Текст книги "Учебка. Армейский роман (СИ)"

Автор книги: Андрей Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

– Верю, Мироненко, что тебе очень плохо, но вопрос сейчас не об этом. А если бы тебя в бою ранили, а? Ты бы тоже докладывать не стал.

– Но ведь это не бой… сейчас, – робко возразил Мироненко.

– Правильно – это не бой. Но если ты не научишься всегда и вовремя докладывать здесь, ты и в бою этого не сделаешь. Курсант, я приказал стоять по стойке смирно! – казалось, что камень скорее проявит милосердие, чем это сделает Щарапа.

У Мироненко помутилось в глазах и, чтобы не упасть на пол, он схватился за спинку койки. Именно это и не понравилось Щарапе. Услышав окрик, Мироненко собрался с силами и, отпустив койку, выпрямился. Но ему опять стало плохо, и Мироненко вновь облокотился.

– Я сказал – принять стойку «смирно»! – почти истерично закричал старший сержант.

Посмотрев по сторонам, Игорь увидел самую настоящую немую сцену. Весь этот странный и дикий диалог происходил при гробовой тишине. И это в то время, когда в кубрике находилось не меньше полусотни человек. Но абсолютно все курсанты прекратили разговоры и сейчас напряженно ожидали, чем завершится эта «беседа». В глазах многих можно было прочесть открытое осуждение старшего сержанта. Тищенко посчитал это достаточно неосторожным, но если бы он сам смог увидеть выражение собственных глаз, то непременно удивился бы той ненависти, которая полыхала в его зрачках. Мироненко тем временем собрался вновь и опять стал по стойке «смирно». И тут Щарапа впервые посмотрел по сторонам. Он все понял по глазам курсантов и недовольно крикнул:

– Чего пялитесь? Больше заняться нечем? Если нечем, то я сейчас быстро найду вам какую-нибудь работу!

Курсанты медленно, по одному, начали отводить глаза в сторону. Но тишина оставалась такой же полной и гнетущей. Щарапа понял, что перегнул палку. Старший сержант не боялся курсантов – он точно знал, что никто не осмелится выступить против него открыто. Но Щарапа боялся другого – любая пара этих ненавидящих глаз могла четко запомнить произошедшее, изложив потом все в лаконичном рапорте, который мог быть отправлен командиру части. А Щарапе залеты были не нужны – ему нужно было спокойно и быстро уехать домой. А до дембеля оставалось каких-нибудь два-три месяца. В принципе, рапорт нельзя подавать без разрешения своего непосредственного командира, но это не всегда выполнялось, да и влиятельные родители тоже могли легко в этом помочь. Еще раз посмотрев по сторонам, Щарапа отрывисто четко сказал:

– Запомни, Мироненко – что бы с тобой не случилось, я отвечаю за тебя в первую очередь! Значит, в любом случае ты должен докладывать мне обо всем, что с тобой происходит. А я буду этого добиваться! Мне кажется, что сегодня ты это хорошо понял. А сейчас иди и ложись в санчасть. Рысько!

– Я! – громко ответил гигант и подошел к Щарапе.

– Пойдешь вместе с Мироненко. Когда он ляжет – вернешься.

– Есть.

– И стоило такой шум поднимать? Все равно ведь с самого начала было ясно, что Мироненко надо в санчасть ложить. Щарапа, как и наш Гришневич – тоже скотина порядочная! – сказал Игорь Тую и представил себе лицо Ольги Петровны Мироненко, если бы она сейчас увидела, как обращаются с ее сыном.

Инцидент был исчерпан, а Игорю еще нужно было заняться починкой сапог. Найдя Бытько, Игорь вместе с ним отправился к Черногурову.

Дверь каптерки можно было при желании открыть лишь на верхнюю ее половину, и в этом случае получался небольшой, импровизированный прилавок. Бытько подошел к каптерке первым, но в нерешительности остановился перед дверью.

– Чего ты встал, как столб? – недовольно спросил Тищенко.

– Я что-то не очень хорошо Черногурова знаю.

– А мне он что – друг, по-твоему?

– Не знаю, кто он тебе, а только я не буду спрашивать. Спроси ты.

– Ты что, Бытько, слов не знаешь? – разозлился Игорь.

– Ну, спроси ты, трудно, что ли?!

