Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА 10

– Вы не можете запретить мне, – сказала Джайя, как отрезала. Тахивран подскочила за столом, как ужаленная. Завтрак в семье определенно не задался.

– Ты носишь ребенка, раманин. И жрецы храма Илланы утверждают, что это наследник. Ты не имеешь права так рисковать.

– Это мой ребенок, и как его мать…

– Это ребенок династии Яасдур, – пресек Кхассав.

– Решено, – оборвала Тахивран, – шагу не сделаешь за порог дворца.

Джайя со слезами в глазах обвела огромную трапезную: все шестнадцать водных жен рамана с многочисленными детьми были здесь, заполняя помещение. Все они, с ненавистью подумала Джайя, ясовцы. Все – пресловутые, заносчивые, развращенные, как ее похабный муж, себялюбцы и бахвальные гордецы. Ничего в них нет от людей.

– Да ну впрямь, – помощь пришла неожиданно. – Постижение и знание – великое благо, Тахивран, – заметил раман Кхазар IV с блаженной физиономией. – Пусти ты ее, пусть едет.

– Она беременна, – безапелляционно заявила раману.

– Но в познании – радость, – бессмысленно улыбнулся правитель. – Решено, улыбнулся он Джайе, – раманин вольна ездить по стране и знакомится с танами, и моим указом ей должны быть открыты все крепости. Но… Эм, когда ей рожать?

– Через пять месяцев, – напряженно, с тайной надеждой в голосе выпалила Джайя.

– Но через три месяца раманин должна вернуться, – еще лучезарнее улыбнулся государь.

– Благодарю, Светлейший, – раманин встала и поклонилась.

– Ты не посмеешь, Кхазар, – взвилась Тахивран. – Это безумие. Рисковать жизнью наследника.

– Ничего, – вдруг оскалилась сама Джайя. – Если с нами что-то случится, вам будет только на руку. Его высочество будет вдов и сможет жениться на Матери лагерей, о которой только и может говорить.

– Да в огне я видал твою тупую ревность, – вскочил Кхассав, но Джайя, не оглядываясь, заторопилась к выходу.

– ЧТО? – Тахивран уставилась на сына, потом на невестку и снова на сына, и опять – на Джайю. – А ну стой, – заорала вслед раманин, но та уже ушла.

– Ну что ты, Тахивран, – ласково позвал Кхазар. – Я очень не люблю ссоры, не кричи. Сядь.

Скрипнув зубами, Тахивран взглянула на мужа и села, злая как никогда.

– Мы еще поговорим, – грозно бросила сыну.

– Тахивра-ан, – пропел раман.

– Я ее раздавлю, – выкрикнула женщина. – Эту гнусную орсовку. Раздавлю. Куда ты смотришь? – снова выплюнула в лицо Кхассава. – Делает, что вздумается.

– А чем вы не довольны, Светлейшая? – с легким безразличием осведомился ахрамад. – Это же вы ее для меня выбрали.

* * *

Джайя, сопровождаемая эскортом из прислуги и трех сотен человек охраны, выехала из дворца в тот же день, еще до вечера. Едва ли она представляла, зачем ей вообще нужно то, что она затеяла, но отступить женщина не могла. Как больше не могла выносить общества ненавистной свекрови, безразличного ко всему свекра, который самим фактом своего царствования очернял священный долг правителя. Но особенно сильно Джайя не могла терпеть глубоко презираемого мужа. Может, он и прав в чем-то, может, когда он станет старше и перестанет волочиться за всякой юбкой и – об этом Джайя и помыслить-то едва решалась, – за всякими штанами, они смогут воссесть на трон Яса, как правители. Тогда, пожалуй, она сможет внести настоящий свет в страну, где государи именуются Светлейшими, являясь на деле грязью. Но пока здесь правят безумие, вольнодумство и разврат, находиться среди них невыносимо.

Джайя смотрела в окошко, медленно покачиваясь в повозке, и думая, что непременно сможет преодолеть это все и дождаться своего часа. Сможет вырастить сына, правильно воспитав, и сможет усмирить тех, кто желает ей зла. Хотя бы для того, чтобы однажды очистить всю эту чернь светом истиной Христовой веры, в Чистоте и праведности которой равных – нет.

