Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

– Да напрямую сказать ей и делу край, – от выкрика Гистасп вздрогнул и опомнился.

– Ну, – Видарна наоборот немного остыл, – она все же тану. Так прямо в лоб может плохо кончиться. Но, конечно, следует убедить ее быть строже, – тоном наставника закончил генерал. Гистасп с интересом перевел на него глаза:

– Правда?

– Ты что, ослеп, Гистасп? – сокрушенно вздохнул Отан, и стало ясно, что именно сейчас Гистасп потерял последнюю толику уважения этого человека.

Альбинос давно приметил, как резко переменился к нему Отан. И прежде родич тана Яввуза был высокомерен к безродному полководцу без племени, а уж с тех пор, как Бансабира выказала последнему расположение при отходе на север по окончании войны, вовсе стал до неприличия заносчив.

А не мог ли он, Отан, иметь отношение к погрому в покоях Гистаспа? Столько времени прошло, что и вспоминать кажется глупым, но ведь было…

– Гистасп? – Отан скрипнул зубами.

Альбинос был сама сговорчивость:

– Конечно-конечно. Таншу надо убедить обязательно, – отозвался он. Тут уж во весь голос расхохотался Гобрий. Так, что неожидавший Гистасп уставился на товарища с крайним недоумением.

Гобрий зачерпнул в легкие побольше воздуха и пробасил:

– Только без нас, – и с самодовольным видом, выпятив грудь, пошел к танскому помосту, где уселся рядом с Тахбиром. На его место тут же подоспел Мард – Гистасп отлично запомнил мальчишку с того раза, когда он выручил альбиноса от серьезной ссоры с Бану сообщением о прибытии в чертог тана Маатхаса.

– Командующий Гистасп, – Мард коротко поклонился. – Тану хочет переговорить.

– Я сейчас подойду, – тут же отозвался Гистасп, перевел глаза на помост и глубоко кивнул, давая понять, что поспешит.

Мард исчез среди пирующих и вскоре мелькнул рядом с Бану. Гистасп какое-то время наблюдал за ним. Насколько альбинос знал, Серт не так давно сграбастал Марда в карательную сотню на освободившееся место. Мард, конечно, был хорош в обращении с копьем, но что-то подсказывало Гистаспу, что Серт пригрел этого малого не за воинские навыки. Мард был не просто красив, как, например, тот же Дан – он был самым натуральным образом смазлив. Такой без труда затащит в постель любую девчонку, а уж там вытрясти важные сведения – дело одного хорошего раза. Репутация у него пока не в пример лучше Дана, так что осведомитель может выйти отличный, если умело взять в оборот. Серт поступил, ни дать, ни взять – мудро, оценил Гистасп: чтобы карать, стоит понять за что.

Пока Гистасп шел к танскому помосту, помрачнел. Врагов у него куда больше, чем он привык думать. Мирные времена сулили проблем больше военных: когда существует внешний враг, внутренние распри утихают, но, когда враг оказывается среди своих, подозрение ложится на каждого, и сон не приходит вовсе.

Прежние товарищи по оружию превратились в соперников за место под солнцем.

Или под луной.

* * *

Гистасп уже почти и забыл, к чему был учинен погром его комнаты несколько месяцев назад. Однако, по возвращению в танаар пришлось вспомнить. На другой день после прибытия, тану отослала генерала в военную академию с требованием контроля и личного отчета о состоянии дел от коменданта – ее троюродного дядьки.

– Бирхан останется пока здесь, нам надо обсудить кое-что. Его помощник предоставит сведения, я отправила вчера гонца с предупреждением. Он все распишет подробно, – и о "меднотелых", взращенных из сирот, и о женщинах, в числе наставников которых должна была фигурировать Адна. Бансабира сунула письменное требование в руки Гистаспу. – Надеюсь на твою проницательность, – заглянула прямо в глаза.

– Как прикажете, госпожа, – привычно отозвался командир и, наскоро собравшись, отправился в конюшню.

В стойле на примятом тяжелой тушей сене лежал конь, с которым Гистасп проделал весь путь в Западный Орс и обратно. Лежал тихо, не фыркая, не посапывая во сне, не двигаясь и не дыша.

