Текст книги "Госпожа ворон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Машевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

На этих словах Иден внезапно широко раскрыл глаза и, чуть обернувшись, в упор глянул на Аймара. Тот, игнорируя собеседницу, внезапно подобрался и, сам себе удивляясь, распрямился, будто его кто-то только что укусил за ягодицу. Понаслаждавшись чуточку произведенным эффектом, Ниитас обратился к тану Серебряного дома:

– Вы сами себя слышите? – спросил он, снова безобразно щурясь и скалясь.

Яфур сейчас слышал только шум собственной крови в ушах.

– Так что, – подытожил Ниитас, – сами понимаете, люди в моем возрасте такие капризные и не любят… нет, совсем не любят менять привычки. Границы. Ха-ха, границы. Ох, сочинитель тан-филин. Фантазер.

Заключив оное, Иден по-идиотски потряс рукой и удалился куда-то в толпу.

Каамал побагровел и все-таки схватился за кинжал, но, скорее, для того, чтобы удержаться на поверхности сознания, как если бы рукоять клинка была бревном, оседлавшим бушующие волны ярости. Верно оценив ситуацию, наблюдавший за танами Дайхатт, наскоро отделался от надоедливой девчонки из Синего дома, и в два шага оказался рядом с родичем, тут же схватив его за плечо.

– Дядя, – позвал он, надеясь образумить Яфура.

– Кретин. Он законченный кретин, а не тан. Чтоб он сдох, – гневно плюнул Каамал.

– Тише, – округлив глаза от неожиданности, Дайхатт нервно огляделся. – Тише, прошу.

– Чтобы. Он. Сдох, – сдавленно, но непреклонно прошипел Яфур снова. – И сучка эта пусть тоже подохнет с ним вместе.

– Чего? – не понял Дайхатт, а потом сообразил. Отпустив дядю, отступил на полшага. – И что вам даст смерть Маленькой танши?

– Отсутствие у Яввузов лидера с мертвой хваткой. Кто бы ни стал регентом при моем внуке, сопливый Адар или бесхребетный Тахбир, договориться с ним будет проще. Сучка. Подмяла под себя даже этого упертого лиса. Впрочем, у самой лисья морда. И будь Яввузы волками на самом деле, давно бы разодрали вшивую дрянь.

Дайхатт оглядел дядю с головы до ног и отошел еще на полшага. Вот, значит, как?

– Я думал, мы добиваемся того, чтобы я женился на ней, нет?

– Так женись уже, – рявкнул Каамал в ответ. – Женись. И заткни ей рот или кулаком, или членом.

Аймар изумленно вытаращился на тана, а потом нашелся:

– Маленькая танша – клыкастая. Того гляди – откусит, – посмеялся он.

– Маленькая танша – заносчивая, а все почему? Потому что за ее спиной полно вооруженных мужиков. Она что, без своих собак даже из дома выйти не может? – бросил Каамал, неопределенно дернув головой в сторону, где, поодаль, стояло несколько человек из охраны Бану.

Дайхатт с ответом затруднялся. Его опыт общения с Бансабирой ограничивался всего одной встречей (ведь даже здесь, на праздновании, раман, по традиции, призывал с поздравлениями танов по одиночке, дабы каждый преподносил дары от сердца и ума, а не из кичливости перед соседом), которой явно не доставало, чтобы оценить боевые умения танши.

– Ну чего ты притих? Что, за одну встречу она и тебя скрутила в портки?

Аймар подавился воздухом. Дрогнув в лице, так что привлекательные черты исказились, и шагнув на Яфура снова, Дайхатт собрался ответить, как герольд объявил о появлении недостающего звена.

