Текст книги "Отступление"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

      – Сколько вас? Цель? Где штаб? – лаконично и просто вопросил майор. Однако для придания большей убедительности словам, Рустам элегантным умелым движением вытащил из ножен обоюдоострый вороненый клинок. С поистине людоедской улыбкой оружие тут же оказалось приставлено к щеке допрашиваемого.

      Немец совершенно естественно рефлекторно попытался отклониться, но вовремя подставленное плечо стоящего сбоку разведчика помешало. Хищное жало клинка ощутимо уткнулось лишь на какой-то сантиметр ниже века.

      – Сколько вас? Цель? Где штаб? – спокойно повторил Гуревич. Клиент тем временем похоже впал в состояние прострации. Дабы несколько привести пленника в чувство, Рустам слегка надавил на рукоять. Сталь на долю секунды чуть натянула порозовевшую кожу. Затем беззвучно проникла сквозь, оставив маленькую кровоточащую ранку. Теплая капля, ползущая вниз по щеке, а так же острый укол боли несколько отрезвил немца.

      – Мне нужно третий раз повторять или все понятно? – напустив в голос угрозу, спросил Рустам.

      – Нет! Я понял! Не надо! – взмолился о пощаде пленник. – Не убивайте!

      Духу у сержанта хватило ненадолго – колени предательски подогнулись, увлекая тело на землю. Однако здесь вновь выручили крепкие руки разведчиков. Позволив пленнику на секунду повиснуть безвольно, диверсанты в очередной раз немилосердно резко встряхнули унтер-офицера и поставили на ноги.

      – Времени для долгой беседы нет, – стараясь придать голосу выражение истинной опечаленности, посетовал Гуревич. – Потому я спрашиваю в последний раз. Если не отвечаешь – буду резать пальцы. В смысле отрезать. Понятно? Знаешь такое слово? Вот и ладно.

      – Нет! Вы не можете! Это же дикость! – одноврмененно испугался и вознегодовал немец.

      – Иван Александрович, поставь-ка вон к тому забору того субчика, который сигареты выпрашивал. – попросил Рустам по-русски.

      Прапорщик кивнул. Уже через пару секунд приказание исполнилось. Помятый, совершенно потерянный солдат сгорбившись привалился к дощатой изгороди. В широко распахнутых глазах беззвучно трепетало совершенное непонимание происходящего. Вокруг творилось нечто невообразимое, не укладывающееся в понимании. Словно кошмар наяву. Который, увы, никак не желал заканчиваться.

      – Эге! А теперь уже не так браво смотрится орел, – усмехнувшись, заметил Гуревич. Бойцы поддержали командира короткими смешками. Стоящий у забора солдат и впрямь уже не выглядел так щеголевато, нагло и самоуверенно, как какие-то несчастные несколько минут назад. Вся спесь словно мишура слетела за считанные секунды.

      – Чтобы у тебя не оставалось иллюзий, – вновь по-немецки обратился Гуревич к сержанту. – Вот очевидная иллюстрация твоего решения и истинного положения дел заодно. Спрашиваю обещанный третий раз: сколько вас? Цель? Где штаб? Три, два...

      – Не понимаю... – трясущимися губами прошептал унтер.

      Гуревич в ответ лишь криво усмехнулся. Отведя клинок от лица пленника, майор внезапно сделал резкий, неуловимый взмах. Звонко свистнул рассекаемый воздух, сверкнула размазанной полосой серебристая молния. И с ужасом немецкий сержант увидел засевший по рукоятку в груди собрата нож. Рукоять оказалась как раз на уровне солнечного сплетения, а сам удар оказался настолько мощным, что насквозь пробившее тело лезвие вышло из спины. Солдат оказался пригвожден к плохо струганным доскам словно бабочка в энтомологической коллекции.

      Руки немца оставались связаны за спиной, потому единственное, что оставалось – лишь с недоумением, неверием глядеть на торчащий из груди нож. Однако жизнь вместе с кровью тяжелыми толчками скоро уходила из недавно молодого, крепкого тела. Уже через несколько секунд взгляд солдата подернулся поволокой, погас. Потеряв последние силы, немец безвольно повис на ноже.

