Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

– Ох, чую, как Бирхан будет недоволен. Я без конца сваливаю на академию все новые заботы. Ладно, это временно – переживет.

– Жизнь вообще – перечень временных неудобств. Так что все всегда лучше, чем кажется.

– Я запомню, – рассмеялась Бану и поднялась. Ном встал тоже. – Заеду в академию по пути в чертог и отдам нужные распоряжения. Перво-наперво, раз уж знаешь, что да как, наметь, где достать больше дерева, камня, железа, золота и рабов. Потом раскинем приоритеты и решим, что нужнее первым.

– Вы не тревожьтесь, – Ном обошел стол и принялся провожать госпожу. – Я все сделаю, как надо. Меня пинать морских крыс еще ваш дед поставил, так что соображу уж. Да и, – Ном чуточку отошел, приосанился, выпятив сухощавую грудь и закинув голову, чтобы смотреть Бансабире прямо в глаза, – мужчина я или нет, в конце концов? Все будет. А вы лучше пока побудьте маленькой девочкой и передохните. И если все еще сомневаетесь в чем-то, поезжайте на север. Дальше, к хребту, и не сейчас, а где-нибудь к зиме. Взберитесь на вершину, осмотритесь. Вы хоть знаете, как много вам принадлежит?

Бансабира, не отвечая, молча улыбнулась.

– Там, конечно, непросто, среди круч Астахира. Уже в ноябре плевок застывает, не долетая до земли, вам поди уже это говорили, и не зря. Ближе к небу ветры сильнее, воздух колючее и жжется страшнее самой ядреной крапивы. Но, знаете, при всем этом там дышится легче, чем в любом южном порту.

– Потому что все сомнения застывают от холода и осыпаются ледяной крошкой?

Старик захихикал:

– Ну, я не такой поэт. Но сомнения от холода позвякивают тоже.

Бансабира рассмеялась в ответ.

– А до тех пор займитесь чем-нибудь обычным. Хватит подвигов без отдыха. Побудьте с сыном. Когда я бываю в чертоге по делам, всегда вижу, как одинок этот ребенок. Он растет без вас, а без матери трудно. Вы ведь сами знаете.

Бансабира снова улыбнулась – грустной улыбкой горького опыта.

– Ну, ладно, – Ном не то, чтобы смахнул слезу, но по глазу зачем-то мазнул пальцем. Потом приблизился к танше вплотную, коротко поклонился, бесцеремонно развернул от себя.

– Идите уже, – и напутственно потрепал по плечу. Бансабира коротко оглянулась, поблагодарив взглядом, и пошла к ожидающему Гистаспу. Хватит болтать.

* * *

Выслушав очередную проповедь от Тахивран по поводу своего потенциального бесплодия, Джайя, проглотив обиды, отправилась к царевичу. То есть ахрамаду, мысленно поправила себя женщина.

Кхассав быстро обнаружил, что ему нравится беседовать с молодой женой. Ее, мягко сказать, интересный взгляд на вещи слишком отличался от его собственного, и, будучи жадным до всего нового, Кхассав с увлечением ловил Джайю по всем коридорам и садам и тащил болтать о ерунде. Особое, конечно, удовольствие доставляло подтрунивать над законченной моралисткой.

Его жизненный путь был совсем не похож на ее. Начало юности ахрамада пришлось на начало Бойни Двенадцати Красок. Поэтому Тахивран всячески оберегала его и, как главную надежду государства, быстро спровадила за море. Усадила на корабль и под охраной отправила изведывать земли дальше на западе. Мы – Тени Богов, сказала Тахивран, и должны нести их свет и тьму. Потому езжай дальше, открывай земли и неси культ Праматери и Владыки вод Акаба, Ее Достославного Сына, как тот, кто однажды станет первым в стране жрецом Их обоих. В конце концов, напутствовала госпожа-мать, наведайся в Мирасс, освой законы торговли с этой страной. Потом держи путь к архипелагу Великого моря. Бледные острова присягали в разное время Ясу именно так: всегда находились ахрамады или раманы, которые отправляли сначала танов с мечами наголо, а потом – дипломатов и жрецов.