* * *

Сияя до кончиков серебристых волос, Гистасп, одетый в синие торжественные одежды, искоса поглядел на госпожу. В откровенном наряде сродни платью, которое одевала на приветственный ужин в Орсе, Бансабира ухитрялась держаться с беспримерным достоинством. Струящееся дымчато-лиловое платье из тончайшего мирассийского шелка, с разрезом почти во всю длину юбки и одним обрезным плечом, так, что крой подчеркивал плавность женских очертаний, подпоясанное мягким широким поясом, делало Бансабиру похожей на помощницу Праматери из мира духов. Белокурая коса, распушенная и украшенная золотой ниткой с изумрудами, и длинные серьги из тех же материалов выдавали в танше приближавшуюся весну и надежду на новую жизнь. Золотой кинжал – изысканный и совершенный, тонкий, словно длинная шпилька, в ножнах, украшенных узорным литьем – выдавал высокое происхождение женщины и ее статус, но не прямую угрозу. Шрамы, многочисленные, не прикрытые одеждой, недвусмысленно говорили: весна следует за зимой, а возрождению всегда предшествует погибель. Прямые черты лица и глаза глубокого оттенка, очерченные черным, скрывали тайну – как и положено тем, кто несет на себе печать Матери Сумерек.

Ей, должно быть, очень идет ночь. Не бессонные бдения полководца в шатре, а сладкие стоны на любовном ложе.

"Сегодня ты роскошна как никогда" – с теплом в сердце подумал Гистасп.

А потом внезапно почувствовал, как в самый центр груди впилась заноза. В самом деле, вот, вот, что это такое. Альбинос так долго не мог понять, какие чувства привязывают его к танше – пока не увидел наглядно, не осмыслил, не сообразил на чужом примере.

Гистасп не приходился Бансабире братом, отцом, наставником, другом, любовником, советником. Он находился где-то посередине между всеми этими качествами, не принимая до конца ни одно.

Как и Гор.

С того самого дня, как Гистасп принял собственную верность тану Яввуз как бесповоротную данность, он хотел стать для нее тем, чем прежде был Гор. Гистасп желал занять его место, получить его право безоговорочного голоса хотя бы в некоторых вопросах. Хотел стать незаменимым и единственным в смысле, многократно превышающем привычные нормы отношений мужчины и женщины, чем-то большим, чем принято думать. Как был этот чертов ублюдок, изувечивший молодое прекрасное тело госпожи.

Пожалуй, это выход, вдруг осознал мужчина. Гор – прошлое, давнее, как Бойня Двенадцати Красок. Гор – начало Бойни и сущностный корень Бансабиры Изящной. Он, Гистасп, стал будущим – корнем не какой-нибудь маленькой танши, но Матери Лагерей. Не одиночной убийцы без племени, но главы великого клана и верховного главнокомандующего над сорока тысячами бойцов. И если у Клинка Праматери хватило сил закрыть глаза на прегрешения бывшего наставника и принять его науку, то у Гистаспа достанет сноровки скрыть то, чего не сможет простить даже грозная тану Яввуз.

Генерал оглядел спутницу снова – мягко ощупав взглядом почти бесцветных глаз. Такими должны быть глаза человека, не осуждающего и не оценивающего. Улыбнулся – вежливо-добродушной улыбкой, по которой Гистаспа знали все и подлинный смысл которой разгадала только она. Потом чуть приблизил к стоявшей по правое плечо женщине раскрытую ладонь и обратился глазами вперед – перед ними высились дубовые двери тронной залы дома Яасдур, открытые и охраняемые горделивой стражей в сияющих латах. Первый раз эти двери были открыты для них сразу.

– Запертые двери на наших дорогах встречали нас, конечно по-разному, но не было ни одной, которая не отворилась бы впоследствии, – не обращаясь конкретно к женщине, произнес Гистасп.

Бану, неуловимо усмехнувшись, не стала напоминать, что была одна дверь, которая в некотором смысле не открывалась с внутренней стороны – ворота замка, где Шауты с Раггарами морили их голодом.

– Чем бы меня ни встретила эта дверь, я спокойна, пока за моей спиной есть люди, в которых я верю, – также обезличено отозвалась Бансабира, вздернув голову.

Она кивнула герольду в дверях, чтобы тот, одетый в светлый праздничный камзол, украшенный вдоль шва горловины яркими кусочками разнокрашенного стекла, возвестил о ее появлении. Неслышно набрала полную грудь воздуха, прикрыв глаза – и пропустила момент, когда Гистасп кратко и трогательно улыбнулся уголками губ.

* * *

Командира дворцовой стражи и Аймара Дайхатта, препирающегося с дядей, разделяло еще около пяти шагов, когда герольд объявил о появлении тану Яввуз. Наконец уж.

