Текст книги "Сказание второе: Плач Волка (СИ)"

Автор книги: Алина Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

– Ты не пробовала, как Гертруда, брать одежду с собой? – недовольно заворчал он. В этом заключалась основная проблема всех Зверей – при обращении они сильно увеличивались в размерах, и одежда чаще всего рвалась. Волколаки же оставались приближёнными к человеческому облику. Они лишь становились крепче, мускулистее, и покрывались густой волчьей шерстью. Поэтому проблем с одеждой у них обычно не возникало. Кольгрим, как и другие его сородичи, просто носил рубаху и штаны немного свободнее. Перетянуть болтающуюся одежду поясом было куда проще, чем каждый раз носить с собой новую.

– Я оставила её под одним из деревьев, но уже забыла где, – Ровена говорила это так просто, словно женщину не волновало ровным счётом ничего. Такое отношение к серьёзным вещам порой раздражало Кольгрима. Он не раз уже признавался себе, что ему несказанно повезло, что их брак с Ровеной не состоялся. И, кажется, варварша думала точно так же. Они могли начать ругаться без особой на то причины, просто так. Свидживальд и Гертруда над ними только тихо посмеивались. У этих двоих за годы, проведённые вместе, наладилось взаимопонимание. Даже когда Проклятый Клык делал что-то совершенно невообразимое, Гертруда лишь улыбалась и говорила: "Мы с ним две головы одного Кербера". Кольгрим уже успел привыкнуть к подобному единству среди танов, а вот Ровене подобное было впервой.

– Мы разобрались с отрядом, который пытался взять Звериную гору, – самодовольно усмехнулась черноволосая варварша. – И только попробуй сказать, что всё видишь и всё знаешь. Мы с тобой не Делаварфы.

– Мы с тобой две головы одного Кербера, – пожал плечами Кольгрим и засмеялся, когда воительница попыталась его ударить. Он не воспринимал Ровену всерьёз, и женщину это сильно раздражало. В такие моменты она пыталась напомнить ему, что является таном Снежных волков и матерью четырёх детей Эдзарда Делаварфа, но Улвир всё равно её не слушал.

Откуда-то из-за деревьев донёсся громкий вой рожка. Ракш, сидевший на ветке одного из деревьев, вскинул голову и внимательно прислушался. Прижав свои волчьи уши к голове, он приглушённо зарычал, но Кольгрим его успокоил:

– Это не боевой горн. К лагерю кто-то подъезжает. Скорее всего, это из Риверга.

Ровена промолчала, заметив промелькнувший в глазах молодого князя странный огонёк. Она старалась не вмешиваться в личные дела Улвира, и он был ей за это благодарен. Не слишком-то они с Ровеной были близки, чтобы обсуждать это. У черноволосой варварши была своя семья, у Кольгрима тоже. Он не мог думать ни о ком, кроме Хильды, поэтому старательно избегал любых разговоров о своём прошлом и несостоявшейся свадьбе.

Кольгрим вскочил на спину своего жеребца. Ровена предпочла вновь обратиться в волка, перед этим возвратив молодому князю его плащ. Нужно было скорее вернуться в лагерь, пока Корсаки не собрались с силами и не пустили за ними погоню. Улвир отдал приказ, и отряд его, сорвавшись с места, быстро понёсся среди высоких деревьев к видневшимся вдали воротам. Вой рожка всё ещё доносился из-за высоких неприступных стен Волчьих угодий. Сердце в груди Кольгрима вдруг начало учащённо биться. Он почувствовал, как всё внутри него замерло. Рядом кто-то был, но не враг. Кто-то знакомый, дорогой сердцу человек. Но сейчас молодой Волк мог только с надеждой смотреть на приближающиеся ворота.

