Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц)

– Что, Байраков, я не говорил тебе, что носить шифр в открытую запрещено?

– Виноват, говорили…

– Я не говорил, что это – военная тайна? Мне тебя, придурка, жалко. Ведь из-за этого шифра ты сегодня пару лет дисбата мог получить. Никто не видел, как у тебя капсула сломалась?

– Никто, – поспешно ответил Байраков, почувствовав, что самое страшное уже позади.

– Моли бога, Байраков, чтобы никто не видел! И забудьте все об этом – чтобы больше ни одного слова! Вам, может, кажется, что это херня – подумаешь, листок бумажный выпал? А за этот листок можно и в тюрьму, а не только в дисбат попасть. Надо было хоть в сломанную капсулу положить, но не нести открыто в кармане. Это ведь шифр! Может нам просто набор цифр дали, а может и сегодняшний шифр всего округа! Не ожидал я этого от тебя, Байраков, не ожидал.

– Виноват! Разрешите…, теперь в наряды…, раз виноват?

– Наряды, Байраков – это само собой, это от тебя никуда не уйдет! Но кроме этого ты у меня месяц ни в одно увольнение не пойдешь. И должность «секретчика» я тебе больше не могу доверить. С завтрашнего дня шифр будет получать… Федоренко.

– Есть, – едва слышно ответил Байраков.

– А тебе вроде бы не нравится такое решение? – спросил у Байракова Гришневич.

Байраков ничего не ответил, разглядывая вместо этого пол класса.

– Боец, я, кажется, задал тебе вопрос?! – повысил голос сержант.

– Мне не нравится, что все так получилось, – ответил Байраков.

– А ты как думал?! Может, я за это должен был тебя к краткосрочному отпуску представить или в увольнение отпустить?!

Гришневич еще долго что-то выговаривал Байракову, но Игорь уже не слушал сержанта, поглощенный своими мыслями: «Отпуск. Он так и сказал – отпуск. Надо будет узнать, можно ли в отпуск из учебки?!». Сержант закончил словесную экзекуцию Байракова и, взяв листок с шифром, стал в который раз объяснять, что и как нужно повернуть, чтобы запустить аппарат. Показав все от начала до конца, он начал вызывать курсантов. Дошла очередь и до Игоря.

Тищенко внимательно осмотрел аппаратуру, пытаясь воспроизвести в памяти порядок действий. Но все вспоминалось в виде каких-то не связанных между собой обрывков. Вначале нужно было подключить многочисленные кабели. Три из них Тищенко подключил правильно, а вот с четвертым вышла заминка. Игорь не знал, куда всунуть проклятую цилиндрическую вилку и беспомощно посмотрел на Гришневича.

– Чего же ты встал? Действуй дальше, – бесстрастно сказал сержант.

– Я забыл, куда ее всунуть, – решился признаться Игорь.

– Засунь ее себе в очко, Тищенко! Уже который раз работаем, а ты все никак не запомнишь! Гнездо на задней стенке!

«Черт – как же я мог забыть?! – огорченно подумал Игорь. Он прекрасно знал об этом гнезде, но от волнения совершенно забыл о нем. Теперь можно было включать сам аппарат. Каждую операцию нужно было комментировать.

– Включаем тумблер «напряжение», – начал Игорь и вопросительно взглянул на сержанта: вдруг что-то не так.

– Ну что ты кота за хвост тянешь? Давай быстрее работай и меньше на меня смотри! – разозлился Гришневич.

– Теперь нажимаем клавишу номер «один». За ним тумблер номер «6В», – Игорь вспомнил анекдот о Василии Ивановиче, его знаменитой мази номер «один» и улыбнулся.

– Я не понял, Тищенко – что здесь смешного? Если ты страдаешь от слишком хорошего настроения, то я твои страдания могу моментом облегчить!

– Виноват! Теперь включаем тумблер «6С» и кнопку «пуск», – поспешно сказал Игорь, совершенно забыв об анекдоте.

До середины все шло сравнительно неплохо, но когда дело дошло до набора шифра, Игорь начал допускать одну ошибку за другой. Вначале он долго не мог отодвинуть защитную пластинку, забыв нажать на кнопку в боковой стенке. А без этого освободиться от пластинки было невозможно.

– Нажми на кнопку – так пластинку не снимешь! – не выдержал Гришневич.

