Текст книги "Отступление"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Жиров Андрей Сергеевич

Неподдающиеся

      Книга 1 – Отступление.

Часть 1 – Падение.

Глава 1

Косолапов, Ильин. 22.34, 6 ноября 2046 г.

      – Чёрт знает что...!! – исполненный праведного гнева возглас наотмашь грянул о металл переборок. Раскатистой волной эхо разнеслось, кажется, по всему кораблю, вплоть до самого глухого угла. А сержанту военно-космического флота СССР Ивану Косолапову, только и осталось, что вытянувшись в струнку, вжать голову в плечи. И искренне проникаться наставлениями мичмана Нечипоренко.

      Выходит плохо – тем более, что смысловая насыщенность полностью и безвозвратно утеряна на фоне эстетического великолепия матерных конструкций. Столь бесцеремонное пользование языка, где смысловой диссонанс прочно прикипел к авангардному словотворчеству, наверняка бы заставило прослезиться не одного филолога. Разве что редкий ценитель фольклора проникся – очень уж живописно выходило. Увлекаясь, местами мичман и сам забывал, к чему вообще устроил разнос: может слова подбирал, а может и гордился в душе удачному экспромту. Что, однако, ничуть не мешало пламенно продолжать. На автомате, так сказать, и с огоньком.

      – ... Понабирали на флот сухопутных крабов клешнеруких! Каракатиц брюхоногих!... – хотя здесь мичман определенно взял лишнего. Если Иван кто и есть, то уж точно не презренное ракообразное, чудом просочившееся на флот. Высокий, поджарый десантник за первые два месяца поучил сержантские лычки. И по праву, честно говоря. С интеллектом и руками тоже всё в порядке – иначе не видать бойцу маневров как своих ушей. Тем более не простых – и даже не золотых – а что ни на есть первых в человеческой истории совместных маневров космических флотов трех крупнейших держав. Потому и требования для армии не то чтобы невероятные, но весьма к тому близкие: помимо высшего образования отличная физическая подготовка, помноженная на ясную голову. Несколько крутовато – в министерстве даже остереглись сразу оглашать. Однако недобора не случилось. Наоборот, потенциальные герои будто только того и ждали: конкурс в тысячу претендентов на место говорят сами за себя. Получилось даже круче, чем первый набор в космонавты [1]1
   Имеется в виду первый набор в ВКФ СССР данной реальности в соответствии с текущим вариантом развития истории.


[Закрыть] , если учесть масштаб.

      В военкоматах тихо дурели от натуральных волн призывников, что буквально брали здания на приступ. Осада продолжалась от темна и до темна, а местами и без взяток на рабочие и выходные дни. Обычно грозных военкомов зашугивали чуть не до икоты: хватали за пуговицы, трясли немилосердно, орали, кричали, угрожали. Те только и могли, что вяло отбрыкиваться. И как манны небесной ждать окончания набора. Впрочем праздник продолжался недолго – срок после окончания по многочисленным заявкам продлили ещё на несколько недель. В обществе подобный нездоровый ажиотаж на контрасте с ещё недавним отношением к армии вызывал частые приступы гомерического хохота, а успевшие попришивать пуговицы военкомы нервно потянулись за корвалолом. Ну а в мире, где такого славного помешательства не сыскалось днем с огнем только и могли вздыхать: кто с пренебрежением, а кто и с завистью.

      Так что уже сам факт пребывания Ивана на 'Неподдающемся' – серьезная аттестация и свидетельство в защиту. Впрочем, на классический образ сурового бойца-ветерана Косолапов никак не тянет. Тут природа подвела. Открытое, добродушное лицо скрадывает и оформившуюся мускулатуру, и весьма смертоносные знания. Улыбка чуть виноватая, наивная, часто удивленное выражение тронутых синевой глаз, вздернутые густые брови домиком и непослушная короткая причёска постоянно норовит предательски вздыбиться рогом локона. В итоге – полная противоположность лихому гусару-сорвиголове. Такой типаж милее всего восторженным скромницам или дамам в возрасте. Как метко выразилась одна из таких: 'Ну прямо хватай и беги!' А вот на начальство производит обманчивое впечатление домашнего мальчика, привыкшего к 'Розе-мимозе' и прочим розообразностям. С понятными последствиями. И время от времени приключающиеся приступы неловкости ой как не к месту...

