Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

– Я понял. Просто странно как-то…

Игорю казалось непривычным то, что тумбочка может оставаться без дневального. За два месяца службы у Тищенко прочно укоренился этот стереотип – раз есть тумбочка, то рядом должен обязательно стоять и дневальный. Вместе с тем нет никакой разницы, где именно находится дневальный. Главное, чтобы он выполнял свои обязанности. Нельзя отрицать дисциплинирующего воздействия тумбочки, но в нашей армии это возведено в самый настоящий культ.

В коридоре было вполне чисто, и Игорь лишь бегло его осмотрел и сразу же направился в туалет. В туалете под раковиной умывальника разлилась большая, грязная лужа. Тищенко покосился на курсанта и недовольно спросил:

– А это что такое?

– Это? Здесь труба течет, потому что раковина наполовину забита.

– А разве к сдаче наряда это не надо было убрать?

– А как же я уберу, если вода постоянно течет? Не стоять же здесь целый день с тряпкой! Да и что ты приколебался в самом деле?! Сам будешь завтра наряд сдавать – и точно такая же лужа будет…

– А раковину прочищать не заставят? – с подозрением спросил Игорь.

– Ну, если ты сантехником на гражданке был, то может и заставят… Конечно, нет! В части специальный сантехник есть – он и прочищает, – курсант смотрел так искренне, что трудно было усомниться в правдивости его слов.

«Может и не врет – кто его знает, я ведь здесь первый раз», – подумал Игорь и, оценив разницу в весовых категориях, хмуро выдавил:

– Тогда вроде бы все… Поверю тебе на слово!

– А какой мне смысл тебе лапшу на уши вешать? Как будто бы я не такой же курсант, как и ты, – горячо заверил старый дневальный.

«Самый прямой смысл – если обманул, то меня вместо тебя заставят все это убирать», – в последнее мгновение засомневался Игорь, но вслух так ничего и не сказал.

– Тогда я пошел. Да, совсем забыл – давай стекло посмотрим.

Тищенко вслед за курсантом подошел к единственному окну. Внутреннего стекла не было, и курсант считал это убедительным доказательством своей правдивости.

– А что мне теперь делать? – спросил Игорь у курсанта.

– Становись на тумбочку и стой. Если что-нибудь будет надо – тебя позовут. Если Томченко придет, не забудь ему доклад сделать. Все, я побежал! – весело сказал курсант и быстро вышел из туалета.

У Игоря тоже не было особенных причин для грусти, и он, выйдя вслед за курсантом, направился к своей тумбочке.

Стоять на тумбочке пока было ничуть не обременительно. Несколько раз в штаб входил и выходил старшина-сверхсрочник с широкими, продольными красными лычками на погонах. Старшине было уже под сорок. «Дело к дембелю движется. Интересно, а почему это он в школу прапорщиков не стал поступать? Может, в его время еще не было такой школы? Вроде бы была… И Федоров, и Креус тоже не молодые, а ведь прапорщики. И в школу вроде бы поступить не очень-то и сложно. Может он слишком тупой? А, скорее всего, просто не захотел туда ехать – все-таки полгода муштры. Почти что учебка, а ему здесь и старшиной неплохо», – думал Игорь, в очередной раз отдавая честь проходящему мимо старшине. Тищенко уже перестал обращать внимание на снующих взад и вперед офицеров и поэтому не сразу сообразил, что только что вошедший майор обратился именно к нему:

– Почему мусор на улице?

Не дождавшись ответа, майор возвысил голос:

– Я спрашиваю, боец, почему мусор перед штабом?!

Игорь уже справился с первым замешательством:

– Виноват, я не знал, что мне и за территорией следить надо.

– Конечно надо! Не мне же все это делать! Но я что-то не пойму – неужели за те сорок минут, что ты здесь стоишь, успели столько мусора набросать?! Ты принимал территорию у старого дневального?

