Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 48 страниц)

– Ну что же ты последним остался, словно какой-нибудь бедный родственник? Или, может быть, ты что-нибудь спер, а?

– Никак нет, – дрожащим голосом ответил Игорь и проглотил неизвестно откуда подкативший к горлу комок.

– Тогда иди сюда, а то у меня времени нет.

Когда Иванов хлопал Игоря по карманам, курсанту казалось, что прапорщик может принять военный билет за спрятанный погон и, не разобравшись, дать ему зуботычину. Но самые неприятные минуты Игорь испытал тогда, когда прапорщик начал придирчиво хлопать его по сапогам. «Черт, наверное, что-то почувствовал! Сейчас заставит вынуть ногу и выколотить сапог – тогда я пропал!», – от страха у Игоря выступил холодный пот. Но все завершилось благополучно, и Игорь присоединился к своим товарищам.

– Ну, что я могу сказать – работали все хорошо, а если бы не этот орел, то вообще отлично! – сказал вышедший вслед за Игорем прапорщик.

Стопов понял, что речь идет о нем, и вжал голову в плечи.

– Поэтому благодарность я вам не объявляю, но «спасибо» говорю. Ефрейтор!

– Я!

– Веди людей в расположение.

– Есть. В колонну по два становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш! – четко командовал Федоренко.

«А ведь его очень даже запросто могут оставить в учебке сержантом», – подумал Игорь.

Повернув за ближайший склад, курсанты тут же остановились и принялись выуживать из сапог и рукавов свои многочисленные «трофеи». Тищенко засыпал эмблемки в сапоги, и они успели сильно наколоть ему ноги. Теперь курсант наконец-то мог прекратить это добровольное истязание.

– Ну что – давай пилотку. Молодец, что пронес и не испугался! – похвалил подошедший Байраков.

– Сейчас достану, – ответил Игорь.

«А почему я, собственно, должен отдавать ему пилотку? Я пилотку нашел, я ее вынес из склада, так за какие же такие заслуги я должен отдать ее Байракову? Но все же обещания надо выполнять, и, к тому же, вдруг Байраков захочет отобрать пилотку силой?!», – жадность настолько сильно проникла в Игоря, что он никак не мог заставить себя достать из сапога свою добычу.

– Ну что – где пилотка? – начал беспокоиться Байраков.

Он испугался, что Тищенко все же ухитрился выбросить пилотки еще на складе и именно для этого остался последним. Но в это время Тищенко, наконец, решился, вынул пилотку из сапога и протянул ее Байракову:

– На, держи. Раз обещал – отдаю.

– Молодец, спасибо. Не забуду! – Байраков улыбнулся все той же снисходительной и наглой улыбкой.

Когда Игорь увидел, что Байраков спустя полчаса отдал пилотку Гришневичу, то буквально задохнулся от возмущения. Но потом вновь вспомнил о запрете увольнений и понял, что не может даже возмутиться.

Командование вновь пошло навстречу курсантам и, к большой радости Игоря, в девятнадцать ноль ноль вторая рота в приказном порядке была посажена смотреть футбол. При этом ни Тищенко, ни сержантов, ни командование нимало не смущал тот факт, что некоторые из сидящих вообще терпеть не могли футбол и вместо того, чтобы сидеть перед телевизором, в это время могли бы подшиться или написать письмо домой.

После вечерней поверки Гришневич построил взвод и объяснил:

– Сегодня у нас с вами будут проходить ночные работы. Капитан Мищенко сказал, что раз вы еще не работали ночью, то нужно провести несколько таких занятий. Я, честно говоря, не считаю, что все это принесет большую пользу, но приказ есть, и мы будем его выполнять. Теоретически это делается для того, чтобы вы умели работать и ночью, а не только днем. Но я думаю, что если вы в наряде по роте ночью стоите, то с тем же успехом и на ЗАС-аппаратуре в это время можете поработать. Работать будем с десяти до двух. Сегодня будут работать: Байраков, Албанов, Резняк, Петренчик, Сашин, Туй, Гутиковский, Ломцев, Каменев, Доброхотов, Тищенко и Лупьяненко. В таком порядке, как я сейчас назвал, вы и будете работать. Что это значит? Это значит, что после отбоя Байраков и Албанов идут со мной в учебный центр, а все остальные пока ложатся спать. Потом Байраков один раз включает ЗАС-систему, затем ее выключает. Если все правильно – то же самое делает Албанов. Байраков же в это время идет в казарму и будит Резняка. Резняк одевается и не позже, чем через пятнадцать минут после ухода Байракова приходит ко мне в класс. И так до тех пор, пока все не закончится на Лупьяненко. Всем ясно? Вольно, разойдись.