И Кхассав послушно пустился в плаванье с отборными морскими силами Гавани Теней – заядлыми знатоками всех театров, таверн и борделей за Великим морем. Он многое узнал, многому научился. Привез себе из странствий несколько отборных красоток, которых, увы, мать тут же распределила в столичные кабаки. Он видел разных мужчин и разных женщин и бывал и с теми, и с другими. Он боролся в бойцовских ямах и насмотрелся на верблюжьи бега, заставал выступления выдающихся акробатов и видел лучших объездчиков лошадей, слышал самые древние сказания Ангората – и не где-нибудь, а на Ангорате, куда самым неожиданным образом был приглашен Верховной жрицей как следующий раман великодержавного Яса.

Теперь Кхассаву нравилось говорить с Джайей. Побывав на западе, он не заходил в порты восточного континента и знал, что в мире еще масса того, что ему незнакомо, даже в собственной стране. Например, он повстречал немало разных богов с разными именами, но почти всегда есть Праматерь мира и Ее Достойный Сын и Отец сущего. Почти у всех хотя бы один из них – Змей, а нередко – оба, рассказывал он Джайе. Но ведь наверняка есть что-нибудь еще?

Когда жена говорила Кхассаву о своей религии, тот слушал увлеченно и даже представить не мог, что где-то существует настолько ортодоксальная держава. Несколько раз, посмеиваясь, он откровенно намекал, что той строгостью к себе, которую описывает раманин, отличалась только его благоверная, тогда как остальные наверняка смотрели на мир проще. И уж наверняка, как минимум ее шальные братцы, успели покувыркаться и девками, и с парнями.

– А я бы на их месте и тебя за сиськи полапал, – ухмылялся мужчина. – Наверняка эти два оболтуса подглядывали, когда ты купалась. Ну? Подглядывали же?

Джайя в такие моменты страшно краснела, забавно вспыхивала, говорила что-нибудь умилительно-ругательное и заявляла со всем презрением, что с такими привычками и манерами все, чего он достоин – тискать кабацких шлюх.

Кхассав не обижался. Он был совершенно согласен, что вполне достоин тискать шлюх. И не только шлюх, уточнял мужчина, скалясь.

Как-то до Кхассава дошли слухи, что путешествие Джайи в Яс было первым и единственным в жизни, а к тому же – морским, и далось оно ей непросто. Мать лагерей, говорят, хихикала всю дорогу.

– А вот и неправда, – оправдывалась раманин. – И чтоб ты знал, Бану не хихикает. Она вообще… вообще производит такое впечатление, будто всю жизнь только и обжималась с солдатней.

– О. С воительницами всегда интересно, – завелся тогда Кхассав. – Она же северянка, да? Говорят, на севере сохранилась память о древних Богах, как в некоторых землях на западе. О Богах-Драконах. И если во всем Ясе два Бога, то у Яввузов есть еще Астахирский Снежный Змей. Надо как-нибудь съездить посмотреть.

– Ну и езжай без меня, – еще одно приключение в такую даль не сулило ничего хорошего.

– Само собой, без тебя, – отозвался ахрамад. – Слышал, Мать лагерей не любит мою мать, так что и тебя наверняка принимает, как продолжение раману Тахивран. Зачем мне портить отношения с дельным полководцем только потому, что я не могу помирить своих женщин?

– Она – не твоя женщина.

– О, оставь это мне, – с легким пренебрежением Кхассав повел рукой.

– Да она уродина, – не удержалась Джайя. – Вся в шрамах…

– Значит, смелая.

– …и с выцветшими волосами.

– Блондинка?

– А ее голые ноги видела все моя родина.

– У меня уже встал, – самодовольно сообщил Кхассав.

– Да катись ты к черту.

– Хм… Тот парень, который благоволит блудницам и ворам? Мы сработаемся.

Джайя надулась и хлопнула дверью.

И тем не менее, Кхассав любил болтать с Джайей. Его веселила ее застенчивость, вспыльчивость, наивность. Веселила и умиляла, и даже зачастую приводила к тому, что штаны делались малы и нужно было срочно перевести дух где-нибудь. На письменном столе, на диване, даже стоя, там, где они были, ну разве что свернув в ближайший закуток.