      – Косолапов, твою мать!! Трам-тарарам! – продолжал с неиссякаемым задором Нечипоренко. – Это не фамилия! Это чьё-то провидческое предсказание всей недолгой твоей жизни, трам-тарарам-тарарам! Ты же натуральный террорист! Вредитель! Са-бо-та-жник! Такому раздолбаю не то, что оружие доверять страшно – надо руки к заднице пришить и в тыл к врагам забрасывать! Как бомбу неограниченной силы действия! Хотя даже по отношению к противнику так поступать нельзя – мы же не звери какие! Трам-тарарам-тарарам!...

      Иван, старательно игнорируя отчаянные попытки разума уследить за нитью монолога, уставился в пол. Картина известная – разве что смущенного расшаркивания ножкой не достает. А между тем на обычно бесхитростно оформленном антиподе потолка таки есть что посмотреть – сам же и расстарался. Да так, что успевшие прочно войти в моду среди прослойки узкой интеллигенции очередные абстрактные модернисты (или модерновые абстракционисты?) позавидовали немилосердно. Ведро ядовито-красной, особо стойкой краски (предназначенной, на секунду, для применения в условиях безвоздушного пространства) классическим кровавым пятном растеклось уже на половину ширины коридора. И продолжает бесстыдно пожирать чистое пространство: а что поделаешь – гравитация, так её... Знаменательно, что смелая инсталляция разворачивается прямо под пожарным щитом. Для обновления покраски которого упомянутое ведро дефицитной японской 'Scarlett Star (Soviet)' и было неведомо откуда раздобыто лично самим Нечипоренко. Мичман гордился трофеем и черная зависть остальных хозяйственников только тому способствовала. По слухам он умудрился неучтенный (фактически – контрабандный) то ли молоток, то ли фомку загнать бартером имперцам. Те от созерцания 'big space russian hummer[2]2
  Большой космической русской кувалды.


[Закрыть]' впали в состояние близкое к помешательству – видно что-то первобытное шевельнулось в душах, привыкших к роботам, автоматизации и прочая. Ну а Нечипоренко, просчитав четко момент, стребовал взамен краску (и что удивительно – японцы, не сморгнув, согласились, хотя о строгих порядках их флота наслышан был каждый). Да не так просто – а с нарушением инструкций. Скрытно, то есть – тайно. А теперь правда вышла наружу и за нецелевое использование подотчетных фондов кому-то придется отвечать. И если на японцев Нечипоренко по большому счету плевать – невероятные союзники как-никак, – то своя рубаха дорога. А то, что за шашни с этими самыми имперцами не погладят – даже сомнений нет. И эта немаловажная деталь, отчетливо осознаваемая мичманом, лишь добавляла пикантности происходящему разносу. В общем – сцена для пьесы 'смерть в космосе!' готова – дело за актерами. Или реквизитом – уж как повезет...

      Нечипоренко, уже как десять минут распекавший новичка, устал стоять на месте. С менторским пафосом расхаживать взад-вперед тоже вполне удобно, не прерывая очередной виток пламенного монолога. Но суета суетой, а искусство вечно. До неприличия открыто выражая индифирентную позицию к происходящему, пронзительно дребезжит катающееся из стороны в сторону ведро. Каждый вираж лишь сильнее разгоняет 'кровавую' лужу. А завершает живописный натюрморт изысканно воткнувшаяся в пол, да так и застывшая наподобие пизанской башни, малярная кисть.