– Странный ты, Бытько, – пробормотал Игорь и решительно подошел к «прилавку».

Черногуров мельком взглянул на подошедшего Тищенко и, не меняя позы, лениво спросил:

– Что надо?

– Что-то ты не очень приветливый сегодня, – проворчал Тищенко.

– Если тебе делать нечего, то иди и не мешай мне работать, а если что-то надо – говори. Мне некогда попусту трепаться.

Сообразив, что Черногуров не настроен на разговор, Игорь перешел к цели своего визита:

– Нам сапоги надо починить. Дай нам ногу, молоток, резину и гвозди… Обрезать тоже чем-то надо будет.

Ничего не ответив, Черногуров скрылся в соседней комнате, соединенной с первой внутренней дверью. Вскоре он вышел оттуда и подал Тищенко порядочный кусок резины:

– А все остальное у Брегвадзе. Он в сушилке, тоже себе сапоги делает. На вот, еще гвоздей возьми.

Положив гвозди в карман хэбэ, Игорь с сомнением посмотрел на резину, которая показалась ему слишком тонкой.

– Что тебе не нравится? – спросил Черногуров, заметив кислое лицо Тищенко.

– Резина слишком тонкая. У меня каблук больше стерт.

– Ну и что?

– Как это что? Если я ее прибью, все равно полностью не покрою до земли.

– А в два слоя нельзя сложить?

– Можно. Но так может быть будет плохо держаться, да и больше, чем надо, получится.

– Держаться будет нормально. А если больше, чем надо получится – еще немного каблук напильником подпилишь, – с чувством своего превосходства в хозяйственных делах поучал Черногуров.

Игорю больше ничего не оставалось, как только поверить каптерщику на слово, и курсанты отправились в сушилку. В сушилке вовсю кипела работа. Лучше и быстрее всего сапожным ремеслом овладел Брегвадзе. Кроме Брегвадзе в сушилке сидели Петров и Семиверстов, но у них все получалось значительно хуже. Тищенко и Бытько присели на свободные табуретки и тоже включились в работу. Игорь сразу же начал выпиливать напильником нишу в каблуке для резинового лапика, но получалось это у него из рук вон плохо. Брегвадзе, заметив мучения Тищенко, счел своим долгом подать несколько советов:

– Э-ей, чито ты делаешь? Разве так надо? Нэ так. Смотри, как надо. Прямо держи, чтоби ровный край бил. Понял?

– Вроде бы…

– Ну, делай теперь сам.

Игорь принялся двигать напильником так, как ему посоветовал Брегвадзе, и это вскоре принесло свои плоды. Получалось у Тищенко, конечно, не так хорошо, как у грузина, но все же лучше, чем раньше. Все уже почти закончили, а Игорь еще только прибивал сложенную вдвое резину к каблуку. Брегвадзе и Семиверстов ушли еще раньше, а теперь Игоря покинули еще и Бытько с Петровым, потому что раздалась команда на построение. Построение в это время могло означать лишь одно – рота идет в клуб смотреть кино. «Вот козел, Бытько – мог бы и подождать меня! Но куда там – в кино побежал. Правда и мне туда сходить не помешало бы», – подумал Игорь и стал прикидывать, что бы ему сделать с каблуком. Решать надо было быстро, потому что рота уже выбежала строиться, а одного в клуб могли и не пустить. В конце концов, Тищенко решил просто приблизительно обрезать резину, а затем, вернувшись после сеанса, подравнять ее с каблуком. Строй уже тронулся, но Игорь успел в самый последний момент вскочить на свое место.

После фильма Тищенко подравнял каблук, сдал все, что осталось от работы, Черногурову и вернулся во взвод. У Валика опять поднялась температура, и Гришневич сидел на тумбочке, размышляя, что бы предпринять по этому поводу. Вначале сержант вновь хотел отправить его в санчасть, но, хорошо подумав, зло проворчал:

– Пойдешь, а они назад тебя вернут. Только еще хуже будет. Надо завтра идти, когда врачи придут. А пока ложись в койку и лежи здесь.

– Может, я лучше посижу? – несмело возразил Валик.

– Никаких сидений! Я сказал – в койку! – тоном, не терпящим возражений, приказал Гришневич.

Валик разделся и средь бела дня улегся в койку.