      – Теперь понимаешь, геноссе? – спокойно уточнил Гуревич, вновь обращаясь к сержанту.

      В глазах пленка отразился неподдельный ужас. Подобная дикость не желала вмещаться в привычном мировоззрении унтер-офицера. Представить, полное подчинение, граничащее с рабством со стороны остальных народов сержант мог с легкостью. В конце концов именно об этом говорил в обращении фюрер. Так же можно с легкостью представить себя хозяином, придирчиво осматривающим свежие трофеи.

      А вот то, как живого товарища, словно бессловесный скот, режут дикие, непонятные русские – этого унтер представить не мог. Однако, именно это и стало внезапно единственной истинной реальностью.

      – Слушай внимательно, – проследив четко всю гамму эмоций по глазам пенника, Гуревич продолжил 'прокачивать' ситуацию. – У тебя еще остались для повторных попыток двое товарищей и двадцать пальцев...

      Демонстрируя серьезность намерений, Рустам медленно вытянул из ножен на внешней стороне бедра второй клинок.

      – Но так просто ты все равно не отделаешься, – не преминул заверить майор. Утешение правда довольно слабое. – Если это всё закончится, мы еще что-нибудь придумаем...

      – Дальше можно несколько пофантазировать... – приставив нож к лицу сержанта, Куревич стал сопровождать мысли короткими небрежными движениями, словно намечая на теле пленника невидимые штрихи. – Уши, зубы, глаза... Если хочешь, я даже готов с тобой посоветоваться...

      – Итак! Три, два... – в один миг переменив настроение, Рустам вновь ожесточенно приблизил лезвие к глазам пленника. Приблизившись вплотную, стал лицом к лицу. На исчерченном безжалостно шрамами лице майора унтер лучше всего разглядел дикое выражение глаз и звериный оскал. И окончательно сломался.

      – Хорошо... Я всё, всё скажу-у! – крупные слезы неудержимо покатились по искаженной страхом физиономии. Губы жалко тряслись, язык заплетался – и слова в итоге превращались в невероятную мешанину булькающих, клокочущих звуков.

      – Вот молодец, хорошо, – с явным одобрением хлопнул пленника по плечу Гуревич. И, хотя на лице майора не осталось и следа былой ярости, от одного взмаха немец содрогнулся словно от удара. Поджал стыдливо ноги и зажмурил с силой глаза.

      – Итак, – деловито приступил к расспросам майор. – Сколько вас?

      – Нас? – непонимающе уточнил пленник.

      – Вас, вас, – кивнул Рустам. – Только крайне советую не пытаться вилять. Чудеса остроумия так же излишни. Плохо кончится. Скажешь 'трое' – сломаю палец.

      – Нас здесь... – сержант запнулся на секунду, сглотнул. Взгляд на секунду скользнул вбок. – Полк... 72/14 резервный полк... Всего две тысячи пятьсот шесть человек...

      Гуревич мрачно переглянулся с Добровольским. Бойцы, прекрасно понимавшие язык Гетте и Вагнера, естественно поняли и слова пленника. Хорошего мало. Пускай полк в сравнении с той же бригадой и небольшая величина. Однако здесь-то счет уже шел не только и не столько на число, сколько на умения. И оснащенность. А что до оснастки, то немцы, увы, на несколько голов превосходят сейчас десантников.

      При желании полк – да что полк, даже рота с современным вооружением – может перемолоть бригаду в кровавой мясорубке за считанные минуты.

      – Тяжелое оружие? Техника? – продолжил расспросы Рустам.

      – Транспортные вертолеты – десять, пять бронетранспортеров. Четыре артиллерийских расчета, два взвода с легкими минометами... Плюс захваченные ваши танки и пушки. Система залпового огня...

      – Твою же ж мать! – воскликнул, не сдержавшись Гуревич. От досады майор со всей силы громыхнул хромовым берцом о забор. Доски не выдержали, с хрустом переломились.

