Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Конюший мог бы задать вопросы, но отчего-то не стал, и Удгар, кажется, уже понимал, почему. Конюший взялся помочь довести коней до городских ворот, и потом едва ли мог вспомнить, как очутился там, где очутился, с одной-единственной лошадью в руках.

Удгар, оперевшись в стремя, перекинул вторую ногу через седло, но не торопился, не зная, здесь ли Шиада, на коне ли она, и что вообще происходит. Он не слышал ее с самой конюшни, а дорога через толчею беженцев и скитальцев заняла почти час. Но то, что кони ее чуяли, было очевидно – они пофыркивали, поводили головами, и пытались, отбрыкиваясь, отодвинуться от неведомого духа – и это успокаивало Старого короля, который все еще с трудом разбирал происходящее. Наконец, в голове короля мелькнула краткое "Трогай", и, удерживая поводья обеих лошадей, Удгар пустил свою шагом. Гонцы так не едут, они мчатся, прикинул стражник на воротах и пустил стрелу. В Удгара не попал, но кони взвились, и Удгар понесся со всеми тремя.

Только тогда стражники на воротах вдруг задумались, почему единственный гонец выезжает с тремя лошадьми.

Но было поздно:

– Принц Норан убит, – в Кольдерте занялся переполох.

* * *

Срок Нанданы давно настал, но Гленна все не было. Кони, притомившись, разлеглись на траве, Удгар от беспокойства удерживал поводья. Шиада, наконец, скинула теневой плащ, однако обычный, из ткани, оставила, и капюшон с глаз не сдвинула. То, что сейчас с ней был отец Агравейна, скорее, дезориентировало, чем как-то ободряло. К тому же, томительное ожидание подтачивало всякую выдержку и, мало-помалу, Шиада начала заламывать руки, шагая туда-сюда.

– Ты слишком суетлива для жрицы, – обронил Удгар. Шиада никак не отозвалась.

Взошла луна. Опустевшая, утратившая, серебряным росчерком пера перечеркнувшая небо. Группа разбойников подошла – и прошла мимо, не найдя ничего. Хотя уговор был ждать до полуночи, а сейчас уже подходил к концу первый час, Шиада все еще боялась сдвинуться с места. Он придет, твердила жрица, придет.

И, наконец, вдалеке показалась тучная фигура женщины. Жрица облегченно вздохнула и вышла из укрытия оврага, заросшего кустарником, на дорогу.

– Отчего так долго? – она подошла к женщине с ребенком, и почти сразу путница преобразилась в друида, которого Удгар в очертаниях ночи мог признать за знакомца.

– Дыхание Праматери, – шепнул король. – Слишком много чародейства для одного дня.

– Рад вас видеть, владыка, – Гленн приветственно поклонился Удгару.

– Почему так долго? – спросила Шиада снова.

– Неудачный образ. Едва я зашел на кухни, и меня заставили стряпать пирог с морковкой и печенью. Едва отделался.

– Гленн? – Шиада уже не слышала объяснения, не сводя глаз с малютки, которая при снятии чар никуда не исчезла.

– Я не мог не взять ее. Владыка, думаю, вы узнаете дочь своей дочери? – Гленн немного развернул девочку спящим личиком к старику.

– Что? – Удгар дрожащими руками потянулся к малютке. – Инна?

Гленн молчал.

– Но с чего бы?.. – не понимал король. – Почему она тут?

Гленн достал из-за пазухи подвеску. В скудном освещении убывающей луны, сосновую смолу было не разглядеть и не признать, и Гленн объяснил:

– Ваш внук Норан убит церковниками королевы Гвен. Я надеялся выкрасть их обоих, но опоздал на то самое, фатальное мгновение. Простите, – сочувственно попросил Гленн. – Этот камень мой отец передал Норану при посвящении, я взял на себя смелость передать его вам.

Удгар облизал дрожащие губы и не менее дрожащими пальцами коснулся камешка. Еще несколько дней назад, до приезда Таланара и в день его визита он заходил в покои внуков и провел там немало времени. С тем шкодливым мальчуганом было очень весело. А у девочки, Инны, крохотной внученьки, были ямочки на щечках, как у… у Виллины…

Удгар опустил голову, понимая, что за последние пару месяцев потерял больше, чем за всю жизнь до этого. И едва старческие слезы покатились по сморщенным щекам, на плечо легла женская ладонь.