Игорь нажал кнопку и отодвинул пластинку. Набрав «17 352», он задвинул пластинку на место, заблокировал ее повторным нажатием кнопки и неожиданно, потеряв равновесие, облокотился локтем на кнопку сброса шифра. Раздался характерный предательский щелчок. Это не укрылось от Гришневича, внимательно следившего за курсантом, и сержант недовольно спросил:

– Что – кнопку сброса нажал?

– Не знаю… Вроде бы нет, – попытался обмануть Игорь.

– А ну открой пластинку, посмотрим на шифр, – потребовал сержант.

Делать было нечего, и Игорь уныло отодвинул пластинку, увидев за ней ряд из пяти нулей.

– Все же нажал?! Меня не проведешь – я слышал. А представь, Тищенко: в бою каждая минута дорога, а ты точно так же собьешь шифр – попробуй потом вновь набери. На это не меньше минуты надо затратить… А в это время бой, командование передает какую-то важную телеграмму. А ты ее не принял. Внимательнее надо работать, Тищенко. Теперь жди, пока еще кто-нибудь сработает на соседнем аппарате. Стопов!

– Я!

– Готовь соседний аппарат к работе.

– Есть.

Стопов проделал все то же, что и Игорь, но шифр заложил наоборот: «25 371». Получалось у Стопова не слишком гладко, но все же немного лучше, чем у Игоря.

– Видишь, Тищенко – Стопов лучше тебя сработал, – заметил сержант.

«Да уж – лучше, как же. Стопов после меня работал и успел весь порядок действий еще раз посмотреть. Да и на положение тумблеров и клавиш на моем аппарате косился», – подумал Игорь, но ответил предельно лаконично:

– Так точно.

Стопов подготовил аппаратуру к приему и передаче и оба курсанта сели к телеграфным аппаратам.

– Что вы ждете? Работайте! – торопил Гришневич.

– А что передавать? – растерянно спросил Игорь.

– Что хочешь.

«Передаю, что хочу», – не долго думая, отпечатал Тищенко. В тот же миг в аппарате Стопова поползла лента, и он прочитал то, что передал Игорь.

– Получил? – спросил сержант у Стопова.

– Так точно.

– Теперь отвечай, что принял.

«Приняв», – послушно отпечатал Стопов.

– Ну что? – спросил Гришневич у Тищенко.

– Тоже получил, только что-то «принял» у меня «в» на конце отпечаталось. Может аппарат неисправный?

– А ты, Стопов, как напечатал?

– Ой – виноват, я «в» напечатав.

– Ты прямо как говоришь, так и пишешь. Будь внимательнее.

Все засмеялись над Стоповым, а Гришневич сказал Игорю:

– Передай ему, что допущена ошибка.

– А как?

– Обычно связисты печатают три раза: «ДЛБ, ДЛБ, ДЛБ!»

«Дол…б», – догадался Игорь и весело напечатал три раза понравившийся ему сигнал.

Глава двадцать первая
В наряде по штабу

^{Сашин делится с Тищенко своим опытом несения наряда по штабу. Очередные письма от Бубликова, Славика и Гутовского. Тищенко с трудом уговаривает Лупьяненко сходить в «чепок», а потом сам отказывается. Почему в прапорщика Бурятова (он же – Койот) бросались сапогами. Тищенко едва не проспал момент, когда из наряда можно идти в казарму… спать. Игорю понравилось гулять ночью. Скоро присвоят первых ефрейторов.}

Сегодня у Игоря было хорошее настроение – во-первых, тело, только что чисто вымытое в бане, дышало свежестью и казалось каким-то легким и особенно энергичным, а, во-вторых, Гришневич поставил Тищенко в наряд по штабу. В наряд Игорь попал из-за того злополучного подворотничка, но был рад, что на этот раз довольно легко отделался. Среди курсантов наряд по штабу считался самым легким и не слишком обременительным. Не случайно почти все свои наряды Сашин провел в штабе. Правда, Тищенко еще ни разу не был в таком наряде, но верил в то, что ничего сложного ему не предстоит. Во-первых, он заступал в наряд по штабу один – без сержанта, и это тоже было немаловажным плюсом. Игорь знал, что кроме него в наряд заступали сержант и рядовой из бригады, но в их ведении был второй этаж, а у Игоря – первый. Так что бригадного сержанта можно было особенно не опасаться. О будущих обязанностях Тищенко Гришневич высказался коротко и лаконично:

– Будешь делать все, что тебе прикажут. И чтобы никаких самовольных отлучек! В столовую пойдешь в положенное время и будешь есть за столом наряда. До двух ноль ноль ночи будешь находиться в штабе. С двух до пяти утра можешь спать в казарме. В шесть ноль ноль снова должен быть в штабе. В девятнадцать ноль ноль тебя сменят.

