Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)

В двух словах подведя итоги, Мищенко повел людей в столовую. Капитан похвалил Игоря, и у Тищенко было хорошее настроение. Ему казалось, что присутствуя на похоронах, он сделал очень большое и нужное дело. Игорь даже забыл о том, что попал вовсе не потому, что его выбрал взводный, а просто потому, что выбирать было больше не из кого.

На тумбочке у Гришневича лежало несколько писем. Вполне могло получиться так, что Черногуров в отсутствие взвода положил их на тумбочку сержанту. Там могло быть и письмо Игорю. Но все же Тищенко не решился рыться в письмах и вначале сходил к каптерщику. Тот подтвердил предположения курсанта, и Игорь с чистой совестью принялся разбирать почту. Два письма были адресованы Байракову, одно Шкуркину и, наконец, последнее – Игорю. Брат писал нерегулярно, но в последнее время гораздо чаще, чем раньше:

«Здравствуй Игорь.

Пишу я тебе в субботу. Сейчас на улице хорошая погода. И после кино я пойду на Белое озеро. До кино осталось двадцать пять минут, а сейчас двенадцать ноль ноль. Вчера я ходил на рыбалку в Прудники. Поймал много карасей. Мы их жарили. Они были очень вкусные, и за это мне мама купила пластиковую удочку. Барбусы у меня все погибли. Я даже не знаю, почему – я их кормлю. Двух барбусов я нашел дохлыми в воде, а два не знаю где – может, Мурик съел, а может и выпрыгнули. Мама мне сказала, что если все рыбки умрут, мы сразу новых покупать не будем. Подождем месяц, тогда и купим. У меня осталось только три рыбки. Но ты не думай, что я за ними плохо ухаживаю. Ой, Игорь, откуда-то выплыл самец-меченосец. Я думал, что он уже умер, а оказалось, что он жив. Итак: у меня осталось четыре рыбки. Мама меня, наверное, не возьмет в следующий раз с собой в Минск. Игорь, купи мне обязательно ремень и петлицы тоже купи, и потом отдай все этой мама. Я еще не знаю – может, все же и я поеду. Деньги соберу и поеду, но точно не знаю. На Новой улице дом тот, который долго строили, почти готов. У Мурика лапа потихоньку заживает. А он ее, дурак, иногда грызет зубами. А, в общем-то, он жив и здоров и ждет тебя. Из Минска домой мы приехали в половине первого.

Пиши. Привет от Мурика!

17 августа 1985 года. Слава»

В конце письма Славик приклеил турнирную таблицу чемпионата СССР по футболу в высшей лиге и Игорь с интересом принялся ее рассматривать. Его любимый «Спартак» делил первое-третье места с киевским «Динамо» и «Днепром» и к тому же забил больше всех голов.

В это время в безлюдный кубрик вошел Щарапа, растянулся на койке и включил транзистор. До Игоря донеслись спокойные, размеренные слова спортивного обозревателя: «На острие их атак был ветеран команды Шенгелия. Но наши защитники играли надежно и расчетливо и не позволили тбилисцам полностью захватить инициативу. Второй тайм гости провели острее. Вскоре после перерыва отличился Гуринович. Овладев мячом, он перебросил его через вратаря в сетку ворот. Итак, одержана важная победа, которая вывела минское «Динамо» на четвертое место в лидирующей группе. А вот как закончились остальные матчи: «Кайрат» – «Динамо» Киев – 2:1, «Спартак» – «Зенит» – 2:0…»

– Тищенко, к оружейке! – взводный помешал дослушать до конца, да и Щарапа, услыхав голос Мищенко, на всякий случай слез с кровати и убавил звук. Улыбнувшись совпадению темы письма и радиопередачи, Тищенко пошел к оружейке. Оставалось только почистить автомат и дождаться взвод. Появилась одна из редких возможностей не торопясь сходить в «чепок».

