располагает к доверию. И, что для амплуа гораздо важнее – совсем молодой: тридцати четырех лет. Густые темно-карие волосы, со всевозможным тщанием взятые на пробор, да так ровно, что того и гляди порежешься; лицо слегка смугловатое, выбритое до безукоризненной чистоты – можно сказать холеное. Если не знать, что Роберт вопреки всему никакими особыми методами ухода не пользуется; брови – широкие будто два густых, небрежных штриха кисти – часто доверительно приподняты, чуть суженые стальные глаза то и дело сверкают ироничной, загадочной ухмылкой: от прищура по уголкам уже пролегла уверенная сеть морщин.

      Фурманову досталось амплуа нелюдимого ветерана, эдакого мизантропа-интроверта, поневоле вынужденного работать с людьми. И не особенного таким соседством довольного. Здесь, впрочем, образ в значительной мере в руку. Безусловно, Юрий не обременен грузом опасных комплексов и патологий – иначе никогда бы не попал в ГБ. Но прошлое выковало характер офицера жестко, и до сих пор оставшиеся шрамы не дают былой свободы. Ну а поскольку внутренний мир отражается во внешности, то и здесь полная достоверность. Пусть с ростом Фурманову не повезло как Чемезову, но достаточные для хорошего тона метр восемьдесят имеются, да и форму несмотря на оставленный за спиной сорокапятилетний рубеж удалось сохранить. Впрочем, сорока пяти-то и не дашь: увы, гораздо больше. Шрамы и ожоги злыми оспинами пестрят на лице, кожа в противовес Чемезову выдубленная на солнце, обветренная и сухая, будто у моряка минувших славных веков парусников и неизведанных континентов. По-армейски короткая стрижка – почти под ноль маскирует ранние залысины, не столько бремя лет, сколько груз тех же шрамов. Идеально завершают образ глубоко запавшие глаза, скипевшиеся с выражением мрачной отчужденности.

      И вот эти по виду полные антагонисты как ни в чём не бывало, о чем-то тихо переговариваясь, жадно смолят крепкие папиросы. Что есть откровенно злостное нарушение устава. Не разговоры, конечно, а подражание окончательно превратившимся в миф индейским традициям. И еще более грубое – негласного кодекса летчиков, настрого запрещающего курение перед вылетом. Тем более – рядом с машиной. И уж в особенности – во время особого (читай – военного) положения. Пусть традиция пришла из далекого прошлого, относятся к ней серьезно: неосторожному новичка могут припомнить и устроить темную для умственного просветления. И тут такое откровенное фрондерство! Вот только как ни крути, не с руки даже космическим ассам связываться с ГБ. Потому стоящий рядом пилот, натурально белея от негодования, из последних сдерживал праведный гнев. Который все явственней пробивался сквозь броню молчания тяжелым дыханием.

      Заслышав приближающийся глухой лязг, Юрий и Роберт синхронно повернулись лицом по направлению угрозы. Увидев Геверциони, Фурманов промолчал, лишь слегка приподняв брови, продолжая стоять как ни в чем не бывало. Зато неугомонный Чемезов сделал начальнику ручкой и подмигнул Алисе.

      Георгий вообще не любил бардачного отношения к жизни и к работе – при всем своем противоречивом и внешне совершенно неординарном, мягко говоря, поведении. Уж если приходится что-то ломать через колено, высмеивать или откровенно провоцировать на конфликт – так для дела. А если из куража или ещё хуже – по глупости, тут Геверциони аж зубы сводило от раздражения. И особенно паршиво, что именно его подопечные оболтусы по незнанию попирают чужие традиции. Так что непорядок пересечен был решительно и беспощадно.

      – Опять бардак?! – с ходу 'включил' возмущение генерал, – Вы себе что позволяете? Отставить курить! Еще раз увижу – заставлю лично в санитарных отсеках инспекцию проводить!

      – Това-арищ генерал... – привычно заныл Роберт.

      – Каждый день по канализации будешь ползать! – Геверциони остался непреклонен, – И без респиратора – для расширения возможностей наблюдения и анализа ароматического спектра. Не вижу радости, боец?!

      Чемезов икнул и со свистом втянул окурок в рот и через секунду, даже не скривившись, проглотил. Юрий без лишних театральных эффектов потушил сигарету о подошву и убрал в пачку.

      – Извини, лейтенант – эти раздолбаи больше не будут, – удовлетворенный экзекуцией, Геверциони обратился к пилоту. – Так что? Можем отчаливать?

      – Так точно, товарищ генерал! – пилот лихо прищелкнул каблуками, вытянувшись по стойке 'смирно' и взял под козырек. – Машина к полету готова!

      – Отлично, тогда командуйте – вы капитан, мы пассажиры – Геверциони козырнул в ответ и дружелюбно усмехнулся...