Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

– Подношение со стола династии? – спросила она с интересом, принимая напиток.

Кхассав дождался, пока танша пригубит, а потом вознес и свой кубок, жестом указывая, что пьет за нее.

– Неужели и вам, ахрамад, для чего-то имеет смысл проявлять любезность по отношению к маленькой танше? – бесстрастно поинтересовалась женщина, всеми силами сопротивляясь сокрушительному обаянию наследника.

– Ну, во-первых, я могу делать это из уважения: вы заставили понервничать мою мать, это достойная причина для гордости.

Бану усмехнулась, взглядом указав за плечо ахрамада, где именинник раман Кхазар болтал о чем-то с одной из водных дочерей.

– Вот если бы мне удалось заставить понервничать вашего отца, я бы и впрямь гордилась.

Кхассав засмеялся, оценив шутку.

– Пожалуй, тут любой был бы горд. Признаюсь, ни разу не видел его с каким-нибудь другим выражением лица, кроме этого, – улыбнулся ахрамад и сделал жест, приглашающий пройтись.

– Так чем могу быть полезна? – вежливо поинтересовалась женщина.

– Честно сказать, хотел познакомиться с той, кого мои мать и жена с таким пренебрежением зовут Маленькой таншей.

Бансабира поглядела на мужчину с интересом и, прикинув ситуацию, пожала плечами: мол, вот она я, знакомься. Вместо продолжения диалога Кхассав почему-то неотрывно таращился на тану, глядя чуть искоса, и Бансабире пришлось взять беседу в свои руки.

– И как? Сильно отличаюсь от кошмаров, которые досточтимая раману рассказывает обо мне?

– Не то слово, – оживился ахрамад. – Перво-наперво, по рассказам вам меньше сорока не дашь.

Бану не удержалась и хохотнула.

– Мне девятнадцать, – шепнула она.

Кхассав замер, внезапно развернувшись к танше и раскинув руки, будто спрашивая: вот и как так вышло? Бансабира отвела пораженный взгляд в сторону.

– А во-вторых, – твердо заявил ахрамад, воздев указующий перст, – в рассказах вы всегда страшнее любой портовой беззубой шлюхи.

– О, ну это невежливо, – обронила танша, и Кхассав расхохотался.

– Выйдете за меня? – спросил он, отсмеявшись. Бану посмотрела на мужчину, как на умалишенного. – А что? – тут же спохватился он. – Сейчас же все гоняются за вашим приданным.

– А вам-то, наследнику Яса, оно к чему?

Кхассав махнул рукой.

– Даром не нужно. Но возможность владеть женщиной, которую побаиваются другие таны и за которую они спорили меж собой, прельщает, – улыбнулся Кхассав.

– Но вы же не тан, – заметила Бану.

– Детали, – отверг ахрамад.

Пожалуй, сегодня впервые Бансабира чувствовала себя сродни тем женщинам, которых раз за разом очаровывает Дан Наглый.

– Ну так что? Поженимся сегодня? – убедительности ради Кхассав придержал запястье той руки, которой Бану держала кубок. – Вы к тому же одеты так, что я хоть сейчас бы отправился с вами делать нашего первого сына.

Не выдержав, Бансабира расхохоталась вконец.

– Послушайте, даже если забыть, что закон Яса запрещает раману иметь в водных женах урожденных танш, раманин Джайя и без этой свадьбы ненавидит меня достаточно.

– Да, – обреченно вздохнул Кхассав, – с законом придется обождать, пока не займу трон. Уж там я внесу пару поправок.

– Право, ахрамад. К чему вам менять закон, если в вашей власти и так получить любую женщину.

– Так уж и любую, – надулся Кхассав. – Вы вон уже четверть часа отказываетесь.

Бансабира посмеялась снова: не стоит, конечно, забывать, что он Яасдур, но в конце концов, собеседник неплохой.

Пока танша рассуждала о натуре наследника, тот уже непозволительно сократил расстояние между ними и чуть наклонился, доверительно зашептав:

– Ну пожалуйста, тану Яввуз, подыграйте мне немного. Джайя ухитрилась приревновать меня к вам, даже зная, что мы не встречались ни разу. Знаете, как досаждают такие выходки?

Бансабира совсем по-девчачьи прыснула.

