Текст книги "Отступление"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

      Когда створки наконец с тяжёлым вздохом сошлись, в тусклом аварийном освещении Геверциони наконец сумел различить вошедших. Первый, само собой, уже беззаботно улыбающийся Ильин. Трое младших бойцов и следом рослый, поджарый полковник – его Георгий приметил еще на борту 'Неподдающегося', но до личного знакомства не дошло. Теперь выпал шанс. И сразу же в глаза бросилась запоминающаяся внешность офицера. Словно шагнувшего в настоящее прямиком из времен античности. Четкие, резкими штрихами очерченные линии скул, высокие виски, увенчанные ранними залысинами. Годами полковник явно ненамного старше самого Геверциони: несмотря на редеющие, щедро тронутые сединой волосы, морщины успели пока лечь лишь в уголках вечно прищуренных, глаз. А взгляд выдал человека явно умного, опытного. Не лишенного, впрочем, некоторой подозрительности и склонности отстаивать мнение несмотря на чины и заслуги. Что, как справедливо считал Геверциони – в отличие, увы, от подавляющего большинства генералитета – скорее достоинство.

      Бойцы почтительно замерли в стороне. Хотя и без того Геверциони сумел-таки разглядеть в числе гостей недавнего защитника Соболевской. 'Вот ведь как!' – только и осталось подумать. Тем временем Ильин со вторым полковником подошли, поздоровались по форме. Ильин, просто козырнул и первым протянул ладонь. Отдав честь другой офицер представился Алексеем Тихоновичем Лазаревым – командиром второго десантного полка. И Геверциони не мог не отметить, как верно оказалось первое впечатление. Уверенные скупые движения, рубленная резкость слов, стремительность взгляда – так, наверное, и должен выглядеть римский центурион. Разве что нет доспехов, щедро обагренных ещё горячей, дымящейся кровью и оружия, иссеченного тысячами язв, зазубрин. Но и частой сети белесых шрамов довольно.

      Глубоко вздохнув, Геверциони решительно оттолкнулся от перегородки. Внешне небрежно, но на деле за легкость пришлось заплатить. Свинцовая тяжесть накрыла волной – сильнее сжаты тиски: стальной обруч на висках горит все злей. Но не время. Для слабости – нет, и ещё долго не будет его. Не позволяя окружающим разглядеть слабости, генерал запретил себе неосторожные жесты. Как ни в чём не бывало Георгий приступил к делу. Параллельно с тем ломая об колено официозный дух: в своем привычно стиле сосредоточенно – до хруста потянулся – расправил плечи. Даже слегка встряхнул головой – словно промокший пес. Элегантно улыбаясь, поинтересовался:

      – С чем пожаловали, товарищи полковники?

      – С делегацией к тебе, товарищ генерал-майор, – отрапортовал Ильин, встав по стойке смирно. – Разрешите обратиться?

      Мгновенно разгадав игру Геверциони, хитрый полковник не упустил шанса ответить симметричной колкостью.

      – Разрешаю, разрешаю... – ответил Георгий. Не желая превращать обсуждение серьезных вещеё в бюрократический фарс, генерал немилосердно расправился с формализмом.. Нет ни сил, ни желания разбираться в кружевах словесных и в складывающейся обстановке одновременно. Ильин, впрочем, тоже не против такого подхода. Что не замедлил обозначить одобрительным едва заметным кивком. Но доклад счёл нужным продолжить по форме:

      – От лица офицеров эсминца 'Неподдающийся', прошу вас временно принять на себя обязанности командования 137-й гвардейской десантной бригадой.

      Тысяча мыслей за короткий миг пронеслась в сознании Геверциони. Хищно прищурившись, генерал пристально впился взглядом лицо Ильина.

      – Это серьезно?

      – Серьезней некуда... – ответил полковник, выдерживая взгляд. Черты заострились, лицо помрачнело. – Из старших офицеров в строю только я и полковник Лазарев. Есть еще, конечно, полковник Гольдштейн – военный медик, но он по определению на эту должность не подходит.