Когда всадники вернулись в Волчьи угодья и вылетели на большую поляну, уставленную сотнями палаток, в лагере уже было шумно. Ещё издалека Кольгрим заметил кроваво-красные знамёна Улвиров с белым волком, стоявшим на задних лапах. При виде герба собственного дома молодой князь с большим трудом сдержал восторженный крик и пришпорил жеребца. Конь пронёсся мимо палаток, едва не сшибая на ходу людей. С губ его капала белая пена, с боков пот лился ручьями. Лишь когда впереди показался главный шатёр, Кольгрим натянул поводья и похлопал жеребца по шее. Отдав его на попечение молодых воинов, князь остановился и вновь посмотрел на алые знамёна. Рядом ветер трепал синие флаги Делаварфов с чёрным трёхголовым псом. Сердце в груди на мгновение сжалось. Лишь усилием воли мужчина заставил себя отвлечься и войти в высокий шатёр, из которого доносились оживлённые голоса.

Едва Кольгрим поднял взгляд, из груди его вырвался изумлённый вздох. С деревянной скамьи у большой жаровни тут же поднялся высокий мужчина, укутанный в волчьи шкуры, и приглушённо усмехнулся. Молодой Волк с большим трудом сдвинулся с места и, неожиданно громко расхохотавшись, стиснул в объятиях Мартина. Старший Улвир только дружелюбно пихнул его кулаком в плечо и тоже рассмеялся.

– Где тебя носило, паршивец! – воскликнул князь и отодвинул от себя Кольгрима, чтобы осмотреть его с головы до ног. – О боги, что они с тобой сделали? Давно ты стал одеваться, как настоящий варвар?

– Ну не бархат же ему носить, – приглушённо пробормотал Свидживальд. Он недовольно поглядывал в сторону старшего Улвира. – Он настоящий Волк, в отличие от некоторых Собак, прикрывающихся волчьей шкурой, как овцы, желающие обмануть врага.

Лицо Мартина мгновенно исказилось, и он обернулся к Свидживальду, но Кольгрим удержал брата и покачал головой. Сам Волк уже давно привык к тому, что говорил Проклятый Клык. Он недолюбливал Улвиров и Сатарнов, и это было вполне понятно – долгое время эти княжеские рода подчинялись Корсакам, и лишь Делаварфы оставались независимыми. Уже не один десяток лет между ними шли споры, кого же действительно нужно называть суровым и непокорным Севером.

– Какими судьбами ты здесь, брат? – воскликнул Кольгрим, заставляя Мартина сесть на деревянную скамью. Мужчина снова бросил недовольный взгляд в сторону Свидживальда, но варвар уже потерял к происходящему всякий интерес. Он старательно счищал запёкшуюся кровь со своего меча – судя по всему, нескольким Корсакам как-то удалось пробраться через стену в Волчьи угодья.

– Как услышал, что вы перешли границу на востоке, так сразу собрал отряд, – Мартин улыбнулся и тяжело вздохнул. – Тяжело здесь, да? Чёртовы Фаларны пытаются пробраться в Волчьи угодья. Уже не помню, был ли хоть один день, когда дозорные у ворот могли не бояться очередного штурма.

Кольгрим ему не ответил – он и сам прекрасно всё это видел. Стену атаковали постоянно, не давая передышки её защитникам. Удивительно, как гарнизон Волчьих угодий до сих пор держался и отбивал каждую атаку неприятеля. Но так не могло продолжаться вечно. Нужно было что-то делать, причём как можно скорее.

– На счёт гарнизона у ворот мы с тобой ещё поговорим, – пробормотал Кольгрим. – Пока расскажи, что произошло, пока меня не было.

Мартин неожиданно тяжело вздохнул, заставляя младшего Улвира занервничать.

– Долго тебя не было, – пробормотал он, прикрывая уставшие глаза. – Многое изменилось.

Краем глаза молодой князь заметил, как по лицу его брата скользнула скорбь. Сердце в груди мгновенно сжалось. Нет, боги, только не Хильда. Кольгрим не простил бы себе, случись с ней что-нибудь. Мужчина испуганно посмотрел на старшего Улвира. Тот лишь печально улыбнулся и покачал головой.

– Нет, с твоей женой всё в порядке. Она сейчас у своих братьев, на Медвежьем плато. Можешь не волноваться, мы не допустим, чтобы Корсаки добрались до них, – он снова помрачнел и перевёл взгляд на танцующее пламя в жаровне. На сердце Кольгрима всё равно было тревожно. Молодой князь не мог понять, что так опечалило брата.

