Текст книги "Ведьма, околдовавшая его (СИ)"
Автор книги: Алена Ячменева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 34. Первая брачная ночь
Какой должна быть первая брачная ночь с самой желанной женщиной на свете? Чувственной? Волнующей? Яркой? Головокружительной?
К середине этой ночи Никандр уже точно знал, что это самая длинная ночь в его жизни.
Ламия привела его не в свои подземные покои, как он ожидал, а поднялась выше в одну из центральных богато украшенных комнат. Пока Никандр осматривал большую гостиную, убранство спальни, огромную кровать, его невеста куда-то пропала, а появилась через несколько минут уже с распущенными волосами, босая и в привычном свободном, легком платье, напоминающем ночную рубашку. Она вышла из боковой комнаты в спальне, где, должно быть, скрывалась гардеробная, и невозмутимо прошла мимо Никандра, дожидающегося её на кровати.
– Я приказала купить бутылку вина по случаю свадьбы. Будете? – поинтересовалась уже из гостиной, повышая голос, чтобы расслышал растерянный жених.
– Мне же нельзя пить, – заметил он, выходя следом за ней из спальни, на ходу снимая жилет от костюма и оставаясь в рубашке. – Тем более вино.
– Вино всем нельзя пить, не только вам и не только сегодня, – заметила Ламия. Она залезла с ногами на диван перед камином и спрятала ступни под полами сорочки. – Но есть повод. И вы же бесстрашный.
– Вы тоже будете?
– Нет, мне не нравится ни вкус в процессе, ни моё самочувствие после. Но у меня тоже есть чем себя побаловать и отметить свадьбу, – она кивнула на стол, где помимо двух кувшинов стояли фрукты и небольшие пирожные. – Подадите?
Никандр с готовностью кивнул и под указания королевы набрал ей в тарелку фруктов и десертов, налил в бокал её любимый вишневый напиток. Себе же вино он всё-таки не взял и решил угоститься из её кувшина.
– Вы думаете там отрава? – нахмурилась королева, следя за его действиями, чем сильно удивила.
– Что? Нет, просто решил попробовать то, что пьете вы. К тому же пить вино в одиночку как-то странно.
Однако его ответ её не успокоил. Всё ещё сведя брови на переносице, она проследила за тем, как он приблизился, поставил тарелку на небольшой столик около неё и подал бокал.
– Мне нет смысла вас травить, – заметила словно задумчиво.
– Надеюсь на это, – в замешательстве подтвердил Никандр.
– Хотя от вас и могут быть самые большие мои проблемы.
– Почему? – удивился мужчина, забирая свой бокал со стола и садясь рядом с королевой на кресло, по другую сторону от тарелки с десертами.
– Вы не похожи на моих бывших мужей, – заявила она, чем снова напрягла.
– А можно больше не вспоминать о них? Хотя бы сегодня, – проворчал.
– Это сложно. Таких ночей у меня было уже несколько и трудно не сравнивать их друг с другом, – заявила она, протягивая руку и отрывая ягоду винограда. Никандр недовольно хмыкнул.
– И чем же я отличаюсь?
– Вы не боитесь меня, – сказала она и он перевел на неё непонимающий взгляд. – Меня все боятся: либо из-за проклятья, либо из-за внешности.
– Как это из-за внешности? Не такая уж вы и страшная, – усмехнулся король, чем вызвал широкую улыбку у королевы.
– Да уж, но почему-то все мужчины смотрят на меня раскрыв рты, капая слюной и заикаясь, – покачала она головой осуждающе, чем ещё больше подняла настроение Никандру. – Вы тоже капаете, – заметила и его улыбка тут же начала угасать, – но не всё время, – рассмеялась она над его выражением лица.
Пока королева смеялась, Никандр осуждающе качал головой.
– И как вам не жалко бедных мужчин, которых вы сводите с ума своей красотой?
– А как им не жалко меня, когда я наблюдаю слюну на подбородке и взгляды тупых овец? Раздражает, знаете ли.
