Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Танша чуть отодвинула занавеску – из дешевого атласа кремового цвета – придвинулась к воздуху открытых ставень. Она ничего не говорила, обдумывая сложившуюся ситуацию, и Гистасп не мешал ей.

– В любом случае из двух, – произнесла, наконец, Бансабира, – будь то проводники или диверсия, чтобы силы Ласбарна не стали еще одной угрозой для северян, нам нужна серьезная разведка. Я надеялась, Юдейр сможет что-то придумать, и отдала соответствующие указания. Но он отправился сам и, к сожалению, он не Рамир.

– В каком смысле?

– В прямом. Ласбарн – не то место, где можно выжить в одиночку, не побывав там ни разу прежде.

Гистап, размышляя, качнул головой:

– И что…

– Тану, – раздался из-за двери голос запыхавшегося Серта. – Разре…

– Заходи, – Бану развернулась всем телом и переменилась мгновенно: не каждый день рассудительный и невозмутимый Серт так встревожен. – Что?

– Раману Тахивран, – невнятно сообщил блондин, переваливаясь за порог, спотыкаясь и едва не падая. Он удержался за дверной косяк, распрямился, вздохнул:

– Раману Тахивран. Она купила Дайхатта.

Бану подалась вперед.

– Заграбастала на свою сторону тридцать тысяч копий. Я сейчас услышал, что на Перламутровом острове на днях начался бунт против Яасд…

– Ясно, – сухо перебила Бансабира. Молниеносно в ее голове сложился замысел Тахивран. Мужчины увидели, как в спокойном с виду лице мелькнул расчет.

Бану села за стол – неспешно и с достоинством. Куда теперь торопиться?

– Тахивран предложила подавить его Дайхатту и в случае успеха, видимо, руку своей дочери? Что-нибудь в духе: зачем тебе, Аймар, танша забытых богами земель, когда можно породниться с династией, а через нее – с Зеленым домом? Зачем тебе север, если ты можешь объединить юг? Зачем вдова, когда под боком ждет девственница? Тьфу, – искренне отплюнулась Бану, – дешевка. А Аймар битый час нес какую-то чушь, но словом не обмолвился о предложении, подонок. Это важная новость, Серт, – искренне поблагодарила танша. – Возвращайся на праздник, и, если еще что узнаешь, сообщишь вечером.

– Слушаюсь, – отозвался Серт и, уловив нужную ноту во взгляде тану, оскалился. Кивнул и вышел.

– Ну, дешевка или нет, – осторожно начал Гистасп, когда за блондином закрылась дверь, – а помолвка Дайхатта и рами меняет многое.

– Ничего это не меняет, – отмахнулась госпожа. – На данный момент ничего нет страшнее исчезновения Юдейра, – поведала Бану, и Гистасп прочел в ее лице не сетование, а готовый созревший план.

– Что мне делать? – с готовностью генерал встал вплотную к столу, за которым стояла танша.

– Тебе? – Бану глянула на него с интересом. – Праздновать, – ответила вдумчиво, поднялась.

* * *

Глаза попросту заволокло от одной этой фразы. Генерал сглотнул, стараясь совладать с голосом.

– Вы что задумали?

– Найти опытного разведчика, пока ты отводишь моих людей обратно в чертог. Обычно, конечно, Гобрий у нас отвечает за отход, но раз уж его нет, – непринужденно поразмышляла танша.

– Где вы будете его искать?

– Думаю, в Храме Даг.

– Я поеду с вами, – выпалил безапелляционно.

– Тебе приказано отвести людей в чертог, генерал, – спокойно отказала Бансабира. Гистасп скрипнул зубами: снова эта чертова пропасть. Снова танша напоминает о дистанции между ними. В пекло ее.

– Великое море в январе не щадит никого, – впервые в жизни Гистасп повысил на Бансабиру голос, надвигаясь почти угрожающе.

– Гистасп, – Бану от неожиданности остолбенела с какой-то бессмысленной улыбкой.

– Я не для того зашел так далеко, чтобы позволить вам сгинуть среди бурь.

Бансабира затаила дыхание, отступила на полшага.

– А как далеко? – нехорошее предчувствие закралось в душу. Она положила ладонь на рукоять кинжала.

