Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)

– Тищенко, ты понимаешь – мы только что работали, как кони, а ты нас без обеда оставил?! Херово получается, Тищенко! – в голосе подошедшего Албанова Игорь уловил хорошо различимую угрозу.

– Да чего тут говорить?! Это чмо долбаное все котелкм прощелкало! Вот гандон! – подытожил Резняк и грубо толкнул Игоря в грудь.

– Чего ты толкаешься?! Сам гандон! Да пошли вы все… – Тищенко так и не успел договорить, потому что оказался на земле после сильного удара в челюсть, нанесенного ему Байраковым.

Игорь тут же вскочил на ноги и, сжав кулаки, крикнул Байракову:

– Сейчас как долбану пару раз, так и сдохнешь на месте!

Байраков криво улыбнулся и презрительно заметил:

– Да ты сейчас на куски рассыплешься, сынок, если я тебе еще раз врежу.

– Чего ты еще трепыхаешься? Улетел отсюда, щенок, пока я тебе очки в голову не вбил! – крикнул Петренчик и отбросил Игоря в сторону.

Едва не упав во второй раз, Тищенко успел заметить, что Резняк хотел заехать ему сапогом, но промахнулся. Во время этой стычки Игорю казалось, что вокруг него собрался целый взвод. На самом же деле никто кроме вышеперечисленной четверки особой активности не проявил. Почти все остальные курсанты хоть и были злы на Игоря за то, что он не сохранил котелки, но все же остались лишь пассивными зрителями происходящего. Лупьяненко, Туй и Сашин хоть и сочувствовали Игорю, но все же не решились вступить открыто в его защиту, потому что, как ни крути, но Тищенко был все же не прав.

В это время пришел Гришневич. Узнав, в чем дело, сержант сразу же подозвал к себе Игоря:

– В чем дело, Тищенко? Где котелки? Как теперь кормить взвод.

– Виноват, первая рота взяла… Украли…

– Меня не волнует, кто чего взял! Запомни, солдат – в армии нет слова «украли», в арами есть слово «прое…л». А именно это ты сейчас и сделал. Даю тебе три минуты на поиски котелков! Время пошло!

– Есть, – понуро ответил Игорь и побежал за котелками.

Собственно, он и не знал, куда бежать, а просто ходил по окружающей территории, выискивая котелки. «Не могли же они бесследно пропасть?! Ведь первая рота тоже с собой котелки привезла. Если они наши взяли, то где-то должны их котелки лежать. Но где? Так, спокойно! Надо обо всем спокойно подумать. Где складывали котелки курсанты первой роты? Вроде бы у забора. Точно у забора! Но ведь они сейчас там сидят и едят. А что, если котелки там же? Надо пойти и посмотреть», – успокоившись, Игорь принял более-менее разумное решение. Подойдя к сосредоточенно поглощавшим кашу курсантам первой роты, Тищенко негромко спросил:

– Ребята, у вас котелков лишних нет?

На вопрос Тищенко никто не обратил никакого внимания.

Тогда Тищенко спросил еще раз, но уже с нотками раздражения и гораздо громче:

– У вас есть лишние котелки?

Один из курсантов не выдержал пристального взгляда Игоря и начал шарить вокруг себя рукой. Наконец он нащупал в траве котелок и радостно подал его Игорю:

– Держи, один вроде бы нашелся.

– Ребята, здесь котелки вокруг вас лишние – посмотрите, пожалуйста, а то нам есть не из чего, вы ведь наши по ошибке взяли, – взмолился Игорь.

– Да чего ты кричишь – бери все, что найдешь, нам не жалко! – ответил высокий белобрысый курсант.

Игорь бросился искать и вскоре вытащил из травы еще несколько котелков. Отнеся их во взвод, Тищенко объявил:

– Ребята, там много котелков, где первая рота сиди. Можно пойти и взять!

– Ты прощелкал – ты и бери! А то нашел дураков! – зло ответил Резняк.

– Слышал, что тебе сказали?! – спросил Байраков.

– Ну, – ответил Игорь.

– Тогда действуй.

Но тут на помощь Игорю пришел Лупьяненко:

– Пока он будет носить, все остынет. Давайте сами сходим – так будет гораздо быстрее?!

– А я хочу, чтобы он принес! – упрямо возразил Резняк.