– Судя по всему раманин в положении, будьте снисходительны, – отстраняясь, посоветовала танша.

– То есть подыгрывать мне вы не будете?

– О, просто нет нужды. Ваш план сработал, и раманин уже идет сюда с самым свирепым своим видом, – улыбнулась Бану. – Мое почтение, ахрамад.

– Зовите меня Кхассав, Мать лагерей.

– Что ты делаешь, Кхассав? – зашипела Джайя, подойдя к мужу. – Ты же знаешь, как твоя мать…

– Моя мать – дура, – жестко, без тени улыбки оборвал мужчина, и Джайя попятилась, безошибочно узнав перед собой того свирепого и неуступчивого хозяина, который однажды настиг ее в спальне. – Как и ты, – он оттолкнул жену в плечо, привлекая внимание окружающих.

– Кхассав, – Джайя потянулась рукой и, понимая, что устраивать скандал – ужасная затея, засеменила за мужем. – Да подожди.

Но Кхассав не ждал, решительно приближаясь к помосту, где восседала державная и такая глупая мать.

– Что ты собираешься…

Кхассав обернулся, больно схватив Джайю за руку. Та поежилась, отводя глаза вниз: сил смотреть в лицо ахрамада, свирепое, жадное, опасное, как у зверя, не нашлось.

– Исправлять ваши ошибки.

Он, отбросив руку супруги, снова размашисто зашагал к помосту, а потом вдруг остановился, оглянулся:

– Это ведь она привезла тебя сюда? Почему вы не подружились?

– Что? – недоуменно воззрилась раманин. – С Бансабирой? Но раману Тахивран…

Кхассав почернел в лице от одного имени матери и махнул рукой.

– Заткнись.

* * *

Бансабира на любезность уже не отозвалась, теряясь в толпе празднующих и принимая вид скорее задумчивый. Где-то тут она видела Гистаспа с Сагромахом. Куда они делись?

– Тану Яввуз, – раздался деловитый голос сбоку. Бансабира обернулась:

– Тан Дайхатт, – вежливо склонила голову на полдюйма.

Аймар улыбнулся Бану в ответ, а потом непроизвольно сполз взглядом с лица женщины на оголенные шею, плечи, покатые бедра и обнаженную кожу ноги. Сглотнул, взметнул взор снова вверх и вышептал безотчетно:

– Вы чудесны сегодня.

Краем глаза он глянул на дочь рамана и раману, сидевшую недалеко от матери. За успех в подавлении бунта Тахивран пообещала ему, Дайхатту, руку дочери. Девушка вполне симпатичная, признал Аймар сразу, но почему сейчас кажется настолько невыразительной?

– А вы слишком расчетливы, чтобы я поверила, будто вы выловили меня только затем, чтобы сказать это, – беззлобно отозвалась Бансабира. Ее привычка видеть врагов во всех, порядком изматывала, особенно сейчас, когда голова была занята посланиями от Юдейра и оборванной встречей с Сагромахом.

– Напрасно, – в тон ответил Аймар. Кажется, не обиделся. – Я вполне искренен. – Здесь очень шумно. Прогуляетесь со мной в саду? – он подал руку. Бансабира облизнулась, медля с ответом. Огляделась, словно это могло помочь с решением. Ох, не до него сейчас. Но ведь ее выбор должен определяться и между ним тоже. С его-то тридцатью тысячами под стягами…

Женщина вложила руку, украшенную по запястью тонкими нитями золотых браслетов, исключительно в форме жеста. Едва Дайхатт расценил его, как согласие, Бану, шагнув к ближайшему выходу в сад, сцепила руки перед собой.

* * *

– О, танши нет? – Гистасп почему-то подошел к Маатхасу.

– Как видишь, – протянул тот весьма философским тоном, глядя, как Бану разговаривает с Тахивран.

– Умыкнули из-под носа, – вполголоса прокомментировал альбинос взгляд Маатхаса. Тот усмехнулся. – Собственно, это даже неплохо, – вдруг не по-своему деловым тоном добавил Гистасп. – Давно хотел поговорить с вами, тан…

Сагромах испытал серьезное недоумение и страшно заинтересовался. К чему бы это?