Зверство, – Гистасп скрипнул зубами. Животное-то чем не угодило?

Гистасп опустился на колени, ощупал морду, погладил бок, отошел. Облизнул пересохшие губы, огляделся. Ни одного конюшего – он сразу приметил, как вошел. Альбинос ощутил, как напрягся каждой мышцей: удара или стрелы стоит ждать отовсюду и в любой момент. Он осторожно потянул рукоять меча, вытаскивая осторожно-осторожно, чтобы ни звуком не выдать себя. Ступал бесшумно, на полусогнутых, озираясь.

Замер.

Но время шло, а ни подвоха, ни нападения не следовало. Может, стоит подождать еще чуть-чуть? Гистасп подождал, однако становилось очевидно, что на убийстве коня выпад врагов и закончился. Хм, это все?

Гистасп осмелел настолько, что убрал меч и принялся ходить вдоль стойл туда-сюда, что-то разглядывая. Враг, кем бы он ни был, упускал отличный шанс свести с ним счеты: выстрели в такой тишине поближе к породистому жеребцу или развей под огнем щепоть серы – и вся конюшня вздыбиться, взбеситься, переломает могучими телами ограждения – и пиши пропало. Идеальный несчастный случай. А так получается, что враг или глуп, или труслив, или непредсказуем. Лучше думать последнее, решил Гистасп: нет ничего опаснее, чем недооценить противника.

Странно, что после первого инцидента злоумышленник не передумал и не отступил. А, едва Гистасп стал, наконец, приходить к мысли, что, может, разваленная комната оказалась чьей-то несмешной и глупой шуткой, взялся за старое.

Командующий принялся снова перебирать в уме потенциальных недругов или злопыхателей. Кандидатур отыскивалось ненамного больше, чем в прошлый раз.

Правда, участие Каамала исключалось само собой. Явно кто-то из местных, потому как в путешествии никаких нападок в адрес Гистаспа не случилось. Значит, соотечественник. Завистник, вероятнее всего. Неужто все же Отан? Или Гобрий? Или Дан? Да быть такого не может.

А, может, это все-таки Каамал? Может, Яфур просто действует через поверенных, специально, намереваясь сбить альбиноса со следа. И тогда выходит, что сейчас Гистасп размышляет именно так, как задумал Серебряный тан? Гадство. Мужчина совсем запутался, где начало, где конец в поиске, что черное, а что белое. Из омута смятения командира выдернул голос той, кто единственно в представлении Гистаспа, при всей сложности поступков, находился за рамками оценочных суждений.

– Ты еще не уехал? – недовольно осведомилась танша, заходя в помещение.

– Я… – Гистасп проглотил ком в горле, приходя в чувство. – Я уже собираюсь, – отозвался мужчина, всеми силами скрывая растерянность.

– А, по-моему, ты копаешься, – веско заметила танша, углубляясь в полумрак помещения. Сквозь узкие окошки под настилом потолка в конюшню заглядывало утреннее солнце, и освещение казалось очаровательным и свежим.

– Видите ли, – размеренно начал Гистасп, чтобы успеть придумать какую-нибудь причину задержки, поскольку говорить об истинной не казалось ему хорошей затеей.

– Почему здесь так тихо? – бесцеремонно перебила Бансабира.

Она огляделась и повысила голос – совсем не сильно, но угроза прозвучала отчетливо:

– Неужели то, что меня не было несколько недель или то, что вчера было гуляние – такой заманчивый повод отлынивать от работы? – с этими словами она решительно вышла на воздух, всматриваясь в соседние служебные помещения. Гистасп поспешил следом. Хорошо, что тану отвлеклась. Но плохо, что никто не торопится навстречу, осознал Гистасп, а потом, выпучив глаза, уставился Бану в спину: и когда пятнадцатилетняя девчонка, о каждом слове которой доносили ее отцу, каждый приказ которой вызывал неугомонные пересуды в рядах, превратилась в женщину, чьи мельчайшие оттенки интонаций уже выучило все окружение, и теперь от них внутренне поджимается даже он, бывалый воин и лицедей, прошедший больше других командиров именно бок о бок с тану Яввуз?

– Где старшие? – громко спросила Бансабира, не меняясь в лице, поскольку толку шептать не было. Тану начинала злиться.