– Ну и жди, если хочешь, а я сабе сам вазьму! – поддержал Антона Стопов и решительно направился в сторону первой роты.

Большая часть взвода последовала за ними, но Улан, Албанов, Байраков, Петренчик и Резняк остались на месте. Немного поколебавшись, к ним присоединились Гутиковский и Каменев.

– Ну что встал, Тищенко – неси свои котелки! – потребовал Байраков.

У Игоря было как раз семь котелков, и он отдал их оставшимся.

– Скажи спасибо, что таких, как мы, мало, а то ведь убили бы тебя! – с насмешливой улыбкой сказал Байраков.

– Да вы и убьете… за котелок с кашей! Да только не будут все такими, как вы!

– Это почему? – спросил Байраков.

– Потому, что у них есть совесть, – ответил Игорь.

– Ух ты, чама! Еще и разговариваешь?! – возмутился Резняк.

– А ты что думал – буду молчать?! – огрызнулся Тищенко и отошел в сторону, провожаемый «теплыми» взглядами сослуживцев.

В конце концов, удалось отыскать почти все котелки. Не нашли только один и Игорь уже было подумал, что останется без обеда. Но Туй взял на себя и на Тищенко двойную порцию супа, а Лупьяненко – каши. Хлеба, правда, не было, но Игорь и без того был рад, что удалось пообедать. Причем Тищенко радовался не столько супу и каше, сколько тому, что нашлись люди, поддержавшие его в трудную минуту. Лупьяненко к тому же оставил Игорю полкружки компота, потому что котел с третьим к этому времени уже опустел. Когда Игорь сделал последний глоток, пришел радостный Туй, нашедший последний котелок. Казалось бы, все возвратилось на свои места, но не все было так хорошо. Почти все утерянные котелки имели ложку и кружку, а в найденных зачастую не было ни того, ни другого, и многим пришлось пить и есть по очереди. Гришневич, взбешенный тем, что придется отчитываться за потерю ложек и кружек перед Атосевичем, подозвал Игоря и процедил сквозь зубы ледяным тоном:

– За халатное отношение к служебным обязанностям объявляю вам наряд вне очереди!

– Есть, – хмуро ответил Игорь.

– Вот и хорошо. И я лично чистоту котелков проверю! Если найду грязь или жир – о твою рожу вычищу! Выполняй!

– Есть, – Тищенко больше ничего не оставалось, как идти и мыть котелки.

Собрав у взвода грязные котелки, Тищенко сложил их в общую кучу и стал раздумывать, что делать дальше со всей этой грудой грязного металла. Гришневич увел взвод на работу, и Игорь вновь остался вместе с Туровым. Тищенко подошел к Турову, посмотрел ему в глаза и спросил:

– Может, поможешь мне? Ты ведь без дела остался, да и из-за тебя все и вышло.

– Щелкать надо было меньше. Я бы и рад помочь, да не могу – плечо очень болит, – Туров скорчил гримасу, чтобы доказать Игорю, что переносит нечеловеческие боли.

Но гримаса получилась слишком уж неуклюжей, и Тищенко лишь презрительно улыбнулся в ответ.

– Чего ты ржешь? Тебе бы так! – обиделся Туров.

– Мне тоже сегодня досталось. Помоги тогда хоть кашу из котелков повыковыривать?

– Чем ее выковыривать – руками, что ли?

– Зачем руками – берешь ложку и выскребаешь котелки, – Игорь продемонстрировал Турову порядок действий.

Турову было неудобно отказать Игорю в таком пустяке (тем более что в душе он все же чувствовал себя виноватым) и он, не долго думая, согласился. Вдвоем работа пошла быстрее и вскоре все котелки были освобождены от остатков пищи, которых впрочем, было не так уж и много.

– Теперь надо узнать, где здесь вода. Как бы это сделать? – задумчиво спросил Игорь.

– А чего тут думать – вон какой-то прапорщик идет. Спроси у него, где вода, вот и узнаешь, – посоветовал Туров.

Это бы тот самый прапорщик, который руководил переноской досок. Игорь уверенно подошел к прапорщику, приложил руку к пилотке и четким, почти механическим голосом задал вопрос:

– Товарищ прапорщик, вы не подскажете, где здесь можно раздобыть воду, чтобы помыть котелки?