Вечером пришел Лупьяненко и принес целую гору продуктов. Гришневич расспрашивал Антона о брате, его службе и отпуске, а курсанты тем временем уничтожали провизию.

Глава двадцать третья
Спирт и прополис

^{Тищенко едет в госпиталь. «Сердце молодого солдата». В санчасти тоже дедовщина. Тищенко стал солдафоном. Придется удалять гланды. Врач просит привезти спирт и прополис. Почему некоторым врачам нужно отрывать головы. Игорю не удается позвонить домой. Желткова положили для проведения операции.}

Игорь еще утром предупредил Гришневича о том, что его повезут в госпиталь, и отправился в санчасть. «Интересно, на месте ли Вакулич?», – подумал Тищенко. Едва курсант успел подумать о старшем лейтенанте, как тот тотчас же вышел из дверей санчасти. Увидев Игоря, Вакулич остановился и весело сказал:

– О, Тищенко, хорошо, что ты здесь. Ты мне сегодня и нужен. Поедем в госпиталь.

– Товарищ старший лейтенант, сегодня к вам Валик из нашего взвода пришел. Разрешите, я до госпиталя здесь посижу, чтобы ему скучно не было? – попросил Игорь.

– Что же это он свои ноги до такого состояния довел?

– Он еще вчера в санчасть ходил, а его назад отправили.

– Портянки надо было учиться наматывать. Сейчас его все равно переодевают, потому что в санчасть ложат. А ты что – в хэбэ в госпиталь ехать надумал?

Игорь понятия не имел о том, как надо ехать в госпиталь, поэтому в ответ лишь недоуменно пожал плечами.

– В госпиталь в парадке ездят. Ясно?

– Ясно.

– Значит так – слушай порядок действий. Сейчас идешь в казарму, одеваешься в парадную форму, берешь туалетные принадлежности и идешь сюда. Понял?

– Так точно.

– И еще – кроме тебя еще два человека поедет. Их мы тоже должны будем дождаться.

Черногуров был на своем месте и Тищенко быстро получил свою парадку.

– Куда это ты собрался? – полюбопытствовал каптерщик.

– Еду сегодня в госпиталь.

– Заболел, что ли?

– На обследование, – пояснил Игорь.

«Парадку» Тищенко надевал третий раз в жизни. До этого лишь раз на присягу и раз на тренировку перед ней. Парадная форма нравилась Игорю и сама по себе, и еще потому, что была похожа на повседневную офицерскую. Она была пошита из той же ткани, а сходство дополнялось фуражкой. Игорь вновь, как и в первый день службы, представил себя гусаром, но, вспомнив о цели сегодняшней поездки, улыбнулся несоответствию своих мыслей нынешнему положению дел. Всю дорогу от казармы до санчасти Тищенко провожали глазами все, кому не лень – от дневальных до офицеров. Курсант в парадной форме в понедельник не столь уж редкое явление, но и не столь обыденное, чтобы оставить его без внимания.

В санчасть Игорь пришел первым, и ему довольно долго пришлось ожидать остальных.

– Вот и еще один идет, – Вакулич показал на приближавшегося очкарика-«духа».

– Товарищ старший лейтенант, курсант Столяров по вашему приказанию прибыл, – доложил очкарик.

– По моему приказанию, но по своему желанию? Да, Столяров? – насмешливо спросил Вакулич.

– Вы ведь знаете, что у меня сердце болит, – обиженно ответил Столяров.

– Знаю, знаю… Потому сегодня и едем. Но, честно говоря, я думаю, что у тебя ничего серьезного не найдут.

– Почему вы так думаете? – еще более обиженно спросил Столяров.

– Опыт, Столяров… жизненный опыт. Не мой, конечно, а всей медицины. Я серьезно говорю. Вот в США исследования проводили и выявили одну очень интересную болезнь сердца. У многих новобранцев в первые месяцы службы от нервных перегрузок, новой обстановки и всего такого прочего начинало болеть сердце. Не очень серьезно, как у тебя, Столяров – вроде нейроциркуляторной дистонии, но все же болело. И это не было симуляцией. Но проходило всего каких-нибудь полгода и от этих болезней не оставалось и следа. Так и назвали это заболевания – «сердце молодого солдата». Это я к тому, Столяров, говорю, что и у тебя все через пару месяцев вернется в норму.

