Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Бансабира набрала полную грудь воздуха и гордо распрямилась:

– Непременно, тан Маатхас, – с достоинством ответила она. – Я пошлю к вам гонца, как только переступлю родной порог.

– Я буду ждать, – Сагромах внимательно следил за малейшими изменениями в лице Бану. – Надеюсь, ваше путешествие…

– Прошу прощения, – подал голос подоспевший Гистасп, которому велено было проводить таншу и получить последние распоряжения. – Я задержался, потому что перехватил письмо для вас из дома, – альбинос протянул бумагу госпоже, которая, наконец, освободилась от захвата Сагромаха, а потом обратился к последнему с приветствием, – доброго утра, тан Маатхас.

– Доброго, Гистасп.

Бансабира отошла на пару шагов, разворачивая лист и вглядываясь в каждую строчку.

– А, вот вы где, – по ступенькам сбежал Дайхатт. – Утра тебе, Маатхас, – кивнул южанин Сагромаху. – Наконец, удастся поговорить с вами без бесконечного вмешательства дяди Яфура, а то от него…

– Чтобы у него руки отсохли, – гневно вышептала Бану, смяв лист.

– Тану? – одновременно позвали два тана. Дайхатт, которого перебили самым бесцеремонным образом, немножко подпрыгнул на пятках. Гистасп молча сделал шаг по направлению к госпоже, надеясь предотвратить бурю.

– Потери в разведке, – шепнула Мать лагерей, – шпионаж на Перламутровом, новости из Адани и Орса, Багровый храм, – заговорила она громче, – где мне надо убедить бойцов примкнуть, подготовка Тала, строительство…

– Тану, – еще раз, успокаивающим тоном позвал Маатхас, видя, что Бану заходится, не видя ничего перед собой.

– …поиски достойного генерала, какие-то орсовские жрецы со своим лже-богом на моих землях, атаки исподтишка в адрес Гистаспа… – голос Бансабиры стремительно набирал силу.

– Что-то случилось? – всерьез встревожился Аймар. Он все еще не решил, как поступить лучше: ухлестывать за Бану или за раманской дочкой.

– …Каамал со своими запросами, Тахивран – с угрозами, сестры – с обидами, таны – со свадьбами, а теперь еще и это. Проклятый Отан все-таки замыслил усадить в танское кресло Яввузов малолетнего Адара, гори он в пекле, – прогремела Бану, трясясь от ярости.

– Госпожа, умоляю, не волнуйтесь напр… – начал Аймар.

Маатхас только переглянулся с Гистаспом: что делать? Тот качнул головой: не лезть под руку.

– Или он заткнется раз и навсегда, – грохотала Мать лагерей, – или я по уши вобью его в землю. Гистасп, – гаркнула Бану, – забудь обо всех заданиях в чертоге. Возвращайся и хоть заживо сдирай с Отана кожу, но заставь его замолчать и опустить руки. Не понимает по-хорошему, выбей всю дурь из его головы дубиной.

– Как прикажете, – Гистасп намеренно постарался ответить не особо серьезно, а так, как всегда отвечал в шатрах – мол, да, согласен, раз уж выхода нет. Только подобная стабильность в мелочах позволяет раскаленному от тревог сознанию удерживаться на поверхности ясности. Бану коротко кивнула альбиносу, взором простилась с Сагромахом, потом развернулась назад и шагнула к оседланной лошади.

– Что стряслось? – настойчивее потребовал ответа Аймар, встав на пути. Поскольку без ответа Дайхатт пропускать не хотел, Бану приблизилась вплотную, выждала мгновение, давая тану время сообразить и поступить верно. Дайхатт соображать не желал, поэтому Бану, положив правую руку на правое мужское плечо, как занавеску, вытолкнула Аймара в сторону:

– С дороги.

Мать лагерей с силой потянула лошадь за уздцы, прилаживаясь, оперлась на луку и перекинула ногу через седло.

– Реши это, Гистасп, – велела, разворачивая лошадь. – Когда вернусь, дам знать – пусть меня встретят, – подбила пяткой и пустила резвой рысью.