Гистасп прикусил язык, озлившись на себя. Бесхребетный сопляк, разболтался. Не дайте Боги узнает, что он говорил с Маатхасом, проблем не оберутся они с Сагромахом оба. Надо срочно что-то предпринимать.

Но ничего, кроме самого тривиального, пошлого и примитивного варианта в голову не шло, а танша, между тем, хмурилась все сильнее и рукоять кинжала за поясом платья сжимала все тверже.

Мужчина в один решающий шаг обошел стол, положил руку Бану на плечо, чуть потянув на себя, наклонил голову. Бану не отодвигалась, и Гистасп успел ощутить на губах теплое дыхание, прежде чем:

– И что ты собираешься делать? – замер, остановленный вопросом.

И впрямь, что? Он усмехнулся бы над собой вслух, но ситуация сейчас складывалась так, что смелости хватало только на мысли. Что он будет делать? Поцелует Мать лагерей? А потом что? Потянется руками, подтолкнет к кровати, сбросит платье, от которого вообще-то можно просто раздвинуть полы по разрезу? Сколько он проживет, прежде чем Бану остановит его? Сколько он проживет, снедаемый собственной совестью и попранной гордостью, если она не возьмется его останавливать?

Гистасп отпустил руку госпожи и теперь сам отступил от нее на шаг. Их отношения совсем другие. Он принял их такими, создал их такими, устранил все преграды, мешавшие им. Потому что радовался с первой минуты, как осознал: эти отношения делают его душу благороднее, возвышают над обыденной интимной верностью, цена которой не так уж и велика.

Альбинос не опускал ни головы, ни глаз, глядя в лицо владычицы прямо, ибо знал: она уважает в нем свойство не прятаться от собственных ошибок.

– Глупости, – ответил Гистасп.

– Я вижу, – отозвалась танша и, отвернувшись, снова пошла к окну, не подавая более вида, что чем-то обеспокоена.

* * *

– Будь я на месте Тахивран, – как ни в чем ни бывало, продолжила Бану, стоя у окна, – я бы поступила таким же образом.

– О чем это вы? – Гистасп облегченно выдохнул, ничем не показывая этого, и расположился за столом без приглашения.

– Может, бунт на Перламутровом и впрямь имел место. Но будь я на месте раману, я бы сделала так, чтобы другие попросту в это поверили.

– Хм? – с любопытством протянул Гистасп. Бану оглянулась через плечо, прищуриваясь.

– Любой мятеж можно спровоцировать, а его видимость спровоцировать еще легче. Я бы заслала человек двести или триста с харизматичным лидером, которые подбили бы на смуту без всякой действительно значимой цели какое-нибудь поселение. Хотя, в целом, обойтись можно и без этого, но так убедительнее и правдоподобнее, если мы говорим о приказе Тахивран, которая никогда не видела поля сражения и не имеет представления о ценности человеческой жизни.

– Тогда мятеж организуют доверенные лица и вообще можно свести жертвы только к недалекому местному населению, которое повелось на какое-нибудь вранье, – смекнул Гистасп.

– И до которого раману дела нет, – подтвердив, кивнула Бансабира. Вернулась к столу и, вытащив из-за пояса кинжал, чтобы рукоять не утыкалась в ребро, расслабленно уселась в кресло. – Единственная ее задача – заставить Дайхатта сделать выбор самостоятельно, при том, что выбрала она фактически за него. Она обещает ему куш за устранение проблемы, существующей ровно настолько, чтобы заставить Аймара поверить, что он не зря ходил по Великому морю.

Гистасп про себя согласился: действительно, лучший способ активизировать молодого амбициозного тана – заставить его думать, будто решение занять активную позицию он принял сам.

– Очевидно, что именно он выберет, но для других и для самой себя, обеспечив бунт, Тахивран оказывается образчиком справедливости. Проклятье, – неожиданно выругалась Бану, сжав кулак, отчего Гистасп на мгновение перестал дышать. – Я хороший лидер для вояк, но все еще проигрываю Тахивран в политике.

Гистасп поводил губами, раздумывая и надеясь все-таки разобраться, что происходит в голове у госпожи.

– Поэтому в качестве претендента на свою руку вы рассматривали Дайхатта?