Наконец, из каморки поодаль заспешил мужчина, и танша быстро признала в нем управляющего замка.

– Тану, – запыхавшись, приблизился мужчина средних лет, глубоко поклонился, будто сам был конюхом. – Госпожа, я…

Бансабира обернулась к альбиносу и с легким снисхождением спросила:

– Ты чего увязался? Не помнишь основ седловки?

Гистасп опешил, потом, не удержавшись, усмехнулся: по привычке.

– Нет-нет, я еще не в том возрасте, чтобы жаловаться на память.

Бану в ответ улыбнулась краешком губ, но голос звучал строго:

– Поторопись. Я надеюсь, ты вернешься затемно или, самое позднее, завтра.

– Сделаю все возможное, – Гистасп поклонился и исчез в конюшне. Бану тем временем обратилась к управляющему и велела собрать на этом месте через час старших конюхов. Стоило бы разобраться.

Управляющий, сонный, ежащийся от утренней прохлады, скомкано отозвался и поспешил убраться с глаз госпожи вон. Утро явно не задалось. А Бансабира, дождавшись отъезда Гистаспа, обвела открывающийся вид пронзительным взглядом и решительно шагнула к стойлам. Прошла взад-вперед, осматриваясь в обе стороны. Так и есть – конь командующего мертв.

Кажется, по мирному небу над родным чертогом поползло первое облако.

* * *

Устроив знатную выволочку конюхам, от которых исходил почти неправдоподобно сивушный запах, Бану заторопилась на завтрак – после утренних упражнений есть хотелось зверски.

По дороге из бокового крыла выскользнул Дан, надеясь прошмыгнуть никем не замеченным. Он воровато огляделся и, не приметив таншу, побежал ко входу в донжон. Бансабира хмыкнула – надо будет вскользь намекнуть сегодня, что, когда у него краснеют уши, видно издалека.

За завтраком собрались все Яввузы, от мала до велика, от танши до далеких троюродных представителей. Бану явилась в простом убранстве из черного платья с тонким пурпурным поясом и с привычной косой набок. За госпожой неотступными тенями шли Лигдам, Раду и Вал. Ей подвели маленького растерянного Гайера, и Бану, крепко обняв сына, велела няньке с ребенком расположиться рядом. Устраиваясь во главе стола, молодая женщина улыбнулась:

– Рада видеть вас всех.

Она обвела глазами родственников: Руссу, Тахбира со все еще миловидной женой Итами, двумя сыновьями и двумя дочерьми; кузена Махрана, сына покойного Ран-Доно; малышку Иввани, младшую из детей покойного Ванбира, которая всего через полгода-год войдет в брачный возраст и уже вряд ли может считаться малышкой; ее горделивую, но горестную, потухшую мать Сивару; единокровного брата Адара, троюродных братьев по отцу (сыновей покойной Фахрусы), прибывших почтить, наконец, свою высокую державную кузину-таншу, Бирхана, коменданта военной академии Пурпурного дома, Гайера, наконец – и поняла, что и впрямь рада всем. Хорошо иметь большую семью, если стоишь во главе ее.

Ведь помимо прочего – это отличный способ заручиться поддержкой других танов. Воистину: брак меняет не только людей, но и судьбы народов.

– Мне было бы приятно видеть всех чуточку дольше, поэтому приехавших специально призываю пригласить семьи и погостить в чертоге пару недель. Не могу обещать свою компанию все время, но завтракать или ужинать точно будем вместе. Надо бы нам всем познакомиться ближе.

Стареющий Бирхан, улыбаясь, отозвался первым:

– Это отличная мысль, тану. С радостью приму ваше предложение.

– Располагайтесь, – Бансабира сделала широкий жест рукой. – Это – родовой чертог семьи Яввуз. И все вы, – она снова посмотрела на родню, ближнюю и дальнюю, – Яввузы. Надеюсь, со временем нас станет еще больше.

– Пусть, – Бирхан поднял бокал. И хотя за завтраком пили воду, чай и молоко, мужчину поддержали все.

– Пусть.