– Черт, нам с тобой не повезло – ночь пополам этими идиотскими ночными работами разорвется, – раздраженно сказал Игорь Антону.

– Да уж… Ну а Резняку тоже не слишком хорошо – что это за сон за полчаса?! А вот Байракову больше всех повезло – лишь на полчаса позже всех ляжет, зато может потом целую ночь спокойно спать. А нам не повезло…, – согласился Лупьяненко.

– Может, не повезло, а может и специально так задумано.

– То есть?

– Может быть, Гришневич нас специально в такое неудобное время поставил?

– Да ну! Тебя – может быть, но я то тут при чем?

– Как сказать… Кстати, а знаешь, почему Байракову так сегодня повезло?

– Почему?

– Потому, что он пилотку со склада сержанту принес.

– Мог бы и ты принести, ты ведь сегодня тоже там был.

– Мог. Но самое главное не это – самое главное то, что эту пилотку я из склада вынес!

– Зачем же ты тогда ее Байракову отдал, а не сам отнес?! – удивился Антон.

– Он просто попросил, чтобы я для него вынес – мол, у меня в сапогах не так заметно. А я даже и не знал, что он отдаст ее Гришневичу.

– Вот так-то, Тищенко – Байраков лучшую очередь на ночные работы получил, а ты без пилотки остался, – насмешливо сказал Лупьяненко.

– Без пилотки? А это ты видел?! – Игорь вытащил из-под матраца вторую пилотку и продемонстрировал ее Антону.

Пилотка была совсем новой, и еще хорошо чувствовался запах «нулёвого» хэбэ.

– Так у тебя еще одна есть? Ты, может, целый склад вынес? Может, и мне дашь одну?

– Последняя. Остальное – разные мелочи: погоны, петлицы, эмблемки. Там прапорщик Стопова с погонами поймал и побил, так наши от страха все свое повыбрасывали.

– А ты, значит, не испугался?

– Испугался. Но только я еще больше боялся, что он увидит, когда я все выбрасывать начну. Вот я и решил – будь что будет! – пояснил Тищенко.

– Рот-та, отбой! – проорал вместо кукушки дневальный, и этаж понемногу погрузился в сон.

«Надо побыстрее уснуть, а то все равно посреди ночи разбудят. И пришла же Мищенко в голову такая идиотская идея! Надо посчитать, может быть, так быстрее усну», – решил Игорь и принялся за счет. «Сто, сто один… сто двадцать шесть… триста пятнадцать», – на «триста шестнадцать» Игорю считать надоело и он, раздраженный тем, что так и не уснул, открыл глаза. Чем больше Игорь хотел погрузиться в сон, тем труднее это было сделать. «Лучше вообще про сон не думать – тогда, может, усну. А про что думать?» – но мысли приходили сами собой, и вскоре Игорь уже вспоминал о теплых, песчаных пляжах Жданова. Эти мысли как-то незаметно слились с дремотой, перешедшей в сон…

Игорь плыл по морю… Вода была теплой и приятно щекотала тело, ставшее настолько легким, что Игорь буквально летел над поверхностью. Лететь в метре от воды, время от времени погружаясь в ласковое и приятное море, было в высшей степени восхитительно.

– Тищенко, мы с мамой беляши купили – вылезай! – закричал с берега Славик.

– Сейчас! Я ведь научился летать!

– Давай быстрее, а то Гришневич ждет!

Сержант стоял на берегу в поварском одеянии, и продавал беляши. Игорь нехотя вылез из воды и с удивлением спросил у брата:

– А чего это ты меня по фамилии зовешь?

– Вставай, говорю тебе!

Игорь с трудом разлепил затекшие, склеившиеся веки и увидел склонившегося над собой Каменева.

– Вставай, говорю! – повторил Каменев и несколько раз дернул Игоря за руку.

– Перестань трясти! – пробормотал Тищенко.