Улыбнувшись солдафонству курсанта, прапорщик отдал честь в ответ и спросил:

– А ты что – никак котелки мыть собрался?

– Так точно.

– А почему ты, а не кто-нибудь другой? У тебя ведь палец порезан?

– Так уж получилось. А воды… здесь нет? – Игорь возвратил диалог на интересующую его тему.

– Есть вода – не в пустыне живем, слава богу! Вон за тем складом есть мойка с эстакадой – там машины моют из брансбойта. Только ты с собой ведро возьми – вначале в нем котелки вымоешь, а потом ополоснешь.

– А у меня нет ведра.

– Нет ведра, говоришь? Ладно – можешь с этого пожарного щита на время взять. Но только смотри – чтобы обязательно на место принес! Понял?

– Так точно, обязательно принесу! – пообещал Тищенко и пошел к пожарному щиту.

Курсанту было приятно, что прапорщик поговорил с ним по-человечески. Пожарный щит был завязан мотком толстой стальной проволоки, открутить которую оказалось не таким-то уж и легким делом. Игорь яростно дергал ее во все стороны, но так и не мог развязать. И лишь тогда, когда Тищенко совершенно отчаялся открыть щит, проволока сломалась посередине, и Игорь получил доступ к ведру. Ведро Игорю не понравилось – оно было каким-то непропорционально узким и высоким, а самое неприятное – с выпуклым дном. Из-за этого ведро нельзя было поставить на землю без посторонней опоры. Неторопливо складывая грязные котелки в ведро, Игорь с некоторой надеждой спросил у Турова:

– А может, все же поможешь? Мы быстро вдвоем справимся – Там брансбойт есть.

– Говорю ведь – плечо болит. А так бы, ясное дело, помог! – недовольно ответил Туров.

– У меня ведь тоже палец порезан. Мне еще хуже котелки мыть будет – грязь может в рану попасть, – возразил Тищенко.

– Слушай – я ведь тебя их мыть не посылал. Надо было про рану Гришневичу сказать…

– Да он и так знает.

– Тогда это твое личное горе.

– Значит, не поможешь!

– Сказал ведь – плечо болит!

– Ладно – как знаешь, – обиженно ответил Игорь, взял в руку пожарное ведро, полное котелков и пошел искать мойку.

Воду Тищенко отыскал довольно быстро, но из брансбойта какие-то солдаты мыли машину, и курсант присел рядом, ожидая своей очереди.

– Чего сидишь, зема? – спросил один из солдат, заметив Игоря.

– Мне котелки надо вымыть – вот я воду и жду.

– А чего к нам не подходишь?

– Брансбойт ведь все равно занят…

– Ты давно служишь, зема?

– В сентябре полгода будет.

– Ну, положим, не полгода, но это не самое главное. Если будешь так тормозить – можешь до вечера просидеть. Мы ведь машину долго мыть будем. Запомни, в армии не надо быть скромным – в армии надо быть хитрым и сообразительным.

Так слово за слово завязался разговор. Игорь рассказал о себе, об учебе, о том, почему именно он пришел мыть котелки. Солдат – о себе. Оказалось, что он служит последние два месяца, а родом из Полоцкого района.

– Так что мы и в самом деле с тобой земы, зема! Давай сюда свою посуду, а в следующий раз охраняй котелки более бдительно, – весело сказал полочанин и до краев наполнил пожарное ведро водой.

Вода была холодной, и котелки плохо отмывались. Игорь старательно тер их руками, но стенки котелков оставались такими же жирными, как и раньше. Единственным отличием «вымытых» котелков было присутствие на их стенках глубоких борозд, оставшихся от пальцев на слое жира. «Стоп – так не пойдет. И Гришневич такую работу не примет, и пальцы от холода окоченеют. Может быть вначале все песком выдраить, а потом водой смыть? А вдруг грязь заметят? Да и нехорошо так – потом ведь еду будут ложить. Черт – что же делать?!» – растерянно размышлял Игорь, глядя на гору грязных котелков.