– Господи, – едва слышно выдохнула Джайя. Так, оказывается, в Аттаре во дворце Далхоров, Бансабира еще была одета как святая…

– Явилась, – выдавила сквозь зубы Тахивран, игнорируя невестку с ее "Господом".

Дайхатт поперхнулся словами, которые хотелось бросить в лицо Каамалу просто потому, что он достал со своей вселенской неприязнью ко всем, кто не хотел следовать его планам и делать, что он задумал. Аймар застыл, уставившись на молодую таншу. Кто мог представить, что та измочаленная войной и тяготами новоиспеченная тану Пурпурного дома, которую он встретил в утро погибели Сабира, окажется не только деловитым командиром, но и такой соблазнительной женщиной?

Надо… Надо обязательно поздороваться. В числе первых, решил Аймар, явственно ощущая, как где-то с обратной стороны позвоночника зачесалось и засвербело от всякого нетерпения сделать что-нибудь значимое, проявить себя, всерьез взяться за дело. Интересно, куда она пойдет перво-наперво?

Он уже сделал шаг навстречу Бансабире, совершенно не зная, что скажет, как его окликнул посланник Тахивран.

– Светлейшая просит вас на разговор, тан, – сообщил командир. Дайхатт даже не сразу оторвался от наблюдения за Бансабирой. Если сейчас он не подойдет к ней, потом не выцепишь, но пропустить мимо ушей приказ государыни нельзя.

Сжав зубы и со всем недовольством гортанно рыкнув, Аймар проводил Бансабиру взглядом в распахнутые объятия деда и, бросив: "Иду", зашагал к помосту династии. Надо покончить с неприятными делами поскорей.

* * *

Дан ткнул локтем под ребро Серта и кивнул в сторону стоящего на шаг впереди Маатхаса. Соратники и близкие помощники Пурпурного и Лазурного танов уже столько раз пересекались по разным поводам и столько бед пережили вместе, что на сей раз, встретившись, кинулись обниматься, как лучшие друзья. Только их таны, по общему мнению, до сих пор занимаются ерундой.

Серт на маневр товарища отвлекся нехотя – он только что проследил недвусмысленный порыв Дайхатта кинуться к тану. Впрочем, отвлечься стоило – Маатхас замер, как заколдованный, так и не донеся до губ бокал с вином. А потом сосуд будто стал непомерно тяжелым, и рука, его держащая, обвисла плетью.

Бокал из чистого серебра выпал, звякнув, и покатился, заливая глянцевый пол. Хабур, верный друг и соратник, не растерялся и тут же навалился плечо в плечо на Сагромаха.

– Ой, тан, простите, – спохватился он, – я как медведь, честное слово. Вон, бокал из-за меня выронили. Простите.

– Д… да ладно тебе, – даже не посмотрев на мужчину, отозвался Маатхас.

О, Великая, почему она такая красивая? И почему такая откровенная? Зачем позволяет видеть все это, все, что должно быть только его, каким-то убогим извергам? О, Акаб. Чтобы их всех смыло…

Подоспела прислуга, но Маатхас тем более не удостоил взглядом и ее, наблюдая, как Бану целуется в щеки с дедом. Сморщенный, словно залежавшаяся редиска, Ниитас казался до того торжественно настроенным, будто собирался спеть какой-нибудь гимн.

Он, Маатхас, тоже бы спел. Но для начала надо вырвать Бану из лап всех других рвачей. Пока она не замужем – она только его. А когда окажется замужем – тем более будет только его, – ревностно в груди Сагромаха поднял голову Собственник и повелел ему идти к Матери Лагерей, не мешкая ни секунды.

Когда Маатхас удалился на приличное расстояние, Хабур упер руки в бока и обернулся к остальным – и лазурным, и пурпурным:

– Эти два идиота вас же тоже достали?

– Я вот, что предлагаю, – тут же зажегся идеей Ниим, будто продолжая мысль Хабура. – Надо их уже свести.

Хабур кивнул молча: это он и имел в виду.

– Да, – поддержал Дан Смелый. Он тоже мгновенно завелся от осознания предстоящей авантюры. – Надо свести, – потряс он кулаком, изображая жестом всю готовность к действию. – Затащить в одну постель, а потом застукать.