Какая-то неодолимая сила тянула его назад на пляж, и Тищенко вновь закрыл глаза.

– Да встанешь ты или нет?! – Каменев потерял терпение и принялся стаскивать Игоря с кровати.

Проснувшись, Тищенко первым делом грубо оттолкнул Каменева в сторону:

– Чего приколебался – видишь, уже встаю?!

– Я вижу, как ты встаешь! Несешь какой-то бред. Например, спрашивал, почему я тебя по фамилии называю. А как же мне тогда тебя называть? – обиделся Каменев.

– По имени-отчеству, – буркнул Игорь.

– Больше ты ничего не хочешь?

– Ладно, не обижайся – я просто не сразу проснулся. Как там работа?

– Так себе. Сашин совсем плохо работал и делал все три раза. Гришневич вконец издергался и сейчас, наверное, вымещает зло на Доброхотове.

– Чего же он на Сашине не выместил – потому, что папа майор штаба округа?

– Как будто бы ты не знаешь! Но ему сегодня тоже досталось – сержант пообещал его в наряд по роте отправить.

– Пусть хоть раз сходит, а то привык вечно по штабам околачиваться, – злорадно заметил Тищенко.

– Ты иди быстрее, а то Гришневич не в духе – видно, спать уже хочет, и я тебе не завидую, если опоздаешь.

– Иду! – спохватился Игорь и вскочил с кровати.

Быстро одевшись, Тищенко прошел мимо дневального, напоминающего большую, дремлющую, сову. Заслышав шаги, дневальный вначале испуганно встрепенулся, но затем, увидев, что это всего лишь Тищенко, вновь погрузился в оцепенение.

На улице шел дождь. Быстро преодолев открытый участок между казармой и липовой аллеей, Тищенко мог идти дальше спокойно – капли дождя почти не проникали через осеннюю, но все еще достаточно густую листву. Резкие порывы ветра срывали целые охапки мокрых листьев и бросали их в курсанта. Идя по аллее, Игорь вспомнил о пилотке. «А ведь я сегодня украл во второй раз в жизни! И не важно, что я украл мелочь – с мелочи все и начинается. Но я бы не украл большего? Ведь не украл бы? А если бы была гарантия, что никто не узнает? Нет! А если? Нет! А все же? Не знаю… Ага! Нет! Нет! Нет! А все же во мне есть склонность к воровству – украл же я в первом классе маленькие детские счеты. Но ведь они мне так нравились, но я во всем признался дома, и даже отнес их в тот же день назад? Но меня ведь ругали. А если бы не ругали и сказали оставить себе? Не знаю. Но ведь счетики – мелочь. И пилотка хорошая – пусть будет в запасе. Остальные не по столько воруют… Но ведь надо, прежде всего, отвечать за себя!» – думал Игорь и был неприятно поражен тем, что вместе с осознанием скверности совершенного поступка он мог радоваться, что заполучил вторую пилотку. «В конце концов, не только я крал. Но ведь остальные, кроме Стопова, выбросили свои пилотки, а я нет! Они просто испугались. А что, если им стало стыдно, а мне нет? Бред! Дай им волю – они бы целый ящик вынесли! Но ведь не вынесли же, а я две пилотки украл!» – продолжал терзать себя Игорь.

Тищенко пришел как раз в тот момент, когда сержант отпускал Доброхотова.

– Пришел, Тищенко? – хмуро спросил Гришневич.

– Так точно.

– Сейчас будешь работать. А ты, Доброхотов, если так будешь работать, то с очек не слезешь, ясно?

– Так точно, – испуганно ответил раскрасневшийся от волнения и обиды Доброхотов.

– Улетел в казарму! Чтобы через десять минут тут был Лупьяненко! И так уже третий час ночи!

Доброхотов умчался в казарму. В раскрытую форточку доносились его удаляющиеся шаги. Гришневич широко зевнул и недовольно пробурчал:

– Сидишь здесь с вами, как дурак – не спишь и никакой тебе благодарности! Даже в отпуске еще не был. Готов к работе?

– Так точно – готов.

– Тогда не стой, как столб, а доложи.

Игорь доложил.

– Приступай, – скомандовал сержант.