– У меня и до армии болело, – возразил Столяров.

– Но ведь комиссию ты прошел?

– Прошел. Но, может, ошиблись?

– Вот мы сегодня и проверим.

– И зрение у меня плохое.

– У многих сейчас плохое.

Наконец, пришел третий кандидат на поездку в госпиталь – курсант третьей роты Желтков. Желтков оказался полноватым, довольно высоким брюнетом. Со спины он казался уже полностью сформировавшимся молодым мужчиной, но какое-то неуловимо-детское выражение его лица основательно портило это впечатление. У Желткова болели почки, и его должны были везти на операцию, чтобы вырезать камни. Тищенко знал, что у людей, болеющих почечными болезнями, иногда бывает не все в порядке с мочеотделительной системой, и ему вдруг начало казаться, что от Желткова пахнет мочой. Именно казаться, потому что Игорь не чувствовал никакого запаха и понимал, что это ему только кажется.

– Сейчас сделаем так – я позвоню и узнаю, дадут ли нам сегодня машину, а вы пока посидите здесь, – пояснил Вакулич и скрылся за дверями санчасти.

– А что будет, если не дадут машины? Не поедем, да? – спросил Игорь.

– Почему не поедем – просто тогда своим ходом вместе с Вакуличем на городском транспорте будем добираться, – охотно пояснил более опытный в таких делах Желтков.

Вышедший Вакулич объявил, что надо подождать до десяти. Из дверей время от времени выходили больные, дымили своими сигаретами и лениво разглядывали курсантов. По тому, что никто никого из кандидатов в госпиталь не узнавал, Игорь понял, что больные из бригады. Из санчасти вышел хрупкий парнишка в синем госпитальном костюме и несмело подошел к группе куривших:

– Чего тебе? – спросил у подошедшего один из куривших.

– Можно закурить?

– Почему нельзя – можно. Слетай в палату – там на твоей тумбочке твои сигареты лежат. Принеси их, вот мы и закурим.

– Ты ведь знаешь, что они вчера кончились.

– А, ну да – я совсем забыл. Тогда делай так – метнись и найди мне сигарету! Быстро!

– Но…

– Бегом!

Парнишка подбежал к Игорю и попросил сигарету. Тищенко было жаль этого паренька, но Игорь не курил и сигареты при всем желании дать не мог. Не было сигареты и у Столярова с Желтковым. Бесцельно побегав вдоль крыльца санчасти, паренек понуро вернулся к посылавшему его больному:

– Я искал, но нигде нет.

– Плохо искал. Ну да ладно – я сегодня добрый. А теперь скройся с моих глаз! – с этими словами курильщик ударил парнишку ладонью по затылку и прогнал в санчасть.

– В санчасти та же казарма. Не хотел бы я здесь лежать – и так хреново, да еще знакомых почти нет, – сказал Игорь Столярову после окончания этой сцены.

– «Деды» и «черпаки» из бригады шугают здесь «духов» – и наших, и своих без разбора, – пояснил Столяров.

– А в госпитале тоже так? – обеспокоено спросил Игорь.

Ему ничуть не хотелось дополнять свое лечение подобной «психотерапией».

– Нет, в госпитале такого нет. Там и офицеры лежат, а при офицерах особенно не погоняешь. Да и медперсонал не в пример здешним фельдшерам-коновалам, за порядком следит, – успокоил Игоря Столяров.

В десять машины так и не дали, и Вакулич повел курсантов «своим ходом». На КПП задержались, и Вакулич что-то долго объяснял недовольно ворчавшему дежурному. Наконец у Вакулича лопнуло терпение, он что-то зло крикнул, хлопнул дверью и вывел всех на улицу. Приятно было вновь оказаться за забором. Причем на этот раз не ротой, а небольшой группкой – создавалась иллюзия прогулки. На «пятерке» доехали до какой-то небольшой площадки, и вышли возле газетного киоска. Игорю казалось, что он не видел киосков уже целую вечность (когда ездили в баню, возле киосков не останавливались) и теперь, пользуясь моментом, разглядывая внутреннее содержимое стеклянного мини-магазина. А возможность эта возникла потому, что Вакулич встал в очередь за газетами. «И чего это он сам встал – мог бы и кого-нибудь из нас поставить. Или думает, что мы бестолковые и не сможем нужные газеты купить?» – не мог понять Игорь. Вакулич, конечно же, мог поставить в очередь кого-нибудь из курсантов, но, как и каждый человек, он рассматривал газеты, лежащие в киоске, стоя в очереди и не зная заранее, какие выбрать. Постоянно же уточнять задание курсанту было неудобно, и гораздо проще можно было купить самому.