– Что-то... – голос его не слушался, и Улвир прокашлялся. – Что-то произошло с Анной?

Мартин устремил на него полупустой взгляд и тяжело вздохнул. Этого было достаточно, чтобы Кольгрим всё понял. Сердце его сжалось от боли, и мужчина, обхватив голову руками, уставился в шкуры под ногами. Анна. Мартин дорожил своей женой больше всего на свете. Она была для него самым близким и родным человеком. Пускай боги за что-то прогневались на них, не дали волчьей княгине познать радость материнства, Мартин любил её, как никто другой. Кольгрим всегда восхищался храбростью и решительностью Анны. Она вела себя, как подобает настоящей северянке, словно в жилах её с самого рождения текла кровь Севера. Это была единственная Собака, которую Кольгрим уважал. И теперь эта прекрасная женщина была мертва.

– Когда, – лишь сухо спросил Кольгрим.

– Во время очередного нападения кровокрылов на Риверг три недели назад, – пробормотал Мартин, продолжая смотреть на яркое пламя, – одна из этих тварей ударила в башню, где находились наши покои. Это мерзкое существо пробило стену так, словно она была из тонкого пергамента. Я не сразу понял, что произошло, схватился за меч и стал отбиваться. Я рубил кровокрыла снова и снова, но его раны заживали. И когда я эта тварь выбила меч из моих рук, я схватил первое, что попалось на глаза. Кто бы мог подумать, что я убью мерзкую гадину старым обломком волчьего клыка. Того самого, что ты подарил мне, когда я стал старшим князем. Тварь оставила мне три шрама на спине, прежде чем умерла. А Анна... Анна умерла ещё до того, как я вытащил её из-под обломков. До сих пор не могу поверить, что это произошло.

Кольгрим с сочувствием посмотрел на брата. Он не знал, чем его можно утешить. Они, Волки, предпочитали переживать своё горе в одиночку, не рассказывая об этом никому. Если бы Кольгрим попытался приободрить Мартина, тот только отвернулся бы от него и ушёл. Это было их правило – никто не должен видеть твоих эмоций. Никто не должен знать твоего горя. Что бы ни произошло, лицо твоё должно оставаться ледяным и абсолютно спокойным. Так гласил их девиз – "Клыки в крови, сердце во льду". И Мартин, взяв себя в руки, уверенно посмотрел на брата.

– Я рад, что ты вернулся, Кольгрим. Надо написать письмо твоей жене.

– Не надо, – резко оборвал его Волк. Он сам удивился тому, как легко вырвались из его уст эти слова. – Если она узнает, что я здесь, то непременно приедет. Я не хочу подвергать её опасности. Мы все здесь можем умереть в любой момент.

Мартин удивлённо посмотрел на него, но спорить не стал – в словах Кольгрима был смысл. Характер у Хильды был такой, что она обязательно сорвалась бы на поиски мужа, узнав, что он вернулся в родные земли. Ей безопаснее было оставаться на Медвежьем плато, под защитой братьев и волколаков Северной рощи, с которыми у старшего Сатарна был теперь союз.

– Ты получал от неё письма? – неожиданно спросил Мартин, оборачиваясь к Кольгриму. Мужчина только покачал головой – варвары никогда не задерживались подолгу на одном месте. Если птицы и прилетали в земли Делаварфов, то все письма оставались в Латире. Гонцы заблудились бы среди лесов в поисках очередного лагеря танов. Лишь когда был захвачен Шекрат, Кольгрим получил первое письмо – и в нём говорилось только о том, что Корсаки напали на Волчьи угодья.

– Она писала тебе постоянно, – Мартин слабо улыбнулся. – И пока была в Риверге, и потом, когда вернулась на Медвежье плато. Ты пропустил многое, Кольгрим. Ты... знаешь ли, ты теперь отец. В мае Хильда родила тебе дочь.

Кольгрим вздрогнул и изумлённо посмотрел на Мартина. Он хотел переспросить его, не послышалось ли ему, но губы не двигались. Молодой Волк не мог поверить собственным ушам и лишь напряжённо глядел в одну точку. Он стал отцом? Хильда... родила ему дочь? О боги, теперь Кольгрим ощущал себя ещё большим чудовищем. Он бросил жену, отправившись в чужие земли, когда она была беременна. Он не присутствовал при рождении своего первого ребёнка. Он даже не знал, как звали его дочь.