Игорь несмело подошел к аппаратуре. Внезапно ему неудержимо захотелось зевнуть. Чтобы сделать это незаметно для Гришневича, Игорь повернулся к нему спиной.

– Чего это ты там делаешь? – подозрительно спросил сержант.

– Й-а-у-а? – зевнул Игорь.

– Спишь, что ли?

– Никак нет – проверяю, правильно ли напряжение подключено, – соврал Игорь.

– Где же ты его проверяешь? Надо с другой стороны смотреть. Совсем уже ни черта не помнишь! Вот если бы вас учили, как в войсках. А там чуть что – сразу сапогом по почкам. Тогда бы за неделю усвоили! Чего рот разинул? Действуй!

От такой «поддержки» Игорь начал нервничать и еще пару раз ошибся в порядке включения рычагов и клавиш. Гришневич выругался, но все же не заставлял Игоря начинать все сначала – было хорошо видно, что сержант хочет спать. И тут, когда Игорь подумал, что все самое неприятное уже позади, и он вот-вот приступит к работе, его вновь подвела злополучная кнопка сброса. Тищенко, как и два месяца назад, нечаянно нажал на нее и весь шифр «обнулился». А это означало, что нужно было начинать все по второму кругу.

– Что – шифр «обнулил»? Слушай, Тищенко – почему ты единственный человек во взводе, который до этой кнопки дотрагивается, а? Держи от нее свои заготовки подальше! Тебя так и тянет к ней, твою мать! – с досадой отчитал Игоря сержант.

– Товарищ сержант – так мне с самого начала работу начинать? – хмуро спросил Игорь.

– Да. И не трепаться, а начинать! Чем быстрее сделаешь, тем быстрее пойдешь спать! Приступай!

«Почему бы ему просто не отпустить меня и самому тоже не пойти спать? Формалист? Нет, пожалуй, тут другое. Гришневич, наверное, боится, что я скажу об этом во взводе, и это как-нибудь дойдет до Мищенко. Но как? Разве у нас кто-нибудь стучит? Вроде бы нет… Хотя, может он боится, что Мищенко подойдет ко мне и спросит, какие главные трудности у меня были во время ночных работ? А я скажу вначале о трудностях, а потом как ляпну, что Гришневич раньше времени отпустил. Черт, опять не тот рычаг дернул», – задумавшись, Игорь вновь нарушил порядок включения. В это время раздался стук в дверь – из роты пришел Лупьяненко. Гришневич, выведенный из себя ошибками Игоря, посадил его за стол, а работать поставил Лупьяненко. Лупьяненко не ожидал такого поворота событий и, не успев еще, как следует проснуться, делал одну ошибку за другой. Побагровев от злости, сержант вновь поменял курсантов местами. На этот раз Игорь смог собраться и допустил только пару незначительных ошибок. Но сержант уже не хотел его так просто отпускать. Он вновь посадил Тищенко и приказал ему «контролировать» работу Антона. «Наверное, Гришневичу веселее не спать вместе с нами», – раздраженно подумал Игорь. Лупьяненко вновь допустил целую кучу ошибок.

– Что с тобой, Лупьяненко? С тобой же никогда такого не было! Ты же чуть ли не лучший во взводе? – удивился Гришневич.

Лупьяненко лишь пожал плечами в ответ и виновато улыбнулся.

«Господи, ну неужели не ясно – Лупьяненко просто очень хочет спать?!» – с раздражением подумал Игорь и недовольно посмотрел на сержанта. Тот перехватил «теплый» взгляд курсанта:

– Тищенко, что это ты так недовольно косишься, а?

– Это я просто спать хочу, – поспешно ответил Игорь.

– Спать? А, по-моему, вы спать не хотите – слишком уж плохо работаете. Я тебя, Тищенко, зачем за стол посадил?

– Контролировать работу Лупьяненко.

– Что же ты ее не контролировал?

– Виноват, товарищ сержант – я контролировал.

– Как же ты контролировал, если ни одной ошибки Лупьяненко не заметил?

– Товарищ сержант, я просто плохо видел, – попытался выкрутиться Игорь.

– А зачем же тебе тогда очки?

– Они помогают, но не полностью.

– Тогда, боец, тебе нужно было стать рядом с Лупьяненко и чуть ли не носом водить за его руками, чтобы все видеть, ясно?

– Так точно.