– У танши траур не кончился, – напомнил Серт. – Добром не обернется.

– Вот потому они и тянут, – назидательно сообщил Хабур. – Из-за траура по Свирепому. Все из-за порядочности нашего тана и принципиальности – вашей.

– Да ладно траур, мы бы их не выдали, зато всем было бы ясно, что будет через месяц-другой. А то треплют мозги всем вокруг, – поразмышлял Ниим.

Раду, немного мрачнее остальных, попытался напомнить, что вообще-то, это не их дело, но его нарекли занудой, и слушать никто не стал. Тогда увалень сдался и, усмехнувшись, опустил голову, принимая любые затеи соратников как план действий.

– Принципиальность, порядочность… Пусть себе отнекиваются, как хотят. Если в этой ситуации тем более затащить их в одну постель, не отвертятся, и нас мучать не будут, – решительно заявил Ниим. – Не знаю, как тан Маатхас, танша, когда не знает, что делать с их отношениями, с нас по три шкуры спускает.

Свита Сагромаха единодушно закивала. Один из воинов Лазурного дома выразил общую мысль:

– Это да. Наш тоже все решает нырком в работу. И нас за собой тащит – на самое ее дно, – а потом вдобавок тихонько буркнул. – Идиот.

Осуждать его никто не стал. Даже посмеялись немножко.

– Итак, где, когда и как? – Дан в предвкушении хлопнул ладонями, потер.

И тут-то все и притихли – так запросто и не решишь. Надо бы пообстоятельнее подумать.

– Пожалуй, нигде и никак, – резюмировал Раду.

– Почему это?

– Что-то точно придумать получится, – сказал Ниим. – Просто надо собраться.

Хабур переглянулся с Сертом, и последний ответил за него:

– Потому что, если за этим делом их застукаем мы, нас попросят молчать, а если откажемся, велят заткнуться. А если застукает кто-то еще – работа будет наименьшим, чем все мы сможем отделаться. Плохо, что ли, знаете, как эти двое любят укорачивать людей на голову? Всеобщий скандал хороший к этому повод.

Буйный настрой угас даже в глазах Дана Смелого.

– Да, надо что-то другое придумать. Не такое радикальное, – подтвердил Ниим.

– Вот сами и думайте, – отозвался Дан, всем телом разворачиваясь вслед проплывшей мимо чернявенькой красотке. – А я, пожалуй, пойду. И, ежли кто захочет, можете меня застукать с ней. И присоединиться, – мужчина снова блеснул глазами и скрылся в толпе.

– Акаб, – тихонько воззвал Ниим.

– Кретин, – безапелляционно заключил молчавший до той поры Одхан, и сподвижники обоих танов засмеялись.

– Вообще, – сказал Хабур, – можно подумать. Празднования продлятся еще три дня, время пораскинуть мозгами есть. Все в деле? – обвел он глазами оскалившихся мужиков.

* * *

– Погостить говоришь? – протянул Иден. – Погостить дело хорошее. Да, можно и погостить ведь. Отчего не погостить у родной внученьки? Правда, – Иден оглядел женщину с ног до головы, – у тебя там холодно. Не знаю, как моя Эдана жила на севере, ах. Но, думаю, ты ходишь там в более теплой одежде, да ведь? Ведь да?

– Точно, – усмехнулась Бансабира.

– А тут вам, северянам, поди чересчур жарко. Оно и понятно, что ты такая голенькая, – если Иден и осуждал Бансабиру за внешний вид, то только в словах: и Бансабира, и Гистасп слышали в его голосе, что вызов, который танша бросила Тахивран и "недалекой", как повелось считать в Ясе, раманин, таким банальным женским способом считал достойной присяги дерзостью. Отличный ход.

– Дело не в жаре, – посмеялась Бану. – Просто явиться так, – она развела руки, демонстрируя себя, – единственный для меня способ доказать остальным, что я безоружна.

Ниитас повеселел и изумился одновременно, отчего брови его поползли вверх, перечерчивая лоб гусеницами морщин, а глаза широко-широко открылись.

– Вот оно что. Ну раз так, Гистарх, – обратился Иден, – раз так, ты уж хорошенько защищай внученьку. Хорошенько, да…

– Не беспокойтесь, тан, – кивнул Гистасп. – Госпожа – солнце нашего танаара.