Глава двадцать шестая
Пропавшие котелки

^{Служба, как наказание за прошлые грехи. Марш-бросок. Гутиковский радуется предстоящей работе в Колодищах. Переноска досок. Игорь из-за Коршуна разбивает пальцы в кровь. Гришневич оставляет Тищенко охранять котелки. Котелки расхватывает первая рота. Тищенко получает удар в челюсть от Байракова. Игорь разыскивает котелки, но в наказание Гришневич отправляет Тищенко их мыть. Почему, по мнению Шороха, Тищенко не смог бы бегать с катушкой на учениях. Разгрузка аккумуляторов, политых кислотой.}

Приближался к концу второй месяц службы Игоря в учебке связи. Об институте Тищенко вспоминал все реже и реже. Как-то незаметно alma mater отошел на второй жизненный план, и продолжение учебы в нем казалось Игорю чем-то похожим на коммунизм – вроде бы и будет когда-нибудь, но будет еще очень не скоро. Нынешнее положение, в котором оказался вчерашний студент, стало казаться ему наказанием за прошлые грехи – вот не хотел учиться, прогуливал лекции, вот и сиди теперь в этот чертовой учебке. «Вот вернусь в институт – больше не буду столько много четверок получать. И чего это я занятия прогуливал, да еще в общежитии жить не хотел!? Теперь бы туда, как в рай, поехал. И занятия бы больше не пропускал. Это ведь не с Гришневичем время терять попусту, а с доцентами и профессорами общаться», – Игорь старательно выметал мусор из-под тумбочки.

Сразу после подъема комбат отправил вторую роту делать марш-бросок, не посчитавшись даже с тем, что второй взвод только что пришел из караула. «Тепло» высказавшись о Томченко, Гришневич и Шорох повели взвод, оставив в расположении роты Сашина и Тищенко. До их возвращения курсанты должны были подмести и проветрить территорию второго взвода. Это оказалось несложным, потому что времени было предостаточно. К тому же из-за марш-броска отменили утренний осмотр, и Игорь не мог не радоваться этому маленькому, приятному сюрпризу. Но если для Сашина и Тищенко это было хорошим известием, то для всего остального взвода оказалось очень неприятной неожиданностью. Курсанты это понимали и работали на совесть. Гришневич мог вернуться в плохом настроении, и это могло плохо кончится для обоих невольных уборщиков. Игоря Гришневич оставил из-за недавнего приказа комбата, а Сашина по личной просьбе последнего. Тищенко это заинтересовало и он, наконец, спросил:

– Слушай, Сашин, а почему ты в расположении остался?

– А ты почему?

– Сам знаешь – болею. Пока не дали заключение, рекомендовали от бега освободить.

– Вот и я поэтому.

– То есть?

– У меня ревматизм до армии был. Сейчас опять вроде бы начинает проявляться, – не слишком охотно пояснил Сашин.

Вот я сегодня здесь мусор подметаю, а мои может быть будут за праздничным столом сидеть, – переменил тему разговора Тищенко.

– А что такое?

– У младшего брата сегодня день рождения.

– И сколько ему стукнуло?

– Двенадцать. Пять классов уже закончил.

– Ему еще гулять и гулять. До армии еще шесть лет, – задумчиво сказал Сашин.

С некоторых пор Тищенко стал замечать, что некоторые курсанты (и он в том числе) стали отсчитывать любой возраст относительно срока срочной службы, – тому столько-то лет до армии осталось, тот столько-то лет после армии живет. Произошло то, что и должно было произойти: армия здорово вытеснила из сознания реальность гражданской жизни и стала для многих едва ли не главной точкой отсчета всех жизненных событий. А ведь прошло всего два месяца. Тищенко захотел поделиться своими соображениями с Сашиным, но в это время рота возвратилась с марш-броска, и стало уже не до того. Разгоряченные, потные курсанты показались Игорю каким-то ураганом, ворвавшимся в казарму. Побросав автоматы и противогазы возле кроватей, все тотчас же попадали на табуретки. Резняк натер себе ногу и теперь искал, на ком бы выместить свое раздражение. Увидев Игоря, он недовольно оскалился и пробурчал:

– Что, Тищенко, шлангуешь помаленьку?

– Я не шлангую, а болею, – внешне спокойно ответил Игорь, но ему все же было здорово неприятно, что Резняк затронул эту тему.

– Болеешь? Дуреешь ты, а не болеешь! – зло бросил Резняк.

– Что хочешь, то и думай! Такой уж ты человек. Я бы над тобой не смеялся, если бы тебе тоже было плохо.