– Что-то плохо работаем… Может, еще раз вас по кругу прогнать? Все равно у нас здесь два аппарата стоит, – Гришневич внимательно посмотрел на реакцию курсантов.

Но те лишь угрюмо молчали, всем своим видом выражая обреченность.

«Что-то они сегодня совсем не в форме. Надо идти в казарму, а то и спать некогда будет», – подумал сержант и объявил о своем решении:

– Ладно, черт с вами – пойдем в казарму. От вас сегодня все-равно ничего не дождешься! Желание хорошо работать будем прививать через очки и наряды. Зачехлить аппарат! Построиться на улице.

– Мог бы и не строить – нас все равно только двое, вот уж солдафон чертов! – недовольно сказал Игорь, когда они вышли в коридор.

Лупьяненко хотел поддержать товарища, но следом вышел Гришневич. Тогда Антон подмигнул Игорю, и они улыбнулись друг другу. Гришневич расценил это по-своему:

– Я смотрю – вам служба медом кажется? Хорошо, я исправлюсь – больше такой доброты, как раньше, с моей стороны не будет! Шагом марш!

Было уже едва ли не четыре часа утра и курсанты, обругав последними словами ушедшего в туалет Гришневича, поспешно улеглись в постели.

Но самое интересное их ожидало утром – Гришневич, пользуясь тем, что проводил ночные занятия, проспал до обеда. О курсантах же, естественно, никто даже и не вспомнил.

Глава тридцать восьмая
Сапоги, «взятые взаймы»

^{Долгожданный приказ. Курсанты стали «свистками». Тищенко удачно воспользовался конкуренцией сержантов. Чистка сапог для «партизан». Игорь удачно меняет свои сапоги на новые. Гришневич не отпускает Тищенко к матери. Игорь отправляется к ней без разрешения. Маметкулов возвращает Тищенко часы. Почему у Хакимова сапоги на два размера больше, чем нужно.}

Приказ, так сильно ожидаемый и, наконец, зачитанный на общем построении батальона вчера утром командиром батальона, не внес никаких существенных изменений в жизнь Тищенко. Сержант не стал уважительнее относиться к курсантам, да и призыв Игоря пока оставался самым младшим призывом части. И все же случилось самое главное – со вчерашнего дня Тищенко и его товарищи уже не были «духами» – они поднялись на одну ступеньку выше по армейской кастовой лестнице. Отныне они принадлежали к касте «свистков». «Свисток», конечно, тоже не бог весть что, и в войсках его положение мало чем отличается от положения «духа», но в учебке между «свитком» и «духом» лежит целая пропасть. Шорох до вчерашнего дня был «свистком» и только после приказа наконец-то стал «черпаком», а Гришневич получил почетный титул «деда» – ему осталось дослужить последние полгода. Дубиленко же и Щарапа стали и вовсе наполовину гражданскими людьми – «дембелями». Теперь им оставалось только одно – готовиться к отъезду домой. Накануне атмосфера в казарме была наэлектризована до предела – курсанты ждали ритуальных переводов при помощи табуреток и пряжек из «духов» в «свистки». При этом Игорь не раз вспоминал рассказы Алексеевича, когда они вместе ехали в поезде в Минск. Тем не менее, никаких массовых «переводов» так и не состоялось – пьяные Щарапа и Дубиленко «перевели» нескольких курсантов и на этом все и закончилось. Объяснялось это, прежде всего, спецификой учебки. В войсках не возникает проблем с «переводами», так как число «духов» и «свистков» примерно равно числу старослужащих, которые быстро проводят всю «церемонию». Но в учебке на одного сержанта приходится больше десятка курсантов, и провести «переводы» не так-то просто. Обычно ограничиваются каждым четвертым или пятым. Во втором же взводе вообще перевели только двоих – Коршуна и Стопова.

Офицеры тоже были прекрасно осведомлены об этой традиции и ко дню приказа готовились за несколько недель. В последние ночи дежурные по части едва ли не через каждые полчаса входили в расположение роты и сержанты могли здорово «залететь» за эти «переводы» и вместо дембеля запросто угодить в дисбат. Но все же для поддержания обычая небольшую часть курсантов «перевели».