– Никак нет. Забыл… Вернее, не знал…

– Разве тебя не инструктировали? Кстати, кто твой командир отделения?

– Младший сержант Шорох…

– Передай ему, что майор Гладков приказал проводить инструктаж наряда более внимательно.

«Только этого мне не хватало!», – испугался Игорь и поспешно заверил начальника штаба, которого он узнал по фамилии:

– Виноват – меня младший сержант Шорох инструктировал, но я просто забыл.

– Тогда поищи совок, метлу и на уборку территории перед штабом. Чтобы я ни одной бумажки не видел! Это здорово твою память укрепит!

– Но, товарищ майор, сейчас ужин будет.

– Ужин? Тогда так – все это сделаешь после ужина и чтобы без напоминаний.

– Есть, – машинально ответил Игорь, а сам никак не мог забыть вопрос о командире отделения: «Запомнил он, кто у меня командир или нет? Если запомнил и, чего доброго, бочки на Шороха покатит, то и мне несдобровать».

Между тем, пройдя всего несколько шагов, майор Гладко совершенно позабыл и о Тищенко, и о Шорохе.

После ужина Игорь отыскал под лестницей метлу на длинной, березовой ручке и широкий металлический совок и отправился на уборку территории. «И чего это Гладков из мухи слона делает?» – подумал Тищенко, увидев, что мусора совсем немного. Метла была широкой и удобной, так что работать с ее помощью было гораздо приятнее, чем с лысыми пучками веток, которые выдавали в казарме. Среди мусора попадались многочисленные пачки из-под сигарет и папирос, бычки и какие-то клочки бумаги. «А ведь это все, пожалуй, офицеры набросали. Вроде бы высшее образование имеют, а в урну бросить не могут!» – недовольно размышлял Игорь. Он еще не знал, что за день в штабе и возле него бывает много солдат и сержантов, которые, мягко говоря, и вносят основной вклад в «снабжение» мусором. Вскоре Игорь убрал все бумажки и его взгляд остановился на листьях, лениво перекатывающихся по асфальту. «Листья тоже надо убрать, наверное. Если уж возле казармы убираем, то рядом со штабом и подавно надо это сделать. Но куда же я дену столько листьев? Может затолкать в урну вместе с мусором? А ведь, пожалуй, мне и придется самому их на наташу выносить. Зачем же себе лишнюю работу выдумывать? Скажут убрать листья – уберу, а пока молчат – пусть они себе лежат. И так каждый день в казарме их убираем, смотреть тошно», – после некоторых сомнений Тищенко решил оставить в покое опавшую листву.

Вытерев, насколько это было возможно, лужу в умывальнике, Игорь вновь вернулся на свое место возле тумбочки. Штаб как-то заметно опустел и к девяти часам остался только один секретчик – капитан Снопов. Снопов выдавал Федоренко и другим взводным секретчикам номера шифров для засекречивающего кодирования связи, и он был единственным офицером штаба кроме Томченко и Гладкова, кого Игорь знал по фамилии. Снопов неспеша опечатал дверь и, мурлыкая себе под нос какую-то незнакомую Игорю мелодию, подошел к тумбочке, где стоял курсант. Посмотрев на Тищенко, Снопов удивленно спросил:

– Курсант, а что это ты здесь торчишь?

– Дневальный по штабу, – растерянно ответил Игорь.

– Я понимаю, что не ящик с гранатами! Я просто спрашиваю, почему ты здесь стоишь? – добродушно пояснил Снопов.

– Охраняю штаб, – нерешительно пояснил Тищенко.

– Так ведь ты замучаешься здесь стоять! Иди внутрь – в коридоре можно сидеть на стуле. Основная твоя задача – следить, чтобы все двери были опечатаны и отметки об этом стояли в журнале. Дай-ка я запишу, что опечатал, – капитан достал из внутреннего кармана ручку и что-то написал в журнале, а затем протянул его Игорю.