– А я не такой чама, как ты! У меня такого не будет – я, как положено, марш-бросок пробежал, – с издевкой ответил Резняк, довольный тем, что ему удалось поддеть Игоря.

– Сам ты чама! – обиделся Тищенко.

– Ты рот закрой! Не бегал, а еще что-то пищишь! – недовольно огрызнулся Резняк.

– Оно и видно, как ты бегал – ногу натер, – вместо Игоря ответил Резняку Лупьяненко.

– А ты чего лезешь? Тебя трахает?! – Резняк переключился на Антона.

– Трахает, – спокойно ответил Антон.

– Тогда подмахивай, – буркнул Резняк, но от Игоря отстал.

Оружие и противогазы сдавали повзводно, и у курсантов неожиданно оказалось свободное время. Пока второй взвод ожидал свою очередь, Лупьяненко решил поделиться впечатлениями от марш-броска.

– Ты знаешь, куда мы бегали? – спросил он у Игоря.

– Нет. Наверное, где-нибудь в парке вокруг гаражей круги нарезали? Я вроде бы здесь топота не слышал.

– А мы здесь и не были. И по парку всего два круга сделали.

– Где же вы тогда были? – удивился Игорь, потому что больше на территории части подходящих мест не было.

– А вот попробуй угадай! – хитро улыбнулся Лупьяненко.

– Не знаю. Чего тут гадать… Может в город бегали? – Тищенко всерьез заинтересовался марш-броском.

– В город.

– Серьезно?

– Предельно.

– Вот здорово! Я бы в город тоже сбегал, – с едва скрываемой завистью сказал Игорь.

– Ну да – сбегал бы, а потом умер где-нибудь на дороге. Мы ведь там не прохлаждались, а неслись вперед, как лошади. Видишь – я весь взмок.

– Ну и как – все пробежали нормально? – поинтересовался Игорь.

– Куда там. Фуганов весь марш-бросок дышал, как астматик и едва ноги переставлял. Пришлось Стопову у него автомат и противогаз взять. Бытько тоже на обратном пути здорово отставал. Он тоже все свое Ломцеву отдал. Остальные бежали более-менее нормально. Да, забыл – Мазурин даже на лавку, было, присел на троллейбусной остановке и Шорох здорово на него за это наорал. Даже заставил его самого свой автомат и противогаз тащить, хоть Федоренко и хотел ему помочь. А в самом конце Фуганова пришлось едва ли не на руках тащить. Правда, Резняк пару раз заехал ему сапогом под зад, и у нашего Фуганова открылось второе дыхание.

– Я что же – нести его буду, что ли?! Пусть жир сгоняет – ему это полезно! – самодовольно заметил Резняк, услышавший, что Лупьяненко рассказывает о его подвиге.

– А как сержанты бежали? – поинтересовался Тищенко.

– Как бежали? Как спортсмены или беговые кони! Взвод за ними еле успевал. Ты знаешь, что Шороху, что Гришневичу – им бы обоим на соревнованиях бегать. Правда и они в самом конце здорово устали, особенно Гришневич. Мы ведь не все время бежали – метров триста пробежим, потом пройдем шагом, потом опять бежим. Многие ремни на автоматах не подтянули, так им все спины поотбивало. А я противогаз плохо закрепил – видишь, как натерло, – Лупьяненко показал Игорю красное пятно, ярко выделяющееся на коже живота.

– Ничего – до свадьбы заживет. Неприятно, конечно… А как люди – на улице никого не было, что ли?

– Почему не было? Были. Вначале не так уж и много, но к семи уже порядочно народа было.

– И как они на вас реагировали?

– Смотрели во все глаза. Представь себе – человек только что проснулся, оделся, вышел на работу и тут на тебе – навстречу грохочет сапогами рота в полном вооружении. Только головами и успевали крутить, а одна баба даже рот открыла от удивления.

– Они, наверное, подумали, что в стране военный переворот, – улыбнулся Игорь.

– Наверное. А ты что бы подумал, увидев столько солдат?

– Не знаю. А чего им удивляться – не первый ведь раз это видят, раз возле части живут.