Бану воззрилась на генерала исподлобья.

– Мать Сумерек, нет, конечно. Я понятия не имею, насколько Дайхатт хорош в политике. Поэтому, – подчеркнула танша, – я стараюсь скрепить союз с Иденом Ниитасом. Его военная мощь после Бойни невелика, но моя – могущественна. Однако, с моими нынешними способностями в невоенном управлении за Тахивран, а порой и за Каамалом, мне не поспеть в одиночку. Зато дед, играя на этом поле, явно наслаждается.

Гистасп, притушив взгляд, усмехнулся куда-то в пол: правда, почему бы еще она так стремилась восстановить отношения с дедом, как не из-за выгоды? В душе Гистасп посмеялся – не стоило даже ждать от танши чего-то иного.

– На мое счастье, – продолжала тану, – мы с Иденом в родстве, у нас был официальный повод к перемирию, чтобы это не вызывало лишних вопросов.

"Но единственная причина нашего союза – во взаимопомощи" – домыслил Гистасп вывод, который Бану предпочла не озвучивать.

– А что, – альбинос постарался увести разговор в чуть иное русло, чтобы окончательно во всем разобраться, – если вы ошибаетесь, и раману и в помине ничего такого не выдумывала? Что если на Перламутровом в самом деле бунт, которым Тахивран просто сумела ей воспользоваться?

– Значит, она не лишена ловкости. В любом случае, надо проверить, и для этого пурпурная разведка не сгодится.

Гистасп поднял брови. Бану откинула голову назад:

– Я уже давно посматривала на Багровый Храм, чтобы изменить кое-что в танааре, а теперь и шпионаж, в том числе на Перламутровом, имеет смысл доверить знакомым головорезам. Пора заехать на огонек.

Бансабира ощерилась – довольно до неприличия и едва ли не урча от удовольствия. Соскучилась, значит, с изумлением уловил Гистасп.

– Посему, – заключила она, наконец, – возвращение остальных в чертог оставляю на тебя.

– Постойте, – Гистасп не собирался заканчивать разговор. – Если все-таки ваши подозрения подтвердятся, и Тахивран устроила с бунтом настоящий фарс?

Бансабира заинтересовано пожала плечами: что "если"?

– Думаете, ей под силу подобный замысел?

– Понятия не имею. Если мятеж показной, человек, его сочинивший, не лишен воображения и воинской смекалки. Не поручусь за воображение, но со смекалкой у Тахивран беда.

– Тогда, ее отец, тан Аамут?

– Не знаю, – снова пожала плечами Бану, поднимаясь: нет смысла продолжать разговор, в котором она не имеет ответов на вопросы даже для себя.

Бансабира качнула головой в сторону двери:

– Иди к остальным, мне надо подумать в одиночестве.

Генерал кивнул, но, не сдвинувшись с места, спросил еще:

– Напоследок: вы сказали, что знаете лишь один способ объединить север. Я вас правильно понял?

Бану улыбнулась снисходительно и мягко:

– Только ты всегда и понимал меня правильно.

Гистасп разулыбался всего на мгновение, поклонился и вышел. Бану, оперевшись локтями в стол, закрыла ладонями лицо. Если мятеж на Перламутровом разыгран, как балаганная пьеса, с единственной целью заграбастать армию Дайхатта под столичные знамена, в окружении Тахивран есть весьма дальновидный и мужественный командир с серьезным боевым опытом, без которого невозможно провернуть подобное с уверенностью, что все получится.

Стало быть, после возвращения Бансабиры в Яс, первой степенью важности для разведки станет шпионаж в Гавани Теней, второй будет Ласбарн, третьей – Серебряный дом, а четвертой – собственный чертог: возможно, есть кто-то, кто регулярно доносит о замыслах Бану в столицу за какую-нибудь обещанную награду, помогая Тахивран обставлять таншу на шаг вперед. Может, отстраненный Отан? Но Серт вроде как присматривает за ним в оба. А вот его семья, да и другие сторонники Адара…

Впрочем, возможно, старается Яфур Каамал. Хорошо, что Юдейр успел расставить своих людей в его доме. Надо решить, как с ними быть и как поддерживать теперь связь со всей разведкой.