После киоска добирались несколько остановок трамваем, и на очередной пересадке Вакулич разрешил купить мороженное. Мороженное Игорь дома не очень любил, но сейчас оно показалось ему удивительно вкусным лакомством. «Неплохо, однако, своим ходом добираться. Там можно и целый час проездить», – подумал Игорь, доедая порцию пломбира.

Дальше ехали на автобусе, и Игорь впервые увидел наяву хорошо ему знакомые по телепередачам проспект Якуба Колоса и памятник-шпиль освободителям города, погибшим в годы Великой Отечественной войны. За окном проплыло здание ЦУМа и какая-то неширокая река. «Наверное, Свислочь», – догадался Игорь, но на всякий случай спросил об этом у Вакулича. Старший лейтенант подтвердил предположения курсанта. Сделали последнюю пересадку, и трамвай привез Вакулича и курсантов на улицу Варвашени.

– Приехали – выходим! – скомандовал Вакулич.

Остановки, как таковой, не было – трамвай просто остановился перед жестяным указателем, висевшим над рельсами. Слева высились современные железобетонные корпуса «Горизонта».

Здание госпиталя располагалось по правую сторону дороги и имело не слишком респектабельный вид: всего два этажа, один из которых наполовину врос в землю. Дом, видимо, был еще довоенный, и местами зияла осыпавшаяся штукатурка.

– Ну и госпиталь – у нас в Городке районная больница больше, – разочарованно хмыкнул Игорь.

Тищенко уже вполне освоился с Вакуличем и поэтому мог позволить себе вольность делать замечания. Младшие офицеры, особенно не своей роты, никогда не проявляли педантичной тупости в соблюдении правил обращения. А вот идя с Гришневичем, Тищенко вначале еще бы подумал, стоит ли высказывать свое мнение.

– Ну что, Тищенко, не нравится тебе госпиталь? Так, может, в часть вернемся? – улыбнувшись, спросил Вакулич.

– Маленький какой-то, – ответил Игорь на первую часть вопроса и сделал вид, что не слышал второй.

– Это только поликлиника, а сам госпиталь большой, но он во дворе, – пояснил Вакулич.

Вошли в какую-то полуподвальную дверь и оказались в не слишком просторной и не слишком светлой комнате.

– Это регистратура. Сейчас здесь постойте, а я схожу и узнаю в е, что нам надо, – сказал Вакулич и подошел к одному из окошек.

– Ты и в самом деле подумал, что госпиталь такой маленький? – насмешливо спросил у Игоря Желтков.

– Подумал. Ну и что из этого? Я ведь здесь в первый раз и ничего не мог знать заранее! – зло ответил Тищенко.

Желтков хмыкнул что-то неопределенное и отвернулся в сторону. Чтобы загладить неловкость от наступившей тишины, Столяров неспешно пояснил:

– Госпиталь довольной больной. Там два больших корпуса – новый и старый, и еще несколько домов. Здесь только врачи, а лежат в других корпусах.

Пришел Вакулич.

– Значит так – слушайте меня внимательно. Ты, Столяров, идешь сейчас к терапевту. Сам знаешь, куда. Ты, Желтков – к урологу. Если он даст тебе направление ложиться, обязательно дождешься меня. Ты, Тищенко, пойдешь со мной. Кто раньше освободится – ждет всех здесь в регистратуре, – объявил старший лейтенант и роздал всем медицинские книжки – аналоги гражданских медицинских карт.

Желтков и Столяров куда-то исчезли, а Вакулич повел Тищенко по какому-то длинному и узкому коридору. Остановились у дверей кабинета N12 с надписью «отоларинголог».

– Это означает – «ухогорлонос», – сказал Вакулич.

– Я знаю, – поспешно ответил Игорь.

Ему стало неприятно, что старший лейтенант мог заподозрить его в незнании элементарных вещей.