– Как сказать. Разве часто мы на марш-броски бегаем? Пока первый раз. Так что не очень-то они и часто такое зрелище видят.

– А кто-нибудь из офицеров был или только с сержантами бегали?

– Атосевич был. Тоже бегает, как лось. Едва за ним успевали. Но он хитрый – вначале пробежал с нами, а потом сидел и ждал на остановке. А чтобы каких-нибудь задержек не приключилось, он дал определенное время на возвращение и предупредил, что спросит со Щарапы лично. Сам понимаешь – Щарапа, естественно, старался. А потом Атосевич к нам на обратном пути присоединился и уже бежал до самого конца.

В кубрик неожиданно вбежал Гутиковский и радостно объявил:

– Знаете, что мы сегодня делать будем?

– В кино пойдем, да? – с надежной спросил Резняк.

– Нет. Мы будем работать…

– Так что же ты, придурок, радуешься? – разозлился Резняк.

– А ты не перебивай, а послушай спокойно. Тогда тебе все станет ясно, – невозмутимо парировал Гутиковский.

– Ладно, Гутиковский, не тяни кота за хвост! – выразил общее нетерпение Каменев.

– Я сейчас видел знакомого из первой роты. Они вчера в Колодищи ездили работать. Носили доски, подметали. Но работа в принципе не тяжелая и их покормили прямо на месте. И ехали они через весь город! Разве это плохо?

– Кто его знает – может и хорошо. Только какое отношение все это имеет к нашей роте и, тем более, взводу? – подключился к разговору Доброхотов.

– Самое что ни на есть прямое. Он мне сказал, что его командир роты разговаривал с нашим Денисовым о том, что батальон будет ездить в Колодищи три дня, причем каждая рота по очереди. А раз вчера ездила первая рота, то сегодня поедем мы! – торжествующе завершил Гутиковский.

К удивлению курсанта его сообщение не вызвало большого энтузиазма у его сослуживцев, потому что было еще неизвестно, какая работа могла ожидать их в никому не знакомых Колодищах. То, что вчера работа была легкая, вовсе не могло быть гарантией, что она будет такой и сегодня.

Все вышло так, как и предполагал Гутиковский. Сразу после завтрака Денисов построил роту и объявил:

– Сегодня одному из взводов придется поработать в Колодищах.

Строй застыл в напряженном ожидании – даже командиры взводов еще не знали, кого выберет ротный. Денисов выбрал второй взвод. Выбранный взвод отправился в казарму готовиться к работам, а остальная рота ушла в учебный центр.

«Подготовка» заключалась в том, что Стопов и Федоренко получили несколько лопат на длинных ручках у Черногурова и принесли их во взвод.

В десять ноль ноль взвод сел в кузов грузовика, и автомобиль помчался по направлению к Колодищам. Машина ехала с таким грохотом, что по звуку напоминала скорее реактивный самолет, чем автомобиль. «И чего это все военные машины так надрывно гудят? Такое впечатление, будто им тяжело ехать. Может быть, и так… Мотор все же зверский, наверное», – подумал Тищенко, прислушиваясь к шуму двигателя.

– Смотри – сейчас будем проезжать через мою улицу, – шепнул Игорю на ухо Лупьяненко.

Шепотом он говорил потому, что рядом сидел Гришневич с довольно кислой рожей. По всей видимости, на сегодняшний день у сержанта были несколько иные планы. И в самом деле, вчера из отпуска в бригаду приехал земляк Гришневича и пригласил его к себе в гости. Сержант был не прочь попробовать домашнего копченого мяса и после завтрака собирался принять приглашение, оставив вместо себя в учебном центре Шороха. А теперь приходилось неизвестно куда ехать и неизвестно, сколько там пробыть. «Чтоб он сдох со своим приказом! Ну, Денисов, ну удружил! Пока приедем назад, разные халявщики уже все пожрут. А может, он и самогон привез? Тоже хотелось бы немного выпить, но теперь надежды на это маловато», – огорченно думал сержант, ежеминутно оглядывающийся на курсантов в поисках предлога для вымещения на них своего плохого настроения. Курсанты это чувствовали и под колючими взглядами сержанта почти растворились в сумраке машины. Никто громко не разговаривал, но и шепотом старались не злоупотреблять. Шорох же о планах Гришневича еще не знал и был в довольно сносном настроении. Он даже напевал себе под нос какую-то веселую песенку. Наконец Гришневичу и самому надоело хмуриться, и он заинтересованно спросил:

– Ну, чего замолчали? Значит так – всем минчанам по очереди проводить для меня экскурсию. Вначале о городе будет рассказывать Доброхотов. Доброхотов!