И вот этого Джайя одобрить никак не могла. Есть ночь для греха, есть супружеское ложе. И он, Кхассав, не может принуждать ее делать это, как ему вздумается, против ее воли. Ортодоксальные орсовские привычки и взгляды противоборствовали ее счастью слишком сильно. Ведь, чтобы ей ни сказали здесь, разве в Библии не сказано, что зов плоти – всегда греховный зов и уступать ему – не достойно раба Божьего?

Кхассав нравился Джайе, но эта его привычка совокупляться по первому желанию… Кхассаву нравилась Джайя, но ее фанатичная мораль за три недели брака встала ахрамаду поперек горла. Какое-то время после этого он еще заводился от преодоления ее сопротивления, как от увлекательной игры, но когда шансы на победу всегда на нуле, кому захочется играть?

– Эх, – разочарованно протянул он в очередной раз. – Такая красота пропадает.

Что ж, стоило признать. Джайя, скорее всего, станет хорошей раману, если примет обычаи Яса хотя бы внешне, но вот любовниц явно придется искать на стороне. Когда-то Кхассав надеялся, что сможет устроить свой брак так, как это представлялось связью между друидами и жрицами: чтобы дружба, желание и преданность в паре шли рука об руку. Увы.

Впрочем, горевал ахрамад недолго: сотня хорошеньких женщин готовы были в любой момент составить ему компанию. Не то, чтобы Кхассав был как-то неотразимо красив, хотя, конечно, все признавали его обаятельным, но ведь знающие не скрываясь трещали на всех углах, что ахрамад хорошо знает, что делать в постели.

Джайя в отличие от мужа имела странный опыт: болезненный – с любимым мужчиной. Чуть менее болезненный и очень досадный – со Змеем – всего несколько раз и всегда в кромешной тьме. Привычки Кхассаава вызыали в ней неразберимую бурю эмоций, из которых ни одна не была радостной. Он просил чего-то совсем другого, и, хотя бы какое-то время им придется искать компромисс. Ведь право же, не болтовней родятся дети.

* * *

Переговоры с Архоном терпели полный крах, как и поиски убийцы принцессы Виллины. Нирох приказал немедля созвать войска со всей страны, и четыре герцога разъехались.

Для Берада это был шанс хоть немного отвлечься от того. Что с ним сделала Шиада. Но Ганселер, как позднее и Кэй, знал, как отчаянно терзается герцог ночами.

Он то впадал в неистовство, то бредил, то страдал бессонницей. А когда, наконец, снова засыпал, мучился кошмарами, извиваясь в корчах так, будто ему разом ломали сразу все кости. Замок Лигара опустел без Шиада, а для Кэя – особенно без Тайрис. Спрашивать отца о произошедшем в столице молодой герцог не решался. И даже когда отец, сдавшись, запил, Кэй не лез.

Он взвалил бремя подготовки войск на собственные плечи и лишь надеялся, что молитвами епископа Ваула и других подданных герцогства отцу скоро полегчает.

Только когда настало время встать во главе воинства, Кэй отхлестал отца по щекам, насильно потащил к брадобрею и цирюльнику, потом к оружейнику и конюшему. Но когда Кэй попытался сжечь одежду, которую Шиада выткала для Берада своими руками, тот взвился, обозленный и велел "знать свое место". В бордели он тоже не захаживал, а шлюх, которых Ганселер и Кэй на двоих приволакивали в замок, выпроваживал: молча и непреклонно, без излишней грубости выставлял за дверь со словами:

– Я женат.

Пожалуй, Кэй даже радовался, что ситуация в стране ухудшалась день ото дня. Как ни посмотри, но необходимость собирать армию в первую очередь помогает собрать себя.

* * *

На обеде Кхассава не было, и Тахивран не упустила случая поиздеваться над невесткой. Раман Кхазар IV никак и никогда за невестку не вступался и вообще практически всегда вел себя как немой. Его Джайя могла чаще встретить в храме Двуединства, нежели за семейной трапезой. Так что помощи от него ждать было бессмысленно. Рами Яасдур, золовка, вовсе не смела перечить матери и даже больше, чем отец напоминала рыбу.