      За бортом – всего в нескольких метрах! – тишина и покой. Черный невидимый океан плещется, набегает волнами. Вечный, умиротворяющий... Мысли шаг за шагом как-то незаметно соскочили с мичмана и краски на материи отвлеченные и гораздо более приятные. Косолапов, вовсе перестав воспринимать разнос, не заметил, как успел банально задремать. Вроде бы всё понимаешь, чувствуешь. Но глаза открывать – ни в какую! Веки закрылись: сразу стало тепло, уютно и тихо. Вспомнился далекий дом. Отсюда – с орбиты, – лишь маленькая точка на теле Земли. Но сейчас такой близкий: руку протяни! Кажется, Иван даже улыбнулся.

      И как раз где-то между приятными грезами проник вкрадчивый, мягкий голос:

      – Спишь, дорогой?

      – Угу – довольно пробурчал бездумно Иван, уж окончательно разомлев.

      Осознание происходящего вернулось внезапно, подобно удару молнии. Сухожилия нервно дернулись, будто пружины, заставляя десантника неестественно быстро и неловко распрямиться. По телу пробежал липкой волной леденящий озноб. Косолапов испуганно распахнул глаза. И еще сильнее вжал голову в плечи. Есть от чего! Вместо неистовавшего мичмана перед сержантом вдруг возникло живое воплощение подлинного казацкого гнева. Так люто, наверное, выглядел Тарас Бульба, убивая Андрея: грозно шевелящиеся усы, нависшие по-над пылающими глазами брови, по-боевому зло выдвинутая вперед челюсть.

      А хуже всего, что Нечипоренко молчал. Давит исподтишка на психику, подобно горному утесу, и молчал. Самое страшное! За недолгий срок службы, Иван узнал: мичман может кричать, заводясь с пол-оборота, материться – вполне нормально. Но если слова кончились – гнев дошел до поистине заоблачных высот. 'Так и убить ведь может...' – проносится в мыслях Косолапова. Единственная осмысленная фраза на общем паническом фоне. И ведь действительно – запросто! Подмога пришла откуда не ждали. А именно, как вскоре выяснилось, – от младшего лейтенанта Лиды Соболевской.

      Под самый конец третьей вахты юная помощница пилота сумела разглядеть в черноте космоса слабую аномалию. Физиометрический экран дал слабый сигнал искажения гравитационного поля на маршруте. Проще говоря: по курсу неведомый хлам. А шутить с подобным хоть и можно, но мало и очень недолго. Ибо сигналит что ни попадя: от запущенной на орбиту немчурой смеха ради консервной банки, до метеорита немалых размеров. А на отнюдь не детских скоростях эсминца такая рисковая лотерея в долгосрочной перспективе полностью исключает возможность сохранения жизнедеятельности корабля и экипажа... Аттракцион для самоубийц.

      Лида непорядок обнаружила и тут же – в полном соответствии с инструкцией – доложила штурману. Неизвестный объект при ближайшем рассмотрении оказался дрейфующим металлоломом – останками архаичного спутника времен космической зари. В общем-то ничего серьезного, а тем более – опасного. Но капитан 'Неподдающегося' вице-адмирал Кузнецов знал цену благодарности: как высказанной вовремя, так и нет. И предпочитал не экономить. А повод действительно есть – Лида проявила зоркость явно выше нормативов. И, что еще важней, – в который раз похвастала удачей. Нет нужды объяснять: для флотского человека, суеверного уже в силу профессии, фортуна имеет порой гораздо большее значение, чем иные преимущества.

      Кузнецов лично по громкой связи объявил младшему лейтенанту Соболевской благодарность за отличное исполнение служебных и отдал приказ экипажу занять места по варианту 'Уклонение-1'. Что, по-сути, означает: закрепить могущее разбиться, пролиться или опрокинуться, прекратить все работы и держаться за что-нибудь.

      Произносился приказ тихо, чтобы не беспокоить спящих: ибо команда отбой на орбите означает как само собой разумеющееся пристегнуться к койке. Потому во время маневров солдат спит, служба идет, а корабль – летит. А кто не пристегнулся – с синяками на роже на гауптическую вахту или в наряд за разгильдяйство. Иначе никак: пока человечество не дошло до практического применения робототехники атомарного уровня, ни о какой телепортации или прочих изысках нечего мечтать! Космос по-прежнему, увы, остается океаном, невидимые волны которого вспенивают антрацитово-черные громады титановых судов. А новые технологии – лишь напрасные слёзы да далекие грёзы...

