Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

Картошка была мокрой и грязной. Песок и грязь, попадавшие между металлом ящика и кожей руки, действовали наподобие наждака, и вскоре руки курсантов покрылись мелкими, зачастую кровоточащими ссадинами. Тищенко и Резняк едва успевали подхватывать съезжавшие ящики и передавать их дальше. Стоило Игорю немного зазеваться, как один из ящиков наскочил ему на большой палец правой руки, разбив его в кровь. Из-за этого Тищенко стал работать еще медленнее.

– Что ты еле возишься? Или ты думаешь, что я за тебя буду всю работу делать? – недовольно спросил Резняк.

– Ничего я не думаю – я просто палец разбил! – пояснил Игорь.

– Нечего было спать! Работай быстрее – не спи! – заорал Резняк, видя, что ящики, непрестанно сыпавшиеся сверху, заполнили весь желоб и даже начали скатываться на лестницу, просыпая на ступени картошку.

– Наверху, заметив это, остановились.

– Што такое? – раздался голос Шороха, и в проеме лестницы показалось его недоумевающее лицо.

– Тищенко еле шевелится – вот пробка и возникла, – охотно пояснил Резняк, стараясь отвлечь от себя подозрения в плохой работе.

– А картошку чаго прасыпали?

– Так ведь я и говорю, что Тищенко, – снова начал Резняк.

Но Шорох не дал ему договорить:

– Бегом сабрать картошку и расчыстить праход!

Тищенко и Резняк принялись собирать картошку. Снизу показался Гришневич. Узнав, в чем дело, он отправил Тищенко и Резняка носить ящики в отсеки, а вместо них поставил более крепких Федоренко и Стопова. Работа пошла быстрее. Уже разгрузили одну из машин, но стрелки часов показывали четверть одиннадцатого.

– Шевелитесь быстрее! Неужели вам спать не хочется? – подбадривал Гришневич.

Спать курсантам хотелось, но они уже здорово устали и работать быстрее не могли при всем своем желании. Игорь давно уже не мог носить ящики на вытянутых руках (что он делал в самом начале работы) и теперь просто прижимал их к хэбэ. От этого оно сильно измазалось и мало чем отличалось по внешнему виду от грязной и сырой картошки. «Теперь придется с ног до головы стираться», – сокрушенно подумал Игорь. Но у него уже не оставалось сил носить по другому и, с сожалением глядя, как грязь все глубже впитывается в хэбэ, Игорь все так же прижимал ящики к животу. Впрочем, кроме Петренчика и Кохановского точно так же поступали и все остальные, работавшие внутри хранилища. По цепочке вниз пришла радостная весть – в кузове второй машины осталось не больше четверти первоначального объема картошки. Тищенко носил ящики из последних сил. Железо нестерпимо резало пальцы, и Игорь, превозмогая неизвестно откуда появившуюся в животе боль, едва доходил до барьера и, собрав, как ему казалось, последние силы, высыпал содержимое в отсек. Наконец, Лозицкий высыпал последний ящик, и курсанты получили долгожданный отдых.

Второй взвод закончил разгрузку раньше других и Гришневич, спешно построив курсантов, повел их в казарму. Там он осмотрел взвод, недовольно хмыкнул и не очень уверенно сказал:

– Вы, конечно, грязные, как свиньи… Может быть, нам постираться?

Курсанты притихли, подозрительно поглядывая на своего командира. Каждый из них мечтал лишь об одном – побыстрее добраться до кровати и закрыть глаза. Гришневич все понял по их лицам и, махнув рукой, добавил:

– Ладно – постираетесь завтра. Все-таки сегодня вы неплохо поработали.

Некоторые пошли мыть сапоги в умывальник, но у Тищенко не было на это ни сил, ни желания и он одним из первых лег в кровать, стараясь не транжирить зря драгоценны минуты сна.