* * *

А раз так, рассуждала женщина день за днем, стоит начать с малого. Для начала, выяснить, с кем ей там придется бороться и чего так опасается ахрамад. Бансабира Грозная, значит, наделала много шума? Отлично. Джайя своими глазами увидит, что же такого особенного в проклятущей танше, разберет по камушкам всякое укрепление в ее владениях, заглянет под каждый камень. И все-все выведанные новости сообщит отцу и отдельным письмом – Змею. Ее первая и единственная любовь, Замман, ее драгоценный казненный жених, многое ей объяснил, и ей хватит знаний разобраться, как устроены крепости и как сформированы отряды Бану, чтобы отец и Змей могли начинать свержение этой бессовестной танши.

* * *

Агравейн расхохотался во все горло:

– Да. Да, да, да-а-а-а. Да, Сайдр, – он вцепился обеими руками в плечи друида и сотряс, и такова была сила могучего тела, что у жреца хрустнули позвонки в шее. – Ох, прости. Но, дыхание Небес, да. Хорнтелл согласился держать нейтралитет между староверами и христианами, и заявил, что не поддерживает никакую из сторон.

– И вас это так радует, мой король? – потирая шею, спросил друид, искоса глядя на депешу в руках одного из генералов Железной Гривы.

– Не только это. Северный надел в Иландаре атакован. Партизанский отряд сумел перехватить караван со снабжением от союзного Орса из Ваамара и разграбить до последней крохи. Но самое главное, – прекрасное даже со шрамом лицо засияло, глаза осветились злорадным торжеством. – Лигар, эта старая крыса, отбив атаку саддар, вышел на помощь Кольдерту.

Сайдр улыбнулся. Он многое смыслил в жизни, но никто из друидов не был полководцем, и сейчас жрец нуждался в уточнениях.

– Я все же не понима…

Железногривый отмахнулся ладонью с ширококостными узлами фаланг.

– Он понес потери. Он наверняка понес потери и отправился теперь с меньшими силами помогать своему ничтожному и бесчестному королю.

– А значит, – начал понимать Сайдр, – его герцогство сейчас почти беззащитно, и его можно захватить вместе с герцогиней?

Агравейн нахмурил длинные густые брови и глянул на друида коротко: что за дрянь он сморозил?

– Ну нет, – гаркнул Агравейн. – Я хочу лично увидеть лицо Лигара, когда скажу ему, что выиграл не только войну с его бесхребетным королем, который только и может, что прятаться за стенами обглоданной столицы. Я хочу видеть, как он искривиться, когда я скажу, что мстил не только за брата, сестру и племянника, но и за святую древнюю веру Праматери Богов и людей, которой были принесены в жертву Верховный друид, Вторая среди жриц и даже старший жрец Гленн, кровный, – Агравейн вознес в небо указующий перст, – родич короля. Не спорю, – тут же добавил Молодой король, – в иных ситуациях приходится рубить головы родне, но, если промахнуться с выбранной стороной в семье, всегда можно получить по лбу ложкой и лишиться обеда.

Экое сравнение, отметил друид.

– Так что прикажете делать, мой король? – спросил генерал в шатре. – Выдвигаться к Бирюзовому озеру? Послать вперед кавалерию, чтобы выманить назад в чертог знаменосца Лигара?

Агравейн настойчиво замахал рукой, призывая сподвижника заткнуться:

– Кавалерию, ха. У нас пол-армии – кавалерия. Строй конников. Строй пехоту и колесницы. Сто метров шагом, полста – бегом. Выходим сегодня же. Живо. Живо. Вперед к столице, – глаза Агравейна, всегда золотисто-янтарные, теперь горели, как угли. – Надо дойти туда как можно скорее. Все свернуть. Живей, – он вышел из шатра и низким глубоким голосом кричал команды, делая подгоняющие движения руками, чтобы поскорее всех снять с лагеря. – К Кольдерту, друзья, – он шел среди рядов. – К этой затхлой крепости, окруженной рвом беженцев, которые обглодали окрестности, как саранча и майские жуки. Берите провиант, тащите живее обозы. Киньте всех лошадей пока на тягу поклажи. Шевелитесь же, ну. Шиада направит нас и поможет нам. Воины.