– Слушаюсь, – замер Гистасп со склоненной головой. Есть моменты, когда перечить ей нельзя. Даже если она опять замыслила какую-то гнусную авантюру, от которой лучше поберечь седалищное место.

– Гадство, – вышипел Дайхатт, сжал кулаки и, заходясь под нос отборной бранью, взлетел обратно по лестнице в парадную дворца, злой, как демон из старых легенд. Что за ерунда тут творится. Похоже, с этой своенравной ведьмой хрен сладишь. Надо быстрее собираться в дорогу, поторопить командиров, чтобы пригнали отборные части армии – и на Перламутровый. Нечего засиживаться: быстрее устранит бунт – быстрее станет зятем династии Яасдур. Какой-то Матери лагерей близко с этим не стоять, даже если у нее орда, а у столицы – только имя.

Да и потом, додумал Дайхатт немного позже, успокаиваясь, бракосочетание Бансабиры Яввуз определиться в самое ближайшее время. Если он чуточку задержится на островах, будет даже лучше: когда вернется, станет ясно, действительно ли Мать лагерей так умна, как о ней говорят, или на деле оказывается просто недалекой Маленькой таншей, выгребшей в Бойне Двенадцати Красок за счет находчивости подчиненных командиров? Дайхатт самым недвусмысленным образом обозначил свои намерения – их брак станет самым грозным союзом в стране, и если Бану не выберет его, Аймара, разговор будет короток.

* * *

– Что стряслось? – теперь спросил Маатхас, едва Бансабира скрылась за воротами дворца, размашистым шагом настигая Гистаспа и разворачивая его за плечо. Тот молчал. – Что происходит? Куда она поехала? Что задумала?

Благие боги, будто это он виноват в том, что Бану куда-то там смылась. Быть с ней, конечно, интересно, вдруг устало осознал Гистасп, но, великое небо, это такая заноза в заднице.

– Вы что, – тихим голосом и изможденным лицом обратился он к Сагромаху, – и впрямь всерьез полагаете, будто я знаю, что творится у нее в голове?

* * *

– Вот как значит? – спросил Хабур у Серта. Тот в ответ цокнул. – Ну, и как теперь затащить их в одну постель и застукать? – перевел глаза на стоящего тут же Дана. Тот развел руками.

– Почем мне знать?

Гистасп недоро прищурился: про какую такую постель речь? Пока охраны двух танов спорили, альбинос поманил Хабура пошептаться наедине.

– Что это вы задумали? – недобро осведомился генерал.

– А, это…

Хабур коротко поведал об их задумке. Они неспешно вышли во внутренний двор дворца. Прибывшие на праздник таны и придворные мало-помалу заполняли сад.

– Так что речь не совсем про постель, но мы надеялись как-то их сблизить за дни празднования. Прилюдность их симпатии обязала бы их со временем вступить в брак.

Гистасп в невольном изумлении сверкнул глазами.

– Ладно охрана – мальцы азартные, но ты-то как оказался в числе авантюристов?

Хабур, размышляя, погладил лицо от скул к подбородку широкой загорелой ладонью.

– Я нахожу это верным, – отозвался он коротко. – Мы все замечали, как трепетно тан относится к твоей госпоже, но лишь я один видел, как он держался за сердце, проиграв в споре с Сабиром. Как рвал на себе волосы от известия, что она родила сына. С каким безумством светились его глаза, когда Нер подох, и когда тан собирался в Пурпурный танаар на сороковины Свирепого. Я знаю, что за последний год он ни разу не взял женщину лицом к себе, – добавил Хабур почти шепотом. Увидев оглушенное лицо Гистаспа, добавил:

– Около года назад Сагромах доверил мне подбирать ему шлюх, и я же забираю их из его спальни спустя совсем короткое время. Одна как-то спросила, почему он делает так и осталась без зубов. Семья без устали подбирает невест, таны присылают письма с предложениями для своих дочерей и племянниц, Сагромах отвергает всех. Родня считает, что тан попросту выпендривается, надеясь вместо какой-то танин заграбастать Мать лагерей с ее ордой. Кто-то его одобряет, мол, верно, к чему размениваться на мелочи, надо попытаться. Другие говорят, что она не дура и выберет Дайхатта.