Время шло, а Игорь все так же неподвижно сидел с отрешенным лицом возле мойки. И тут Тищенко осенило. От радости он даже вскрикнул и подпрыгнул вверх: «Трава! Как же я сразу не догадался?! Надо только отойти подальше, где трава гуще растет!». Игорь расположился у стены одного из складов и, нарвав пучки травы, принялся вытирать ими котелки и ложки. Получилось вполне неплохо и после ополаскивания в ведре котелки, если особенно к ним не приглядываться, были почти чистыми. Вымыв последний котелок, Игорь сложил их в ведро и отправился за следующей партией.

За котелки Тищенко был спокоен, так как, не особенно надеясь на Турова, курсант надежно спрятал их в кустах за глухой стеной склада.

Ходить на мойку и обратно пришлось трижды. Повязка на поврежденном пальце намокла и превратилась в кусок грязной, жирной тряпки. «Как бы рана не загноилась», – озабоченно подумал Игорь. Вымыв все котелки, Тищенко оставил их от греха подальше в кустах, а сам вновь разлегся под злополучным кленом. Но особенно долго ему лежать не пришлось – Гришневич привел взвод на получасовой отдых. Конечно, сержант мог бы посадить взвод и в другом месте, но ему было интересно, вымыл ли Тищенко котелки. «Неужели опять котелков нет?!» – растерянно подумал сержант, посмотрев под ноги Игорю, поднявшемуся из травы с приходом своего командира.

– Где котелки, Тищенко? – устало и как-то обреченно спросил сержант.

– Все вымыты, – ответил Игорь, немного озадаченный тоном Гришневича.

– А где они сейчас?

– Я их в кустах спрятал. Там их никто не найдет.

– Зачем же ты их прятал?

– Я не мог все сразу на мойку забрать.

– А почему Турову охранять не поручил?

– Его вроде бы нет нигде. Я думал, что он уже на работу ушел… – уклончиво ответил Игорь.

Он прекрасно знал, что Туров спит за складом, но выдавать его сержанту не хотел.

– Ну, я ему устрою службу! Ворсинка, Яковцов, Кротский! – сержант созвал все «подкрепление» из третьего взвода и поручил им искать Турова. Вскоре пропавший с осунувшимся лицом и заспанными глазами предстал перед Гришневичем.

– Значит так, Туров – сегодня о твоей работе будет доложено старшему сержанту Щарапе, – объявил ему Гришневич.

– Но вы ведь сами…

– Рот закрой, боец, когда тебе слово не дали! Я тебе спать сказал?

– Я не…

– Я по твоей харе вижу! После перерыва пойдешь вместе со всеми и будешь носить катушки с кабелем – если плечо не будет работать, будешь зубами себе помогать! А сейчас уйди с моих глаз!

Туров понуро отошел к своим. Игорь же не только не огорчился такому повороту событий, но даже испытал некоторое злорадство: «Так тебе и надо, раз не хотел мне помочь!». Игорь осторожно подошел к своему взводу, но никто из недавних противников не обратил на него никакого внимания. Лишь Резняк что-то недовольно пробурчал, но на этом все и закончилось. Но Тищенко все же больно задело то, что и Туй, и Лупьяненко разговаривали с ним несколько холоднее, чем обычно. «Еще друзья называются! Хотя какие они друзья – просто сослуживцы! Был бы тут Серега!» – обиженно подумал Тищенко.

После отдыха сержант отправил Игоря за котелками и приказал каждому прицепить себе по котелку на поясной ремень. Теперь предстояло работать на улице и котелки мешать уже не могли. «Работа» заключалась в том, что из одного склада в другой, стоящий напротив, перетаскивали тяжелые связистские катушки с телефонным кабелем. Игорь нес катушку в паре с Сашиным, и едва удерживался от соблазна швырнуть ее наземь, потому что казалось, будто бы она тяжелеет через каждые десять метров пути. Увидев Игоря, согнувшегося в три погибели, Шорох насмешливо спросил:

– Што, Тищэнка, тяжолая?

– Так точно, – выдохнул Игорь.

– А ты ж связист! А на учэниях с такой катушкай цэлый день бегать нада! Ты бы там здох!

– Да пошел ты, козел тупорылый! – пробубнел себе под нос Игорь.

Сашин испуганно оглянулся на Шороха и предостерегающе заметил:

– Говори тише, а то Шорох услышыт!

– А пусть слушает, гандон! – зло буркнул Игорь, но сам на всякий случай оглянулся назад.

Шорох уже разговаривал с Гришневичем, и было ясно, что он не слышал реплики Тищенко.