–И... имя... – с трудом выдавил Кольгрим, подняв на Мартина глаза. Мужчина, усмехнувшись, дружелюбно толкнул его в плечо.

– Я слышал, что они назвали её Рокхалан, – улыбнулся старший Улвир. – Она необыкновенная, Кольгрим. Надеюсь, вы скоро увидитесь.

Кольгрим неуверенно кивнул головой. Он тоже надеялся, что скоро увидит жену, прижмёт к груди свою первую дочь. Рокхалан. Хильда сделала странный выбор. Волк с именем медведя? Но Кольгриму нравилось. Он всё равно одобрил бы всё, что ему предложила Хильда. Это была их дочь. Маленькое милое создание, дарованное им самими богами. И Кольгрим не мог описать словами, что он чувствовал в этот момент. Волк не знал, как выглядит Рокхалан, никогда не видел её, не держал на своих руках, но уже любил её всем своим сердцем.

– Я так понимаю, это запоздало, но... – Гертруда впервые заговорила с начала этого разговора, – у варваров принято устраивать пышный праздник, когда у тана рождается ребёнок.

– Жаль, что первый не мальчик, – хмыкнул Свидживальд. – Тогда гуляли бы четыре дня назло Корсакам. Хотя, я уверен, у тебя ещё будут мальчишки, Серый.

Кольгрим расплылся в улыбке и тяжело вздохнул. Простота варваров иногда заставляла его чувствовать себя полным дураком. Но когда мрачные мысли не тревожили его, на свете действительно жилось намного легче. Поднявшись со скамьи, Улвир хлопнул в ладоши. Он никогда прежде не пил, но сегодня настал тот день, когда мужчина был готов опустошать кружку за кружкой. И пускай его первенцем была девочка, Кольгрим был вне себя от радости. Это был его ребёнок. Его и Хильды. И ничего не могло омрачить этот радостный момент. Ничего, кроме войны за стенами Волчьих угодий.

Корсаки прошли через распахнутые ворота и уверенным маршем двинулись сквозь густые леса к Ривергу. Кольгрим, сидя на своём вороном жеребце, внимательно смотрел, как войско направляется к одной из деревень. Улвирам тяжело далось это решение, но другого выхода у них не было. Они не могли продолжать сражаться с Виктором у стен, выходя за пределы княжества лишь небольшими группами, которые легко можно было разбить, устроив засаду. Мальчишка Фаларн, должно быть, сейчас ликовал – ему удалось войти в Волчьи угодья, его войско уверенно шло по землям Улвиров, уничтожая всё на своём пути.

– Светлейший князь, – осторожно позвал его один из командиров Мартина. Когда Кольгрим обернулся к нему, воин вытянулся в струнку и воскликнул: – Основные силы Сатарнов подошли к Ривергу! Ваш светлейший брат сейчас на встрече с князем Беральдом.

Молодой Волк благодарно кивнул головой и вновь устремил взгляд на вражеские войска внизу. Значит, теперь вся боевая мощь Сатарнов прибыла в Волчьи угодья, чтобы поддержать своих давних союзников. Кольгрим с трудом припоминал слова старого Медведя. Их брак с Хильдой был необходим для того, чтобы обезопасить Медвежье плато от возможных нападений Псов. А теперь Сатарны сами покидали собственные земли, чтобы помочь им, Улвирам, в неравном бою против сил Корсаков. Это был тот самый день, когда весь Север объединился. Медведи и Волки, Керберы и Олени из Шекрата, как десятки, сотни лет назад во время правления Империи Ворона. И в сердцах храбрых варваров всё ярче разгорался огонь ненависти. Они были готовы сметать всё на своём пути, чтобы раз и навсегда изгнать врага из своих земель.