Никандр продолжал осуждающе качать головой, пока Ламия смеялась.
– Всё-таки вы Ведьма.
– Я знаю.
– Самая настоящая.
– Знаю. Я такая в маму.
Ламия была сама невозмутимость, спокойствие и равнодушие, словно сейчас должна была происходить не их первая брачная ночь. Которая почему-то не происходила, что, в свою очередь, беспокоило и нервировало Никандра.
Так они и сидели: королева таскала фрукты и пирожные с тарелки, улыбалась, пила сок и в целом наслаждалась жизнью, а Никандр выжидающе смотрел на неё, раздумывая над тем, как бы деликатнее намекнуть ей на супружеские обязанности.
– Расскажите о себе, – заявила Ламия, когда повисло молчание.
– Что именно?
– Какая у вас семья, чем занимались до приезда в Салию, чем увлекаетесь? – подсказала она, чем ещё больше нарушила спокойствие короля.
– А не поздно? – настороженно поинтересовался он. – Такие вопросы обычно задают до свадьбы.
– До свадьбы не было возможности.
– Возможность была.
– Не до этого было, – всё равно отмахнулась Ламия.
– Сейчас тем более время не для этого… – попытался он намекнуть.
– Подходящее время. Лучше поздно, чем никогда, – разыгрывая непонимание и при этом смеясь глазами, заявила она. – Рассказывайте… Судя по тому, что я от вас слышала… вы любили брата?
– Да. У нас были хорошие отношения, – нахмурился Никандр, но всё-таки ответил.
Ему не понравилось, что королева начала выспрашивать слишком личное, словно в душу пыталась пролезть. Он испытывал из-за этого дискомфорт и неприятие. Даже несмотря на то, что они теперь были мужем и женой, их брак всё-таки подразумевался как политический, взаимовыгодный, а не душевный, основанные на любви и доверии.
На счет доверия он вообще считал, что с королевой ему необходимо быть осторожным – всё-таки она представитель другого государства, да к тому же ещё хитра и умна. Предложила запрещенное в замке вино, стала задавать вопросы о личном – конечно, Никандр насторожился. Да и сразу вспомнились предупреждения Фавия.
– Не верю, – заявила королева, вглядываясь в его лицо. – Я уже достаточно пообщалась с вами, чтобы понять, что вы не бесхребетный и слабый. Неужели вам никогда не хотелось стать королем вместо брата?
– У нас большая разница в возрасте. Брат меня ходить и разговаривать учил, всё равно что второй отец. Я всегда воспринимал его как учителя. Соперничества между нами не было – и отец с матерью не поощряли, никого не выделяя, да и желания не было… К тому же Ратор на роль короля был намного лучшей кандидатурой, чем я. Он спокойный, рассудительный, решительный, мудрый… был, – Никандр отвел от неё взгляд и отпил из бокала. – Как вы это пьете? Горько же.
– А вы как вино пьете? Тоже горько, – усмехнулась королева, глядя на его сморщенное лицо с интересом. – У короля Ратора были сыновья. И к ним вы тоже не испытывали ненависти или зависти?
– У нас была хорошая, крепкая семья, – односложно ответил Никандр, пытаясь одной фразой сказать, что не хочет больше об этом говорить.
Ламия задумчиво закусила губу, продолжая изучать его лицо.
– А у нас нет, – заявила она. – Сколько себя помню, всегда хотела занять трон отца… А ещё хотела старшего брата или сестру.
Никандр перевел на неё удивлённый взгляд, пораженный откровенностью.
– Мне играть было не с кем, – пожаловалась Ламия. – А старшего хотелось, чтобы он защищал меня от отца, – пояснила, снова задумалась и решительнее сказала: – Думаю, вы уже знаете, что в отличие от вас я росла не в счастливой семье, и желанным ребёнком никогда не была, – она усмехнулась. – Сомневаюсь, вообще, что девочки могут быть желанными детьми в королевских семьях.
– Могут, – перебил её Никандр. – У моего брата было три дочери. Все любимые и долгожданные.