Тищенко взял журнал и пробежал по нему глазами. Почерк у Снопова был хороший и Игорь без труда прочел написанное: «Опечатал и сдал под охрану кабинет номер «4» в двадцать один десять. Дверь опечатана печатью номер «3». Капитан Снопов».

– Чего ждешь – расписывайся.

– Где?

– Внизу, сразу под тем, что я написал.

Вначале Игорь не понял, чего хотел капитан, но затем сообразил и написал: «Принято под охрану. Курсант Тищенко».

– Ладно, Тищенко – неси службу бодро и старательно! – весело сказал капитан, прочитав фамилию Игоря.

Снопов ушел и Тищенко остался в одиночестве на первом этаже. Игорь сел на стул, чутко прислушиваясь к каждому звуку. Формально Снопов разрешил ему сидеть, но мог придти Койот, а сидеть в присутствии дежурного по части было опасно. Устав за день, Тищенко уже начал было засыпать, как вдруг услышал на лестнице глухие шаги. «Неужели Койот приперся?» – недовольно подумал Игорь и на всякий случай вскочил со стула, сделав вид, что ходит и проверяет сохранность печатей на дверях. Но, прислушавшись более внимательно, Тищенко догадался, что идут не с улицы, а вниз со второго этажа. «Наверное, дежурный и дневальный бригады в казарму пошли, – догадался Игорь, – сейчас будет «отбой» и они лягут спать, как все нормальные люди, а я, как дурак, должен здесь торчать! Хотя здесь не так уж и плохо – никого нет, тихо, спокойно. А в роте, может быть, залетел бы за что-нибудь и Гришневич вместо сна послал бы на очки. Да и дергаюсь я зря – подумаешь, Койот придет! Раз Снопов сказал, что можно сидеть, значит, знает, что говорит. Можно особенно не волноваться». Окно штаба, возле которого сидел Игорь, выходило прямо на одну из казарм бригады. Скоро должен был быть отбой, и Игорь с любопытством смотрел на освещенные этажи: «Интересно, на каком этаже раньше свет погасят? Загадаю – если на втором, у меня будет удачная неделя». Свет вначале погас на втором этаже, и Игорь обрадовался такому приятному совпадению. Вскоре свет погас и на двух остальных этажах, и казарма погрузилась во тьму. Тищенко тоже почувствовал большое желание уснуть и, положив голову на край стула и стену, стал дремать. Услышав за окном какой-то приглушенный говор и смех, Игорь раскрыл глаза и напряженно всмотрелся в черный проем окна. Но стекло отражало свет, идущий изнутри штаба и за окном почти ничего не было видно. Разговор и смех мало-помалу утихли, и вновь ничего не нарушало спокойную и размеренную тишину. «А ведь это только я ничего не вижу, а меня самого на фоне окна за сто метров видно. Пройдет мимо Койот, глянет на окно – а я сплю. Тогда меня Гришневич из штаба прямиком на кухню отправит. Ладно, надо, пожалуй, другое место для сна найти», – подумал Игорь, подозрительно покосившись на окно. Окно «безмолвствовало», но все же Тищенко решил переставить стул в центр коридора. Спать здесь было значительно безопаснее, потому что теперь увидеть Тищенко можно было лишь в том случае, если кто-нибудь подошел бы к самому окну. Но под окном была клумба, и Игорь сомневался, что Койот станет топтать цветы ради сомнительного удовольствия застать дневального по штабу врасплох. «Замаскировав» стул, Игорь вновь уселся на него и закрыл глаза. Но к большому