– А как считаешь ты? – не удержался Гистасп.

Хабур пожал плечами:

– Этот союз был бы поистине небывалым. У него было бы немало сложностей, но в конечном счете, он бы перевернул все основы ясовского сословного уклада, не нарушая ни одной традиции и закона.

– Но тебя это, кажется, не трогает? – уточнил Гистасп, правильно оценивая тон собеседника.

– А с чего бы меня трогали танские союзы? Меня беспокоит только счастье Сагромаха. За тридцать с лишним прожитых зим я ни разу не видел, чтобы он любил так глубоко. Если уж по-честному, не сказать, что я сразу воспринял его чувства всерьез или с восторгом. Что в ней такого? Она же совсем ребенок еще, – Хабур усмехнулся. – Помню, много ему наговорил.

Видя смурную физиономию Гистаспа, Хабур положил ему на плечо руку.

– К моему счастью, тан полюбил Бану Яввуз, женщину более, чем достойную.

Гистасп похолодел и сбросил руку Хабура:

– Не много на себя берешь?

Хабур не стушевался:

– Будь я простым подданным, рта бы не раскрыл, Гистасп. Но я его молочный брат, я хочу, чтобы жена Сагромаха видела в нем не только тана, но и человека, который, между нами, весьма неплох.

– Тогда поговори с ним, – тут же сориентировался Гистасп, рассудительно кивнув. – Я уже поговорил, попытался подтолкнуть, но мое мнение для Маатхаса невелико. Ты убедил бы лучше. А я, как только тану вернется, поговорю еще с ней.

Теперь, наконец, изумился Хабур:

– Я слышал, твоя танша не терпит вмешательств в личную жизнь. Да и плаха в Пурпурном чертоге все время грязная. Думаешь, влезешь – и тебе сойдет с рук?

– Не узнаю, если не влезу, – не растерялся Гистасп.

Хабур хмурился.

ГЛАВА 9

К задуманному мероприятию Гор подготовился со всем рдением: потряс шпионов, кто чего знал, где был, что видел; всколыхнул волны давно забытого имени – Тиглат Тяжелый Меч, чтобы заручиться свободным проходом по землям; разобрался с провиантом и транспортом. И двинулся в путь, чтобы сделать следующий шаг и посмотреть, в первую очередь, так ли прав был Рамир, помогавший Змею шпионажем в Адани, когда сказал, что Таммуз, сын Стального царя, заслуживает внимания.

В любом из двух вариантов – заслуживает или нет – а результат будет один, прикидывал Гор. Для дальнейших успехов настал срок отвлечь внимание аданийцев какой-нибудь угрозой, и путь, который избрал для этого Гор, идеален. Остается только увидеть, достаточно ли Таммуз проворен, чтобы воспользоваться шансом, который Тиглат создаст.

В течение первого месяца Змею удалось собрать вокруг себя чуть больше сотни сторонников. Немного, но уже что-то – в его деле главное начать. А дальше как с золотом или временем в умелых руках: чем больше находишь, тем больше набегает поверх само по себе.

Собирая свой первый партизанский отряд, Змей вернулся к одному из прежних имен и стал зваться Хртахом. Будучи правой рукой Алая, он давно расставил, как многоопытный рыбак, развернутую сеть шпионов, и теперь оставалось только потянуть за нужные нити. Сотни более чем хватало, чтобы удерживать маленькую точку на карте на рубеже Адани и Ласбарна, регулярно совершая крохотные набеги на деревни – с одной стороны, и настойчиво сообщаться со шпионами – с другой. Гор совсем не зверствовал, и скоро отпущенные на волю пленные принялись упоенно рассказывать по всему аданийскому царству о приграничной напасти.