Такое пояснение не совсем удовлетворило Игоря, и он решил расспросить обо всем поподробнее у Сашина:

– Слушай – я сегодня дневальным по штабу заступаю.

– Я слышал.

– Так вот: я ведь первый раз заступаю… Расскажи мне, что и как там нужно делать?

– Ничего особенного… Днем в основном будешь у тумбочки на лестнице стоять и честь офицерам отдавать. Смотри, чтобы книжка учета дежурств не пропала, она должна в тумбочке лежать! Когда будешь принимать наряд, обязательно проверь, на месте она или нет. Может, пошлют куда-нибудь, так сходишь. Это даже интересно – лучше, чем целый день на темной лестнице торчать. Перед сдачей дежурства надо вымыть лестницу, пол в коридоре, умывальник и туалет. Так что часов в пять можешь уже начинать, а то не успеешь. Купи себе в «чепке» печенья и конфет.

– А что – там можно их есть?

– Можно, почему нельзя? Только, конечно, не на виду у офицеров.

– А ночью тоже надо стоять?

– Нет. Ночью надо быть в коридоре. Там есть стулья – на них можно сидеть. Где-то в половине второго можешь идти спать в казарму.

– Гришневич сказал, что в два.

– Пока дойдешь и ляжешь, как раз два и будет. Чего зря время терять! Да и в штабе спать можешь – только смотри, чтобы дежурный по части не засек.

– А что – он приходит?

– Иногда приходит часов в двенадцать, когда сам еще не спит. Дежурные с бригады на ночь не остаются, но на втором этаже часовой у знамени стоит. Его через каждые два часа сменяют. Вот, пожалуй, и все.

– Спасибо за информацию, – поблагодарил Игорь Сашина и принялся готовиться к наряду.

Принесли письма. Игорю пришло сразу три и Гришневич, узнав об этом, выхватил письма из рук Шороха и потребовал у Тищенко:

– Танцуй, а то не отдам!

Игорь хотел быстрее получить письма, но танцевать стеснялся. Все же Тищенко боялся рассердить сержанта, поэтому несколько заискивающее сказал:

– Товарищ сержант, я не умею.

– Танцуй, как умеешь.

– Я вообще не умею. Честное слово!

– Ладно, бери. В следующий раз посмотришь, как другие танцуют и сразу долг отдашь, – смиловался Гришневич и протянул Игорю письма.

– Есть отдать долг! – радостно ответил Игорь, взял письма и сразу же посмотрел на обратные адреса.

Письма пришли от Бубликова, Гутиковского и из дома от Славика. Немного поколебавшись, Игорь вначале распечатал письмо от Бубликова – это было первое письмо из института. Бубликов исписал целых три листа, и это было приятной неожиданностью:

«Здравствуй, Игорь!

Как-то странно, что я пишу письмо солдату, странно, что ты солдат. Знаешь, больше всех удивлялся, что тебя взяли в СА СССР, Черноусов Витя. Я ведь жил с ним в одной палатке. Так он часто спрашивал, как, мол, там этот, самый маленький? Я говорил, что хорошо.

Получил два твоих письма. Молодец, что пишешь. У меня все нормально. Нового ничего нет. Я даже не знаю, что писать. Я лучше кратко изложу то время, с тех пор, как я тебя не видел.

