Текст книги "Отступление"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

      – Честно горя – нет.

      – У вас остановилось сердце. И еще хорошо, что только остановилось. Мы уж не надеялись на такую удачу.

      – А могло быть хуже?

      – Легко. Например – обширный инфаркт на нервной почве. Или разрыв мышечной ткани. Да что угодно! В конце концов, не приходится ожидать хорошего, если человек пять дней бегает как лось под огнем, а потом прямо на ходу теряет сознание и кулем оседает на землю.

      – Давно это было?

      – Часов с пару назад. И еще я вам хочу сказать: если бы не майор – у нашей славной 137-й гвардейской бригады вновь сменился командир. Пусть он и не медик, но в момент кризиса сумел сделать быстро и четко единственное верное. Аккуратно завел сердце и на закорках приволок сюда.

      – Что же тут особенного и правильного?

      – А то! Если бы по распространенной десантной привычке он для верности вколол стимулятор или адреналин, то сердце бы просто не выдержало. Слишком много химии за последние дни. Так что здесь на месте мы провели реанимацию и обеспечили вам самое лучшее лекарство – обычный здоровый сон.

      – Доктор, – любезно поинтересовался Геверциони. Однако при этом в голосе явно ощущалось нарастающее раздражение. – А вам не пришло в голову, что из-за того, что вы здесь устроили сонное царство, бригада оказалась 'обезглавлена'? И это в условиях, когда в любой момент можно ожидать внезапного удара?

      – Да, что-то мелькнуло подобное... – небрежно кивнув, ответил медик с восхитительным пафосом и безразличием. – Только при том нам гораздо лучше было известно другое: если бригада не будет, как вы выразились, 'обезглавлена' на несколько часов, то совершенно точно окажется усечена ровно на голову через день. Но уже навсегда.

      – Это, черт возьми все же лучше, чем поставить под угрозу жизни тысяч людей!... – неприязненно бросил Геверциони.

      Даже простое напряжение голосовых связок оказалось для организма тяжелым испытанием. Жгучая боль вспыхнула в груди и волной разбежалась по телу вплоть до кончиков пальцев. Чтобы не показать слабости, Геверциони с силой сжал зубы – от напряжения кровь прилила к лицу, вздулись лиловые вены на висках. Безусловно все это не могло ускользнуть от наметанного взгляда доктора.

      – Посмотрите на себя, генерал, – назидательным, спокойным тоном устыдил медик. – Вам тяжело даже просто говорить дольше нескольких минут. А вы безрассудно пытаетесь рваться в бой. Шашкой махать... Все будет хорошо, успокойтесь. В противном случае может начаться приступ. А командовать смогут и без вас – хотя бы какое-то время. Как Чапаев говорил, место командующего где? Место командующего на месте. Где уставом, так сказать, положено.

      – В подобной ситуации, товарищ доктор, решаете не вы! – прорычал Георгий. От захлестнувшего сознание генерал дернулся было, инстинктивно попытавшись подняться. Увы, истерзанное тело не разделяло благих начинаний. Уже в третий – и сильнейший – раз мгновенно накатил приступ. Безжалостно и небрежно, словно тряпичную куклу, судороги встряхивали, бросали его из стороны в сторону.

      – Вот видите, – укоризненно заметил доктор. Достав из кармана куртки инъектор, вставил внутрь ампулу, насадил одноразовую иглу. – Это транквилизатор. Хотелось, конечно, обойтись без крайних мер, но вы нас вынуждаете.

      После этого доктор отклонился вправо, выпав из поля зрения Геверциони. Ни повернуться, ни ответить генерал не мог – судорога по-прежнему продолжала стягивать плоть резкой болью.