Вообще весенний и осенний приказы являются наряду с Новым годом тремя самыми главными праздниками в армии, превосходя по своему значению даже 23 февраля. Это легко объяснимо. В день приказа солдат переходит в новую, более высокую касту, а при наступлении Нового года либо приходит, либо становится более близким год увольнения. В принципе, ни осенний, ни весенний приказы официальными армейскими праздниками не являются, но их сроки обычно соблюдаются очень точно, и приказ министра обороны всегда зачитывается при торжественном построении всего подразделения. Игорь по своей наивности надеялся отыскать что-либо обо всем этом в том разделе устава, где говорится об армейских традициях, но тщетно – об этом там не было сказано ни единого слова.

На сей раз праздник прошел спокойно, и кроме «переводов» и пьянства сержантов (впрочем, тоже вполне умеренного) больше ничего не было.

– Ну, как дела, «свисток» Лупьяненко? – весело спросил Игорь.

– Нормально, «свисток» Тищенко, – с улыбкой ответил Лупьяненко.

– Вот вроде бы ничего не изменилось, а «свистком» быть все же гораздо приятнее, чем «духом», – заметил Тищенко.

– Конечно! А я бы лучше «дембелем» или «дедом» сейчас стал! – засмеялся Лупьяненко.

– Ишь ты, чего захотел! Может, ты и домой хочешь, а?

– Конечно, хочу! Вот ты, может быть, скоро дома будешь – вот и я домой хочу.

– Во-первых, это еще неизвестно, а во-вторых, не я ведь тебя здесь держу, – немного обиделся Игорь, уловив в словах Лупьяненко едва заметную, завистливую насмешку.

– Не обижался – я ведь не против. Уезжай, если есть такая возможность. Тут никаких вопросов не будет. Гришневич совсем сволочным стал – сам видишь, жизни не стало. Я бы тоже уехал, если бы мог.

– Гришневич потому такой деловой, что чувствует свою безнаказанность. Прижать бы ему хвост?

– Как же это мы его прижмем? На очки отправим, что ли?

– Зачем на очки – можно просто бумагу на него комбату написать.

– Ну да – а потом тебя сержант в нарядах сгноит! Эту бумагу, скорее всего, Денисову передадут, а он – Мищенко. Мищенко немного пожурит Гришневича для порядка, а нам потом отдуваться за все придется, – скептически возразил Лупьяненко.

После завтрака Щарапа построил роту перед казармой и объявил:

– Сегодня мы опять будем чистить сапоги для «партизан». Но не все, а только три первых взвода, да и то по четыре человека от каждого. Желающие – шаг вперед!

Игорь шагнул вместе со всеми. Вчера рота подметала несколько складов, а затем чистила сапоги для «партизан». Несколько наиболее бойких курсантов поменяли свои стоптанные сапоги на почти новые, и теперь то же самое хотели сделать и остальные. Игорь почти не надеялся, что попадет в эту заветную четверку, но все же шагнул вперед. Гришневич после завтрака зачем-то ушел в санчасть, так что со взводом остался один Шорох. Младший сержант никак не мог решить, кого отправить на работу.

– Кто пойдет от вашего взвода? – спросил подошедший Щарапа.

Шорох не сказал ничего вразумительного. Тогда подошедший вместе со Щарапой Яров предложил после некоторого раздумья:

– Надо отправлять тех, у кого хуже всего с обувью.

– Давайте так, – согласился Шорох.

– У кого совсем плохо с сапогами? Шаг вперед! – скомандовал Яров.

Из строя вышли Бытько, Гутиковский, Петренчик, Лупьяненко, Тищенко, Коршун и Валик.

– Что-то вас почти в два раза больше, – растерянно пробормотал Яров.

«Черт, сейчас вспомнит, как я его пайку съел и в строй поставит», – испугался Игорь. Но все же Тищенко был рад, что отбор производил Яров – Шорох почти наверняка поставил бы его в строй.

– А ну – правую ногу к осмотру ставь! – потребовал Яров.

После беглого осмотра Коршун и Валик были отправлены в строй – сержант счел их сапоги вполне сносными. Яров несколько раз задумчиво ткнул ногой в каблук Игоря и нерешительно пробормотал:

– Прямо не знаю, Тищенко, кого отправить – тебя или Бытько. Вроде ты и пайку мою сожрал, но и каблуки у тебя сильнее стесаны.