Самое главное, внушал Гор сподвижникам, получить доступ к ресурсам Адани. Сколько они вывезли золота из Орса в дни победы, сколько в погожий год было собрано еды во всех провинциях. А Сарват, молодой царь, тратит богатства страны куда попало. Правда в том, убеждал Гор, Змей, Хртах или как бы еще он ни назывался, что Далхоров надо сокрушать сейчас. Уже – поздно, лучше всего было сразу после поражения этих горных варваров, пока те вовсе не успели восстановиться. Но Тидан, особо миролюбивый от старости, упустил отличный шанс, а теперь и Сарват не торопится. Не видит очевидного: если не прижечь орсовцев сейчас, как взрезанный и опустошенный гнойник, он вскоре нарвет снова – и снова обрушится всей своей державной мощью сначала на Ласбарн, а потом – на Адани.

Сарват ничего не понимает, хором соглашалась ласбарнская молодежь. Разве мало ласбарнская и аданийская история помнит случаев, когда Далхоры со своими ордами, скатываясь с круч, как обвал, вспарывали брюхо Матери-Земли в их исконных владениях? И если вдруг аданийцы позабыли, то ласбарнцы могут с легкость напомнить народу-побратиму, что в свое время именно Западный Орс развалил до основания господство Ласбарнской Империи. Когда рожденный Праматерью Бог был распят, орсовцы поклонились Ему, восславив его жертву. Бог умер за них, настояли орсовцы, и раз даже Бог готов был умереть, значит, каждый солдат на поле брани, созданный по образу и подобию Всевышнего, тоже должен был биться на смерть за свое правое святое дело.

Когда битва за веру превратилась в последовательную политику аннексии соседних государств сегодня не могли сказать и самые маститые летописцы. Но полтора столетия назад Орс окончательно смял Ласбарн, колонизировав его.

Адани хорошо помог своим праотцам разгромить историческую родину: за несколько десятилетий до развала несколько удельных князей, предчувствуя ситуацию, совершили незначительную миграцию на восток, вырезали местных и обозначили себя отдельным самодержавным царством.

Орс не одобрил: Далхоры, на пике могущества, запросили дань и присягу, и Салины, установившаяся в молодом царстве династия, не стали сопротивляться.

Уже через шестьдесят лет с данью и верностью было порвано. И обиды между Салинами и Далхорами потекли рекой. Порой наступали годы и даже пару раз десятилетия напряженного затишья, но взаимная ненависть наглухо закрепилась в сердцах жителей обеих стран.

Древний как мир спор за земли, способные кормить, Гор использовал против обеих стран. Народы-побратимы обязаны сплотиться для решающего удара по господству Далхоров. В конце концов, настолько удобного случая может не представиться еще лет триста. Адани запас хороший урожай, а на юге страны можно не только взращивать зерно и добывать железо для оружия, но и забивать стада скота. Закупая у Архона лес, можно было строить тяжелые осадные орудия. Одна беда у Адани: война с Орсом отняла половину поколения, а новое еще не подросло. Но ничего, твердили собравшиеся за спиной Гора сподвижники, у Ласбарна людей хватает. Орс предпочел не мараться о работорговлю, оставляя это Ласбарну и лишь вытрясая из него дань солью, железом, медью, золотом, драгоценностями. Поэтому людей для решающей битвы у них, ласбарнцев, хватает.

Змей, услышав речи новообретенных товарищей, ухмылялся.

* * *

Чем больше ласбарнцев, проникнутых трогательной речью Гора о народах-побратимах, присоединялось к наемнику, тем больше он понимал, что расположить к себе без исповедальной легенды не удастся. Люди всегда охотнее идут за тем, чьи желания и проблемы понятны во всем. Поэтому в скором времени он всерьез взялся за сочинение таковой. А тем временем, отборная пара сотен головорезов, ведомая им, совершила серьезный грабеж на южных рубежах с Адани. Через пару недель после этой успешной вылазки за провиантом и оружием, к Гору под видом ценного осведомителя пожаловал один ласбарнский торгаш с парочкой карт и двумя дюжинами телохранителей в придачу. Прикинув ситуацию, Гор не только снабдил новой порцией заданий аданийских лазутчиков, но и бросил все силы, чтобы убедить приграничье Ласбарна во враждебном проникновении аданийцев на исконные земли пустыни. Парочка диверсионных вылазок в награбленной аданийской одежде лишь добавили реалистичных красок в историю.