– Я думала у Ратора четыре сына.
– Одно другому не мешает.
– Семеро детей? И все пережили первый год? – переспросила Ламия пораженно. – Вашей невестке очень повезло, – сказала она и Никандр услышал в её голосе зависть.
– Как сказать, – мрачно ответил он. – Детей порубили вместе с родителями. Даже младенца не пожалели, – Никандр сжал с силой кубок, что не укрылось от взгляда Ламии.
– И девочек?
Он кивнул и в разговоре вновь повисла пауза.
– Меня в детстве называли призраком замка, – сказала Ламия через некоторое время, продолжая рассказ о себе. – Я считалась капризным, непослушным ребёнком, со мной не могла управиться ни одна няня. Когда я была ещё младенцем, отца раздражал мой крик, и он выставлял из замка нянек, которые не могли меня успокоить. Поэтому где-то до пяти или шести лет няни у меня толком не было. Росла сама по себе, как получится. Рассказывали, что бродила по замку в грязной рубашке, лохматая и распугивала прислугу…
– Не может быть, чтобы у принцессы не было того, кто приглядит за ней.
– Ко мне все боялись приближаться. Я ведь была ребёнком Ведьмы… Только мать обо мне и заботилась… как могла.
– Махлат? – переспросил Никандр. – Я думал она… ну… была не в себе.
– Да, моя мама болела, – переиначила сумасшествие на свой лад Ламия. – Но иногда ей становилось лучше. И, кстати, меня ходить, подозреваю, учила она. Больше некому… Когда я подросла, ей стало намного хуже, она совсем потеряла связь с реальностью, только и делала, что кричала и проклинала. Но у меня есть несколько воспоминаний о ней из детства: как она расчесывает мне волосы, как рассказывает сказку или истории о своей первой семье. Она любила вспоминать о моём брате. «Ты как малыш Малий», – говорила она, – Ламия с грустью улыбнулась.
Никандр слушал её затаив дыхание, понимая, что она пускает его в душу, куда он ей грубо ход закрыл.
– Малий?
– Мамин первый сын, – кивнула Ламия. – Он был не от отца, от её первого мужа.
– Малий и Ламия?
– Подозреваю, имя мне дала мать, а не, как все считают, Ларель. И мне приятнее считать своей семьей – её семью: её первого мужа и сына. Но знаю я о них не много. В общем, как и о матери. Не знаю даже есть ли у неё братья или сестры. Знаю, что, она из деревни в глубинке Салии. В шестнадцать лет сбежала из дома, чтобы учиться в столице на врача. Но не доучилась. Умер отец и она вернулась в деревню к матери. Там познакомилась с Ивлем и вышла замуж. Характер у неё был не простой, была остра на язык, груба, но в то же время достаточно умна. Мало того, что в нашей семье женщины всегда практиковали целительство, так и в столице она набралась знаний, которых люди из деревни не понимали. Её ненавидели, считали Ведьмой, но ей было всё равно, она и сама людей не очень-то любила. Дни напролет с младенцем за плечами пропадала в лесу, собирая травы, лечила и скотину, и людей… Но всё-таки характер ей стоило держать под контролем, как и язык… Может, если бы она не нагрубила королю, не только бы свою жизнь и разум сберегла, но и мужа с сыном не погубила.
– И вас не прокляла бы, – заметил Никандр, а Ламия неожиданно улыбнулась:
– Я могла бы быть дочерью кузнеца. Уже давно удачно замужняя и может даже тоже с семью ребятишками за плечами, – подобные грезы её рассмешили, и она чуть не подавилась вином, пытаясь отсмеяться и продолжить говорить одновременно. – Не читала бы чересчур много, была бы глупенькой девкой из деревни, говорила бы «ховно» и подтирала бы сопливые носы.
– Я не понимаю, – Никандр видя её заливистый смех тоже развеселился. – Вам хочется говорить «ховно» или нет?
