Текст книги "Ведьма, околдовавшая его (СИ)"
Автор книги: Алена Ячменева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
Ламия неуверенно покачала головой.
– Я всегда думала, что это сделала Махлат…
– Это не логично, – неожиданно вмешалась в разговор Ерен. – На вас много заговоров, как рубашки спасительные один на другой надеты. Вряд ли это сделал кто-то из посторонних. Скорее всего, тятя Махлат. А раз она вас защитила, то зачем ей потом вас проклинать?
– Тем более она же умерла, когда вы ребёнком были. Накладывать проклятье на дитя – верх сумасшествия!
– Она же была не в себе, – напомнил Ламии Никандр. Королева растерянно кивнула. Однако Михлен это не впечатлило.
– Тем более, – всплеснула она руками. – Чтобы наложить проклятье нужна огромная сила, а если она была больна, то не могла этого сделать.
Ламия продолжала непонимающе хмуриться, поэтому Михлен неожиданно взяла её за руки.
– Послушайте, Госпожа, моя сестра была очень вздорной и грубой, но она никогда бы никому не причинила вред. Даже когда с ней совершили злодеяние, она молча все снесла… Нас мать так учила: лечить и защищать – хорошо, вредить и убивать – плохо. Расплата неминуема и неизвестно кого она зацепит – тебя или твоих близких. Махлат стерпела пытку, чтобы мы с матерью в ту пору выжили. Мы убежали в лес, там прятались. Не могла она поступить так и накликать беду на нас. Да и проклясть собственного ребёнка – это же… нет, нет, нет. Махлат этого не делала! Ищите виновного и не гневите богов, наговаривая на мою сестру и вашу мать.
Ламия в растерянности перевела взгляд на Никандра. Их расследование неожиданно зашло в тупик.
– Подумайте лучше, какую мать вы прогневали, – посоветовала женщина. – Упадите перед ней на колени и молите слезно о прощении. Если что-то попросит, выполните без раздумий, пожертвуйте ей что-нибудь, чтобы задобрить проклятье. И если женщина мудрая, она простит.
Ламия отрицательно покачала головой.
– Я не знаю кто это.
– Скорее всего, она сильная. Такая, как мы, – объяснила она. – У неё очень тесная связь с природой и богами. И вы её сильно чем-то обидели. Возможно, даже не её лично, а её ребёнка. Подумайте кого из детей вы обижали.
– Маленьких? – уточнила Ламия, думая о том, что «детей» она обижала и очень многих, но вот все они были уже взрослыми мужчинами и женщинами, которые ей мешали пробиться к трону.
– Может, и нет, – пожала плечами Михлен. – Но таких, как мы, немного осталось. Большинство женщин уже давно утратили связь с природой. Ещё меньше тех, кто решился бы на проклятье.
– Может, она молодая? – неожиданно предположила Ерен. – Не знала, что делает?
– Да, да, да, – одобрила Михлен. – Вполне вероятно. Молодая, неопытная. Может, отбилась от семьи и корней, как вы, – добавила она неожиданно и брови Никандра поползли вверх, словно его озарило.
– А может, ваша мать ещё что-то посоветует? – предположила Ламия отчаянно, не зная теперь за какую соломинку в своём расследовании хвататься.
Михлен неуверенно пожала плечами, дочь за её спиной отрицательно покачала головой, но они всё-таки повели их дальше. Они зашли в самую чащу леса, когда среди деревьев показался дом, из которого валил дым, обозначая то, что он жилой. Они только приближались к нему, когда на порог вышла, опираясь на клюку, древняя старуха, которая с трудом держалась на ногах и не могла распрямить спину.
– Мама сильно сдала после того, что случилось с сестрой. От горя в лес ушла, с людьми больше знаться не желает, – пояснила шёпотом Михлен.
– Махлат! – закричала вдруг отчаянно женщина, начиная поспешно спускаться по ступеням, придерживаясь обеими руками за перила.
– Мама, стой! – испугалась Михлен, переходя на бег. – Упадешь!
– Махлат! – тем временем продолжала скрипуче и беспомощно кричать старуха. – Махлат!
– Похоже, это ты, – шёпотом заметил Никандр, пытаясь подтолкнуть замершую жену навстречу родственнице.
– Ну уж нет, – возмутилась та и попробовала пятиться, но муж ей не позволил сбежать.