– Ой да ладно, ладно, – помахал пожухшей ручонкой Иден и простился. – Поговорим еще Бану, хорошо? Да, поговорим, – тут же решил сам. – А пока я еще к раману схожу. В молодость мы с ним столько дел натворили, рассказать-то и стыдно, а уж вспомнить. Или наоборот? Хм-хм-хм…

* * *

Дайхатт согласился выполнить поручение государей и подавить бунт на Перламутровом острове – кто знает, когда он увидит Яввуз снова. Ясность их грядущего супружества надо вносить уже сейчас, а если танша почему-то будет колебаться, стоит намекнуть, что раману пообещала награду большую, чем может предложить Бансабира.

* * *

Когда Иден отошел, Гистасп широким жестом провел по лицу от линии волос, собранных сегодня в светлый хвост, к подбородку, словно меняя маску потешного радушия на маску усталой благосклонности.

– Сумасшедший дед.

– Не то слово, – согласилась Бану. – Пойдем-ка, поймаем кого-нибудь с выпивкой. Проводи меня.

Гистасп молча подал руку и, выцепив в толпе острым взглядом тана Каамала, повел женщину в противоположном направлении. Длинная полоска молочно белой кожи с еще более светлым родимым пятном на бедре сверкала в разрезе платья, когда танша шла, но и без него на нее бы смотрели неотрывно, думал Гистасп по дороге. Бансабира – из тех людей, на которых смотришь просто так, потому что не можешь не смотреть, когда они этого хотят.

– Кажется, все эти таны таращатся на вас с совершенно наглыми рожами, – заметил генерал вполголоса.

– Ты тоже так думаешь? – почти безынтересно осведомилась танша.

– Ну, не совсем, – лукаво улыбнулся Гистасп. – Уверен, рожи у них наглые независимо от вас. К сожалению.

Бансабира чуть покосилась на генерала: подшучивает?

– А мне казалось, самой наглой из всех ты считаешь мою.

– Что вы. Я никогда не позволил бы себе считать, что можно связать в одном предложении вас и "рожу", – деликатно отозвался Гистасп.

Они прошли еще несколько шагов, приветственно кивая встречающимся, прежде чем перед ними возник слуга с подносом, заставленным бокалами с вином.

– Благодарю, – кивнул Гистасп, взяв два. Один потянул танше, но та замерла, уставившись на слугу.

– Серьга Рамира, – сказала она тихо. Гистасп тут же напрягся и тоже уставился на прислужаника. Тот слегка качнул головой, и яркое полуденное солнце вспыхнуло на поверхности серьги бронзовым огоньком. Парень улыбнулся:

– К сожалению, у командира Юдейра нет серег, да и мы присягали Храму Даг. Так что ходим с этими.

Похоже, оценила Бану, он хорошо освоился с ролью местной прислуги: благожелательный, с виду скромный – будто бы всю жизнь на этом месте.

– Новости? – деловито осведомилась танша, понизив голос. Не время для лирики. На этот праздник она во многом ехала за новостями, которые в чертоге ждала бы еще месяц.

– Одну из новостей вы прочтете на воротнике герольда, госпожа. Вторую увидите в волосах главной танцовщицы в номере про весну. В ней, кстати, не будет первой позиции.

Описание номера не показалось Бану говорящим. Она скривила брови со скептическим выражением в лице.

– И когда будет этот танец?

– Думаю, ближе к концу празднования. Еще ведь зима, а танец про весну.

Бану потом чуть поджала губы:

– Досадно. Я надеялась смыться отсюда через полчаса. Видимо, придется торчать до победного. Неужели было трудно назвать цвета вслух? – посетовала Бансабира.

– Ну вдруг вы не запомните? Все-таки праздник, хмель, – уклончиво отозвался разведчик-слуга.

– А так я что ли буду записывать? – не без любопытства огрызнулась Бану.

– Моя задача только сообщить вам, где искать, об остальном – не знаю.

Бансабира кивнула в признательность и танским жестом позволила парню и дальше заниматься работой прислуги. Она улыбалась в душе и глядела в пол, стараясь скрыть торжество в глазах: даже ей не к чему подкопаться. Юдейр все делает правильно, распределяя роли и ограничивая сведения. Возглавляя разведку, нельзя позволять шпионам иметь доверительные отношения между собой.