– Не знаю, ещё не решила, – закашлялась Ламия от того, что всё-таки подавилась, и Никандр придвинулся к ней, чтобы похлопать по спине. – Но однозначно меня больше устроил был запах от «ховна», чем шлейф из трупов.
Они говорили и говорили. Ламия охотно делилась теми скудными фактами о матери, которые знала. Причём о Махлат она говорила с теплотой и любовью, и в какой-то момент Никандру стало казаться, будто мать для неё самый родной человек.
– Что-то я запутался, – признался он в замешательстве после нескольких часов их бесконечного разговора, когда бокалы опустели, а на тарелке остались лишь несколько ягод винограда. – Вы любили мать?
– А почему нет? Все любят своих матерей.
– Но… как бы сказать… не обижайтесь… может, я чего-то не знаю, но ходят слухи, что это она вас прокляла.
Ламия закусила нижнюю губу и кивнула, отводя стыдливо глаза.
– Как я уже сказала, я не была любимым и желанным ребёнком. Ни для отца, ни для матери… Да, она меня ненавидела и не скрывала этого. Я была дочерью Лареля, который разрушил её жизнь. И ненависть к нему она вымещала на мне.
– Но она заботилась о вас.
– Думаю, пока она не лишилась рассудка окончательно, она ещё понимала, что я ещё и её дочь, пыталась как могла за мной следить. Она же видела, что я не нужна не только ей, но и ему. Понимала, что её обязанность как матери за мной приглядывать, но выполняла эти действия скорее механически, чем с любовью. Я не помню, чтобы она мне улыбалась, а когда повторяла «Ты как малыш Малий» в её голосе не слышалось любви ко мне, скорее скорбь по сыну… То, что она меня не любила, несколько раз пыталась убить, прокляла – это факт. Как и то, что она расчесывала мне волосы, подкладывала в тарелку побольше мяса и разрешала забирать фрукты, которые приносили ей. Вот такая загадочная любовь и нелюбовь моей матери.
– И вы не злитесь на неё? Несмотря на все, вы же её дочь, а она так с вами обходилась… вашей вины ведь нет в том, что сделал Ларель.
Ламия задумалась ненадолго.
– Нет, на неё я не злюсь. Я когда-то её даже понимала: как трудно иметь нелюбимого ребёнка, на которого смотреть не можешь без отвращения, какое раздражение испытываешь от его крика и при этом чувствуешь за него ответственность, потому что он всё равно твой, – Ламия резко замолчала и повисло неловкое молчание.
Никандр понял, что она сказала лишнее, чего не собиралась, поэтому поскорее начал искать другую тему для разговора.
– Неужели в вашем детстве не было ничего хорошего?
– Почему? Было, – улыбнулась снова Ламия. – Вы удивитесь, но детство, не считая взаимоотношений с родителями, у меня было не самое плохое. Особенно когда в моей жизни появилась Рамилия… Где-то с шести лет она стала моей няней, практически заменила мать. Она видела, что в замке происходит, знала, чем эта гнетущая атмосфера закончилась для принцессы Зоры, поэтому старалась почаще выводить меня в столицу гулять. У меня даже были друзья… такие, знаете… не самые надежные и проверенные, но я успела и поиграть в куклы, и побегать по улицам настолько, насколько это вообще возможно в статусе дочери Ведьмы и короля… Но, да… до смерти Лареля жизнь моя не была малиной. Наказания и рык от отца, крики и визги от матери – в какой-то момент я даже к ним привыкла и перестала обращать внимание. Мне нравилось слушать рассказы о прежней жизни Махлат, о том, какая она была в молодости красивая и сильная, читать её книги и мечтать о том, как могло бы быть, если бы не было отца…
– А я ещё считал, что у меня детство было трудным, – усмехнулся Никандр.
– Расскажите?
И он рассказал. Уже доверчиво и ничего не скрывая.