"Ты запомнишь тот день, когда выступил против Севера, Виктор Фаларн", – подумал Кольгрим. Эта земля была чужой для Корсаков. Она принадлежала северянам, вольному народу, готовому жертвовать всем, но сражаться до последнего вздоха, до последней капли крови. Это была земля, которую хранил Белый Медведь и Первые боги. Не те извращённые копии, которым поклонялись Псы, а истинные Первые боги, со своими светлыми и тёмными сторонами. Боги, которых всегда превозносил Север, несмотря на все старания последователей Четверых. Северяне приняли лишь Белого Медведя, такого же лютого, но мудрого и великого бога.

Сегодня Виктор будет пировать, рассказывая своим подчинённым, какую великую победу они одержали, и какие доблестные завоевания будут ждать их впереди. Стена пала, и Псы беспрепятственно вошли в земли Волков. Они ещё не подозревали, что произошло на самом деле. Наутро маленький Корсак вновь обнаружит, как жестоко его обвели вокруг пальца. Проснувшись, он узрит всю мощь Севера. Он узнает решимость Улвиров, мощь Делаварфов и упорство Сатарнов. Настало время сбросить оковы. Корсаки больше не имели власти над этими землями. Они вновь были свободны и готовы биться до последней капли крови.

– Сегодня ни один Пёс не уйдёт с Волчьих угодий живым, – Кольгрим вытащил из ножен свой меч, и первые лучи восходящего солнца кровавыми переливами отразились на его сверкающем лезвии. Где-то над лесом пронёсся громкий вой. Его подхватил другой голос, третий, четвёртый. И Волчьи угодья потонули в боевом кличе, заставляя врага трепетать от ужаса.

***

Огромный золотой диск солнца лениво поднимался над бесконечными песками, простиравшимися до самого горизонта и исчезавшими где-то совсем далеко. Ньёр, сидя на своём вороном жеребце, внимательно следил за происходящим. Впереди возвышались острые пики башен Драмира, пронзавшие небо и терявшие свои очертания среди низких свинцовых облаков. Серые стены замка резко выделялись среди всего окружающего пейзажа. Это был один из немногих городов, напоминавших Змею Фабар. Он уже успел привыкнуть к величественным дворцам с округлыми золотыми куполами, в которых словно искупалось само солнце, изумрудным садам и белоснежным террасам. Но Драмир был совсем другим, и когда утреннее солнце показывалось над горизонтом, его лучи отражались на серых камнях и окрашивали стены в кровавый цвет. Те, кто был свидетелем этого, испуганно перешёптывался и снова вспоминал о дурной славе Красных берегов. Кровавая луна, кровавый город и кровавая земля. И немногие приглушённо замечали, что на раскалённый песок вновь суждено пролиться человеческой крови.

Воздух вокруг был слишком тяжёлым, тревожным, и Змей с трудом держал себя в руках. Он чувствовал, как сердце в груди учащённо бьётся, и заверял себя, что не боится. Ему просто нечего было страшиться – за его спиной было огромное войско, а у Анастасии лишь жалкая кучка верных ей людей. Эти разбойники даже никогда не сражались на берегу. Их стихией было море, и они просто не представляли, как сражаться на стенах осаждаемого города.

Сражение началось на рассвете. Войска Суруссу, Бошефаля и Джелара уверенно приближались к стенам Драмира. Огромная армия, походившая на непобедимую лавину, должна была смести любого, кто окажет сопротивление. Десятки тысяч воинов могли бы захватить все Красные берега ещё к полудню – именно на это и рассчитывали южные князья. Никто не мог предположить, что всё обернётся так. Крысам Аякса удалось сделать несколько подкопов у стен, и отряды уже приготовились штурмовать замок. Неприступные ворота Драмира оставались нетронутыми. Анастасия не должна была знать, что враги нападут с другой стороны и буквально хлынут из-под земли. Но едва первые воины двинулись через вырытые туннели под стенами замка, как разверзся настоящий ад.

Громко храпя, мимо пронеслась окровавленная лошадь, грива и хвост которой были объяты пламенем. В седле сидел обгорелый труп, который едва ли можно было узнать. Непонятно было даже, чей это был воин – Моррота, Наджи или Хасима. При виде всего этого Ньёр похолодел от ужаса и натянул поводья своего коня. Жеребец нервно захрапел и попятился назад.