      – Что... случилось... товарищ майор...? – тяжело выдохнул запыхавшийся Косолапов

      Гуревич мрачно глянул на подоспевших наконец прикомандированных. С неохотой произнес:

      – Плохо дело. Мало того, что местных рейнджеров набралось чуть не с три-четыре батальона, так еще и вооружены до зубов...

      – До зубов? – иронично прищурившись уточнил Иван.

      – Именно, – не принял иронии майор. – У них 'Обелиск-Т'[37]37
  Система залпового огня, усовершенствованный вариант 'Тополь-М'.


[Закрыть]

      – Хреново... – со знанием дела кивнул Косолапов. Система залпового огня 'Обелиск', она же БМ-60 и в самом деле являлась серьезным аргументом в локальном сражении. И уж тем более – на стороне противника. Один залп мало что оставит от целой дивизии, не то что от бригады. Конечно, для этого нужно знать, куда и как стрелять, да и бригада на месте не стоит. Однако это все отговорки.

      – Вернер, Кац! – тем временем крикнул Гуревич. – Передайте фотоаппараты и изъятые личные вещи пленников.

      По рукам разведчики передали истребованное.

      – Вот, держите, – Рустам буквально впихнул Косолапову за пазуху смотанный тщательно маскировочной белой тканью сверток. – Передашь кому надо. Сейчас с этим гестаповцем закончу и разбежимся...

      – Итак, дорогой СС, – светски улыбаясь, обратился Гуревич к пленнику. – Дальше у нас вопрос попроще: где штаб?

      – На пересечении проспекта Леньина и Дзьержиньского, – поневоле из-за неопытности и волнения сержант исковеркал фамилии.

      – Как добраться, знаешь? Укрепления, ловушки, секреты где? – продолжил наседать Рустам.

      – Не знаю, слово чести, не знаю! – пленник постарался придать лицу выражение кристальной искренности. Отчего в итоге вышло все несколько по-иному: до безобразия подобострастно.

      – Я покажу... – внезапно раздался из-за спины сержанта сдавленный голос.

      Гуревич и унтер разом недоуменно оглянулись на звук. Напрягши память, рустам узнал говорившего. Это оказался тот самый немец, который не участвовал в унизительной сценке общения с местным населением.

      – Я покажу, – подтвердил солдат, выдержав пристальные взгляды окружающих.

      – А с чего это такая похвальная решимость? – поинтересовался Гуревич не без иронии. При этом сержанту, старательно делавшему страшные глаза на подчиненного, аккуратно ткнул кулаком под ребра. Унтер от коварной атаки охнул, согнулся пополам и больше инициативы не проявлял.

      – Все просто, господин офицер, – пожал плечами солдат. – Я не хочу зависеть от капризов господина сержанта. Если он не захочет рассказывать, вы нас убьете, ведь так?

      – Пожалуй, не исключено, – кивнул Рустам. Ответ, несмотря на определенную жестокость, оказался для немца вполне ожидаемым.

      – Потому я и предпочту рассказать все сам, – как ни в чем не бывало спокойно закончил солдат. – Как минимум, я смогу сохранить жизнь.

      – Логично, солдат. – кивнул после секундного раздумья Гуревич. – Тогда давай поговорим с тобой...

      – Добровольский! – оглядываясь по сторонам, Рустам отыскал прапорщика. – Иван Александрович! Этого берем с собой. Остальных передаем вместе с 'потрохами' для контриков.

      – Подождите! – возмутился Косолапов. – Это нам двоих здоровых пленных тащит?! Волоком что ли?!

      – Нет, зачем же, – успокоил Гуревич. – Дадите по комплекту лыж и в добрый путь. Вы позади, они впереди. Чуть что не так – можно стрельнуть. А дальше леса не убегут.

      – А если они не захотят или не умеют? – продолжил настаивать Иван.