Когда все немного выпили, Бану продолжила:

– Я намерена воздать памяти отца, тана Сабира Свирепого, матери Эданы Ниитас, ахтаната Лаатбира, и предков, что роднят нас всех, здесь сидящих, в третьем, четвертом и пятом колене. Если кто захочет присоединиться, буду рада.

Поднялся гвалт голосов: идея казалась правильной. Бану снова прошлась взглядом по длинным рядам за тяжелым дубовым столом и остановилась на одном лице:

– В таком случае, Итами, – обратилась танша к жене Тахбира, – я попрошу тебя заняться подготовкой ритуалов. Договоритесь со жрецами, скажем, на ближайшее полнолуние.

– Как скажешь, Бансабира.

– Так нескоро? – удивился Бирхан. Луна едва родилась – до полноты диска еще дней десять, не меньше.

– Ну, как раз в чертог успеют съехаться ваши семьи, – Бану пожала плечами. – А я успею уладить несколько ключевых дел. Лигдам, – танша обернулась через плечо, – собери после завтрака генералов, к полудню – тысячников, к двум – позови Нома-Корабела. Раньше не буди – пусть отоспится. В пять собери отряд охраны, но не в малой приемной зале, а на площадке, разомнемся немного. Остальное поручу позже.

– Слушаюсь, – Лигдам поклонился и выскользнул за дверь, минуя телохранителей.

– А как быть с нашими тренировками, уважаемая сестра? – подала голос Иттая. – Хотелось бы приступить, как можно скорее, но… – Иттая почти незаметно скомкала ткань синего платья на бедре, – командующий Гистасп, кажется, уехал сегодня.

– Да, – деловито отозвалась танша. – Я отправила его с поручением, поэтому, Бирхан, когда Гистасп вернется с докладом, надо будет поговорить еще разок.

Мужчина кивнул.

– Что до тренировок, – Бансабира снова оглянулась через плечо, – Вал, – немного подняла брови.

– Почту за честь, – поклонился тот, обращаясь в большей степени к дочерям Тахбира, нежели к госпоже Пурпурного дома.

– Дядя, – Бану обратилась к Тахбиру, – тебя попрошу организовать встречу с хатами. Помниться, у них было важное задание. Чуть позже назначу срок.

Глядя на происходящее, можно было сказать, что все приходило в норму и наконец-то минувшая Бойня Двенадцати Красок перестала напоминать о себе так остро.

Если бы не целый перечень бесконечных "но".

Лучший ее генерал подвергается нападкам кого-то из своих; сын растет, не зная матери; кровный брат недолюбливает всех Яввузов и больше держится Отана и родни по неизвестной матери из лаванской семьи, а сама она, Бану Яввуз, все еще выставлена на все-Ясовские торги. И в сложившейся ситуации ее армия, ее влияние, ее союзники ценны не сами по себе: таким добром не запасаются безо всякой цели.

* * *

Когда уляжется первая волна дел по возвращению и разъедутся Яввузы, Бану пригласит погостить деда, решила танша. И вместе с ним посетит могилу матери. Сколь бы противным характером ни обладал Иден Ниитас, отцом он выглядит вполне искренним.

А потом – стоит узнать, что значит и в самом деле быть северянкой.

* * *

Закончив с тренировкой, Бану заперлась в кабинете, веля Шухрану «не впускать никого даже через свой труп». Наконец, добралась до бумаг. Но сосредоточиться никак не удавалось: утреннее происшествие с Гистаспом не шло из головы. Надо назначить человека, который мог бы тайно разузнать что к чему. Осведомителя лучше Серта не сыскать, но, учитывая, что карательная сотня тоже под его рукой, станет очеваидно, кто, что и для чего ищет. Злопыхатель запрячется в кусты на время, и концп у этой истории ик не найдет. Даже если в один день Гистаспа найдут мертвым. А, может, и Серта.

Словом, Серта его лучше не впутывать. А вот Вал вроде как известен другими обязанностями. Да и, кажется, неплохо спелся с Шухраном, надеясь компенсировать тот факт, что некогда упустил его из виду.

– Шухран, – кликнула танша. Воин заглянул в дверь.

– Госпожа?