На обратном пути Шорох вновь остановил курсантов и приказал:

– Видите, перед складам машина стаить? Пайдете туда и паможыте разгрузить.

Тищенко и Сашин отправились к машине. Там уже вовсю работали Стопов и Федоренко. Какой-то солдат подавал с борта аккумуляторы, а курсанты носили их в склад. Игорь подошел к машине и нерешительно остановился.

– Ну, чего встал?! Вас сержант прислал? – спросил солдат.

Игорь кивнул.

– Тогда берите аккумуляторы и носите туда же, куда ваши носят.

Из склада вышел Федоренко.

– Покажи им, куда складывать, – сказал ему солдат.

Федоренко согласился. Солдат подал ему и Сашину по аккумулятору, и они вместе пошли в склад. Солдат поднял еще один аккумулятор и протянул его Игорю:

– Держи.

Тищенко уже протянул, было, руки но, заметив какую-то подозрительную жидкость на крышке (как химик, Игорь знал, что это могла быть кислота), резко отпрянул назад.

– Чего ты дергаешься? Бери аккумулятор и неси! – раздраженно сказал солдат.

– Здесь кислота, наверное – может руки разъесть.

– Кислота? Разве это кислота?! Ты когда-нибудь видел кислоту?

– Приходилось…

– Это не кислота, а вода, так что ты зубы мне не заговаривай, а бери аккумулятор и неси его в склад, – с этими словами солдат решительно подал аккумулятор Игорю.

У Тищенко не было выбора, и он, понадеявшись на честность солдата, понес свою ношу в склад. На всякий случай идти он старался как можно осторожнее, чтобы не пролить жидкость. Но все же он пару раз споткнулся, и несколько капель красноватой жидкости брызнуло ему на хэбэ. Когда машина была разгружена, и курсанты возвращались во взвод, Игорю показалось, что он чувствует в местах попадания капель какое-то подозрительное жжение, что еще больше укрепило его подозрения. Если раньше Игорь все же надеялся, что это мазут, то теперь ему стало ясно, что это была кислота. Оставалось надеяться лишь на то, что кислота была не слишком концентрированной, и хэбэ могло ее выдержать.

Курсанты настолько вымотались за день, что команда «По машинам!» прозвучала для них, как приятная, чарующая музыка. Команда означала конец работы и часовой отдых во время езды в часть.

В части курсантам тоже дали отдохнуть, и взвод провел остаток дня в написании писем, подшивании и тому подобных повседневных курсантских делах.

Глава двадцать седьмая
Чаепитие в хлеборезке

^{Быстрее сделаем – быстрее на другую работу отправят. Как Каменев и Шкуркин сходили в увольнение, и что из всего этого вышло. Бытько от усердия стирает пальцы в кровь. Гришневич заставляет Тищенко выбросить своё хэбэ, а вместо него взять подменку. Курсанты Тищенко и Шкуркин идут в наряд по столовой с чужим взводом. Абдухаев не может правильно написать фамилию Сапожнева. Есть ли разница между чуркой и чукчей. Что повар Курбан хотел сделать с младшим сержантом Сапожневым. Тищенко припахивает хлеборез. Вечернее чаепитие с «дедом». Ночная разгрузка. На что похож свежий хлеб. Пьяные пытаются перелезть через забор части. Тищенко спит в хлеборезке до завтрака.}

Занятий с утра не было, потому что весь второй взвод отправился в полном составе на хозяйственные работы, а выражаясь проще – на чистку складов, относящихся к продслужбе. Больше всего желающих было на чайники. Нужно было чистить их песком, причем чистить до блеска. Почти черные изнутри, они внушали маловато оптимизма, но все же чистка чайников казалась курсантам не таким уж и трудным делом, и в желающих оказался почти весь взвод. Гришневич оставил «на чайники» Петренчика, Байракова, Бытько и Каменева. «Счастливчики» уселись возле двух огромных куч чайников и груды песка, а остальной взвод отправился дальше. В конце концов, Гришневич развел всех по работам. Оставшимся Тищенко, Лупьяненко, Шкуркину и Гутиковскому замкомвзвода приберег особое задание:

– Вы двое (сержант показал на Тищенко и Лупьяненко) будете долбить бетонный пол и грузить куски на носилки. А вы будете их выносить (последнее относилось к Шкуркину и Гутиковскому).