      – Тут все просто, – ухмыльнулся Рустам. – Если не умеют, но хотят жить – научатся. Пастор Шлаг вон тоже не очень чтобы... Но ведь научился. Ты лучше побеспокойся, чтобы излишней ретивости по скудости ума не проявили... Ну а если совсем заартачатся, не захотят, можешь одного шлепнуть для острастки. Или опять же палец отрезать...

      – Как это? – даже удился подобной неприкрытой кровожадности Косолапов.

      – Ножом, – доходчиво объяснил Гуревич.

      – Но ведь это же дикость! Они в конце концов пленные, люди, а не скот на бойне.

      – Очень мило, – Рустам улыбнулся словам бойца словно доброй шутке. – А откуда эти милые, очаровательные и наверняка интеллигентные, с высшим образованием может даже люди очутились здесь – на просторах Сибири? Заблудились, блуждая по Африке?

      – Ну... – неуверенно ответил Косолапов. – Их ввели в заблуждение... Пропаганда и вообще...

      – Какая прелесть! – всплеснул руками майор. – Ну конечно! А оружие они взяли случайно! Исключительно как средство самозащиты. От медведей на велосипедах и с балалайками.

      – И все-таки так нельзя! – твердо ответил Иван.

      – Ну черт с тобой! – обреченно махнул рукой Гуревич. – Пристал как зараза! Что я тебе нянька, в конце концов?! Как хочешь веди: хоть на руках неси, хоть в коробке с бантиком, хоть волоком из варяг в греки.

      Диверсанты довольно бесцеремонно подняли с земли унтера и солдата, поставили на ноги. Задав ощутимыми тычками стволов автоматов направление, погнали вперед.

      – Слушай, сержант, – Рустам обратился к пленному. Пойдешь вместе с этими офицерами. Советую вести себя очень тихо и аккуратно. Первый еще ничего, такой же добрый как я... – от этих слов пленника передернуло.

      – А вот второй, – продолжил Гуревич театральным шепотом, указывая на Косолапова. – Сущий зверь. Видишь как молчит? Аж у меня – человека не самого душевного – холодом по нутру скребет... Даже говорить ничего не будет – без разговоров на голову укоротит.

      – Слушайте, товарищ майор! Что за бред?! – возмутился Иван, обратившись к Гуревичу по-русски.

      – Не мешай, боец, ради тебя стараюсь...– поморщился Рустам. И снова, уже к немцу – Видишь, уже дождаться не может, когда передам на руки. Даже боюсь, честно говоря, отдавать. Нарежет ведь он из тебя ремней, как только отвернусь. Ой нарежет... Ну! Авось не пропадешь, немчура.

      Толкнув взбледнувшего пленника, не ожидавшего такого варварства непосредственно с собой, и красноречиво указав в направлении прикомандированных, Гуревич вновь обратился к Ивану:

      – Ладно, братцы! Черт с ними с обидами! Давайте прощаться, – майор протянул ладнь Никите, а потом и Косолапову. – Ни пуха вам, как говорится.

       – Спасибо, майор, за все спасибо – кивнул Гуревич, пожимая протянутую крепкую ладонь. – Даст бог – свидимся.

      – До встречи, товарищ Рустам. – немного стесняясь, пожелал Иван. От неловкости даже немного покраснев. Ситуация с одной стороны оказалась искренней до пронзительности. А с другой – открытой проявление чувств вроде бы казалось не к лицу, в особенности перед людьми, уходящими на смертельно опасное задание. Тем не менее Косолапов решил, что искренность хоть в малом не повредит. И потому, пересилив волнение, добавил, обращаясь уже ко всем разведчикам. – До свидания, товарищи...

      ...Глядя на четверых людей, постепенно растворявшихся в предрассветных сумерках, Гуревич грустно усмехнулся. Вот и закончилась для него война в бригаде. Как ни удивительно, в этот короткий миг тишины майор с необычайной тоской ощутил реальность расставания с прошлой жизнью. Много было хорошего, в последнее время, увы, много и плохого. Друзья и товарищи, привычное и знакомое – все теперь осталось за спиной. Навсегда, наверное.