Адани всерьез решил партизанской техникой занять в Ласбарне освободившееся место Орса. Они не для того сбросили одно иго, переговаривались в лагерях у костров, чтобы тут же натянуть другое. Если аданийцы не готовы помочь Ласбарну уничтожить Орс, значит, придется силой завоевать его ресурсы для борьбы с давним и неуправляемым врагом.

Гор, наблюдая, торжествовал.

* * *

В конце концов, Хртах сочинил убедительную байку и пустил ее меж доверенных людей, которых взял частью из Орса, а частью из доверенных шпионов Адани, чтобы те пустили нужные слухи в собиравшихся рядах. Разумеется, он, Хртах, не чистый ласбарнец, врать в мыслях не было, но его семья обосновалась в этих местах, вблизи от Адани лет тридцать назад. Старшая сестра говорила, что самому Хртаху тогда было года три. Пока с ними жил его дед, опытный боец былых времен, Хртах обучался от него воинской науке, но с его смертью пришлось оставить мечты о военном будущем. Примерно два года назад на рубежах Ласбарна и Адани случилось несколько мелких стычек, но его семью, семью простых рабочих на соляных шахтах одного из местных князей, угнали в плен. В Адани его, как более крепкого и способного мужчину взял к себе на службу какой-то мелкий сир, таскавший за собой с турнира на турнир. Так у Хртаха появилась возможность исследовать столицу, часть южных земель и совсем незначительную часть восточных. Он с трудом узнал, что его старенькая мать погибла еще по дороге до Адани, отец скончался от непосильного труда на фермах в окрестностях Красной башни, главной твердыни аданийского юга, а обеих сестер забрали прислуживать во владения какого-то лорда Амада.

С невообразимыми усилиями сбежав, Хртах попытался найти сестер, но не удалось: обеих их прошлый хозяин проиграл в нарды какому-то орсовцу. И с тех пор вся правда мира стала для него очевидной.

История была не без огрехов, Змей признавал, но звучала убедительно, да и он сам обладал хорошим даром внушения. К началу января Змея активно принимали за своего во всех восточных оазисах Ласбарна, вот правда заходил он туда либо как аданиец, не осведомляя тех, кого собрал за плечами для атаки на Адани, чтобы спровоцировать удельных князей пустыни; либо заходил в оазисы ночью, как голодранец-ласбарнец, которого в силу ничтожности рождения никогда не поддержат вельможные князья в борьбе с жадными иноземцами.

Февраль начался для Гора с постепенного продвижения от рубежей Ласбарна и Адани на северный северо-восток. Шел Хртах медленно, подбадривая и вербуя в ряды желающих и нежелающих. И в скором времени семена войны, разбросанные Гором, дали о себе знать: с юга Адани Гору донесли весть о спонтанном нападении ласбарнцев на Красную башню, совершенном без всякого его участия. Воодушевленный успехом, он повел пять сотен человек грабить вражеские караваны. И если вдруг кто-то начинал спрашивать, говорил, что с богатых лицедеев не убудет, поддержать тех, кто начал священную борьбу за порабощенных родственников, за свободу против угнетения, которое рано или поздно настигнет не с одной, так с другой стороны. К началу весны Гор собрал в своем лагере почти тысячу человек и начал вести переговоры с удельными князьями в ближайших к ласбарно-аданийской границе оазисах. Пришло время, наедине, припугнуть давним страхом, назвавшись именем Храма Даг.

Добыв оружие и провиант для новобранцев, Хртах возглавил захват нескольких укреплений на юге Адани, и, имев успех, начал принудительную вербовку мужчин и мальчиков в захваченных поселениях – под угрозой смерти и насилия для их матерей, дочерей и жен. Восхищенное приближение смотрело, как из ничего командир создал силу, способную взять несколько серьезных укреплений, и часть этой силы, как и провианта на ее содержание, Хртах заимствовал у врага.