удивлению курсанта за время всех этих хлопот сон совершенно пропал, и Игорь, просидев минут с десять с закрытыми глазами, принялся бродить по штабному коридору. Плотно закрытые и опечатанные двери, хранившие свои тайны, важно и надменно взирали на курсанта, годного только на то, чтобы их караулить. «Спецчасть», «Строевая часть», «Финчасть» – читал Игорь, идя вдоль дверей с металлическими табличками. «А в финчасти совсем молодой лейтенант-начфин. Говорили, что он гражданский – просто на два года в армию после института призвали. Хорошо ему – свой кабинет, сам себе хозяин. После службы – хочешь, в кино с девушкой иди, а хочешь – дома на кровати лежи. Все-таки военная кафедра в институте – вещь хорошая! Есть она – будешь в армии офицером, а нет – будешь, как скотина, курсантом метаться, хоть, может быть, я ничуть не глупее этого начфина. Да и Вакулич в санчасти особенно не страдает. И чего это в нашем институте военной кафедры не сделали?! Хотя сейчас студентов и оттуда, где кафедры есть, берут. Вон из мединститута в этом году брали. Так можно и на два срока в армию угодить – вначале два года солдатом, а после института еще столько же офицером. Тупость какая-то! Хотя… может, и правду Ходоренко говорил, что сейчас стали призываться дети детей войны? Служить ведь некому, вот и призвали студентов… и меня за компанию…», – в размышлениях время прошло незаметно, и Игорь даже удивился, взглянув на часы. Стрелки указывали на половину двенадцатого. Игорь вошел в туалет и подошел к окну. В темноте отчетливо светились квадратики окон многоквартирного дома, расположенного напротив. От них веяло свободой и нормальной, человеческой жизнью. Тищенко выключил свет и впился глазами в дом. Пробегая взглядом по окнам, Игорь подмечал самые мельчайшие детали – цвет занавесок, цветы. Все это, раньше такое неброское и совершенно безразличное, теперь необъяснимо для него самого, очень интересовало курсанта. Иногда за окнами мелькали силуэты людей, и Тищенко пытался представить себе обитателей этих уютных (сказочно-уютных) квартир, читающих на ночь книгу или смотрящих какой-нибудь интересный фильм по телевизору. «Счастливые люди. Они, как и я, ежедневно видят этот бетонный забор и людей цвета хаки, но, в отличие от меня, они живут по другую сторону забора и то, что происходит здесь, для многих просто неприятная экзотика, основательно забытая, либо никогда и не испытанная вовсе», – больше всего Игорю хотелось сейчас посмотреть на часть, стоя по ТУ сторону забора, глазами ТОГО человека. Но тем человеком должен был быть именно он, – Игорь Тищенко. «Обязательно когда-нибудь, когда я буду уже вольным человеком, приеду сюда и обойду часть со всех сторон и посмотрю со всех сторон, стоя ПО ТУ СТОРОНУ, обязательно обойду и обязательно посмотрю!» – Тищенко строил планы на будущее потому, что о настоящем думать не хотелось. Не хотелось думать о том, почему Вакуличу плевать на него, курсанта Тищенко, почему он, курсант Тищенко, сидит сейчас в темном туалете и что с этим самым курсантом Тищенко будет через пару месяцев. Ничего радостного и обнадеживающего на эти три вопроса самому себе Игорь ответить не мог, а поэтому и предпочел думать о будущем.