Не все же ей одной слушать Тахивран, – в сердцах взъелась Джайя после сегодняшней выволочки и размашисто направилась в приемную Кхассава, анфиладой соединенную с его спальней с одной стороны и с кабинетом – с другой.

Звук был странным. И даже понимая, что может найти, Джайя из приемной уверенно шагнула в кабинет. На столе, обхватив грудь ладонями, тихонько постанывала какая-то рыжая девка. Абсолютно нагая.

Наверняка, стонала бы голос, со злостью подумала Джайя, если бы не кляп в виде сочного, текущего сладким соком инжира, который, чуть нагнувшись, Кхассав изредка ухитрялся надкусить. Так вот, что нравится этому…

Джайя не смогла подобрать слово, наблюдая, как ее муж во всю молодецкую прыть старается между раздвинутых женских ног. Неужто, он ждет, что и она, царская дочь, будет вот так же бесстыдно… как эта… эта…

Раманин застыла, большей частью прячась за боковой дверью, как зачарованная, боясь даже моргнуть, чтобы не выдать себя. Но когда Кхассав отстранился и рывком перевернул пассию, она вскрикнула.

– Джайя? – Кхассав с большим удивлением обернулся в сторону двери.

У Джайи затряслись губы. Она отступила на шаг. Кхассаву это увеличение дистанции не показалось разумным и он, отвлекшись от рыженькой перед ним, обернулся к жене полностью, демонстрируя всю готовность зачать их первенца.

Джайя с трудом сглотнула ком омерзения.

– Не подходи.

– О, раманин? – подала голос женщина на столе, выплюнув недожеванный инжир. – Она присоединится к нам, Кхассав?

Джайя с непреодолимой брезгливостью, сглатывая обиду и тошноту одновременно, отступила еще.

– Не подходи ко мне.

– Увы, – когда Джайя убежала, Кхассав снова обернулся к любовнице и развел руками. – Моя жена редкостная скромница.

– И ты никак не можешь исправить ситуацию? Ты-то?

– Ну не заставлять же ее.

– Не знает, чего лишается, – усмехнулась рыжая, подходя к ахрамаду вплотную.

– Продолжим с того же места? – Кхассав выгнул бровь.

– У меня есть идея поинтереснее… – прищурилась женщина.

* * *

– Ты поговоришь с ней? – спросила любовница Кхассава, когда все закончилось и влюбленные примкнули друг к другу плечами, сев прямо на пол.

– О чем? – Кхассав пренебрежительно поглядел в ответ.

* * *

– Убирайся.

В ночь того же дня Кхассав зашел в спальню Джайи и недвусмысленно развязал пояс.

– Я сказала, убирайся.

Повел плечами, стянул через голову тунику.

– Не смей раздеваться, ты, гнусный выродок, – она швырнула в него первое, что попалось – серебряный кубок, стоявший у графина с водой, а следом еще парочку.

Кхассав лениво увернулся, сел на кровать и принялся снимать сапоги.

– Я не лягу с тобой. Ни за что.

С высокомерным видом ахрамад оглядел жену с головы до ног:

– Тебе помочь, или сама разденешься?

– Я не лягу с тобой, – заверещала Джайя и швырнула в мужа и сам графин. Вода расплескалась по дороге, а сосуд так и не долетел.

– Отчего? – осведомился Кхассав тем тоном, каким говорил с ней в их первую ночь. Он справился с сапогами и по мокрому настилу подошел к жене. – От того, что ревнуешь или от того, что такой недостойный я трахал любовницу средь бела дня в кабинете, отослав стражу, и любой мог войти и увидеть, какого я низкого мнения о твоих возможностях?

Джайя влепила мужу звонкую пощечину.

– Хы, – оскалился ахрамад. – Давай еще разок.

Джайя злобно сцепила зубы и ударила снова.

– Давай, представь, как я позорю тебя, – провоцировал Кхассав. – Как все перетирают твое чудесное и гордое имя Далхор.

Джайя ударила в третий раз.

– Замолчи.

Но едва замахнулась для четвертого удара, Кхассав поймал запястье и сдавил до хруста.

– Я без полшага – владыка целого континента в числе двенадцати танских домов, – грозно рыкнул Кхассав. – И если ты не можешь дать мне то, чего я хочу, я найду тех, кто сможет.