Сайдр шел, глядя украдкой на Молодого короля, и сияя с ним в единстве. Скорее даже, сияя его светом. Агравейн определенно обладал удивительным умением внушать людям уверенность в своих силах.

– Вот увидите, – шепнул Молодой король Сайдру потише, не переставая лучезарно улыбаться всем, кто встречался по пути, – когда станет слышно, что мы идем, этот Берад засунет задницу в донжон, ради чего Нирох выставит из крепости всех беженцев силой. Кто не уйдет сам – свалят уже трупами с городских стен. Ненависть кольдертцев к голодранцам и в половину не так велика, как будет ненависть беженцев, когда их погонят на смерть. Я клянусь, – еще тише шепнул Агравейн в кровавом угаре, – разбой и мародерство начнется в Кольдерте задолго до того, как мы войдем в город. И поделом, – снова гаркнул Агравейн. – Тот, кто отвернулся от своих подданных, кто пренебрег жизнью вверенных ему людей, кто обманом истребил безвинных и попрал всякие законы справедливости, не достоин стоять над другими. Иландарских деспотов уже забивали камнями свои же жители и забьют еще, – орал Агравейн, обращаясь к лагерям и то тут, то там пособничая в элементарных сборах.

Люди повсюду – Сайдр терял дар речи, как в первый день, когда увидел это, хотя и провел в лагере Железной гривы уже несколько месяцев – коротко кланялись, а то и вовсе просто улыбались королю, жадно внимая его словам.

Что ж, думал друид, слушая воззвания Молодого короля, может он в чем-то и прав в отношении Нироха. И все-таки легко вести справедливые войны и сражаться честно, если от природы имеешь больше двух метров роста и одним ударом сносишь голову взрослому архонскому шайвру, который с легкостью галопом умчит двух таких, как Агравейн.

* * *

Оазис оказался как никогда к сроку.

Тощая, покрытая, казалось, двадцатифутовым слоем пыли, Бансабира лишь слегка тронула бока Шанта, и тут рухнул на ослабевших коленях. Скатилась из седла и поползла к воде. Верблюд поднялся и раньше всех других оказался у водоема. Второй, везший Атти, рванул из последних сил, и мужчина попросту свалился на землю, чудом ничего не сломав.

Пили жадно. Запойно. Бансабира даже посмеялась в душе: и кто, интересно, пьет больше – они или верблюды? Ответ, конечно, очевиден, и все-таки…

Вода в пруду пребывала из глубоких подземных ключей и прогревалась на солнце, но на отвыкший желудок казалась ледяной, и у ясовцев крутило кишки судорогами. Бансабире невольно вспоминался трагичный опыт осады. Тогда, в момент, когда все было кончено и угасла всякая надежда вообще, явился Маатхас, герой, сумевший изменить все.

Если бы он пришел и сейчас. Да только откуда ему тут взяться?

Перевалившись на спину, раскинув руки и ноги прямо на берегу, Бансабира скосила глаза, где пил Дайхатт. С Сагромахом молчание никогда не было таким удручающим.

* * *

Когда смогли немного прийти в себя, поднялись на ноги, огляделись. Верблюды, напившись, принялись методично и целенаправленно поглощать подножную растительность, набираясь сил. Потом завалятся спать, знала Бану. Надо бы поскорее избавиться от них – вон как уже, водят головами, вон, как нервно вздрагивают ноздри.

В оазисе – Бансабира не знала, что это за место, оно было совсем небольшим и необитаемым – густо росли финиковые деревья, и ясовцы смогли подкрепиться. Когда Бансабира и Аймар набрались сил, удалось даже добыть несколько змей, ящериц, местных грызунов. Атти оставили под присмотром Лува, второго сподвижника Аймара. Позднее, когда он занимался разделыванием тушек, Бану и Дайхатт по очереди смогли освежиться. Подтащили измочаленного Атти, снова напоили его водой прямо из ладошек, отерли пот, промыли заветревшуюся (как ни прячь) ранку от укуса и небольшого прореза.

Когда добыча была разделана, оказалось, что закончилась соль.

– Жаль, – сказал Дайхатт опечаленно.

– Ясно, – сказала Бансабира сурово. Прежде в пути они нередко кормили солью верблюдов, чтобы те дольше сохраняли запасы воды. И сами для этого же ели соленое. Теперь идти будет сложнее. Благо, кажется, не очень далеко их завели верблюды в поисках питья и, если Праматерь позволит, выйдут к порту через неделю или около того.

Надо поторопиться.

* * *

Ясовцы продолжили путь только на через два дня: окрепнув и запасясь. Вскоре им встретился караван. С них нечего было взять, и купцы не проявили агрессии, веря в ту беззаветную ложь, которую с вопиющим правдоподобием рассказывала Бану. Зато, судя по бахвальству лидера каравана, сами торгаши имели очень солидный куш для всех грабителей – драгоценности, золото, слоновья кость. Что такое слоновья кость Аймар представлял с трудом, но показывать ему никто не спешил.

Через пару дней под ступнями верблюдов застелились молодые и сразу сохнущие под солнцем крохотные растения, покрывающие солончак, как легкий пушок детские щеки. Позднее окреп, наконец, Атти, и смог идти сам сначала несколько часов, потом весь день. Еще спустя ночь в поле зрения стали мелькать саксаулы, алоэ, и даже появился первый дикий тюльпан. Похоже, думала Бану, глядя одним глазом на Аймара, он в жизни не радовался ни одной победе так, как этому цветку. Впрочем, это сражение посуровей тех, что Дайхатт видел прежде.

* * *

На песчаные гряды ласбарнской пустыни, высотой в четыре человеческих роста, опускались блаженные сумерки. Они расположились у основания одной из дюн и принялись ужинать. Неподалеку спутанные верблюды с удивительным и завидным умиротворением пережевывали листья карагача. Ко сну приготовились быстро; совестливый Атти сел дозорным первым, но довольно скоро задремал: сказывались последствия недавней болезни.

Они вздрогнули все одновременно, когда затрубил потревоженный Шант. Бану открыла глаза мгновенно, схватила лежавший под рукой меч, взвилась и ощетинилась. Дыхание ее почти замерло и было совсем не слышно, она вся подобралась, напружинилась, готовая к удару. Часто моргала, старалась как можно быстрее проснуться, оглядывалась. Похоже, рассвет, видно хорошо, хотя темнота сейчас сыграла бы на руку больше, успела сообразить Бансабира, как вдруг…

Со спины к шее, сбоку, сквозь тонкую ткань черного платка осторожно прижалось тонкое лезвие.

– Даже не думал, что получится появиться так эффектно, – насмешливо заявил родной голос с самой пронзительной хрипотцой. – Знаешь, тебе, конечно, чертовски – так говорят в Орсе – идет черный, но сколько платков ни надевай, тебя, Бану, я даже в мешке узнаю.

Женщина выдохнула, опустив голову. Выронила меч, вздрогнула в плечах, усмехнувшись. Аймар с товарищами напрягся от этого только сильнее, ощущая себя как никогда бессильными из-за отсутствия оружия.

– Не думала, что со временем ты станешь таким разговорчивым, – проворчала Бансабира, медленно оборачиваясь, – Гор.

Ничуть не изменился, подумала танша. Только обветрился и запылился, как и она, но все тот же.

– Все также ворчишь, как старуха?

– Все также преследуешь меня, сколько тебя ни гони?

– О, и правда ворчишь, – весело усмехнулся Гор и убрал меч в ножны. – Ну, – он пошел мимо Бану и тяжелой рукой, которой славился, потрепал ее по плечу, – как ты?

Гор был одет по местному обычаю: в легких штанах цвета морских глубин, заправленных в сапоги длиной до середины голени; в бордовой рубахе, заправленной за завязки штанов, и в широченном кожаном поясе из двойной дубленой кожи, чтобы защитить жизненно важные органы при ударе.

Мужчина подошел к своему верблюду, отстегнул мех с водой. Потянул верблюда вниз, укладывая. Принялся пить. В общем, действовал так, будто ничего необычного не происходило.

Однако Бансабира, как и остальные, считала иначе. Вытянувшись в лице, она застыла намертво, осознавая происходящее, а потом вскинулась, подлетела к бывшему наставнику и размашистым жестом развернула к себе лицом. Гор подобного хамства не ожидал и даже облился драгоценной водой.

– Твой важный царь тебя выслал что ли?

– Хм, – Гор призадумался, – ну, скорее, отправил по делам.

– Ой ли? – Бансабира хмыкнула. – Не ври прямо в глаза, Гор. Все стоящие идеи в Орсе за последнюю пару лет появились в твоей голове, и ты здесь за тем же, за чем и я, разве нет?

Тиглат в душе одобрил, как быстро она смекнула происходящее, но состроил недовольную физиономию:

– Вот так сразу о делах? Бану, – заткнув пробку меха, Гор сделал шаг на женщину и заговорил, используя назидательные интонации, – ты ведь столько раз была в Ласбарне, а так и не выучила, что о делах раньше второго дня говорить не положено. Невежливо.

Бану от подобной наглости едва не подавилась теплеющим воздухом.

– Думаешь, встретив здесь тебя, я буду два дня тереться рядом?

Гор – Тиглат Тяжелый Меч, грозный воин, легенда легенд среди всех бойцов Этана – состроил теперь физиономию жалостливую и даже обиженную. В конце концов, она одна, одна-единственная из всех женщин и мужчин этого мира, рядом с которой можно одновременно быть и мужчиной, и ребенком, и хитрющим уродом, и простодушным растяпой, и суровым бойцом. И, главное, ей можно позволить быть той, кем хочет быть она, улыбнулся в душе Гор.

– Неужели ты не передумала, и мне все так же ничего не светит?

Бансабира поглядела на Тиглата, как на безумного.

– Да что происходит-то? – взревел, наконец, Дайхатт, сумевший уяснить, что, кажется, нападать незнакомец внушительной наружности не собирается, и особой опасности нет.

Бану оглянулась:

– Потом расскажу.

Гор уставился на ясовцев, будто только их увидел. Мужчины были безоружны и, мягко говоря, скверно одеты. При этом они все-таки были с Бану, и она почему-то вела их с собой. Выводы напрашивались сами, а ситуация принимала весьма пикантный оборот. Гор помрачнел, но снаружи это чувствовалось не так сильно, как внутри. Вспомнились их тренировки в Орсе, вспомнилась душевная беседа – первая за всю их длинную историю, – в ночь свадебного торжества царевича Халия, когда они, спрятав оружие, выпили вина, как равные и как близкие люди.

Мужчина потемнел еще больше и, чтобы как-то это скрыть, снова приложился к меху. Отпив, вытер губы.

– Это он? – мотнул подбородком в сторону Дайхатта.

– Кто? – Бану свела брови. Гор взял себя в руки и предпочел уточнить молча – запрокинул голову, издевательски вскинул бровь, чуть усмехнулся. Но потом, наслаждаясь заинтересованным взглядом Дайхатта все же не удержался и произнес:

– Мужчина, который тебе дорог.

Дайхатт обалдел окончательно, перестав что-либо понимать, и все-таки безотчетно подался вперед – может, неизвестным для него образом, Бану и правда решила выбрать его?

Бану сама на миг изменилась в лице, но чуть откинувшись, деловито рассудила:

– Если я скажу "нет", ты не заткнешься; скажу "да" – ты его убьешь; скажу, что единственный дорогой мне мужчина – мой сын, ты заявишь, что это несерьезно; скажу, что это ты, лишь бы отделаться – ты расхохочешься, потом подсыпишь мне в питье снотворного, как в прошлый раз, и проснусь я, вероятнее всего, или связанная, или голая, неизвестно где, как и с кем.

– Ну как же, со мной, – с нарочитой ответственностью в голосе заявил Гор и уселся спиной к лежащему верблюду.

– Я не закончила, – Бану предпочла постоять.

– Извини, продолжай.

Дайхатт и его компания переводили полные ужаса взгляда с одного на другого, не решаясь влезть.

– Так вот: тебе что, серьезно до сих пор не надоело задавать такие дурацкие вопросы?

Гор поглядел на бывшую воспитанницу, коротко усмехнулся, повесил голову на плечо и разулыбался колдовски:

– Ну ты же так и не придумала, что на них отвечать? – сказал мужчина без тени вопроса в голосе. Потом облизнулся и добавил нараспев: – Эх, Бану-у.

У Дайхатта вытянулось лицо и отвисла челюсть от интонации этого обращения.

– Ох, Гор, – сетуя, отозвалась танша, сделав сердитое лицо. – Хватит тут уже комедии играть. Пошли поговорим.

– Как мужчина с мужчиной? – уточнил Тиглат, поднимаясь.

– Ну уж нет, драться с тобой сегодня в мои намерения не входит.

– Но я не умею разговаривать с женщинами, – пожаловался Гор. – Все мои дипломатические таланты в твоем обществе сходят на нет, – он развел руками.

– Да ладно? – Бану вкопалась в землю, обернулась на пятках и состроила уязвленную издевательством физиономию. – Столько лет тебя знаю, и не припомню, чтобы они вообще у тебя были.

Бану смотрела немного с негодованием, Гор с самой шкодливой рожей едва ли не подпрыгивал на пятках от нетерпения, явно ожидая чего-то еще. Потом попериминался и, не дождавшись, спросил сам:

– А… а ты не станешь говорить, сколько я оставил на тебе шрамов в доказательство этого? – несколько разочарованно протянул Гор. – Не предложишь посмотреть на них и убедиться, какой я на самом деле гадкий и подлый?

Тиглат изобразил полное непонимание в глазах. Глумится ведь, с удовольствием подумала Бану и даже тихонько рыкнула. Если закрыть глаза на их прошлое…

– Гор, ты такой идиот, знаешь?

– Раньше я был ублюдок и подонок, – с видом оскорбленного достоинства напомнил Змей.

– И как твое сомнительное происхождение и склочная предательская натура мешают тому, что у тебя нет мозгов? – светским тоном осведомилась танша, изобразив на лице легкую снисходительную заинтересованность.

– Ну, во-первых, мое происхождение не вызывает сомнений, – веско заявил Гор. – Я третий сын…

Гор осекся: Бансабира затряслась всем телом, а потом вдруг сложилась пополам, хохоча во все горло.

– Старый за-за-зануда, – сквозь слезы смеха выдавила она. С трудом распрямилась, все еще держась за живот, развернулась и помахала свободной рукой над плечом, мол, шевелись, чего встал.

Дайхатт и его люди смотрели с откровенным ужасом, недоумением и тысячей вопросов во взглядах. Сам тан еще пытался сохранить лицо, но и его челюсть отвисла – в который раз? – когда в глазах Гора, обращенных в спину Матери Лагерей, расцвела нежность, и он, не колеблясь, шагнул, куда его звали.

* * *

Что это за выродок такой? Что происходит? Тану что, заранее задумала это и оказалась в Ласбарне из-за него?

– Тан, – позвал Атти.

– Тц, – заткнул друга Аймар. Кто она вообще такая?

* * *

– Расскажешь, что к чему? – Гор мотнул головой, указывая себе за плечо.

Бансабира призадумалась:

– А тебе не все равно?

– Мне интересно, чем парень оказался так хорош, что ты выкупила его из рабов? Выкупила ведь?

– Ты же сам все понял, не о чем говорить.

Гор поглядел снисходительно: да, пожалуй. Они уселись на песок, вытянув ноги. Ветер тихо шелестел песком с ближайших дюн. Сколько эпох видел этот песок? Сколько раз переползали горбы пустыни с места на место…

Бансабира не смотрела на Гора.

Гор.

Гор.

Гор.

Никакой он не Тиглат. У него тяжелая рука, тяжелый меч и тяжелый характер. Его трудно предугадать и сложно быть его другом. Но, пожалуй, иногда, совсем чуточку, ей бы очень хотелось быть его другом. В конце концов, где бы она была, если бы не Гор? А все то, что случилось в прошлом… Теперь Бансабира понимала наставника куда лучше, а когда тебе ясна суть вещей, признавать их не так уж и страшно.

Если бы Гор не был безродным орсовцем – или кто он там есть? – если б она не была ясовской таншей, сейчас все могло бы сложится иначе. Когда-то она слишком устала от человека, который должен был быть извергом, чтобы выполнить данное ей обещание. Должно было пройти время, и переждать его было негде, кроме родных краев. Ослеплявшая идея мести направляла каждое действие, как огонь маяка направляет суда в Великом море. Сейчас… Бансабира не знала, как поступила бы сейчас. Но, возможно, будь прошлое иным, сейчас можно было бы взять Гора за твердую и надежную мозолистую руку.

– Давно это было, правда? – произнес Гор, тоже глядя вдаль.

Правда, подумала Бансабира. И теперь совсем не хочется вспоминать, какие там были сложности. Воистину, власть времени неодолима.

– Жизнь минула с тех пор, – согласилась Бану. – Не думала, что встречу здесь тебя.

– В смысле, что я лично отправлюсь с разведкой?

– Ага.

– Отчего? Ты же поехала сама, – с непонятным намеком заметил Тиглат.

Да, им только и осталось, что говорить о делах, опечалилась танша в душе.

– На самом деле, нет, – призналась Бансабира. – Но человек, которому я доверила собрать новости в Ласбарне, пропал.

– Беленький? – тут же отозвался Гор.

Бансабира покачала головой: нет, не Гистасп. И хотя мужчина по-прежнему глядел в сторону поднимающегося солнца, уловил это движение.

– А ты почему взялся сам? У Стального царя нет больше подходящих людей?

– Иногда я думаю, у него нет глаз, – внезапно сокрушился Тиглат.

Бансабира скосила на наставника глаза и коротко усмехнулась:

– После того, как подчинялся напрямую Праматери, подчиняться Ее Сыну через физиономию царя стало разочарованием?

– Алай вообще не верит в богов, – с досадой возмутился Гор.

– Значит, он верит в тебя, – Бансабира поджала губы. – Верит, что ты сможешь натравить Ласбарн на Адани.

– Я? – возмутился Тиглат. – Как тебе такое в голову пришло?

Бансабира не повелась на его недоумение.

– Я не слепая, Гор. Раньше в солончаках за каждым карьером сидела разбойничья засада. А сейчас тихо, как в болоте, и ни одна ленивая рыбина не мутит воду.

– Ну, одна все-таки мутит, – Гор самодовольно оскалился.

– Тц, – цокнула танша.

Тиглат, улыбаясь, подогнул ноги, положив на колени руки, и посмотрел куда-то в песок между ними.

– Ты поступила бы также.

Бансабира не нашлась с ответом. Да. Поступила бы. И, будет надо, поступит.

Неважно, как все могло бы сложиться между ними. Неважно, насколько ей хочется считать Гора другом или кем еще. Сделанный выбор развел их по разные стороны Великого моря, и в следующий раз они встретятся или как самые надежные соратники, или как заклятые враги, не имеющие выбора действовать так, как велит Тиглату – клятва царю, а Бансабире – клятва крови.

Нет в мире власти большей, чем у времени, которое все расставляет по своей воле, не считаясь с запоздалыми желаниями или сожалениями людей, и легкое колыхание крыльев чайки над одним берегом океана через половину луны способно опрокинуть судно – на другом.

* * *

– Прокатишься с нами денек-другой? – позвала Бансабира, поднимаясь. Гор запрокинул голову, посмотрев на воспитанницу снизу-вверх.

Удивительно ясными холодными серо-голубыми глазами, обжигающими здесь, в пустыне, как самая неприступная наледь Астахирских вершин.

Он все понимал. Видел в том же цвете. И, как и Бану, Гор хватался за последний шанс побыть вместе.

– Ты же сказала, что не намерена тереться возле меня два дня? – мужчина поднялся тоже с незаметной улыбкой в краешках губ.

– И когда это для тебя имели значения мои слова? – скучающим тоном спросила Бансабира, возвращаясь к остальным.

– Когда тебе было семь, на берегу Бенры, – не глядя на женщину, непринужденно ответил Змей.

Бану застыла. Гор, как ни в чем ни бывало, шел впереди, враскачку, самодовольно ухмыляясь и безумно раздражая этим пристально следившего за происходящим Дайхатта. Бансабира свесила голову на плечо, прищурилась, и снова заторопилась вперед.

* * *

Бансабира и Тиглат непринужденно болтали о чем-то до самого обеда, переходя со всеобщего на ласбарнский и обратно, так что Дайхатт с его спутниками не всегда понимал, о чем речь. Орсовец нет-нет намекал, что Бансабире, на его взгляд, после их предыдущей встречи непременно надо заявиться в Багровый храм. Бану поводила бровью, но только отшучивалась.

Тиглат весь путь старался держаться как можно ближе к Бану и ревностно оберегал ее компанию от посягательств Дайхатта. К вечеру они притихли и почти не разговаривали, оставив за плечами громадный путь длиною в двенадцать фарсанг. И тем не менее, от слаженности с которой Клинки Матери Сумерек действовали на ночлеге, стреножа верблюдов, разделяя вяленое змеиное мясо, раскатывая плед, Аймар с досадой понимал, что они – почти родня.

Сторожевое охранение поделили поровну, но, когда Бану легла спать, Гор просидел на час дольше, и, поднимая на смену Аймара потребовал, чтобы каждый из мужчин сделал также. Четыре здоровенных мужика, а Бану должна сидеть на стороже? – сквозь зубы прошипел он Дайхатту в лицо, и тот не стал спорить.

На следующий день путники добрались до мелкого оазиса, где с облегчением в сердце обменяли верблюдов на лошадей, снова доплатив неуемным ласбарнским торгашам (расщедрился Гор). Шанта и двух других посадили на двойную привязь до самого лета. Дайхатт с помощниками ликовал особенно очевидно.

Чтобы не задерживаться, Гор и Бану не стали наносить визит удельному князю – ведь это, по меньшей мере, двое суток впустую – и просто оставшуюся половину дня провели на местном рынке, выторговываясь из кожи вон, чтобы выгоднее пополнить запасы, а потом на окраине чествуя себя похлебкой из убитого рябчика и местных трав.

Еще на следующий день Гор продолжил двигаться в том же направлении, что и Бану, но, кажется, несмотря на оговоренные "пару дней", никто из них двоих не оглядывался, недовольно размышлял Дайхатт. Будто так все и надо, укоризненно думал тан, понимая, что Гор не оставит их, покуда они не доберутся до Великого моря.

Однако к обеду того дня уверенность, что все будет именно так, у Дайхатта дрогнула. Полдень настиг путников очередной песчаной бурей, а когда песок осел, и странники выбрались из укрытия вокруг столпилась банда пустынных головорезов.

Дайхатт сглотнул: Атти еще слаб, Лув, второй компаньон, вовсе был скорее опытным кормчим, чем выдающимся рубакой. Да и потом: как оборонятся, если при них все еще нет оружия. Как ни уговаривал он Мать Лагерей в том оазисе купить им хоть что-то, хотя бы по простому кинжалу, Бансабира ссылалась на скромность запаса денег и отказывалась. А когда Аймар, не выдержав, повысил голос, Гор молниеносно приставил ему к горлу нож и заявил, что, если Дайхатту так нравится сталь, он почтет за честь уважить его здесь и сейчас.

И что теперь делать? – думал Аймар, напружинившись и оглядываясь. Их пятеро, из которых к бою готовы двое, а врагов – дюжины две, с ужасом осознал тан.

– Так-так-так, что тут у нас, – судя по всему, вперед шагнул главарь. – Кажется, парочка Клинков из Храма Даг перегоняет ласбарнских рабов? – он кивнул в сторону Гора: тот был в безрукавке, и вбитая сабля на его плече выдавала путника с головой. – Неужели вы первый раз затесались в наши пески, а? – сладко пел главарь, пока кольцо окружения все сжималось и сжималось. Перепуганные лошади нервно ржали, взбивая копытами песок, потряхивали гривами и хвостами.

– Слушай, не похожи они на мальцов, – подал голос кто-то из бандитов.

– Заткнись, – велел главарь. – Опытные Клинки знают, что перегонять ласбарнских рабов им запрещено, если они хотят неприкосновенности.

– Но что, если эти рабы купленные? В их храме, я слышал полно рабов, – еще один злопыхатель засомневался, глядя на Гора и Бану.

Женщина держалась ровно, даже надменно, чуть запрокинув голову, и сделала совершенно скучающее выражение лица, будто происходящее нисколько ее не касалось. Мужчина-боец, чьи мышцы под блестящей кожей перекатывались витыми, как змеи, мускулами, и вовсе имел до того угрожающую ауру, что кто-то из головорезов наверняка бы уже припустил отсюда со всех ног, если бы не воля командира.