      – А что с Кузнецовым? Стоит ли огород городить? – спросил Геверциони, внутренне готовясь к худшему. При этих словах полковники мрачно переглянулись, но не ответили. Воздух разом наполнился тревожным, напряженным молчанием. Уж больно нехорошее молчание. Переводя взгляд от одного к другому, Георгий пытался понять, насколько ситуация паршива.

      – Товарищ Ильин, товарищ Лазарев, – наконец не выдержав, зло прорычал генерал. – К вам обращается старший по званию. Отвечайте на вопрос!

      – Адмирал Кузнецов ранен... – Ильин нашел в себе силы встретить пылающий, разъяренный взгляд Геверциони. – Он в коме

      – Как?! – в одном слове слилась надежда и негодование.

      – При посадке капсула распорола воздушную подушку, задев гребень утеса. Скорость не была погашена. Разворотив днище о камни, бот по инерции совершил кувырок и покатилась под откос. Повезло хотя бы в том, что уцелели остальные амортизаторы, плюс падение оказалось недолгим. Однако, этого хватило, чтобы оторвались временные крепления. Адмирала перевозили на носилках, в санитарном отсеке, вместо того, чтобы просто усадить в кресло. Благие намерения, черт их побери!...

      – Насколько это серьезно?

      – Неизвестно. Пока что плох, но стабилен. Большего врачи сказать не могут. Нужно серьезное оборудование: МРТ, УЗИ или хотя бы рентген. Ничего ведь нет... Может быть, когда доберемся до ближайшего госпиталя...

      'Госпиталь! В этой снежной круговерти до ближайшего километров пятьдесят... И как их пройти?!' – мог сказать Геверциони. Но знал – Ильину без слов понятно. От переливания из пустого в порожнее ситуация не изменится. Да и не стоит зря бросаться в истерику – на людях-то! Потому произнес Георгий совершенно иное. Спокойно и по-деловому:

      – Почему сами не хотите, Иван Федорович? – разговор серьезный и шутливость отброшена. – Звание у вас не меньше моего было, а уж про опыт и говорить не приходится.

      – Нет, Георгий Георгиевич... Лет двадцать назад я бы согласился. Только теперь войны другие, масштабы другие. Не угнаться, какой бы ни был заслуженный. Да и знаешь ты то, чего я не знаю. Не зря с Кузнецовым секретничал. Значит, сможешь что-то толковое предпринять. Да и про свой опыт не забывай – что скромничать? Твоя репутация по флоту каждому известна, – Ильин усмехнулся и приободряющее хлопнул Геверциони по плечу. – Не ищи подвоха: раз уж мне не веришь, так поверь строевому полковнику.

      – Отсутствие опыта командования, значит, не смущает?

      – Нет, не смущает. Все мы понимаем, Георгий... Только нет сейчас ни Рокоссовского, ни Баграмяна, ни Белова – нет и не будет кто знает сколько? Есть Геверциони. Вот и принимай командование. И никаких гвоздей.

      – Значит, из формальной фигуры я становлюсь де-факто номинальным командующим?

      – Да, все верно.

      – Хорошо... Но, если сочтете идею ошибкой, избавьте меня от проявлений запоздалого раскаяния. – резюмировал генерал. На лице Геверциони проявилась небрежная сардоническая улыбка.

      Ильин понимающе усмехнулся, одобрительно кивнув бывшему ученику. Лазарев неопределенно пожал плечами – на непроницаемой маске лица чуть заметно дрогнули черты. Пришедшие в себя пилоты вместе с застывшими у выхода бойцами невольно выступили в роли свидетелей исторического события. К чему отнеслись явно без должной проницательности. Что, конечно, простительно легкомысленной молодости. Спасибо, что ненужными репликами не нарушили патетику момента...

      Впрочем, её не замедлил вполне успешно сломить извечный балагур и смутьян команды.