– Тогда иди и ищи, – Джайя вздернула голову. – Здесь ты ничего не найдешь.

– Здесь, – гаркнул Кхассав еще страшнее, дернув женщину так, что она оказалась спиной к кровати, – мне нужен наследник. И в этом месяце мы сделаем его, – Кхассав угрожающе шагнул вперед, заставляя Джайю пятиться.

– Ты не можешь принуждать меня.

– Я могу позвать сюда десять солдат из моего окружения с просьбой кончить тебе на спину, и с удовольствием посмотрю, как они помогут тебе стать чуточку раскрепощеннее.

– Если твое уважение ко мне настолько невелико, – глотая ужас, чтобы не показывать слабости мужу, отозвалась Джайя. Кхассав оскалился.

– Я уважаю только тех людей, которые отлично знают свое дело.

– То есть шлюх? – злобно бросила Джайя со слезами в голосе.

– Да, если они – хороши в том, что должны уметь. Я уважаю жрецов Ангората, которых встречал, потому что видел то, что мало кому доводилось, и знаю: они – мастера в искусстве бесед с Праматерью. Я уважаю мирассийских кузнецов, потому что видел оружие, которое они куют. Я могу, не зная, уважать Дайхатта, потому что он разбил Яввузов или во всяком случае, скрутил Старого Волка, рассказами о бешеных северянах которого меня пугали в детстве. Я могу, не зная, уважать Мать лагерей, потому что она заставила бояться мою мать, а моя мать – противник не робкий и не глупый. Хорошо, что они таковы и бились до победного – это значит, в моей стране знающие военное дело таны. Как положено. Я могу уважать рабов в Храме Даг, которые становятся бойцами с высоким рангом. Я могу уважать себя, в конце концов, потому что, забыв о рангах, бился в бойцовских ямах вместе с отрепьем, натасканным убивать с одного удара – и побеждал. Но тебя, Джайя Далхор, над которой корпит ежечасно вся моя семья, я не могу уважать. Потому что как раманин ты ни на что не годна. Роди мне хотя бы одного сына, и я отпущу тебя жить, как тебе хочется.

Джайя была уже голой, и Кхассав, обнажившийся тоже, толкнул жену к кровати.

– А ты будешь жить, как хочется тебе с той женщиной? – как могла брезгливо спросила раманин.

– Ту женщину зовут Илия, и она – бастард лавана Яхмада. Да, – кивнул Кхассав и расположился сверху супруги, – я буду жить так, как мне хочется, с той женщиной. С любой женщиной.

Понаблюдав за необъяснимой смесью обиды, слез, боли и ревности в лице жены, ахрамад снова поджал губы и перевернул ее на четвереньки.

– Танам, лаванам и хатам может наследовать кто угодно, но раманам наследуют только мальчики. В этой позе больше шансов получить одного.

* * *

Кхассав не соврал, сказав, что может получить желаемое, как и когда ему вздумается. Следующей крови Джайя так и не дождалась. Зато, только лекари подтвердили положение раманин, на другой день в храме Двуединства ахрамад Кхассав взял Илию водной женой.

Тахивран, глядя на невестку, усмехнулась: а чего она хотела? У действующего рамана шестнадцать водных жен, и он, похоже, счастлив.

* * *

Беды посыпались на Иландар со всех сторон. Недовольное посольство архонцев выдвинуло требование королей вернуть Норана и Инну на родину их матери. Если в Иландаре начались гонения верных Праматери Богов и людей, нет никакой гарантии, что эти дети не станут следующей целью для убийц. Нирох настаивал: Норан – наследник Иландара, его нельзя отдать. А Инна еще совсем кроха, ей просто не под силу пережить такое путешествие.

Послы не уступали: после смерти королевы Ришильды в родах, Норан стал наследником и архонского престола, и ему следует воспитываться там, где его воспитают положенным для этого образом. Лучше всего в Архоне, но, при особых договоренностях, короли Тандарион согласны на Ангорат.