– На трезвую, так сказать, голову, – чуть тише добавил Гистасп, скосив взгляд куда-то в бок.

Сагромах засмеялся.

– Так чем обязан, Гистасп?

– Ну, с вами я явно не политику обсужда…

– Тану идет, – вдруг обронил Сагромах, а потом вдруг нахмурился: едва удалось встретиться с ней взглядом, Бану перехватил ахрамад.

– Пойдемте на лоджию, – позвал Гистасп и намеренно вывел Маатхаса на балкон, с которого открывался вид на сад. Дорогой альбинос обновил выпивку на подносе у слуги, так что, остановившись у парапета, какое-то время Гистасп и Сагромах пили молча. Вскоре в саду показалась Бану в компании Аймара Дайхатта, и Маатхас помрачнел. Он оглянулся, проследив выражение лица собеседника, и, желая отвлечься, облизнулся:

– Не знаешь, с чего начать?

Гистасп опустил бесцветно-серые глаза, блуждая взглядом во влаге вина. Да, так сразу и не скажешь.

– Гистасп, – позвал Маатхас, – мы взрослые люди, говори, как есть.

Гистасп запрокинул голову к небу – солнечному, безудержно светлому и чистому, как намерения благородного мужчины – оскалился, собираясь с духом. Потом выдохнул, пригубил вина и, указав бокалом на гуляющих по парку танов, заключил:

– Она должна быть с вами.

Маатхас замер с вином у губ. Если признаться в душе, он ожидал чего-то подобного, но все равно сейчас на лице застыла неминуемая печать напряжения. Пусть бы Гистасп и был старше, пусть бы и находился подле Бансабиры все время, выслушивать советы по такому поводу Сагромах находил неловким. Любовь – дело двоих, не меньше, не больше.

Видя колебания собеседника, Гистасп чуть улыбнулся: второе слово всегда дается легче первого.

– Она должна быть с вами, – настоял генерал. – И знаете почему?

Маатхас с одной стороны хотел сказать Гистаспу, что тот лезет не в свое дело, и лучшим для него будет заткнуться вовсе. Но с другой, больше всего на свете Сагромах желал, чтобы альбинос продолжил говорить, сказал то, что Маатхасу нужно услышать, и – чего таить греха – дал уже, в конце концов, какой-нибудь дельный совет.

Не зная, что выбрать, Маатхас обернулся на Гистаспа и молча посмотрел на него, надеясь, что тот увидит в его взгляде чего-нибудь такое, что заставит генерала самого принять решение: продолжать или умолкнуть. Тот усмехнулся неуловимо, уставился перед собой на гуляющих вдалеке госпожу и Дайхатта, и изрек:

– Вы любите ее.

Маатхас задохнулся – но не мешал.

– Любите без памяти, – горячо заверил Гистасп, как если бы Маатхас сам был не в курсе. – Глубоко и истово, так что я не сразу даже понял, насколько вы серьезны.

Маатхас немного пришел в себя и с помрачневшим в отчаянии лицом тоже отпил вина – большими глотками.

– Как вообще понял, – пробурчал вслед.

– Бросьте, – вдруг посмеялся Гистасп, – ваши чувства очевидны. Достаточно хоть раз увидеть, как вы смотрите на тану. Не говоря о большем.

– А как я смотрю на нее? – вдруг заинтересовался Сагромах.

– Хм, – Гистасп покрутил в пальцах хрустальный бокал с вином, размышляя над ответом. – Как это ни тривиально, но, если бы тану Яввуз была луной, вы выли бы волком на ее свет.

Теперь с горькой иронией хмыкнул Маатхас.

– А разве сейчас все не как ты сказал?

Гистасп обернулся к парапету балкона спиной, прислонился поясницей, пригубил вина и, удерживая бокал несколькими пальцами, вознес перед собой указующий перст той же руки.

– Не совсем. Танша любит собак, в том числе волков. И, знаете, немало из них воет на нее. Но в отличие от Юдейра, от ее наставника (не уверен, но встреча с ним навела меня на эту мысль) и всех других, у вас есть то, что позволяет вам, тан Маатхас, – Гистасп подчеркнул титул Сагромаха, – прыгнуть в небо за этой луной – и поймать.

Маатхас вопросительно вздернул бровь, прямо уставившись на собеседника.