– Я.

– Давай, расскажи нам что-нибудь.

– А что вам рассказать, товарищ сержант?

– Рассказывай все, что знаешь, а то что-то стало скучно ехать.

Доброхотов начал неуверенно оглядываться по сторонам, рассказывая о мелькавших за бортом грузовика домах и улицах. Со временем он освоился со своей ролью и стал рассказывать не хуже заправского экскурсовода.

– Ну, ты даешь, Доброхотов! Точна каментатар! – восхищенно заметил Шорох.

Доброхотов скромно улыбнулся в ответ.

– Да – рассказываешь неплохо. Но вот сейчас приедем и посмотрим, как ты будешь работать. Если так же, как и рассказываешь – в ближайшее воскресенье пойдешь в увольнение, – сказал Гришневич Доброхотову, причем таким тоном, что было трудно понять – одобряет он курсанта или же, наоборот, ворчит.

В Колодищи приехали через час. В часть попали через ворота. На территории не было видно ни одной казармы. Везде сплошной стеной белого кирпича стояли многочисленные склады и гаражи. Солдат тоже почти нигде не было видно. «Наверное, тут одни склады, раз нигде солдат не видно», – решил Тищенко. Не успели еще курсанты соскочить с машины, как неизвестно откуда появился невысокий, плотный прапорщик. Решительно подойдя к курсантам, он спросил:

– Кто у вас тут старший?

– Я, сержант Гришневич, – вышел вперед замкомвзвода.

Из кабины выскочил Мищенко, и прапорщик отвел его в сторону. Когда они вернулись, Мищенко объявил, что взвод поступает в распоряжение прапорщика, а сам отправился куда-то за ближайший склад.

– Значит так, сержант – слушай боевую задачу. Сейчас ты и твои люди идете со мной, надо перенести доски в склад, – отчеканил прапорщик и, не дожидаясь ответа, самоуверенно развернулся и пошел к тому же складу, за которым исчез Мищенко.

Гришневичу больше ничего не оставалось, как пойти за ним. Обогнув склад, курсанты увидели огромную кучу досок, в живописном беспорядке наваленных на траву.

– Вот эти доски и будем носить. По одному человеку на доску и вперед. Я сейчас покажу, куда их складывать, – объявил прапорщик.

Носить доски было неудобно, потому что складывать их нужно было в самом конце склада, а попасть в этот самый конец можно было лишь искусно лавируя между монбланами и джомолунгмами из ящиков, каких-то железных деталей и тому подобной ерунды, до отказа набитой в склад. При этом в узких проходах вещевого лабиринта зачастую встречались те, кто нес доски и те, кто уже возвращался назад. Доски были широкими и тяжелыми, и Игорь с большим трудом дотаскивал их до конца склада. От напряжения ныло все тело, и Игорь вдруг понял, что еще немного, и он не сможет носить эти проклятые и тяжелеющие с каждой минутой доски. Выручил его Бытько. Бытько, идя по узкому проходу, споткнулся и не смог удержать равновесие, в результате чего подался вперед и, как самый настоящий рыцарь, сшиб доской пирамиду из зеленых ящиков, при чем последние посыпались на идущего по другую сторону Стопова, едва не размозжив ему голову. Увидев это, прапорщик заставил сложить все упавшее и носить доски по два. Это как нельзя больше устроило Тищенко, потому что носить по два было гораздо легче. Игорь теперь работал в паре с Коршуном. Но тут Тищенко постигла новая неприятность. Коршун слишком рано бросил свой край, доска подпрыгнула и ударила Игоря по пальцам правой руки, оцарапав средний и разбив в кровь указательный пальцы. Вскрикнув от боли, Тищенко набросился с упреками на Коршуна. Тот что-то недовольно пробурчал в ответ, отошел в сторону и встал у стены с опущенной головой, изображая раскаяние. Изображал он его не только для Игоря, сколько для Гришневича, заметившего этот эпизод.