      – Мы много пропустили шеф? – снаружи о борт ударил голос, который Георгий не спутает ни с чьим. Усмехнувшись иронии, генерал быстрым шагом пересек узкий коридор, заставив потесниться сначала полковников, а после и простых бойцов. Замерев на миг, Геверциони решительно рванул рычаги: створки послушно разбежались в стороны. В лицо тут же щедро бросило целый ворох снега. Мороз жгучей волной прокатился по телу. Но генерал, не обращая внимания на мелкие неудобства, глянул наружу. Жадно выискивая в белесом мареве новых гостей. И невольно смог только улыбнуться, когда среди вынырнувшей из бурана группы офицеров в неверном мерцании факелов оказались и Камерун, Чемезов, Фурманов. 'Живы...' – только и смог порадоваться Геверциони про себя.

      – Немного. Самую малость!

      – Добро пожаловать на Родину нам всем, командор!! – беззаботно помахал рукой Роберт, увидев генерала в дверном проеме. И в этот миг Геверциони действительно поверил, что вернулся домой.

Глава 16

  Геверциони. 04.50, 7 ноября 2046 г.

      – Слушайте приказ... Во-первых, полковник Лазарев, полковник Ильин, товарищи офицеры. Ваша цель – подготовить людей к маршу. Необходимо немедленно собрать, предупредить и подготовить к построению. Из наиболее опытных выделить демонстрационную авангардную колонну...

      Стоя у наскоро сооруженного стола в окружении офицеров, Геверциони вел первое совещание в новом качестве. Вел уверенно – многолетняя выучка закалила характер, приучив не показывать слабости. Но от себя не скрыться, нет. Каждую идею, каждый приказ – как твердо они не звучат для других – Георгий продолжал испытывать на прочность. Прав или нет? Но, увы, недостаток опыта оставляет огромное поле для ошибок – чего в конечном итоге генерал и боялся. Не выйдет ли, что, действуя лишь по теории и небогатой игровой практике, с ходу загубишь дело? Нет ответа...

      Потому на протяжении речи пристальней всего следил за реакцией Ильина и Лазарева. Хмурый комполка, впрочем, на эмоции скуп – на положительные уж точно. Зато Иван Фёдорович, разгадав опасения Геверциони, не ленился едва заметными кивками отмечать согласие с позицией командующего. И тот, ободрённый, склоняясь над свежесклеенной картой, продолжал:

      – Зампотех и зампотыл – обеспечить раздачу оружия, зимнего обмундирования, индивидуальных комплектов снаряжения, сухпайков. Во-вторых, медикам проверить имеющиеся запасы оборудования и лекарственных средств – все упаковать, подготовить к транспортировке. О раненных позаботится в первую очередь. Дальше... Техникам – немедленно обследовать инвентарную часть: все, что работает и полезно – берем с собой, вплоть до деталей и узлов. Жалеть технику нечего – вряд ли ещё кому из наших пригодится. Так что режем, пилим, выдираем. Вы лучше знаете, что может пригодится...

      Обдумывая очередной приказ, Геверциони на миг умолк. Наступившей паузой тут же воспользовались офицеры: в тесном, душном помещении возник тихий гомон. Слишком неоднозначный приказ: 'Вступать немедленно!' Кто-то энтузиазма Геверциони не разделил – тем более что команду отдал штабной. Что он знает про службу?! Другие наоборот – отнеслись с пониманием. Усталость усталостью, но войны никто не отменял. Даже если не из чувства долга, то из банального здравого смысла точку приземления нужно покинуть как можно быстрей. Геверциони, упреждая разлад в зачатке, решительно взял слово:

      – Тишина! Спокойствие, товарищи.

      Сказал спокойно, но каждый в помещении невольно встрепенулся. Призыв громыхнул сродни сухому треску снаряда, отражаясь от потолка и стен. И столько в нем оказалось непререкаемой воли, что игнорировать не получится. Все разговоры прекратились. В наступившей тишине Георгий продолжил по-прежнему будничным тоном. Не скрылась от глаз генерала и очередная одобрительная ухмылка Ильина.