      – Так, сейчас будет немного больно, – раздался над самым ухом тихий голос. Холодное жало иглы проникло в мышцу руки. Тихий щелчок и содержимое ампулы прохладной волной потекло по телу. Сведенные судорогой мышцы отпустило, медленно озираясь, ушла и боль. Георгий попытался было вновь шевельнуться, но ничего не получилось – вместо боли пришла слабость. Руки, ноги, голова – все словно ватное, уже не повиновалось приказам. Мир вокруг затуманился, поплыл. Голоса постепенно отдалились, совсем затихли. Исчез так раздражавший свет. И это было последнее, что смог запомнить Геверциони. Непреодолимая сила мягко подхватила его и унесла наконец в край грез и снов.

     Глава 31

Геверциони. 13.22, 7 ноября 2046 г.

      Проснулся Геверциони засветло – яркий свет уже вовсю лился внутрь кузова через откинутый полог. Сразу же стал заметен контраст с ночным буйством стихии. Теперь ни ветра, ни метели не было и в помине. Только тишина, яркое солнце над просторами бескрайней тайги. Лес, лишенный долгой человеческой памяти, уже успокоился после беспощадных огненных ударов – вновь на грани слышимости можно уловить беззаботные выкрики птиц, мерный шепот ветвей, колышимых редким ветром.

      Свет больше не раздражал глаз, да и былая острота зрения вроде вернулась. Наученный горьким опытом, Георгий попробовал слегка пошевелить конечностями. Обошлось. Боль если не исчезла вовсе, то как минимум отступила, словно коварная гадюка спрятавшись в прохладной тени камня.

      Геверциони аккуратно, постоянно ожидая удара исподтишка, продолжил разминать затекшие мышцы. Осмелев, медленно приподнялся на локтях, осмотрелся по сторонам. Вокруг мирно спали такие же раненные. Кто-то тихо посапывал, беззаботно отдавшись сну. У других в дыхании слышался тихий стон, а сон оставался тревожным, беспокойным.

      Внезапно за спиной раздался резкий шорох. Привычный слух генерала с ходу забил тревогу, во всем прежде всего подозревая опасность. Геверциони на одних рефлексах, абсолютно автоматически рывком сел, подтянув ноги под себя. Обернуться, изготовившись к нападению было делом еще нескольких долей секунды.

      Только увидев перед собой осклабившегося в довольной улыбке всё того же майора Гуревича, Геверциони вновь вспомнил, где и отчего находится. Разведчик сидел на полу в расслабленной позе, словно турист на отдыхе. И только наметанный глаз Георгия отличал в каждом жесте, в каждом мимолетном движении огромную силу и внутреннюю готовность сорваться с места взведенной пружиной. Словно в подтверждение Гуревич умелыми движениями перекатывал пальцами медный пятак.

      Грудь, голову и правую руку майора по-прежнему опоясывали бинты. Однако на этот раз они были чистыми, без щедрой россыпи кровавых пятен.

      – Доброго утра, товарищ генерал, – радостно сказал Гуревич. – Ну вы и горазды спать.

      – Доброго, товарищ майор, – безмятежно кивнул Геверциони. С запоздалым опасением, он лишь сейчас понял, что совершенно зря так резко и быстро поднялся. В конце концов, то, что ему повезло и судорога не началась по новой, еще не оправдывало глупости. Память пережитого холодком отозвалась по телу. Постепенно расслабляясь, Георгий сел на свой распахнутый спальный мешок, скрестив ноги.

      – Что-то вы нервный последнее время, Георгий Георгиевич, – с откровенно наигранным сочувствием в голосе поинтересовался майор. – Не иначе сон дурной приснился?

      – С вами поведешься, не то, что нервы растреплешь – поседеешь, – горестно вздохнул Геверциони.

      – Да, это бывает, – согласился Гуревич, печально кивнув. И добавил как ни в чем не бывало бодрым тоном. – Однако, устроили вы тут представление. Сначала цирк, потом реставрацию застенок вашей конторы. Разве что маузером не размахивали.

      – И откуда ты такой ершистый, майор? – искренне удивился Геверциони. – Удивляюсь, как вообще до сих пор смог в бригаде удержаться.

      – А я профессионал, – без ложной скромности заметил Гуревич. – Кроме того, если буду естественным – сразу стану и нудным. Иначе говоря – невыносимо брюзжащим. А оно вам надо? Да и жить веселее, когда весело.