Заметив, что Бытько хочет что-то сказать, Игорь решил опередить конкурента:

– Товарищ сержант, разрешите мне пойти? У меня левый каблук еще хуже! А пайку я не специально съел, а по ошибке. Разрешите мне, товарищ младший сержант?

Последнее Игорь адресовал Шороху.

Шороха уже начало раздражать самовольство Ярова, и вопрос Тищенко показался ему заданным весьма кстати. Расплывшись в самодовольной улыбке, Шорох заметил на редкость назидательным тоном:

– Нада, Тищэнка, лучшэ службу нясти, штобы никаких вапросав не вазникала. Ну, ладна – иди, раз табе так прыспичыла.

– Конечно иди, раз так. А ты, Бытько, не расстраивайся – сапоги в следующий раз заменишь, – Яров снисходительно похлопал проигравшего по плечу.

Щарапа построил сводное отделение и повел курсантов в парк.

Там их встретил старый знакомый – прапорщик Иванов.

– Я за эту неделю Иванова чуть ли не чаще, чем Гришневича вижу – уже в третий раз, – шепнул Игорь на ухо Лупьяненко.

Иванов сразу же заявил Щарапе, что тот привел мало курсантов:

– Разве это люди? Этого мало!

– Так наш ротный приказал.

– Может быть. Но майор Томченко приказал, чтобы было по двадцать человек от роты, а не по двенадцать, как у тебя.

– А почему же тогда комбат Денисову не сказал? – язвительно спросил Щарапа, подозревая, что Иванов хочет его обмануть.

– Потому, что не успел. Иди в роту и доложи об этом ротному.

– Ладно, но если приказа все же не было, мы не сможем дать ни одного человека кроме этих, потому что надо территорию убирать, – заявил Щарапа.

– И чего это Щарапа артачится – дал бы Иванову людей? Какая ему разница? А дал бы, так, может быть, еще восемь человек себе сапоги поменяли! – пробормотал Лупьяненко, глядя вслед уходящему старшему сержанту.

– А какая ему разница? Он ведь «дембель» и сержант – в рваных сапогах ходить не будет. А на нас он плевать хотел! – уверение заявил Игорь.

– Конечно, согласен. Но ведь ему и не надо этих сапог – все равно через месяц-другой домой поедет.

Между тем Щарапа с самого начала обрадовался, что можно будет прислать еще восемь курсантов – он вовсе не был таким эгоистом, каким его представляли себе Тищенко и Лупьяненко. Просто старшему сержанту не хотелось слишком ревностно исполнять приказы Иванова. Ему приятно было чувствовать себя «дембелем», а «дембелю» вовсе не обязательно выполнять указания какого-то там прапорщика.

Иванов выдал каждому курсанту по щетке и одну большую жестяную банку с гуталином на всех. Игорь никогда не видел таких больших банок. Он даже недоуменно спросил у Антона:

– Слушай, как ты думаешь, зачем гуталин в таких больших банках делают? Ведь его, наверное, и за два года не смажешь.

– Не знаю. Может, для того, чтобы металл экономить…

Постепенно курсанты начали потихоньку думать о той основной цели, из-за которой они, собственно, сюда и пришли. Но для того, чтобы поменять сапоги, вначале нужно былой найти подходящие по размеру. Тищенко, чтобы не вызывать у Иванова лишних подозрений, сделал вид, что выковыривает из банки гуталин, а сам тем временем спрашивал у окружающих его курсантов, нет ли у кого сапог тридцать девятого размера. Но такого размера ни у кого не оказалось и Игорь уже начал, было, думать, что ему не удастся обменять сапоги.

– Тищенко, а ты сходи в ту сторону. Там вроде бы я у кого-то из первой роты такие сапоги видел, – посоветовал Гутиковский.

– А если Иванов заметит, что я взад-вперед хожу?

– Ну и что? Пусть себе замечает – мало ли зачем ты туда пошел?!

Игорь направился к первой роте. У одного из курсантов и в самом деле оказались сапоги тридцать девятого размера.

– Слушай, зема, давай сапогами поменяемся? – предложил Игорь.

– Зачем это? – подозрительно спросил курсант и придвинул сапоги поближе к себе.

– Как это зачем?! Мне нужно сапоги поменять.