      – Итак, дальше. Разведка – подготовьте расширенную группу. После выдвижения отправитесь по полученным координатам. Там находится армейский склад. Проверьте обстановку. По-возможности – возьмите под контроль, но чтобы без жертв. Главная цель – транспорт. Хоть украдите, хоть ограбьте – все беру на себя. Для раненных нужен транспорт. Весь сразу не гоните, ни к чему. Подойдут техники, подготовят, тогда и погрузимся...

      Подводя итог, Геверциони распрямился, сложив ладони за спиной. Не спеша обвел присутствующих взглядом.

      – На выполнение – час. Если есть возражения – говорите сейчас, сразу. И учтите, что каждая минута на вес золота. Ждать нельзя. После выполнения – всех офицеров прошу ко мне. Вопросы?

      – Товарищ генерал... – решительно подняв руку, пробасил Лазарев. Георгий ничуть и не удивился инициативе мрачного полковника. Скорее уж он разуверился бы в собственной проницательности, не будь этой реплики. – Мы не готовы сейчас к переходу.

      – Не понял вас? Ваши люди и не готовы? – бровь Геверциони иронично скользнула вверх, на губах скользнул едва уловимый намек на усмешку.

      – Не так, – твердо возразил Лазарев. – Десант готов. Но, считаю, экипаж не выдержит перехода в таких условиях. Ночь, снег, неизвестная холмистая местность, леса. Плюс акклиматизация после пребывания в космосе не пройдена. Шок, усталость. Нетренированный человек не выдержит многокилометрового марша. Я считаю своим долгом отметить это, товарищ генерал-майор.

      – Полагаете, я не понимаю, товарищ полковник? Если так, то ошибаетесь – прекрасно понимаю. – Геверциони опустил руки. Прохаживаясь на пятачке вдоль края стола, он продолжил объяснять. – Только нельзя нам здесь оставаться. По-хорошему, в идеале следует выступать уже сейчас. Бригада под прицелом. Пускай не на виду – спутники ослепли, метель, облачность. Но это не навсегда. Да и кто знает – засекли уже наземные станции? В любую секунду может накрыть ракетный залп. И всё – всё! – насмарку. Увы, но нужно идти. Даже задержаться до возвращения разведки с транспортом – и то не можем. Зубами тащить, волоком тянуть, но идти.

      – Это хорошо, но куда идти? – иронично возразил полковник Гольдштейн. Тот самый третий из оставшихся – главный эскулап. И, надо сказать, вопрос ударил в самую незащищенную точку. Ответ у Геверциони, безусловно, есть. Вот только как отзовется он в сердцах и умах офицеров. Но слово сказано – отступать нельзя.

      – На Норильск, – просто ответил Геверциони, ожидая реакции. И та не заставила долго ждать. Выдержка сделала своё – офицеры не дрогнули, не сошли с мест. Но в глазах мгновенно вспыхнуло сомнение, опаска, протест.

      – Да, я понимаю ваше удивление! – с нажимом продолжил Георгий, вновь подавляя потенциальный разлад.

      – Далеко, согласен. Но именно туда нам нужно идти... – заметив шевеление в задних рядах, Геверциони повысил голос. – Отставить разговоры! Поздно жаловаться – я вас предупреждал с самого начала: будет сложно. Если кто-то против – пусть выскажется открыто. Готов объяснить когда все соберутся через час подробно: что, отчего, почему.

      Но предупреждаю: разброда и шатаний я не допущу. Мы здесь не на форуме – на войне. На фронте можно сказать. По законам военного времени за саботаж и дезертирство предусмотрена известная кара. И, уверяю, рука не дрогнет. Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда исполнять шагом марш!...

      Влекомые волей генерала, уверенностью и напором, офицеры молча разошлись, ныряя в объятия набирающей силу вьюге. Вместе со всеми ушли Ильин, неразлучная тройка помощников, оставив командующего в одиночестве. И Геверциони, не теряя времени, вынужденно подступился к неизбежному. Как деятельный, энергичный человек, Георгий воротил нос от бумажной волокиты – особенно ненужной, отвечающей не пользе дела, а устоявшейся формальности. А сейчас Геверциони в одном лице вынужден сочетать закон, власть и справедливость. Всесильный триумвират. Генерал получил, проще говоря, ничем, кроме здравого смысла, не ограниченные полномочия.