– Статус, – пояснил Гистасп. – Право по рождению составить ей пару.

Маатхас перевел глаза вдаль – на Бану и Аймара.

– Вся гнусность в том, – продолжал Гистасп, – что у остальных танов оно тоже есть. Положа руку на сердце, тан: вы всерьез считаете, будто какой-нибудь Аймар Дайхатт или, того хуже, Мураммат Раггар заслуживает таншу больше вас? – Сагромах с недоумением воззрился на альбиноса: это озлобленные нотки мелькнули сейчас в его голосе?

– Бансабира Яввуз должна быть с вами, – непререкаемо заявил Гистасп. – Вы можете этого добиться, хотя бы потому, что желаете ее – ее всю, – больше остальных. Но вместо этого вы все время отходите в тень, уступая дорогу предприимчивым, заносчивым, и подлым.

Гистасп, похоже, не на шутку озлился, удивился Сагромах, впервые застав такое настроение альбиноса.

– Я не представляю, как можно заставить ее сделать хоть что-то, – наконец, сдавшись, поведал Сагромах. Если здесь можно получить совет, почему нет?

– Ее и нельзя заставить, вы прекрасно знаете. Но тану можно убедить. – Взгляд Гистаспа вдруг сделался, как перед отличной охотой или партией в шахматы со стоящим противником.

– Тан, – воззвал Гистасп не по-своему патетично, – вы заслуживаете Бансабиру не потому, что вы – северянин, и вас поддержит наш танаар. Не потому, что соседские земли ценнее каких-нибудь других. Не потому, что ваши неполные пятнадцать тысяч якобы могущественней тридцатитысячной орды Дайхатта или ваши сундуки будто бы больше запасов жадного Каамала, – Гистасп чуть подался вперед и доверительно поведал:

– Вы заслуживаете Бансабиру больше всех других претендентов потому, что любите ее. Будь тану защитницей самого слабого и малого танаара, будь она танин Пурпурного дома и просто дочерью действующего владыки, – разве в этом случае вы не хотели бы быть ее мужем? – в лоб спросил Гистасп.

Маатхас, наконец, отвел глаза. Непростая беседа, как ни глянь. Трудно, очень трудно сознаваться в чем-то настолько личном. К тому же, в общем-то, чужому человеку.

– Хотел бы, – тихо отозвался Сагромах, не встречаясь с Гистаспом взглядом.

– И она бы хотела.

Маатхас, откликаясь, дернул головой на звук генеральских слов. Гистасп улыбнулся – благожелательно и искренне, так, как Маатхас прежде очень-очень редко за ним замечал.

– Потому что в глубине души знает, – продолжал генерал, – вам нужны ни ее армия или надел, ни ее связи или союзы. Вам нужна она, – Маатхас чувствовал, как от слов альбиноса начинает покрываться пятнами дикого смущения. – И тану ждет, хоть никогда и не сознается, когда вы сделаете предложение, от которого ей не захочется отказываться. При этом сделаете так, что выбора отказаться у нее и не будет.

Сагромах вдруг напрягся снова, озадаченно уставившись на Гистаспа: с какой стати он говорит так уверенно? От лица ли Бану? Или почему вообще?

– Тебе-то до этого что за дело, Гистасп? – спросил тан, надеясь прочесть в лице генерала хоть что-то, уловить, почуять подвох, поймать на вранье или уловке. Но ничего такого и не было в замыслах, осознал Сагромах, когда Гистасп в повествовательном тоне ответил:

– Знаете, тан, я прошел с ней хороший путь. Не слишком уж длинный, но и далеко не короткий. Наблюдая, как нещадно взрослела девочка, я понимал: она заслужила право быть счастливой, даже если пока еще не до конца представляет себе, что это значит. Сколько ей выпало, а? А ведь танша, великая и ужасная Мать лагерей, – с деланной важностью акцентировал Гистасп, – вдвое младше нас обоих. Нам, ее подданным, приближенным, родичам, не позволено в ней сомневаться, а ей – разочаровывать нас или принимать нашу помощь как равную. Танша во всех отношения полагается на регламент и достаточно сильна, чтобы всегда принимать решения вместе с последствиями, о которых обычно знает заранее. Но и сильным людям нужна любовь, тан Маатхас.