      Возможно, не погибни в середине прошлого века передовая техническая база исследователей США – всё сложилось бы иначе.[3]3
  Подразумевается глобальная катастрофа 1943 г., когда падение метеорита Вашакидзе повлекло за собой разлом Южно– и Североамериканских тектонических плит, сделав невозможным проживание людей на обоих американских континентах и близлежащих архипелагах.


[Закрыть] Что говорить, если обнаружившиеся среди беженцев участники 'Манхэттенского проекта' ещё в конце 1943-го утверждали имевшейся возможности США через три-четыре года завершить работы по созданию атомной бомбы. А, когда была потеряна и база, и документация, и большая часть исследователей – СССР сумел самостоятельно завершить атомный проект к середине пятидесятых. С ЭВМ вышло и того хуже: долгое время технология вообще не принималась всерьез. Теперь же с опозданием приходится наверстывать потерянное. Правда, ученые обнадеживают: мощность и работоспособность вычислительной техники возрастает уверенно, в геометрической прогрессии. Да и отечественные 'Эльбрусы' на восьмизначной логике безоговорочные лидеры в мире. Так что скоро, скоро мечта станет явью!

      Но космос, между тем, истребовал своё: законов физики не отменить. Косолапов сквозь оковы ужаса расслышал-таки голос капитана. Тут уже сработали вымуштрованные до автоматизма рефлексы. Иван сгруппировался, продолжая стоять по стойке 'почти-смирно', но внутренне готовый к любому маневру. И неспроста. Опыт показывает, что в условиях космоса любое 'Уклонение-1' может превратиться в сущую карусель вплоть двойного штопора. Витийствующий же отборными руладами мичман оказался слишком поглощен сдерживанием бушующего в душе праведного гнева. За что и поплатился.

      Резкая перемена обстановки для Нечипоренко стала откровением. Когда пол плавно пошел в бок и вниз, глаза мичмана из безумно гневных сделались шарообразными – будто рачьи, – навыкате. Ещё бы! Любой нормальный человек вздрогнет, если мир вокруг вот так вдруг начнет сходить с ума. Грузный и коренастый, по инерции мичман стал заваливаться назад, тщетно пытаясь нащупать равновесие. Как назло не к месту разлитая краска хлынула прямо под ноги. В итоге честной борьбы не получилось: сила притяжения с помощью маленькой хитрости окончательно и разгромно победила. Неловко размахивая руками, мичман, наконец, упал.

      Хотя, с точки зрения Косолапова, Нечипоренко не просто падал: рушился с торжественной обреченностью вавилонской башни. Время словно замедлилось: Иван увидел, как безуспешно скользят по красной жиже подошвы магнитных сапог, как открывался для очередной изысканно матерной конструкции рот. Понимая, что вместе с падением мичмана в краску вся карьера – хотя что уж о ней? – вся жизнь может закончиться трагично, сержант немедля совершил отважный поступок. До рук начальства уже не дотянуться, Косолапов схватил первое, что попалось – таки ремень. И поскольку совсем даже не хлюпик, поднатужившись, удержал ношу. Нечипоренко застыл на расстоянии пары ладоней от палубы, продолжая по инерции размахивать руками. И попутно удивляясь, почему все-таки не грохнулся.

      Потом оторвавшись от созерцания пола, мичман перевел удивленный взгляд на Косолапова. Лицо десантника как раз в этот момент активно приобретало явно нездоровый, яркий румянее. Что ни говори, а под перегрузкой держать почти центнер живого веса – не фунт изюма. Ещё пару секунд Нечипоренко предавался созерцанию, ворочая головой по сторонам, а Иван вел отчаянное противоборство с силами природы. Впрочем, борьба долгой не случилась: фортуна проявила редкое снисхождение и напряжение спало. Не стало слышно мерного гула двигателей, отдававшегося легкой дрожью в переборках, и палуба постепенно вернулась в нормальное состояние. Ну а злополучная краска, подобно волне ударилась о стену и по инерции отхлынула обратно. Косолапов, убедившись, что маневр завершен, решительно подтянул мичмана и поставил на ноги. Посреди бесповоротно загубленного коридора...