Бансабира окинула мужчину взглядом – почему бы и нет. Сама она Шухрана в курс дела вводить не будет, но в качестве помощника к Валу назначит. Вал и Гистасп – два наиболее знающих бойца в ее стане, и оба молчаливы достаточно, чтобы даже между собой не обсуждать то, что каждому говорилось без свидетелей. Так что будет понятно, насколько сочтет разумным разоткровенничаться Вал, и насколько в итоге можно доверять Шухрану.

– Закрой дверь, есть разговор…

* * *

Выехав за ворота Кольдерта, Гор взял привал в глубине близлежащей рощи. Ох уж эта сентиментальная жалость женщин, которые ничего не смыслят в элементарных вещах. Единственный способ заставить человека молчать – лишить его языка и рук. При таком раскладе, гуманнее попросту снести бедолаге голову.

Что Гор и сделал.

* * *

Сомнения относительно судьбы священника посещали его неоднократно в дороге: в конце концов, его свидетельство могло что-то значить в случае разбирательства. Но потом Гор решил, что для подобных обстоятельств у Стального царя имеются письма от королевы Гвен, так что надобности в архиепископе Иландара Ликандре – никакой.

* * *

Все в ее жизни было бы иначе, выиграй отец войну с Адани, – в тысячный раз прокляла Алая Джайя. Или если хотя бы Замман выжил. Пусть бы его взяли в плен, пусть бы ее взяли в плен, убили Халия, в конце концов, но только не так, как случилось…

Если бы Бог оставил ей Заммана, не приходилось бы сейчас краснеть за постыдную связь со Змеем. Впрочем, разве можно назвать это связью? Она искала утешения и была слаба, а он оказался надежен и сговорчив. Не задавал вопросов, не требовал, а, отдавая, был до того сокрушителен, что вскоре все терзания совести остались позади. Глядя на него, Джайя быстро убедилась, что о происходящем не узнают за дверями его спальни.

Правда, после знакомства с Маленькой таншей, Джайя засомневалась, действительно ли никто не знал об их романе?

Ох. Выиграй отец войну, никогда бы ей, Джайе, не познакомиться с неуправляемой, как говорит Тахивран, Матерью лагерей.

И уж точно не стоять тут, трясясь от ожидания, как знамена высоко над утесами Великого моря. Если Тахивран узнает, что она мялась под дверью… А ей же непременно донесут.

Джайя мотнула головой, прогоняя картины возможной расправы, и кивнула страже, чтобы открыли.

Ахрамад, облаченный в потертые штаны и несвежую рубаху, стоял спиной, уставившись в проем окна, в которое свежестью врывалось солнечное утро. Не услышав ничего, ахрамад обернулся и, к удивлению, застал невесту в поклоне.

– А, – протянул он, – даже так. Ну ладно, – и кивнул в ответ. – Но можно было без этого, раманин.

– Поприветствовать жениха, как полагается, делает честь женщине в моей стране, – с достоинством сообщила Джайя. Он же выглядит, как кабачный выпивоха, а не наследник громадной державы. Кабачник, а не царевич.

Кхассав, темногривый, взъерошенный, с обросшей щетиной, с интересом взглянул на невесту, и та быстро спрятала лицо, понимая, какое гневно-недовольное выражение застыло на нем сейчас. Чтобы сказала ее мать, увидев, как она дерзит будущему супругу?

– В твоей стране, – скептически добавил ахрамад через несколько секунд, – принято смотреть на человека, с которым говоришь.

– Простите…

– А в стране, откуда ты приехала, – нарочито сухо подчеркнул Кхассав, – может быть, как угодно. Мне нет дела.

Вот, значит, как. Ему нет дела, мысленно с обидой повторила раманин. Никому в этой треклятой стране нет до нее дела, кроме озлобленной Тахивран.

– Великая Мать, – воскликнул Кхассав, разведя руки. – Да посмотри ты уже на меня.

Джайя закусила губу, вздрогнув от его окрика, но голову подняла. Кхассав замер с открытым ртом.

Красивая.

Красивая как божество.

– Пойдем, – тут же протянул руку и, не дожидаясь реакции невесты, сам поймал женскую ладонь. – Пойдем, – сказал настойчивее и потащил Джайю к дивану в гостиной, где Тахивран предложила им встретиться.

– Как думаешь, – шутливо осведомился ахрамад, едва они сели, – на этом диване хватит места для нас двоих?

