Текст книги "Отступление"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Часть 2 – Сосредоточие.

    Глава 14

  Геверциони, Ильин. 04.00, 7 ноября 2046 г.

      Атмосфера на эвакуационном шлюпе 'Хранитель'[22]22
  Шлюп спасательный типа БТ-37 (он же 'Бехтерев-Терновский', попросту – 'Бехтерец')


[Закрыть] тяжелая. Не столько злым напряжением боя, сколько мучительным бездействием. Нервное напряжение буквально горчит, режет ноздри. Вплотную, словно сельдь в бочке, сидят бойцы. Три с половиной тысячи в маленькой стальной коробке. Накрепко пристегнуты к стальным каркасам кресел, со всех сторон попираемые ящиками, тюками, коробками и иным скарбом, которое техникам удалось спасти с гибнущего корабля. Обычный человек, вероятно, в такой обстановке долго не выдержит – и это не его вина. Но ни слова, ни звука не слышно от десантников: объятые мрачной решимостью, они лишь твердо сжимают в натруженных руках оружие, стараясь не вслушиваться в крики раненных или стоны умиравших.

      Грозные, умелые бойцы. Добровольцы. Каждый прошёл суровую школу, успел набраться опыта. А теперь, вдоволь надышавшись чадной гарью гибнущего эсминца, получили первую настоящую закалку. Их учили смотреть страху в глаза, идти вперед сквозь смерть, боль, побеждать и выживать. Бойцы знают, что, когда спуск закончится и раскаленные докрасна борта капсул распахнутся, с шипением погружаясь в вязкую слякоть бездорожья, белизну снежного покрова, пестрый травяной ковер степи – всё равно куда. Ну а дальше ротный крикнет: 'Вперед!' – и всё. Они, именно они – не кто-то другой – очертя голову нырнуть в неизвестность. Да, именно так: грохоча утяжеленными подошвами о стальные сходы, подбадривая себя грозным боевым кличем, пойдут вперед.

      Там будет страх, который можно видеть, с которым можно сражаться – и победить. Там будет враг – из плоти и крови. Чёрт с ним! Пусть даже из закаленной стали! Но это будет враг, которому можно вцепиться в горло, сломить! Там жизнь и победа в собственных руках. К этому их и готовили, в конце концов.

      А Сейчас другое дело. Десантник по определению всем естеством противится космическому бою, а особенно – отступлению. Когда за толстыми стальными переборками лишь кипящий вакуум, вечная пустота, невидимая смерть. Когда в пестром хороводе бегут тысячи огней, будто неслышным смехом провожая падение возомнившего о себе человека. Когда остается лишь ждать, уповая на чудо или мастерство пилота, истово молясь. И нет занятия, как у врачей, обреченных сейчас метаться меж окровавленных коек, стиснув от бешенства, от бессилия зубы и стараясь сдержать злые слезы что они не могут помочь всем, как бы ни хотели. Или у пилотов и навигаторов, что словно автоматы, не отрываясь, тянут машину на себе, пытаясь предугадать, увернуться, выжить – одни за всех. В этот моменты сильным, мужественным ребятам пришлось крепко взять себя в руки – и ждать, просто ждать. Живя отчаянной надеждой.

      ...За последний день Георгий пережил немало – на пару томов мемуаров для спецхрана наберется! Даже нарочито мелким, каллиграфическим подчерком. Но уж спринтерский забег до аварийного шлюпа (да и сама эвакуация) по праву претендуют на лидерство. Чудом уцелев во время первого накрытия, пришлось бегом с изрядной ношей на плечах преодолевать захламленные, развороченные коридоры, обрушившиеся лестничные пролеты. На пути то и дело что-то взрывалось, рушилось – пожары и искрящие, исходившие белым сиянием обрывы проводов вообще стали казаться вещью привычной, почти безобидной. Особенную окраску хаосу придавала полная мертвенная тишина, нарушаемая лишь собственным дыханием и надсадным боем сердца. И до одури, до бешенства ненавистная невесомость! А совсем рядом – руку протяни – сквозь запекшиеся трещины пробоин сотнями звезд, будто чудовищным многоглазым зрачком, проглядывает безразличный и беспощадный космос...