Ну что ж – проводили ребят в армию. Некоторое время девчонки посплетничали, кто с кем ходил, но помаленьку все это забылось (или надоело). Я маячил из города в лагерь, а из лагеря – в город. И поэтому начались осложнения с моим куратором Чубук Р.В. Но это ерунда. Она все-таки зачла ботанику на «хорошо». После того, как вы ушли в армию, я перешел в палатку к Рыжикову. Ну, скажу я тебе – там такой бардак! Вообще интересно там люди живут. Знаешь, приезжаю я утром в понедельник в лагерь, захожу в свою новую палатку… Ты читай и представляй – интересно сейчас бы на тебя посмотреть. Ну, так вот: утро, довольно пасмурно, птички поют, накрапывает легкий дождь. Захожу я в свою новую палатку. В палатке полумрак. Сначала я не увидел ничего примечательного, затем посмотрел на постель, а там, понимаешь… тысяча и одна ночь. Я так и оцепенел, а мне еще так спокойно говорят: «Что ты, Бубликов, рисуешься?» Я что – я ничего. Я что… Я бочком, бочком и к выходу. Ну, короче, это были девчонки. В палатке были неоднократные пьянки, а один раз… Что было один раз, я оставлю на потом. Понимаешь, Игорь, я, как говорится, слишком много видел и не хочу называть имена. Ну, ты сам понимаешь – письма – ведь ненадежная, поэтому ты сам догадывайся, а это нетрудно: что, чего и как. А так я живу довольно неплохо. Да, Гончарова Наташа, кстати, я с ней вместе работаю на зоологии, провожала своего милого Алексеевича на вокзале. Видела Шалко и еще кого-то узнала. Итак – кто куда ушел из наших рядов. Перечисляю по порядку: 1.Тищенко И. в связь в Минск, 2. Шалко А. в ВВС в Уфу, 3. Висунов А. Отец забрал к себе на Дальний Восток, 4. Алексеевич А. в Минске в противотанковой артиллерии (Гончарова ездила к нему на присягу), 5–6. Хотицкий Н. и Денисов И. Оба в ГДР (в какие войска – не знаю),7. Лещицкий Н. Уже прислал первые письма. Служит где-то под Ленинградом в морской авиации. Все боялись, что в Морфлот на три года, но он будет служить два. Повезло – попал в какой-то ансамбль, 8. Ромашевич И. Куда он попал, я забыл. Кажется все.

Вот так и жили. Дрова приходилось без вас за троих колоть, тоже нелегко. Впрочем, по сравнению с тобой я в раю. По зоологии у меня руководителем Яша – чем не жизнь, я тебя спрашиваю?! Правда, я здесь похудел: одеваю штаны, а они спадают. Что у меня еще нового? Проводил друга в северную экспедицию. Я, в общем-то, в группе был самым ценным человеком – приходилось по всем болотам и деревьям лазить за всякой дрянью. Во вторник лагерь снялся и тю-тю. Через четыре дня были экзамены и теперь полная лафа – каникулы. Да, еще одна новость: Браславский, Рыжиков и Муравский получили выговор за распитие спиртных напитков и за несоблюдение лагерного режима. А трех девчонок со второго курса вообще из лагеря выгнали. Выговор также был и бывшей нашей палатке, где потом жили (когда мы ушли) девчонки из 13 гр. моей подгруппы за то, что впустили ночью пьяного тракториста, ну и дальше в таком же духе. В лагере был и прощальный ужин. Практика запомнилась!

Не знаю, чего делать на каникулах. Ты, конечно, старайся попасть после учебки поближе к Витебску.

Напиши, что знаешь о наших пацанах. Ты извини, что я пишу о себе, да о себе, просто писать больше, собственно, не о чем. Знаешь, я пишу так, как беседовал бы с тобой, будь ты сейчас рядом со мной. Говорят, что первые месяцы службы самые трудные… Ты там не падай духом и, что бы ни случилось – держи себя в кулаке. Я в свою очередь постараюсь тебе почаще писать и еще кое-что попробую, если получится. Ну что, Игорь – я вроде бы все написал, а расставаться с тобой не хочется. Я не скажу «До свидания», а просто – до следующего письма. Держи себя в руках и все будет хорошо. Надо это пройти, надо!

Это первое письмо и я в нем никаких спортивных, мировых и т. д. проблем не поднимал – все это будет в следующих письмах.

Алексей.

11 августа 1985 года.

П.С. Неплохо сказано:

 
Мой друг, жизнь наша – лишь только искра
Всей жизни Родины – страны побед.
Пусть мы погаснем – от бесстрашной смерти
В Отчизне нашей ярче вспыхнет свет!
Это стихи Муссы Джалиля. Прости за задержку».
 