Глава тридцать первая
Шинель

^{Неожиданная болезнь сержанта Гришневича. Сконфуженный сержант отправляется в санчасть на перевязку. Опять овощехранилище?! Говнище и Чмошник. Гутиковский мечтает, чтобы часть разрушил смерч. Резняк цепляется к Валику. Курсанты решают проучить Резняка. Бульков везет Сашина, Фуганова и Тищенко в госпиталь. Фуганов не может перелезть забор. Почему младший сержант Бульков так спешил назад в часть. Сапожнев не может справиться с Аскеровым. Привезли шинели. С шинелью Тищенко что-то не так. По мнению Гришневича Игорь сделал себе «пальтишко». Рахманкулов не хочет меняться. Тищенко заставляют написать домой письмо, чтобы ему купили новую шинель.}

У Гришневича вскочил чирь. Но самым интересным было то, что чирь вскочил ни где-нибудь, а прямо на самом центре одной из ягодиц. Поэтому самая незначительная ходьба приносила сержанту довольно ощутимые неприятности. Вначале сержант пытался скрыть от взвода происшедшее, и для курсантов было загадкой его постоянное мрачное настроение в конце недели. К тому же казалось странным то, что Гришневич, всегда гордившийся своим здоровьем, вдруг ни с того, ни с сего морщился и хватался то за бок, то за спину (сержант не мог хвататься за зад, но из-за сильной боли руки сами хотели хоть за что-нибудь уцепиться). Игорь даже высказал предположение, что у Гришневича радикулит. Но тайное стало явным гораздо раньше, чем этого хотел сам сержант. Когда он сидел в санчасти и ему делали очередную перевязку, в этот же кабинет вошел Мархута из третьего взвода. Мархута сорвал себе ноготь, который нужно было срочно перевязать. Гришневич, уверенный в том, что Мархута расскажет, что у сержанта второго взвода перевязывали место пониже спины, решил упредить события и рассказал своему взводу обо всем сам…

– Вот какая у меня неприятность приключилась, – подытожил сержант в конце своего рассказа.

За все это время он раза три краснел, как спелый помидор и с его лица не сходила сконфуженная улыбка. Курсанты изо всех сил изображали участливые и печальные лица, в душе мечтая о том моменте, когда все это можно будет посмаковать в своем кругу, как только сержант куда-нибудь отлучиться.

– Это у вас, товарищ сержант, чирь, наверное, от того вскочил, что вы в понедельник с нами на зарядку бегали. А ведь с самого утра было очень холодно, – предположил Байраков.

– Да брось ты, Байраков, я уже почти полтора года бегаю – и в дождь, и в снег приходилось, но такого никогда не было! И что за зараза такая?! И надо же – именно на таком месте.

– А может, все же и от холода? – Байраков попытался отстоять свою версию.

– Сказано – нет! От холода у меня бы этого не было! – Гришневич с негодованием отверг предположение курсанта.

– Ну, тогда зад, наверное, плохо в бане мыл! – злорадно шепнул Игорь на ухо Лупьяненко.

Антон улыбнулся и одобрительно кивнул головой.

После завтрака сержант отправился в санчасть. Возвратился он довольно быстро и приказал взводу получать автоматы и готовиться к строевой. Когда все было готово, Гришневич повел взвод за столовую. Вернее, взвод во главе с младшим сержантом Шорохом ушел далеко вперед, а сержант с перекошенным от боли лицом ковылял где-то позади.

– Вот идиот наш Гришневич, да?! Вместо того, чтобы в казарме посидеть, потащился на строевую, – заметил Лупьяненко, шедший сегодня рядом с Игорем.

– Тищэнка, закрой рот! А не то счас са строя вылетиш! – предупредил Шорох.

Младший сержант обернулся назад и, видя, что замкомвзвода не успевает, остановил курсантов и решил подождать Гришневича. Но тому стало стыдно, и сержант еще издали крикнул:

– Не ждите меня – мне еще в санчасть на перевязку зайти надо. Василий, веди взвод за столовую и пока немного там с ними позанимайся. А я чуть позже приду.

Шорох повел взвод за столовую. То тут, то там на асфальте мелькали раздавленные сапогами картофелины, напоминая о вчерашней разгрузке. Из дальнего конца складов слышалось шуршание прутьев метел об асфальт – «боевую задачу» выполняла первая рота.

Гришневич вернулся гораздо раньше, чем его ожидали и, отпустив Шороха в учебный центр, сразу же начал гонять курсантов взад и вперед по площадке между складами. Сам он при этом почти все время стоял на месте, командуя издали. Правда, иногда сержант забывал о своем чире, но тот быстро напоминал о себе болью, которой прямо светилось лицо сержанта, когда он делал несколько неосторожных шагов. У Игоря во время строевой оторвалась набойка, которую он самолично прибивал на каблук сапога не далее, как вчера. И с оставшимся огрызком каблука Игорю пришлось пройти «показательным строевым шагом» мимо Гришневича.