Взяв шухлю и лом, Игорь и Антон с унылым видом спустились в подвал. Вслед за ними, громыхая носилками, спустились и остальные. Но оказалось, что пол долбить не надо – кто-то уже добросовестно расколол его на десять сантиметров вглубь. Оставалось лишь погрузить куски на носилки, что Игорь и принялся делать.

– Тебя что – кто-нибудь в шею гонит?! – спросил Шкуркин, недовольный излишним усердием Игоря.

– Да я и так вроде бы не особенно тороплюсь! – удивился Игорь.

– Эх, Тищенко – ты вот уже два месяца в армии, а так и не понял, что здесь надо жить по принципу «солдат спит, а служба идет», – назидательно заметил Шкуркин.

– То есть?

– То есть не спеши. Быстрее сделаем – быстрее на другую работу отправят.

– Да я и сам так думаю, – охотно согласился Тищенко и стал едва заметно шевелить лопатой.

Со стороны можно было подумать, что это не сами курсанты, а их замедленное изображение – до того вяло и лениво они передвигались. Первые носилки наполняли минут сорок и еще минут двадцать Шкуркин и Гутиковский выносили их на расположенную неподалеку наташу. От неторопливых движений, скуки и сумрака подвала Игорю захотелось спать, и он несколько раз широко зевнул. Процессия с носилками возвратилась назад, и между Тищенко и Лупьяненко вновь началось соревнование в медлительности. Так прошел еще один час. Работа и в дальнейшем обещала быть необременительной, но на беду курсантов в подвал заглянул Гришневич. В присутствии сержанта носилки наполнили за пять минут и за такой же промежуток времени вынесли их на наташу. Поначалу курсанты надеялись, что Гришневич скоро уйдет, но не тут-то было – сержант нашел в углу какую-то старую табуретку и, усевшись на нее, принялся наблюдать за работой. Теперь схитрить было нельзя, и слой колотого цемента стал уменьшаться с катастрофической скоростью. За какие-нибудь полчаса курсанты очистили треть подвала. Внимательно понаблюдав за действиями подчиненных, Гришневич подозрительно спросил:

– Вы здесь с самого начала все выносили, а пол был до вас расколот?

Гришневич заходил в подвал утром и поэтому не мог не знать, что пол расколот. Но Игорь считал, что сержант вряд ли заходил далеко внутрь и решил рискнуть:

– В основном был расколот. Но вот в этом углу нам пришлось ломами метров пять пола разбивать, наверное, кто-то вчера недоделал. После того, как разбили – начали выносить, почти сразу же и вы пришли.

Не удостоив Игоря даже беглым взглядом, сержант недовольно заметил:

– Основную работу вы уже сделали, так что теперь вас здесь слишком много. А там чайники надо помочь чистить…

Никому не хотелось покидать подвал и четыре пары глаз в напряженном ожидании посмотрели на Гришневича. Сержант же понял это по-своему: ему показалось, будто бы каждый из курсантов хочет уйти из подвала. Наконец, Гришневич объявил свое решение:

– Тищенко и Лупьяненко остаются в подвале. Шкуркин и Гутиковский – наверх, будете чистить чайники.

– Есть, – с досадой ответил Шкуркин и направился по лестнице к выходу.

– Шкуркин, ко мне! – рявкнул Гришневич.

Ему не понравилась интонация курсанта. Кроме того, сержант в последнее время использовал малейший повод для того, чтобы найти возможность придраться к Шкуркину. Продержав Шкуркина несколько минут по стойке «смирно», Гришневич посмотрел ему в глаза и сказал:

– Что, Шкуркин – плохо понимаем, что надо командира уважать?! Будем тренироваться! Будем?

– Раз вы считаете, что нужно, значит, будем, – упрямо возразил Шкуркин.

– Ты рот закрой, душара вонючий! – взвизгнул Гришневич и, побелев от ярости, ударил Шкуркина кулаком в грудь.

При ударе руки курсанта непроизвольно дернулись вверх. Гришневич усмотрел в этом едва ли не попытку бунта и, ударив Шкуркина еще раз, взревел на весь подвал:

– Руки по швам, боец! Ты у меня кровавыми слезами заплачешь… Я тебя в нарядах сгною… Ты пока еще душара и должен об этом помнить… Ну да ничего – вскоре почтение будем через руки и ноги усваивать! Так оно лучше доходит!