Игорь вспомнил, как в июне он вместе с Бубликовым шел по пыльной, песчаной дороге из лагеря и ему вновь захотелось в институт. Но институт казался чем-то недостижимым и ужасно далеким, словно он находился на какой-то другой планете. Слова Муссы Джалиля взволновали курсанта, и он несколько раз повторил их про себя. «Пусть я умру, но обо мне не забудут», – неожиданно подумал Игорь и сам удивился своим мыслям. «Что-то я рано умирать собрался, да и чего ради? А может у меня уже крыша потихоньку едет? Уже нормальные стихи кажутся зловещими и таящими какой-то скрытый смысл. Такие симптомы у шизофреников. Может я шизофреник? Тьфу ты, надо же какая дрянь в голову лезет!» – разозлился на себя Игорь и, чтобы поднять настроение, распечатал письмо Славика:

«Здравствуй, Игорь.

Письмо твое мы еще не получили, но мне скучно и я решил поэтому написать тебе сам. Мама и папка очень ждут твоего письма, но я тоже жду. Папка сказал, что ему приснилось, что твое письмо будет во вторник (13 числа). Но, увы, письмо не пришло.

Я сделал почти весь велосипед и педали тоже. Мне осталось собрать только заднее колесо и все. Папка мне не помогал, я все делал сам. Ну, как, солдат, служишь? Сегодня я видел Бурто Игоря. Он уже приехал на каникулы из военного училища. Около нашего дома ходила какая-то комиссия. Она приказала убрать все парники. И еще – около нашего дома будут строить дом. Уже привезли вагончики. Представляю, какой будет наш двор. Да, не повезло нашему Мурзе. Мурик жив и здоров, но целую неделю у нас не было мяса. Мы ему давали и суп, и макароны. Но он не ел. Целых три дня ходил надутый и даже маму сильно поцарапал за ногу, вот. Однажды наш Мурза поймал ворону. Ворона как даст ему по голове клювом, а Мурик ее когтями за горло, ну, в общем, он ее съел. У Мурзы ухо было разорвано, но сейчас он выздоровел. Около нашего дома произошла авария – мотоциклист сбил велосипедиста. Мотоциклист не виноват. Так вот: мужик, который ехал на велосипеде – его насмерть, а мотоциклу ни фига! Я первый раз увидел мертвого человека. А пацану этому (который на мотоцикле) было лет восемнадцать-девятнадцать. Ну ладно, я пойду смотреть кино «Бронзовая птица». Потом допишу.

Ну, вот я посмотрел и продолжаю. До свидания.

Славик.

13 августа 1985 года.

Пиши».

«А Славик все же лентяй. Обещал после фильма письмо дописать, а сам на этом и закончил», – улыбнулся Игорь. Теперь Тищенко уже совершенно забыл об институте – все его мысли занял дом. Хотелось увидеть дом, который начали строить, Мурика, сражающегося с вороной. Все это представлялось Игорю столь реальным, что, казалось, стоит лишь зарыть и тут же открыть глаза, как сразу же исчезнет мрачная казарма и Тищенко окажется в своей квартире.

Игорь распечатал письмо Гутовского, лежащее в том же конверте, что и письмо от брата. Тищенко сразу же узнал хорошо ему знакомый почерк друга и стал читать:

«Здравствуй друг Игорь!

Стараюсь писать более разборчиво, но не получается. Ты не поверишь – трясутся руки, сегодня только что пришли с физподготовки: подтягивались, делали подъем-поворот и выход сил. Подтянуться нужно не меньше пятнадцати раз. А выход сил – шесть раз. И так несколько заходов. В результате я не могу держать ложку и ручку, а завтра вообще не подниму рук. Да, спасибо тебе за письмо и особенно ту фотографию, которую ты мне еще из дома прислал. Я тебе забыл об этом в прошлый раз написать. Мы ее рассматривали всем отделением. Ребятам особенно понравилась та девушка, которую ты обнимаешь. Просили, чтобы я написал тебе, чтобы ты прислал ее адрес, если это возможно.