– Махлат! – она кричала как потерявшийся ребёнок, который звал мать. При этом с трудом передвигалась и, казалось, вот-вот упадет. Даже когда Михлен и Ерен подхватили её под локти и помогли идти, она всё равно еле-еле стояла на ногах. И продолжала скрипуче, по-старушечьи жалобно звать: – Махлат! Махлат, ты вернулась, доченька! – она доковыляла до королевы, Михлен и Ерем отпустили её, и старушка обняла Ламию, оказавшись лицом у неё под грудью из-за горба на спине. – Как же я соскучилась моя маленькая, глупенькая.
– Я не Махлат, – сурово заявила Ламия, пытаясь выпутаться из старушечьих рук и возмущенно смотря на усмехающегося мужа рядом, который и не думал помогать ей оттолкнуть пожилую женщину. – Отпустите меня.
– Не сопротивляйся, глупышка. Мама по тебе так скучала, – продолжала щебетать старуха, роя носом дыру в животе королевы.
Ламия, поняв, что от мужа ждать помощи не приходится, перевела злой взгляд на Михлен и Ерен. Девушка посмеивалась, а женщина недовольно хмурилась.
– Ой, да ты же не одна пришла, горюшко наше, – обратила тем временем старуха внимание на то, что Ратор захныкал, от того, что его трогают вместе с матерью. Однако смотреть женщина продолжала на живот королевы. – С мужичками своими, – с умилением заявила она, подергав Ратора за ногу, а затем вновь погладив Ламию по животу. – Хорошие мальчишки, хорошие.
Никандр прекратил смеяться над женой, проследил за жестами старухи, которая продолжала дергать разразившегося рыданиями Ратора за ногу и смотреть на живот жены, и перевел вопросительный взгляд на Ламию. Та, впрочем, его не заметила, пытаясь вырваться из неприятных ей объятий.
– Вы путаете. Я не Махлат! – заявила она как можно громче.
– Да знаю я кто ты, горе наше, – покачала она головой, поморщившись. – Дочка моей дочки – всё равно, что моя дочка. Вернулась, наконец, в отчий дом. Пусть и в другом теле, но с таким же вздорным характером.
– И у меня будет девочка! – с ещё большим гневом выкрикнула Ламия, повергая в шок Никандра и пугая этим Ратора.
– Тю-ю, – протянула насмешливо старуха, наконец, задирая голову к ней, чтобы встретиться взглядами. – Да какая тебе девочка! Девочку ещё заслужить надо! А ты столько дел натворила, что не видать тебе девчонки ещё о-очень долго! С пацанами будешь мучиться, одного за другим рожать, мужа радовать, а сама злиться… Вон уже какая злая, – оценила она перекошенное лицо королевы.
ГЛАВА 62. Мать наследников престола
Ламии бабушка не понравилась. Категорически.
Тётя понравилась, племянница понравилась, а бабушка нет.
И не понятно даже почему: потому что нагадала ей черт знает что, потому что ничего про проклятье не рассказала, заявив, что даже слышать в доме про «чернуху» не хочет, или потому что начала учить уму-разуму:
– Перебирайся к нам. Подальше от людей, мужики под юбку лезть не будут, мужу твоему спокойнее будет, да и мы все здесь – с корнями-то оно все спокойнее, – заявила бабуля, подкладывая Никандру пирожки одной рукой, а другой разминая вареную морковь вместе с яблоком в кашицу для Ратора.
– Я королева, – прорычала Ламия.
– Ой, нашлась тут королева, – пренебрежительно охнула женщина. – Почему волосы не покрыты? Ты что так по улице шла? Срам какой! А на шее у тебя что? Болеешь что ль?
– Это изумруды!
– Уроды? Кто уроды? – удивилась женщина, посмотрев на довольного выволочкой жены Никандра. – Да не совсем урод, бывают и похуже. Да и не надо быть мужику красивым, а то гулящим будет, – покачала она головой осуждающе, Никандр оскорбленно отложил пирожок обратно на тарелку. – А ты чего не ешь? Живот крутит? Из-за малого? Я тебе сейчас настойку дам, моей Михленке хорошо помогала, когда та брюхатая ходила…
В итоге, когда королевская чета возвращалась к карете, Ламия сгоряча заявила:
– Мне начинает нравиться твоя мама!
– Где вы так долго?! – заверещала Валиния, стоило Никандру открыть перед женой дверцу кареты. – Я тут спарилась уже! Зачем вы привезли меня в этот свинарник!
– Я передумала, – тут же проворчала Ламия, залезая внутрь.
– А ты мне ничего сказать не хочешь? – поинтересовался Никандр, придерживая дверцу и не позволяя Ламии её за собой захлопнуть. – У нас будет ещё один сын?
– Дочь! – заорала Ламия. – У нас будет дочь!
СПУСТЯ ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ…
– Надо же! Мальчик! – восхитился Никандр, когда Рела передала ему второго сына.
Он только вернулся из Шерана, как и в прошлый раз успев к самым родам жены. Та обессиленная лежала на кровати и отказывалась на него смотреть, всем своим видом демонстрируя недовольство. Ратор, которого запустили в комнату вместе с отцом, стоял около неё и гладил по плечу утешая.
– Мама, пачешь? – уточнил он, заглядывая в злые глаза Ламии. Та качнула головой. – Пачешь?
– Да. Твой папа плохой.
– Похой? – удивился малыш, поднимая к мужчине испуганный взгляд.
За восемь месяцев, которые Никандр провел в Шеране, сын забыл его и теперь относился хоть и с интересом, но с опаской.
– Да, он не дал маме дочку, – пожаловалась королева своему полуторагодовалому сыну, который нахмурился как взрослый, но вряд ли что-то понял.
– Чему ты ребёнка учишь? – возмутился Никандр, садясь рядом с Ламией на кровать и погладив старшего сына по растрепанным, длинным, темным кудряшкам.
– Я ему про тебя все расскажу. Все, – заверила жена. – И как ты договор нарушил уже дважды, и как обижал меня, и как кричал, и как в комнате запирал, и как командовал. Он вырастет и, наконец, не пустит тебя за стену, раз вся моя охрана с этим заданием справиться не может!
Никандр закатил глаза.
– Ну что опять за истерика? Тебе ведь сказали, что дочь ещё заслужить надо, – напомнил он, а Ламия, наконец, перевела на него бешеный взгляд. – Тихо. Не злись. Я до сих пор остаюсь единственным источником дочери для тебя.
На этот раз разлука для обоих была не такой болезненной, как первая, потому что они вели непрекращающуюся переписку, потому что делились через бумагу тем, что с ними происходит, о чём они думают. Но всё равно разлука есть разлука, а когда расколота семья – это вдвойне тяжело.
Последствиями пребывания Никандра в Шеране стало не только то, что при встрече его не признал сын, даже несмотря на то, что портрет отца ему показывался каждый день и слово «папа» училось наравне со словом «мама». Так же досталось и спокойствию мамы, которая была вынуждена не только сносить все неудобства беременности и проказы подрастающего сына, но и каким-то образом ещё управлять королевством и пытаться побороть проклятье.
С последним у неё возникли серьёзные проблемы. И не из-за того, что она не знала, кто её проклял. С этим как раз проблем не возникло – Никандр сразу разгадал кто это сделал после встречи с бабушкой и тётей жены.
– Я знаю кто тебя проклял! – заявил он, как только они прибыли в замок из деревни семейства Ведьм.
– Понятно кто. Мама, – заявила недовольная после встречи с бабушкой Ламия.
– Нет. Это, правда, не похоже на правду, – возразил Никандр. – Ты же говорила, что Махлат наложила проклятье, когда тебе было двенадцать, а начало действовать оно, когда тебе исполнилось девятнадцать или двадцать. К тому же Махлат была не в себе, а вспомни сколько тебе концентрации и сил потребовалось, чтобы залечить мне ногу. Наверняка для проклятья сил надо не меньше.
– И кто же это сделал, по-твоему?
– Давай кое-что проверим, – предложил Никандр, подходя к столу. – Тот лист с именами ведь один из многих? У тебя есть список жертв проклятья?
– Да, я пыталась выстроить их в порядке хронологии, – кивнула Ламия, подходя к сундуку, который принесли из повозки, и начиная его разбирать. Никандр нетерпеливо приблизился к ней и помог вытаскивать вещи.
Вскоре они разложили листы на столе по датам и Никандр начал их изучать.
– Почему имена вычеркнуты? – спросил он через некоторое время.
– Я исключила убийства Ревен и свои, – пояснила Ламия. Никандр кивнул и остановился напротив середины списка.
– Вот смотри в начале смерти редкие. Вполне вписываются в обычную смертность населения. А вот здесь их становится больше, – указал он. – И в это время ты как раз говорила, что начала подозревать проклятье.
– Ну да, говорить о нём начали сразу, но я только после смерти Дамия к слухам прислушалась.
– Кстати, где он? – спросил Никандр, склоняясь над списками.
– Я его не вписывала. Думаю, он умер всё-таки от простуды.
– Я в этом уверен, – неожиданно подтвердил Никандр. – Но именно с него все и началось.
– О чём ты? – не поняла Ламия.
– Он где-то вот здесь умер? – Никандр указал на промежуток времени, где смерти стали более частыми.
– Да, – кивнула Ламия, отталкивая его и внося в список дату смерти сына. – Я не понимаю: ты думаешь он жертва проклятья или нет?
– Нет. Он ребёнок, из-за которого на тебя наложили проклятье.
– Что? – ошарашенно переспросила Ламия. – Как так? Он мой ребёнок.
– Я думаю, ты сама себя прокляла, – заявил Никандр. – Ещё когда рассказывала мне историю о его смерти, говорила о том, что заслужила проклятье. Жутко представить, что ты думала, когда это только случилось. Наверняка среди твоих слов проскочило что-то вроде «будь я проклята».
Ламия неуверенно покачала головой.
– Ты ненавидела себя, когда он умер? – спросил Никандр осторожно. Ламия замерла на мгновенье, а затем в ужасе прокричала:
– Конечно, ненавидела! Я его не защитила, да я его даже не любила! Не обнимала, не целовала, не вылечила, когда он заболел. Я до сих пор себя за это ненавижу!
– Пора простить себя, Ламия.
Она продолжала качать головой.
– Иначе никак.
– Я не могу, – попятилась она. – Я ужасный человек. Я предпочла трон и убийства собственному ребёнку. Я заслужила…
– Ламия! – возмутился Никандр.
Она пыталась себя простить каждый день. Она ходила в склеп и снова рыдала над гробом сына, она молила у него прощения, она пыталась смотреть в зеркало и не видеть в нём убийцу, жестокую мать, королеву, шагающую по головам, но у неё ничего не получалось. Она не могла себя простить. И не только за смерть первенца и темные чувства к нежеланному ребёнку, но и за убийства в начале своего правления, а также то, какие последствия они за собой повлекли.
Всю беременность Ламия делилась своими мыслями с мужем, тот её поддерживал как мог на расстоянии, но ничего не менялось. Так родился их второй принц Салий, а успехов в борьбе с проклятьем Ламия так и не достигла.
Шли месяц за месяцем. Дети росли, Никандр вновь обосновался в резиденции, вновь спотыкался на каждом шагу, но ничего не менялось, сколько бы Ламия ни кланялась гробу, сколько бы ни молила прощения, сколько бы муж ни убеждал её, что она невиновна в смерти сына и своих чувствах к нему, сколько бы ни заверял, что любой правитель почистил бы ряды придворных, которые пытались его убить.
Ратор рос не только здоровым, симпатичным ребёнком, унаследовавшим от родителей все самое лучшее, но и всеобщим любимцем. При чём обожали и баловали его не только в замке, но и во всем королевстве. Ему присылали подарки как аристократы, так и простой люд, за него молились и называли благословением. И Ламия замечала это даже несмотря на высокие стены замка.
И Ратор, и Салий быстро взрослели. Старший сначала невнятно забормотал, потом начал четче проговаривать слова, складывать их в предложения, задавать вопросы, отвечать. Он медленно, но начинал понимать смысл разговоров и то, что происходит вокруг, пока младший брат учился ползать, сидеть и ходить.
– Я принесу жертву, – в конце концов, заявила Ламия, когда узнала о третьей беременности от мужа и испугалась ничуть не меньше, чем первой.
– Чего?! – возмутился Никандр, играясь с младшим сыном, пока старший рисовал, сидя за материнским столом. Ламия стояла рядом с Ратором, наблюдала как он беспорядочно водит пером по бумаге и накручивала его волосы на палец, как и тогда, когда он был младенцем.
– Михлен сказала, что можно попробовать принести жертву. Тому, кто проклял, или самому проклятью. Думаю, драгоценностями не отделаться, надо что-то более существенное. То, что дорого для меня.
– И кого ты собралась приносить в жертву? – возмущенно и неодобрительно переспросил Никандра, наблюдая за тем, как Ламия смотрит на сына.
– Не кого, а что, – заявила Ламия. – Власть. Я принесу в жертву свою власть. В конце концов, если бы не она, я бы не стала убивать, я бы даже не тронула Тара, отца Дамия, я бы родила и вынуждена была бы стать ему матерью…
– И была бы всю жизнь несчастлива, – ревниво заметил Никандр.
– А сейчас я что ли очень счастливая? – возмутилась королева. – У меня два сына, скоро с большой вероятностью появится третий. Я рискую ими каждый день, когда держу около себя. Я боюсь их смерти, но расставания боюсь не меньше. А помимо этого, я рискую и жизнями ещё многих мужчин. Твоей в том числе… Я хочу избавиться от проклятья как никогда раньше!
– И что ты придумала?
– Я объявлю Ратора королем Салии. А…
– Что? – возмутился Никандр вскрикнув. – Ратор – наследный принц Шерана.
– Ты должен мне наследника, – напомнила Ламия.
– Наследницу, – поправил Никандр. – И вообще, я вернул тебе все золото, договор давно расторгнут. Забудь уже про него! Ратор – наследник Шерана, об этом всем известно.
– Мы не делали никаких заявлений.
– Да потому что этого не надо. И так все понимают, что мои сыновья – это принцы Шерана.
– Что значит «сыновья»? – начала злиться Ламия.
– То и значит, – резко перебил её Никандр. – Меня люди не поймут, если я заявлю, что мой сын – наследник Салии, а не Шерана. Точно также как тебя могут вздернуть за любой неверный шаг, и меня ждет расплата за ошибку! И без того никому в Шеране не нравится, что я женился на Ведьме, так теперь ещё и будут говорить, что я пляшу под её дудку, раздавая сыновей?
– Так, может, нам развестись, чтобы ты не был женат на Ведьме? – возмутилась Ламия.
– Ага, так, конечно, легче будет делить сыновей, – фыркнул Никандр уже спокойнее, подталкивая мяч Салию, который то неуверенно топтался на ещё слабых ножках, то опускался на пол и быстро полз следом за игрушкой. – Не придумывай, Ламия. Родится у нас девочка… – сказал он, недовольно поджав губы, и тут же скривился, не закончив предложение.
– И что? Мы посадим её на трон? Рамилия не хотела этого, – печально вспомнила королева. – А теперь и я не хочу дочь садить на трон. Не для девочки эта роль.
Никандр согласно кивнул.
– Но сына я не могу отдать на трон Салии. Пойми. Никого из своих сыновей – все они должны быть наследниками Шерана, чтобы моя власть, а потом и их, была крепка… Да и выделять никого не хочу. Ратор, тебе Шеран, Салий, тебе Салия, потому что с именем тебе не повезло? Это же мальчишки, они раздерутся.
Ламия устало опустилась на колени перед Ратором и заправила прядь его волос за ухо.
– Ну давай. Скажи это.
– Что?
– Нам уже сейчас трудно усидеть на двух тронах и не подраться, а дальше будет только хуже.
Никандр промолчал.
СПУСТЯ ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ…
Над именем третьего сына Ламия и Никандр раздумывали очень долго, потому что заготовленных заранее вариантов у них не было. Они хоть и подозревали, что будет мальчик, но надеяться продолжали на девочку.
– Назовем его Дамием, – в итоге решил отец, который прибыл в замок жены из своего королевства только спустя два месяца после того, как она родила.
– С ума сошёл? – возмутилась Ламия. – Я не назову новорожденного сына именем погибшего.
– Почему? Пусть парень переродится.
– Это плохая примета! – возмутилась Ламия. – Он повторит его судьбу.
– Брось. Ратор у нас уже есть. Бояться нам нечего. Наоборот, это покажет нашу силу – не побоялись дать это имя сыну. Будет твоей жертвой проклятью.
– Нет, Никандр, – категорично заявила Ламия. – Мне не нравится.
Спустя долгие споры и дискуссии третьего сына король с королевой назвали Кандрием в честь третьего погибшего сына Ламии. На имя Дамия же трижды успешная, а от того гордая собой и своим маленьким выводком хулиганов, мать всё-таки не согласилась, не решаясь тревожить свою главную боль.
СПУСТЯ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ…
Что же касается власти, то после долгих переговоров, как с министрами Салии, так и с министрами Шерана, Ламия подписала указ, по которому наследником Салии после её смерти становится король Шерана Ратор, объединяя два королевства в одно. До момента же кончины королевы регентом при маленьком принце был назначен король Никандр.
Шли они к этому шагу долгих пять лет брака и борьбы с проклятьем. И когда это случилось, и Ламии пришлось отойти от дел, оба ожидали ссор и скандалов из-за дележа власти. Однако, как ни странно, все прошло не так уж и болезненно для Ламии и тяжело для Никандра. И скорее всего это произошло, потому что как такового перехода власти не было. Никакие важные решения не принимались без участия королевы, но мелкие легли на плечи Никандра и Ламии стало легче справляться с подрастающими детьми.
Однако передача власти оказалась недостаточной жертвой. Ламия не почувствовала себя ни наказанной, ни оправданной, ни помилованной. Проклятье не исчезло.