– Хорошо, только правая нога немного в сторону заваливается, – похвалил сержант.

– У меня половина каблука оторвалась, – пояснил Игорь.

– Надо вовремя чинить.

– Да на нем места живого нет!

– Было бы желание. Ну да ладно – что-нибудь придумаем, пообещал Гришневич.

Он был доволен ходьбой Игоря и поэтому простил ему половину каблука. Теперь Тищенко едва помнил то время, когда он с большим трудом ходил строевым шагом. Сейчас Игорь был одним из лучших по строевой подготовке во взводе. Это немного скрашивало мрачное настроение курсанта, которому уже надоели бессмысленные и нудные перестроения с автоматом в руках. Окончательно измотав взвод, Гришневич повел курсантов в казарму. Тищенко едва волочил ноги. Бытько же вообще несколько раз шаркнул сапогами по асфальту. Заметив это, сержант рявкнул во всю глотку:

– Взвод! Прямо!

Курсанты загрохотали сапогами. Улучив момент, Резняк пнул Бытько сапогом под зад, высказав, таким образом, свое недовольство против шарканья последнего.

В казарме сержант начал рассказывать о своем посещении санчасти:

– Пришел я в санчасть. Впервые за полтора года, между прочим, если не считать всяких там комиссий. Посидел в коридоре полчаса – такая скука, что чуть от нее не умер. И чего это ты, Тищенко, в эту санчасть таскаешься?

– Болею…

– Болеешь? Вот я действительно болею и ничего – живой пока! А ведь мне сразу же предложили, как только сделали первую перевязку, немного полежать. Но я ни за что не согласился! Да и вообще там мрачно. Я бы там ни одного дня не смог бы прожить! А ты прожил бы, Тищенко?

«Конечно, прожил бы!» – подумал Игорь, но в ответ лишь неопределенно пожал плечами:

– Кто его знает… Если было бы хорошо, то, наверное, прожил бы.

– Эх, медицинская ты душа! Учись, Тищенко, как надо себя вести.

Вот у меня чирь и направление ложиться в санчасть, а я решил пока с вами остаться – не хочется мне что-то выглядеть перед своими бойцами «маменькиным сынком», – напыщенно сказал Гришневич.

«И чего, козел, привязался?!» – зло подумал Игорь и покинул сержанта под предлогом посещения туалета.

Часов в одиннадцать пришел Денисов и приказал Гришневичу вновь выделить людей для работы в овощехранилищах, но на этот раз не весь взвод, а пятерых человек. Игорь поспешно отошел от своей (а значит и от сержантской) койки подальше, но Гришневич был неумолим:

– Резняк, Тищенко, Гутиковский, Лупьяненко и… Валик! Идете на работу в овощехранилища. Старший – курсант Лупьяненко.

– Есть, – невесело ответил Антон.

Игорь содрогнулся от одной мысли о тяжелых металлических ящиках с мокрой и грязной картошкой, но делать было нечего, и Тищенко поплелся вслед за товарищами.

Едва курсанты отошли от казармы, как их тут же нагнал Шорох и сразу же построил в колонну и заставил маршировать строевым шагом до самых овощехранилищ… «И так день паршиво начался, так еще этого идиота черт принес», – подумал Игорь, зло покосившись на идущего рядом младшего сержанта.

Приведя людей, Шорох распустил строй, а сам тем временем пошел узнавать подробности.

– Ну и повезет же следующему призыву с сержантом! – насмешливо сказал Лупьяненко, глядя в спину удаляющемуся командиру отделения.

– Да и наш Говнище не подарок! Тем более теперь – когда его в жопу ранили. Ха-ха…, – Игорь был не прочь позлословить над сержантами, потому что с самого утра находился в скверном настроении.

– Говнище само собой! Но я о другом.

– О чем же?

– Представь себе – Говнище уволится и замком будет Чмошник.