Потом помолчал, давая Сагромаху время осмыслить услышанное, и добавил:

– Я бы даже сказал, сильным людям любовь нужна особенно.

Маатхас отвернулся от сада, оперевшись на парапет по примеру Гистаспа. Цокнул, поджал губы.

– Бансабира всерьез верит, что любовь превращает человека в ничтожество. Вы можете доказать ей обратное.

Маатхас сначала кивнул, будто соглашаясь взяться за дело, уже обдумывая детали, а потом вынырнул из глубины измышлений:

– Давно ты зовешь ее по имени?

– В общении с ней – никогда, – просто ответил Гистасп. – Если бы я мог звать ее по имени, я бы не искал помощи у вас. Но Бансабира – тану одного из двенадцати великих военных домов, а я лишь пес у нее на поводке. Собака может быть лучшим другом, если вы не знали, но собака не греет ночами простыни.

Маатхас повернул голову, всматриваясь в Гистаспа озадаченно. Насколько серьезно от сам относится к Бану? Насколько серьезно и насколько иначе, не так, как он, Сагромах? Сколько времени размышлял обо всем этом? Почему размышлял обо всем этом? Столько усилий не тратят на человека, который ничего не значит.

– Хватит быть порядочным, тан, – наконец, посоветовал Гистасп, наблюдая за Маатхасом, в лице которого читалась самая бурная смесь чувств – от восхищения и озабоченности до негодования и недоверия. – Вы храните уважение к покойному тану Сабиру, но разве не он был причиной вашего одиночества? Сама судьба дала вам шанс, который бы никогда не представился, будь Свирепый жив.

Маатхас вздернул бровь и, будто осознав, выпрямился, развернулся, сделал шаг, встав четко напротив Гистаспа и заставив, тем самым, выпрямиться и его. Альбинос оттолкнулся от парапета, вытягиваясь нехотя. С видом, будто спрашивал: что такое? Неужели то, что я сказал, не самоочевидно?

Непроизвольно Сагромах повел головой: пожалуй, теперь ясно, отчего Гистасп так внимателен к Бану. И хорошо, что он на ее стороне, а не против, ведь помимо этой невыносимой привычки издеваться над собеседником с невозмутимой или высокомерной физиономией, присущей им обоим, Гистасп превосходит Бансабиру опытом прожитых лет. С таким воевать было бы еще сложней.

– Как давно ты задумал этот разговор? – наконец, спросил Маатхас, не столько из интереса, сколько просто для того, чтобы что-то сказать.

Гистасп облизнулся, потер губу пальцем, глядя немного в сторону, и оскалился без ответа.

* * *

Дайхатт, болтая на самые разные пустячные темы, не давал Бансабире отделаться от него до того самого танца весны: потащив таншу за руку, Аймар позвал смотреть его вместе. Подал женщине вина, хотя Бансабира уже краснела в щеках и старалась больше не пить.

Они расположились на нейтрального – не черного и не пурпурного – цвета подушках, за столом, заставленным сладостями. Музыканты перегруппировались и теперь расселись в две строгие линии, образуя прямые углы по отношению к помосту раманов. Все притихли.

Затянула двойная флейта – ноту тихую, в среднем регистре, как первое слово в длинной песне сказителя. Потом флейтист взял несколько тонов подряд вверх, выплел музыкальный узор, подобно тому, какой очерчивает сорванный ветром лепесток каштана, опадая на землю. Раздался двойной щелчок трещотки, и несколько барабанов ворвались в звуковое кружево гулкой дробью четкого ритма. Перед празднующими, сияя и высвечиваясь в лучах проникающего дневного солнца, яркими огнями вспыхнули цветастые платья танцовщиц. Они закружились, и по залу прокатился вздох изумления. Они сделали мягкий выпад назад – и зал замер от красоты. Они прогнулись в стороны, акцентируя впереди выступающую солистку – и Бансабира затаила дыхание.

Волосы девушки были перетянуты жемчужной нитью так, что на лбу меж одинаковых бусин красовались самоцветы тех же размеров: лазурит, опал, малахит, гранат и чароит.

Синий, белый, зеленый, красный, фиолетовый. И свободная первая позиция, быстро прокрутила в уме Бансабира, нахмурившись. От Дайхатта это не укрылось.