– Что случилось с пальцами, Тищенко? – спросил сержант.

– Доской ударило… Теперь кровь идет…, – ответил Игорь.

– Коршун, ты виноват? – строго спросил Гришневич.

– Так, товарищ сержант, я даже не знаю, как все это получилось. Доска была какая-то слишком прыгучая, – оправдывался Коршун.

– Прыгучая… Бегом к прапорщику – все ему расскажешь и попросишь аптечку. Он сейчас возле входа.

– Есть, – ответил Коршун и поспешно скрылся.

Через пару минут он вернулся с аптечкой в сопровождении прапорщика.

– Что у вас тут? – озабоченно спросил прапорщик.

– Да вот палец ему доской разбило, – показал сержант на Игоря.

– Покажи палец, боец.

Тищенко вытянул вперед правую руку с окровавленным указательным пальцем. Рана была не очень глубокой, но из-за обильного кровотечения производила неприятное впечатление.

– Чего встал!? Перевяжи ему палец, но перед этим прижги йодом, – сказал прапорщик Коршуну.

Коршун капнул Игорю на рану немного йода и принялся неумело перевязывать палец. От йода палец начало жечь и Игорь едва не взвыл от боли. Глядя на бестолковые движения Коршуна, сержант выругался и спросил у взвода:

– Кто умеет перевязывать?

– Я немного могу, – не слишком уверенно отозвался Ломцев.

– Тогда перевяжи ему палец.

Ломцев взял у Коршуна бинт и принялся за перевязку. Получалось у него хоть и медленно, зато хорошо.

– Хорошо сработал, тебе надо было в фельдшеры идти, – одобрительно сказал Гришневич.

Вскоре с досками было покончено, но не обошлось без потерь – кроме Игоря палец поранил еще и Гутиковский.

– Что это, сержант, твои бойцы, как паралитики? Так и головы не долго потерять?! Или не выспались они у тебя сегодня? Выспались? – спросил прапорщик у Гришневича.

– Да выспались – что с ними случится?! – проворчал Гришневич.

– Тогда слушай сюда – назначь человека и оставь его с котелками, пусть охраняет. А остальные пусть на улице подождут – я сейчас в соседний склад схожу и потом поставлю задачу.

– А что – с котелками работать нельзя? Зачем кого-то оставлять? – спросил сержант, недовольный излишне покровительственным тоном прапорщика.

– Наверное, если бы можно было, я бы не говорил – там слишком узко и котелки будут только мешать. Все, я минут через десять подойду – можете пока перекурить, – невозмутимо ответил прапорщик все тем же снисходительно-покровительственным тоном.

– Што ен сказав? – спросил подошедший Шорох.

– Деловой слишком… Второй взвод – выходи на улицу! Можно перекурить.

Курсанты медленно вышли из склада и сразу же попадали на мягкую, зеленую траву у забора. Тищенко подошел к забору вплотную и посмотрел через решетчатую бетонную плиту. За забором рос мелкий кустарник, причем нельзя было понять, заканчивается ли он через пару десятков метров или же тянется достаточно далеко, потому что кусты здорово ограничивали обзор. Игорь вспомнил, как собирал грибы пару лет назад на выезде из Городка почти в таком же кустарнике. Казалось, что кусты не просто шелестели под напором ветра, а дышали свободой, и Игорю вновь захотелось домой. «Уже конец августа – грибы, наверное, уже вовсю собирают», – с сожалением подумал Тищенко.

В это время открылись ближайшие складские ворота, и оттуда вышел довольно полный, круглолицый сержант-сверхсрочник. Он был в фуражке и зеленой, форменной рубашке с короткими рукавами. Зеленые погоны были перетянуты тремя красными лычками.

– Ребята, вы откуда приехали? – добродушно спросил сержант.

– Из минской учебки связи, – ответил за всех Доброхотов.

– Связисты значит. Ребята, помогите кухню из склада выкатить, если не трудно? – после некоторой паузы попросил сверхсрочник. Курсанты, не привыкшие к подобному обращению со стороны сержантов, переглянулись, и вскоре кухня стояла уже перед складом.