– Раз знаешь – значит хорошо. Вот тебе все бумаги – займи очередь и покажи все это врачу. Ну и расскажешь, что у тебя и как. Если пошлет к терапевту – сходишь и туда. Мы будем ждать тебя в регистратуре.

Старший лейтенант ушел, и Игорь осмотрелся по сторонам. Возле кабинета сидел какой-то капитан, а сразу за ним женщина лет тридцати трех.

– Извините, а кто последний? – несмело спросил Игорь.

Игорь сел напротив и стал дожидаться своей очереди. Минуты через две пришел краснорожий прапорщик, немного потоптался на месте, а затем громко и решительно спросил:

– Кто тут замыкающий?

– Я, – негромко ответил Тищенко, поборов желание встать.

– Громче надо отвечать, боец! Значит, я за тобой буду. Я пока отойду, а ты скажешь обо мне, если кто придет.

После ухода прапорщика сразу стало как-то тихо. Его веселая рожа, по мнению Игоря, никак не вписывалась в атмосферу поликлиники, потому что больной человек вряд ли стал бы так бурно выражать свои эмоции. Открывшаяся дверь выпустила из недр кабинета майора ВВС и поглотила общевойскового капитана. Капитан пробыл у врача недолго, и вскоре Игорь оказался возле самых дверей. Чем ближе подходила очередь, тем больше волновался курсант: «Совсем скоро идти. А что, если там сидит тип вроде Румкина? Как пошлет меня на три буквы… Что я тогда во взводе скажу? Да и вообще что буду делать? Хоть бы был кто помоложе. Старые служаки часто слишком деревянными солдафонами бывают». Но вот вышла женщина, и Игорю больше ничего не оставалось, как постучать, открыть дверь и войти в кабинет.

Напротив входа стоял стол, за которым сидел старый врач в белом халате, поверх военной формы. Сбоку сидела медсестра. Из-за халата Игорь не мог разглядеть звания врача и решил это опустить:

– Здравствуйте. Разрешите войти?

Врач поднял глаза и внимательно посмотрел на Игоря. На вид ему было лет под шестьдесят, и Тищенко удивился, что в таком возрасте еще служат в армии. «И чего он на меня пялится. Так и есть – какой-то старый хрыч! Может еще похуже Румкина окажется», – недовольно подумал Игорь.

– И ты будь здоров. Да не стой ты навытяжку, эким тебя-то солдафоном сделали! Проходи, садись и рассказывай все по порядку, – четким, но слегка скрипучим голосом сказал врач.

Сказал он это вовремя, потому что Игорь едва не выпалил: «Разрешите присутствовать?». «Хорошо, что я так не сказал, а то он подумал бы, что я двинутый на армии», – подумал Тищенко.

Игорь вкратце рассказал о том, что его беспокоит.

Врач слушал внимательно и вполне доброжелательно, и Тищенко постепенно осмелел, отбросив в сторону свои опасения:

– Тут у меня бумаги есть, – закончил Игорь и передал все врачу.

Тот внимательно прочитал все, что ему дал Игорь и спросил:

– А ты ангинами болел?

– Болел.

– Часто?

– По разу в год обычно. Иногда и чаще.

– Гланды не удаляли?

– Нет.

– Еще что-нибудь беспокоит?

– Сердце в последнее время начало болеть.

– Это у тебя от гланд. Их надо удалить.

Гланды Тищенко удалять не хотел, поэтому, услышав слова врача, недовольно поморщился.

– Что – боишься удалять? Ты ведь солдат!

– Не то, чтобы боюсь… Некоторые врачи говорят, что это потом на организме может сказаться.

– Все равно надо удалять. Пока не удалишь, сердце все равно болеть будет. Но можно обойтись и без операции, раз уж ты так этой ерунды боишься. В следующий раз придешь сюда и принесешь мне бутылку спирта и грамм двести прополиса – пчелиного кала. Тогда я тебе и скажу, что надо делать. Ясно?

– Так точно.

– Будем считать, что мы решили с этим вопросом. А сейчас иди к терапевту.

Тищенко хотел ответить «есть», но передумал и просто сказал:

– До свидания.

– Я думал, что ты, боец, заснул там. Надо быстрее решать свои проблемы, – сказал веселый прапорщик, когда Игорь вышел в коридор.

Кабинет терапевта находился в другом крыле поликлиники, и в него можно было попасть лишь через регистратуру. В регистратуре еще никого не было, и Тищенко решил, что Столяров все еще у терапевта. Но в тот момент, когда Игорь подошел к кабинету, дверь открылась, и оттуда вышел какой-то старик-ветеран. После сержанта вошел невысокий, белобрысый младший сержант. «Значит, Столярова здесь нет. Да и вокруг вроде бы его не видно нигде. Куда же он мог деться?» – удивился Игорь. Очередь к терапевту двигалась медленно, и Тищенко пришлось ожидать почти полтора часа.

– На что жалуетесь? – спросила женщина-врач средних лет, когда Игорь вошел в кабинет.

Тищенко вкратце рассказал о себе.

– Надо сдавать анализы и ложиться на обследование. Сходи к хирургу, – подвела итог осмотра терапевт, – Сейчас тебя медсестра проводит. Вот еще тебе направления на анализы, я выписала. Сдашь, когда будет время, – врач сказала таким тоном, как будто бы Игорь и впрямь был свободным человеком, и у него могло быть свободное время. Тищенко даже улыбнулся по этому поводу.

– Чему ты улыбаешься? – спросила врач.

– Я не свободный человек – у меня не бывает времени.

– Скажешь своему врачу в санчасти и все проблемы. А сейчас иди с медсестрой – она отведет тебя к хирургу.

– Вы только скажите куда, а дойти я и сам могу.

– Не дойдешь, это не здесь, а в старом корпусе госпиталя.

Игорь вместе с медсестрой вновь прошел через регистратуру. Там сидел Столяров. Игорю хотелось спросить у Столярова, где тот был все это время, но медсестра шла слишком быстро, и Тищенко не решился ее задерживать. Но Столярову и самому было интересно, куда ведут Игоря, и он поспешно спросил:

– Куда это тебя? Ложить?

– Нет, просто к хирургу.

– Зачем?

– Некогда – потом расскажу, – ответил Игорь и догнал медсестру.

Вышли на улицу. За зданием поликлиники оказались ворота и КПП, в окошке которого сидел дежурный в гражданской одежде, но с красной повязкой на рукаве. Его пышные буденовские усы показались Тищенко столь грозными, что он торопливо нащупал во внутреннем кармане кителя военный билет – на тот случай, если дежурный потребует документы.

– Чего остановился? – спросила медсестра, увидев, что Тищенко в нерешительности топчется перед КПП.

– А документы показывать не надо?

– Не надо. Вместо документа твоя форма. Идем быстрее – мне некогда с тобой гулять.

Тищенко недоверчиво покосился на невозмутимого дежурного и постарался как можно быстрее прошмыгнуть перед его окошком. Так Игорь впервые попал на территорию минского окружного военного госпиталя. Во дворе было несколько двухэтажных, старинных зданий, похожих на поликлинику, а в глубине виднелись два основных корпуса госпиталя – новый шестиэтажный и старый. Старый имел всего четыре этажа, но по высоте не уступал новому – потолку раньше делали гораздо выше. К тому же старый корпус венчала небольшая квадратная шапка, где размещался его пятый этаж.

Медсестра провела Игоря на второй этаж старого корпуса. Проходя по лестнице, Тищенко успел заметить внизу междугородные телефоны-автоматы. «После того, как освобожусь, можно будет домой позвонить. Вот здорово будет», – обрадовался курсант. В само хирургическое отделение Игорь не попал, но видел его через стеклянную дверь. Отделение было просторным. Все маломальские расширения коридора имели по нескольку кадок с пышными, зелеными растениями. Среди этой почти тропической зелени в мягких креслах сидели больные. Почти у каждого из них было что-нибудь перевязано – у кого голова, у кого руки, у кого ноги. Игорь был не прочь осмотреть все более внимательно, но медсестра не сбавляла ход и вскоре привела курсанта к кабинету со странной табличкой на двери – «ординаторская».

– Постой здесь, я сейчас узнаю, есть ли кто в кабинете, – сказала медсестра и скрылась за дверью.

Через несколько секунд дверь приоткрылась, и чей-то голос решительно сказал из глубины кабинета:

– Пусть войдет. Мы сейчас закончим.

Из кабинета вышла медсестра и пояснила Игорю:

– Сейчас там одного солдата смотрят. Как только закончат – посмотрят тебя. Входи, а я пошла назад.

– Спасибо, что довели, – крикнул Тищенко вдогонку медсестре и вошел в кабинет.

В дальнем углу комнаты на деревянной кушетке лежал по пояс голый солдат. Над ним склонились два хирурга и один из них, проведя ладонью по спине солдата, возбужденно сказал второму:

– Смотри, какое сильное искривление позвоночника.

– А снимок его есть? – спросил второй.

– Есть. Посмотри на столе. Вставай, – последнее относилось к солдату.

Хирург помоложе подошел к столу и тут заметил Игоря:

– Чего же ты стоишь? Посиди, пока мы закончим.

Игорь послушно сел на один из стульев, стоящих у стены.

– Да уж… И как же тебя, боец, в армию взяли?

– Как и всех – через военкомат, – ответил солдат, уже успевший одеть хэбэ.

– Через военкомат… Головы бы поотрывать тем врачам, которые тебя в армию пустили. Ведь у тебя сильное искривление позвоночника. Тебе домой ехать надо.

– Как домой?! – удивленно спросил из противоположного угла комнаты майор медицинской службы.

Тищенко вначале не заметил майора и вздрогнул от неожиданности, когда услышал его голос.

– А вот так, майор! Будем его ложить, и готовить документы на комиссацию. С таким искривлением позвоночника служить нельзя, иначе мы погубим парня! И как его пропустили?! Да и вы тоже хороши – больной солдат уже пятый месяц служит, – недовольно сказал хирург постарше.

– Виноват, товарищ полковник. Он только на прошлой неделе в санчасть обратился, – смущенно пробормотал майор.

– Что же ты, орел, болей в спине не чувствовал, что ли?! – спросил полковник у солдата.

– Чувствовал. Но у меня так еще дома было и всегда со временем проходило. А сейчас просто сильно спина болеть начала.

– А дома в больницу не обращался?

– Неа. Я из деревни. От нас больница за сорок километров.

– Так что с того – приехать нельзя было?

– Дык у меня то поболит, то перестанет.

– Вот тебе и «дык» – мог инвалидом на всю жизнь остаться! Ты откуда… из какой части приехал? Кем служил?

– Из Печей. А служил танкистом.

– Отъездил ты свое, танкист. Ну да ничего – окрепнешь и еще в футбол играть будешь. Майор!

– Вот вам направление – ведите своего солдата в приемный покой. Когда они ушли, полковник обратил внимание на Игоря:

– А ты откуда прибыл?

– Курсант Тищенко. Прибыл по направлению терапевта, а служу в батальоне связи в Минске.

После всего, что Игорь увидел и услышал в кабинете, собственные проблемы показались курсанту слишком пустяковыми.

Полковник внимательно осмотрел Игоря и пояснил:

– У тебя тоже сколиоз. Надо укреплять мышцы спины. А на первое время на кровать можно фанерный щит положить – чтобы спина лежала на твердой поверхности. Положим, а там видно будет.

Назад в регистратуру Игорь возвращался самостоятельно, но был даже рад этому обстоятельству, потому что получил некоторую свободу действий. Первым делом Тищенко отправился к телефонам-автоматам. Возле них к радости курсанта не было очереди. Игорь уже поднял трубку, но вдруг сообразил, что у него нет денег. «Вот черт – и как я деньги не захватил?! Вот чама! Но что бы я, в принципе, сказал маме? Я ведь даже ее номер точно не помню. Да и на работе ее может не быть. И со мной еще ничего не понятно – может в госпитале оставят, а может, и в часть возвратят. Если оставят, тогда в письме номер узнаю и позвоню», – в утешение Игорь стал искать код Городка. Цифры 8–239 ровным счетом ни о чем не говорили, но показались Тищенко какими-то особенными. Повесив трубку, курсант вышел из автомата. Курсант, поглощенный своими мыслями, медленно шел по двору госпиталя. Навстречу то и дело попадалось множество офицеров, и Игорь машинально отдавал им честь. Тищенко всегда обижался, если порой ему не отдавали честь в ответ, а просто кивали головой, но в этот раз он ни разу ни на кого не взглянул, пока не дошел до КПП. Дежурный действовал по принципу «не всех впускать, но всех выпускать» и даже не взглянул на выходящего на улицу курсанта.