Да, ты прав – местность здесь красивая и недоступная. Постоянно видим море, такое красивое и манящее прохладой – так и тянет к себе искупаться. А мы, словно кони, пробегаем мимо, роем в дюнах окопы, учимся маскироваться в песке. Ты не поверишь, но это целая наука – ползать и маскироваться. Спрашиваешь, что такое санитария? Это то, что необходимо знать каждому солдату и матросу. Это умение перевязать рану, остановить кровь и т. д. Ну, короче, спасти человека, если это будет возможно. Мне тоже тебя не хватает – как было бы замечательно, если бы мы служили вместе! Как мне не хватает брата по «мятежной душе!» Вот вчера мы сменились с камбуза в четыре утра. До подъема два часа – спать не имеет смысла. А здесь море в двух шагах, такое теплое, зовущее. Я подговорил ребят сбегать искупаться. Риска практически никакого – к подъему мы бы успели. А наши «кадристы» предложили лучше поспать, и я, конечно, один не пошел. А вот был бы здесь ты – было бы совсем другое дело! Славе Колесову я тоже письмо в часть написал, но пока нет ответа. Я служу почти на границе – до Польши рукой подать, а до шведских островов – 300 км. Рассказывали случай, что нарушителя ловили прямо в Пионерске, где я раньше служил. Граница есть граница, ведь она проходит и по берегу моря тоже, а от нашего расположения до берега рукой подать – один небольшой квартал Калининграда. Кроме нас здесь полно пограничников, и наш патруль с их патрулем вечно ссорится. В прошлое воскресенье показывали фильм «Салют, Мария» о гражданской войне, о героических сражениях моряков. Морская норма больше солдатской. Два раза в день нам дают масло по 25 г. – это закон. Со старшими по призыву пока уживаюсь. Я твой адрес потерял, когда переезжал, так что пришлось отправлять письмо тебе домой.

До свидания. Пиши.

Твой друг Сергей.

10 августа 1985 года»

«Да, подтягиваться у них побольше надо, но на то они и морская пехота. Молодец, Сергей, вроде бы ты понемногу в армии осваиваешься – не то, что я!» – обрадовался за друга Тищенко.

Игорь хотел тотчас же начать писать ответы, но Гришневич, заметив, что Тищенко собрался писать письмо, недовольно пробурчал:

– Письмо перед нарядом надо писать только в том случае, если уже полностью подготовился. Ты уже полностью подготовился?

– Никак нет.

– Тогда готовься, а письма будешь в другое время писать.

– Есть, – недовольно ответил обиженный Игорь, но на его счастье это прошло незамеченным.

Прежде всего, надо было позаботиться о печеньи и конфетах. Игорь решил последовать совету Сашина и сходить в «чепок», но для этого надо было найти себе попутчика.

– Антон! – позвал Игорь.

– Чего? – откликнулся Лупьяненко.

– Да не ори ты так, а то Гришневич услышит! – шепнул Игорь на ухо Антону, когда тот подошел почти вплотную.

– Тогда пойдем куда-нибудь подальше, а то сержант что-нибудь заподозрит, – тоже шепотом ответил Лупьяненко.

Когда курсанты отошли на безопасное расстояние, Тищенко предложил Антону сходить в «чепок».

– Ну да – Гришневич узнает и в какой-нибудь наряд сразу же меня всунет! Тебе хорошо – ты в штаб идешь. А меня, как пить дать, в какой-нибудь наряд по роте… или вообще в столовую запрут, – без особого восторга ответил Лупьяненко.

– Да ведь если меня поймают, то тоже в наряд поставят. Штаб еще за подворотничок и считаться не будет, так что вместе в наряд попадем. Поэтому можно рискнуть, – продолжал уговаривать Игорь.

– Попадем, если Говнище поймает. Но кто тебе сказал, что он нас поймает?! Была – не была, пошли! – наконец согласился Антон.

Уговорив Лупьяненко, Игорь неожиданно вспомнил о печеньи и конфетах, припасенных еще на присягу. Оставлять их становилось все опаснее – чем дальше, тем более вероятным было то, что Гришневичу вновь взбредет в голову проверить тумбочки и вещмешки. А есть печенье перед строем во второй раз Игорь не хотел.

– Ну, чего ты тормозишь? Пошли быстрее! – недовольно буркнул Лупьяненко.

– Я передумал. Не надо нам идти.

– Что-о?! Я что-то тебя не понял. Ты ведь только что уговаривал меня пойти с тобой в «чепок»?! – удивился Антон.

– Уговаривал, потому что затормозил. У меня еще с присяги конфеты остались… и печенье тоже. Я их с собой в штаб и возьму, – пояснил Тищенко.