В последнее время курсанты прозвали Шороха Чмошником, потому что младший сержант почти никогда не осмеливался никого наказывать без Гришневича и почти обо всех проступках курсантов обычно докладывал заместителю командира взвода. К тому же Шорох был еще глупее, чем Гришневич, хотя последний тоже не отличался высоким интеллектом.

– Да уж… Представляете, а мы тогда уже «черпаками» будем! – мечтательно сказал Гутиковский.

Беседу прервал возвратившийся Шорох. Он пояснил, что курсанты должны подмести пол в одном из овощехранилищ и заменить прогнившие доски в некоторых отсеках на новые.

– А инструменты? – удивился Игорь.

– Какие табе нада инструменты?!

– Пила… Гвозди там…

– Доски ужэ заранее парэзаны. Нада тольки старыя вынять, а новыя паставить, – пояснил младший сержант.

Проследив за тем, чтобы началась работа, Шорох ушел в казарму, и курсанты остались одни. А поскольку по своем положению они были заинтересованы в труде не больше, чем рабы в Древнем Риме, работа продвигалась с минимально возможной скоростью. Резняк вообще сел в сторону и лениво попыхивал сигаретой, поглядывая в сторону Тищенко и Лупьяненко, примеряющих очередную доску. В другой «связке» работали Гутиковский и Валик. Каждая из пар уже поменяла по три доски, а Резняк все так же неподвижно сидел на большой деревянной колоде, наполовину покрывшейся от сырости бледно-зеленой плесенью. Наконец, Лупьяненко не выдержал и спросил:

– Эй, Резняк – ты долго будешь отдыхать?!

– А что – ты тоже хочешь?

– Может и хочу!

– Тогда садись и отдыхай, – невозмутимо ответил Резняк.

– А делать кто будет?

– Так ведь вы и делаете. У меня все равно пары нет.

– Так замени кого-нибудь. Вон Валика к примеру.

– Валика?

– Валика.

– Эй, Валик – ты устал? – сердито спросил Резняк.

– Пока нет, а что? – ответил Валик.

Он не слышал разговора, поэтому вопрос показался ему немного странным.

– Тогда работай! Ха-ха! – хохотнул Резняк.

– А я говорю, что должны работать все! – упрямо заявил Антон, глядя Резняку прямо в глаза.

– Видишь – человек сам хочет работать?! Зачем же ему мешать? – все так же внешне невозмутимо ответил Резняк, но, не выдержав пристального взгляда Антона, отвел глаза в сторону.

– Разговор не о Валике, а о тебе!

– Неужели? – Резняк изобразил на своем лице удивление.

– Ах, так?! Тогда давай так решим… Тищенко, Гутиковский, Валик! Идите сюда! Резняк с нами не работал – пускай тогда один подметает пол. Как вы считаете? – рассердился Антон.

– Вполне справедливо, – Игорь первым поддержал своего товарища.

– Я тоже так думаю, – не совсем уверенно пробормотал Валик.

– Раз всех сюда прислали, то все и должны работать, – уклончиво заметил Гутиковский, обращаясь куда-то к противоположной стене.

– Да ложил я на ваши решения большой и толстый! – нагло заявил Резняк и отвернулся.

– Тогда сделаем так – больше работать не будем. А если придет Шорох и спросит, почему мы не работаем – скажем, что мы уже все свое сделали, а остальное осталось Резняку, – предложил Лупьяненко.

– Говори, говори…, – презрительно пробормотал Резняк.

Работа после этого полностью прекратилась, и курсанты с наслаждением расселись на деревянные чурки, стоящие в ряд вдоль стен хранилища. Внутри было сыро, но зато гораздо теплее, чем снаружи, потому что уже два дня стояла холодная, дождливая погода. С утра дул пронизывающий северный ветер. Курсанты посылали в его адрес всевозможные проклятия и ругательства, потому что он срывал целые охапки еще зеленых, но уже слабо держащихся листьев и засыпал ими территорию, которую приходилось убирать по два раза за день. Курсанты как-то дружно замолчали и сразу стали явственно различимы завывания ветра, бесновавшегося снаружи.

– Сегодня ветер разошелся не на шутку! – заметил Игорь.

– Боишься, чтобы тебя не унесло по дороге в казарму? – с улыбкой спросил Резняк.

– Не больше, чем ты! – огрызнулся Тищенко.

– Лучше бы он подул еще сильнее – как какой-нибудь тайфун или смерч! – мрачно сказал Гутиковский.