В подвале была хорошая акустика и крики сержанта, многократно отразившись от стен, произвели настоящую адскую какофонию.

– А теперь бегом, выполнять поставленную задачу! – крикнул сержант.

Гутиковский и Шкуркин побежали по лестнице, причем первый преодолел достаточно длинный пролет всего за секунду – Гутиковскому меньше всего хотелось, чтобы опала Шкуркина и Тищенко каким-нибудь образом отразилась и на нем самом. Игорю и Антону сержант приказал собрать весь оставшийся цемент в кучу и затем вынести его самим. Причем Гришневич разговаривал лишь с Лупьяненко, намеренно относясь к Игорю, как к пустому месту. Это задевало Тищенко за живое, но он тешил себя тем, что Шкуркину приходилось еще хуже.

Все началось еще в воскресенье. К Каменеву приехали родители. Собственно, ничего примечательного в этом не было – Каменев был минчанином и поэтому родители навещали его каждое воскресенье. Но интересным было другое: Каменев через своих родителей пообещал Гришневичу достать какие-то американские кроссовки. Каменев, очевидно, рассчитывали наладить, таким образом, отношения с сержантом, а Гришневич тоже был не прочь заполучить себе кроссовки и они быстро нашли общий язык. Видимо, Каменев спланировал все это заранее, потому что после согласия сержанта последний сразу же получил кроссовки. Примерив кроссовки и определив, что они «как по нему сшиты», Гришневич на радостях отправил Каменева в увольнение.

– Ловко Каменев крутнулся! Теперь ему хорошая жизнь с сержантом обеспечена, – с завистью сказал Тищенко Антону.

– Если бы я мог достать такие кроссовки, то тоже бы так крутился. Но наш Каменев – парень не промах! Знает, как надо жить, – согласился Лупьяненко.

– Может быть, не столько сам Каменев знает, сколько его родители. А вот интересно, они ему кроссовки подарили или продали?

– Ну, ты даешь, Тищенко! За что это им кроссовки ему дарить?! Конечно, продали. Гришневич только за одно это должен им несколько увольнений – где бы он еще такие кроссовки достал?!

– А может, и подарили? А? – засомневался Игорь.

– Говорю – продали! Я сам видел, как Гришневич деньги Каменеву отдавал. – Но это еще не все. Гришневич отдал ему свою увольнительную. Он хотел отдать увольнительную Шкуркина, но к тому уже успел приехать брат, и было уже поздно, – пояснил Лупьяненко.

Время приближалось к отбою, и начали приходить увольняемые. Шкуркин появился без пятнадцати десять. В это время сержант построил взвод в проходе и объявил:

– Завтра у нас будет проходить конкурс на лучшего по профессии. С утра подготовим все аппараты, и в часов десять-одиннадцать начнется конкурс. Лучший в каждом взводе автоматически получает право на увольнение. Возможно, что такое право получит даже лучший в отделении, – это завтра уточнит майор Денисов. Все подробности тоже завтра. А сейчас приготовиться ко сну. Разойдись!

Шкуркин, молча ожидавший окончания сержантского монолога, подошел к Гришневичу и доложил:

– Товарищ сержант, курсант Шкуркин из увольнения прибыл. Взысканий и замечаний не имел.

– Шкуркин, а почему приходишь так поздно? Я вот сейчас объявление взводу делал, а тебя не было. Каменев уже полчаса, как в расположении. В чем дело? – недовольно спросил Гришневич.

– Но, товарищ сержант – у меня увольнительная до двадцати двух. А все, что вы говорили, я слышал. Я уже к тому времени пришел и просто рядом стоял.

– Шкуркин, а ведь ты пьян! – неожиданно воскликнул Гришневич, внимательно вглядываясь в курсанта.

Курсанты, словно по команде, подняли глаза и уставились на говорящих.

– Никак нет, товарищ сержант! – ответил Шкуркин.

– Почему же ты тогда шатаешься?

– Я не пьян. Может быть потому, что устал стоять по стойке «смирно».

– Устал? Да ты у меня сейчас до подъема так простоишь! Я ведь предупреждал, Шкуркин, чтобы в увольнении ни грамма спиртного! Предупреждал? А ну-ка, дыхни!