Прошёл ещё не один час их долгой совместной ночи, когда они узнавали друг друга, просто разговаривая, чего не удосужились сделать накануне свадьбы. И только на рассвете, когда оба одновременно потянулись к винограду, их пальцы соприкоснулись, а понимающие взгляды встретились. Никандр не отпустил её руки, начал поглаживать кожу, глядя настороженно, словно просил разрешения на эту ласку. Она пристально следила за его действиями и руки не отнимала. Их разговор оборвался на полуслове, но никто не спешил его продолжить.
Первой за руку, призывая подняться и приблизиться, его дернула Ламия. Первым поцеловал её Никандр.
Неловкости между ними как между посторонним друг другу людьми, которые в спешке после клятв бракосочетания знакомились, не возникло ни на миг. Наоборот, длинная, откровенная беседа о детстве, а также молчаливая, понимающая реакция собеседника, помогла им сблизиться намного лучше, чем жаркие взгляды и попытки уколоть друг друга в начале знакомства.
Они ещё не до конца узнали истории друг друга, не до конца понимали друг друга, но уже чувствовали близость. И трудно сказать из-за чего больше – из-за взаимного притяжения тел или из-за симпатии душ. Но однозначно между ними что-то происходило. Темная магия или светлое волшебство – неизвестно, но противиться этому не могли оба.
После поцелуя все вопросы и сомнения отступили на второй план. Обнажая тела, они словно обнажали души, нерешительно доверяясь друг другу, пуская на свою территорию, в своё личное пространство.
Эта ночь была длинной из-за длинных, порой увлекательных, порой не очень разговоров, когда королева тянула время до главного, а король подчинялся её прихоти и пытался сдерживать свои желания. Это утро стало жарким из-за новых ощущений и понимания, что между ними происходит что-то невероятное. Яркое, теплое, сладкое, но в то же время зловещее и опасное.
ГЛАВА 35. Утро
На следующее утро Никандр проснулся первым из-за жажды. Он уже привычно налил себе в бокал напиток королевы, жадно выпил, даже не поморщившись, обернулся к кровати и замер.
Его внимание привлекло не обнажённое, идеальное тело Ламии, а её изуродованные ступни. Кожа на них была не нежной и бархатистой, а грубой и жесткой с четко различимыми шрамами от плети. И хоть Ламия накануне в разговоре упоминала, что Ларель не гнушался её сечь, но Никандр и предположить не мог, что она терпела эту пытку на чувствительной коже ступней, и что пороли её с такой силой, что остались шрамы. А ведь это увечье означало, что секли её до крови.
Выбор же места порки поражал своей черствостью. Согласно словам Ламии, она для отца была не больше, чем разменным товаром, который можно было выгодно продать замуж. И, видимо, чтобы не портить внешний вид этого товара, он «воспитывал» её через ступни, до которых мало кому есть дело.
Никандр перевел взгляд выше, к её лицу и остановил его теперь на шейном украшении. За всю ночь Ламия не сняла его сама и не позволила это сделать ему, на прикосновения же отвечала недовольным шипением и тут же отводила его руку в сторону.
«Неужели и там шрамы?» – подумал Никандр, опуская бокал на стол и снова приближаясь к кровати.
Он считал этот странный ошейник любимым украшением королевы, но что, если это была не прихоть, а необходимость? На ум сразу пришли слова девушки из гостиницы на границе Салии: «Махлат схватила дочь за шею с такой силой, что Ламию с трудом вырвали из её рук. Ей в лицо она и прокричала страшные слова, плюясь кровью и раздирая кожу девочки ногтями».
Ламия крепко спала, обнимая подушку, а у Никандра сна больше не было ни в одном глазу. Он и без того был поражен её ночными откровениями, а увиденные шрамы совсем лишили покоя.
«Значит, шрам на шее от матери, а на ступнях – от отца?» – подвел он итог своим умозаключениям, склонившись над спящей женой и внимательно разглядывая её безмятежное лицо.