      – Ты это... – Нечипоренко невольно столкнулся с диалектическим противоречием. Ругать рядового или хвалить? С одной стороны разгром усилился вместо лужи радикально-красного цвета образовалось миниатюрное море. Теперь здесь ремонт уставать хорошо если только обычными полировщиками. Но это вряд ли – вероятнее всего придется оперативно менять обшивку. И это накануне учений, кода начальство на голом энтузиазме носится как больно ужаленное, а по любому поводу и вовсе готово к беспощадной расправе. С другой – мичман не избежал бы участи лично искупаться в незарегистрированном водоеме не случись Косолапова. И вот тогда менять обшивку пришлось бы уже на себе...

      Нечипоренко молчал, сосредоточенно шевеля губами. Однако компромисса между столь контрастными позициями не находилось. Иван же со всем возможным простодушием почтительно заглядывал в глаза начальству. Ибо интуицией явно чуял, что наступил момент развязки.

      В конце концов, после минуты напряженной тишины, Нечипоренко изрек:

      – Жалко краску... Хорошая была, дефицитная... Японская... И хрен теперь её сотрешь – только вместе с полом... А где я на орбите новые листы возьму? – продолжая бурчать под нос, мичман только махнул рукой. Затем раздосадовано бросил Косолапову: 'Чёрт с тобой... Вредитель...' – и загромыхал прочь по коридору. Но без эффектной шпильки не обошлось. Обернувшись на повороте, Нечипоренко еще раз картинно зыркнул на расслабившегося было бойца. И с неистребимым ехидством грянул:

      – Сержант Косолапов! Три наряда! Не слышу радости?!

      – Есть три наряда, товарищ мичман! Спасибо, товарищ мичман! – на автомате парировал Иван. Не заметив как рефлекторно успел за краткий миг вновь втянуть живот, расправить плечи. Даже с не пойми откуда кавалергардским фарсом прищелкнул каблуками.

      – Вот так... И это... Щит докрась! – Нечипоренко еще раз усмехнулся, неопределенно мотнув головой, и скрылся за поворотом.

      Наконец Иван смог спокойно перевести дух. Закончилась экзекуция! Хотя три наряда – это еще по-божески. Запихнули бы в карцер на пять или десять суток – вот уж радость! Да ещё и накануне маневров... Ой-ё! Тут бы точно от срама не отмыться... Проще сразу членовредительством заняться – и под списание. А так нормально – живем, земеля!

      Осознание нагрянувшей степени везения резко подняло настроение. Уже с неким родственным чувством обозрев разверзшийся в коридоре беспорядок, Косолапов аккуратно выудил из лужи стойкую кисть. Едва успел – инструмент ремесла и музы был готов после самоотверженного сопротивления окончательно завалиться навзничь. Вооружившись и задорно насвистывая 'Яблочко', Иван принялся докрашивать богатый инвентарь внушительного противопожарного щита.

      Из-за угла в противоположном конце коридора тем временем осторожно высунулись две головы. Головы, ровно как руки, ноги и прочая, принадлежали товарищам злополучного авангардиста-мариниста. Рыжая с непослушно торчащими эдаким ежом волосами – на удивление непоседливому и шебутному финну Симо Сами: вот где нежданно проглянули горячие скандинавские корни. Чуть вытянутая, с гармонично сочетающимися, но крупными, резкими чертами на суховатом лице – долговязому поляку Яну Островскому. Этот, в отличие от финна, на удивление взвешен и трезв – можно сказать хладнокровен. Во всяком случае для своей славной лихими удальцами-сорвиголовами родины.