Когда слуга исчез, Бану, посерьезнев, уставилась на Гистаспа и качнула головой:

– Давай в двери, мне нужен четкий порядок цветов на воротнике герольда.

Альбинос изменил направление движение мгновенно, не сказав ни слова. А Бансабира пригубила вино в высоком хрустальном бокале, каких отродясь не водилось в чертоге Яввузов, и нахмурилась: новостей должно было быть четыре.

– Госпожа? – позвал за спиной до боли во всех ребрах желанный голос, и сердце Бану пропустило удар. Из-за плеча Маатхас, возвышаясь, видел, как напряглись длинные пальцы Бану, сжимавшие края бокала. Дерганным движением Бансабира обернулась через плечо, будто, замедлись она на мгновение, и Сагромах испарится куда-нибудь.

– Тан?

Он поймал ее взор и прожег насквозь, одним выражением глаз заставил обернуться к нему полностью.

Бану задохнулась – и Маатхас услышал, по движению губ уловил, как отчаянно ей не хватило сил вдохнуть.

Здесь, среди всего южного пестроцветья, Маатхас выглядел совсем не таким, каким танша привыкла его видеть. Заливающий помещение свет неровными пятнами накладывал тени на резкое, будто отлитое из светлой бронзы лицо. На фоне изнеженных придворных, тан Лазурного дома выдавался ростом, широким разворотом плеч, прямым стержнем позвоночника – и такой же линией носа. Весь облик Сагромаха вдруг стал для Бану грубым – и непередаваемо, до дрожи в коленях выразительным. Казалось, он вобрал в себя всю суровую красоту северных круч, силу и живость океана, блеск солнца – и всех огней. Черные, как угли, глаза теперь не смеялись, но светились задумчивостью из-под открытого лба. Тело – мощное, устойчивое к любой жаре и нечувствительное к холодам ночи, в чем Бансабира за годы Бойни имела множество случаев убедиться – несмотря на развитые мышцы было гибким. Могучие руки были обнажены до плеч кроем темно-синей безрукавки из тонкого шелка. Длинные крепкие ноги скрывали белоснежные штаны и высокие сапоги из облегченной кожи.

Она и забыла, насколько он по-мужски притягателен. И, похоже, ему тоже здесь не по себе от духоты и спертости воздуха, со смешком подумала Бану.

Сагромах тем временем нежно ощупал взглядом таншу, от косы до стоп, тяжело сглотнул, с трудом поднимаясь обратно к лицу женщины. Мужчина вцепился обеими руками в очредной бокал вина, пальцы напряглись сильнее, казалось, от одной только ее близости под кожей рук вспухли буграми мышцы, грозя разорвать золотые обручи на предплечьях.

– Вы прекрасны, – выхрипел Сагромах с дрожью в голосе. Судорожно отер лицо, будто от пота и зашептал. – Бансабира…

– Тану Яввуз, – позвал слуга. – Светлейшая просит вас.

Маатхас подавился словом, Бану – отчаянием. Прикусив дрожавшую губу, Сагромах выдохнул и кивнул:

– Идите, я обязательно найду вас после.

Бансабира деловито качнула головой, но Сагромах видел, насколько растерянное выражение затмило зеленые глаза.

Что за проклятье, – вознегодовала Бану, удаляясь и заставляя себя не оглядываться. Почему именно сейчас? Ради того, чтобы эту встречу никто не воспринял предвзято, она полчаса строила приветливую физиономию со встречными второсортными Наадалами, высокомерным Вахиифом, коротко – даже со старшим сыном Ранди Шаута (поскольку тот пока официально держался в плену Матери Лагерей и не должен был появляться на людях) и Иденом Ниитасом. И именно теперь, когда Сагромах, как она надеялась, достиг ее, чтобы приветствовать… Тахивран нарочно издевается что ли?

Бансабира сцепила зубы: трон близко. Танша немного встряхнулась, как если бы сбросила чары, наложенные Маатхасом, пока тот был рядом: не время предаваться эмоциям. Разговор с Тахивран один на один не может быть простым. И его никак не отсрочишь, даже если хочется ну чересчур сильно.