      Пару раз Геверциони считал было, что отрезан. Преодолеть завалы помогло лишь нечеловеческое напряжение сил и несокрушимая воля. А быть может в большей мере – и простое везение. Но сдаваться Георгий не собирался в любом случае: оставляя адмирала позади, руками разворачивал стальные листы, сгибал арматуру – только бы пробиться к выходу. Как подобная эквилибристика получалась, генерал после уже и сам не до конца понимал.

      Сложнее всего оказалось проникнуть в сохранившую герметичность часть корабля. Аварийные переборки без всякой автоматики наглухо запечатались благодаря внутреннему давлению. Стальные листы переборок аж прогнулись под мощью давления. Пройти напрямую снаружи теперь было абсолютно невозможно. Даже преступно – ведь неизвестна степень сохранности инфраструктуры корабля. Если те же створки шлюзов заклинило, да и просто перекосило – ничему не остановить могучую стихию пустоты. А это значит новые жертвы. Уже какие по счету за сегодняшний бесконечный день?

      Наскоро взвесив на чашах весов варианты, Геверциони твердо решил отказаться от прямого пути. Пуска потеря адмирала для бригады может оказаться роковой, только и спасение не всякой ценой следует оплачивать. Нет, не любой ценой! История давно втолковывает человеку на конкретных примерах, что из семян низости и подлости редко прорастают плоды победы. Вот бы ещё в толк пошло!

      Потому, рискуя остаться на идущем прямым ходом к гибели корабле, Георгий двинулся в обход – по аварийным инженерным каналам. На удачу удалось. В паре мест в глаза бросилась деформация – исполинская сила играючи скрутила титановые перегородки словно стенки бумажного дома, да причудливой подсветкой искрили в местах обрыва силовые кабели. Но это уже сущие мелочи...

      После лихорадочного забега на четвереньках с командующим за плечами, Геверциони наконец вырвался наружу. Невольно поддавшись дыханию момента, с удовольствием распрямился: позвонки приятно хрустнули в ознаменовании передышки. Мельком глянув циферблат, удачно вмонтированный на запястье скафандра, генерал лишь озадаченно хмыкнул. Судя по внутренним часам прошла как минимум пара минут – от чего Геверциони уже вовсе перестал надеяться успеть к эвакуации, а вперед карабкался лишь из чистого упрямства.

      Но нет. Оказалось, что истекли считанные секунды – всего-то три с лишним десятка! Присвистнув нежданной удаче, генерал с утроенной решимостью продолжил забег. Теперь тишина, мертвенная пустота остались позади. И каждый тяжелый полу-прыжок полушаг сопровождал такой неожиданно приятный слуху протяжный вой сирен...

      Успех висел на волоске, но Геверциони все-таки удалось вскочить на подножку уходящего поезда. Закрылся с тяжелым выдохом шлюз, заворочались массивные гидравлические замки – генерал с облегчением выдохнул. В сознании будто всполох выстрела мелькнуло короткое: 'Всё! Успел!'.

      Словно в ответ за спиной раздался тихий хлопок, корабль норовисто рванул вперед, качнув пол под ногами. Через удивительно долгую секунду ускорение выровнялось, но лишь затем, чтобы лишь отчетливей ощутить новый удар. На этот раз качнуло на несколько порядков сильней. Геверциони – как и все спасенные – в тот миг с горькой отчетливостью понял, что это и есть последний удар везучего 'Неподдающегося'... Жаль... Как же до боли жаль! Но пока не время, нет, ещё не время для памяти. И ещё долго не будет его. Время войны – и потому нужно идти вперед. А о долге чести живые не забудут...

      Щелчком откинув стеклянное забрало шлема, Георгий тяжело прислонился к перегородке и с удовольствием глотнул застоявшегося, жаркого воздуха. Словно воду хрустального, ледяного ключа. Кузнецова, так и не пришедшего в сознание, давно успели подхватить на плечи усталые санитары. Как будто нарочно караулившие у входа. Приняли с рук на руки и, не говоря ни слова, унесли в лазарет.