      Первого из друзей за поверхностную, но созвучность имени и фамилии, а так же относительную близость по цветовому спектру, товарищи прозвали 'японцем', второго же – не иначе как 'шляхтич'. На что оба смертельно обижаются, а взрывоопасный финн, нимало не стесняясь малым ростом, еще и в драку норовит влезть. Клички и прозвища появляются неизбежно у каждого. Не стал исключением и Косолапов, хотя с ним судовым зубоскалам пришлось поломать голову. Фамилия хуже любого ярлыка, да еще и карикатурно отражает неуклюжесть носителя. В таком случае грозно звучащее 'медведь' стало бы похвалой, авансом, более подходящим ветерану. Для зеленого новичка жирновато!

      Думали долго, пока наконец сама судьба не указала верный путь. И случилось-то вдруг, на ровном месте: во время обычной пробежки в столовую. Тогда по неопытности (или по зову преследующего рока) Косолапов налетел на высокую перегородку. Налетел, да так по инерции махнул с ускорением через перила. Иначе говоря бомбочкой сверзился с крутой межпалубной лестницы. Не мелочась – сразу на пролёт.

      Лететь было метра три и товарищи по оружию, успев проводить глазами плавно исчезнувшее за горизонтом тело, резко забеспокоились: не зашибется ли? Ибо вполне мог. Подбежав к парапету, мореманы застыли в немом восторге: Иван сидел на пятой точке, подняв руки вверх и чуть одурело оглядывался по сторонам. Ещё не успев толком придти в себя, он с огромным облегчением опустил таки руки и громко выдохнул: 'Ух...!'

      Наблюдавшие эпохальное действо сотоварищи восхищенно взвыли, заливаясь восторженным смехом, переходящим местами в неразборчивое хрюканье и клокотание. Иван оказался был обречен стать тезкой знаменитого плюшевого героя В. Миля, любителя меда, а также свистелок и сопелок. Иногда...

      Вычислив, что экзекуция завершена и театр у микрофона больше не выступает, Симо безбоязненно показался из-за угла целиком. На плоском, веснушчатом лице моментально проявилась ехидная улыбка.

      – Крась тщательней, Винни, не халтурь! – подначил финн, вразвалочку прохаживаясь на относительно безопасном расстоянии. – И так уже сколько добра перевел!

      Косолапов заговорщицки пробурчал под нос что-то в роде: 'Отольются тебе, ох отольются...' – продолжая невозмутимо докрашивать щит. Фактически, что обидно, оставалось то всего ничего: пол-ведра и топор. 'И угораздило же опять все испортить! -сокрушенно фыркнул Иван – Это же надо было! С чего вдруг приспичило? Оценил, называется, работу! Только шаг назад – ведро кувырком... '

      Горестно вздыхая, Косолапов продолжал плавно водить кисточкой, закрашивая последние сантиметры. Единственное радовало, что краски ещё оставалось, пусть и буквально на донышке.

      Как всегда серьезный, Ян опустил Симо ладонь на плечо, заставляя остановиться. С привычной аристократической небрежностью заметил в голосе:

      – Иван, если ты закончил, нам пора поспешить. Через две минуты занятия.

      За пару секунд осмыслив услышанное, Косолапов резко ускорил темп. Замполит мужик незлобный и вполне вменяемый, однако к дисциплине относился строго. За прогул мог устроить качественную вздрючку с последствиями. Причем не только провинившемуся, но всему взводу. Да и обижать ветерана не хотелось – так сердечно и ревностно воспринимает дядя работу, искренне стараясь учить молодых.

      Прихватив подмышку ведро, Косолапов нанес последние штрихи уже практически на бегу. Краска на полу уже благополучно засохла, намертво въевшись в металл – как верно сказал мичман, теперь только на свалку.

      Ведро и кисть были немилосердно закинуты в кладовку неподалеку. Ну а дружная троица ринулась к аудитории, шумною толпой громыхая по палубе – не иначе как подражая героям Пушкина. И таки успели! Забегавший последним, Косолапов краем глаза успел заметить выходивших из-за угла Нечипоренко и замполита – полковника Ильина. Нутром чуя недоброе, Иван тяжело опустился за парту.

      – Ну скажи, – с мукой в глазах, обратился он к Яну. – За каким рожном в космосе вообще нужен пожарный щит?! Есть же система автоматического пожаротушения... Вот показывали же нам японские корабли: чисто, гладко и роботы всякие бегают. И никакого тебе излишества...