      Увы, но на деле это означает не столько повод для зазнайства, но титанический объем работы. Во-первых, ведение протокола, журналом, дневников, отчётов... Во-вторых, тщательная – со всеми подробностями – разработка и описание стратегии-тактики действий. Еще на аппарат командующего ложится задача по политическому просвещению бойцов, пропаганде, разведке и контрразведке. И в довесок к тому многие-многие 'должен', 'обязан', 'необходимо'...

      В сложившихся условиях эти бесчисленные требования – сущее издевательство. Ведь весь 'аппарат' генерала состоит из одного человека. В определенном смысле можно рассчитывать на Ильина, но лишь изредка – нехватка офицеров вынудила не то, что бывшего чекиста, но даже раненных и членов экипажа (даже элиту – навигаторов и штурманов) подвизать к делу. Временно пришлось отпустить и верную троицу подчиненных.

      Серый от злости и усталости, Геверциони ожесточенно склеивал листы карты. Каверзные бумажки сопротивлялись изо всех сил: то разлетаясь от сильного вздоха, то насмерть криво схватывались краями – никак не желали терять свободу и независимость. Отчаянно бормоча под нос вовсе непечатные словеса, Георгий чудом сдерживался, чтобы не сорваться. Но как же, черт возьми, надоело! А ведь впереди еще выступление с речью перед войсками на торжественном построении. К которому даже не подступался...

      Откинувшись на спинку кресла, Геверциони обессилено запрокинул голову и прикрыл глаза ладонью. Положительно, обстановка сложилась паршивая – и будет хуже. Впереди не только сравнительные мелочи. В худшем случае, если подтвердиться версия агрессии внеземной силы – предстоит марш на добрых две с половиной тысячи километров. Как пройти? Бесчисленные вопросы и никаких ответов. Что, если база разгромлена? Есть смысл идти? Станет ли сила сводной бригады сколь-нибудь значимой против неизвестного противника или окажется ненужным ребячеством? Даже хуже – глупой жертвой тысяч, тысяч жизней? Если напал живой, знакомы противник, то не окажется ли потерянное на лишние маневры время решающим?

      Нет ответа, как ни бейся. Хотя бы разведка, хоть один рейд! Узнать обстановку и сделать выводы. Но первый шаг, увы, придется делать в неизвестность. Не получается по-иному. И только надеяться остается, чтобы неизвестность не обернулась пустотой...

      Заставив себя прерваться, Геверциони пару минут просидел без движения, смежив веки. Сон не пришёл – лишь непрочное марево забытья. Но и в этой дремё не нашлось покоя: на застывшем серой грубой маской, с заострившимися чертами лице лишь сильнее проявился внутренний конфликт. Мышцы то и дело непроизвольно, резко сокращались, искажая лицо бесчисленными гримасами, заставляя генерала словно в приступе нервозности рывком выворачивать голову из стороны в сторону. Глаза под дрожащими, напряженными веками блуждали, не зная покоя. Нет, мир никак не желал отпустить человека из рук, но лишь все сильнее наваливался на плечи.

      Наконец генерал решительно отнял ладони от глаз. Пара резких взмахов головой – и мысли вернулись в относительный порядок. С новыми силами генерал окунулся в бескрайнюю прорву дел, мрачным утесом нависнув над устланным бумагами столом. Тут и тщательно отобранные, рассортированные документы: черновики, чистовики, справки, отчёты... И часа не прошло, а геометрическая пропорция роста волокиты невольно заставляет задуматься. Рядом отдельной стопкой чистые карточные квадраты. Стопка листок к листку, вкладка к вкладке каждая до последней пядь мира. В добавок к физической – точная спутниковая. Конечно, фотоснимки не вчерашние и даже не позавчерашние, но и не старше трех недель. Срочный спецзаказ ко времени выходом флота на учения. Старые комплекты уничтожены, а новые, прибывшие со сменой вахты, под пристальным взглядом капитанов легли по сейфам.