Никогда Гор, бывший в свое время наставником Храма Даг, не пренебрегал обучением рекрутированных солдат. Многие его последователи были наемниками, разбойниками, головорезами, особенно в начале. Но чем дальше, тем больше под его несуществующими стягами оказывалось разоренных купцов, пастухов, землепашцев. Со временем стали появляться и беглые рабы. Толку от толпы, неспособной управляться с оружием, не было. Зато к началу весны те, кто в его лагерях сумел обучиться военным основам, с гордостью говорили, что, когда раздавят окончательно орсовскую угрозу и вернутся домой, больше не отдадут никого из семей в рабство удельным князьям. Теперь, каждый из них сможет защититься, теперь никакой солдат не бросит брезгливо, чтобы он, вонючий погонщик верблюдов, не лез в дела князей.

Гор в ответ на такие заявления с уверенностью подбадривал, в душе посмеиваясь: сколько надо положить сил на постижение искусства войны, чтобы быть уверенным в собственной неприкосновенности. А ведь и в этом случае, даже в поединке, всегда все может решить нелепая случайность.

Но вслух Хртах воодушевлял собиравшихся беспризорников, как мог – от золотых обещаний до неукоснительного личного примера. И поскольку посулы были действительно впечатляющи, а регулярность их обретения беспримерной, ласбарнцы со всей пустыни стекались в лагеря Хртаха.

Гор подал стремление найти несуществующих сестер как одержимость, мнимую ненависть к орсовцам и аданийцам – как навязчивую болезнь. Он разорял Ласбарн, как мог, и уже к середине марта, менее, чем за полгода, несколько разбойничьих атаманов из пустыни примкнули к нему с серьезными силами. Человеку всегда хочется быть частью чего-то значительного. Поэтому, припорошив собственные замыслы иллюзией смысла, Гор получал свежие подкрепления регулярно.

Как и новости о самостоятельной партизанской войне на юге Адани из числа ласбарнцев и – тут Гор был особенно удивлен – примкнувших к грабежу свободных саддарских племен из Ургатской степи. Это последнее обстоятельство особенно питало горовское самодовольство.

А следом за этими новостями привезли еще одну, особенно важную: Сарват, царь Адани, назначил младшего брата Салмана подавить в зародыше угрозу с юга и запада.

Оскалившись, Гор раздал указания алчным до власти наскоро назначенным заместителям, осадить Красную башню теми силами, какие есть. Сам он отправился обратно в Ласбарн – за подкреплениями, которых муштровал в это время доверенный капитан, и теми, кого еще удастся найти в дороге.

– Держите осаду, – велел Хртах, уезжая с небольшим отрядом. – Грабьте, заставляйте пленных собирать еду. Но самое главное – доберитесь до аданийских амбаров. Если удастся захватить неприкосновенный запас, башня наша.

С этим роковым напутствием, Гор вскочил на коня, дал знак полудюжине сопровождающих и выехал в Ласбарн.

* * *

Нелла застала Шиаду в ремесленной при храме Воздаяния. Вторая среди жриц, облаченная в перепачканное синее платье, закатав рукава, вываривала в огромном котле на жаровне одно из тех ядовитых снадобий, без которых не обходится ни один пророческий транс обучающихся жриц. Все необходимые молитвы уже были вплетены и сейчас, нахмурившись, Шиада неустанно и сосредоточенно перемешивала отвар.

– Судя по запаху, – подала голос Нелла, – в этом уже нет необходимости.

Она приблизилась к преемнице со спины, заглядывая в котел. Цвет тот, что нужен, как и густота. Идеальный отвар, чего не скажешь о поваре. В замкнутом помещении ремесленной, перевитой каменными плитами столов с установленными то внутри, то на поверхности жаровнями, стоял пахучий смоляной туман. Он оседал на стенах и столах, на волосах и плечах Шиады, впитывался в ткань одежды и кожу, покрытую испариной. Даже ее черные, как вороньи крылья, глаза светились в этом тумане по-особенному.

– Ал твой закат, – обронила Вторая среди жриц, приветствуя храмовницу.

– Богиня в каждом из нас, – отозвалась Нелла, присаживаясь неподалеку от котла, у которого стояла Шиада. – Мне кажется, – напомнила Первая среди жриц, – отвар готов.

Шиада вдруг замерла, неотрывно глядя в котел, а потом снова продолжила помешивать. Нелла вздохнула: с ней никогда не было просто.

– За последнюю неделю ты приготовила столько отвара для погружения в транс, что нам бы хватило на три месяца ежедневных упражнений всем обучающимся жрицам и друидам, если бы он не имел свойства приходить в негодность со временем.

– Прости, – шепнула жрица.

– А еще замешала целебного бальзама столько, что хватило бы на лечение всех жителей острова при атаке из Этана.

– Прости, – снова смиренно попросила жрица, неотрывно продолжая помешивать. Нелла перевела дух, подошла, положила ладонь на руки ученицы в останавливающем жесте.

– Это не поможет тебе, Шиада.

Вторая среди жриц замерла. И только набравшись смелости, ответила: "Я знаю".

– После возвращения из святая святых ты сильно изменилась, – Нелла отошла от преемницы и присела на скамью, чуть поодаль от жаровень.

Шиада перевела дух, понимая, что разговора не избежать, отошла от котла и, вытерев руки прямо о подол, присела рядом.

– Я не могу отделаться от мысли о возмездии, – созналась молодая женщина. Смотреть на Неллу было отчего-то стыдно.

– О чем ты?

– Когда-то ты пыталась убедить меня, говорила, что я противоречу замыслу Всеблагой, а я из упрямства сопротивлялась, как дура, – в сердцах бросила Шиада, держась по обе стороны от бедер за край каменой скамьи.

– Ну, скорее не из упрямства, а из неведения. Отсутствие знания зачастую убеждает людей в своей правоте.

Шиада отерла губы тыльной стороной ладони, как если бы на них осело самое тяжелое признание, озвучить которое не хватало смелости.

– Чтобы я преодолела неведение, тебе потребовалось терпение, а потом и решимость отправить меня дорогой То'он Надара. Но не могла же я и ее, непосвященную, провести по Дорогам Нанданы, чтобы показать, как Артмаэль мне, к чему ведет ее упрямство и ее неведение.

– Вот, что тебя беспокоит, – усмехнулась Нелла. – К тебе не прислушались?

– Не прислушались или я не смогла убедить? Дыхание Всеблагой, если Агравейн умрет, все развалится. Весь культ Праматери, камень за камнем, обвалится, как гора, всего за несколько лет. А этой северянке нет никакого дела. Ни до чего, кроме своих обмороженных бородатых варваров.

Нелла засмеялась, и Шиада, уставившись на наставницу, развернулась к ней всем телом – до того редкое было зрелище.

– То, что очевидно для тебя, увы, – заговорила храмовница, – неведомо для других, Вторая среди жриц. И то, что важно для тебя, нередко безразлично другим. И даже если речь идет о благе для всех – редко, кто из людей знает, что для него по-настоящему хорошо. К сожалению, даже голодные кошки в этом умнее людей.

Шиада вскинулась:

– Но ведь я пыталась ей объяснить. Я говорила, в чем ее благо. И не только ее. Она отмечена Матерью Сумерек не для себя. Нелла, – воззвала жрица совсем по-женски, – я битый час распиналась…

Нелла в успокаивающем жесте коснулась подвижных рук преемницы:

– Мы, жрицы, тоже не всегда знаем, в чем благо для людей, Шиада. Какими бы знаками ни были отмечены люди, Ею призванные, подлинный их смысл лишь Всеблагой и доступен.

Шиада не сдавалась.

– Но я же видела. Отчетливо видела, куда идет будущее, пущенное со всех… – слова никак не приходили на распаленный, измученный неудачей ум, – со всех… легких рук этой эпохи.

– И что? – спросила Нелла. Со смертью Таланара Первая среди жриц тоже всерьез изменилась и, кажется, приобрела некоторые его привычки – улыбаться, говорить, смотреть – неосознанно, чтобы те не умерли вместе с ним.

– Вернувшись ко мне из Иландара, ты сказала, что надежда превращает печаль в мудрость. Но что толку от мудрости, если она не защищает от гордыни?

Шиада вздрогнула: от кого не ожидала подобных слов. Нелла в ответ на подобную мысль засмеялась:

– Все мы чему-то учимся.

– Это определенно возмездие, – буркнула Шиада, перестав убежденно жестикулировать и отвернувшись. – Я ведь сейчас переживаю то же, что и ты, когда я ушла.

Нелла повела плечом.

– Может, и возмездие.

Может, и возмездие? Шиада поняла, что темнеет в глазах от возмущения. Что Нелла опять придумала?

– Зачем ты вообще отправила меня на Тропы Духов, если не для того, чтобы я поняла тебя? Поняла, почему и для чего ты хочешь изменить грядущее?

Нелла только молча смотрела на преемницу, ощущая ее боль, как свою.

– Неужели промысел Праматери в том, чтобы дать людям забыть о ней? – "ведь, когда в горе у людей не остается ничего, остается Она, Та-что-Дает-Надежду-и-Силы".

Храмовница прикрыла глаза: Шиада определенно повзрослела. Пожалуй, ее жизнь в Этане оказалась даже полезнее, чем Нелла могла предположить. Первая среди жриц одернула себя: вероятнее всего, теперь Шиаду удерживает от прочтения ее, Неллы, домыслов лишь давняя привычка и привитое с раннего детства почтение.

– Я не знаю, Шиада, – спокойно отозвалась храмовница, чтобы продолжить беседу. – Но тот, что постиг таинство Завесы не может отказаться от То'он Надара. Все мы восстаем по воле Праматери многократно, раз за разом, случай за случаем, до тех пор, пока не достигаем Всематери и Всеотца, Ее Сына, и того вечного Света, который образуют Они вместе. Так зачем тебе проходить заново то, что ты уже прошла, потому лишь, что не дошла до конца?

Шиада на это никак не отозвалась. Только поджала губы: конечно, храмовница права в том, что говорит. Но для чего-то же Праматерь терзала ее видениями о северной танше три чертовых года.

– Ты ведь и сама была в святая святых, – шепнула Шиада. Нелла подтвердила. – Ты же сама видела, к чему все идет.

– Видела, – кивнула Нелла. – И пыталась предотвратить, как могла. Нирох бы в любом случае женился на дочери старого Лигара, и я всего лишь выставила дело так, будто это волеизъявление Праматери. Я пыталась сберечь от потери тебя, я послала в Кольдерт Линетту, чтобы она заменила Виллину, когда для той настанет час изменения. И что у меня вышло?

Шиада, стыдясь, опустила голову.

– Так, может, мне просто не следовало лезть в высочайший промысел?

– Тогда для чего? – обреченно упрямилась Вторая из жриц.

Нелла пожала плечами:

– Может, чтобы предотвратить то, что видишь. А может, чтобы, смирившись, принять неотвратимое, бездействуя и наблюдая. Ты постигла великую силу Завесы, Шиада. Скажи, к чему она сводится?

– К тому что по обратную сторону лежит обратное, – безотчетно, но всем сердцем отозвалась жрица.

– Именно. По ту сторону великой силы лежит не менее великое бессилие. Мы можем узнать, что случится завтра, через год, через десять или даже двадцать лет. И само по себе умение это знать обрекает жриц Сирин до конца дней тащить огромную ответственность.

– Ведь любая наша позиция – вмешаться или выжидать – преображает судьбу эпохи, – шепнула Шиада, наконец, понимая, о чем речь.

– Или не преображает, если выбор сделан неверно, но уносит порой тысячи жизней. Быть жрицей Сирин всегда означало нести обе стороны знания и принимать за них ответственность, – Нелла ободряюще положила руку на плечо преемницы, и та вздрогнула, как от разряда молнии.

– И мне жить с этим до своего костра? – обернулась она ликом к храмовнице. Та мягко улыбнулась и провела большим пальцем по напряженному, перечерченному складками лбу:

– Знаешь, не надо недооценивать веру христиан. Они правы, говоря, что многие знания сулят многие печали, и женщина, постигшая горькую истину Знания, была вынуждена оставить благословенные сады счастливого неведения. Наш, женский удел – знать всю печаль мира и нести ее, оберегая от нее мужчин, даже если они верят, что сами защищают нас. На самом деле, все женщины знают таинство Завесы: зачиная, мы берем умершее, и рождаем его, как живое. Просто немногие это помнят.