После того, как Нирох во всеуслышанье поддержал христиан, позволив сыну свадьбу с Лоре Ладомар, отдать внука на Ангорат было самой опасной затеей. Вот так хороша будет издевка – для обоих лагерей. Его прикончат во сне – староверы или христиане, кто успеет первым.

Поэтому послам Нирох предложил компромисс: отдать в Аэлантис маленькую Инну, как только она окрепнет для столь длительного путешествия. Удгару и Агравейну вполне может наследовать девочка, разве нет?

Астальд, молочный брат Агравейна, возглавлявший посольство, злобно скрипнул зубами:

– А вы не робкого десятка, ваше величество. В вашей стране убили наследную принцессу. Няньку ее детей, посвященную ангоратскую жрицу, никто не видел несколько недель, вероятнее всего, она тоже мертва. И даже Вторая среди жриц заперта здесь, как в плену, в замке христианина. Кажется, он брат твоей королевы, я прав?

Нирох закусил губы: черт побери, почему все складывается так дерьмово?

– Шиада сама выбрала этот брак, ее никто не неволил…

– Расскажи об этом королю Агравейну, когда он придет. Как и о том, что отдашь ему только племянницу.

– Мы ведь верны одной стороне, – влез придворный дипломат. – Нирох – брат ее милости храмовницы Ангората. И друид Таланар был здесь на проводах принцессы Виллины. Давайте помнить, о том, кому мы верны, и при поддержке наших общих друзей, мы, я уверен, найдем компромисс. В эти темные времена злоумышленники намеренно стараются поссорить нас…

Переговоры не заканчивались, и в итоге решено было отложить их на время. Жрецы старых храмов в Иландаре обратились к храмовнице с просьбой направить в Кольдерт Верховного друида для улаживания конфликта. Храмовница отозвалась благожелательно, ответив, что Таланар наверняка еще не успел далеко отъехать от столицы и совсем скоро прибудет за стол переговоров.

Нирох перевел дух, но уже на следующий день Ронелих прислал весть: осведомленные о шаткой ситуации в стране, северные племена скахиров, с которыми Нирох воевал семь лет назад, начали подтягивать войска к границам Стансоров. Было уже несколько мелких стычек. Ронелих отослал Растага руководить обороной, но прогнозировать, что будет дальше, трудно.

Однако о самой страшной напасти Нироху сообщил утренний переполох в замке: двух кухарок-христианок нашли заколотыми. Как и старшего конюха – язычника.

Уголь, брошенный в сноп, набирал силы.

Нирох побелел. Оставалось надеяться только на вмешательство Таланара. Этот всемудрый старец пользовался уважением и со стороны христиан, и, само собой, у сторонников Праматери. Благослови Иллана, к нему прислушаются.

* * *

Тидан остановился у очередной статуи. Возвел глаза, посмотрел в каменное лицо, высившееся над ним еще в двух человеческих ростах.

Лайра, шестая царица династии Салин, стала регентом при новорожденном сыне и успешно правила Адани почти семнадцать лет, двенадцать из которых удерживала натиск ладдарцев с востока. Не колеблясь, она марала плаху в Шамши-Аддаде родственников мужа, претендовавших на место новорожденного мальчика – и поняла, что не ошибалась в этом, когда возвела со временем сына на трон.

Однажды враги подменили лошадей в упряжи повозки и купили возницу. С трудом Лайра взобралась на его место, поймала метавшиеся вожжи и потянула, как могла. Остановив повозку с новорожденным мальчиков внутри на самом краю обрыва, Лайра разодрала до крови конские губы и собственные ладони. Они, говорят, не зажили полностью, и до конца дней царицы поперек ладошек оставались широкие глубокие рубцы.

Ее спасло тогда провидение Праматери. Оглядевшись, Лайра узнала и обрыв, и утес: купленный возница умчал женщину в родовое имение ее отца. Тут она как-нибудь доберется до лорда, а отец предоставит дочери эскорт до столицы.

Глашатаи во всех концах Адани кричали о покушении на маленького царя и его мать. Отец карательной дланью зачищал страну от злопыхателей и предоставил охрану для дочери и внука во дворец. Советник покойного мужа-царя, влюбленный в Лайру по уши с первой встречи, лично приволок всех виновников происшествия и пытал собственными руками.