      Невольно Геверциони с теплотой – и вправду удивительно! – подумал о высшем командовании. Проигнорировав факт, что и сам относится к генералитету. В моменты рефлексии, не чуждые и контрразведке, Геверциони не упускал возможности разложить по полочкам, раскритиковать действия армии. Увы, выходит много огрехов. Даже если общая линия верна, часто на местах реализация из рук вон. Практика наказуемости инициативы до сих пор не изжита, вот и приходится расплачиваться... Хотя и наоборот случается: непонятно откуда взявшуюся чушь на местах изо всех сил облекают в рамки пристойности. Не жизнь, а танцы на минном поле.

      Но сейчас излишняя забота как нельзя кстати. Советское командование затрат на обеспечение войск не жалеет: раз нужно, то будет всё и ещё сверх того. Благодаря кропотливой работе академиков от меча запас живучести таков, что в любой точке земного шара экипаж с пассажирами не только выживут, но и останутся грозной боевой силой. Тут уж конечно не только карты – они лишь верхний слой айсберга. При желании после посадки можно не только разобрать арсеналы. Каждый узел, большая часть деталей шлюпки двойного назначения. В благоприятных условиях и каркаса не останется. Но сейчас, увы, нет времени на месте собирать технику. Необходимое успеть унести – и то хлеб...

      Время то неспешно, словно тягучая патока, сочится тоненькой струйкой, то срывается в бешенный аллюр. Геверциони даже подумал, что мир стал похож на пестрое, лоскутное одеяло, где один край полотна неровно прилажен к другому. И хорошо ещё, что удается удерживать сознание выдержкой, словно грубыми, спешными штрихами нити. 'Остается утешать себя, – ухмыльнувшись, подумал генерал, – что человек привыкает ко многому... Ещё бы и справиться суметь...'

      Но, несмотря на постыдную слабость, от дела Георгий не оторвался. Продолжая наносить карандашом скупые штрихи, словно острым когтем оцарапывая свежую карту. Недавно бравировавшие девственной чистотой листы постепенно покрывала вязь пометок, линий, знаков. План кампании рождался в обстановке напряжения и спешки. И оказался скоро завершён.

      Последний раз окинув полотно придирчивым взглядом, Геверциони порывисто кивнул. В жесте явно проскользнуло желание стряхнуть с себя сомнения и нервозность. И вышло, пусть даже не до конца. К тому же один вид карты, испещренной сплошным руном пометок, действует успокаивающе. Одно дело представлять стратегию чисто в теории – тут сразу острые углы наружу: пришельцы, война, неизвестность... Георгий честно признал, что и сам на месте подчиненных отнесся бы с недоверием к подобной авантюре. А вот реально существующая программа действий, где пусть и не каждый шаг, но расписан, где помимо ответов 'кто' и 'куда' есть 'зачем' и 'как' – это уже серьезно. С этим можно жить!

      Аккуратно сложив карту по швам, Геверциони спрятал получившуюся объемистую пачку в планшет – редкую вещь, что удалось сохранить. Осталась ещё форма да черный от чада, иссеченный осколками – местами кевларовые нити не выдержали, лопнули, и внутренний слой вздулся сквозь едва выдержавшую обшивку косыми пузырями – скафандр. Вспомнив недавний марафон по перемолотым, раскуроченным отсекам 'Неподдающегося', Георгий в очередной раз мысленно поблагодарил конструкторов: нагрузки, выпавшие на долю аварийного скафандра явно лежали за пределами стандартной прочности. Не будь всё сделано качественно – летать бы сейчас генералу НКГБ в почетной компании с вице-адмиралом по орбите облаком невидимой пыли...