      Вначале Геверциони только озадаченно хмыкнул. Дело, конечно, не в торжественной встрече с оркестром и цветами, но хотя бы слово благодарности! Однако мгновенно взял себя в руки, попеняв за малодушие. Стоит лишь повнимательней взглянуть на медиков – и все ясно. Усталые, слезящиеся от напряжения глаза, забрызганные кровью халаты, натруженные, уже непослушные руки. И невероятная тяжесть, рвущая душу. Раненных много – гораздо больше, чем возможности спасти: сильнее всего удар выкосил санитарные отсеки, оставив команду без лекарств. Но, что еще хуже – без профессиональных медиков. Санитары, а затем и простые офицеры – вон мелькает под обагренным халатом десантный камуфляж – становятся к операционным столам, чтобы хоть как-то помочь. Но все равно недостаточно.

      Страшное знание – что помочь всем уже не удастся. Знать, что сложись все хоть чуть посчастливей, хоть самую малость! – все было бы по-другому. Но жизнь жестока, жизнь не знает компромиссов, а значит нет отдыха на войне. И приходится делать выбор – за других...

      Увидев в глазах сильных людей решимость и злость, усталость и нечеловеческую муку, Геверциони лишь мысленно попросил прощения. Затем, тяжело вздохнув, оттолкнулся от перегородки – будто очертя голову ныряя в очередной омут – и твердым шагом направился к мостику.

      Пройти по узким даже не коридорам – лазам оказалось непросто. Экономия на пространстве в пользу защиты и надежности дело привычное, а теперь ещё добавились тут и там спасенные запасливыми десантниками тюки, ящики и прочая. Эвакуация эвакуацией, но всегда найдется, что жалко бросить. Не без уважения Георгий отметил: несмотря на спешку вся дополнительная нагрузка расставлена аккуратно, умело закреплена тросами – ничего без разрешения не дрейфует по кораблю. Ведь при посадке из-за подобной небрежности может случится беда: кто знает точно, что в тех контейнерах? Для искры и пожара много не нужно, а вот пожара как раз и не хватает...

      После увлекательного перехода, Геверциони наконец выбрался на мостик. И тут же очередное удивительное открытие: кресло капитана пустует, а пилотов всего двое. Первым лейтенант Раевский – тот самый молодой ревнитель флотских традиций, который и привез Геверциони с командой, а второй... Вторая – младший лейтенант Соболевская. Ирония судьбы: жизни преследователей, да и всего экипажа, теперь в руках хрупкой девушки, в которой так настойчиво пытались найти врага.

      Такие моменты безжалостно вскрывают суть человека – когда две правды противоречат друг другу. С одной стороны правда дела, а с другой – правда сердца. Если не трус, если честен до конца – разглядишь. А уж как быть – твое дело.

      Георгий понял. Спросив себя: 'Верно ли поступал?' И, не колеблясь, ответил: 'Верно! Так же сделаю во второй, третий, сотый – сколько бы ни было!' Подозрение оказалось ошибкой? Безусловно. И сложись всё менее удачно, кто бы вообще пилотировал сейчас? Однако какова альтернатива? Поверить предателю лучше, чем не поверить другу? Красиво, но подло. Все равно, что выбирать из двух зол. В таком выборе нельзя остаться чистым, даже выбирая человечный путь. Кто-то точно заметил, что в случае невозможности определить выбор логикой, следует руководствоваться гуманностью. А для себя Георгий в очередной раз уяснил: верно и обратное. Подумал генерал так же, что , не оправдывая безусловную ошибку, в дальнейшем будет по-прежнему тверд. Подумал, не догадываясь, что зерна сомнений все-таки проникли в каменистую почву души...

      Пока Геверциони предавался нахлынувшим противоречивым чувствам, товарища в спину подтолкнул Ильин. Беспощадно прервав приступ рефлексии, пускай и не нарочно.

      – О чём мечтаешь, генерал?

      – О том, как все-таки смешны должно быть наши потуги в глазах судьбы... – Георгий сокрушенно качнул головой, прикрыв глаза, и неспешно обернулся. – Что, больше совсем никого?