      – Ладно уж, гуру, черт с тобой... – Геверциони небрежно зевнул. Все вышло совершенно естественно – даже выступили на глазах слезы. Отвлекая внимание, левой ладонью прикрыл рот. Тем временем пальцами правой аккуратно сковырнул кстати подвернувшуюся щепку. Получилось почти идеально: вполне острая с одного конца, длинной чуть больше зубочистки и на миллиметр-другой толще.

      Продолжая отчаянно зевать, Геверциони выжидал. Гуревич сидел тем временем не подавая виду. Казалась, его занимала одна лишь затертая пятикопеечная монета, продолжавшая неустанный марафон.

      Улучшив момент и даже прикрыв для убедительности глаза, Георгий внезапно резко взмахнул рукой, посылая иглу в полет. И с радостью отметил, что движениям вернулась былая легкость. Словно не было бесконечных ночей и дней полных гнетущего напряжения, а недавние приступы безжалостных судорог – лишь дурной сон. Как бы то ни было, теперь всё по-прежнему. Кажется...

      Отдохнувшее сердце привычно ускорило темп, разгоняя по телу кровь, щедро разбавленную адреналином. Возросшая скорость реакции замедлила субъективное восприятие времени. Жесты и звуки разом утратили быстроту – стали инертными, степенными. Открыв глаза, Геверциони увидел знакомый мир: выцветшие краски, утратившие былую четкость линии, смазанные белесым шлейфом движения.

      И едва успел отбить подкованным каблуком летевший в грудь пятак. Жалобно звякнув о металлическую набойку, монета закувыркалась и отлетела в сторону. Гуревич же успел за доли секунды, пока у Георгия глаза оставались закрытыми, сместиться на полметра в сторону. И сейчас майор продолжал спокойно сидеть на полу вразвалочку. Все было как и несколько секунд назад – разве что ироничная усмешка чуть исказила безупречность улыбки.

      – Да, товарищ генерал, – продолжая беззаботно улыбаться, произнес Рустам, – Есть еще порох, как погляжу. Только все-таки недостаточно быстро, хе-хе.

      – Совсем старый стал, – сокрушенно закивал Геверциони, – На пенсию пора.

      – Ну, это не обязательно, – хохотнул майор. Потянувшись до хруста, не без гордости добавил. – Все же таки я разведчик, а вы – генерал, штабной работник.

      – Спасибо за снисхождение, – усмехнулся Геверциони. Заметив рядом на полу медный кругляш, подцепил и взвесил на ладони. Вблизи монета оказалась совершенно обычной: единственное, что отличало от миллионов таких же – затертые до блеска грани.

      – А что же нет заточки по ребру? – искренне удивился Георгий, щелчком перебросив пятак владельцу обратно.

      – Ну, я ведь подобной пакости ожидал, – ответил Гуревич. Поймав монету на лету, пару раз подкинул на ладони и убрал в нагрудный карман. – Так что не хотелось убивать местного главнокомандующего. А то уже был бы четвертый раз – могли бы неправильно понять... Трибуналы там, расстрелы с повешением. А оно мне надо? Вот если бы орден... Но нынче за кровожадных чекистов ещё не дают. Погожу пока.

      – Да, от скромности ты не умрешь... – задумчиво пробормотал Геверциони.

      – Пожалуй, – легко согласился майор. Располагающее, открытое лицо вновь расцвело лучезарной улыбкой.

      – ... Разве что от бахвальства, – закончил фразу Георгий. Сохраняя безмятежное выражение на лице, он пару раз легко ткнул пальцем себе в район воротника.

      Гуревич не сразу понял, что имеется в виду – лишь через пару секунд догадался провести ладонью вдоль шеи и линии ворота. Обнаружив глубоко засевшую в гимнастерке еще одну острую щепку, майор только и смог, что с неподдельным удивлением уставится на Геверциони. Георгий не выдержал пристального непонимающего взгляда и беззаботно расхохотался.