      Теперь взвод надолго останется за линией фронта... Хотя что теперь линия фронта? Кто теперь партизан? Если весь Союз в мгновение ока подмяли пронырливые интервенты... Теперь только вечный бой, до самой победы... Кто знает, суждено ли вновь встретить этих нерасторопных прикомандированных бедолаг?

      И, словно подслушав мысли, одна из фигур вдали остановилась. Человек, по-видимому – Косолапов, оглянулся назад и помахал, подняв сжатый кулак над головой. Усмехнувшись вновь, но уже чуть более добродушно, Гуревич ответил не менее энергичным прощанием...

      Через несколько минут четверка людей окончательно скрылась из виду. Только редкие следы оставались немым напоминанием. Но легкий ветер уже наносил снег, припорашивал, обновлял белесый покров. Вскоре от отпечатков на серебряном ковре не останется и следа – и оборвется последняя нить, связывающая взвод с прошлым...

      – Командир... – Гуревичу рывком вернулось осознание реальности. Майор обнаружил на плече ладонь прапорщика. – Пора, командир...

      – Да, Иван Александрович, идем... – ответил рустам, благодарно на миг накрыв ладонь Добровольского своей. – Взвод!...

Глава 42

Ильин, Фурманов. 02.33, 8 ноября 2046 г.

       – Доктор, вы про ампутацию серьезно? – уточнил Чемезов.

      – А что, у вас в контрразведке на такие темы принято смешно шутить? – зло ответил Скляр. – Если таки да, то простите, молодой человек, мне жаль вашей загубленной юности.

      – Марат Карлович, вы все-таки можете ответить? – примирительно попросил Ильин.

      – Иван Федорович... – тяжело вздохнул врач в ответ. При этом ни на секунду не отрываясь от тяжелого кропотливого труда. В умелых, слегка полных ладонях так и мелькали хищные профили стальных инструментов. Да и сами ладони отнюдь в отличие от повседневной жизни представлялись изысканными, утонченными. Словно у идеального образа художника, музыканта – Творца с большой буквы.

      – Если не боитесь – заходите внутрь... – предложил врач. И тут же строго добавил. – Только один!

      Ильин обреченно поглядел на товарищей, которых оказался вынужден оставить. Однако проблема нравственного выбора не слишком терзала полковника. Во всяком случае не слишком сильно. Решительно шагнув под навес палатки, Ильин напоследок приободрил объявленных 'non grata':

      – Спокойствие, не время считаться. Я все выясню и сообщу... Кроме того, там действительно не место для делегации.

      На этих словах полковника окликнул сердитый голос доктора. Скляр произнес нечто невнятное, Ильин что-то миролюбиво ответил. И полог закрылся, скользнув вниз. Происходящее в палатке теперь полностью оказалось отгороженным от внешнего мира.

      Фурманов с Чемезовым переглянулись. Во взгляде Роберта совершенно явно читалось: 'Что себе возомнил этот эскулап?! Вроде свой, а посмотришь – контра необитая!'. Юрий не без некоторого уныния сетовал на долю, пославшую в напарники на редкость импульсивного товарища. Почти всегда это вроде хорошо, лучше не придумаешь. Но вот в редкие моменты, как, например, сейчас сильно жалеешь.

      Переборов таки эмоции, офицеры усилием воли обрели душевное равновесие. И, тяжело вздохнув, примостились неподалеку от входа в палатку на смятых плащ-палатках. Так или иначе, но не оставалось ничего иного, кроме как ждать...

      ...Тем временем внутри Ильин замер неподалеку от входа. Полковнику ничего не оставалось, кроме как ждать. Здесь он был в чужом монастыре, куда со своим уставом лезть категорически воспрещено.

      Ждать пришлось несколько минут. Доктор сосредоточенно колдовал над раскрытой раной, лишь изредка переговариваясь с помощником. Да и то вряд ли можно назвать переговорами – обглоданные хлесткие слова, обрывки коротких фраз.

      Наконец нашлись несколько секунд и для полковника.

      – Иван Федорович...