       – Совсем... – иссеченное морщинами, изнуренное лице Ильина на секунду вспыхнуло незамутненной яростью. Но полковник мгновенно справиться, вновь надев маску уверенного спокойствия. – Вторую вахту накрыло еще при первом ударе – Лиде повезло, что все еще оставалась в санчасти. Так что, генерал, не заглядывайся на судьбу. Если посмотреть, то именно ты с орлятами ей жизнь спас... И как теперь с муками совести?

      Геверциони лишь привычно усмехнулся, едва передернув плечами. Ильин в ответ понимающе кивнул:

      – Третью – завалило по дороге к шлюпу. Двоих мы вынесли, но пилотировать не могут. Из первой вахты добрались трое навигаторов и один пилот – только вот от шока малость... не в себе. Доверять ему управление... Сам понимаешь – только в крайнем, ОЧЕНЬ крайнем случае. Хотя... Скажу честно. Если бы не появился Раевский словно черт из табакерки, я бы, наверное, не перебирал.

      – А что так мало? – уточнил Геверциони, улучшив момент. Если о стратегическом характере судна всё известно без документации, то расписание совершенно вылетело из головы – таких объектов контроля во флоте ведь не один десяток! Было... Да и не оправдание это для серьезного спеца. – Все-таки не надувная лодка! Разве не должно быть ещё кадетов-практикантов? Или пилотов-одиночек? [23]23
  Подразумеваются пилоты индивидуальных кораблей-истребителей.


[Закрыть]

      – Да, конечно! Вместе с бригадой десантников ещё и батальон ассов! – с явным раздражением огрызнулся Ильин. Зная Ивана Федоровича не первый год, Геверциони лишний раз убедился, насколько сильно тряхнуло старика, раз уж сквозь панцирь самоконтроля пробились эмоции. – Увы, на эсминце всего двенадцать пилотов, вместе с капитаном, первым помощником и Ирвином. Сейчас пятеро. Черт! Как будто специально, назло больше всего пострадал офицерский состав: медики, пилоты, техники и канониры... Даже у десанта одним из троих выбило именно заместителя комбрига! Это при том, что сам комбриг погиб при самом первом обстреле...

      – Думаете, не случайно? – понимающей уточнил Геверциони. Георгий вообще с самого начала в прогнозах старался отталкиваться от худшего прогноза. Худшего из объективно возможных для сопротивления. Иначе любые действия бессмысленны и напрасны – а от таком думать действительно не стоит, даже в качестве игры ума. Потому допускал силу противника вплотную к всемогуществу. Но если в первые минуты любой прогноз лишь прогноз, то сейчас в каждом факте, в каждом ходе можно разглядеть при удаче силу и слабость неведомых сил. Чем раньше тем лучше, ибо теперь счет быстроте не в абстрактном преимуществе – в человеческих жизнях. И разбрасываться ими преступно в любом случае...

      Ильин товарища понял с полуслова. И, прищурив на миг глаза, успел отрицательно качнуть подбородком. Ответить же помешал сигнал тревоги.

      – Внимание всем! – внезапно ожили динамики голосом лейтенант Соболевской. – Закрепите раненных и опасные грузы, немедленно займите места и пристегните страховочные ремни – через пятнадцать секунд входим в атмосферу! Повторяю: Внимание всем...! Обратный отсчет: тринадцать, двенадцать...

      Увидев, что Геверциони замешкался в поисках места, Ильин придержал генерала за плечо. Поймав вопросительный взгляд, кивком указал на пустее капитанское кресло. И сразу же двинулся прочь.

      – Не ломайся, – уже на бегу бросил полковник с сардонической улыбкой, – Пока Кузнецова нет – ты здесь старший по званию. А если докапываться, то и с ним. Так что замещай.

      Георгий никогда не жаловаться на лишнюю чопорность, только подобная поспешность тоже совсем не по вкусу. И дело отнюдь не в честолюбии. Мало ли как отразится на команде этакий демарш? Не вызовет лишних толков, озлобленности?

      Увы, но обстоятельства иного пути не оставляли и генерал, скрепя сердце, решительно уселся за капитанский пульт. Пристегнулся – как раз вовремя: притяжение все отчетливей заявляло права на не в меру охочих к полетам детей. С непривычки едва удержался на ногах. Уф! Чуть-чуть на глазах у всех не оконфузится, позорно растянувшись на полу.