– Это еще зачем? – удивился Лупьяненко.

– Чтобы нашу часть к черту сдуло! – пояснил Гутиковский.

– А что – было бы неплохо, – включился в беседу обычно молчаливый Валик.

– Нет уж, Гутиковский – не надо, чтобы часть сдувало! – с улыбкой, но решительно сказал Антон.

– Может, тебе здесь нравится? – в свою очередь удивился Гутиковский.

– Точно так же, как и тебе. Мы ведь в Минске служим – дома! А если часть сдует – еще куда-нибудь за город перевезут или вообще в чужой округ, – пояснил Лупьяненко.

– В другой не переведут – можно переводить только в пределах своего округа, – уточнил Тищенко.

Посмотрев на товарищей, Игорь вдруг поразился увиденному. Несмотря на шутливое содержание разговора, улыбнулся лишь Лупьяненко, да и то только один раз. Тищенко неожиданно явственно понял, что он сам, Гутиковский и все остальные и в самом деле хотят, чтобы ветер разворотил что-нибудь наверху. Это внесло бы хоть какое-то разнообразие в их серую, скучную жизнь, текущую сплошной чередой дней-близнецов.

– Раз мы решили оставить жизнь нашей части, то неплохо бы и отметить это событие небольшим сладким столом. Может, кто-нибудь сходит в «чепок»? – предложил Лупьяненко.

– А что – давайте и в самом деле сбросимся и что-нибудь купим?! – поддержал своего товарища Тищенко.

– А у меня сегодня нет денег… Может, кто-нибудь одолжит? – смущенно сказал Валик, убедившись в пустоте своих карманов.

– Надо долги отрабатывать. Раз у тебя нет денег, ты и пойдешь в чепок! – безапелляционным тоном заявил Резняк.

Никто не хотел тащиться по ветру в чайную с риском угодить в лапы сержанту, поэтому всем очень понравилось (исключая, разумеется, Валика) предложение Резняка. Видя такое единодушие товарищей, Валик вздохнул и, собрав с остальных около четырех рублей, пошел наверх.

Валика долго не было, и курсанты уже начали беспокоиться, не попался ли он на глаза Шороху или Гришневичу. Резняк, непонятно почему волновавшийся больше всех, предложил в случае чего заявить, будто это только Валик самовольно ушел в чайную, а все остальные тем временем работали в стиле Стаханова. Хорошо понимая некоторую подлость такого поведения, все, тем не менее, охотно согласились с предложением Резняка. И вот в разгар всех этих «козней» появился Валик, едва дотащивший целую гору молочных пакетов и аппетитных, свежих булочек. Наслаждаясь молоком, Игорь вспомнил о том, что он тоже собирался все свалить на Валика, чтобы выгородить себя и ему стало стыдно. Для очищения совести он решил покаяться перед товарищем:

– Слушай, Валик – тебя только за смертью посылать! Мы уже даже решили – если тебя поймал Гришневич, то скажем, будто это ты сам ушел, не предупредив нас и Лупьяненко.

Остальные посмотрели на Тищенко «теплыми» взглядами, и Игорь, несколько смутившись, убедительно добавил:

– Но ведь так поступил бы каждый – зачем топить всех, если попался один?!

– Наверное, – согласился Валик.

– Ну а что такое с тобой стряслось? Почему так долго? – Игорь решил перевести разговор на другую тему.

– Очередь была большая, и, к тому же, мне вначале показалось, что в «чепок» идет Шорох. Я быстро выбежал из дверей и спрятался в кустах. Но это был какой-то младший сержант из бригады. Ну, я и вернулся. А очередь-то прошла, и пришлось вновь становиться в самый конец, – пояснил Валик.

– А что – нельзя было сказать, что ты уже стоял? – насмешливо спросил Резняк.

– Если было бы можно, то сказал бы! Там одни «деды» стояли – они бы все равно не пропустили меня на старое место.

– Конечно, раз ты такой чмошник! Им это за километр было видно!

– Сам ты чмошник! Ты только здесь деловой, а сам в «чепке» тише воды и ниже травы! – огрызнулся Валик.

– Что-о? – побагровел Резняк.

– Что слышал!

– Слушай – ты что, нюх потерял?! – спросил Резняк, сев рядом с Валиком.