Сейчас она не казалась ему всесильной и всемогущей королевой, страшной Ведьмой или загадочной красавицей. За ночь с неё словно слетел флер таинственности и перед ним предстала всего лишь одинокая, всеми брошенная девочка. Да любознательная, умная, смелая, находчивая, но всё-таки девочка. Та, которая боролась за внимание матери, которая искала и ищет у неё одобрения до сих пор, несмотря на всю боль, что ей причинили. И которая говорит о всех своих жизненных злоключениях так, словно они для неё ничего не значат, будто перечисляет сухие факты.
Никандр вновь переосмыслял своё отношение к королеве, понимая, что его чувства к ней, основанные где-то на уважении, а где-то на похоти, трансформируются и словно становятся глубже. Иначе чем можно объяснить его острое желание защитить её, которое он испытывал обычно только к детям. И защитить не столько от внешней опасности, сколько от новых потрясений и боли прошлого. Ведь хоть она и пыталась показать, что её больше не тревожат отношения к ней матери и отца, а Никандр всё равно не верил, что это возможно так просто забыть и отпустить.
Во сне она не двигалась, дышала тихо, не хмурилась, не улыбалась и была ещё более прекрасной, чем обычно. Глядя на неё, Никандр испытывал умиление и невольно сам начинал улыбаться от понимания, что теперь она его жена.
Продолжая любоваться своей красавицей, он склонился к ней и нежно поцеловал в висок. Вернее, старался нежно и практически невесомо, чтобы не потревожить её сон, но от легкого прикосновения она вздрогнула, дернулась и отскочила в сторону.
– Тихо, тихо, – испугался сам Никандр её реакции.
– Что вы делаете? – возмутилась она, когда проморгалась и осмотрелась. – Зачем пугаете? – спросила, вновь выравнивая дыхание и ложась обратно на подушку.
– Я не хотел, – смутился Никандр, снова подползая к ней и склоняясь над лицом, чтобы видеть глаза. – Ну у тебя реакция. Я даже толком не прикоснулся к тебе.
Ламия вопросительно подняла брови, но решила проигнорировать и его неожиданное обращение, и насмешливый тон.
– Обычно я сплю одна и не привыкла к любым прикосновениям, – вроде бы проворчала она, но при этом тоже довольно улыбнулась, глядя на него и потягиваясь. – Который час?
– Утро, – отчитался Никандр и склонился над ней, чтобы снова поцеловать сначала в щеку, потом в плечо, а затем потянулся к шее. Ламия уже привычно отвела его голову и поцеловала в губы, обнимая в ответ.
– Не люблю просыпаться по утрам, – прошептала она между поцелуями.
– Почему? – с любопытством тут же уточнил Никандр и даже отстранился от неё, чтобы снова видеть глаза, решив, что сейчас наконец-то узнает причину её ночного образа жизни. Но, оценив его готовность внимать новым откровениям, Ламия заливисто рассмеялась.
– Не все сразу, – заявила она, снова притягивая его к себе за шею.
До полудня они провозились в постели, обмениваясь поцелуями и смеясь, и только, когда солнце поднялось на пик небосвода, решили покинуть комнату.
– Ты восхитительна! – с восторгом заявил Никандр, надевая рубашку и следя за тем, как Ламия, уже одетая во вчерашнее платье похожее на ночную рубашку, перебирает волосы пальцами.
Та покачала головой и снова рассмеялась.
– Где-то я уже это слышала, – заявила она, намекая и на его жаркие ночные признания, и на красноречивые взгляды накануне свадьбы.
– Не устану повторять, – заявил Никандр, приближаясь к ней и снова целуя. Ему казалось, что время, потраченное не на поцелуи жены, проходит зря.
– Иди уже, – смеясь, напутствовала она.
– Ты же недолго? – уточнил Никандр, которого королева выставляла за дверь, чтобы впустить в покои служанок для утренних процедур.
– Недолго, – покачала та головой, подталкивая его к выходу из комнаты, а тот нехотя, но подчинялся, отступая.
– Поедим, а потом встречаемся на том же самом месте?
– Ну надо же ещё ради приличия и гостям показаться. А то они нас уже больше суток не видели. Особенно переживают за тебя, я подозреваю.