      – Да! – с готовностью отозвался Ильин. Движимый неосознанным желанием, полковник даже сделал робкий шаг вперед.

      – Не перебивайте! – строго одернул Скляр. – Так вот, я уже сказал: у нас выбор небогат. Либо ампутация – тогда жизнь генерала вне опасности. Как минимум больше никакого проникновения мертвых клеток в кровь. Либо делаем операцию. Но это будет долго и ненадежно...

      – Ненадежно?

      – Гарантии, что ампутация в конечном счете не потребуется дать не могу. – пояснил Скляр. – У нас здесь не клиника и даже не полевой госпиталь. Все делаю на глаз, буквально на коленке. Даже вас не выгоняю, потому что здесь и без того никакой стерильности. Черт, да ведь буквально на голой земле делаю операцию! Это ещё хорошо, что мороз...

      Чувства переполнили трепетную душу медика. На пару минут Скляр вновь погрузился в мрачное молчание. Затем, когда градус накала несколько спал, продолжил:

      – Так вот, если делать операцию, то нужно несколько часов. Хотя бы три. Хотя бы! А они у нас есть?

      – Нет... – мотнул головой Ильин. – У нас и получаса на остановку нет. По расчетам мы должны успеть к самолетам не позже, чем через час. Полтора часа – крайний предел.

      – Именно, – мрачно согласился Скляр.

      – Так что же предлагаете?

      – Я? – удивился доктор. – Я не предлагаю. Мне положено делать свою работу – вам свою. Потому я остаюсь и буду спасать жизнь человека. А вы идите и решайте...

      Ильин тяжело кивнул. Взгляд отразил глубокое душевное противоборство, мучительные терзания. На негнущихся ногах полковник кое-как развернулся, шагнул к выходу. Но, не успев докоснуться полога, остановился. Занесенная рука застыла в воздухе.

      – А что вы скажете, доктор? – все-таки решился повторить вопрос полковник. – Как бы вы поступили?

      – Тяжело принимать такие решения, да? – горько ухмыльнулся Скляр. – Пытаетесь переложить ответственность?

      И в этот самый момент полог словно сам по себе резко скользнул вбок. Ильин, не ожидавший подобного, отступил на шаг и занял боевую стойку. Однако никакой опасности не было – в проеме стоял один из молодых медиков с чемоданом в руках.

      – Марат Карлович, – доложился офицер, опасливо косясь на полковника. – Здесь набор для ампутации...

      После этих слов Скляр впервые за весь разговор, да пожалуй и долгие последние минуты отвел взгляд в сторону от Геверциони. И пересекся взглядом с Ильиным.

      – Вы всё ещё хотите узнать о моем мнении, Иван Федорович? – повторил медик.

      – Неужели вы собираетесь самостоятельно...? – спросил полковник, пораженный до глубины души.

      – Нет, – ответил Скляр. – Просто я давно знаю вас. И я знаю, какое решение вы примете...

      – Да, и какое же? – горько усмехаясь, спрашивает Ильин.

      – Единственно верное, – твердо отвечает медик. И вновь возвращается к бесконечной схватке – вечной борьбе человека со смертью. Ради жизни...

      ...Откинув полог, Ильин решительно шагнул наружу. Заждавшиеся Чемезов и Фурманов пружинисто поднялись на ноги.

      – Что там? – с бескомпромиссной требовательностью в лоб спросил Роберт?

      Ильин задумчиво глянул в сторону. Щека полковника едва заметно дернулась. Даже не произнеся ни слова, Ильин мрачным выражением лица и фактом тягостного молчания красноречиво передал критичность положения.

      – Да не тяните же, Иван Федорович! – не выдержал наконец и Юрий. В голосе явственно прозвучали умоляющие нотки

      – Дела плохие, ребята, – со вздохом ответил Ильин.

      – Да это мы понимаем! – нетерпеливо бросил Чемезов. – Дальше то что? Что делать?!