– Ну – спасибо вам больше. Хорошие вы ребята! – поблагодарил довольный сержант.

Игорь не меньше других был озадачен добродушием сержанта и еще долго размышлял над этим. В конце концов, Тищенко пришел к выводу, что сверхсрочник просто очень хороший человек в отличие от Гришневича. Сержант что-то подкручивал в кухне, а Игорь тем временем принялся осматривать ее со всех сторон. Такие кухни до сих пор Тищенко видел лишь в фильмах о Великой Отечественной войне, да еще в каком-то фильме об армии. Вблизи кухня казалась чем-то тяжелым и громоздким.

– Что – интересно? – с улыбкой спросил сержант, заметивший любопытство Игоря.

– Просто раньше я такие кухни никогда не видел. А зачем ее выкатили – разве там нельзя было починить?

– Можно и там было, но я загорать хочу…

– А-а… Понятно…

– Что тебе понятно? Я ведь пошутил, а ты и поверил! Кормить то вас надо?

– Наверное, – согласился Игорь.

– Вот и я так думаю. Поэтому и кухню из склада выкатали – чтобы обед вам готовить.

Приехала машина с курсантами первой роты. Сверхсрочник сразу же забрал шестерых из них, и они покатили кухню куда-то за угол.

Вернулся Гришневич. Построив взвод, он спросил:

– Надо кого-то оставить котелки охранять. Кто хочет сам? Может, кто-нибудь палец порезал, ногу ударил или еще что-нибудь в этом роде?

Гутиковский поспешно вышел из строя, протянул вперед перевязанный все тем же Ломцевым палец и пояснил:

– Я палец порезал о гвоздь… Расцарапал сильно… Разрешите, я останусь.

Гутиковский настойчиво пытался обратить внимание на свой палец, но Гришневич молчал. Наконец он смерил курсанта с ног до головы презрительным взглядом и недовольно ответил:

– Тищенко тоже вроде бы пальцы разбил, а из строя не вышел. А ты ведь, Гутиковский, поздоровее его будешь. А? У тебя ведь только слегка палец поцарапало?

Ничего не ответив, Гутиковский развернулся и встал в строй.

– Гутиковский, а кто тебе разрешил стать в строй? – тихо спросил Гришневич.

– Виноват, – Гутиковский поспешно возвратился на прежнее место.

– Вот так. Стать в строй!

– Есть! – четко ответил Гутиковский и встал в строй (теперь уже с «разрешением»).

С котелками оставили Тищенко. Осмотревшись вокруг, сержант подошел к молодому клену и приказал сложить все котелки под деревом. Перед тем, как увести взвод на очередные работы, Гришневич сделал Игорю последние наставления:

– Можешь сидеть под этим кленом, можешь даже лежать, но чтобы ни один котелок не пропал! Ясно?

– Так точно, – поспешил заверить Игорь.

Тищенко был чрезвычайно рад тому, что сейчас его оставили в покое и вместо работы на жаре Игорь может часок-другой понежиться в тени листвы. Охрана котелков была, мягко говоря, не слишком обременительной, и Тищенко просто предстояло отдохнуть. Это не могло не сказаться на настроении Игоря, и он даже перестал жалеть, что порезал палец. Вскоре вокруг не осталось ни одной живой души кроме курсанта из первой роты, также оставленного для охраны своих котелков. Первая рота сложила свои котелки у забора метрах в десяти от клина. Это расстояние показалось Игорю вполне достаточным для того, чтобы не перепутать котелки, и он безмятежно стал разглядывать небо. Кружева кучевых облаков навевали какое-то спокойствие и необъяснимое очарование. Игорю время от времени даже казалось, что он слышит какую-то прекрасную, но вместе с тем очень тихую и трудноуловимую мелодию. Но это и была самая настоящая музыка, сотканная из струй ветра, красок лета, кружева облаков, стрекотания кузнечиков, молодости и жажды свободы, к которой стремилась душа курсанта. Облака напоминали Игорю о том, как он возвращался вместе с Бубликовым из летнего полевого лагеря и по дороге наблюдал за удивительными играми-преображениями небесных путников. «Может быть, они скоро пролетят над Городком? А может быть их сейчас и из Городка видно? Может, если они на большой высоте, то самые дальние от меня, что почти на горизонте, и из моего дома видны! Пусть хоть тоже на самом горизонте, но видны!?» – думал Игорь, и от этой мысли на душе становилось как-то теплее. Если что-то видно одновременно и из дома, и из Колодищ, то это значит, что дом не так уж и далеко. Даже когда Игорь поразмышлял и понял, что облака, висящие на горизонте, никак не могут быть видны в Городке, он просто отогнал от себя голос разума и возвратился к своей первоначальной, пусть неправильной, но очень романтичной, а от того приятной мысли.