– Госпожа? – он мягко положил ладонь поверх ее руки, но едва успел задеть, прежде чем танша отстранилась. Не до него сейчас.

– Простите, тан…

– Вам не хорошо? – участливо поинтересовался Аймар, не сумев скрыть в голосе некоторую раздражительность.

– Немного, – отозвалась Бану и выцепила глазами Гистаспа. Тот болтал с соотечественниками и северянами Маатхаса в углу зала, но, почувствовав на себе взгляд, что-то бросил Хабуру, поспешил навстречу.

Они пересеклись где-то в середине пути. Бану быстро забыла про брошенного Дайхатта, только кивнула в сторону ближайшего выхода, и Гистасп с готовностью, уступив танше первый шаг, пошел следом в сад. Оказавшись на улице, Бансабира не стала идти далеко.

– Пошли за тем слугой, – бросила через плечо. – Быстро.

Гистасп исполнил, ткнув стражнику у дверей пальцем в мелькавшего среди гостей посланца Юдейра.

– Что такое? – генерал мгновенно уловил настроение госпожи и тоже нахмурился. На всякий случай.

– Что-то не так, – невнятно объяснила Бансабира, ощущая, какую злую пакость играет вино с ее способностью мгновенно соображать. – Расскажи пока про герольда.

– Слева направо были зеленый, фиолетовый, белый, красный, синий и черный, – отрапортовал Гистасп собраннее, чем можно было ожидать от захмелевшего. – Что это значит?

– Потом обсудим, – отозвалась Бану: подоспел слуга с разносом – и серьгой Рамира в ухе.

– Первая степень важности? – строго спросила Яввуз. – Где новости о предмете первой степени важности? О четвертой? И где Юдейр?

Слуга отвел взгляд, поджав уголок губ с беспокойством в лице.

– Это все, что нам удалось донести до вас, – сказал он, наконец. Помрачнел, поднял на Бану тяжелый взор.

– Что это значит?

Мужчина украдкой огляделся:

– С Тиглатом, думаю, понятно: следить за перемещениями первого номера Храма Даг, не попавшись, почти невозможно. Если только ты не сам семи пядей во лбу.

Бансабира не удержалась, отступив на шаг и зажав рот рукой, чтобы ненароком не выдать лишнего звука.

– Не говори, что Юдейр сам отправился в Орс, – прошипела она.

Слуга качнул головой.

– Нет, посланник из Орса, передав весть, которую мы передали через герольда, больше не давал о себе знать. Думаю, советник царя Алая поймал его за руку. А вот командир, – протянул мужчина, неодобрительно косясь на Гистаспа. Бансабира, проследив взгляд, кивнула, и разведчик закончил:

– Командир взял на себя задачу первой степени важности, и, к сожалению, мы потеряли с ним свзяь.

Бансабира угасающим взором прошлась по лицу разведчика, кустарникам и деревьям за его спиной, фигурам каких-то людей, не разбирая ничего. Как бы ни обнаглел Юдейр, как бы ни было проблематично сейчас его использование, он был незаменим. В прошлый раз у Бану ушло полтора года, чтобы подготовить замену командиру разведки при том, что изначально Юдейр был "меднотелым", а, значит, обладал особой преданностью и отличными боевыми навыками. Кроме того, Юдейр был удивительно талантлив сам по себе: имел склонность к языкам, хорошо видел причины и следствия многих вещей и, главное, – будучи оруженосцем и прислугой в одном лице, прекрасно знал образ мысли Бансабиры.

Даже захоти Бану сейчас провернуть что-то похожее, не вышло бы. Без подходящего человека невыполнима ни одна задача. Разве что Гистасп мог бы справиться, но в сравнении с альбиносом Юдейр был сама бесхитростность и ему танша все равно верила чуточку больше.

Точно, Гистасп. Бану опомнилась:

– Пошли, – кивнула она деловито. – Можешь идти, спасибо, – обронила разведчику.

Когда Бану с Гистаспом остались в комнате, которую Пурпурной танше отвели во дворце династии на время праздника, Яввуз завалилась за стол и откинулась, бездумно уставившись в потолок. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

– Тану? – позвал Гистасп, и женщина, взбодрившись, потянулась в стол за бумагой. Открыла чернильницу, быстро записала цвета, какие видела сама.