      На это Ян только пожал плечами, философски заметив: 'Знает кошка...'

      Тут в двери, тихо фыркнув гидравлическими запорами, скользнули в стороны, пропуская геройского замполита. Полковник легко перешагнул порог и привычно небрежной походкой прошел к кафедре. Полсотни мореманов дружно вскочили с мест, замерев по стойке 'смирно'. Подполковник только рукой махнул, бросив 'Вольно, садитесь...'. Невысокий, с простым славянским лицом, открытым, располагающим и добродушным. Совсем не атлет – совершенно обычного строения. Хотя к своим годам сохранить такую форму – дорогого стоит. Получить же разрешение на работу в космосе вовсе чудо. Ведь от должности здесь не многое зависит: перегрузки каждый член экипажа испытывает без скидок на возраст и чины.

      Даже без аварийного скафандра, весом в пятнадцать кило, постоянного обмундирования вполне довольно, чтобы с непривычки измотать любого выносливого новичка. Иван накрепко запомнил, как после ещё земных тренировок зверски уставал. А полковник ничего – даже не кажет вида. Сколько точно замполиту лет десантники так и не узнали: от пятидесяти пяти до шестидесяти. А точнее – разве что старшим офицерам известно. Главное: за исключением щедрой россыпи морщин и потерянных волос время полковника затронуло не сильно.

      Ничто не выдавало в уже пожилом и седом как лунь ветеране геройского прошлого, кроме по-прежнему острого, внимательного взгляда и золотой звезды. Остальной богатый иконостас планок Ильин предпочитал не надевать, хотя там есть на что посмотреть и чем гордиться. В ответ на систематические настойчивые просьбы старших офицеров, к которым часто присоединялся капитан, замполит только молча улыбался и молчал. Переупрямить – дело гиблое. Во всяком случае за два года службы в 137-й гвардейской от принципов Ильин ни разу не отступил. Справедливые исключения делал только в день Советской Армии, День Победы и торжественных построений по случаю очередной годовщины ввода в строй корабля. Хотя десантники и без орденов азартно обсуждали геройское прошлого замполита. Однако пересуды с успехом заменяют отсутствие достоверной информации, пусть правды в них часто и вдвое – втрое меньше, чем откровенной отсебятины. Ивану довелось краем уха услышать, что полковник вовсе даже не полковник, а бывший генерал, угодивший в опалу за какие-то своевольные действия. Или что полковник – опять таки никакой не полковник, а целый глава какого-то хитрого партийного комитета по контролю за состоянием дел в армии... И эти бесчисленные версии сержант вполне искренне считал как минимум не лишенными права на жизнь.

      Замполит меж тем успел легким одобрительным кивком разрешить бойцам сесть, разложить бумаги из затертой бума папки красного картона с затертыми от времени тесемками. Откашлявшись, Ильин лукаво глянул на Косолапова, с намеренно наигранным пафосом произнес:

      – Товарищи, сегодня, в канун годовщины великой победы, темой лекции будет 'Итоги Великой Отечественной войны в свете послевоенного и сегодняшнего геополитического положения. Возможности и тенденции'. Но прежде всего хочу отметить рвение сержанта Косолапова в деле выражения классовой солидарности великому подвигу советского народа! Товарищ Косолапов... – Иван вскочил, заливаясь краской под пристальными и заинтересованными взглядами окружающих.

      – Так вот, товарищи, товарищ Косолапов сегодня, проводя работы по покраске противопожарного инвентаря, не смог удержаться и, в порядке личной инициативы, решил украсить борт нашего славного эсминца репродукцией государственного флага. Не правда ли?

      Ильин уже откровенно улыбался, хотя и продолжая сохранять серьезную интонацию. Улыбка, впрочем, явно беззлобная, ясная. По аудитории меж тем вначале пробежали тихие одиночные смешки – будто на пробу. А затем, почувствовав слабинку, и вовсе в открытую грянул смех. Иван, еще больше покраснев, неразборчиво буркнул что-то под нос.