– Привет, Тищенко! Чего скучаешь?

Игорь опустил глаза вниз и увидел Турова из третьего взвода.

– А ты что здесь делаешь?

– У нас тоже несколько человек для работы взяли после того, как вы уехали. Мы вместе с первой ротой приехали. Наши пошли какие-то печки носить.

– А ты, почему не с ними?

– Видишь – плечо до крови разбил, вот меня и отпустили.

– Как это тебя угораздило?

– Слазил с машины, зацепился за борт и упал прямо рыбкой на асфальт.

– А откуда узнал, что я здесь?

– Твой сержант сказал. Вот я и пришел компанию составить.

– Хорошо – вдвоем веселее будет. Садись.

– Тут неудобно. Пойдем чуть дальше сядем, например, к забору, – предложил Туров.

– Далековато от котелков будет. Не переносить же их из-за этого! Да если и перенесем, то можно с котелками первой роты перепутать, – возразил Игорь.

– Не надо ничего переносить и путать. Пусть все лежит на своих местах. Котелки и от забора хорошо видно. Если кто-нибудь будет брать, мы сразу заметим и тормознем.

– Может, ты и прав… Черт с ними, пошли к забору! – согласился Игорь, поддавшись на уговоры Турова.

Туров оказался словоохотливым малым и рассказал почти без перерыва не меньше пятнадцати анекдотов. Вначале Игорю это даже нравилось, но потом надоело, и он перевел разговор на другую тему – о сержантах. После продолжительных споров курсанты согласились, что лучшими сержантами роты являются Яров и Петраускас. И тут произошло то, чего не ожидали ни Туров, ни Тищенко. В то время как курсанты увлеклись беседой и ослабили внимание, с работ пришла первая рота и в мгновение ока появившиеся курсанты растащили почти все котелки, лежащие под кленом. Придя в себя, Тищенко вскочил на ноги и принялся кричать:

– Ребята, положите котелки на место! Это наши котелки – второй роты! Ваши ведь у забора лежали!

Но ни один из «воров» даже не оглянулся. Возмущенный Игорь догнал одного из курсантов и потянул котелок на себя.

– Да пошел ты! – огрызнулся курсант и, не долго думая, просто отшвырнул Игоря в сторону, что ему было сравнительно легко сделать из-за заметного превосходства в росте и весе. Растерянный Тищенко подошел к Турову и мрачно спросил:

– Все – досиделись! Что нам теперь делать, а?! Эти идиоты все наши котелки разобрали.

– Почему это НАМ? Что ТЕБЕ делать? Меня ведь здесь не оставляли. Так что меня не втягивай – я здесь не при чем, – холодно ответил Туров, в душе проклиная себя за то, что связался с котелками.

– Как это ты не при чем? А разве Гришневич не посылал тебя ко мне? – возмутился Игорь.

– Он не посылал меня котелки охранять, а просто сказал с тобой окончания работы дожидаться. Ты лучше не на меня наезжай, а думай, что сейчас своим скажешь – вон, они уже идут сюда.

Тищенко обернулся в ту сторону, куда показал Туров. Туров сказал правду – к клену спешил второй взвод, желая поскорее утолить созданный работой аппетит. Но у клена их ждало разочарование. Вместо котелков под деревом стоял Тищенко и молча смотрел на взвод.

– Где котелки? – зло спросил Байраков.

– Здесь были… Только что первая рота забрала…

– А ты для чего здесь торчал? Спал, что ли?! – недовольно спросил Петренчик.

– Не спал. Просто они подошли как-то неожиданно…