      Ещё лет двадцать назад вызывавший понимающую ухмылку лозунг 'Советское – значит лучшее!' сейчас прочно доказывает зрелость. Сколько угодно можно спорить об уместности пропаганды, эксплуатирующей патриотизм, но если пропаганда эта не врет – следует не стреноживать себя ложной скромностью, а с достоинством нести заслуженную гордость. Те же японцы никогда не стесняются подчеркнуть – в повальном большинстве не изучают иностранные языки вовсе, даже заграницей предпочитая общаться либо через переводчика, либо вынуждая собеседников приноравливаться. Плюс к тому заботливо пестуемые в обществе с ранних лет уважение и любовь к прошлому. В век, когда умение письма становится рудиментом, условностью, они лишь жарче ратуют за каллиграфию. 'Японские роботы – самые лучшие, техника – самая лучшая, что угодно – лучшее!' – именно так ответит каждый японец, ничуть не кривя душой. Даже если правда и отлична, имперцы искренне – до последнего – будут стоять на защите национальной гордости. В СССР, увы, прямолинейный и, часто, примитивный подход к пропаганде долгое время оставлял её скорее объектом насмешек, желчной иронии. Хорошо, хотя бы сейчас ситуация изменилась. Тем более приятно, что не без законных оснований...

      Позволив себе отдохнуть, пару секунд размышляя на отвлечённую тему, Георгий вновь собрался. С одним делом покончено, но впереди ещё немало. В первую очередь – подготовка речи. И вопрос не столько в политической выверенности готового текста – это меньше из зол. Главная задача – донести до бойцов обстановку. Хотя бы в рамках известного. Причем так, чтобы не пошатнуть боевой дух. Разлад и шатания сейчас смерти подобны. Но одно дело понимать задачу и совсем другое – обладать мастерством решить. Узлы рубить не выйдет – нужно тоньше.

      Увы, профессиональным оратором Георгий никогда не был. Объективно не видел за собой такого таланта. Циник и паяц? Да, эти маски носит с удовольствием. Демагог? Может быть. Интриган? Вряд ли, скорее манипулятор. Но одно дело манипулировать умами консервативных, ограниченных бюрократов – здесь подчас довольно изворотливости, пронзительности ума, отточенной до блеска логики. Совсем другое – увлечь, искренне увлечь идеей массы. Не обмануть – все рано или поздно вскроется, и тогда будет кончено (как говорят классики – людям нужно говорить правду), – а повести за собой. Как выполнить ЭТУ задачу Геверциони не имел пока ни малейшего понятия.

      Ну да делать не чего – с подводной лодки путей отступления мало. Георгий, доверившись импровизации и вдохновению, набросал черновик наскоро. Прочитал. И, удостоив документ сомнительной награды в виде раздраженной гримасы, скомкал. Та же судьба настигла вторую, пятую, восьмую пробы.

      Наконец н-цатый по счёту вариант вышел более-менее пристойным. Пробежав галопом по шеренгам строк, Геверциони только тяжело вздохнул и отложил листок в сторону. Бумага жгла пальцы. Не дался, нет, никак не дался каменный цветок, но что поделать? Нужно уметь признать слабость, признать, что лучше вряд ли сумеешь. За эту науку Геверциони в своё время дорого заплатил – и оттого урок усвоил накрепко.

      Времени еще остается порядочно – более получаса. Чтобы освежить мысли, Георгий принялся за составление отчета. Вот уж с чем нёт проблем! Титанический опыт кабинетной работы не проходит бесследно. Геверциони всей душой не любил корпеть над зеленым сукном: в сгорбленном, свернувшимся крюком над баррикадами бумаг сомнительной полезности человеке по мнению генерала постепенно превращается в подобие тщедушного и отрешённого Акакия Акакиевича. Или того хуже – становится очередным Дементием Брудастым.

      Однако, как и в стратегии, Георгий поневоле достиг в бумагомарательстве успехов. Помогало и то, что подсознательно стараясь как можно скорее расправиться с ненавистным занятием, он в любом таком деле старался достичь мастерства. И после уже мог без особого напряжения скоро расправляться со всеми трудностями. В итоге генерал заслужил репутацию прожженного, искусного крючкотворца. Что лишь забавляло обладателя.