– Девочка очень мала и задержит нас в пути. Ее будет труднее спрятать. Так что нам ни в коем случае нельзя медлить. К тому же, мне нужно прибыть на Ангорат до сороковин Таланара.

– На Ангорат? – тупо переспросил Удгар.

Шиада подняла на ноги коней, начала прилаживать небольшую поклажу, которую по замыслу Гленн, принявший облик стряпчей, ухватил с кухни. Притороченный к седлу ангоратский посох несколько мешал, и седельную сумку пришлось вертеть так и эдак, прежде чем удалось все надежно закрепить.

– В день сорокоднева титул Верховного друида перейдет к Сайдру. Я обязана приветствовать его. Гленн, что ты говорил насчет пирога с печенью? Я голодна.

– Подожди минуту. Вот, съешь пока лепешки.

Шиада, чье чародейство обходилось особенно большими силами, наскоро закинула в рот кусочек недавно выпеченного теста. Она забралась в седло первой.

– Инну будем вести по очереди, – распорядилась жрица. – Идти придется шагом. Я постараюсь выдать нас за семейную пару, путешествующую с отцом, но лошадей у нас отнимут, едва мы спешимся. Поэтому ехать будем только ночью. Остается придумать, где и как ночью достать для ребенка хоть какой-то еды, которую можно детям.

– А… ты… – начал Удгар.

– У меня нет молока, – отрезала женщина. Гленн вложил в ее руки девочку. – Она не будет спать вечно, Гленн, – пробормотала женщина, понимая, почему Инна такая тихая. – Всеблагая, ребенок в пути…

– Но ведь он сказал, что хотел забрать обоих детей, отчего ж вы не продумали, как будете выбираться с детьми.

– В самом деле, – проговорил Гленн, – отчего?

– Мы надеялись вывезти только Норана, – подала голос Шиада. – Он был достаточно взрослым, чтобы ехать, сидя впереди в седле, даже если бы лошади плелись. А Инна… с ней бы ничего не случилось. В самом худшем случае, если война затянется, ее бы отдали в монастырь, но оттуда ее всегда можно было бы забрать силой.

– Как-то все… – начал Удгар.

– Мне правда жаль, – Шиада, наконец, нашла силы на сострадание. Потом завела поводья в сторону, разворачивая коня, и выбралась на тракт.

Удгара затрясло – от горя и от вопросов, ибо самое немыслимое из предположений закралось в душу. Неужели та, из-за кого он претерпел столько ссор с родным сыном, вытащила его из лап предателей Страбонов? Неужели та, кого он невзлюбил заведомо, отказываясь признавать, что однажды ей стать храмовницей, провела его мимо всех стражников и невзгод, пряча и потворствуя?

Шиада никак не отзывалась и до конца пути больше не сказала Старому королю ни слова.

* * *

Колдовать другие лица больше не могло помочь. И, чтобы пройти границу Ладомаров и Архона, Шиада заставила себя растянуть завесный покров сокрытия на всю компанию. В середине продвижения по краю вражеского лагеря, Шиаду начало откровенно мутить от расхода сил: четыре человека, один из которых – плачущий ребенок, и три лошади в неустанном движении – такое не каждый день приходится прятать в завесном мире и вести потайными тропами. Внучку на этот раз вез сам Удгар, потому что было сразу ясно, что перво-наперво, Шиаде было бы хорошо усидеть в седле самой. И хотя они пробирались по обыкновению ночью, жрица всерьез переживала за успех.

Только когда Ладомары остались позади, Шиада смогла стянуть Скрывающий плащ и перевести дух. Жрица беспомощно цеплялась ослабевшими пальцами за поводья, кренясь все сильнее, пока, наконец, не выпала из седла на заботливо подставленное плечо кузена. Со лба градом катился пот, и разномастно-медные, сверкающие, как солнечные искры волосы, темнели, влажнея, и липли к вискам.

– Держись.

Жрица беззвучно шевельнула губами, ощущая, как тонкой струйкой сила перетекает в нее откуда-то еще. Укладывая женщину на землю, Гленн понял, что женское предплечье как в огне. Чуть отодвинув полы плаща, жрец увидел до боли знакомый браслет, который слегка подсвечивался необъяснимым мерцанием.

* * *

Весь путь Шиада и Гленн поддерживали связь, не говоря вслух. Это была особая ее просьба – не открывать себя владыке Удгару, и Гленн помог без вопросов.

* * *

Солнце стояло уже высоко, когда им удалось преодолеть вражеский лагерь. Ведь, хоть они вошли в него с часом Нанданы, путь на другую сторону занял немало времени.

Гленн отыскал укрытие – какое-никакое – в очередном овраге и до вечера решено было не беспокоить жрицу. В двадцати минутах верхом лежала крохотная деревушка, где Гленн смог купить немного молока.

К ночи Шиаду начало лихорадить, и стало очевидно, что до утра по-прежнему придется остаться в овраге, хоть бы это и доставляло массу очевидных неудобств.

Однако на следующее утро жрице стало существенно лучше и, собравшись с силами и расстреножив лошадей, Шиада, мелькая вокруг своего скакуна, как черная хищная птица, прощалась.

– Здесь наши пути расходятся, Гленн.

Друид кивнул.

– Я доставлю владыку Удгара в целости его сыну.

– Хорошо, – кивнула Шиада. – Вот, – она потянула массивный золотой браслет с предплечья. – Твой отец отдал мне его в день нашего прощанья. Он был мне неплохим оберегом. Надеюсь, тебя защитит также.

– Отец… отдал его те…

– Пожалуйста, Гленн, – попросила Шиада совсем по-сестрински. – Вернись на Ангорат живым. И если сможешь – с ней, – улыбнулась жрица, подбородком указав на Инну в руках короля. – Думаю, в память об ее матери, будет верным вырастить Инну среди жриц Илланы.

– Это не нам решать, – улыбнулся Гленн, надевая браслет отца. Он полюбовался им пару минут и с тоской поглядел на жрицу. – Спасибо.

Гленн коротко поцеловал Шиаду в губы.

– Светел твой день, – отозвалась Шиада, а потом впервые за дни пути посмотрела на Удгара открыто и прямо – с той решимостью, за которой видна готовность переступить через все препятствия одним широким шагом.

– Да убережет Всеблагая и Всевластная Молодого короля.

– Ш… – Гленн одернул сам себя, но Шиада обернулась из седла. – Передай ей поклон.

"Во славу Всеблагой".

Шиада накинула капюшон черного плаща, с которым не расставалась несмотря на то, что в этой полосе в подобной одежде было очевидно слишком жарко. Пришпорила животное и понеслась в бескрайнее море Ургатской степи, отделяющей архонские земли от Летнего озера.

* * *

– Не сердитесь на нее, владыка, – произнес, наконец, Гленн, глядя вслед удалявшейся всаднице. Надо было хоть как-то разрядить обстановку. – Она понимает ваше горе лучше многих, – добавил Гленн вслух для пущей убедительности.

– Думаешь? – как мог, Удгар удобнее и аккуратнее пристроил внучку, прижимая к себе одной рукой, а второй удерживая поводья. Но если конь рванет… Нет, Удгар даже думать не хотел о последствиях.

– Не стоит задерживаться, – приказал король. – Лагерь Агравейна неподалеку. Сможешь изменить нас на время?

– Стереть нас совсем я не могу, но преобразить наверняка получится.

Агравейн Тандарион, огромный, как утес, твердый, как алмаз, непоколебимый, как железо, и собранный, как навостренная гончая, перемещался по лагерю, как стрела. Напористо, уверенно, целенаправленно и не отклоняясь ни под каким ветром. За время расквартировки на границе с Иландаром архонцы воздвигли укрепления и по-прежнему занимались тем же, уплотняя стены, углубляя рвы, заостряя обтесанные колья. Фуражиры под охраной самых отчаянных и безбашенных головорезов вторгались в ладомарские и гуданские приграничья, разграбляли запасенное на зиму зерно, сырные головы, вяленое мясо и рыбу, бочками вывозили свежий эль, гречишную муку и мед, тащили редис и репы, тыквы и яблоки, телегами переправляли в лагерь изловленный скот и отъевшихся за лето кур и уток. Все мало-мальски ценное и съестное отнималось у врага. Не жалея жизней, солдаты Архона под знаменами с тремя скакунами, обдирали иландарцев до нитки. Сейчас набеги особенно выгодны – убранный урожай едва успели припрятать по амбарам.

В золотистых и облетающих цветах средней осени, хорошая жирная пища была особенно желанным даром.

Больше половины армии, однако, было расставленно по всем архонским границам, а частью – собрано в княжествах, граничащих с Иландаром. От каждой тысячи бойцов были направлены люди, налаживающие сообщение и подводу провианта из не сильно отдаленных провинций. Хотя, разумеется, первое правило войны Агравейн не забыл: людей бери у себя, еду для них – у врага.

Когда ему сообщили, что прибыл отец, Агравейн бросил все дела и кинулся отцу на грудь. Двое рослых, могучих мужчин обнялись, когда крохотная Инна была передана в руки заботливых сестер милосердия, обеспечивающих армию лечащими припарками и снадобьями. То не многое, что осталось им после смерти Виллины, трагически сообщил Удгар, когда вместе с сыном и Гленном расположился в главном шатре командования и склонился над колыбелью внучки. В отличие от Гленна и Шиады Удгар отчетливо понимал, что на переговоры едет за внуками, и несколько нянек и колыбелей ждали своих обитателей.

Захватив Удгара в плен, Нирох прислал Агравейну немало требований к капитуляции. Несговорчивость Молодого короля Нирох преодолевал, раз за разом отсылая ему вести о смерти сопровождавших Удгара архонских бойцов. Последней каплей стало убийство иландарцами Астальда. Но Железная Грива Этана и тогда не подумал внять угрозам Нироха, о чем сейчас счел нужным сообщить отцу.

– Верно, – Удгар кивнул. – Сейчас будущее страны – ты, и будь необходимость, я скончался бы. Пусть даже под пытками, – заверил Старый король, после чего шепотом добавил, – как твой Астальд.

Агравейн плотно сжал жесткие губы: Астальд был самым лучшим другом в его жизни. Мать Астальда выкормила их обоих, и, равные возрастом, с раннего детства эти двое шли рука об руку сквозь все кручи военного и мирного времени.

Железногривый скрипнул зубами:

– Я спрошу с Нироха за всех них. За Виллину, за Норана, за Астальда. Особенно – прости, отец – за Астальда. Я сравняю Кольдерт с землей, если потребуется.

– И если позволите, – влез Гленн, – я помогу вам, ваше величество.

Агравейн, бушующий, как Великое море в шторм, метался по шатру, горланя так, что, всхлипывая, вздрагивала маленькая Инна в колыбели, пока сестры милосердия вместе с няньками не увезли девочку. На другой день, с утра, ребенка под охраной было решено доставить в Аэлантис, во дворец высокородных родственников.

Сейчас Агравейн дернул головой – раздраженно, с бешенством, будто спрашивая Гленна: кого интересует твое мнение?

Но жрец настоял на своем:

– Вам пригодится опытный и талантливый жрец, способный к любому обману в час Матери Сумерек, который, ко всему прочему, прожил в королевском замке Кольдерта семь лет и столько же колесил по стране, выведывая все тайные тропы и закутки.

Агравейн, практичный и расчетливый во всем, что касалось ведения войны, утихомирил ярость, пытаясь внять голосу рассудка.

– Пожалуй, – обронил он кратко, потому что на большее сейчас просто не был способен.

– Разве тебе не надо на Ангорат? – уточнил Удгар, справедливо полагавший, что Гленн из двух жрецов вызвался сопровождать Удгара поскольку не был "Вторым среди жрецов". Однако, когда восходит новый Верховный друид, всем следовало бы преклонить головы.

– Нет, – Гленн мотнул головой. – Мой долг перед Ангоратом – это долг перед Храмовницей и Второй среди жриц. Шиада дала мне свободу делать то, что я считаю правильным, и вернуться живым. И, честно, я подчинюсь с радостью.

Гленн видел, как Агравейн при упоминании Шиады нервно, измученно, как если тревожить старую рану, которая нет-нет через шрамы сочится сукровицей, дернул головой. Все верно, с печалью посочувствовал жрец Молодому королю: в жизни каждого настоящего мужчины есть женщина, которой ему не забыть.

Агравейн вдруг облизнулся, как если бы хотел что-то сказать, потом снова плотно сжал губы, обернулся к друиду всем телом и уже вознес руку с указующим перстом, как вдруг опять осекся. Гленн взял на себя смелость.

– Все правильно, мой король. Сейчас, когда владыка Удгар спасен, когда Инна в безопасности, когда по-прежнему не отмщены ни принцесса Виллина, ни принц Норан, ни ваш брат Астальд, ни сотни других староверов, имен которых нам не дано знать или помнить, сейчас, государь, вы можете сделать все, что хотите. И если вам удастся смять иландарцев, если вы сможете победить Нироха и его безудержную фанатичную жену, вы сможете потребовать любых условий, – Гленн сделал навстречу Агравейну шаг и повторил. – Любых.

Всепожирающее пламя праведного гнева взметнулось в блестящих, как алчущее пожара солнце, янтарных глазах Агравейна – и Гленн узрел перед собой в полный рост человека, измученного жаждой до того, что сам он готов был обратиться в сокрушительный речной поток, размывающий до основания города.

* * *

Следующим рассветом Агравейн Железногривый, гроза всего Этана, богатырь, побеждавший в боях, если верить бардам, с тринадцати лет, дал приказ архонской армии занять ладомарские укрепления.

ГЛАВА 6

У Летнего моря, которое многие называли озером, бескрайние пустоши поросли вереском и бурьяном. Вдалеке то там, то там вспыхивали всполохами зеленого пламени рощи. Позади простиралась безбрежная Ургатская степь с ее гостеприимными к мудрецам племенами. И хотя в этот раз Шиада не остановилась у кочевников ни разу, бывали годы, когда она прибегала к их поморщи и занимала почетное место гостя во многих шатрах.

Приблизив коня к берегу, жрица спешилась – и едва не задохнулась. Пять долгих лет она не видела этот берег. Пять бесконечных, вымученных лет она грезила им наяву и во сне, призывала в сновидениях его запах и краски травяного ковра. Пять непонятных, ошибочных лет чаяла прийти сюда хотя бы пешком и найти, как вот сейчас, пришвартованную ладью с гребцами.

Увидев их, жрица сжала кулаки. Они прибыли за жрицей – и получат жрицу, которой достанет силы и власти над собой, не зарыдать от счастья: там, куда она возвращалась, ее ждали.

Иначе, ждала бы ее тут ладья?

Бесшумно, как умели немногие, жрица поднялась на борт, опираясь на молчаливо предложенную истертую твердыми мозолями ладонь гребца. Веслами мужчины оттолкнули лодку от берега и, глядя на одинокое брошенное животное, Шиада чувствовала, как оставляет позади собственное молчаливое одиночество.

Она обернулась смотреть вдаль, вперед, куда ее везли. Бескрайнее море, которое и впрямь скорее озеро, потому что таинственно и пугающе бесшумно, как жрец, принесший обет молчания, обступало со всех сторон. Шиаде нравилось чувствовать, как вокруг нее мягко смыкается стихия, готовая предложить все, что может потребоваться человеку: от жизни до смерти, от тишины до буйства, от памяти до забвения.

Достанет ли ей сейчас силы и памяти развести копья Часовых, приоткрыв завесу в междумирье, и выйти по другую сторону Мировой Двери? Ведь много лет она выполняла лишь часть того, чему обучилась прежде, и значит, сумела и сохранить лишь часть былого могущества. Их путешествие с Гленном и Удгаром это подтвердило…

Когда над озерной гладью возвеличились каменные истуканы древности, вонзающие в небо копья, Шиада чуть устойчивее расставила ноги, чтобы не потерять равновесие. Может, она многое утратила, но знания точно приобрела. И, пожалуй, именно теперь могла сказать, что все возможности мира развеиваются, как сон от рассветного луча, когда за руку их берут страх и неуверенность.

Женщина не стала откладывать посох, опираясь на него для пущей надежности, хотя знала, что ритуал всегда требовал определенного широкого жеста обеих рук. На этот раз она не делала ничего из того, что прежде назвала бы обязательной частью происходящего. Нащупав внутри себя и вокруг себя Необъятное и Первопричинное слово Силы, жрица круговым движением от сердца – к сердцу заставила знакомый до скрежета в груди другой, каменный скрежет копий, разнестись над невозмутимым водным царством.

И когда, дрогнув, великаны эпох развели могучие копья, Шиада, наконец, разулыбалась, ощущая, как бесконечным ручьем текут слезы радости.

Никакие красоты Вселенной не бывают столь прекрасны, как дом.

* * *

– Храмовница ждет вас, Вторая среди жриц, – Айхас, правая рука Неллы Сирин в отсутствии Шиады, поклонилась почти до земли, едва Шиада ступила на берег.

И вслед за ней те, кто был на берегу в числе приветствующих, поклонились тоже.

Шиада до треска в грудине вдохнула священного воздуха острова. Все здесь другое, совсем не такое как в Этане. Другими языками говорили звери, плескались волны, шелестела листва. Стоило поставить на другой, особенный, как хруст спелого золотого яблока, берег обе ступни, как две молнии взобрались по ногам до бедер и пронзили тело женщины до макушки. Так ей, во всяком случае, казалось.

Шиада сделала осторожный шаг, а в следующий миг очнулась уже где-то посреди тропы к дому храмовницы. Ноги вели сами, будто никогда не покидали острова и всегда знали дорогу. Это Ангорат, другой мир для всех людей Этана, и здесь не нужно было ничего, чтобы донести до остальных значимость возвращения Шиады на остров: когда по тропе ступала Сирин, сам воздух вокруг искрился, преображаясь изнутри, будто переставая быть обычным воздухом, и природа словно улыбалась в приветствии, увлекая всех встречных людей опустить головы.

Домик храмовницы, как и прежде стоял чуть поодаль от основного здания единого храма Праматери, где проходили всеобщие обряды, собрания, а порой и трапезы. Шиада неслышно ступала по тропе, обвивающей холм острова окружность за окружностью, как бесконечные кольца Первородного Змея, готового обогреть, спрятать, задушить.

Невысокое здание, напоминающее деревянную усадьбу скромного старосты, предстало взору совсем скоро. Не убавляя шаг ни на миг, Шиада приблизилась, сбрасывая капюшон с сияющих рыжих волос и даже не замечая расступающихся перед ней жриц и жрецов, которые выполняли здесь, в обители Неллы Сирин, прямые обязанности.

Когда Шиада переступила порог деревянного дома, Нелла обернулась сразу, будто только и ждала, когда племянница явится.

Она была среднего роста, как сама Шиада, но всегда выглядела статной и горделивой из-за осанки и манеры держаться. Это было врожденным. И это всегда притягивало Шиаду к Нелле, в особенности в дни, когда пятилетним ребенком будущая Вторая среди жриц впервые увидела остров Величественного Змея Праматери.

Их взгляды – орехово-каштановый и обсидианово-черный, равно сильные и равно гордые – встретились мгновенно. И на мгновение еще успела подумать Нелла, как удивительно, что Сирины так редко походят друг на друга внешностью, но всегда узнаются среди всех прочих по особенной густоте окружающей их силы.

А потом Шиада шагнула вперед и, уже почти встретившись с представленными объятьями, пала на колени, опустив голову.

– Я приветствую и преклоняюсь перед Голосом-и-Дланью-Той-Что-Дает-Жизнь.

Нелла замерла, потом на мгновение коснулась ладонью запыленных дорогой медных с переливами волос. И наконец, ответила на это приветствие так, как полагалось:

– Богиня в каждом из нас, Шиада Сирин, в сердце и разуме, на земле и на небе, – прошептала храмовница, опускаясь на колени напротив племянницы и обхватывая в молчаливом, божественно теплом жесте женские плечи.

* * *

Они не размыкали объятий так долго, как храмовнице только могли позволить бездействовать ее многочисленные дела.

Они не размыкали объятий и не обменивались репликами.

Каждая взяла из урока то, что было нужно – понимали обе. И сейчас, когда все, наконец, позади, можно прильнуть к груди единственного человека, способного разделить твою участь.

Никто из женщин не плакал.

* * *

– Рада тебя видеть, – Бану радушно привечала возвратившуюся сестру. Женщины обнялись, а когда разорвали объятие, Бану украдкой перевела взгляд на «медонотелых» за ее спиной. Те замерли в поклоне и ждали. – Надеюсь, все хорошо? – танша снова поглядела на кузину.

– М-м, – утвердительно кивнула девушка и тут же, краснея, отвела глаза. – Я… Одхан рекомендовал мне отдать приказ о казни, но… – девушка оглянулась через плечо, найдя упомянутого Одхана. – Он рекомендовал, – повторилась Ниильтах, – но я не сочла нужным, и оставила того жреца в Храме Двуединства. Вот увидишь, он сможет поверить в наших богов.

"Да уж конечно" – подумали одновременно и Бану, и Одхан.

– Ты отлично справилась, – улыбнулась танша.

"Лучше некуда", – подумал Одхан, вслушиваясь в разговор сестер.

– Я знала, что могу на тебя рассчитывать.

"Ничего вы не знаете, госпожа"

– Разумеется, ты не могла решить иначе. Ты слишком юна, чтобы принимать иные решения.

Тут Одхан, да и некоторые другие, прошедшие с Бану весь путь, в душе возмутились: Мать лагерей была еще младше, когда велела закрыть ворота перед женщинами и детьми и перестрелять тех, кто не уйдет сам.

– Ты скверно выглядишь, – танша оглядела кузину. – Это твое первое затяжное путешествие?

– Первое, – кивнула Ниильтах.

– Тогда иди отдыхать. Тебе нужно поесть, отогреться и выспаться. Позаботьтесь о ней.

И как только Итами увела дочь в здание чертога, Бану, стерев улыбку с лица, уставилась на Одхана. Тот коротко кивнул.

Когда эти двое остались в кабинете Бану, телохранитель подтвердил более развернуто:

– Я все сделал, госпожа.

Бану задумчиво повертела меж пальцев перо в чернильнице.

– Она совсем безвольна?

– Скорее, эм… мягкосердечна, – Одхан, непривычный к деликатным суждениям, с трудом подобрал слово. – Ей не достает решимости.

– Твердость характера закаляют невзгоды. Откуда ей взяться, если Ниильтах за всю жизнь ни разу не вышла за стены чертога?

Одхан не мог сказать, откуда. Поэтому просто молчал.

– Ладно, иди. Вот ты – и впрямь отлично справился.

– Я всего лишь убил безоружного фанатика с вонючей дымящейся коробкой в руках. Ну и парочку его сопроводителей.

– Так он был с дымящейся коробкой? – переспросила Бану, внезапно заинтересовавшись.

– Да. Железной такой штуковиной, вроде кистеня, только там внутри дымилась какая-то гарь.

– Вот как, – протянула женщина.

Одхан кивнул:

– Я тоже подумал, что похож на какого-то орсовского прихвостня. Думаю, он высадился явно не один.

– Это точно, – рассеянно согласилась тану. – Ладно, подумаю об этом попозже. Позови Тахбира, коль уж ты принес такую весть, есть разговор к нему.

* * *

Когда Ниильтах вернулась из северо-восточного храма, единокровные сестры успели только обняться, поделиться новостями и пообедать вместе: сразу после обеда Иттая в сопровождении сорока отборных бойцов, разбитых на четыре обособленные группы, отправилась в земли Ранди Шаута.

Чем дальше посланники отходили от родного чертога, тем сильнее зрела решимость Иттаи: если она провалится, не сможет взглянуть ни в глаза матери и отца, ни в лицо Бансабиры. Крути ни крути, а она является подданной Бану Яввуз и обязана служить ей со всем рдением. К тому же, судя по словам Ниильтах, она не смогла отдать приказ казнить иноземного жреца, а раз так, есть шанс, что ее задание является проваленным. И если ей, Иттае, удастся справиться со своим лучше, может быть, именно ее Бансабира сочтет возможным оставить подле себя подольше. Или… или в качестве благодарности предложит исполнить какую-нибудь просьбу, и тогда Иттая напроситься сама.

Сердце девушки в очередной раз рухнуло, когда вспомнился тихий голос Гистаспа: "Ваша сестра, танин, едва ли хоть раз делала то, что хотела". Бансабира очень похожа на отца, Иттая знала не из чужих уст: дядю Сабира Свирепого помнила отлично. Как и то, за какие свои черты покойный тан получил прозвище.

Внутренний голос все еще терзал грудь и сознание, и игнорировать его больше не удавалось: какая разница, насколько успешной окажется эта разведка? Иттае почти двадцать два, ее брак – дело наверняка решенное.

* * *

– Иттае почти двадцать два, – заявила Бансабира, едва Тахбир устроился за столом напротив. – Ее брак – дело первоочередное.

– Стало быть, Иттая? – Тахбир сообразил мгновенно.

– Да. Как бы я ни пыталась, я не могу придумать иного способа удержать Каамалов на поводке, кроме этого брака. Ниильтах не подойдет, она слишком… мягкосердечна, ее легче ввести в заблуждение.

– Словом, ею легче управлять. Хорошо, я поговорю и с Иттаей, и с Итами, – Тахбир не выглядел довольным, но сопротивляться не смел.

Бансабира улыбнулась.

– Тогда полагаюсь на тебя.

– Что-то еще?

– Нет, – Бансабира качнула головой. – Хотя… Ты бы мог при необходимости занять место во главе армии?

Тахбир усмехнулся:

– Если ты прикажешь, то, конечно, я бы мог. Но очень бы не хотел. Мирное время нравится мне много сильнее.

– Ясно, – улыбнулась Бану.

– Подумай насчет Бугута, – посоветовал Тахбир, уже уходя. – Он хороший командир. И предан Яввузам с пеленок.

– Я подумаю, – пообещала танша.

* * *

В тот вечер Бансабира отослала Лигдама спать задолго до тренировки. К полуночи она принялась переодеваться в форму, пошитую по примеру одежды из Храма Даг. Сколько времени прошло? У нее за плечами – брак, у нее на плечах – танаар. Она уже не так ненавидит платья, и – совершенно невиданно – почти не ненавидит Гора. Каким же могуществом обладает время?

Закончив с упражнениями, Бану приволокла в комнату кувшин с водой, чтобы наскоро обтереться. Подготовила халат и сорочку, дабы побыстрее укутаться в тепло, как смоет пот. Вылила воду в таз, скинула одежду. И едва собиралась распутать стягивавшие грудь бинты, услышала охрипший голос у двери:

– Позвольте мне.

Сердце оборвалось. Как давно она не видела его? Не слышала голоса – заматеревшего, как и обветренное остроскулое лицо? Как яркие глаза удивительного бирюзового оттенка, которые в своем выражении – Бану задохнулась, обернувшись и взглянув в них – стали так чертовски похожи на глаза Гора.

Юдейр все еще ждал позволения, и Бансабира молча кивнула. Мужчина приблизился – неторопливо, но твердо. Не поднимая глаз на лицо госпожи, развязал концы ленты и принялся сматывать ее, оголяя высокую белоснежную грудь танши. Его руки не дрожали, как когда-то раньше. И хотя он по-прежнему не поднимал глаз, Бансабира чувствовала, что теперь румянец не перечеркивает его переносицу, а заливает ее щеки.

Так просто снять с нее бинты – Лигдам занимается этим каждый день. Но, когда сейчас это взялся делать Юдейр, земля почему-то ушла из-под ног. Годы минули с тех пор, как он выполнял такую обязанность. И то ли от ностальгии по временам шатров и огней, то ли почему еще действия молодого мужчины приобретали особо интимный характер. Безразмерное сердце Бансабиры, привязавшееся к ее стыду ко стольким мужчинам, заколотилось как сумасшедшее под руками бывшего оруженосца. Дыхание отяжелело.

У обоих.

Дрожа, Бансабира закрыла глаза. Надо справиться с собой, перестать краснеть и бояться. Все это бессмысленно – она просто слишком давно не была с мужчиной.

Юдейр первым взял себя в руки: он принялся делать то, что раньше делал сотни раз: растер Бансабиру от пыли и пота влажным полотенцем, нигде не задерживаясь дольше, чем нужно. Потом вытер сухим. Подал сорочку, помог надеть, а затем подошел со спины спрятал женщину в теплых объятиях халата. И только когда Бансабира сама затянула завязки, Юдейр решительным жестом развернул женщину к себе, притянул за плечи и поцеловал.