Джайя сжалась и с ужасом уставилась на жениха. Всеблагой Боже, он же не всерьез сейчас? Неужели он прямо тут удумал… и вот так сразу?

Наблюдая за краснеющим и возмущенным лицом, ахрамад расхохотался в голос.

– Так долго думаешь над ответом из пары букв?

Джайя смогла только выдохнуть. Резко вскочила, выдернув руку из мужской ладони.

– Можете сколько угодно игнорировать обычаи моей родины, находя их нелепыми, хотя по мне они просто вежливые, но не смейте топтать честь моей семьи, предлагая…

Кхассав быстро перестал скалиться и твердо пресек.

– Сядь, раманин. Завтра нас поженят, и другого случая познакомиться нам не дадут.

Раманин очевидно колебалась, разгневанная и смущенная одновременно.

– Странно, не находишь? Я прибыл в столицу сегодня ночью, и уже знаю, сколько ты здесь, кто тебя привез, как тебя восприняли в семье. А я вот он, только-только явился в столице, и тебе совсем неинтересно, где я был и что делал. Я думал, брак – это иначе.

Кто он такой, этот нахал, чтобы читать ей нравоучения после похабных намеков?

– Мы пока не женаты.

У двери ее снова нагнал смех ахрамада: циничный и обжигающий. Но не имело смысла.

Выиграй отец войну, ей бы в жизни не испытывать унижения рядом с этим твердолобым мужланом. А теперь ей придется переживать акт унижения каждую ночь, отдаваясь язычнику.

Что ж, пожалуй, к лучшему, что она уступила всем своим слабостям прежде, разделив ложе с Замманом от любви и со Змеем – от горечи. По крайней мере, ей будет, чем досадить этому ублюдку в ответ.

* * *

Свадьба была непозволительной. Все слова, которые ее заставили изрыгнуть перед алтарем Лже-Богини и Лже-Бога, жгли гортань и грудь адским пламенем.

Но выбора не было.

Что ж, утром, когда раскроется тайна ее прошлого, и злобной Тахивран достанется чистая простыня, ее наверняка казнят, а, значит, весь этот сущий кошмар закончится.

И когда она предстанет перед Всевышним, ей будет не так уж и стыдно за былой позор от осознания того, что, по крайней мере, она не променяла Его Святое Писание на непонятные песни язычников.

Да и умереть будет не так уж страшно, если помнить, что и Тахивран, и тем более отец, с ее, Джайи, смертью, лишиться всех тех шансов, которые надеялся купить сим браком.

* * *

Но к вопиющему удивлению, казнить ее никто не стал, а тайна не была раскрыта. Закончив, Кхассав с пониманием хмыкнул и, переведя дух, поднялся с супружеской постели. Нашел в сброшенных на пол вещах кинжал, коротко мазнул лезвием по косточкам пальцев и обтер выступившую кровь о простыни. Вполне правдоподобно, прикинул он опытным взором.

Джайя, подобравшись на кровати, только недоуменно переводила глаза с красных следов на мужа.

– Я не понимаю, – высказалась она, наконец.

– Ну а я – очень даже могу понять и тебя, и мужчину или мужчин, которые не слишком долго ждали. Слышал, ты была помолвлена. Наверняка это был он, так ведь? – наблюдая за вспыхнувшим лицом жены, Кхассав рассмеялся, отринув все возможные возражения. – Не трудись объяснять. Ты не создана для одиночества, а условности вроде девственности можно обойти с легкостью.

– И тебя не возмущает?.. – все еще не могла свыкнуться с мыслью Джайя, даже не в силах разобрать, разочарована она отменой предстоящей казни за прелюбодеяние и торжеством от краха всех замыслов отца, или же наоборот, испытывает облегчение.

– Что? Что нашелся умник, который залез тебе под юбку? – Джайя покраснела еще гуще. – Хочешь, покажу лично всех красоток, под чьими юбками я бываю регулярно?

Джайя подавилась – и воздухом, и словами. Как это вообще понимать? Прекрасное лицо перекосила гримаса растерянности, какую всегда видно у человека, потерявшего представление о жизни.

– Милая, – подал голос ахрамад, напоминая о себе, и потешаясь в душе над физиономией и наивностью невесты, – в какой стране ты вообще выросла?

* * *

Бумага в руках мужчины затряслась.

Утром они с молодым Стансором обговаривали снабжение. Из-за последних дождей дороги страшно размыло, и подводы с провиантом не было уже больше недели. Злоупотреблять охотой король здесь, в северном герцогстве, не хотел: неудачное время, если вспомнить, что оленихи едва разрешились, с молодняка проку нет, а без матерей он не выживет. Если это допустить, к зиме Стансорам будет нечем прокормиться. В другом регионе Нирох бы не колебался, но вредить племяннику, который держит оборону от племен с севера, не хотел.

Все это было таким важным еще утром, еще пару часов назад…

Но теперь Нирох сжимал кулаки, бессознательно стараясь сдержать дрожь. Перечитывал раз за разом строку за строкой, и в итоге со злости разорвал депешу пополам. Треск бумаги вывел короля из транса: вперив в гонца немигающий взгляд, Нирох, белый, как молоко, спросил еле слышно:

– Как?

Несчастного гонца скрутило страхом до немоты.

– Как? – повторил Нирох.

– Го… го… – заикаясь, попытался ответить, – говорят, ей п… пе…

– Иди отсюда, – приказал король. Жестом велел оруженосцу налить воды.

– Позови Тройда.

Принц явился быстро. Дернул полог и замер перед отцом. Тот оглянулся на сына испуганно, тревожно: как о таком скажешь? К тому же, скажешь сыну, которого потащил с собой разбираться с разрушенными после войны укреплениями на севере с фразой, что, мол, нечего столько времени сидеть у женской юбки и пора бы проветриться.

– Звал, отец? – напомнил о себе Тройд, устав наблюдать, как отец сверлит в нем дыру взглядом.

– Отошли всех от шатра на тридцать шагов и садись: новость плохая. Скверная, – он отвернулся в сторону, собрался с силами.

– Твоя жена, мать наследников, принцесса Виллина, убита.

Тройд ощутил, как онемело в горле и бессмысленно звякнуло в голове.

– Что?

– Мне очень жаль, сын. Видит Всеединая Мать, Виллина была достойной молодой женщиной: и женой, и матерью, и стала бы прекрасной короле…

– Замолчи, – прошипел Тройд, сжав челюсти и уставившись на отца так, будто тот собственными руками придушил невестку. Тройд задышал тяжело, прерывисто, со странными призвуками. Наконец, застонал, вскочив, отвернулся от отца и заметался по шатру, как раненный, агонизирующий медведь. Вдруг резко обернулся и рыкнул:

– Дети?

Нирох растерялся: об этом в депеше ни слова не было. Тройд расценил молчание отца, как самый худший из знаков.

– Что с ними? – заорал он.

– Про них не сказано, – быстро, чуть заикаясь, отозвался Нирох. – Полагаю, невредимы.

Тройд рвано мотнул головой, остановившись на мгновение, и снова зашагал по шатру в разные стороны, как загнанная добыча.

– Кто посмел?

– Гвен пишет, староверы.

– Староверы? – Тройд загоготал, сотрясаясь всем телом. – И за что?

– Виллина планировала принять крещение, и староверы не стали этого терпеть. Убили ее, Ликандра и несколько слуг.

– Крещение? – Тройд расхохотался еще страшнее. – И ты в это веришь? – спросил резко, внезапно остановившись.

– Важно, поверят ли в это Тандарионы, – хмуро протянул король.

Да, не нужно быть знатоком шарад, чтобы понять, чем грозит гнев Архона.

– Сомневаюсь, – оборвал Тройд таким тоном, словно Нирох был повинен во всем. Впрочем, он и был. Разве Тройд не сказал ему перед отъездом, что ему на севере нечего делать и лучше побыть с семьей? Но когда Нирох слушал кого-то, кроме себя?

Нирох сделал вид, будто не слышал нервный всхлип сына и тяжело вздохнул.

– Племена на севере, пираты на западе, Архон на юге и, не дай Праматерь, гражданская война внутри… – сокрушенно покачал головой. И ведь все первые вместе взятые не так страшны, как последняя.