      – Ты бы сейчас посмотрел на себя... Уж больно потешно смотрится непонимание – непривычно на таком самоуверенном лице.

      Отсмеявшись, Геверциони решительно поднялся на ноги.

      – Все это конечно хорошо, но пора и честь знать.

      Потягиваясь и разминая на ходу мышцы, Георгий миновал обескураженного Гуревича и лихо перепрыгнул через борт. Уже стоя на земле он обернулся и подмигнул майору.

      – Не бери в голову – кому, как ни нам – старикам, знать всякие мелкие хитрости.

      Рустам сморгнул и вновь улыбнулся.

      – Да уж, знатно щелкнули по носу, – признал майор поражение. – Если когда придется вместе поработать – сочту за честь.

      Геверциони ухмыльнулся и, махнув на прощание рукой, двинулся искать Ильина и остальных старших офицеров.

      Про себя же генерал подумал: 'Эх, майор... Не знаешь ты еще, как скоро может настать это время...'

      ... Ильин, Фурманов, Лазарев и Чемезов тем временем находились неподалеку – в специально поставленной для исполнения роли штаба палатке. Хотя 'штаб' – это с очень большой натяжкой. Обстановка скудная: раскладной фанерный стол да висящая под потолком спиртовая горелка. Вместо стульев по углам лежало несколько свежеобтесанных колод. Площадку изначально хотя и очистили от снега, от слякоти это все же не избавило. Замерзшая земля оттаяла и, безжалостно перемалываемая подошвами давно превратился в вязкую кашу. По-лягушачьи чавкающую за каждым шагом.

      Однако офицеры в упор не замечали недостатков обстановки. Было не до того – перед ними стояли задачи гораздо насущнее житейских бытовых проблем. Кажется, даже если бы вокруг разверзлись недра земные или хляби небесные – это не возымело бы ни малейшего результата.

      Сгрудившись вокруг стола, офицеры смотрели на карту. Настроение царило весьма безрадостное. Даже скверное. Несмотря на кажущееся благополучие, неприятности преследовали бригаду одна за одной с завидным постоянством. Вся кампания как началась, так и продолжала идти кувырком. И вообще: до нормальной кампании нынешней как, мягко говоря, японцам до Курил. Непонятная война с неведомым агрессором... Хотя и оставались определенные сомнения в высказанной версии об инопланетной угрозе, доводы Геверциони, подкрепленные рассказом коменданта разрушенного военного склада лейтенанта Никиты Куревича выглядели убедительно. Да и свои глаза не оставляли пространства излишней подозрительности – слишком странные дела творились вокруг.

      Далее – нелепая, абсурдная космическая бойня. От осознание того факта, что в течение нескольких минут во вскипевшем космосе сгорели десятки тысяч человеческих жизней, сотни стальных колоссов даже профессиональных военных брала оторопь. Вот просто на раз-два. Да и судьба самого 'Неподдающегося'... Постоянное колебание между отчаянием и беззаветной надеждой: невозможная, невероятная, нереальная абсолютно ничья в кровопролитной схватке, чудесное спасение и обезглавленное командование. Затяжной прыжок в черноту, неизвестность. Негаданно возникший новый лидер, который сумел переломить ситуацию – на одних вере и упорстве сдвинул дело с мертвой точки.

      Стоило появиться надежде, как вновь все пошло вразнос... Гибель адмирала Кузнецова и оставшихся вместе с ним на месте высадки раненых, медиков. Вторая волна бомбардировки – по армейским складам. И все же Геверциони, кажется, продолжает совершать невозможное. Собрав в кулак волю, пресекает малейшие ростки паники – бригада успокоена, становится на отдых. Тем самым уставшие люди получают возможность забыться, хотя бы на несколько часов отгородить себя от страхов. Сам же командир, словно не ведающий усталости, спешит к месту трагедии.

      Но не бывает чудес – всему своя плата. Даже железные с виду люди не способны оставаться в строю бесконечно долго. Какие бы святые цели не стояли перед ними. И вот в успокоившийся, притихший было лагерь просачивается очередная черная весть. Несгибаемый Геверциони при смерти в лазарете, а вместо плана действий только сумбур в головах.

      И, пускай по прогнозам врачей генерал назло всему поправляется – даже приходил в сознание несколько часов назад, пока всю тяжесть ответственности за бригаду пришлось взвалить на себя оставшейся группе старших офицеров.

       Первым среди равных по должности неизбежно оказался Ильин. Лазарев был и оставался командиром полка, боевым офицером. Вопросы стратегии, логистики и общего руководства для него всегда были чужды. Поневоле обстоятельства заставили принять де-факто ответственность за боевое взаимодействие всей бригады. Но в плане даже временного исполняющего обязанности Геверциони Лазарев себя категорически не представлял.

      Фурманов же был в некоторой степени противоположностью. При всем богатстве имевшегося опыта административной работы, Юрий всегда занимался больше идеями, абстрактными изысканиями. А потому честно осознавал, что не способен руководить таким значительным армейским соединением.

      Так и возникла кандидатура Ильина, сочетавшего управленческий опыт и твердые практические навыки. В итоге полковник согласился – тем более, что именно его сам Геверциони сразу после первого совещания назначил заместителем. Но дополнил идею созданием триумвирата оставшихся полковников. Чемезов затесался в тесную компанию исключительно в силу наличия обширного багажа профессиональных знаний. Ведь, даже оставаясь майором, он продолжал был офицером НКГБ, давним соратником Геверциони, то есть человеком, посвященным в секретную служебную информацию.

       – Мало того, что на засекли, так ещё и планы разгадали! – раздражение Лазарева так и рвалось через край. Полковник прилагал значительные усилия, чтобы не дать гневу власти. Чтобы хоть на секунду отвлечься, стал расхаживать взад-вперед. Помогало плохо – мысли никак не желали идти прочь, а обильно разбрызгиваемая по сторонам грязь лишь взращивала злость с удвоенной силой.

      – Успокойся, Алексей Тихонович, – мягко произнес Ильин. – Нам сейчас трезвая голова нужна и точный расчет.

      – Я-то успокоюсь, а вот что прикажешь делать с нашим противником? – не унимался Лазарев. – Как ни крути, а он нас засек. И вполне возможно скоро накроет новым ударом – уже наверняка. Раз – и готово! Как зверя за флажками...

      – Паникой делу не поможешь, – решительно отрезал Ильин. Словно в подтверждение к сказанному, он даже решительно отвернулся, вновь обратив взор к карте.

      – Это я паникую?! – негодованию Лазарева не было пределов. От такого оскорбления полковник даже замер на месте и ошарашено замолчал. Густые брови взметнулись вверх, глаза расширились. Задав вопрос, он так и застыл на несколько секунд с открытым ртом.

      – Ну не я же, – резонно возразил Ильин. – В конце концов, не я здесь заявлял, что врагу известны наши планы, что он того и гляди нанесет последний удар.

      – Хочешь отвергать очевидное, Иван Федорович? – возмутился Лазарев. – Ну-ну... Забавно было бы услышать.

      – Ничего забавного здесь нет, – спокойно ответил Ильин. Не отрываясь от карты, он уверенно указал пальцем на что-то. – Все более-менее ясно.

      – А если подробнее? – поинтересовался молчавший с самого начала перепалки Фурманов.

      – Очень просто. Противник либо знал, что мы спаслись, либо – нет. Первое предположение наглядно показывает: для него мы пустое место, ничтожно малая величина. Имея возможность наблюдать со спутников, можно спокойно разнести в щепки и прахом пустить по ветру большую территорию – пусть даже вслепую. Этого не случилось. Значит, либо нами побрезговали, либо не заметили. Если не заметили – то это определенно в нашу пользу. Тогда противник не всесилен и мы способны с ним бороться, обманывать, путать карты. Ведь заметили нас лишь после того, как закончилась метель.

      В таком случае удары по месту посадки и складам – мера профилактики. Вполне логично вместо того, чтобы гоняться за малой группой, если не накрыть их сразу, то лишить возможности двигаться вперед и оставаться силой как таковой.

      Здесь нельзя упрекнуть в отсутствии логики. Оставшись без снабжения, бригада скоро превратиться в разрозненную толпу. И все – можно больше об угрозе с этой стороны не беспокоиться.

      – Ну а что же здесь хорошего-то?!

      – Во-первых, нас вероятнее всего, списали со счетов – объективно говоря мы ведь и вправду не такая важная птица. Во-вторых, увидев манеру действия противника, можно хотя бы приблизительно составить представление о его сильных и слабых сторонах. Чем сидеть и бояться сделать шаг, ночью или в пасмурную погоду можно продолжать идти вперед. Конечно, соблюдая меры предосторожности.

      Наконец, в-третьих, мы имеем план действий. Это гораздо лучше, чем вообще без ничего.

      – Да разве же это план? – возмутился Лазарев. – Какой-то непонятный склад, какие-то танки и самолеты! А дальше-то что?!

      – Удивляюсь тебе, Алексей Тихонович. Раньше ты вроде молчал – не было претензий. Что же сейчас вдруг появились?

      – Раньше этот... 'план' – Лазарев буквально подчеркнул голосом презрительное отношение к такому названию. – Был лишь запасным вариантом на случай, если не получит подтверждения версия локального конфликта или начала мировой войны.

      – Так за чем же дело стало – разве ты не получил достаточно опровержений?

      – Ни в коей мере, – решительно мотнул головой полковник. – Все, что у нас есть – домыслы генерал-майора и слова местного лейтенанта. Уж прости, но это не то, на чем можно строить подобные выкладки. Твердят все: 'Пришельцы! Инопланетяне!' А где доказательства? Попахивает паникерством если не психозом...

      – Ну прости, Алексей Тихонович, – криво усмехнулся Ильин. – Вряд ли сам главком перед тобой станет отчитываться. Да и на рандеву с нашими непрошенными гостями я бы на твоем месте не стал уповать.

      – Не передергивай, Иван Федорович! Я про то говорил, что до сих пор все наши теории и стратегии основываются на домыслах, экстраполяции. Да даже если и пришельцы – все равно план непонятный. Я ведь и в мыслях не мог представить, что придется ему следовать.

      – А зря. Мы ведь здесь не в бирюльки играем. Война – здесь каждый должен воевать не за страх, а за совесть. И молчать ты не имел права, раз был не согласен. Тебе не для того Родина доверила жизни бойцов, чтобы покорно чужой воле следовать. На то тебе и голова, чтобы самому думать. Спорить-то с начальством ты никогда не боялся. Не верю, что и сейчас за погоны держишься.

      – Не держусь... – согласился Лазарев, разом подрастеряв весь запал. – Только нечего предлагать.

      – То-то и оно, – назидательно резюмировал Ильин. – Никто ничего не смог предложить кроме Геверциони. А потому – пусть план и не совершенен – все лучше, чем отчаяться и ждать смерти. На войне не только разум нужен – наши прадеды это век назад доказали. У немцев лучшие стратеги чертили схемы, просчитывали комбинации. По всему выходило: не выдержать нам. Вся Европа рухнула, куда уж Советскому Союзу.

      И где теперь эти выкладки? Где бахвальства? Разбились – о Москву, Ленинград, Сталинград. Потому, что у нас не только планы были, но и вера в правость дела.

      – Не разводи здесь митинг, Иван Федорович, – словно от зубной боли скривился Лазарев. – То когда было, а нам сейчас надо.

      – А я про сейчас и говорю. Нельзя уроки истории забывать. Если бы в Брестской крепости продержались не месяц, а пол часа, как немец планировал, если бы не сопротивлялись изо всех сил на всем горьком пути отступления. Была бы сейчас наша Родина, наша Москва. Где были бы мы с тобой? Нет, Алексей Тихонович, нельзя про то забывать.

      А что до танков и самолетов, так лучше иметь в руках силу, чем гадать, сидячи на печи: 'Пригодится – не пригодится...' Противник наш не всесилен – раз мы еще здесь. Ты помнишь, что генерал говорил про самоистребление флотов. Не так все, выходит, очевидно и не так безнадежно. Поглядим, может и сумеем выдюжить. А если и нет – пусть так. Разве тебе, боевому офицеру, советскому человеку не стыдно будет? Знал, да не воспользовался шансом. Да и погибать с музыкой все же лучше. Без страха смерти в глаза посмотрим. Да и друг другу тоже – раз будем знать: все сделали, что могли.

      – А-а-а! Черт с вами, – обреченно махнул рукой Лазарев. – Убедили. Пусть все это и авантюра ужасная. Раз делать больше нечего – будем из танков по звездолетам палить.

      – Все ж таки лучше, чем саперными лопатками, – не упустил возможности отпустить шпильку Ильин.

      Четверо офицеров вновь обступили стол. Склонившись над картой, они с невероятным упорством, тщательно скрывая в душе надежду, искали выход...

      ...Геверциони стоял, прислонившись спиной к огрубевшему сосновому стволу, и улыбался. Наконец-то генерал смог по-настоящему успокоиться. Не смотря ни на что удалось – удалось! – объединить людей. Поверили, пусть не до конца, но поверили. И в тяжелый момент не отчаялись, не разбежались по углам. Если еще вчера офицеры не выходили за рамки привычного видения ситуации, то сегодня их уже не удовлетворяла роль второстепенного плана, нет. Теперь незашоренный, свободный от предрассудков взгляд видел будущее бригады не иначе как героическим – в первом ряду защитников человечества.

      На секунду Геверциони даже задумался – не слишком ли обнадежил товарищей? Не станет ли излишняя уверенность причиной беды? Может не стоило так акцентировать внимание на необходимости героизма, на уникальности собственной роли?

      Нет! Не слишком, не станет, не было! Георгий решительно встряхнул головой, отгоняя гнетущие мысли. Все седлано правильно. Если у них не получится – кто еще сможет повторить попытку? Нельзя сомневаться, как нельзя и перекладывать ответственность на других. Горшки обжигают не боги. А значит и победу ковать нужно своими руками.

       Постояв так еще пару секунд, Геверциони окончательно успокоился. Да еще этот перерыв нужен был, чтобы у товарищей не создалось ненужного впечатления, будто их подслушивали. В определенном роде, подумав так, офицеры бы ошиблись совсем незначительно.

      Только Георгий в действительности не собирался подслушивать. Застав начало разговора, генерал невольно приостановился. В конце концов, подобной возможности без цензуры услышать искреннюю позицию подчиненных могло больше не представиться. Да и разговор шел не о бирюльках или оловянных солдатиках. Тут как раз опасность реально рисковать жизнями людей гораздо важнее опасности нарушить принятые в обществе правила хорошего тона. Потому Геверциони без малейших колебаний приник к разговору. Благо, задерганные обстоятельствами офицеры забыли выставить при входе караул. Или же попросту не захотели.

      Теперь, осмыслив услышанное и выждав несколько минут, Георгий решительно откинул полог. Не ожидавшие подобной бесцеремонности, офицеры раздраженно сощурились на яркий свет. Лазарев и Чемезов успели даже открыть рты и набрать воздуха в грудь, изготовившись к разносу. Но когда нарушитель спокойствия шагнул внутрь, отпустив полу, весь азарт мгновенно испарился. На несколько секунд наступила немая сцена. Расширившимися глазами офицеры неверяще смотрели на живого и почти здорового генерала.

      – Добрый день, товарищи, – дружелюбно улыбнулся Геверциони, слегка наклонив голову в намеке на аристократическое приветсвие. – Надеюсь, наши дела лучше, чем у приснопамятной маркизы?

      – Георгий Георгиевич, – удивленно пробормотал Лазарев, первым среди остальных обретший голос. – Как вы здесь...? Почему?