      Уже через пару секунд к рывкам маневрирования добавилась нервная болтанка. Почти сразу бот мотнуло из стороны в сторону, затрясло, вновь мотнуло – словно приложив в борт взрывной волной. Пилоты отчаянно выжимают тягу, компенсируя фронтовыми двигателями критическую скорость падения. Но даже специального строения[24]24
   Для наиболее эффективной компенсации трения при входе в плотные слои атмосферы спасательный бот сконструирован двуконтурным: первый (внешний) – обшивка с нанесенной винтовой резьбой, при контакте о воздух вызывающей вращение, тем самым снимая часть тепловой нагрузки от трения; второй (внутренний) – непосредственно содержимое бота. Друг от друга контуры отделены тонкой вакуумной прослойкой – соединение осуществлено на основе центрального ствола и высокопрочных шарниров с системой компенсации вращения.


[Закрыть] корабля не достаточно, чтобы без электроники с легкостью преодолеть перегрузки. Увы, рискованная траектория посадки – баллистическая, почти по касательной к поверхности, – утвержденная еще Кузнецовым, в конечном итоге отчаянно стремится перейти в банальное отвесное падение. Нет ни ЭВМ, которые с идеальной точностью держат траекторию, ни офицеров, обладающих опытом атмосферных полетов. Ничего, кроме смелости и отчаянного желания справиться – во что бы то ни стало.

      Перегрузки нарастали, уверенно перевалив за четырехкратные. Георгию даже сквозь нарастающий гул отчётливо послышался хруст суставов. Но, к чести космофлотцев, выдержка у экипажа железная. Да, пожалуй, и у десантников: каждый понимает, что такой маневр – единственная возможность спастись. Рискованная – но альтернативы нет.

      Тяжело, на пределе возможного... Несмотря на до отказа выжимаемую тягу, гироскоп упрямо сигналит об увеличении крена, безжалостно отщелкивая теряемую высоту. Без приборов и автоматики лишь двоим пилотам приходится в уме обрабатывать десятки переменных одновременно. И по полученным данным точечно управлять системами корабля. Право, это сродни экзамену на пробуждающемся вулкане...Но, при всей своей неопытности, пилоты ни на миг не потеряли присутствия духа. Несмотря на застилающий жгучей пеленой пот, дрожь в руках и щемящий холод в груди.

      Злые языки непременно обвинят в самоотрешенном усердии страх, инстинктивное желание спастись. Как просто объяснить любой сильный поступок низкими, недостойными страстями. Увы, но для думающих так у нас не найдется ничего кроме жалости: ведь созданный ими мир сам по себе уныл и невзрачен. Тот, кто хочет, может находится в плену предрассудков. Действительность открывает правду лучше иной философии: ведомые пороком и страстью никогда не окажутся в небе, никогда не устремят взгляд к звездам. Иные же, даже если случится упасть, навсегда сберегут благословение достигнутой высоты.

      В сознании пилотов идет напряженная, ежесекундная работа: всплывают из далекого прошлого казалось забытые схемы, случайные мысли. Рождаются новые идеи, чтобы пойти в дело или быть отброшенными, освобождая место для новых, новых, новых... И все это за секунды, доли секунд! С трудом ворочая непривычно тяжелыми, свинцовыми языками, пилоты умудрялись переговариваться. И даже понимать друг друга с полуслова. Для Геверциони, как единственного наблюдателя, весь диалог предстал нагромождением обрывков слов и неразборчивой тарабарщины:

      – ... Прошли Кармана[25]25
  Рубеж ('Линия Кармана') в 100 км. над поверхностью моря. Фактически обозначает границу между космосом и атмосферой Земли.


[Закрыть] ! Внимание!

      – Угол падения растет – восемьдесят пять!

      – Полная тяга фронтовых – третьего, пятого, седьмого и девятого, одиннадцатый и первый на девяносто пять!

      – Скорость две и семь! Растет!!

      – Полный форсаж! Выпустить первый комплект палнерных крыльев!...

      – ...Левый крен!! Отпусти тягу: час на три, тройку и пять на полтора!

      – Скорость две с половиной!

      – Правое крыло оторвало!! Сбросить первый комплект...

      – Вибрация на пределе! Входим в штопор!