– Мне нет до них никакого дела. Пусть переживают.
– Никандр, иди! – настаивала королева, продолжая хохотать над его ребячеством и влюбленным взглядом, которым он её прожигал.
– А поцеловать? – потянулся к ней, но она уперлась отклоняясь.
– Да сколько можно?
– Сколько нужно.
Ламия несильно оттолкнула его от себя смеясь. Он, широко улыбаясь, отклонился назад, наткнулся пятками на порог, качнулся, потерял равновесие и упал назад. Королева тут же перестала смеяться, в полете пытаясь поймать его за руку и при этом от ужаса расширив глаза, замечая кресло, а вернее его подлокотник, на который Никандр падал то ли шеей, то ли головой.
– И опять живой, – отчитался король, сидя на полу перед ней и потирая затылок, которым ударился о мягкий край подлокотника. – Кроме моего эго ничего не пострадало.
Ламия шумно, облегченно выдохнула, а затем неожиданно выругалась.
– Ого, я думал, так только мужчины умеют, – насмешливо заметил Никандр, поднимаясь с пола.
– Тебе ещё рано умирать, – без прежнего веселья в голосе, холодно заявила Ламия, поворачиваясь к нему спиной. – Иди к себе.
Никандр понимал, что она испугалась его неуклюжести и даже намного больше его самого, но её резко изменившееся настроение насторожило. Поэтому он приблизился к ней и обнял за плечи со спины. Она вздрогнула и остановилась.
– Успокойся. Я не собираюсь умирать. Со мной всё хорошо, я просто споткнулся.
Ламия замерла и молчала некоторое время, а затем тихо ответила, немного повернув голову в его сторону и положив ладонь на его скрещенные у неё на груди руки.
– Тебя не спросят: собираешься ты или не собираешься… Мы забылись. У нас договор. Тебе надо держаться от меня подальше… Уходи и сегодня больше не возвращайся, – строго приказала она, распутывая его руки и выбираясь из объятий. – Из комнаты не выходи, еду пусть пробует сначала твой друг. Я позову, когда будет благоприятный день для зачатия, – проговорила она жестко и холодно, хотя в глазах её, которые несколько секунд назад смеялись, поселилась боль. И Никандр видел её, поэтому даже не разозлился на этот раз.
– Отлично. Значит, мы не выходим из комнаты вместе, – заявил он. И Ламия нахмурилась.
Никандр резко сам её отпустил, вышел из спальни и прошёл в гостиную. Королева непонимающе медленно вышла следом за ним, наблюдая как он открывает дверь. В коридоре как обычно уже стояли служанки с одеждой, маслами, кремами и водой. Возглавляла их Рамилия.
– Еды принесите, – распорядился король, выхватывая у одной из девушек воду, а у другой – таз. – Все остальное мы сами.
Он захлопнул дверь перед носом Рамилии прежде, чем та успела сказать хоть что-то.
– Что вы себе позволяете? – сквозь зубы прорычала Ламия, еле сдерживая гнев, сжимая кулаки и меняя обращение.
– Я не буду сидеть под замком и ждать, когда моя собственная жена позовет меня на свидание, – ответил он спокойно, переставляя кувшин и таз на стол. – Умываться будешь?
– Вы забываетесь, – прошипела Ламия сквозь зубы, не сдвинувшись с места. – Я здесь хозяйка! Я устанавливаю правила!
– А я не твой подданный, чтобы им подчиняться.
– Вы мой гость!
– Я твой муж!
– Вон из покоев, – снова прошипела Ламия, понижая голос и резким движением указывая на дверь, в которую, кажется, нервно стучались, но за собственными криками они не слышали этого.
– Хорошо. Я сам умоюсь, – пожал плечами Никандр и принялся наливать воду в таз.
Ламия раздраженно фыркнула, топнув ногой, и направилась широким шагом к выходу, намереваясь сама покинуть короля. Однако, когда она проходила мимо, Никанр неожиданно перехватил её за талию, поднимая над полом. Ламия взвизгнула и задергалась в его руках.