Бансабира решительным жестом сгребла камушки в ладонь, не глядя, кинула в ящик стола все разом и встала. Пусть пока разведку возглавит тот парень, что нынче разносит напитки на празднике. Если ей удастся встретить в Храме Даг Рамира, она попросит его вернуться на пост. В конечном счете, он возвращался в храм ради Шавны, и даже если блажь прожить с Трехрукой жизнь не оказалась иллюзией, с их расставания минуло пять лет. Чувства Шавны никогда не были столь сильны, чтобы пережить подобный срок. У Рамира нет поводов задерживаться в Храме Даг, ибо жить рядом с женщиной, желаемой всей душой без права коснуться ее, невыносимо.

Кому, как не Рамиру, знать это по собственному опыту.

* * *

Это будет непростая ночь, поняла Бану, поглядев в темноту из окна предоставленной комнаты.

Танше следовало хорошенько отдохнуть и утром пуститься в дорогу.

Но женщина хотела отослать охранников, отправить Вала выведать, куда расселили Лазурных, и явиться среди ночи к Маатхасу. В чем-то простом, вроде сегодняшнего платья, чтобы быстро пятнуть за шнурок на поясе – и остаться обнаженной. Бансабира облизнулась, прикрыв глаза: Сагромах совсем не меняется, только притягательность его растет с каждой встречей. Или, хихикнула Бану, все дело в том, что со времен связи с Астароше ей больше не доводилось делить постель с сильным мужчиной? Как ни посмотри, нигде женщина не чувствует себя настолько женщиной, как под простынью, обвитая горячими руками, с силой которых ее собственные никогда не сравнятся.

Им так и не удалось сегодня нормально переговорить. Похоже, Гистасп о чем-то беседовал с таном. Хорошо бы узнать, о чем. Но спрашивать напрямую Бану не решится даже у Гистаспа – что говорить про Сагромаха. Какой бы заносчивой она ни казалась, но в отношениях с мужчинами – стоило признать хотя бы себе – смущалась несказанно.

Когда это было, улыбнулась танша в душе, вспоминая их с Сагромахом поездку за стены чертога.

Бансабира вздохнула.

Чтобы ни случилось, к Маатхасу она не пойдет. Он не принял ее тогда, и сейчас невозможно залезть под его одеяло, не оскорбив его чувств, и не потеряв своей гордости, которую вопреки всем мнениям Сагромах в ней настойчиво ценит.

Она не пойдет.

* * *

После разговора с Гистаспом Сагромах битый час ходил из угла в угол, просчитывая количество шагов от одной стены до другой. Даже, когда расстояние было уже хорошо известно, тан не останавливался – стоит перестать считать, и в голову мгновенно неудержимым вихрем ворвутся все сладкие и опасные мысли. Идеи, которые захочется сейчас же притворять в жизнь.

Значит, она, Бансабира, хочет, чтобы Сагромах отбросил сомнения? Чтобы был решительнее? Чтобы утратил благочестие, а вместе с ним и самоконтроль?

Маатхас не был уверен, что поступил бы правильно, но чувствовал, краснея до ушей, что и впрямь ведет себя как мальчишка. Мужчина бы давно уже взял все, что ему причитается, но… разве ж мужчина состоит только из этого?

Сагромах схватился за голову – он совсем запутался. Он так старался быть достойным восхищения, так старался все сделать правильно…

Но ведь лучше один раз вовремя, чем два раза правильно, прозвучал в его голове альтовый насмешливый голос. Маатхас повел шеей: решено. Если сегодня Бансабира придет, если хотя бы пошлет записку или того же Гистаспа, он, Сагромах, больше не остановится.

* * *

– Ты не можешь так обращаться со мной при всех, – бросила Джайя, врываясь в спальню ахрамада, когда торжество подошло к концу. Кхассав был гол по пояс и, кажется, целенаправленно напивался. Хотя, когда он заговорил, Джайе подумалось, что алкоголь и впрямь не берет его, если он может говорить настолько твердо.

– Я – наследник трона Теней, нахожусь в своем дворце, и ты говоришь мне, будто я не могу разговаривать со своей женой так, как вздумается?

Джайя попятилась: а, может, алкоголь действует на него, как на всех.