      – Немедленно сбросить первый комплект, задействовать второй!! Компенсировать вращение верхним 'поясом'!

      – Высота восемьдесят! Угол семьдесят пять, тринадцать!...

      – ... Прошли пятьдесят! До разделения десять!

      – Скорость две, угол семьдесят восемь, сорок!

      – Выпустить резервные крылья!...

      – ... Высота сорок! Всем внимание! Приготовиться к рывку! Три, два... Отстрелить центральный ствол!... Подготовится к отстрелу капсул!...

      Вот и все... Наконец закончилась титаническая, на износ работа. Пилоты сумели добраться до расчетной высоты, чудом удержавшись в рамках норматива. Подошел к концу первый и последний полет 'Хранителя'. Теперь время отмирать старой, оплавленной и черной от гари, оболочке. Также как отмирает кокон, сохранивший, давший начало новой жизни.

      Вначале вперед ушел центральный ствол – его задача на расстоянии около километра взорваться, создав воздушную подушку для летящих следом малых капсул, чтобы волной погасить скорость. Точь-в-точь как воздушная подушка безопасности. Параллельно со стволом отстрелились капсулы – с экипажем и грузом. Общим числом немногим более девяноста. В качестве ложных целей веером вокруг легли осколки горящей обшивки вперемешку с малыми капсулами-приманками. И здесь уже фактически погибший бот продолжал оберегать бывших пассажиров.

      Дальше капсулы продолжили падать пусть и ощутимо замедлившись, но уже без какого бы то ни было управления – отвесно, камнем. Серьезное испытание для нервов и экипажа, и пассажиров. Мера во избежание истребления капсул в разряженной атмосфере, где маневр затруднён, а сектор обстрела с поверхности – отличный. Переход к относительно управляемой фазе полета срабатывает автоматически по анализу местности. Без автоматики – на заданной высоте, что опаснее всего. Заданная высота могла оказаться любой, а что произойдет в случае нехватки пространства для торможения нетрудно догадаться. Отягощенные горьким знанием офицеры, сцепив зубы и собрав волю в кулак, с каменной решительностью на лицах ждали неизбежного. Оставив подчиненных в неведении. Несправедливо, но в сложившихся условиях – оправданно. Возможно именно про такое говорят: 'В многих знаниях – много печали'.

      Мгновения ожидания тянулись вязкой патокой. Даже привыкший к риску Геверциони невольно ощутил нервное подрагивание век. Лишь по достижении высоты в три с половиной тысяч метров сработал механизм торможения: раскрывались углеполимерные парашюты, отчаянно рванувшие – словно понесшие кони – опаленные дочерна раковины капсул вверх. Обратная перегрузка с размаху впечатала только что парящих людей в кресла. Если бы 'Хранитель' ещё оставался единым кораблем, по всему его нутру уже разошёлся бы эхом сдавленный выдох. Неизбежно перемежаемый ворохом замысловатых и цветастых крепчайших ругательств.

      Одновременно с парашютами за считанные мгновения выгорели фронтовые двигатели, окончательно гася скорость. Ещё через пару секунд капсулы сбросили раскаленную обшивку. Под которой внутренний слой тут же покрылась прочными воздушными подушками – будто жабья кожа бородавками. Подушки росли быстро, подходя и норовя вывалится за соседей как тесто у нерадивой хозяйки. В конце концов капсулы стали похожи на раздувшиеся мячи-переростки.

      Увы, подчиненные в первую очередь требованиям по безопасности и надежности, условия спуска не предполагают таких вещей, как излишняя 'комфортабельность' или 'удобство'. Серьезно пострадать, конечно, сложно – разве что перекусив по-глупости язык... Ещё иной сорвиголова может отстегнуть крепежные ремни. Но это уже за гранью здравого смысла. Зато ощущения гарантированы самые острые: прямые и обратные перегрузки, болтанка, безумное вращение и наконец – тяжелый удар.

      Пережив все по полной программе, командная капсула наконец тяжело ухнула о землю, пару раз рванула вверх-вниз. После – обессилев, замерла. На пару мгновений у Георгия помутилось в глазах: черная звенящая пелена легла мгновенно, огородив от иных ощущений. А отступала медленно, неохотно, будто всеми силами цепляясь за грань сознания. Но вот наконец ушла, прихватив дрожь от волнения и перегрузок. Ну хотя бы повезло приземлиться более-менее в горизонтальном положении!