– Тьфу, заколебал ты со своими шутками! Заставил только зря сомневаться и волноваться. Кстати, ты мне тоже конфет и печенья оставь.

– Да ты сам бери из вещмешка. И за кремом на нижней полке тумбочки кулек с конфетами есть тоже. Я ведь все за раз не съем!

– Кто тебя знает! Из тумбочки я, конечно, конфету возьму, а вот за печеньем в твой вещмешок не полезу – еще скажут, что ворую. Так что достань пару пачек сейчас и переложи в тумбочку.

– Ладно. Так и быть.

Оглянувшись по сторонам, Игорь достал из вещмешка три пачки печенья и быстро переложил их в тумбочку. Две он решил захватить с собой в штаб, а одну оставить Лупьяненко.

В восемнадцать пятнадцать Тищенко в составе суточного наряда прослушал на плацу инструктаж заступающего дежурного по части и зашел в казарму, чтобы забрать приготовленное днем. Увидев курсанта, Гришневич равнодушно спросил:

– Как прошел развод? Замечаний тебе не было?

– Никак нет, товарищ сержант.

– А кто дежурным по части заступает?

– Какой-то прапорщик. Вроде бы из первой роты. Я фамилию не запомнил.

– А какой он из себя?

– Среднего роста. Довольно плотный.

– Волосы темные?

– Темные.

– Его фамилия не Бурятов?

– Вроде бы Бурятов, я точно не помню.

– Точно Бурятов – больше некому!

Проходивший по коридору Щарапа краем уха уловил разговор и с любопытством спросил у Гришневича:

– К чему это ты Бурятова вспоминаешь?

– Он сегодня дежурным по части заступает.

– А… Да, досталось ему в прошлом году от хозвзвода. Я сразу же об этом вспоминаю, как только он заступает, – сказал Щарапа и весело засмеялся.

Гришневич, заметив заинтересованные лица курсантов, охотно пояснил:

– В прошлом году в хозвзводе было почти половина «дедов», и когда я только служить пришел, там был страшный бардак. По утрам никто не хотел подниматься. Да и вообще раньше все гораздо круче был – это сейчас потихоньку стали гайки завинчивать. Превратили учебку в какой-то санаторий… Так вот – Бурятов этот проводил подъем совершенно особенно. Крикнет: «Рота, подъем!» и быстрее двери назад захлопывает. А знаете почему? Да потому, что тогда в дежурного могли и сапогом запустить. Только дежурный что-нибудь крикнет, сразу же в ответ дикие вопли из хозвзвода: «Да пошел ты на хер, пидорас! Закрой рот, кусяра!» И дальше минуты две сплошной мат стоит. Он бы и рад поймать того, кто кричал, да разве найдешь его среди тридцати человек, да еще в темноте – зимой специально лампочки били! А Бурятов хитрый, как койот. Спрячется за двери и наблюдает, кто орет. Так благодаря ему все это и прижали. Вот и прозвали его Койтом. Смотри, Тищенко, он тебя обязательно ночью в штабе проверит, как ты там службу будешь нести. Если залетишь – пеняй на себя, я тогда тебе еще пару нарядов подкину!

Игорю уже пора было идти в штаб, но он никак не мог забрать конфеты и печенье, потому что Гришневич, рассказывая о Койоте, почти все время смотрел на Тищенко. Надо было что-то придумать, и Игорь решил обмануть сержанта. Сделав вид, что он уже уходит, Игорь быстро вышел из кубрика, но потом вернулся и решительно полез в свою тумбочку.

– Что у тебя такое случилось? – подозрительно заинтересованно спросил Гришневич.

Но подозрительным это показалось Игорю лишь потому, что он боялся такого вопроса. Гришневичу же было абсолютно все равно, зачем его курсант полез в тумбочку и спросил сержант исключительно из-за скуки, овладевшей им к вечеру.

– Я только хотел взять с собой немного бумаги и ручку. Ночью будет время, и я хочу письма написать, – «пояснил» Игорь.

– Ночью, Тищенко, надо не письма писать, а бдительно охранять имущество штаба. Ясно?

– Так точно.

– А вот во время доблестной охраны штаба можно и письма писать, а не потому, что ночью будет время! – засмеялся Гришневич.