– Тихо, тихо, – попытался успокоить его Змей, но животное продолжало испуганно храпеть и рыхлить песок копытами. Когда Ньёр прикоснулся к его шее, жеребец дёрнулся так, словно его кожу обожгли раскалённым клеймом. Пеплохват замер и удивлённо прошептал: – Эй, приятель, что с тобой?

С трудом успокоив своего коня, Ньёр поднял голову и осмотрелся. Вокруг были слышны крики и вопли, и юноша просто не понимал, что происходит. Прямо на его глазах огромное войско Вэлна вдруг стало до тошноты жалким и беспомощным. Как всё могло так обернуться? Это было невозможно. Почему боги вдруг так разгневались? Они не могли выступать на стороне пиратов, разбойников и убийц. Это было неправильно. Сердце в груди Ньёра сжималось от боли и разочарования. Он представлял себе этот штурм совсем иначе. Его воины горели в огне, а Анастасия стояла там, на балконе неприступного Драмира, и смеялась. Пеплохвату казалось, что он даже слышал отсюда его мерзкий самодовольный хохот.

– В чём дело? – прокричал Ньёр, когда мимо пронёсся один из командиров Моррота. Воин не обратил на молодого короля никакого внимания и бросился в самую гущу сражения, что шло у стен города. У Анастасии в распоряжении было две тысячи пиратов и морских разбойников. Это было мало по сравнению с тем войском, что осаждало Драмир. Но никто не подозревал, каким оружием обладала Обезьяна.

Командир на своём коне врезался во вражеский отряд, отбивавшийся от всадников Анаконды у подкопа, устроенного Крысами. Но едва воин вытащил меч из ножен, как откуда-то сверху на него хлынула струя обжигающего пламени. Она мгновенно обожгла лицо мужчины, незащищённое забралом, и охватило длинную гриву коня. Вновь поднявшийся хаос позволил воинам Анастасии отбросить противника от городских стен и отойти под защиту лучников.

– Будь проклята эта женщина! – прошипел Хасим. Он величественно восседал на своём огромном боевом слоне. Бивни животного украшались множеством золотых браслетов и цепей, а большой паланкин, в котором сидел князь, был вышит нитями из чистого серебра, что переливались на свету. Только безумец явился бы на сражение в таком виде. Словно для Бошефаля война была развлечением, на которое можно полюбоваться, сидя в стороне и ничего не делая.

– Откуда этот огонь?! – закричал Ньёр, подъезжая к слону. Жеребец юноши нервно захрапел при виде этого могучего и опасного животного. Пеплохват и сам боялся слонов после сражения в Биарге, но заставил себя перебороть страх. Сейчас вокруг бушевала битва, и он не должен был страшиться собственных союзников.

– Это драконьи пушки, – пробормотал Наджи, князь Пастака. За спиной этого стройного чернокожего мужчины развевался флаг с красным василиском на жёлтом фоне. – Они установлены по периметру всего города на небольшом возвышении над землёй. В стенах есть маленькие помещения, в которых стоят эти железные трубы, наполненные тлеющими углями. С помощью мехов туда закачивают воздух, и он заставляет пламя вырываться наружу. Если не подходить к этим пушкам слишком близко, то огонь не причинит никакого вреда. Но вблизи это действительно устрашающее оружие.

– Красные берега славились невероятно дурной славой, так что ничего удивительного, что Гадюки уделяли столько внимания защите своего города со стороны континента. Жаль только, к нападению с моря они не были готовы, раз позволили кучке детишек и пиратам захватить замок, – Хасим приглушённо усмехнулся и оторвал от виноградной грозди одну ягоду. Ньёр, недовольно посмотрев на него, стиснул в руках поводья своего коня и погнал его прочь с холма. Позади послышались обеспокоенные крики, но юноша не обратил на это никакого внимания. Он должен бы помочь своим людям, сражаться рядом с ними, а не трусливо наблюдать со стороны, как они отдают за него свои жизни. Но когда Ньёр спустился с холма, кто-то схватил поводья его коня. Пеплохват не успел даже прикоснуться к мечу на поясе, как крепкие руки вытащили его из седла и бросили на землю. Юноша вскочил на ноги и ощетинился.