      Сейчас, однако, вопрос не ограничивался формальной необходимостью составить отчет для пыльных архивов. Вот уж где сомнительно, что через сотню-другую лет благодарные потомки искренне заинтересуются товародвижением по стране ватников, сапог, ушанок и прочего узпотреба. Геверциони, конечно, занимался далеко не портянками, но аналогию находил вполне уместной. Что ракеты? Какой прок наследникам нового времени в арбалетах, онаграх, баллистах и требушетах крестоносцев? Смех да и только!

      Нескромно, но справедливо полагать, что эти-то записи станут предметом пристального изучения. Может быть даже помогут в борьбе. Прекрасно зная о злой иронии войны Геверциони, не раз лицом к лицу сталкивавшийся со смертью, не надеялся на вечность. Ну а рукописи вдруг да уцелеют. А это значило, что нельзя упустить единой мелочи. Ведь незаметная, смешная с виду деталь может оказаться ключевой в понимании важной проблемы. Свеж в памяти классический пример: ещё в ту войну агенты 'Красной капеллы' сумели на основе заказа подконтрольной компании 'Симекс' высчитать численность наступающих на Сталинград войск. По объемам каких-то несчастных сухофруктов! Легенда это или вымысел, только таких случаев немало. И говорят они о главном, подобно герою Василия Ливанова: 'Мелочи... Но нет ничего важнее мелочей'!

      Понимая груз ответственности, генерал, скрепя сердце, кропотливо вплетал прожитые секунду за секундой в ткань отчета. Думать о том, что никому может не понадобиться труд, запретил. Война не проиграна, пока жив хотя один боец, а значит нельзя опускать руки...

      Сидящим за столом его в конечном итоге и застал Ильин. На тихий лязг распахнувшихся створок генерал не обратил внимания, хотя распознал гостя ещё снаружи. Только бровью непроизвольно повел – и вновь окунулся в бумагомарательство. Но ударивший следом порыв студеного ветра рванул бумаги. Листы дрогнули, вздулись словно наполненные паруса. Едва удалось удержать на старте.

      – Разрешите войти, товарищ генерал? – любезно осведомился Иван Федорович.

      – Иван Федорович! Тебя дверь закрывать не учили? – отложив в сторону карандаш, поинтересовался Геверциони. Вполне миролюбиво, впрочем.

      Ильин тем временем уже захлопнул створки – и озорной порыв иссяк. Оставив после щедрую россыпь снежной бахромы.

      – Ну вот, – скорбно заметил Георгий, окидывая помещение взглядом. – Теперь ещё и генеральную уборку устраивать... Сведете, товарищи офицеры, командующего в гроб! Я и швец, и жнец, и на дуде игрец вам здесь что ли?

      – Не горячись, – спокойно парировал Ильин. Отряхнув у порога белый покров с головы и плеч, сосредоточенно обстучав сапоги, полковник пересек 'предбанник'. Новая форма уже чуть обносилась, прилегла по фигуре. Местами на пятнистом снежном камуфляже видны следы то ли краски, то ли чада, то ли просто грязи. От снега куртка покрылась словно тонкой ледяной вуалью. А сейчас – в тепле – все стаяло и заблестело, скатываясь вниз.

      Придирчиво оценивая обмундирование, Геверциони поинтересовался:

      – Ну как, Иван Федорович, тепло? Годится обнова?

      – Нормально, – заметил полковник после секундного раздумья. – Сейчас градусов за тридцать, тепло держит. Если будем двигаться – не околеем. Вот как быть с ночёвкой... Тут сложно. Долго не протянем, если после первого перехода половина сляжет с пневмонией...

       – Не ночёвками, а днёвками, если быть точным... – заметил Геверциони. – Ну а остальное постараемся раздобыть на ближайшем складе. Тем более, какие-никакие, а 'иглу'[27]27
  Жаргонное обозначение универсальной армейской палатки для условий Арктики и низких температур.


[Закрыть] быть должны у нас, нет?

      – Есть. Только потесниться придется.

      – Ясно... В общем, понял замечание, Иван Федорович. Учту. Ещё проблемы? Если нет – прошу помочь советом.

      Усадив в соседнее кресло, генерал вложил Ильину в руки черновик.