– Ну и что?

– А то, что у меня большие – сорок второй. А ты как раз тридцать девятый чистишь – мне в самый раз будет, – пояснил Игорь.

– А вдруг прапорщик заметит?

– Что он заметит? Я ведь тебе взамен другие даю! Он мне их лично дал! – Игорь начал терять терпение.

Курсант по каким-то непонятным причинам никак не мог решиться на обмен и тут на помощь Игорю неожиданно пришел его сосед:

– Чего ты, Серега, в самом деле?! Отдай ему эти сапоги – пусть человек поменяет. Только посмотри, чтобы они целыми были.

Последнее замечание Игорю не понравилось, но, в конце концов, после придирчивого взаимного изучения сапог обмен все же состоялся и Тищенко был этим вполне удовлетворен.

Существовало два типа сапог – у одних носы были сделаны из шершавой кожи, очень похожей на натуральную (возможно и из натуральной), а у других – из более гладкой, с многочисленными пупырышками. Последние были у Игоря на ногах, а вот в руках он держал шершавые. Сапоги с шершавыми носами чистились и блестели гораздо хуже, чем гладкие, и Игорь был немного раздосадован тем, что обмен получается не совсем равнозначным. Но потом, подумав, что со временем сапоги все равно станут блестящими, Тищенко с этим смирился и принялся следить за Ивановым. Но прапорщик так внимательно смотрел за курсантами, что Игорь опасался попасться.

Совершенно нежданно-нагадано курсанту помогло одно незапланированное событие. К складу, где курсанты чистили сапоги, подъехал кунг-«Урал» (грузовой автомобиль с металлической будкой, в которой размещается аппаратура связи), и оттуда быстро выскочили несколько чурбанов второго года службы. Они силой вырвали у растерявшихся крайних курсантов две пары сапог, вновь заскочили в кабину, и «Урал», взревев, как растревоженный в берлоге медведь, быстро скрылся за складом. Все произошло настолько быстро, что Иванов не смог ничего сделать. Когда он подбежал к месту событий, от «Урала» давно простыл след.

– Они что, сапоги у вас вырвали? – спросил он у двух тщедушных курсантиков.

Те подтвердили и растерянно свесили головы вниз.

– Что же вы, раззявы?! Вот возьму сейчас с вас пятикратную стоимость сапог!

Иванов еще долго кричал на растерянных и ничего не понимающих курсантов, потом понял, что это все равно бесполезно и принялся спрашивать у всех, кто стоял поблизости, куда повернула машина. Голос его дрожал от досады за потерянное имущество. Игорь подумал, что Иванову теперь, может быть, придется оплатить стоимость сапог, и ему стало жалко прапорщика. Но никто ничего вразумительного так и не сказал, и расстроенный Иванов сам побежал в сторону склада. Когда он повернул за угол, почти все без исключения курсанты принялись стаскивать с себя сапоги и обувать те, что выдали для чистки. Игорь сделал то же самое, но его не покидало чувство неловкости за то, что он воспользовался затруднительным положением прапорщика.

Иванов, так ничего и не узнавший о дерзких грабителях, вскоре вернулся и приказал заканчивать чистку.

Курсанты выстроились в очередь для сдачи сапог. Игорь пока не спешил и решил посмотреть, что будет дальше. Иванов внимательно рассматривал каждый приносимый ему сапог, а также сапоги, которые были на ногах у курсантов. Время от времени по стесанным каблукам первых и стрелках, образовавшихся от долгого хранения на вторых, прапорщик обнаруживал обманувших его курсантов. Уличенные в нечестности получали несколько чувствительных ударов в грудь и тут же переобувались на виду у всех остальных. Кроме того, Иванов записывал их фамилии, чтобы передать список в роты. Каждую фамилию он сверял по военному билету.

Логика армейских отношений такова, что сержанты всячески поощряли курсантов делать обмен сапог, но при «залетах» их подчиненных особенно не церемонились с виновниками. И ничего странного либо необычного в этом не было. Во всех странах мира без исключения (а в СССР – в особенности) двойная мораль порождает двойственное отношение к тем или иным явлениям жизни. Но риск получить несколько ударов в грудь с лихвой окупался возможностью раньше срока заиметь новые сапоги, и Тищенко без колебаний пристроился в конец очереди.