Его размышления прервали чьи-то тяжелые шаги. «Наверное, Койот пришел», – подумал Игорь и, поправив на поясе штык-нож, поспешно выскочил в коридор. Тищенко вначале сделал вид, что проверяет печати на дверях, и лишь затем повернулся в сторону входа. В коридоре никого не было. Тищенко подошел к наполовину стеклянной двери и выглянул на лестницу. Почти тут же он увидел четырех солдат с автоматами за плечами, спускавшихся вниз. «Караул часового у знамени сменил», – догадался Игорь. Увидев Игоря, один из солдат что-то сказал своему товарищу, и они весело засмеялись». И чего ржут, придурки?!» – разозлился Игорь и демонстративно невозмутимо отвернулся в сторону.

Вновь наступила тишина, и Тищенко вновь бесцельно принялся мерить шагами коридор. Вспомнив о письмах, Игорь написал ответы Славику и Гутиковскому, а Бубликову решил написать позже. До двух оставалось еще больше часа, и Игорь с чистой совестью продремал все это время, едва не проспав срок. Взглянув на часы, Тищенко увидел, что минутная стрелка находится всего в пяти минутах от двух ночи. «Эдак и всю ночь здесь можно проторчать – давно уже пора в казарму идти», – упрекнул самого себя Игорь и, не теряя времени, вышел из штаба.

На улице было свежо и тихо. Даже автомобили куда-то исчезли с такой, обычно шумной и кишащей транспортом улицы Маяковского. На небе ярко сияла тарелка луны, освещая своим призрачным светом штаб, курсы, деревья и тротуары, придавая всему окружающему неверные и оттого таинственные очертания. Спокойный ночной ветерок приятно скользил по лицу, словно какая-то незримая, воздушная девушка хотела обнять и приласкать курсанта. Ночь буквально дышала свободой и какой-то божественной благодатью. Хотелось встать посреди тротуара, раскинуть руки в стороны и ощутить всем телом эту удивительную, необычную ночь, подставить воспаленную, ищущую покоя душу под жемчужные, воздушные струи.

Но курсант даже не замедлил шаг – впереди его ждала койка. Он уже представлял, как заберется под одеяло, закроет глаза и будет спать, спать, спать… Если бы не это желание во что бы то ни стало уснуть, Игорь бы обязательно посидел на улице. «Когда буду дома – обязательно буду гулять в такие ночи. А то и всю жизнь так проспать можно», – «утешил» себя Тищенко.

Отдав честь дневальному, Игорь вошел в расположение роты. В ноздри сразу же ударил тяжелый дух гуталина и пота, которым была заполнена вся казарма. Дневальным стоял Петров из пятого взвода.

– Слушай, Петров, подними меня завтра без десяти шесть? – попросил Игорь.

– Подниму. Только где ты спишь?

– Во втором кубрике. Пойдем, покажу.

Игорь подвел Петрова к своему ряду и пояснил:

– Видишь третью кровать от окна?

– У стены?

– Да. В ряду у стены.

– Вижу.

– Тут я и сплю. Смотри не перепутай!

– А что это у тебя за наряд?

– По штабу.

– А что, тебе точно к подъему надо быть?

– Надо… наверное…, – ответил Игорь, но в его душу начали закрадываться сомнения: «А может и в самом деле в штабе сразу после подъема делать нечего? А я попрусь, как идиот! Лучше встану по подъему и в штаб. А если Гришневич на подъеме спросит, почему я не в штабе? Тогда скажу, что не знал, что надо до подъема идти».

Петров тем временем развернулся и собрался уже идти на тумбочку.

– Эй, Петров, – негромко, чтобы не разбудить соседей, окликнул его Игорь.

– Чего?

– Не ори, а то кого-нибудь разбудишь! Не буди меня до подъема – я передумал.

– А тебе за это не попадет?

– Думаю, что не попадет. Лучше посплю лишние десять минут.

– Как знаешь, – равнодушно ответил Петров и ушел на свой пост.

«Интересно, мне можно спать нормально или я должен, как дневальный по роте, спать в одежде поверх одеяла?» – Тищенко в нерешительности остановился возле своей кровати.

– Тищенко, это ты? – послышался сонный шепот Лупьяненко.

– Я.

– Из штаба пришел, что ли?

– Из штаба.

– Который час?

– Уже пять минут третьего, – взглянув на часы, сообщил Игорь.

– А чего же ты спать не ложишься? – удивился Лупьяненко.

– Я не знаю – можно мне без одежды спать или нет?

– А почему нельзя? Сашин всегда, когда в наряд по штабу ходит, спит раздетый. Я сам пару раз видел.

– Точно?

– Да говорю тебе – сам видел!

– Смотри, а то Гришневич устроит мне по подъему!

В это время Гришневич хмыкнул во сне что-то неопределенное и перевернулся на другой бок.