У нее были широкие ладони, это видно даже по статуе. Но свое прозвище Лайра Твердая Рука получила именно за поддержку безжалостного влюбленного советника, готового ради царицы на любую гнусность, не оспорившего ни одного приказа.

Спустя двадцать лет после того инцидента, ее сын царь Салман I приказал возвести в честь матери статую, поставив таким образом первое изваяние в ряду будущих Тринадцати Цариц Адани.

– Лайра, – проговорил царь вслух, замерев перед статуей. – Лайра Твердая Рука… Разве ты лучше? – спросил царь у статуи. – Разве ты хоть чем-то лучше моей Эйи?

Больше всего Тидан жалел, что при жизни жены не отдал приказа ваять ее высокородную статую. Если бы он был умнее, сейчас в этой аллее царствовали бы не тринадцать, а четырнадцать владычиц Адани из разных эпох, пусть бы и было их неизменно тринадцать уже добрых сто лет.

Он, в конце концов, такой же царь, как и все предыдущие. Ничуть не хуже Итрана Салина, который последним в этой Аллее воздвиг монумент – в память младшей сестры, всю жизнь исполнявшей обязанности старшей жрицы Адани и первого советника.

Кто воздвигает монументы сестрам? – раздраженно подумал Тидан. Какой идиот? Пусть бы эти сестры десять тысяч раз помогали выигрывать войны с Ласбарном и Иландаром.

Может, стоит заказать ваятелям статую Эйи по гобеленам с изображениями и, когда работа будет закончена, поставить в аллее вместо последней?

Если бы это могло вернуть Эйю к жизни, Тидан так бы и поступил. Единственный шанс быстрее воссоединиться с любимой – попросить скульптора повалить шестиметровое творение из сплошного куска мрамора на самого царя.

* * *

Сарват глядел из окна зала совета за прогулкой отца, за которым, на почтительном расстоянии, наблюдали поверенные царевича-наследника. После внезапной смерти матери все заботы об Адани достались ему, как и печальная участь наблюдать за помешательством отца.

– Ваш отец истерзан.

Старшая жрица Шамши-Аддада, Сафира, призывала Сарвата к пониманию.

– Истерзан и утомлен. Вам следует попросить совет передать власть в ваши руки.

Сарват оглянулся на жрицу, поджав губы. Вздохнул и снова уставился в окно.

– Ваше высочество, умоляю, прислушайтесь. Я прошу вас, как одна из членов совета.

– Сафира, – предостерег Сарват. Эту тему он страшно не любил.

– Владыка Тидан отдал стране все, что мог, включая семью и все силы. Он устал, его можно понять.

– Сафира.

– Тидан не проявляет интереса к делам страны, не бывает на заседаниях совета, не подписывает никаких бумаг… Ваше высочество, ваш отец был для меня дорогим другом и, смею напомнить, братом всю жизнь, но сейчас Адани нужен не друг или брат, а царь.

– И у Адани он есть, – свирепо развернулся мужчина. – Мы сто раз говорили об этом. Я не надену корону, пока жив отец.

– Никто не откажет ему в почете. Но пусть он удостоится звания Царствующего отца, а не единственного владыки. Враги с легкостью воспользуются ситуацией, и, позвольте напомнить, что некоторые из врагов живут под вашей крышей. Неужто вы думаете, Алай не узнает о происходящем в Шамши-Аддаде?

– Хватит об этом, – оборвал царевич. Умом Сарват понимал, что Сафира права, но сердцем не мог принять предложение совета. Совесть и сыновья преданность по отношению к отцу и покойной матери не позволяла переступить через тысячелетние законы и традиции. Сарват, сжав челюсти, исподлобья поглядел на женщину: она правильно сказала, что дружила с отцом и матерью. Сафира была неизменным советником многие годы, и хотя решение воссадить на трон Адани Сарвата исходило от всего совета, рассказать о нем царевичу осмелилась только она.

– Хватит об этом, – повторил мужчина.

Раздался тихий царапающий звук, и Сафира огляделась вокруг себя.

– Такое чувство, – увела женщина разговор, – будто во дворце завелись мыши.

– Да, я уже сказал сенешалю, что он бездарь.