– Светлейшая, – ирония читалась не только в голосе, но и в каждом жесте Бансабиры: в наклоне головы, дрогнувшем уголке губ, едва заметно вздернутой брови. Естественно, ее на разговор раману позвала только, когда раман, государь и именинник, на время покинул помост династии.

– Маленькая танша, – не менее ядовито ответила Тахивран, и сидевшая в соседнем кресле от свекрови Джайя кожей почуяла, что ее собственная неприязнь к северной танше в сравнении с этим – сущий пустяк. – Смотрю, ты не потрудилась одеться и явилась в одном исподнем, – протянула женщина.

Бану не осталась в долгу:

– Право, лучше ходить в исподнем, чем тратить добро империи на бессмысленную роскошь, – она глазами проследила наряд раману от волос до пят: украшенная изумрудами и бриллиантами, каждый с ноготь большого пальца, корона; шелка и атласы тяжелого травяного цвета наряда, прошитого золотыми нитями и усыпанного бриллиантовой крошкой, выдававшего в Тахивран не только Тень Илланы, но и урожденную дочь Зеленого танаара; тяжелые браслеты с выгравированными узорами в форме морского змея среди волн, и мягкие туфли на каблуке с плотными и немного загнутыми носками – все это по определению стоит бешеных денег. На один такой наряд Бансабира могла бы обеспечить годовое пропитание для всех рабочих в подземном городе.

– И потом, для кого, как не вас, особенно тяжкое преступление транжирить золото, учитывая, что приобретено она за счет работорговли, – как бы между прочим заметила танша.

Стоявший за плечом государыни командир дворцовой стражи с готовностью оголил рукоять меча на поясе и сделал угрожающий шаг вперед. Бансабира со скучающим видом глянула на этот отчаянный жест.

– Кажется, ваш помощник несколько нервный. Неужели вы продали Шаутам в качестве мяса кого-то из его родни?

– Закрой рот, сучка, – прошипела раману, сузив глаза. Джайя облизнулась, напряженно вглядываясь и вслушиваясь, не зная, как быть и что делать. Надо же то-то сказать. Но… раману не из тех, кто нуждается в защите других. Кажется… Как поступить?

– У тебя нет прав заявлять такое, Бансабира, – выпалила Джайя, наконец.

Бану перевела взгляд на девчонку лениво и нехотя, будто ее всерьез заставили обратить внимание на то, что под ногами ползет какой-то жук.

– Именно у меня есть все права и все основания.

– А ты не боишься? – пока Джайя искала ответ для зазнавшейся танши, раману, с трясущейся от негодования челюстью, оперевшись на подлокотники, поднялась. Сейчас, когда она была на каблуках ей почти удалось сравняться с Матерью лагерей в росте.

– Чего именно? – очерченные сурьмой глаза сверкнули изумрудным огнем ярче, чем любой из камней в короне государыни. – Раману, – Бансабира шагнула государыне навстречу, – в шестнадцать лет я брала и обороняла крепости, пока вы отсиживались в столице и размышляли над супругой для сына. Выбери ваш покойный свекор в качестве невестки любую другую из танин, вы бы сейчас и смотреть на меня боялись. А вы вон как заноситесь, – без выражения высказала танша.

– Закрой рот, тану, – грозно выговорил командир стражи.

Тахивран побагровела, сильнее оттеняя золото и зелень украшений.

– Бансабира, я, конечно, признаю твою силу, – влезла Джайя, – но еще одно слово против Светлейшей, и я сама прикажу отрубить твою дерзкую голову.

Бансабира перевела на раманин глаза с явным интересом – как если бы жук под ногами внезапно зажужжал и попытался ужалить ее сквозь толстую кожу походного сапога.

– Светлейшая, – примирительно, словно обращаясь за маленького гневного ребенка, заговорила Бану, – ваша невестка очень плохо знает историю страны, на владычество в которой претендует с годами. Займитесь ее образованием, а то мало ли, каким глупостям ее научили на родине.

– Бансабира, – подскочила Джайя. Может, ее родные земли и не отличаются особым пиететом к женщинам, но ее царское достоинство никогда не умалял ни один подданный.