– Мне плевать, отец, – Тройд отвернулся. Нирох мотнул головой, как от пощечины. Не обращая на отца внимания, принц оскалился повторно. – Мне на все это плевать.

У Нироха затряслась челюсть.

– Королю не может быть…

– Я не король.

– Но будешь им.

– Мне плевать.

Нирох не мог найти слов от возмущения. Чертов недоносок. Кидаться короной вздумал?

– Если мы ничего не сделаем, и впрямь не будешь, – процедил король. – Агравейн загонит нам меч под ребра с юга, а тут и северные племена подключаться – в воду не гляди. Я напишу в столицу, прикажу немедля удвоить городскую стражу и сейчас же поговорю с Ронелихом, ему придется продолжить одному и поторопиться с укреплениями. А ты свяжись с остальными герцогами. Нам надо немедля…

Тройд махнул рукой:

– Я нужен своим детям, – и вышел.

Нирох заорал вслед, что королева Гвен непременно приглядит за внуками. Потребовал немедля вернуться, даже кликнул стражу… а потом выгнал всех и замер.

Он не понимал чувств сына. Он пытался представить, как изменилась бы его жизнь без Гвен, и не мог, потому что она не изменилась бы вообще. Конечно, люби он ее всем сердцем, выл бы от одиночества. Наверное. Но ведь он давно принял, что смог бы любить Гвен, только если бы та не была такой фанатичной христианкой. Ему так мешала ее вера. Вот если бы он с самого начала женился на дочери своей религии и потерял ее, тогда, быть может… хотя, если подумать, горевать об утрате женщины, которую толком не знаешь… Любить женщину, с которой тебя не связывает ничего, кроме постели… Этого Нирох вовсе не мог понять. Семью создает женщина, но женщину создают ее дети, и вот, наверное, для ребенка, например, Тройда, потеря матери была бы совершенно невыносима. Тогда ему бы точно требовался отец. Да, наверняка. Но, правда, не сейчас. Тройд давно взрослый, он бы смог пережить такую потерю и сам.

Впрочем, тут бы Нирох тоже не поручился, ведь о потере собственной матери мог говорить с трудом. Нилиана, родившая его черт-те когда, уже тогда была Второй среди жриц, а позднее стала храмовницей Ангората. Разумеется, ей дела не было до собственных детей, когда дети ей – весь мир. Особенно – до мальчика. Долгое время о нем заботилась Нелла, старшая сестра, так что нет удивительного в его почтении к ней. Потом, правда, и Нелла стала храмовницей, и Нирох нашел семейное утешение в младшей сестренке, о которой когда-то немного заботился сам, но которая сторицей вернула брату любовь. Они вместе росли бастардами то при матери, ненужные ей, то при отце, который им не совсем доверял. Нирох подружился с мужем Мэррит, когда сестру выдали замуж. Нирох охотно привечал в столице Ронелиха и заступался за Шиаду. Разве странной была бы для остальных, знай они правду, его особая приязнь к детям покойной Мэррит?

Но, если подумать, ее тоже забрали у него слишком быстро, и с этой утратой боль потери матери ему была бы сопоставима, будь Мэррит старшей сестрой. Но она была младшей, и только в случае, если…

Нирох вздохнул и понял, что запутался. Как ни старался понять чувства сына, не мог он одновременно напредставлять так много всего.

* * *

Закончив с делами, и наказав сворачиваться, Нирох остался в одиночестве шатра в подножии крепостного укрепления и всерьез схватился за грудь. Зря он высказал опасения вслух – произнесенные, они напугали короля. Племена на севере, пираты на западе, Архон на юге, и гражданская война – везде…

Отходные пути должны быть готовы в любом случае, решил король. Но если он воспользуется этими путями, ему больше никогда не отвадить от своих земель северные племена. Да и Стансоры его возненавидят, отдай он варварам кусок земель в знак мирного договора. Остальные подданные проклянут его по девятое колено, а последующее правление сломленного Тройда только усугубит ненависть армии и крестьян. Как же быть?

Истерзавшись раздумьями, Нирох, наконец, решил начать хотя бы с очевидного, и, запросив перо, бумагу и чернила, написал несколько срочных депеш с приказами о поиске ублюдка, убившего невестку короля. Потом позвал Тиранта.