– Назови еще раз цвета у герольда.

Мужчина назвал. Танша наскоро набросала, просмотрела обе строчки еще раз. Задумалась, закусив самый кончик пера, будто в перечислении цветов был удивительного толка сакральный смысл.

– Что это значит?

Бансабира вглядывалась в бумагу до того дотошно, что слова, обозначающие краски, начали попросту расплываться перед глазами сплошным черным пятном. Тогда женщина покопалась недолго в ящике стола, достала маленькие коробочки с цветными камнями и, убрав лист с записями в сторону, выложила два ряда посланий.

– Что это значит? – настойчивее повторил Гистасп, наблюдая за манипуляциями госпожи.

– Это, – безотчетно Бансабира указала на сообщение, которое увидела в волосах танцовщицы, – означает, что аданийцы заключил брачный союз с представителем Далхоров с целью достижения нейтралитета по совету семьи или приближенных.

Гистасп, не стесняясь, отбросил челюсть: она издевается что ли? Это же просто камни. Как то, что она сказала, можно было умозаключить из того, что она выложила?

– А это, – продолжала танша, указывая на новость, вызнанную Гистаспом, – значит, что орсовцы выдвинули какой-то очень скромный состав в Адани или Ласбарн с целью подготовить условия для аннексии по наущению внутреннего голоса царя Алая.

– Как? – не выдержав, вздохнул альбинос. – Как это работает? Например, вот синий – это Адани? А зеленый – Орс что ли?

Бансабира усмехнулась: да нет, все не совсем так. Гистасп закусил губы, чтобы удержаться от вопроса: "Можете рассказать?", в котором прозвучало бы все его ребяческое и неуемное любопытство.

– Объяснить, говоришь? – шепнула Бану, наблюдая за Гистаспом. Тот широко улыбнулся и кивнул.

Бансабира выпрямилась вдоль спинки стула.

– Хм, – вздохнула, задумавшись. – В целом, все довольно просто. В посланиях существует шесть позиций и шесть цветов, каждый из которых на отдельно взятой позиции имеет закрепленное значение. Позиции принято перечислять от последней к первой, чтобы дезориентировать шпионов. Первая – это состав: отдельные люди и армии, целиком или их часть. Вторая – степень важности, которую командир разведки обычно согласовывает с хозяином. Третья позиция – источник события, она обозначает, чей приказ или какое обстоятельство привело к действию. На четвертой располагается намерение, цель совершаемого действия – заключить союз, например, занять местность, собрать ресурсы. На пятой – обычно указывают направление движения или соучастников действия, а шестая позиция характеризует само событие: перемещение армии, свадьба, оборона, атака, разведка и шпионаж и убийство лидера. Исходя из условий и обстановки, в которых находишься изначально, позиции и цвета приобретают смысл.

Дослушав, Гистасп помолчал с умным видом. Потом спрятал лицо в ладони:

– Как все запутано.

Бану повела головой:

– Привыкаешь быстро. Сложнее становится, когда какой-то позиции не хватает, и ты не знаешь, какой именно. Или, еще хуже, когда в сообщении отсутствует белый цвет – значит, сообщающий где-то умышленно солгал. И мало, что надо сообразить где, – неожиданно развела руки Бану, – поди пойми, почему он не смог сказать всю правду.

О последнем Гистасп предпочел вообще не задумываться. Пока, по крайней мере. Он распрямился, чуть склонился над столешней с посланиями, ткнул длинным узловатым пальцем сначала в фиолетовый камушек, потом в синий, и спросил, в чем запутался не столь сильно.

– Стало быть, это степень важности, – мужчина на месте покатал камушек подушечкой пальца. – Фиолетовый – это какая?

– Вторая.

– А синий – третья? – повинуясь не столько логике, сколько чутью, угадал Гистасп. Бану кивнула:

– А Ласбарн был первой.

– Я думал, первой был Гор, – усмехнулся альбинос.

Бансабира мотнула головой:

– Разведчик прав: следить за первым номером Храма Даг почти невозможно. Даже за мной непросто шпионить, не попадаясь. Так что, Тиглат с самого начала был в разведке желательным дополнением, но не больше. И так ясно, по чьей подсказке Джайя оказалась нашей раманин.