– Тише ты, а то он прямо сейчас подъем устроит, – шикнул на Игоря Лупьяненко.

– Это тебе надо бояться. А мне что – я и так стою одетый, – пошутил Игорь, быстро разделся и лег в кровать.

Кровать предательски заскрипела, и Тищенко испуганно застыл в неудобной позе. Но Гришневич спал непробудным сном и Игорь, осмелев и не обращая внимания на храпы, ворочался до тех пор, пока не нашел для себя удобное положение. Через пять минут курсант спал глубоким, крепким сном.

По подъему Игорь спокойно оделся и ушел в штаб. Гришневич не сказал ему ни одного слова. В штабе не было еще ни одной живой души, и Тищенко спокойно встал на свое место у тумбочки. Затем, вконец осмелев от одиночества, Игорь самым бесстыдным образом продремал на стуле до самого завтрака.

В половине девятого стали приходить первые офицеры. К девяти все были на месте, и штаб вновь зажил своей привычной, дневной жизнью. Время шло быстро, и Игорь не успел заметить, как висевшие на стене часы показали полдень.

В половине четвертого в штаб пришли секретчики от взводов. Пришел и Федоренко.

– Ну, как там, в роте? – спросил у него Игорь, обрадовавшийся представившейся возможности поболтать с сослуживцем.

– Нормально. Лозицкий без тебя боевой листок сделал, знаешь?

– Догадываюсь. Можно подумать, что без меня листок не сделают.

– Соображаешь! Ну а как ты здесь службу тащишь? Печати на месте?

– Что с ними сделается?! Все двери еще утром открыли.

– А что это в штабе так тихо?

– Проснулся – суббота ведь! Все уже домой ушли.

– И Снопов тоже? – испуганно спросил Федоренко.

– Снопов сегодня вообще не появлялся. А чего ты так волнуешься?

– Гришневич приказал мне попросить, чтобы Снопов выдал шифр на понедельник.

– А что – в понедельник этого нельзя сделать?

– Почему нельзя? Можно. Но если Снопов знать не будет, может придти только к обеду и придется зря ждать.

– Ясно. О, смотри – и из третьего секретчики пришли. Да сразу двое.

И в самом деле, пришел секретчик третьего взвода Яковцов, а с ним за компанию – Мархута. У Мархуты была непропорционально большая голова, как будто бы в детстве он болел водянкой. Мархута (несмотря на то, что до армии учился в институте) соображал не очень быстро, и в третьем взводе не упускали случая подтрунить над ним. Это не было секретом и для остальных, поэтому Федоренко, поздоровавшись с Яковцовым, весело спросил:

– Зачем это ты с Марфутой пришел? Наверное, для того, чтобы враги шифр не захватили, да?

– А что – вдруг и в самом деле нападут? – съязвил Игорь.

– Марфута отобьется! – с показной серьезностью ответил Яковцов.

– Марфута! – позвал Федоренко.

– Чего тебе? Я не Марфута! – обиженно буркнул Мархута.

– Подумаешь, одну букву перепутал! Так будешь ты шифр охранять, если враг нападет или нет? – не отставал Федоренко.

Курсанты часто называли Мархуту Марфутой, но он никак не хотел привыкать к своей кличке. И в этот раз он обиженно отвернулся и промолчал.

– Марфута! Ты оглох, что ли?! – вновь спросил Федоренко.

Яковцов и Тищенко засмеялись.

– Ну, чего приколебался? Заняться нечем? – разозлился Мархута.

– Почему нечем? Я вот, как секретчик, волнуюсь – сможешь ли ты отбиться от шпиона? – пояснил Федоренко.

– Пусть Яковцов волнуется – это не твое дело! – отрезал Мархута.

– Э, Мархута, не скажи! Ведь секретчики – одна семья, вот я и волнуюсь.

– Давно ли ты секретчиком заделался? – зло спросил Мархута.