      Полковник меж тем продолжил:

      – И не беда товарищи, что действия нашего друга носили несколько поспешный и опрометчивый характер. Стоило наносить изображение не на палубу, а, хотя бы на стену. Но это не главное. Главное – вы подаете пример истинного комсомольского душевного порыва, патриотизма. Так что, товарищ Косолапов, совет вам на будущее: совершенствуйте политическую грамотность и не теряйте энтузиазма, – замполит наконец позволил себе открыто хохотнуть. – А теперь садитесь, приступим к лекции...

      Иван облегченно опустился на стул, поспешив спрятаться от общего внимания. Вжав голову в плечи, старался смотреть только перед собой и не замечать смешинок в глазах окружающих.

      – Внимание товарищи! Сосредоточьтесь, отставить смех! – твердо приказал Ильин уже серьезным, деловым тоном. И смех мгновенно стих – как отрубило. Взяв в руки указку, полковник уверенно подошел к пленочной карте на стене. На послушно вспыхнувшем экране появилось четкое изображение западного и восточного полушарий Земли.

      – Год 1946, ноябрь, политическая карта Европы и Дальнего востока, – четко произнес Ильин. В ответ на команду экран мигнул, и через пару секунд выдал контуры запрошенных регионов.

      – Итак, как все вы знаете, в результате падения на территорию Центральной Америки, а точнее – юго-восток Мексики, в декабре 1943 года метеорита Вашакидзе, США де-факто вышли из войны. Когда большая часть обоих континентов пережила резкий пик вулканической активности и серию иных катастроф, жизнь там сделалась невозможной, за исключением крайнего севера Аляски и Канады, а так же наиболее южных регионов Аргентины и Чили. Каковой и остается до сих пор. Прекратившая существование в качестве единого целого континентальная плита теперь лишь более полутора сотен относительно крупных осколков и бесчисленное количество мелких. Дрейф продолжается по настоящее время, а следовательно – на всем пространстве континентов постоянно происходят извержения, землетрясение, радикальное преображение ландшафта. Достаточно сказать, что в течение более чем полувека только разница в длине береговой линии составила более пятнадцати процентов.

      Советский Союз тогда принял свыше сорока миллионов беженцев, предоставив лишенным страны людям возможность обрести новый дом. Справедливо учитывая напряженность ситуации на Дальнем востоке и всей протяженности южной границы, ЦК всячески способствовало организации добровольческих дивизий. Впоследствии большая часть переселенцев получила советское гражданство и успешно ассимилировалась, укрепив восточные рубежи государства...

      Иван не без гордости за державу отметил, что в СССР удалось-таки достичь истинного единства наций (во всяком случае таких, кто был к тому готов – сепаратистов даже на своей территории, увы, хватало и локальные, 'семейные' конфликты тлели достаточно долго). Советские люди всегда отличались дружелюбием и открытостью. Как же было остаться равнодушными к трагедии миллионов? В отличии от той же Японской Империи и большинства сохранивших независимость стран Тихоокеанского региона и Африки, бывшие американцы здесь не потерпели сокращения в правах, не превратились в угнетаемых беженцев. Чего даже сами вторичные переселенцы не ожидали. Союз сделал всё, чтобы стать для них второй Родиной. И не зря теперь даже в армии бывшие выходцы из латинской и северной Америки вовсе не редкость. Совершенно обычное дело – даже проще, чем встретить поляка, венгра, финна или иных представителей новых союзных республик.

      Взять хотя бы майора Ирвина – адъютанта вице-адмирала Кузнецова. Почти стопроцентно чистокровный потомок жителей США стал советским офицером. Чем плохо? Всё лучше, чем глупые конфликты довоенного периода! Теперь даже и вспоминать смешно, что САСШ долгое время конфликтовали с СССР на политической почве. Ну да теперь беда показала кто есть кто: видя, что во всем мире только здесь достойное отношение – как с равными – американцы скоро и самостоятельно избавились от предрассудков. И теперь (вот парадокс) более верных товарищей ещё поискать!