– Разрешите идти?

– Иди.

Тищенко взглянул на часы. Минутная стрелка застыла на без десяти семь, и курсант прибавил шаг. Но штаб был близко. Не прошло и пяти минут, как Игорь оказался перед старым двухэтажным зданием, покрытым слоем желтой, местами потрескавшейся штукатурки. На встречу то и дело попадались офицеры и прапорщики, поэтому Тищенко постоянно приходилось переходить на строевой шаг и отдавать честь. Игорь впервые видел столько офицеров в непосредственной близости от себя, поэтому не мог не волноваться. Тищенко постоянно казалось, что сейчас его кто-нибудь остановит и строго отчитает – например, за неправильное отдание чести. Чтобы этого не произошло, Игорь изо всей силы грохотал сапогами по асфальту и «молодцевато» отдавал честь. Офицеры и прапорщики по большей части не обращали на курсанта абсолютно никакого внимания и, отдав честь в ответ, зачастую даже не удостаивали Тищенко взглядом и шли дальше. Вначале Тищенко показалось, что они ведут себя так из-за заносчивости и самодовольства, но потом Игорь понял, что для офицера, пятый год ежедневно проходящего в этот штаб, курсант, отдающий честь, не более примечательная часть пейзажа, чем, скажем деревья, растущие вдоль тротуара. Впрочем, один майор все же обратил внимание на Игоря и едва заметно улыбнулся. Тищенко на майора обиделся, но если бы он сам смог увидеть себя со стороны, то, скорее всего, тоже посмеялся бы над собой, – до того показное солдафонство не шло к совершенно гражданскому лицу Игоря, увенчанному очками. Друг другу офицеры чести почти не отдавали, только в шутку или же младшие и прапорщики – старшим. Это показалось Игорю странным, потому что устав предписывал отдавать честь даже курсанта курсанту. Но одно дело, если устав не выполняется рядовым и совсем другое, если офицером. «Но я ведь тоже, если бы был офицером, скажем лейтенантом… тоже не стал бы отдавать честь Лупьяненко, если бы он был, к примеру, капитаном. Это все понятно, но почему бы тогда в уставе не написать о том, что равные или близкие по званию отдавать честь друг другу не обязаны. Но тогда получается, что и я Гришневичу честь не должен буду отдавать…», – Игорь чувствовал, что где-то в его рассуждениях кроется ошибка, но никак не мог ее найти. Так и не решив этой проблемы, Тищенко несмело потянул на себя дверь штаба.

Она едва слышно скрипнула и отворилась. Тищенко вошел внутрь и оказался на лестнице. Напротив двери стояла тумбочка, рядом с которой Игорь увидел плотную фигуру в хэбэ и пилотке. На лестнице было темно, и Тищенко, войдя с улицы, никак не мог определить звание стоящего, потому что не различал в темноте его погон. «А вдруг это сержант?!» – подумал Тищенко и на всякий случай отдал честь. Фигура в хэбэ честь отдавать не стала и спросила недовольным голосом:

– Ты в штаб дневальным?

– Да.

– Давай быстрее принимай у меня дежурство, а то мне некогда – пора в казарму идти. Уже восьмой час!

– Тьфу, черт! А я думал, что сержант стоит. Показывай все. Но я, кстати, раньше этого времени и не должен был придти, – недовольно ответил Игорь, раздосадованный своей ошибкой. Курсант достал «Книгу дежурств» и показал запись: «Выбито одно стекло в туалете». В книгу записывались все недостатки, чтобы потом можно было узнать, во время чьего дежурства случилось то или иное событие. Таким образом, за разбитое стекло отвечал тот, за кем появилась запись.

– Стекло, так стекло. Не мы били – не нам и вставлять, – философски заметил Тищенко.

– Пошли смотреть туалет и коридор, – позвал курсант.

– Тоесть, как смотреть? А кто на тумбочке останется?! – удивился Игорь.

– Ты что – первый раз в штабе? – в свою очередь удивился курсант.

– В первый.

– Тогда ясно. Это тебе не в роте на тумбочке стоять. Как же ты можешь по другому дежурство принять, если здесь останешься?

– Почему я? Можешь и ты остаться, а я в это время могу все посмотреть.

– А когда на ужин пойдешь, кого вместо себя поставишь – Томченко, что ли?!