Гистасп призадумался.

– Что-то похожее вы сказали и той жрице, которая приходила в чертог. Вы правда думаете, это его рук дело?

– Это очевидно. Не знаю, насколько была права Вторая среди жриц, и какое отношение ко всему этому имеют христиане, но то, что Гор всегда любил щедрой рукой рассыпать семена войны и смотреть, как они прорастут, правда. Я никогда не ладила с другими его учениками. И сейчас происходит то же самое.

Гистасп изобразил в лице крайний интерес.

– Весь переполох начался из-за того, что владыка Орса задумал взять реванш в войне с Адани и для этого – вернуть господство в Ласбарне. Гор нашел способ вплести в эту игру Яс. Глупо думать, что, имея возможность пограбить, особенно после Бойни красок, Яс не попытается отбить львиную долю. Гор воспользовался случаем. Теперь если я подчинюсь Тахивран и буду действовать в интересах династии, то, может, со временем мы примиримся, и Бойня Красок забудется. Но если нет, однажды все объединенное воинство Орса, южных земель Яса и Ласбарна придет по мою, а, значит, и по ваши головы. Не знаю, будет их воодушевлять вера в Праматерь или Христа, но я клянусь, Гистасп, – с надрывной нотой в голосе заявила Бану, – что вести это воинство будет Гор.

Гистасп глубоко вздохнул: вот тебе и все причины. Вот тебе и весь смысл жизни – выжить.

– Ты сам все видел, – подытожила Бансабира, наблюдая за сменой выражений в лице собеседника. – Ты знаешь, каковы мои шансы против него. Я понятия не имею, как скоро все случится, но нутром чую: не начну готовиться сейчас, и к моменту, когда к воротам чертога явятся орды, опоздаю.

– Вы думаете, они придут так далеко? – изумленно спросил Гистасп, оглушенный не то ее дальновидностью, не то мнительностью.

– Тем, кто, подчинившись, ограничил собственную свободу, никогда не дает спокойно жить чужая.

Генерал задумался на минуту.

– Но если вы все же пойдете на встречу планам династии? Вы никогда не были человеком, который из-за личных обид мог поставить под угрозу мир в стране.

– Дело не в обидах, Гистасп. Отец мечтал объединить всех северян под одним знаменем, и, надо признать, был не так уж неправ. Почему нас не беспокоили столько десятилетий? Потому что все знали: напади на одного – ответят трое. Но Тахивран сумела разобщить нас за годы Бойни, и расколотые мы не особо страшны. Собрать сейчас остальных воедино можно лишь одним способом.

– И чем объединение северян мешает перемирию с династией? – не столько возмущался, сколько недоумевал Гистасп. В конце концов, кто как не он особенно уважал Бану за принципиальность позиций, одна из которых гласила: делай все по дороге и бери все, до чего можешь дотянуться, если оно имеет цену.

– Тем, что из-за альянса Орса и Яса, династия предложит мне вести людей в Ласбарн – пустыню, со сложностями которой никто из вас не сталкивался прежде. У нас нет проводников, и чтобы сделать хоть одного, способного провести нас мимо трясин и паучьих гнезд, придется угробить несколько сотен бойцов. Что до меня… Мне, может, при определенной удаче и удастся пройти Ласбарн самой, но я никогда не смогу провести в песках войско. Я хочу объединить север, Гистасп, а не потерять его.

Альбинос не стал ничего спрашивать. И так ясно: стоит Бансабире отказать династии, и, как минимум столица и ее союзники ополчатся против севера. А едва начнется конфликт, на стороне Тахивран выступят все, у кого когда-то был повод отомстить Бансабире. Гистасп никогда не питал иллюзий насчет своего сюзерена: у танши полно врагов.

Женщина поднялась, подошла к окну комнаты – светлой, небольшой, почти без убранств. Бану настояла на этом покое, хотя изначально, как одной из танов Яса, ей была выделена роскошная комната. Но стражу предполагалось селить отдельно, и Мать лагерей, намереваясь поселиться вместе со свитой на одном этаже, попросила "какие угодно условия, но для всех". В конце концов, всяко же не хуже ее затхлой коморки в подземельях Храма Даг.