– Ты с ума сошёл! – крикнул Моррот, подъезжая к нему на своём буланом жеребце. Велиус держал в руках поводья лошади Пеплохвата. – Кто разрешал тебе уходить с холма?!

– Я уже и разрешение должен спрашивать? – прошипел Ньёр, выхватывая из-за пояса меч. – Я здесь король, Моррот! И мне решать, куда я могу отправляться, а куда нет! По какому праву вы остановили меня, да ещё и таким унизительным образом?!

К горлу его мгновенно было приставлено острие меча. Пеплохват, замерев, изумлённо посмотрел на Моррота. Юноша совершенно не ожидал, что кто-то посмеет поднять на него руку, и уж тем более сам Анаконда. Суруссу сейчас угрожал ему, королю. Аякс удивлённо покосился в сторону князя, но промолчал и отвёл взгляд. Его не должны были касаться эти разборки. Велиус здесь нужен был лишь для того, чтобы защитить молодого короля от людей Анастасии. О собственных союзниках речи не было. Моррот же был абсолютно спокоен, только грудь его тяжело вздымалась. Поморщившись, он прошипел сквозь стиснутые зубы:

– Вы ещё далеко не король. То, что Джелар, князь Пастака, столицы Вэлна, присягнул вам на верность, ещё не делает вас правителем всего Юга. Как и просиживание задницы на Троне драконьих костей. Вы обыкновенный мальчишка, который слишком многое о себе возомнил, – он произнёс это даже слишком твёрдо. Но потом, смягчившись, тяжело вздохнул и опустил меч. – Мой господин, я понимаю, что вы обеспокоены происходящим. Но будет лучше, если вы вернётесь на холм. Там вам будет безопаснее.

– Лучше? – изумлённо воскликнул Ньёр. Он не верил собственным ушам. – Для кого лучше, Моррот? Для этих людей, что отдают за меня жизни? Для наших врагов, что осыпают их градом стрел и сжигают из своих треклятых драконьих пушек? Я должен находиться рядом с ними! Я должен воодушевлять их своим присутствием!

– За вас это делают ваши командиры, – Аякс впервые заговорил с начала спора. – А вы должны находиться в безопасности, пока не падут стены города. Потому что если вы умрёте сейчас, лучше не будет никому. Они отдают свои жизни за своего короля. Какая же слава будет в их смерти, если король погибнет вместе с ними?

Он произнёс это спокойнее, и Моррот недовольно забормотал – у этой Крысы убеждать людей получалось куда лучше. В конце концов, для Каймана это было привычным делом. Он зарабатывал на этом большие деньги. Потому Суруссу совершенно не удивился, когда Ньёр, с сомнением посмотрев на Аякса, тяжело вздохнул. Убрав меч в ножны, юноша взобрался в седло своего жеребца и недовольно пробормотал:

– Хорошо. Возвращаемся.

Моррот кивнул головой и развернул своего коня обратно к холму, на котором оставались князья. Ньёр только сплюнул на землю. На душе было настолько паршиво, что юноша даже не хотел ничего говорить. Все эти люди вокруг умирали за него. Но Велиус был прав – никому не станет лучше, если Пеплохвата убьют во время сражения. Ради кого тогда старался Моррот? На что тратил свои деньги Бошефаль?

– Вы можете не беспокоиться, господин Ньёр, – устало улыбнулся Аякс. – Просто доверьтесь своим людям. Гильдия пиромантов разберётся с этими драконьими пушками.

– Если бы гильдия пиромантов что-то и могла, они бы уже давно это сделали, – Ньёр чувствовал, как досада буквально душит его, и недовольно оскалился.

– Мы можем прямо сейчас подняться на холм и увидеть всё собственными глазами. Не стоит недооценивать силу своих подчинённых.

На лице его не было абсолютно никаких эмоций, однако Змей прекрасно понимал, что сейчас чувствовал Велиус – его князь и молодая княжна находились за стенами Драмира и могли погибнуть в любую минуту. Если Анастасии покажется, что сражение складывается не в её пользу, она непременно решит избавиться от ценных заложников. Можно было представить, как сильно переживал сейчас Кайман. Он тоже не мог помочь своим друзьям абсолютно ничем. Рыжеволосый юноша мог только беспомощно смотреть на неприступные стены замка, за которыми скрывались дорогие ему люди. Было у Пеплохвата и Велиуса что-то общее. Только Аякс сейчас знал, как приободрить Ньёра, а юноша ничем не мог ему ответить. И от этого на душе становилось ещё более противно.