– А ты, Марфута, оказывается злой. Это не важно, когда я кем заделался.

– Ну, вот и не лезь со своими дурацкими подколками, – не на шутку разошелся Мархута.

– Смотри, Федоренко, а то ведь наш Мархута и в самом деле может морду тебе набить, – сквозь смех сказал Яковцов.

– А ты чего? А ты чего, а?! – выбросился Мархута на своего спутника.

– Ладно, Марфута, заткнись! Здесь ведь штаб, а ты ревешь, как беременный ишак! Еще попадет из-за такого кретина, как ты! – прикрикнул Федоренко.

– Ревешь, ревешь… Сам приколебется, а потом «заткнись», – недовольно проворчал Мархута, и обиженно отвернулся к окну.

Пришел Снопов, разобрался с секретчиками и после их ухода штаб окончательно опустел. Но именно это и было нужно Игорю. Теперь никто не мешал, и можно было спокойно вымыть пол в туалете, умывальнике и коридоре. Лужу пришлось вытереть, а умывальник Игорь догадался пробить кусочком проволоки, который он нашел на улице. Территория, как ни странно, была чистой, и Игорю лишь осталось вынести мусор на наташу. Все это Тищенко закончил еще к шести. В семь пришел сменщик. Игорь сдал ему наряд и отправился в казарму.

Первое, что Игорь услышал по приходу в казарму, был вопрос Лупьяненко:

– Новость знаешь?

– Какую?

– Сегодня Гришневич говорил, что некоторым из нашего взвода в понедельник ефрейторов присвоят. Человекам четырем…

– Ну да?! – Игорь искренне удивился услышанному.

Ему, как впрочем, и Лупьяненко, начинало казаться, что они будут рядовыми курсантами чуть ли не до конца своей жизни. И вдруг всего лишь через два месяца службы кому-то собираются присвоить ефрейторов.

– Серьезно.

– Интересно – кому дадут? Как ты думаешь? – спросил Тищенко.

– Кто его знает… Тебе точно не дадут!

– А тебе дадут, что ли?! – обиженно спросил Игорь.

– И мне не дадут, – невозмутимо ответил Лупьяненко.

– Может Байракову дадут? – предположил Тищенко.

– Может и ему… Если только сержант простил ему тот случай с шифром. Но я думаю, что, скорее всего, присвоят Вурлако, Доброхотову, Албанову и Федоренко.

– А Лозицкому?

– Может и Лозицкому, но, скорее всего, тем, кого я назвал.

– Поживет – увидим, – философски заметил Игорь. – Кстати, сегодня ведь суббота. Гришневич назвал, кого завтра в увольнение отпускают?

– Назвал.

– Ну и кого, интересно? – в тайне Игорь надеялся, что сержант простил его и внес в списки увольняемых.

– Сегодня уже Албанов, Сашин и Гутиковский ушли.

– А на завтра?

– На завтра Фуганов, Доброхотов и Вурлако записаны.

– А-а, – Игорь не смог скрыть своего разочарования.

– А ты что – в увольнение хотел? – с улыбкой спросил Лупьяненко.

– А что – мне нельзя по твоему, да?! – обиделся Тищенко.

– Почему нельзя? Можно. Только пока все наши сынки офицеров сходят, мы и учебку успеем закончить. Ладно, мне не жалко ведь тебя в увольнение отпустить – чего ты обиделся?! Мы с тобой тоже еще туда сходим.

– Оно может даже и к лучшему, что меня в увольнение не отпустили.

– Это еще почему?

– Что бы я один в городе делал? А так мать с братом приедут, вот я с ними в увольнение и схожу, чтобы здесь не торчать.

– Что ж – может и так, – согласился Лупьяненко.

Игорь покривил душой, когда сказал Антону о том, что не жалеет, что не попал в увольнение. Хотелось надеть парадную форму и пройтись по городу, который был знаком Тищенко только по редким поездкам в баню.