Кхассав отставил высокий кубок, поднялся, тяжелой поступью сократил расстояние между ними. Джайю тошнотворно обдало облаком хмельного угара, отчего беременная женщина едва не исторгла все съеденное на празднике. В позыве она зажала рот рукой, но Кхассав тут же отнял тонкие пальчики.

– Ты… – Джайя растерялась. – Иллана, Мать сущего, – нашлась молодая женщина, – велит мужчинам защищать женщин, а не унижать их при всех.

Она вздернула голову: а что? Должен же быть хоть какой-то толк оттого, что она целыми днями слушает нотации в храме Двуединства, куда со дня прибытия гоняет ее раману Тахивран.

– Хо, – скалясь, протянул Кхассав с интересом. – Заморская дурочка, наконец, начала понимать суть вещей? Похвально.

– Отпусти, – Джайя вырвала руку и отступила еще. Кхассав не преследовал – ухмыляясь, раскачивался, где стоял.

– Но видишь ли, Иллана – лишь одно из воплощений Всеблагой. А вот Шиада дает мне право выбора: воздавать по заслугам или простить. Как думаешь, следует ли мне простить, что женщины, которые призваны помогать мне блюсти в стране мир, подначивают распри среди ее танов?

– Я тут ни причем, – выпалила Джайя мгновенно.

– Серьезно? – он опять сделал шаг к супруге. – А разве не ты заявила, что не смогла подружиться с Бану Кошмарной?

Джайя самым нецарским образом насупилась, цокнув:

– Опять эта Бану.

– Для тебя – только Бану, – загрохотал Кхассав, схватив жену за руки. – Моя мать заимела по дурости во врагах Сабира Свирепого. Бойня закончилась и – вот удача, – он сдох. Отличный шанс начать с чистого листа. По крайней мере, тебе и мне, ведь моя мать принадлежит поколению Старого Волка и невечна. Но почему-то я возвращаюсь и нахожу, что в жены мне привезли девчонку, которая и без того ничего не зная, хватается за ошибки прошлого, как за пример.

– Откуда мне было… – зашлась от возмущения Джайя. Кхассав, высоколобый, с орлиным зрением и змеиной гибкостью, встряхнул жену и тут же перебил:

– Я здесь почти полгода. Полгода, Джайя. Что мешало прийти ко мне хотя бы с одним вопросом?

Джайя молчала, нервно сглатывая: что ему на эту сказать?

– Почему до тебя не доходит, что твое правление совпадет с моим, а не с царствованием раману Тахивран? – не унимался Кхассав. Он тряс жену так сильно и смотрел так непререкаемо требовательно, что теперь раманин всерьез тошнило от страха.

– Потому что, – с трудом насмелилась Джайя, – с окончанием Бойни Двенадцати Красок…

– С окончанием, – заголосил ахрамад еще громче и еще более угрожающе, – Бойни Двенадцати Красок, Бансабиру Яввуз надо было наречь не только Особенно Мудрой, но и Великодушной. Клянусь, если бы я добрался до дворца династии с возможностью взять ее штурмом, имея сорок выставленных тысяч вдоль главного тракта и союзников во всех четырех сторонах, я бы не оставил династию в покое и сам взобрался на трон. Но она оказалась куда умней, – почти с досадой выплюнул Кхассав. – Куда дальновидней и куда великодушней… Это же надо так, – в сердцах вскинул руки ахрамад, оттолкнув при это супругу.

– Великодушнее? – обозлилась Джайя, положив руку на живот. – Бансабира Хитрая вывезла из столицы и из дома твоей матери все золото, – с праведным гневом в глазах заявила Джайя.

– Все золото, – передразнил Кхассав немедленно. – Это что ли было твое золото, что ты так переживаешь? А мать хороша, как всегда. Всю войну пособничала собственному отцу, вместо того, чтобы приказать отрубить голову ему и Шауту, и, тем самым, пресечь Бойню на корню. Если бы раману не выслала меня… – со всей злостью, на какую был способен, Кхассав впечатал тяжелый кулак в одну из подпор высокого кроватного балдахина, отчего дерево жалобно скрипнуло. Джайя, перепугавшись, вжала голову.

– Золото, Джайя, бесполезно, если им некого купить. Твой отец ведь тоже не бедный человек? – не спрашивая, поинтересовался он. – Давай проверим, как ему поможет богатство, если я разрежу его надвое?

– Не смей угрожать моему отцу, – вскипела женщина.

– Отчего это? Что он такого мне дал, чтобы я отнесся к нему с уважением? Дочь, которая не способна видеть дальше собственного носа?

– Я сказала…

– ЗАКРОЙ РОТ, – Кхассав окончательно стал сам не свой. – Замолчи, – он в два громадных шага преодолел расстояние между ними, нависнув над женщиной тенью самого смертоносного из Богов. – Своим отказом сменить власть, – зашипел ахрамад, наклоняя лицо к женскому и удерживая Джайю за подбородок, чтобы не могла отвести взгляд, – и забрать лишь золото, Бансабира будто заявила на весь Яс, что она не предательница короны и узурпаторша, как всем внушала Тахивран, а лишь справедливо мстящая дочь своих предков и преданная союзница отцу и Маатхасу. Если мне не соврали, Бану была одержимой местью за мать, не так ли? Кто начал войну Джайя? Кто не прекратил ее, хотя был обязан перед Богами, волю Которых воплощает на троне Яса? Из-за кого погибла мать Бану Комшарной? Ее и без этого молва уже нарекла Избранной Шиадой, а после такого шага… АГРХХХХ, – зарычал Кхассав совсем утробно.

– Кхассав, успокойся, прошу, – пискнула Джайя, но тот только побагровел от наглости его успокаивать и, отпустив жену, размашисто зашагал по комнате:

– Девочка, выросшая без отца и матери, заматеревшая в боях Храма Даг, возвращается на родину спустя почти десять лет отсутствия и – по мановению пальца возвращает титул наследницы крупнейшего танаара. Девочка не оглядываясь выходит замуж за соседа и рожает сына в полях вражеских земель, отчего все союзники начинают испытывать желание пожать ей руку. Девочка доходит до столицы и – оп, – делает благородный жест, который внезапно показывает всем в Ясе, что раздор двух домов два дома и решают, и не было никакой надобности втягивать в это остальных.

Кхассав всплеснул руками, улыбаясь цинично и восторженно одновременно.

– Может, ход неосмотрительный, но он мгновенно прибавил к ее чести в глазах всех танов. Я читал все донесения разведки и все хроники, которые остались в столице и которые успели накропать наши летописцы. И да, Джайя, Бану – Хитрющая и Коварная, но она заставила всех поверить, будто никогда никому не врала относительно намерений. И ты глянь. Сегодня Бану Кошмарная самый честный тан, к слову которого стоит прислушиваться, поддержкой которого стоит заручиться.

– Это потому, что ее боятся, а вовсе не из-за честно…

– Ты думаешь это лучше? – с нескрываемым ехидством спросил Кхассав, вскинув к потолку голову. – Хорошо, – пресек он протесты, – давай посмотрим дальше. Хотя к последующему перемирию всех домов Бансабира Яввуз не имеет отношения, выглядит наоборот, и становится ясно, что северная танша превосходно чувствует время перемен. Потом она хоронит отца, встает во главе северной угрозы и, наконец, привозит тебя в Яс. Ты же говорила, она, кажется, знакома с кем-то из твоей страны, да?

– Д… да, – дрожа подтвердила Джайя, потому что Кхассав опять уставился на нее угрожающе-требовательно.

– И всего этого, – заорал ахрамад так неистово, что задрожали каменные плиты пола и стен, – тебе не хватило, чтоб понять, что Бансабиру надо иметь на своей стороне? Ее влияние в вопросе нашего брака тоже не убедило, что с ней придется считаться? Ладно моя мать – она, сколько помню, помешана на безоговорочной поддержке деда, но тебе-то что мешало посмотреть хоть немного вперед? – голос ахрамада сорвался, он едва не заплакал. – Неужели ты не понимаешь, Джайя, что в следующий раз Бансабира не остановится и, раз мы настроены враждебно, будет воевать с нами?

– А почему ты спрашиваешь у меня, если сам боишься ее? – вскрикнула в ответ Джайя дрожащим голосом. Все, все эти склоки очень вредны для ребенка. Она не должна волноваться. И почему до этого дурня не дойдет…

От слов супруги Кхассав почернел.

– Боюсь? БОЮСЬ? – Он не выдержал и тяжелой рукой съездил Джайе по щеке. Она натужно вскрикнула, но ахрамад проигнорировал. – За десять лет скитаний по западным землям я видел больше, чем тебе может присниться даже в самом смелом сновиденье, – прошипел мужчина. – Я знаю, как велик мог бы быть Яс, и как многого мог бы добиться, какие захватить земли, какими овладеть богатствами, как далеко завести торговые и культурные связи, с какими империями мог бы построить крепкие союзнические отношения.

Джайя кусала губы, держась за припухшую красную щеку, и вся тряслась.

– Это мое будущее, таким будет Яс при моем правлении – так я думал. Я вернусь домой, соберу своих танов и все смогу. Я найду лучших воинов и заручусь их поддержкой. Знаешь, куда я поехал, когда все решил? Я поехал в Багровый храм. Среди моих охранников, нанятых матерью десять – или сколько там? – лет назад, было как раз два Клинка Матери Сумерек. В Храме Даг – представь себе, – я узнал об урожденной танин Яввуз, первой благородной госпоже за последнюю чертову сотню лет. Живая легенда, как и человек, который ее воспитал.

Джайя схватилась за голову: происходящее все больше напоминало непробудный кошмар.

– Я вернулся так быстро, как смог, Джайя, как мне позволила державная раману. И что нашел? Выдающийся боец, потрясающий генерал, переломивший весь ход войны, ненавидит мою мать и мою семью, и даже моя невеста, которая могла бы завязать необходимые дружественные связи, обозначила враждебный настрой. Худшего не придумаешь, не так ли? – усмехнулся Кхассав ядовито.

– Откуда мне было знать, – щека все еще горела, и весь скандал уже доводил Джайю до слез. Она всхлипывала.

– Конечно, откуда? – наигранно закривлялся Кхассав. – Мы ведь не могли поговорить ни разу. Мы ведь женаты не для того, чтобы разговаривать. Где это видано, чтобы женщины лезли в дела страны…

Джайя схватилась одной рукой за грудь, а другой – закрыла в ужасе рот. Эти же слова она скандировала в собственных покоях, когда ее едва привезли и заставляли учиться днями напролет непонятно какой ереси. Где у этого изверга еще припрятаны шпионы? Почему, если его не было столько лет, ему доносит каждый второй? Или это соглядатаи Тахивран поделились по доброте души?

Джайя поймала пальцами скатившиеся слезы, шепнув:

– Замолчи.

– Хо? – интерес в голосе ахрамада смешивался с кислотой.

– Замолчи, – рявкнула женщина. – Как я могла к тебе прийти, если ты вечно то с одной потаскухой, то с другой?

– Ах да, к тебе-то я точно не приходил? От кого же тогда твой ребенок? – Кхассав взглядом указал на округлившуюся талию женщины.

От злобы Джайя схватила первый попавшийся под руку предмет – серебряный кувшин с водой – и швырнула в мужа. Тот уклонился с легкостью и посмеялся.

– Как я могла вообще на тебя смотреть и с тобой разговаривать, если знала, что даже до того, как прийти ко мне, ты всегда… всегда… с ними… – Джайя скривилась, не находя слов в явном желании опорожнить желудок рвотой.

– Так вот, что тебя смущает? – Кхассав натуральным образом побелел. – Что я сплю с кем-то, кто не является раманин, в любое время и в любом количестве? Тебе кажется поводом считать меня последним недоноском, недостойным и одного твоего слова, то, что я стал другим дарить радости, которые ты отвергла? Джайя, – позвал он осторожно, чуть протягивая. Подошел ближе, от чего женщина пугливо попятилась. – А ты вообще знаешь, что такое государство?

Вопрос стал для раманин ударом даже большим, чем пощечина.

– Я знаю побольше твоего, Кхассав. Мой отец – Стальной царь, а моя мать…

– Какая разница, какое у кого прозвище? Джайя, правитель обязан в первую очередь быть хорошим правителем, а все остальное – потом. То, что для этого надо иметь хоть какую-то широту взглядов – к сожалению, да. Но в остальном, – Кхассав качнул головой, – у меня могут быть недостатки обычного человека, и тебе их не исправить, – потом вдруг тяжело нахмурился и ощупал женщину придирчивым взглядом. – Ты знаешь, почему на трон раману всегда претендуют девочки из танских домов?

Джайя молча хмурилась, понимая: чтобы она ни сказала сейчас, ответ будет не верен. Для тех, кто не в себе, существует только их правда.

– Потому что Праматерь велит биться за жизнь, будь ты мужчиной или женщиной. А ты знаешь, что такое битва? А, заморская царевна?

Джайя молчала, и Кхассав презрительно поглядел на нее сверху-вниз:

– Если ты хочешь почтения, которое положено раманин, будь раманин – тем же, чем являются дочери танов, которые не дрожат от каждого шороха за дверью.

– Я не…

Джайю перебили: в спальню тихонько проскользнуло несколько женщин и пара мужчин. Джайя с ужасом и негодованием посмотрела сначала на них, потом на Кхассава. Тот неожиданно разулыбался и, забыв о жене, уже расстегивал пуговицы на парадных штанах.

– Останешься? – предложил он вполне искренне.

– Ты чудовище, – шепнула Джайя, пятясь в двери.

– Я просто не боюсь своей матери, милая, – улыбнулся Кхассав. – Если не хочешь повеселиться, оставь нас, пожалуйста, – попросил ахрамад.

– С радостью, – презрительно выплюнула раманин и вскочила за дверь.

* * *

Бансабира проворочалась без сна почти всю ночь. Лишь под утро удалось подремать пару часов, и все равно поднялась она до завтрака.

Трудно откладывать действие в долгий ящик, если ты все решил.

Приказала Лигдаму собрать обильный провиант и седлать коня, взяла большую часть золота, что имела, подготовила легкий плащ, чтобы прятаться от пыльных бурь. Облачилась в привычное боевое одеяние – штаны и тунику. Вооружилась до зубов, припрятав всего пару ножей. Кажется, они становятся все более громоздкими на ее острую быструю руку и начинают тормозить движения. Пора идти дальше.

Будет время поразмыслить об этом в дороге.

Сразу после завтрака она наскоро простилась перед отъездом с раманом, которому сказала, что заболел ее сын, с дедом, которому сказала правду, и с собственной охраной, которая в один голос уговаривала госпожу "не делать глупостей". На переднем дворе у парадного входа женщина проверяла седловку, убеждаясь, насколько крепко затянуты все ремни. Солнце светило не так ярко, как днем раньше, и небо заволакивали тяжелые набухшие облака, которые взревут грозой через пару дней там, куда унесет их восточный ветер.

– Уезжаете? – Маатхас запыхался, но успел сбежать по ступенькам до того, как, облаченная в самый привычный ее облику походный вид (тот самый, в котором Сагромах впервые увидел Бансабиру и полюбил) танша поднялась на коня.

– Тан? Да, пожалуй, – потерявшая, было, дар речи, Бансабира справилась с чувствами. Прощаться с ним было бы невыносимо, и она предпочла избежать этого вовсе. – Простите, что так внезапно: я надеялась, мне удастся вернуться на север в вашей компании.

– Так возвращайтесь, – Маатхас протянул руку, и Бану, украдкой оглядевшись, вложила свою. Сагромах воспрял и расцвел.

– Я бы с радостью, но возникли неотложные дела в Багровом храме.

– Вот оно что. В таком случае, – с новой силой сжал он вложенные в его ладонь пальцы, не поддаваясь грусти, – как только вернетесь в чертог, пошлите за мной. Я ждал достаточно долго, – непреклонно настоял Маатхас тоном, будто все решил, и от Бану уже ничего не зависит. Стараясь выразить взглядом, что только она знает, насколько долго он ждал, Сагромах давил волей. – Нам надо поговорить.

Бансабира всегда немного терялась от этого чуточку сердитого вида, когда Маатхас переходил к главному в его чувствах. Она попыталась от неловкости отстраниться, но стоило немного пошевелить пальцами, зажатыми в руке Маатхаса, тот надавил еще сильнее. Пока она не даст слова, он не отступит, с замиранием сердца поняла женщина.