– А ты что – нашел?!

– А ну, проси прощения! – потребовал Резняк и, схватив Валика сзади рукой за шею, пригнул его голову почти к самому бетонному полу.

– Не буду. Пусти!

Валик силился вырваться, но у него ничего не получалось. Но Резняк тоже уже устал и сам отпустил свою жертву:

– Это тебе для профилактики! А ну проси прощения!

Валик вновь отказался. На сей раз Резняк схватил его двумя пальцами за нос и сделал «сливу». У Валика от «сливы» выступили на глазах слезы. Его и без того большой нос, часто служивший предметом всеобщих шуток, распух, покраснел и увеличился в размерах. Тищенко даже не предполагал, что нос человека может так сильно измениться за несколько минут. Тем временем Резняк и не думал оставлять Валика в покое:

– Слушай, Валик – давай с тобой помиримся?

– Давай. Только чтобы больше не было никаких «слив»! – простодушно согласился Валик.

– Это я не со зла – шуток не понимаешь, что ли?! Надо нам наш мир отметить. Не сходить ли тебе еще раз в «чепок»?

– А почему опять я? Сходи ты.

– У тебя ведь нет денег. Вот ты и иди, – хитро сказал Резняк.

– Ладно – давай, – согласился Валик.

– Что?

– Деньги.

– А у меня их нет.

– Как же я пойду в «чепок»?

– А ты у них попроси, – показал Резняк на Тищенко и Лупьяненко.

– У меня тоже больше нет! – твердо ответил Антон, которому уже порядком надоели все фокусы Резняка.

– У меня тоже, – поддержал товарища Игорь, хотя в кармане у него лежала новенькая, хрустящая тройка.

– Вот жмотье! Ладно – обойдемся без магазина, – недовольно буркнул Резняк.

Но спокойно сидеть он не смог. Игорю вообще казалось, что Резняк вначале родился с инстинктом приставать к людям, а уже затем у него появились способности дышать и сосать молоко. На самом же деле большинство курсантов пришло из студенческой среды, сохранившей нормальные человеческие отношения, а Резняк – из пэтэушно-заводской жизни, где подобное агрессивно-унижающее общение среди молодежи было нормой. И в этом смысле Резняк был ничуть не хуже и не лучше тех, с кем учился и работал.

– Слушай, Валик – по-моему, у тебя волосы длиннее, чем положено, а? – после чрезвычайно тягостного для себя молчания спросил Резняк.

– Вроде бы нормальные, – нерешительно ответил Валик, проведя ладонью по своей недавно остриженной голове.

– Это тебе только кажется. Может, нам тебя постричь…

Разговор прервал неизвестно зачем пришедший Каменев. Он позвал Резняка, и они поднялись наверх. Улучив момент, Лупьяненко недовольно спросил у Валика:

– Чего ты ему все время потакаешь? Пошли его подальше, если еще будет приставать!

– Думаешь? – с надеждой спросил Валик, ощутив, что Тищенко и Лупьяненко на его стороне.

– Конечно! Слушайте, Тищенко, Гутиковский – давайте сделаем так: если Резняк еще раз пристанет к Валику, мы с ним немного поговорим?! А то он в последе время слишком бурый стал!

– Можно, – не совсем уверенно откликнулся Игорь.

Тищенко знал, что после этого «разговора» может состояться еще один в казарме, где уже будет несколько иной состав «говорящих». Но отказать в поддержке Антону он не мог. Кроме того, у Игоря и у самого в последнее время накопилось в душе вполне достаточно для того, чтобы «говорить» с Резняком.

Ничего не подозревая, последний спустился вниз и принялся за прерванное удовольствие:

– Так что, Валик – будем мы тебя брить?

Курсанты переглянулись и Лупьяненко, подойдя к Резняку, спросил:

– А у тебя не слишком большие волосы?

– Что такое?!

– Может, нам не Валика, а тебя побрить?!

Почуяв неладное, Резняк осмотрелся вокруг и то ли понял все по взглядам курсантов, то ли догадался подсознательно, но, в любом случае, обматерив всех отборными выражениями, предусмотрительно покинул овощехранилище. Догонять его не стали.

Пришел Шорох и повел курсантов назад в казарму. Резняк пристроился на полпути и пояснил Шороху, что шел в казарму для того, чтобы сообщить, что вся работа уже выполнена.

Не успел еще Тищенко отдохнуть, как в казарме его позвал Бульков:

– Эй, Тищенко, иди сюда!

– Товарищ младший сержант, курсант Тищенко по вашему приказанию прибыл.

– Сейчас поедем в госпиталь.

– ???

– Только что из санчасти звонил старший лейтенант Вакулич и сказал, чтобы кто-нибудь съездил с вами и забрал результаты анализов.

– Так мы только вдвоем поедем?

– Почему вдвоем – еще надо Сашина забрать и этого… толстого…

– Фуганова?

– Фуганова.

– А разве они сдавали анализы?

– Им просто к врачу. Все – собирайся!

– А…

– Гришневич в курсе. Не тяни время!

– Есть, – Игорь был ничуть не против еще раз прогуляться по городу.

Тищенко показалось странным, что с ними едет чужой сержант, но, в принципе, ехать с Бульковым было куда приятнее, чем с Гришневичем или Шорохом.

Вскоре три курсанта в парадной форме предстали перед Бульковым. Младший сержант придирчиво оглядел каждого из них, но никаких замечаний не высказал – за это время курсанты научились готовить парадную форму к увольнению почти автоматически, не допуская какой-нибудь небрежности или неаккуратности.

– Хорошо подготовились, – одобрил Бульков.

– Стараемся. Теперь нам никакой дежурный по части не страшен, да? – весело спросил Тищенко, но тут же вспомнил о своих стертых пуговицах.

– Какой еще дежурный? – не понял Бульков.

– По части. Мы ведь сейчас к дежурному по части пойдем? На инструктаж.

– Нет, Тищенко – ни к какому дежурному по части мы не пойдем. Он нам ни к чему.

– А как же мы в увольнение попадем?

– Как все нормальные люди – через забор.

– Но…

– А зачем нам дежурный? Увольнительная есть? Есть. Даже две – одна на меня и одна на вас троих. Так что мы вполне можем обойтись без дежурного.

– А возвращаться тоже через забор придется? – спросил Сашин.

– Каким путем отсюда выйдем, таким и войдем!

– А если кто увидит? – осторожно спросил Фуганов.

– Ничего страшного – зашлют тебя в какой-нибудь наряд, и мы с сержантом Гришневичем тебя спасем. Вот и вся проблема! Надо перелезать так, чтобы никто не заметил! Какие же вы солдаты, если даже этого сделать не сможете?! Пойдем быстрее, время – деньги!

Сразу за казармой бетонный забор был немного ниже, чем в других местах, и Бульков решил его преодолеть именно здесь. Первым, осмотревшись по сторонам, перелез Тищенко. Вслед за ним за забором оказался Сашин. Причем сделал это он так неуклюже, что упал прямо сверху на тротуар.

– Осторожнее, Сашин, а то вместо госпиталя придется тебя везти в реанимацию! – испуганно сказал Бульков.

Падение могло закончиться для Сашина куда более серьезными последствиями, а в этом случае обязательно стали бы копать, почему и как увольняемые сказались не на КПП, а возле забора. Последним лез Фуганов. Точнее, он пытался лезть, потому что толстяку никак не удавалось не то что переместить свою многокилограммовую массу через забор, но даже просто поднять ее вверх.

– Да уж… Что же нам делать? – озабоченно пробормотал Бульков, глядя на бесполезные потуги Фуганова.

– Давай. Фуганов – помогай себе ногами, – советовал Сашин.

С лица Фуганова стекали крупные кали пота, но забор оставался для него все такой же непреодолимой преградой, как и несколько минут назад… Сашин еще пытался как-то тянуть за руки товарища, а Тищенко в сердцах махнул рукой и скептически сказал Булькову:

– Товарищ младший сержант, надо что-то делать – он ведь все равно не перелезет!

– Пожалуй, ты прав. Фуганов, перелезешь?

– Я стараюсь, – ответил Фуганов и еще усерднее принялся изображать один из подвигов Геракла.

Но подвига вновь не получилось, и в конец отчаявшийся Фуганов сказал совсем упавшим голосом:

– Товарищ младший сержант – я, наверное, не смогу перелезть через забор. Может, где-нибудь в другом месте попробуем?