      – Ну, Алексей Тихонович, меня еще рано списывать со счетов, – довольно расхохотался генерал. – Жив курилка, так что не надейтесь пока на роль фельдмаршала нашей маленькой победоносной армии. Но, если хотите, могу пожаловать вас графом... Только представьте: 'Граф Лазарев! Соблаговолите-ка своим драгунам изрубить в капусту вон тот отряд инопланетной пехоты! Эти оборванцы безвкусной расцветкой формы распугали всех ворон, канониры не стоят на ногах от смеха и артиллерия не может вести огонь!'

      Нет, положительно, это было бы великолепно.

      – Вам бы только шутки шутить... – обиделся полковник. Впрочем, обида была наигранной. – Мы здесь думаем, как дальше жить, а вы там умирать вздумали! Советские офицеры так не поступают.

      – Виноват, товарищ полковник! – Геверциони вытянулся по стойке смирно, опустив руки по швам. – Больше не повториться!

      – Сумасшедший дом... – покачал головой Ильин. – И как вы с этим клоуном смогли столько лет вместе работать, ума не приложу...

      – А нам нравится, – спокойно ответил Фурманов. Чемезов лишь согласно кивнул, скрестив руки на груди.

      – Очаровательно, товарищи, – Геверциони меж тем прекратил дурачится. – Рад, что даже в мое отсутствие вы не только не потеряли взаимосвязи, но и смогли укрепить боевую дружбу между нашими славными родами войск.

      Какие планы? Ну же смелей. Представьте на секунду, что бравый генерал пал к ногам белоснежного скакуна на поле боя, сраженный пушечным ядром. Ведь что-то делать все-таки пришлось бы. Надеюсь, не сдаваться?

      – Хорошо, кивнул Ильин. – Тогда милости просим окинуть просветленным взором сложившуюся диспозицию...

      Геверциони подошел к столу. Увиденное не то, чтобы радовало, но в любом случае впечатляло. Недавно еще почти не знавшие остроты отточенного карандаша, листы теперь заметно истрепались, запестрели многочисленными пометками.

      – Я так понимаю, за все подробности можно благодарить лейтенанта Куревича?

      – Да, – согласился Фурманов. – Он очень помог. В конце концов, одно дело знать карты сидя в штабе, и совсем другое – обойти на месте каждый овраг, каждую рощу. Так что, если и вправду имеем дело с агрессором, то имеем серьезное преимущество.

      – А привычный враг уж и вовсе завязнет на подступах, – грустно усмехнувшись, добавил Чемезов.

      – Не верите до сих пор? – поинтересовался Геверциони. Правая бровь иронично изогнулась, приподнялась, а левая наоборот – низко опустилась. – Что ж, в определенном смысле правильно делаете – фактов у нас до сих пор нет... Хорошо, так что предлагает генштаб?

      – Предлагаем, раз уж нас все равно засекли, не цепляться за эффект внезапности. Днем можно отдыхать, а двигаться ночью. Проводя марши под покровом темноты или во время плотной облачности, пройти к аэропорту близь Сургута.

      – По-наглому, на самолетах? – восхитился Геверциони – Согласен! Только не получится. Уж если разбомбили какие-то склады, так неужели до ближайшего аэропорта руки не дойдут?

      – Это как сказать... – загадочно ответил Фурманов. В глубине обычно холодных глаз плясали озорные огоньки.

      – Как прикажешь тебя понимать? – уточнил Геверциони. – Починить?... Починить невозможно, спрятать – тем более. Надеюсь, мы не собираемся грабить музей истории авиации? Я как-то с детства к фанере без доверия отношусь... Здесь ведь не Париж, право слово.

      – Ну, починить мы, может быть, и не смогли бы, а вот спрятать...

      – Я еще географию не забыл, товарищ полковник, – усмехнулся Геверциони. – Надеюсь, не станешь меня убеждать, что вы волоком успели перетянуть транспортники? Даже предупредить вы не могли.

      – Да, действительно – никто ничего не таскал и не предупреждал. Тут случай помог.