– Сходите в библиотеку, раманин, – усмехнувшись, порекомендовала Бану, – перелистайте пару страниц о создании Яса. Северные таны присягнули Яасдурам в последнюю очередь, у нас есть определенные свободы. Но даже независимо от этого, власть казнить действующих танов принадлежит только повелителю Яса. А если Кхазар Четвертый вдруг надумает отсечь мне голову, мало ли, что ему могут рассказать некоторые мои союзники, – лукаво улыбнулась Бансабира, посмотрев на Тахивран.

Джайя сжала кулаки, командир стражи побагровел тоже, но молчал, боясь привлечь лишнее внимание. Раману, в лице бледнее обычного, только вздохнула и медленно осела обратно в высокое кресло. Потом набрала грудь воздуха, выпрямилась и глянула на невестку так, что Джайя, тоже быстренько сев, сдавленно вжала голову в плечи и спрятала взгляд в собственных коленях.

– Прежде согласно традиции, в столице всегда находился один из прямых представителей танских домов – как его представитель на случай переговоров, и как его заложник на случай танского вольнодумства, – поучительно сообщила Бансабира. – Но разве кто-то осудит меня, что после предательского покушения на дядю Доно-Ранбира во дворце, из-за которого он вынужден был бежать и в итоге погиб в безвестном проулке, я отказываюсь следовать столь ненадежным правилам? К тому же, у меня нет единокровных родственников, годных для такой миссии…

– У тебя есть брат…

– Который по закону не имеет права быть представителем танаара в Гавани Теней до четырнадцати лет. Признайте, раману, – улыбнулась Бану, свесив голову набок, – вам нечем мне угрожать.

– Я все еще могу обесценить все твои труды в браке с Каамалами через Этера, – прямо ответила Тахивран, вздернув голову. Хотя теперь она смотрела на Бану, сидя, снизу-вверх, лицо ее имело до того высокомерное выражение, что выглядело наоборот.

– Разве? – дрогнув в душе, Бансабира не выдала себя снаружи. – Раману, право, не теряйте достоинства, – посоветовала танша. – Если вы всерьез хотите победить, вам нужно просто стать сильнее. Вы обрастаете иноземными помощниками, – Бану подбородком указала на притихшую Джайю, – подкупаете подданных, ищете помощи у Бледных островов. Вы прикрываетесь ими всеми, как щитом, в надежде отсидеться и спрятаться за высокими стенами Гавани Теней. Но правда в том, что тот, кто не может воевать сам по себе, не может и побеждать сам по себе. Вся верность танов держится на преклонении перед способностью раманов понимать волю Богов. Когда вы отодвинули эту обязанность на второй план, вы отпили одну из ног кресла, на котором сидите.

– Для устойчивости ему хватает и трех опор, – вздорно ответила Тахивран.

– А когда приволокли в Яс иноземную девчонку, спрятавшись за ней от необходимости искать выход, удовлетворивший бы всех танов, вы выпилили и вторую.

– Не сыпь угрозами понапрасну, Бану. Хочешь что-то делать – делай, и посмотрим, чья возьмет.

– О, – Бансабира расплылась в издевательской ухмылке, – неужели в женщине может быть столько огня в ваши-то годы? Да благословит вас Мать Сумерек, – не дожидаясь ответа Бану коротко качнула головой и исчезла в толпе.

Самая пустая трата времени в ее жизни, цокнула в мыслях Бансабира. Даже спать с Нером Каамалом не было так безрезультатно и бессмысленно, как эта беседа.

Сейчас было дело много важнее, чем думать о вздорной раману и ее новой игрушке Джайе. Разгадывать их умыслы Бану будет потом, а пока следует отыскать Гистаспа.

Бану уже выцепила его глазами в толпе – было несложно: белокожий блондинистый Гистасп сильно выделялся на фоне собеседника – как ее окликнули:

– Мать лагерей, полагаю.

Бану обернулась. За ее спиной, как сияющий обелиск, вырос ахрамад Кхассав, наследник трона. С необычным разрезом глаз от отца и неуемной жаждой деятельности от матери, облаченный во все синее и золотое, он протягивал Бансабире золотой, украшенный сапфирами и алмазами, кубок – один из тех, которые танша видела на помосте.