– Здесь и так ниже, чем где бы то ни было! Эх. Фуганов, Фуганов… Спортом надо больше заниматься! Может, тогда хоть немного похудеешь.

– Я и так уже похудел на одиннадцать килограммов.

– Чтобы перелезть через забор, тебе надо не меньше полусотни сбросить!

– Товарищ младший сержант – наверное, нам придется на КПП идти. Я не перелезу…

– Да ты что, Фуганов, смеешься надо мной? Иди и поищи какую-нибудь дощечку.

Фуганов принес короткую, но широкую дощечку и Бульков изложил план действий:

– Значит так – ты становишься на доску и изо всей силы подтягиваешься. Тищенко и Сашин, вы тяните Фуганова за руки на свою сторону. Я тоже попробую немного подтолкнуть его со своей. Всем ясно? Хорошо. Начали!

И тут Бульков и курсанты совершили почти невероятное – подняли неудобный и громоздкий «центнер» и положили его на забор. Но, даже уже лежа животом на заборе, Фуганов не мог обойтись без посторонней помощи. Поэтому, вместо того, чтобы слезть вниз, толстяк беспомощно болтая руками и ногами, больше всего опасался свалиться вниз. Раздосадованный незапланированной задержкой Бульков пробурчал что-то о навозном жуке, перевернутом на спину и, покраснев от напряжения, стянул Фуганова вниз. Тому больше ничего не оставалось, как приземляться на ноги – в противном случае его стокилограммовому телу пришлось бы туго.

– Да, Фуганов – тебе только бегом с барьерами заниматься! – насмешливо сказал Тищенко.

Фуганов лишь смущенно улыбнулся в ответ. Он и сам понимал, что это «покорение» забора авторитета ему не добавит.

Бульков мчался в госпиталь так, будто бы за ним кто-нибудь гнался. Младший сержант лез сам и заставлял курсантов просачиваться в переполненные, скрипящие по швам троллейбусы трамваи.

Анализы Игоря были плохими, и врач сказал ему готовиться к госпитализации. В госпитале едва все сделали свои дела, Бульков заторопил курсантов назад и даже не разрешил Сашину позвонить домой. Сашин сделал обиженное лицо и дулся до самой части. Но Бульков этого словно не замечал и лишь повторял через каждые десять минут:

– Быстрее! Прибавить шаг! И так черт знает сколько времени впустую ушло.

Бульков ежеминутно занудливо подгонял курсантов. «И что это за муха сегодня укусила Булькова? Что ему за резон так быстро в казарму переться? Странно. А, может быть, сержанты сегодня какой-нибудь праздник отмечают? Так вроде бы нет никакого праздника… А, может, у кого-то из них сегодня день рождения? Хотя вряд ли – они обычно за неделю об этом растрезвонивают», – Игорь терялся в догадках.

Дойдя до части, Бульков подвел курсантов к забору и, проследив, чтобы все перешли на территорию части и пошли к казарме, вновь ушел в сторону троллейбусной остановки.

– Так вот оно в чем дело: у Булькова же еще одна увольнительная есть. Он сейчас от нас отвязался и теперь пошел в свое увольнение гулять по городу! – первым догадался обо всем Игорь.

Фуганов пошел переодеваться в казарму, а Игорь и Сашин задержались на несколько минут на улице.

– Ну, как у тебя дела, а то Бульков даже поговорить не дал?! – спросил Сашин.

– Наверное, скоро положат, – поделился новостью Тищенко.

После небольшой паузы Игорь в свою очередь поинтересовался у Сашина:

– А у тебя как с твоим ревматизмом?

– Вроде бы на этот раз анализы в санчасти ничего не подтвердили. И в госпитале тоже, – грустно ответил Сашин.

– Чего же ты такой печальный? Надо радоваться, что не болеешь! – сказал Игорь.

– Я и радуюсь, – ответил Сашин и попытался улыбнуться.

Но улыбка не получилась, и по этой гримасе Тищенко очень хорошо понял, что Сашин готов на любой ревматизм или грыжу, лишь бы они дали возможность уехать из учебки. Что-то подобное в последние недели стало шевелиться и в недрах души Тищенко. Такие мысли казались Игорю малодушными и недостойными, и курсант пытался их отогнать.