Сафира улыбнулась, но улыбка угасла быстро. Осторожно жрица добавила:

– А Таммузу вы сказали держаться от Майи подальше.

Сарват с интересом взглянул на жрицу:

– Хочешь сказать, он настолько идиот, что дал нам повод укоротить его на голову?

Возможность обоснованно и прилюдно отрубить голову заносчивому орсовцу дурманила Сарвату голову лучше самого крепкого эля.

– Об этом не знаю. Но, выражаясь словами вашего отца, помолвка Майи с Данатом – бумажный щит.

– Что ты предлагаешь? – обозлился Сарват снова. – Устроить брак, пока дух матери еще даже не достиг Врат Нанданы? Сафира, я не могу попрать все наши устои. Кто станет подчиняться царю, который ни во что не ставит обычаи предков и волю богов?

– Ваше высочество, – протянула женщина, и по голосу Сарват вдруг понял, что она наверняка от трудов в совете устала не меньше, чем помешавшийся отец. – Вашего отца терзают видения и бессонница, ваша сестра влюблена в коварного иноверца, ваш младший брат и пока единственный наследник отослан на юг страны из соображений безопасности, и мало ли что может случиться в любой из дней; ваша кроха-сестрица и ваша мать скончались, и вы не женаты. Вы понимаете, как нестабильно сейчас состояние правящей династии Салин?

Сарват скрипнул зубами:

– И поэтому я должен отказать матери и сестре в заслуженном почтении, отдав приказ о свадьбе Майи и Даната? Потому что понимаю шаткость нашего положения?

Сафира тоже скрипнула зубами: Сарват никогда не отличался сговорчивостью и мало, чье слово, имело для царевича хоть какой-то вес.

– Боюсь, – настояла женщина, – даже замужество Майи не спасет Салинов от позора. Вы не можете отрицать, что Таммуз нравится Майе. До этого ей нравился Агравейн, и обошлось только потому, что Молодой король вовремя уехал из Адани.

– Так мне отослать Таммуза обратно Алаю в Орс?

Сафира шагнула навстречу царевичу, сдвинув брови.

– Если не хотите, чтобы однажды Данат из ревности убил Таммуза и распустил таким образом клубок кровопролития, которому не будет конца, выдайте за него Майю и отошлите их из столицы.

– Мы уже отослали Салмана. Ты сама сказала, я утратил мать, практически потерял отца, и расстался с младшим братом. У меня нет жены и детей. Майя – единственный родной человек, который у меня остался, Сафира. Я не могу отослать еще и ее.

– Тогда заприте Таммуза в темнице, изобличив в любом мало-мальски серьезном проступке.

Сарват уставился на жрицу, возвышаясь на полголовы, со всей уверенностью. Он тяжело дышал, и не сразу прочел в ясных глазах, окруженных многочисленными морщинами, готовность помочь. Если не можешь поступить правильно, замарав свое имя, будто говорила Сафира, поступись совестью и замарай чужое.

* * *

Таммуз затворил крохотное отверстие железным диском размером с монету, позволявшее подслушивать происходящее в зале совета и принялся потихонечку выбираться из укрытия. Жестяная «монетка» в очередной раз немилосердно скрипнула, и теперь орсовец думал, как, не вызывая подозрений, выпросить на кухне пару капель масла.

Пока что, конечно, все верят, что это крысы скребутся, но, когда сенешаль их изловит или не найдет, станет очевидно, что дело в слежке. Вот тебе и пожалуйста – то самое злоумышление, за которое Сарват с радостью упечет его за решетку или сразу казнит. С тех пор, как Тидан повредился рассудком, и власть сосредоточилась в руках Сарвата, Таммуз снова лишился права носить оружие, хотя когда-то Тидан позволил ему это, а все, что орсовец мог получить в замке без лишних вопросов – это еду. Да и ту теперь подавали ему в разделанном виде, чтобы не допустить никакого сообщения врага с родиной.

Ненависть Сарвата к орсовцам превзошла все воображаемые пределы. На Даната он тоже обозлился, и Таммуз предположил, что эти два фактора взаимосвязаны: в конце концов, издеваться над Далхорами в Аттаре, столице Орса, царевичу не позволил именно Данат.