Молодой король ехал следом за Морротом и молча смотрел на то, что происходило вокруг него. Вот вороной жеребец проехал мимо искалеченного трупа рослого мужчины, со стороны казавшегося настоящим великаном. Ньёр хорошо запомнил этого крепкого воина с блестящей лысиной. Кажется, товарищи называли его Баргомом. Он напоминал ему могучую гору, которую невозможно было остановить ни острым мечом, ни копьём, ни стрелой. Но, как видно, Четверо любили злые шутки, и именно этот непобедимый с виду человек умер одним из первых. Перед боем товарищи Баргома шутили, что такие большие и могучие воины как он – прекрасная мишень для лучников. Никто и предположить не мог, что этот мужчина действительно умрёт от стрелы, что пробьёт ему грудную клетку. На лице мёртвого воина застыло изумление. Быть может, он и перед самой смертью не понял, что с ним произошло.

В нескольких метрах от рослого воина на земле лежал другой труп. Это был совсем ещё юноша – Ньёр познакомился с ним у большого костра на пиру в честь взятия Афша. Темноволосый, с неестественно белой кожей и лучистыми глазами, полными радости и желания жить, совершать подвиги. Лайом хвалился молодому королю, что будет одним из первых, кто войдёт в Драмир, и Пеплохват пообещал ему, что если это будет действительно так, то он дарует храбрецу титул уездного князя Красных берегов. Мечте мальчишки теперь не суждено было сбыться. Тело его едва можно было узнать из-за множества ожогов. Лайом подобрался к стене вплотную как раз тогда, когда из пасти драконьей пушки вырвалось обжигающее пламя. После этого юный воин ещё пытался добраться до лекарей и пересёк почти половину поля боя, прежде чем силы покинули его, и он рухнул здесь, посреди раскалённого песка и искорёженных тел товарищей. Ньёр остановил своего коня неподалёку и со скорбью посмотрел в перепуганное лицо мальчишки. Глаза его были широко распахнуты и устремлены куда-то в небо. Когда Пеплохват нагнулся над Лайомом, ему показалось, что юноша смотрит прямо на него и спрашивает: "Почему? Я хотел жить, как все. Я хотел каждый вечер возвращаться в любимую семью, где меня ждут. Почему я лежу здесь, в луже собственной крови, среди мёртвых тел своих друзей? Я умер за своего короля, но где был Он, когда последние силы покинули меня?". В руках Лайом сжимал железный амулет в форме драконьей головы. Заметив это, Пеплохват стиснул зубы и отвернулся. Этот юноша до последнего оставался верен своему королю, сражался за него и умер. А он, Ньёр, ничего не смог сделать.

Когда князья вновь вернулись на холм, Змей старался не смотреть на происходящее. Вокруг были тела убитых воинов, и молодому королю казалось, что они все смотрели на него, и в их пустых стеклянных глазах горела ненависть. Мёртвые обвиняли его, Пеплохвата, в своих смертях. Это было написано на их лицах, искажённых в испуге, удивлении, скорби. Лишь немногие умирали с улыбкой на устах, прижав к груди свой меч, копьё или длинный изогнутый лук. А над полем боя гордо реял золотой дракон, поглощённый угольно-чёрными клубами дыма. Символ, за который сражались и погибали люди, даже не знавшие Ньёра лично. Юноша со скорбью смотрел на всё это. Он был виновником стольких смертей. Он был тем, кто отправил всех этих воинов умирать за его идею стать королём.

– Выбросьте это из головы, – произнёс мрачно Аякс. Рыжеволосый юноша соскочил со своего коня и передал его поводья одному из оруженосцев. – Все эти люди признали вас своим королём. Они выбрали этот пусть сами. Они отдают свои жизни, чтобы вы могли править своими землями. Чтобы вы освободили Вэлн от власти Корсаков.