– Не трогай! Поставь на место! Убью!
Она дергалась так сильно, что Никандр испугался её криков, ударов и поспешно выпустил из захвата, поднимая руки в знак своей безоружности. Ламия, отскочив от него на пару шагов назад, обернулась и обожгла взглядом.
– Не. Смей. Больше. Так. Делать, – медленно, с угрозой проговорила она. – Ещё раз применишь ко мне силу, я тебя собственноручно похороню.
– Ты умеешь копать могилы?
– Проверь!
Никандр качнул отрицательно головой.
– Спасибо, верю на слово. Хорошо, больше так делать не буду. Но тебе не кажется, что слишком много слов про мою смерть сказано в первое брачное утро? – миролюбиво поинтересовался он. Ламия снова фыркнула, а затем провела руками по волосам, перекинутыми вперёд через плечо, словно пыталась успокоиться.
– Уходи, Никандр, – вновь повторила она.
– Ну уж нет.
– У нас договор.
– У нас договор на брак и ребёнка, в нём и слова не сказано о том, что я должен сидеть взаперти, трястись от страха и являться к тебе в покои по приказу. Черт, да это даже звучит отвратительно! Хочешь к себе уважения, так же относись и ко мне. Я предпочитаю считать себя твоим мужем, пусть даже и с целью потомства, а не быком-осеменителем.
– Наш договор не будет выполнен, если ты умрёшь. Это необходимость, а не оскорбление.
– Ну так, если я умру, не только ты не получишь своё, но и я, – резонно заметил он. – И если мне суждено умереть, то можно я сам решу, как хочу провести последние дни, – заискивающе попросил он, медленно приближаясь и пытаясь заглянуть ей в глаза, которые она старательно отводила.
– Нет, это неправильно. Ты должен уехать отсюда живым, – упрямо заявила она, но уже не так решительно, как прежде. – Уходи.
– Уехать или уйти в мир иной, но можно я буду счастлив, – попросил он, несмело касаясь её щеки и поворачивая лицом к себе.
– Уходи, – прошептала она уже через силу.
– Нет, – настойчиво ответил он, склоняясь к её губам и дотрагиваясь до них нерешительно, не зная какой ждать реакции. Ламия не ответила, он медленно поцеловал её в щеку и снова тронул губы.
Королева прерывисто выдохнула, отпустила волосы, обняла его за плечи и поцеловала в ответ.
– Я сейчас открою дверь Рамилии, чтобы она её не выбила, а ты подождешь меня в спальне? – спросил через несколько минут, когда Ламия уже полностью успокоилась, хотя и всё ещё сомневалась в своём согласии с его решением.
– Если она меня не увидит, то не только дверь выбьет, но и тебя прибьет, – улыбнулась невесело королева.
Никандр всё ещё нерешительно выпустил её из объятий и распахнул дверь, в которую всё это время продолжали биться и Рамилия, и девушки, крича проклятья и требуя выдать им Госпожу немедленно. На пороге комнаты выстроились не только служанки, но и стражницы, возглавляемые Дараной.
– Что за сборище? – раздраженно поинтересовалась Ламия, опережая Никандра. – Вон отсюда, – кивнула она главе охраны. – Рамилия, распорядись, чтобы нам в покои подали завтрак. Остальные, заходите, я хочу умыться, в конце концов! – грозный взгляд достался и Никандру. – А ванну мне принять тоже нельзя?
– Так не полночь же, – усмехнулся он весело. – А в полночь можем и вместе принять.
– Ещё чего не хватало, – фыркнула она, развернулась и направилась в спальню. Следом за ней засеменили служанки, две из которых схватили кувшин с водой и таз со стола и одарили Никандра такими же недовольными взглядами, как и их Госпожа.
– Да-а, – протянул король, переводя взгляд на застывших на пороге Рамилию и Дарану. – Трудно мне здесь будет.
Глава охраны весело хмыкнула и повернулась к своим стражницам, а управляющая осуждающе покачала головой.