      – Главное – жизнь генерала вне опасности, – осторожно ответил Ильин. Фактически, полковник погрешил против истины, но считал, что так правильней. В конце концов незачем людям лишний груз класть на душу. Вернее – перекладывать.

      – Ну а дальше? – требовательно продолжил Роберт. Однако за маской горячности Ильин сумел разглядеть некоторое облегчение: 'Пускай дела и плохи, но главное – Геверциони будет жить!'. Именно эти слова звучали в сознании Чемезова.

      – Дальше возникла проблема, – дернув уголком рта и сложив руки на груди, продолжил Ильин. – Бригаде нужно двигаться вперед. Разведчики наверняка если не начали штурм, то начнут в ближайшие минуты. А значит времени терять нельзя.

      – Кстати, Роб, не пора ли тебе на место рандеву? – внезапно припомнив договоренности с Гуревичем, поинтересовался Фурманов.

      Чемезов скользнул взглядом по циферблату часов. Прищурив на миг глаза, подсчитал что-то в уме.

      – До встречи пятнадцать минут. И приблизительно два километра хода. На лыжах – успею за пять. – наконец основательно расставил по полочкам Роберт. – Не переживайте – ещё есть время. Лучше договаривайте поскорей.

      – В общем, как я уже сказал, бригада ждать не может, – продолжил Ильин. – Нужно уточнить у Лазарева: укладываемся ли в график вообще или нет. Как вы помните, нам нужно пройти скрытно к самолетам под самым боком противника. И как можно скорее, пока майор Гуревич героически отвлекает внимание основных сил интервентов. Если не успеем – вся бригада попадет под удар...

      – Это ясно, – кивнул Фурманов. – Но к чему столь долгая прелюдия?

      – К тому, что Геверциони необходима либо ампутация здесь и сейчас. Либо длительная сложная операция, для которой нет времени. Других вариантов нет.

      – Подождите... подождите... – нервно произнес Чемезов. Скрывая внезапную дрожь, майор спрятал ладони в карманы, но не мог скрыть растерянности, волнения. – Не может... не может быть такого что ничего нельзя! Юра! Ну скажи что-нибудь! Скажи!

      В порыве эмоций майор лицом к лицу вплотную подступил к Фурманову, схватился за отвороты воротника словно утопающий за круг. Или за соломинку.

      – Спокойно, Роб! – Юрий крепко сжал Чемезова за плечи, встряхнул и требовательно произнес. – Посмотри мне в глаза! Все будет хорошо! Ты мне веришь? Веришь?!

      Роберт чуть дернулся, а затем весь как-то обмяк. Руки бессильно опустились.

      – Иван Федорович, – спросил Фурманов, обернувшись к Ильину. – Правильно я вас понял?

      – Верно, Юра. – кивнул Ильин. – Нужно идти дальше. Останавливаться никак нельзя.

      – Неужели вот так просто?

      – Геверциони меня бы понял, – уверенно ответил Ильин. – И будь я на его месте – сделал бы то же самое.

      – И все-таки, отчего вы принимаете решение в одиночку?

      – Потому, что по решению генерала я являюсь заместителем. И значит ни перед кем не обязан отчитываться.

      – Не уверен, Иван Федорович, – решительно возразил Ильин. – Нам нужно многое обсудить. В конце концов есть разные варианты.

      – То есть мнение командира и доктора вас не устраивают? – грустно усмехнулся Ильин.

      – Не передергивайте, – поморщившись, ответил Юрий. – Товарищ полковник, вы же прекрасно понимаете, о чем я.

      – Извини Юра... – виновато ответил Ильин. – Конечно, понимаю.

      – Тогда зачем время тратить?

      В этот миг пола палатки отошла в сторону. Наружу выглянул лейтенант-медик:

      – Товарищ полковник. Операция закончена...

      Фурманов и Чемезов как по команде устремили взгляды на Ильина. На усталых лицах отразилось недоумение. Однако уже через несколько секунд его сменило осознание жестокой догадки.

      – Да, – ответил, не дожидаясь, пока незаданный вопрос обретет плоть. – Я уже отдал приказ. Всё кончено...