      Щелкнув замком страховочных ремней, Геверциони наконец вздохнул с облегчением – хотя даже в этот момент ему не верилось такой умопомрачительной, невероятной удаче. Как ни посмотри, весь его день прямо-таки олицетворял причудливый сплав смертельной опасности и сказочного везения. Пройдя на волосок от гибели, случайно оказаться на единственном избежавшем бойни корабле. Не просто сбежать от смертоносного неприятельского флота, но и самим нанести фатальный удар. Чудом проскочить через частое сито ПВО, ослепив ядерным взрывом радары и попросту сметя с орбит спутники. Положительно, такой концентрации небесного благоволения иным не выпадает и за всю жизнь.

      Однако, грезы хороши, но пора знать честь. Геверциони волевым усилием вернул себя в рабочее состояние, безжалостно выбросив из головы всевозможные предрассудки. В очередной раз подумав, что эмоции – непозволительная роскошь для сильного человека. Особенно на войне, где малейшая неосторожность, небрежность обходится дороже всех сокровищ мира.

      Порывисто покинув объятия кресла, генерал чеканным, уверенным шагом подошел к пилотам. Притяжение, легшее на плечи знакомой ношей, было воспринято как нечто родное и даже приятное. Раевский перенес аварийную посадку неплохо – уже успел прийти в себя и в легком недоумении тряс головой, в которой крутились мысли созвучные генеральским. Попутно вытряхивая звон из ушей. Но одного взгляда на парня Георгию хватило, чтобы разглядеть глубину пережитого: все еще решительно нахмуренные брови, пристальный, сосредоточенный взор, глубокие тени, легшие на заострившиеся черты. И пепельно-белые волосы... Вчерашний жизнерадостный мальчишка пилот и этот, сидящий перед генералом здесь и сейчас – два похожих, но совершенно разных человека. А сколько прошло времени? Чепуха! Несчастные пара часов...

      Их взгляды встретились: обессилевшего лейтенанта, мастера-пилота, вытащившего, вырвавшего зубами всех из жадных лап смерти – и генерал-майора НКГБ, на чьи плечи теперь ложилась вся ответственность за дальнейшую судьбу людей. Словно принимая эту странную эстафету, Геверциони благодарно кивнул Раевскому. Ещё не отойдя от обостренного чувства реальности, свойственного только что побывавшим у последней черты – и заглянувшим за неё – офицеры понимали друг друга без слов, на уровне подсознания. Отщелкнув перчатку скафандра, Георгий просто протянул руку и пилот крепко пожал её в ответ.

      А вот Соболевская без сознания. Сначала это даже не бросилось в глаза из-за высокой, облегающей спинки кресла. Но подозрительно было полное отсутствие активности второго пилота. Не сговариваясь, мужчины буквально рванулись вперед, едва избегнув столкновения. И Геверциони, и Раевский опасались худшего, но обошлось. Открыв забрало, обнаружилось, что девушка просто крепко спит. От пережитого за день силы истощились до предела. Ну а приземление поставило эффектную точку. Успев напоследок понять: испытания кончились и вот она, Земля! – Лида, словно кукла, у которой разом обрезали тонкие нити, уронила ладони на приборную доску и осела в кресле.

      Отстегнув ремни, крепко опоясавшие хрупкое даже в аварийном скафандре тело, Георгий бережно поднял девушку – та во сне что-то пробормотала и обхватила генерала за шею. Вот ведь очередная насмешка судьбы! Аккуратно пересадив Лиду на командирское кресло, офицеры, стараясь ступать чуть слышно (что не особо получалось в громоздких-то магнитных ботинках) направились по накренившемуся полу к аварийному выходу. Убедившись, что створки командного отсека, мягко скользнув по полозьям, закрылись, Геверциони приблизился к выходу и, не церемонясь, ударил каблуком по кнопке аварийного открытия. Стальные листы с шипением разошлись – и в лицо офицерам с размаху стегнуло жгучим, злым снегом...