Шкуркин выдохнул воздух и вопросительно посмотрел на сержанта.

– Так и есть – пьяный! И что теперь с тобой делать?

– Я не пьяный, товарищ сержант – вам показалось, – возразил Шкуркин.

– Ты что – дураком меня считаешь, да? Да я тебя в нарядах сгною, боец! С сегодняшнего дня ты лишаешься увольнений на два месяца, то есть, почти до конца учебки! Первый наряд на этой неделе твой!

– Есть в наряд. Но за что – я ведь не пьяный! – с вызовом спросил обиженный Шкуркин.

– Закрой рот, боец, вопросы буду задавать я! А ты не просто будешь ходить в наряд, а я тебя буду каждый раз в двенадцать дня снимать, а в семь вечера ты вновь будешь заступать. И так суток трое! Тогда ты поймешь службу, душара! – заорал Гришневич и отправил Шкуркина мыть туалет.

Едва курсанты свободно вздохнули после ухода Гришневича, как в подвал спустился какой-то младший сержант из бригады в сопровождении двух «духов», тащивших какие-то доски.

– Это вы здесь убираете? – спросил младший сержант.

– Мы, – ответил Игорь.

– Шевелитесь быстрее, нам надо перегородку делать.

Младший сержант уселся на ту же табуретку в углу, на которой сидел Гришневич, а «духи» принялись сколачивать подобие перегородки. Но Игорь и Антон все же нашли выход из этого положения. Когда младший сержант смотрел на них, Лупьяненко и Тищенко добросовестно сгребали осколки в кучу, когда на своих «духов» – вновь разбрасывали по сторонам. Благодаря этому им удалось протянуть до обеда и дождаться долгожданного приказа Шороха:

– Закончыли? Быстрэе! Как закончыте, выхадите наверх – скора абед.

Это означало, что больше никаких работ не предвидится и курсанты могут позволить себе роскошь завершения работы всего за семь минут. Отнеся лом и шухлю, Игорь и Антон неспеша пошли к тому складу, возле которого чистили чайники. Подойдя поближе, они увидели перепачканного с ног до головы сажей Бытько, с отрешенным видом шурующего песком чайник. Больше никого не было видно, но за углом склада раздавался какой-то странный скрежет и шум. Бытько весь вспотел и сейчас был похож на Сизифа, в очередной раз толкающего свой камень в гору.

– Ты чего один напрягаешься? – спросил у него Игорь.

– Надо и напрягаюсь! – непривычно зло пробурчал Бытько.

– Хамишь, Бытько! Э, да ты пальцы почти до крови стер! Ты что – все время без перерыва работаешь? – удивленно спросил Лупьяненко.

– А что – ты вместо меня почистишь?! У меня только два перерыва и было: один раз чайники в столовую носил, а во второй раз за песком бегал.

– А чего ты так надрываешься? Может, опять в увольнение хочешь? – насмешливо спросил Игорь.

– Да пошел ты…

– Нет, серьезно – рядом ведь никого нет, а ты работаешь так, будто бы тебя для «Служу Советскому Союзу» снимают?! – не унимался Тищенко.

– Никого нет? Шорох за углом. Он здесь почти весь день просидел. И Гришневич тоже мелькал постоянно.

– А остальные где?

– За углом большой бачок чистят. И Шорох там.

– А Шкуркин и Гутиковский?

– Там.

– И они тоже все время работают?

– А ты думал?! Конечно!

Затаив дыхание, Лупьяненко и Тищенко заглянули за угол. Каменев, Байраков, Петренчик, Шкуркин и Гутиковский склонились над бачком и старательно терли его со всех сторон песком. Они скорее мешали, чем помогали друг другу, но это, похоже, ничуть не смущало Шороха, сидевшего в тени тополя и наблюдавшего за всей этой процедурой.

– Ну и влипли же они. Смотри – у всех на спинах хэбэ мокрое. Хорошо, что мы в подвал попали, – шепнул Лупьяненко на ухо Игорю.

– Что это вы там делаете? – сзади неожиданно раздался окрик Гришневича.

Игорь растерянно захлопал глазами, не зная, что сказать в ответ. Лупьяненко сориентировался гораздо быстрее и доложил: