Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

Жрица кивнула, впервые легонько улыбнувшись: сколько лет она не слышала этой простой, но такой непреложной истины?

Таланар меж тем поднялся с кровати, подошел к окну, возле которого прислоненным к стене стоял еще один посох. Обращая все внимание на друида, Шиада заметила его только сейчас. Удивленно наблюдая за жрецом, Шиада тоже поднялась и с готовностью приняла магическое орудие.

Древко было намного тоньше, чем посох самого Таланара – видно, что сделано под женскую руку. Да и дерево другое – достаточно коснуться, чтобы понять, насколько другая сила наполняет его. Во всю длину древка были нанесены ромбовидные насечки – знаки змеиной чешуи – промеж которых проглядывали символы бесконечности и солнца. Навершие и вовсе представляло собой голову древнего Змия-Дракона с черными бусинами глаз из обсидиана, в пасти которого переливался идеально круглый отполированный малахит.

Не посох – шедевр, – восхитилась жрица. Лишь один человек мог позволить себе отправить подарок такой формы и с такими узорами.

Шиада перевела глаза на друида, и Таланар впервые заметил в них проблеск чувства. Жрец улыбнулся и медленно кивнул:

– Нелла передает свое благословение и вручает его тебе. Мне нет нужды объяснять тебе значение всех элементов узора, но я все-таки скажу, что сам посох для тебя лично вытесал Артмаэль из сосны в чаще Наина Моргот.

Шиада вздрогнула.

– Священная чаща храма Матери Сумерек и Госпожи Воздаяния, где проходят состязания инициации для посвященных Ей, – проговорила она вслух, будто распробовая на вкус то, что прежде было близким. Она служила когда-то в этом храме под началом друида Артмаэля и много раз помогала ему готовить состязание для мальчиков и помазание для посвящения. Из сосновой смолы, это обязательно, ведь сосна символизирует верность долгу, так Артмаэль всегда учил. Неужели он по-прежнему возглавляет его?

– А что тебя удивляет? – посмеялся Таланар. – Артмаэль даже моложе твоего мужа и полон сил и знаний, – Шиада никак не отозвалась, продолжая беззвучно переводить взгляд со жреца на дивный дар в руках. – Ты можешь вернуться, Шиада. Двери дома открыты, когда бы ты ни пришла.

Шиада жадно вскинула глаза:

– У меня есть вариант поехать к ним с тобой?

– Конечно. Но есть и выбор.

– Я не вернусь с Берадом, если ты об этом. Я… – взгляд друида заставил женщину замолчать на полуслове и осторожно уточнить. – Ты не Берада имел в виду?

– Его тоже, если ты захочешь. Но находиться в Иландаре теперь небезопасно для тебя, Вторая среди жриц, – Таланар заговорил тем тоном, который от него можно было слышать только в обрядах, и Шиада строго подняла голову, внимая словам мудреца. – Сайдр передал мне твой вопрос, дитя. Протяни руку и взгляни, похожа ли та, кого я помню, на ту, что ты ищешь?

Шиада послушалась, и спустя мгновение ей открылось видение из прошлого Верховного друида, который давным-давно, путешествуя по Этану, встретил бойцов Храма Даг – Тиглата и Бансабиру, отмеченную рукой Матери Воздаяния. Едва Шиада сама увидела их, с трудом воскрешенных в памяти Таланара, как содрогнулась и выпустила руку старца. Со сбившимся дыханием она уставилась на друида с вопросом:

– Ты знаешь, где она, о, всемудрый?

– Нет, – покачал головой Таланар.

Шиада вдумчиво кивнула, осмысливая пережитые во видении впечатления.

– Но есть тот, кто знает? – пробормотала Шиада, и Таланар кивнул, хотя понимал, что вопрос адресован не ему.

– Я даже не понимаю, зачем она мне нужна, – растеряно прошептала жрица.

– Тем более этого не могу знать я, – усмехнулся друид. – Но раз Праматерь ведет этот разговор с тобой, тебе и выяснять.

Друид замолчал, оставляя все дальнейшие решения Шиаде. Она перебирала в голове доводы – так лихорадочно, как не могла соображать уже несколько недель со смерти Тайрис. Наконец, жрица собралась с духом.

– Мне поговорить с ним? – спросила она, и Таланар понял, что речь не о Тиглате.

– Решать тебе, Вторая среди жриц, – со всем почтением отозвался старец.

Таланар глядел в лицо Шиады и, наконец, узнавал в ней Сирин. Никогда человек не бывает столь решителен, как в минуту, когда нашел свой путь.

– Будь уверенна, как сейчас, всегда. Не отчаивайся – для отчаяния нет в жизни ни места, ни поводов. В противном случае, всю жизнь стоило бы считать отчаянием и всю жизнь стоило бы страдать, как страдал распятый христианский Бог. А у людей нет на это права – они выжидали сотни и тысячи лет, чтобы воплотиться и прожить эту жизнь. Эту, и никакую другую, – и, переложив руку на щеку молодой женщины, друид закончил. – Нельзя отчаиваться в собственном выборе.

– Хорошо, – с болью в сердце согласилась жрица.

– Так ты поедешь со мной? – напоследок уточнил друид. Шиада качнула головой. – Тогда вот, – он приобнял посох из орешника локтем, чтобы высвободить обе руки, и из-под рукава снял с запястья массивный золотой браслет. Не мешкая, надел Шиаде на предплечье, ибо с тонкого женского запястья украшение непременно свалилось бы. – Вот, – повторил друид. – Много или мало, но в нем сохранилась часть моих молитв. Надеюсь, в час крайней нужды их хватит, чтобы уберечь тебя. Но не рискуй лишний раз, дитя. Твой долг перед всеми верующими в Всеединую Мать Богов и людей – жить.

"Хорошо" – Шиада пристально посмотрела в синие глаза старика. Тот еще ненадолго задержал руку на женском предплечье, будто обнимая напоследок, а потом отступил и снова всем весом оперся на свое орудие колдовства.

– Иди.

Шиада ощупала взглядом каждую складку на лице друида и каждую – на его одежде.

– Светел твой день, – проговорила жрица с достоинством, выделяя каждое слово, – о, почтенный.

Она поклонилась и, плотнее взяв древко посоха, повернулась к двери. Голос старца настиг ее тут же.

– Нелла дала тебе меч. Я – дал щит. Но, кажется, Праматерь тоже приберегла дар.

Шиада замерла, не оборачиваясь: эти слова не должны быть услышаны ею с глазу на глаз.

– Я слышал, Молодой король Архона потерял не только сестру, но и супругу. Бедняжка скончалась родами вместе с ребенком, к сожалению.

– Да благословит ее Нандана, Царица упокоения, – вежливо отозвалась жрица, ощутив как никогда полную грудь воздуха – и сил.

* * *

Берад сбился с ног, выискивая Шиаду по всему замку, да еще с таким видом, будто совсем не обременен ее отсутствием и вообще не ее ищет. Даже то, что Ладомар обставил его, выдав дочь, которую обещал Кэю, за Тройда, не злило его так сильно. Он спрашивал явившегося Таланара, Элайну, Ронелиха, Растага, даже Тройда и Нироха терзал вопросами. Но Шиады нигде не было, и Берад вконец извелся.

Наконец, к нему подбежал один из мальчишек-слуг и передал, что герцогиня Лигар просит его встретиться с ней на холме за крепостной стеной. Миледи также сказала, поведал мальчик, что лорд герцог может взять любое количество охраны, если сомневается, не западня ли это Лорена Ладомара (тараторил мальчишка слово в слово), но поговорить им будет лучше все-таки наедине.

Берад, в сердцах прокляв жену сто раз, потом списав все на расшатанные нервы измученной матери, все же последовал за мальчонкой, кликнув по дороге Ганселера, которого на этот раз пожелал взять с собой.

Шиаду он увидел заодаль. Одинокая фигура на холме в черном не то платье, не то плаще, и почему-то с какой-то клюкой.

– Шиада, – махнув мальчишке и Ганселеру ждать позади, Берад спешился (пришлось воспользоваться лошадьми, иначе дорога заняла бы не один час) и решительно направился к жене, из которой давным-давно пора было выбить всю дурь. Мальчишка тут же поспешил вернуться, не его это дело. А Ганселер поймал поводья кобылицы господина и теперь придерживал.

– Что опять происходит?

Она обернулась, и Берад, поймав за руку, с силой встряхнул.

– Разве я не говорил, чтобы ты не смела позорить меня? Почему всякий раз, когда мы оказываемся в столице, ты ведешь себя, как последняя шлюха? Милостивый Боже. Ганселер, кидай ее поперек лошади и вези домой, раз ей так претит столица. Клянусь, отныне если хоть раз ты покинешь родовой замок Лигар, я отрублю тебе руку.

– Не вмешивай в это Ганселера, – произнесла жрица тихо.

– Тогда объясни, что стряслось на этот раз? Опять Агравейн? Или предзнаменование Богини? Что, Шиада?

– Ты знаешь, что, Берад. Пришло время сказать тебе спасибо.

– Я не поним…

– Ты все прекрасно понимаешь. Ганселер, – обратилась женщина, – не подождешь чуть подальше? Нам стоит поговорить наедине.

– Сожалею, миледи, – отозвался Ганселер тоном, по которому даже Берад понял, что тот и впрямь сожалеет. – Но я своими глазами видел, как вы обездвижили человека на добрые полчаса, не сделав ничего. Мне следует держаться поближе к лорду.

Шиада кивнула, принимая их выбор.

– Мы и поговорим наедине. В замке, – заорал Берад со всей злобой усталого и замученного человека.

И вдруг замер, ощутив, как по позвонку пополз ледяной пот. Откуда бы? Берад не отводил взор от лица Шиады, которое, преображаясь, менялось до неизвестных прежде выражений.

– Ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу, Берад. Мы можем поговорить сейчас, потому что другой возможности у нас не будет.

Берад поджал губы. Посмотрел в любимые и истерзавшие его чернильные глаза. Она серьезно?

– Что произошло? – спросил он женщину.

– То, чего нельзя было избежать. Ты же знаешь, что такое долг.

– Какой еще долг? – взмолился Берад, едва не валясь на колени от усталости.

– Долг перед культом, который я выбрала на заре лет.

– Но ведь я принял тебя со всем твоим культом. Господи, Шиада, – в отчаянии взревел Берад. – Разве я не выделил комнату тебе для святилища, чтобы ты могла совершать свои ритуалы? Разве не выбрал тебя от того, что принял твой дар видеть будущее? Разве не смирился с твоей бесцеремонной привычкой лезть к другим в головы или с твоим кошмарным талантом отбрасывать туманы движением руки? Или в моем замке тебе не говорили благодарности за целительское мастерство и за талант из ничего разжигать костер в стуженые зимы, когда не хватало дров? Разве я не превратил, против воли отца, свой дом в рассадник старой религии, в конце концов?

Закончив, он тяжело дышал и смотрел в упор, обиженный несправедливостью, с разбитым сердцем и мечтами. Ну неужели она уйдет вот так просто? Будто ничего не было? Будто вместе они не похоронили дитя?

Шиада подошла к мужу вплотную, положила руку на щеку и посмотрела в глаза, принимая на свою совесть вес мужской горечи и боли – от такой безвременной и двукратной потери. Он, конечно, все понял. Порой он понимал очень быстро.

– Берад, милый, я не умею из ничего разжигать костры или призывать дождь. Я не умею видеть будущее или прошлое, не умею отбрасывать туманы движением руки, не могу, как сказал ты, Ганселер, обездвижить человека на добрые полчаса, и тем более, я не могу читать чужие мысли.

– Ты теперь издеваешься? – зло усмехнулся Берад, отбросив с лица женскую руку. Шиада не стушевалась.

– Все, что мне дано – это знать, что пространство и время лишь иллюзия. И зная это, я могу преображать их.

– Шиа…

– Я не разжигаю костры, Берад. Я делаю так, что условия, в которых никак не может разгореться пламя, сменяются условиями, в которых огню есть место. Я не могу заставить небеса изливать воду – я всего лишь могу взять дождь там, где он есть и через завесы миров перенести, куда нужно. Поэтому нам всегда говорили, что закрыть завесу в одном месте и открыть в другом – не трудно, но трудно понять, когда это можно сделать, а когда нет. Что, если дождь, который я призову, должен был спасти деревню от засухи или затушить лесной пожар? Что, если костер, который я развела для себя, должен был согреть обездоленную семью на далеком севере? Скольких я обреку на смерть, решив неверно? Ведь мне не дано знать, где именно истончится завеса между мирами и откуда придет ливень или огонь.

– Шиада, – позвал Берад. Все это – слишком много слов, и слишком много того, о чем он не готов думать сейчас. Но жрицу было не остановить.

– Как мне не дано знать будущее, – продолжила Шиада.

– Госпожа, лет шесть назад и лорд, и я были свидетелями…

– Ганселер, это не будущее. Это последствия выбора, который могу сделать я или кто-нибудь другой. Я могу посадить неизведанное зерно и отправить часть себя туда, где станет ясно, какое дерево из него вырастет. Но что, если зерно посажено без моего ведома или если торговец, у которого я купила зерно, сказал мне, что это яблоня, а на деле – ива? Что я смогу изменить, когда посажу это якобы яблочное семя в саду и буду ждать урожай? Сколько в будущее ни смотри, его не изменить, когда поступок уже совершен. То же самое в прошлом: я могу лишь узнать, но не изменить. Я не могу слышать, о чем ты думаешь, но могу отослать часть себя в то измерение, где мысль это и есть единственное возможное слово, и только так я могу понять, что происходит в другой голове. Праматерь, Берад.

Шиада всплеснула рукой и заходила из стороны в сторону, опираясь на подаренный посох так, будто делала это всю жизнь.

– Вы же оба знаете эти безумные легенды, будто Ангорат находится в Летнем море и только посвященные знают дорогу. Но разве ты, Берад, в молодости не переплывал Летнее море?

Берад только молча кивнул.

– И там ничего нет, не так ли?

– Так, – признал мужчина.

– В Летнем море нет ни одного острова – это все знают, как и то, что для моря оно слишком уж маленькое, и чаще его зовут озером. И ты ведь давно уже знаешь правильный ответ? – Шиада сама кивнула головой. – Правильно, Ангорат находится не в Этане. Его нет в Этане, он за нашим миром, и чтобы попасть в него нужно всего лишь на мгновение истончить завесу. Это можно сделать где угодно, но в Летнем море это сделать легче всего, потому что Тандарионы и племена из Ургатских степей тысячелетиями верили, что проход именно там и тысячелетиями для посещения острова отверзали завесу у Часовых. Там она истерлась, как истирается любая ткань. Видишь, как все просто?

– Это ни черта не просто, – шепнул Берад, растерянный окончательно.

– Мы ведь сами видели, как вы заставили замереть ту жрицу.

– А Сайдр, – признался Берад, – тот тип, твой знакомец, однажды заставил замереть меня.

– Никто из нас не может изменить природу человека или заставить его замереть. Но время – не природа человека, это иллюзия, и я могу остановить его вокруг человека, не давая ему пошевелиться. Хотя человек продолжает думать и чувствовать.

Наблюдая за мужчинами, жрица тоже сникла:

– Вот вся моя сила, и другой у меня никогда не было.

– Ведь если бы ты была властна над людьми, – наконец, уловил Берад, – наша дочь…

Шиада сглотнула, отведя заблестевшие глаза. Да, будь у нее власть над человеком, Тайрис сейчас стояла бы рядом, рука в руке.

– Наше время закончилось, Берад, – сказала жрица вслух. – И это было хорошее время. Поэтому я говорю тебе спасибо. Как и тебе, Ганселер.

– Да зачем ты вообще жила со мной? – лицо Берада перечеркнуло ладонью ненависти.

– Потому что никто другой не был бы ко мне так заботлив, а вернуться на священный остров я не могла, – честно отозвалась женщина. – Поэтому – спасибо.

– На черта мне твое спасибо? – крикнул Берад, срываясь. Подлетел, ударил, встряс.

– Ты прав, тебе оно ни к чему, – ответила жрица, приходя в себя от звона в ушах. – Поэтому, если ты захочешь, я сотру себя из твоей памяти и памяти твоих людей. Тайрис, – жрица вздохнула, – больше нет, и ничто не напомнит обо мне. Но я не могу сделать это без твоего согласия.

– А к чему оно тебе? – разошелся Берад. Всплеснул руками, отстранился от жены, как от чумной. – Сколько раз ты спрашивала согласия, перед тем как залезть мне в голову? И к чему ты вообще спрашиваешь теперь? Могла бы все сделать, как хочешь сто раз, разве нет? Откуда я знаю, что ты и так этого не делала? Откуда я знаю, что Тайрис, которую я помню, не плод моей измученной фантазии, навеянной твоими демонами? Что ты сделала со мной, Шиада?

Берад схватился за голову.

Шиада сжала дрожащие губы. Под столь же дрожащими ресницами влажнели красивые черные глаза. Жрица набрала полную грудь воздуха – и Берад понял, что его опять настигло омерзительное чувство полной бездвижности.

– Не смей, ведьма, – заорал он. Шиада подошла очень близко. – Расколдуй меня немедленно, – и надолго приложилась к губам Берада. Потом отступила на шаг и широко раскрыла глаза.

– Тебе, – она облизнулась, – не нужно меня прощать. И не нужно даже пытаться, Берад Лигар.

Она сделала шаг назад, потом еще и еще. А потом развернулась спиной, накинув черный капюшон плаща, и, опираясь на посох, побрела вперед, в неизведанный сумрак. Одна. Без всего и всех. Хотя заклятие пало вместе с поцелуем, Берад так и не мог пошевелиться, наблюдая, как в закатных лучах удаляется одинокая фигура.

– Кажется, – хрипло шепнул герцог, – она все же наколдовала дождь.

– Разве? – переспросил Ганселер, поглядев в небо. – Я не вижу туч, да и сухо как – то. Милорд?

Милорд коротко всхлипнул и быстро, рваным жестом стер с лица слезы обиды.

Обдуваемая ветрами фигура на вершине холма не сбивалась и все шла. Но вот случился какой-то странный шаг, и еще один – будто женщина повисла над воздухом или ее ноги стали невидимы. Потом в воздухе растворились туловище и плечи. Хотя мгновением раньше жрица была не так уж далеко (Берад мог поклясться, что с легкостью подстрелил бы ее из лука даже в подпитии), ее вдруг стало не видно.

И Берад понял, что вот теперь жрица исчезла вовсе.

Истаяла, как наваждение.

Растворилась, как аромат.

Развеялась, как дым.

А была ли она вообще?

ГЛАВА 3

Ожесточились ветра, охолодели ночи и дни, зазолотились деревья. Воздух наполнился легкими облачками пара на каждом выдохе. Хвоя, густым ковром устилавшая склоны ближайших вершин и подножья Астахирского хребта, стала темнее и ярче, как древний драконий панцирь. Белоснежные вершины над склонами и скалистыми взъемами сияли как опаловые зеркала на Вратах в Залы Праматери. Бездонное море, омывавшее Пурпурный танаар за хребтом и на северо-востоке, помрачнело, приобретя леденящий душу цвет железа.

Бану позвала с собой Гистаспа, не думая, уже по привычке. Как бы нагло он ни поступал временами, Бансабира вынуждена была признать: генерал стал ее тенью. Белой, как призрак, и неотступной, как возмездие. Гистасп по сей день внушал тревогу (и не без причин) – и Бану по сей день полагалась на него, как в начале. Даже сильнее, чем в начале. Кажется, ей становилось ясно, почему Сабир Свирепый так надеялся на нее, а, наблюдая, как надежды сбываются, гордился. Покойному тану несказанно повезло: он повстречал человека столь же прозорливого, как он сам, и как он сам, принадлежащего клану Яввуз. Первое гарантировало успех, а второе – единство целей. И, чтобы наверняка заручиться верностью дочери, Сабир Яввуз предложил в обмен то, что мог: кресло тана и время владыки.

Бану не сомневалась в Рамире, когда тот был на ее стороне – его вела память о былой дружбе. Она доверяла Юдейру – его вело сердце, повзрослевшее за один день, обветрившееся в непогодах военных шатров. Маленькая танша давно верила Гистаспу, но что двигало им, разобрать не могла никак. И от этого – переставала доверять себе. Привычка и тревога в ней сходились внахлест, как два светила в небесах в минуты затмения.

– А, эт' вы? Заходите, нечего стоять на ветру, – перекрывая свист ветра, приветствовал корабел и снова, как бывало нередко, потащил Мать лагерей за руку. Гистасп только в недоумении поднял брови: вот так просто?

Они поднялись на старый фрегат, бывший флагманом Пурпурного флота еще в годы правления тана Бирхана, деда Бану, и устроились в просторной каюте капитана. Судно давно стояло на мели и было облюбовано старым корабелом, как родные пенаты. На заре лет Ном продал душу Морскому Богу Акабу, только годы неумолимо делали свое дело, и в минувшей Бойне корабел оказался не участник. Впрочем, может, оно и к лучшему? Вон у него какая семья здесь, на море: удальцы-фрегаты, красавицы-тартаны, сестры биремы и триремы, совсем непохожие близнецы – дромоны и галеи… Да и эти морские крысы, матросы, чтоб их, тоже ему как семья. Того вон Ном знал мальчишкой и по кабакам шлялся еще с его отцом, а вот этого – своей рукой вытащил из вод, когда их судно проходило в месте недавнего крушения. Все они его дети, всем еще предстоит окунуться в волны крови и железа – и повзрослеть.

А Ном уже вырос, хотя все еще изредка любопытничал, что будет завтра. Завтра вот этот сгинет в пучине, а вон тот даст подзатыльник дочери и скажет, что уж лучше – баба на корабле, чем в борделе. Хорошо, что Бойню Красок Ном пережил в тылу. Морских сеч было не так уж много, никакого тебе подвига перед смертью. Да и если хочешь увидеть внуков, стоит дожить до почтенных лет.

* * *

Матросы и морские офицеры, приветствовавшие таншу принесли горячего вина со специями, сыра из козьего молока, вчерашнего хлеба – танша как всегда без предупреждения, знали бы, подготовились. Прибывшие немного поболтали, а когда согрелись, Бану отослала Гистаспа пройтись.

Корабел тут же забавно поджал плечи, вздернул брови, улыбаясь, потер перечерченные венами ладошки.

– А, – оживился он. – Говорим наедине? – Ном заерзал на стуле и как-то весь расположился. – Ну-с, что привело нашу госпожу?

Да он флиртует, – с усмешкой осознала Бансабира и чуточку развеселилась сама. Будто бы приехала сюда попросту поболтать, о том, о сем, а не обсудить одно гнусное предприятие. Похоже, когда у Серта будет полно дел, а Гистасп начнет мозолить глаза, она, Бансабира, будет частенько наведываться сюда. Да и почему нет?

Танша потерла ладошки в ответ. Глаза сверкнули смарагдами.

– Есть одна затея.

– Затея – это отлично. Ну так, делитесь, милая.

Пожалуй, и стоило бы ему сказать, что даже вдвоем не стоит фамильярничать, да язык не поворачивался.

– Думаю, тебе известно, где и как я выросла.

– А, ну да. Болтали всякое, – Ном махнул рукой с таким видом, что стало ясно: знать он знал все, но сплетничать не привык. Да и какая разница, где, что и как было когда-то там в прошлом, если сейчас явно намечается нечто стоящее? Она всегда делает нечто стоящее, давно смекнул Ном.

– С четвертого года обучения в Храме Даг все воспитанники выходят в море ловить пиратов. Так мы приобретали опыт, приноравливая то, что выучили наедине с наставником, к ситуации, которую нельзя предугадать.

– Дурь. Еще прибавляется дури – без нее трудновато в пятнадцать ловить пиратов.

– Мне было поменьше, но это детали, – улыбнулась Бану и добавила немного вдумчиво. – Ты ведь знаешь, корабел, как переменчива погода на море.

– Да-да, – почти нараспев согласился Ном. – Сегодня ветер дует с юга, а завтра с востока. Сегодня звезды подглядывают за рыбами, а завтра – рыбы за звездами. Так?

Мгновенно сообразил, уловила Бану.

– Так.

Бансабира согласилась, замолчала и облизнулась, размышляя.

– Да вы спросите, госпожа, – посоветовал Ном. – Вы же все равно здесь главная, так чего колеблетесь?

Женщина усмехнулась.

– Какими качествами должен обладать пират? Где мне их найти и сколько? И что можно ограбить?

Ном всплеснул руками:

– Вот это другое дело. Больше похоже на вас.

– Так что насчет пиратов? – Бану, конечно, льстили такие выпады, но она все еще не знала, как реагировать на похвалы.

Ном принялся загибать кривые пальцы:

– Сноровка, отчаянная голова и любовь к выпивке, – со знанием дела подытожил он.

– То есть, – вздернула брови Бану, – все мое войско может сгодиться?

Ном потер подбородок, посмеялся.

– Ладно, я подберу команду.

Бансабира покачала головой:

– Мне мало одной.

– Хо?

Бану развела руками: мол, что поделать, понятия не имею, как так получилось.

– И сколько нам надо? – старик в предвкушении воодушевился несказанно. Вино зарумянило ссохшиеся щеки, зажгло глаза, предвестие авантюры расшевелило кровь и воображение.

– Надо спустить на воду половину кораблей.

– С… сорок?

– И построить еще двадцать, – Ном вытянулся в лице. Бану добила:

– А потом еще двадцать.

– Не думал, что вам так нравится золото.

– А мне и не нравится.

Старик смекнул. Чуть наклонился к столешнице и, глянув влево-вправо, заговорщески прошептал:

– Наделали шума за войну на суше, теперь собираетесь и на море? Что ж, если хотите…

– Никакого шума, – осекла танша. Ном выпрямился и даже отстранился от стола.

– Тогда я ничего не понял, – сообщил старик.

– Мне нужно построить город, о котором не будут знать за пределами чертога.

– Хо…

Ном, играя бровями, похмурился, поджал уголок губ, потом другой, причмокнул, будто обсасывая мысль, и заявил:

– Мне кажется, это не так уж много денег, между нами. Уж на один город маленькая танша награбила.

– Только строить его некому.

Ном впервые на памяти Бансабиры нахмурился и так надолго умолк.

– Вы серьезно? – уточнил он, наконец.

– Мир велик, мы найдем все, что нужно.

– Мы отнимем все, что нужно? – в голосе корабела зазвучала ирония.

– Мы возьмем, – настояла Бану.

– И заплатим кровью? Это хотите сказать?

– Кровью можно рассчитаться даже с Богами. То ли дело – с людьми? – философски заметила танша.

– И сколько вы хотите?

Бансабира неторопливо выпила вина. Все сомнения на этот счет – хотя бы на этот – она смогла отбросить за недели раздумий по возвращению из странствий.

– Я пообещала зодчим десять тысяч рук. Но я не могу позволить себе отправлять на строительные работы солдат из армии.

– И это значит…

– Две тысячи есть.

– Остается еще восемь… Восемь… Куда ж вы денете восемь тысяч рабов, когда они закончат? Если хотите удержать рабство в тайне, надо что-то придумать.

– А о чем тут думать? – подивилась Бансабира. – Северное море велико, и в нем полно хищной рыбы. Да и, знаете ли, наших собак тоже надо кормить.

Было непохоже, что корабел как-то смущен, скорее озадачен тем, как быстрее решить задачу.

– А те две, которых вы насчитали в поселениях вокруг чертога? Вы что, верите, что они не проболтаются?

– Проболтаются еще как, – усмехнулась Бансабира. – Даже при том, что им будут платить за работу, и они не являются рабами. Но, когда это случится, все будут думать, что рабов прислал Ранди Шаут из Алого танаара в обмен на свою свободу. Алых на севере по сей день ненавидят все, так что вряд ли кто-то расстроится.

Ном признал справедливость танского замечания и попросил минуту еще поразмышлять. Бансабира взмахнула рукой и велела стражнику снаружи каюты принести еще сыра. И меда, если вдруг отыщется.

Прошло минут пять, принесли сыр, отыскался мед, а вот Ном с комментариями не торопился.

– Октябрь начался два дня назад, – наконец, заметил старик. – И дело к зиме. В Северное море сейчас лучше не выходить.

– Именно поэтому у тебя есть срок до лета: собрать команду, подготовить имеющиеся корабли и изыскать способ сделать так, чтобы о поставке рабов с моря не узнал никто. Зодчие за это время изучат все возможные места и выберут одно, наиболее подходящее.

– А вы? – поинтересовался Ном. – Что вы планируете сделать к этому сроку?

Бансабира замерла от удивления с куском сыра на полпути ко рту. Вот это наглость.

– Да ладно вам, – подначил старичок, к которому вернулась привычная веселость.

Кажется, если бы Ном сидел не напротив, а рядом, именно сейчас ткнул бы ее локтем в бок. Вот вроде и надо одернуть, а совсем не хочется.

– Понятия не имею, – с усмешкой отозвалась женщина. – Что-нибудь придумаю.

– Хотите совет?

– Пожалуй, нет. Я и сама прекрасно испорчу себе жизнь, – с искренней улыбкой отозвалась женщина.

– Да что вы, танша. Я умный, – поведал корабел, – я хорошо посоветую. Знаете, – он взял доверительный тон, – на море все легко. Если шторм – сиди в порту, если погода хороша – поднимай парус, – Ном волнообразно повел в воздухе рукой, не очень уверенно изображая паруса. – Видите?

– Нет, – честно призналась Бану.

– Все легко, – не унывал Ном. – Человек, лишенный сомнений – счастлив. Вы не сомневаетесь насчет восьми тысяч людей, которых пригоните сюда рабами и которых скормите через десять лет каторжных работ рыбам или волкам. Я даже готов поспорить, вы уже знаете, откуда их везти.

Бансабира поперхнулась, не зная, смеяться или плакать. Пока получалось нечто близкое к первому.

– Ты что, всерьез считаешь, что это делает меня счастливой?

Ном снова махнул рукой, будто утомленный необходимостью говорить очевидное:

– Аааа. И так ясно, что всяких рукастых, умных, каких-нибудь хороших торгашей или сказителей вы и в шахты-то не погоните. Кого-то наверняка завербуете шпионом и пошлете обратно, оставив пару заложников. Речь о том, что, сделав выбор поступить так, вы больше не беспокоитесь о нем. Он вам не докучает, и вы – спокойны. Поверьте старику: счастье – это когда тебя ничто не тревожит. А вы явно чем-то замучены.

– Так заметно?

– На самом деле, не очень, – сознался Ном и попытался объяснить, жестами указывая на свое лицо. – У вас кожа белая, поэтому, когда все плохо, особо не ви…

– Заткнись, – беззлобно перебила Бану.

– Тогда – обещайте, – тут же перестроился Ном. Мальчишка, ей-богу. А у самого – уже и зубы, и волосы повыпали.

– Торгуешься? – Бансабира поддержала тон беседы.

– Приходится, – пожаловался Ном, пожав сухими плечиками.

– Чего тебе?

– Хочу помереть с родней, – самодовольно сказал Ном. Бану изобразила в лице озадаченность. – Я, знаете, женат на волнах. Морской бриз мне – как детский смех. Когда пойму, что время пришло, сам выйду по пиратские души. Ну, если, конечно, какая другая морская заварушка не подвернется до той поры. Тут – пообещайте, что возьмете меня в авангард, несмотря на возраст. Море для меня – как мамкино пузо, а на суше я видал мало хорошего. На суше – все сомневаются.

Бансабира присмотрелась: кто бы мог подумать, что за извечной широтой улыбки кроется такая тихая и такая большая печаль?

– Какой еще возраст? – с легким пренебрежением спросила танша, откидываясь на кресло. – Ты самый опытный корабел и твое участие не обсуждается. Вздумаешь спорить – вывезу весь эль с верфи.

Ном подобрался мгновенно. Его лицо засияло так, будто где-то внутри старичка кто-то зажег большой праздничный фонарь.

– Тогда куда путь держим, а, танш'?

– Да есть одно место. Если обогнуть земли Маатхасов и дать немного на юго-запад, выходя в пролив Великайни Рог, будет самое оно.

– Вы про Орс что ли?

Бансабира явно заинтересовалась:

– Бывал там?

– Ха, – заявил Ном. – Да я, когда молодой был, даже на том свете бывал. Про этот и говорить нечего, – похвастался старичок.

– Тогда доверяю это тебе. Держи меня в курсе. Откуда планируешь брать людей?

– Ну, для начала – из кабаков. А частью – из вашей академии. Поэтому мне б хорошо какую-нибудь бумагу, чтобы они могли выдать мне парочку обученных надсмотрщиков, и чтобы не отказывались погонять оболтусов, которых я соберу.

Бансабира захохотала: