Текст книги "Ведьма, околдовавшая его (СИ)"
Автор книги: Алена Ячменева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
– Каком склепе?
– С ангелом.
– Там дети захоронены, – ответила она словно нехотя.
– Я видел четвертый гроб, – признался Никандр, за что, конечно, заслужил недовольный взгляд Ламии. Недовольный, но не гневный.
– И почему я не удивлена? Есть хоть одно место, куда ты ещё не сунул свой нос?
– В этом замке ещё о-очень много таких мест, – заверил он, а потом невесело улыбнулся, – но я наверстаю.
Ламия тоже через силу улыбнулась.
– Не сомневаюсь… Да, там мама. Я никому не говорю о том, что перенесла её могилу из семейного склепа, потому что не хочу слышать о себе дополнительные ужасы… Когда построила склеп для Дамия, сразу поняла, что хочу и маму видеть в нём. Они оба – жертвы насилия и заслужили лучшей доли. Наверно, я хотела таким образом извиниться перед ними за себя, за отца… Ну и самой мне удобнее навещать их могилы, когда они рядом и вместе… Я очень маму люблю… несмотря ни на что, – призналась Ламия. – Она была добрая, грубая, но в целом добрая. Она была единственным моим родным человеком. И не её вина в том, до чего её довел Ларель. Я не хотела, чтобы последнее её пристанище было рядом с ним… Сначала, когда он умер, хотела наведаться в её деревню, встретиться с её семьей, если кто-то ещё остался жив, перенести её могилу туда, а потом эти дворцовые интриги так затянули, что все не до того было. Умер Дамий, началось это проклятье… когда построили склеп, я материнский гроб в первую очередь перенесла, – рассказала она и посмотрела на него, чтобы понять, как он относится к её словам.
– А что на счет твоей шеи?
– А с ней что? – удивилась Ламия очередному вопросу, дотрагиваясь до своего украшения.
– Я думал ты это носишь, чтобы скрыть шрамы, – признался он, указав на переплетение серебряных нитей, – но видел твою шею, на ней нет ничего.
– Нет, – подтвердила Ламия, неожиданно под его взглядом расстегивая ошейник и снимая его. – Все чисто, – заверила она, проводя по коже, а затем откладывая украшение на край стола и проводя по нему пальцами. – Это скорее детский комплекс. Мама несколько раз пыталась меня задушить, и пару раз ей это практически удалось. Я была маленькая и, конечно, сильно пугалась… с тех пор мне не по себе ходить с голой шеей, всё время кажется, что любой может подойти и начать меня душить, – она подняла ошейник и снова его застегнула. – Понимаю, что это лишь самовнушение, но в нём я чувствую себя увереннее и сильнее.
– А может тебе носить платья с высоким воротом? – тут же предложил Никандр и заслужил смешок от жены.
– Я именно так в детстве и делала, но, когда подросла, поняла, что из-за высокого ворота платья не могу носить подобную роскошь, – заявила она, вновь проводя руками по талии. Пришло время Никандра закатывать глаза. – Позвала ювелиров и мне сделала пару шейных украшений, мне понравилось, сформировался мой личный стиль. Я чувствовала себя и сильной, и красивой, и независимой. Служанки тоже оценили мои новые побрякушки, начали подражать. По деревням покатились слухи о том, что я заковываю слуг в ошейники, как животных, и вожу на поводках. Все счастливы, все довольны, – улыбнулась она.
– Ну вот. Я разочарован, – заявил он. – Ещё в одной загадке Ведьмы Ламии нет ничего загадочного.
– Сейчас для меня самая большая загадка, не считая проклятья, это твоя нога, – призналась Ламия уже серьёзнее. – Я правда хотела её отрезать, – нахмурилась она. – Не видела другого выхода. И довела бы дело до конца… но твоя истерика… Как уже сказала, сильная и независимая я струсила. Мне не хватало и без того решимости отрезать тебе ногу, ещё и ты не обрадовался… Я сильно рисковала, соглашаясь на твои просьбы…
– Это были приказы.
– Что не нравится когда не выполняют твоих приказов?
Улыбаясь, Никандр отвел глаза в сторону, понимая, что она намекает на его недавнее самоуправство в замке.
– Я читала заговор. И где-то в середине ночи поняла, что тебе становится лучше. Я уставала, валилась с ног, но видела, как твои пальцы на ноге из синих становятся белыми, как углубляется твой сон, как ты становишься спокойнее, как выравнивается дыхание, и продолжала вспоминать что ещё делала мама, когда лечила… В отличие от меня её не подпускали ни к травам, ни к котлу, ни к огню. Зельев она не варила, несмотря на обилие книг, которые отец привез вместе с ней из её дома. И когда у меня болело горло или я ранилась, она давала пить мне воду. Обычную воду. Она на неё шептала и мне это помогало…
– И ты решила сварить суп, – подсказал Никандр.
– Ты будешь удивлён, но он действительно был из курицы, – подтвердила она. – После него жар начал спадать. Я уже тогда понимала, что и заговор, и суп действуют, но боялась заглянуть под повязки. Будто если я не вижу раны, то её и нет. Близился рассвет, когда я обещала отрезать ногу, а у меня сил не было заглянуть под повязку, даже Олин боялась попросить посмотреть. Читала и читала материнский заговор, чем кажется злила и тебя, и девушек.
– Да уж, – хмыкнул Никандр. – У меня было такое чувство, что кто-то жужжит мне на ухо и спать не дает.
Ламия понимающе хмыкнула.
– У меня до сих пор эта фраза в голове вертится, спала из-за неё с кошмарами. Но, надо признать, мучились мы не зря.
– Да уж, – согласился Никандр. – Но в том, что ты не Ведьма ты меня не убедила.
– Ты меня знаешь уже практически год, – возмутилась Ламия. – Я что взглядом свечи зажигаю или гадаю по внутренностям животных?
– Ты оживляешь мертвецов, – весело заявил Никандр, но Ламия его веселья не разделила, покачав головой.
– Ладно. Признаюсь: у меня есть способности, у меня сильная связь с природой. Но это не делает из меня Ведьму!
– А что с природой? – не понял Никандр.
– Не считая очевидного? – переспросила Ламия, разводя руки в стороны и останавливаясь перед ним. Никандр непонимающе нахмурился. – Я очень красивая, на мужчин действую как мед на пчел. Мне даже не обязательно показываться, достаточно заговорить, чтобы привлечь внимание, – заявила она, а Никандр тут же вспомнил их первую встречу в ванной и своё состояние близкое к тому, когда он был ещё мальчишкой и впервые увидел обнажённую девушку. – При виде меня мужчины будто лишаются разума. На кого-то я действую в меньшей степени, на кого-то в большей, но предупреждения остальных женщин о том, что со мной лучше не видеться не беспочвенны. Я и правда привлекаю к себе слишком много ненужного мужского внимания.
Когда говорила, что мужчины на меня капают слюной, не шутила. Да видел бы ты себя в нашу первую встречу. Вы с Фавием на меня так уставились… А при нашем первом поцелуе… у тебя взгляд был тупой, как у овцы в загоне. Пялился и такое чувство был, что вот-вот заблеешь… Но в какой-то момент ты стал сопротивляться этому моему очарованию, – она презрительно фыркнула на свои слова. – А Эрем не смог. Я наблюдала за ним издали. Как уже говорила, он был умным, интересным, но при мне только и делал, что мычал что-то невразумительное, я злилась и долго с ним рядом находиться не могла.
– Околдовываешь нас?
– Ага, если бы, – покачала она головой отрицательно. – Сами вы околдовываетесь… Но не вы одни. На зверей я действую также.
– В смысле? – не понял Никандр намека, когда жена поставила его в один ряд с животными.
– Меня звери любят, слушаются. Любые команды выполняют. Даже на расстоянии. Против моей воли ни за что не пойдут.
Никандр недоверчиво прищурился.
– Ты же видел, как я дрессирую волков, – возмутилась Ламия. – Да мой замок кишит диким зверьем. И не просто диким, а хищным, – заметила она, кивнув на пантер, которые пришли вместе с ней и теперь сидели недалеко от порога. – Но ни разу никто из них не кинулся на жителей замка вопреки моему приказу… Если честно, тут я как раз бы применила слово «околдованы», – призналась она, пристально глядя на пантер. – Они поступают так в разрез своей природе. Иногда Сердце хотел бы вцепиться мне в руку, он злился, он защищался, но он ко мне и близко не приблизился. А когда клацает зубами в мою сторону, пугается так, будто я секу его за каждый шаг…
– На меня в замке ни разу не напали звери, – нахмурился Никандр.
– А пару раз ты это точно заслужил? – заметила Ламия, и король кивнул. Он и раньше замечал, что зверье Ламии ведет себя странно, но никогда не задумывался почему. Ему казалось все дело в её постоянных дрессировках.
– Точно также, как Олин не может сварить такое же зелье как я, ни одна из моих дрессировщиц не может так повлиять на животное.
Кроме того, меня слушаются даже растения. Что бы, где бы и как бы я не посадила, вырастет. Если полью умирающий цветок, она выздоровеет… да у меня даже пантеры в замке, в неволе, в неестественной среде обитания плодятся! Пока в замке жили мужчины, дети тоже всё время рождались. Даже присказка среди женщин ходила «Хочешь ребёнка – иди служить в замок Нарин». Да и сама я беременею достаточно быстро, как и восстанавливаюсь после родов…
На женщин я влияю в меньшей степени. На некоторых моё очарование вообще не действует, есть те, кто меня ненавидят. Есть те, кто люто ненавидят. Но рядом со мной они все будто расцветают… Как цветы. Релу я подобрала у дороги подростком. Она сирота, попрошайничала. Была несуразная, нескладная, внешность её была отталкивающая, если даже не считать грязь и синяки… Зато в моём замке она за несколько месяцев похорошела. И не просто отмылась и залечила раны. Она преобразилась будто изнутри. Черты лица не изменились, но она стала очень симпатичной. Ведь правда Рела симпатичная? – спросила Ламия.
Никандр с задержкой кивнул, вспоминая своё первое впечатление о замке. Он тоже замечал, что Ламию окружают только красивые женщины. При чём разные красивые женщины: и высокие, и низкие, и полные, и худые, с разным цветом волос, и разным типом внешности, разного возраста. От пожилой, рыжеволосой Рамилии до по-мужски мускулистой Дараны с золотой косой.
– Считается, что в моём замке служат самые красивые женщины Салии. Но на самом деле это обычные женщины, которых я подобрала там или здесь или которые сами пришли устраиваться на службу от безысходности. Счастливые и довольные жизнью ко мне обычно не идут. Как и замужние, и имеющие сыновей…
– Значит ты всё-таки Ведьма? – продолжал настаивать на своём Никандр. Ламия устало вздохнула, садясь обратно в кресло и сводя брови на переносице.
– Была бы Ведьмой, сняла бы проклятье, – проворчала она, – не хоронила бы детей одного за другим, не выбросила бы, как ты говоришь, на улицу новорожденного сына, спасла бы мать от отца…
– А если бы не была Ведьмой, не спасла бы мне жизнь, – заметил Никандр, нагибаясь над столом и пытаясь заглянуть ей в глаза, взгляд которых она опустила в пол.
– Может ты и прав, – пожала плечами в конце концов. – Это хотя бы объясняет то, как я села на трон.
– Что? – удивился Никандр. – Рамилия говорила, что ты это сделала «более чем по-человечески».
– Это она про мой трюк с кольцами, – улыбнулась Ламия понимающе.
– Какой трюк? – не понял Никандр.
– Да ладно. Ты же его тоже уже знаешь.
Он продолжал непонимающе качать головой.
– Ты выглядишь усталым.
– Что?
Она поднялась из кресла и подошла к краю стола, где стоял графин с водой. При этом взгляда от Никандра не отводила.
– Голоден?
У него по спине пробежали мурашки от воспоминания.
А она тем временем налила в стакан воды, медленно провела по ободку пальцем, дернула указательным и из кольца на среднем что-то упало в стакан.
– Поговорим?
ГЛАВА 53. Ненужный сын
– Спасибо. В прошлый раз уже поговорили, – проворчал он, глядя на стакан и хмурясь.
– Ты расстроился? – продолжила неестественно мяукать Ламия, а затем участливо потянулась к его руке. Никандр, не понимая причин её чересчур сладкого голоска, пристального, соблазняющего взгляда и выпеченного вперёд декольте, настороженно начал отклоняться к спинке кресла и отодвигать руку за собой.
В конце концов, Ламия первая отвела взгляд и посмотрела на стол. Никандр перевел взгляд туда же и удивлённо поднял брови: она повернула руку ладонью вверх и показывала ему иглу, выскочившую из другого кольца.
– Тоже яд? – понятливо уточнил он.
– Мгновенный, – подтвердила Ламия уже нормальным голосом, выпрямляясь. – В первую очередь после смерти отца, мне пришлось познать не науку управления, а науку убийства… Кстати, если взять за руку меня не хочешь, то я могу ещё и массаж сделать, – предложила она неожиданно.
– А это тут при чём?
– Знаю несколько точек, на которые, если надавить правильно, ты уснешь и больше не проснешься.
Впечатленный Никандр уважительно кивнул.
– Да ты не только Ведьма, ты ещё и змея. Ядовитая.
– А я тебя сразу предупредила, что хватать меня без разрешения не стоит, – заметила королева, намекая на их первое брачное утро. – Обычно ничем хорошим это не заканчивается.
– Как и не выполнение твоих приказов.
Ламия согласно, но уже не весело, кивнула.
– Первый год моего правления на меня покушались чуть ли не каждый день. В качестве королевы я им не нравилась. Думаю, ты и сам понимаешь почему. В первые разы мне везло, потом я начала обороняться. Воин из меня никакой, поэтому я решила жалить по-женски исподтишка. И очень в то время боялась штурма замка, против армии я бы не выстояла. Поэтому начала обучать лучниц и вооружать их ядовитыми стрелами. Мне продолжало везти: до штурма дело не дошло, но вот одиночных наемников было не мало. В первую очередь после смерти Лареля, я сменила всю прислугу, старалась набирать людей только лояльных к себе. Выпустила из клеток пантер, обучила служанок самозащите, доверенным выдала яды. Рамилия лично разливала их в чаи прибывавших чиновников, если они приезжали и начинали убеждать меня отказаться от трона или выйти замуж. В то время я была очень зла на мужчин, поэтому вскоре дошло до того, что я травила всех, кто говорил хоть слово против меня. Полностью сменила верхушку власти Салии.
– И всё равно не было штурма? – поразился Никандр. – Если бы я посмел после смерти Ратора перерезать всех министров и военачальников… долго бы на троне не высидел.
Ламия согласно кивнула.
– Пришлось придумать, почему в замке столько смертей.
– Проклятье? – пораженно переспросил Никандр.
Ламия весело хмыкнула и покачала головой.
– Сама бы я такого не придумала, а слухи, которые ходили в то время в деревнях, до меня ещё не дошли.
– Чума! – воскликнул мужчина, откидываясь на спинку кресла. – В наших краях давно не было чумы!
Ламия подтверждающе кивнула.
– Я сказала, что в замке свирепствует чума.
– Подожди. Когда я не поверил, ты сама сказала, что видела пятна и что это определенно… – под её немигающим взглядом он замолчал.
– А что я должна была сказать? Мне приходится поддерживать легенду до сих пор. А с учетом образовавшейся у меня с тех пор репутации сильного целителя, мне верят… Правда аристократы намек поняли правильно: плохо говоришь о королеве – ты покойник… Повезло ещё что многие здравомыслящие люди при Лареле были ущемлены в правах и возможностях, они видели как разваливается королевство, как нечистые на руку чиновники разворовывают казну, и некоторые из них поддержали меня… в то время я часто гостила в столице, окружала себя этими противниками политики Лареля, прислушивалась и заслужила некоторое если не уважение, то расположение. Ну и моё природное очарование, конечно, сказалось. К тому же у меня был сын – гарант безоблачного будущего Салии, которого мечтали посадить на трон вместо меня.
– Но он умер.
Ламия поджала губы, будто от боли.
– Девяти месяцев беременности и года и шести месяцев его жизни мне хватило, чтобы закрепиться на троне, очистить своё окружение от мерзких пиявок, которые пили кровь Салии при Лареле, заручиться поддержкой министров, которых я назначила на должности, и приобрести некий статус. Некоторую репутацию.
– Репутацию Ведьмы?
– Это было у меня с рождения, – покачала она головой. – Репутацию ПРОКЛЯТОЙ Ведьмы, – поправила она. – После череды смертей меня стали бояться. И прежде влиятельные семьи, и простой люд… Подозреваю, кто-то вспомнил о материнском проклятье, кто-то сопоставил смерти двух моих мужей и отца… В общем, не знаю как, но я стала ПРОКЛЯТОЙ Ведьмой.
– А это не так?
Ламия пожала плечами, как и на заявление о своей ведьминской сути.
– Люди везде умирают. И в замке тоже. Тогда я не придавала этому значения… Да я до сих пор не знаю, когда проклятье начало действовать и что послужило для него толчком. Прокляла меня мать ведь в двенадцать лет, но до девятнадцати или двадцати не было ничего странного.
– Так толчок – это потеря тобой невинности, – уверенно заявил Никандр, вспоминая что ему говорила горничная из гостиницы на границы Салии уже, кажется, целую вечность назад. Однако видя веселый взгляд Ламии, мужчина тут же засомневался. – Нет?
– Нет, – покачала она головой, начиная посмеиваться.
– Но разве первая жертва проклятья – не твой первый муж? – удивился мужчина и снова замер под её хохот. – Нет?
– Нет, – заверила она, а затем добавила: – Точно нет.
– Это ты его? – с пониманием кивнул Никандр. Он и раньше подозревал королеву в этом убийстве, но сейчас почему-то от этой мысли ему стало не по себе. Ламия кивнула. – Я так и знал! А второй муж? – Ещё один кивок. – Отец? – И снова кивок. – Ты меня пугаешь…
– Меня в то время тоже сильно напугали, – печально сказала Ламия и снова принялась ходить перед столом, поправляя кольца на пальцах. – Отец скрывал меня, не показывал никому, запрещал появляться на людях. Если мы куда-то выезжали, то я обязательно ехала в крытой карете, за шторой. В седло я садилась, только если поблизости не было никого… Наверно, он понимал или догадывался о моей привлекательности для мужчин, которая начала проявляться лет в пятнадцать или, может, раньше. Я же в то время была очень любопытна, сама не догадывалась о своих… чарах и их последствиях, предупреждения Рамилии не слушала, во все пыталась влезть, мечтала о троне отца. Замуж мне не очень хотелось, я мечтала править сама без мужа, много читала, училась ради этого… И однажды вышла к пиру, когда отец собрал своих дружков. Там было много влиятельных людей Салии и мне хотелось с ними познакомиться, наладить связи, – Ламия презрительно хмыкнула над своими юношескими задумками. – Там-то меня и заметил будущий муженек.
Он был из Таров. Это очень влиятельная семья в Салии. Они будут претендовать одни из первых на трон, если меня не станет, – пояснила она, хотя Никандр уже об этом знал. – Точно так же было и тогда: если бы Ларель умер, они бы первые заявили права на трон… А увидев меня, он решил это сделать, видимо, раньше времени, – Ламия брезгливо поджала губы и поморщилась. – Не прошло и месяца споров и уговоров, как отец согласился отдать меня, семнадцатилетнюю принцессу, замуж за старика… своего ровесника, пьяницу, дебошира, глупца, от которого вечно воняло кислятиной от вина и прогорклым маслом. За женатого человека с двенадцатью детьми и внуками!
Конечно, я не согласилась. Так и сказала отцу, что он с ума сошёл, если решил, что я пойду замуж за подобное… нечто, – сдержалась Ламия от ругательства. Она металась из стороны в сторону, в голосе её было столько ненависти и жестокости, что Никандру становилось не по себе. Он даже был сосредоточен не столько на рассказе, сколько на эмоциях, которые она показывала. С подобной злостью она не говорила даже об отце. – И он меня запер! Отец меня запер в материнской башне! – Ламия неожиданно закричала. – Как мать меня запер! И не открывал! Проходили сутки, двое, трое. Мне несколько раз принесли еду и все! – с горечью сказала она и Никандр слышал в её голосе слезы обиды. Даже о побоях она рассказывала не так, будто со шрамами на ступнях смогла смириться, а простить трехдневное заключение – нет.
– Я не могла позволить отцу сделать из себя ещё одну мать. Я видела, что с ней случилось в тех стенах. Видела её безумие. И становиться ею не собиралась… Замуж мне бы всё равно выйти пришлось – я же принцесса, мне полагается выйти замуж и родить наследника. И через три дня заключения я решила, что лучше буду несчастной в браке, но королевой, чем сгнию в башне, как мать.
– Ты дала согласие?
– Дала, – кивнула Ламия, останавливаясь перед столом и встречаясь с ним взглядом. – Меня грела мысль, что он старый и скоро умрёт, как и отец. Утешала себя, что, когда они оба отправятся в мир иной, я останусь на троне одна. Сыграли свадьбу. Нас отправили в покои.
Никандр сцепил руки в кулаки и отвел взгляд, а она, словно не замечая его реакции, продолжала, смотря куда-то вперёд, но не видя того, что находится перед ней, будто перенеслась мыслями в ту ночь.
– Я понимала, что мне нужен сын для закрепления власти… Но он был такой противный, мерзкий. Опять напился… Я его попросила об отсрочке, сказала, что не готова.
Никандр резко поднял на неё шокированный взгляд, начиная понимать, почему её голос вдруг стал таким безжизненным.
– Только не говори, что…
– Он меня изнасиловал, – кивнула она, снова встречаясь с ним взглядом. – А я его задушила, – более сильным и уверенным голосом закончила она. – Простыней.
Потом позвала Рамилию и попросила принести крема и мази. Ими скрыла следы удушения и подняла крик, как будто только проснулась… Отец сразу понял, что это я сделала, – неожиданно радостно улыбнулась Ламия, – и испугался. Меня испугался… Правда, все решили, что Таров… Скандал поднялся, много криков было. Тело сразу унесли, никто и осматривать его не стал. Вскоре стало понятно почему: старшему брату моего покойного мужа я тоже приглянулась, и он пожелал жениться.
На этот раз я действовала более умно. Отправила Дарану в столицу за быстродействующим ядом, смазала им иглу и оцарапала нового муженька, когда смогла до него дотянуться. Так случилось, что это было у брачного алтаря, – веселье Ламии усилилось, хотя Никандру было не до смеха. – Потом был отец.
Он кричал на весь замок, что я убийца и Ведьма. Я долго не решалась этого сделать: одно дело обороняться, другое дело спланировать и убить отца. Какой-никакой, а всё равно родитель, – покачала она головой. – Но он кричал и кричал о том, что я убила своих мужей. Напивался и устраивал представления. И тут уже зашла речь о том, кто выживет: я или он. Если бы я этого не сделала, меня бы точно сожгли… Случайно получилось, что убила я его через тридцать дней после первой свадьбы. И тут же пошли слухи… Правда, я об этом ещё не знала. У меня были проблемы посерьёзнее: я забеременела, началась борьба за власть с аристократами… Что ты так смотришь?
– Ты забеременела от насильника, – медленно повторил шокированный Никандр.
– Я это пережила, – пожала плечами Ламия. – Если честно, я уже даже плохо помню, что было в ту ночь. Я смогла забыть её. Как сказала, в ту пору было много других проблем, поэтому раздумывать о произошедшем у меня времени не было. Надо было действовать. Быстро. Решительно. И очень аккуратно.
– Я не могу поверить, – продолжал качать головой король, со смесью жалости и ужаса глядя на неё.
– Никандр, – строго обратилась к нему Ламия, – это было пятнадцать лет назад. После этого со мной столько ужасов случилось, что та ночь перед ними меркнет. Я правда это пережила.
– Но ты его всё ещё ненавидишь, – заметил Никандр.
Ламия, задумавшись, покачала головой, будто пыталась подобрать слова:
– Не за это. Скорее за то, что он заставил меня сделать с сыном, – она устало, будто отчаянно вздохнула и села в кресло. – Когда Дамий родился, воспоминания о случившемся ещё были живы. Я не могла смотреть на ребёнка, он вызывал во мне такое же отвращение, как и его отец. После родов я подержала его на руках всего пару минут, надеялась, что почувствую эту материнскую любовь, о которой мне всю беременность вещала Рамилия, уверяя, что все мои страхи уйдут, когда я увижу его. Но ничего не произошло. Смотрела и вспоминала как он появился на свет.
Я терпела его рядом с собой несколько недель, но потом начала раздражаться из-за криков, из-за просьб Рамилии взять его на руки и в итоге выслала из замка. Отселила его с няньками в одну из усадеб в сутках езды от себя. И все наладилось: будто ничего и не было, – покачала она головой, а Никандр видел, как сложно дается ей каждое слово. Она сгорбилась, опустила взгляд в пол, будто ей резко стало нехорошо. – Мне приносили о нём доносы, Рамилию я отправляла к нему, чтобы она лично проверяла все ли в порядке, но сама не хотела его видеть. Меня больше интересовала политика, сторонники, враги, покушения… да те же волки в лесах Салии меня волновали больше, чем собственный ребёнок.
Теперь понимаешь? – поинтересовалась она, подняв на Никандра взгляд полный боли. – Я прекрасно понимаю свою мать, потому что сама была ею. У меня тоже был нежеланный ребёнок от насильника. Я вроде и его мать, вроде должна оберегать и любить, но смотреть на него без боли не могла…
Я понимала, что повторяю судьбу Махлат, отказываясь от Дамия, понимала и что он ни в чём не виноват. Он такая же жертва, как и я сама. Понимала, что он не должен нести вину за грехи отца. И прекрасно понимала, что такое быть брошенным ребёнком…
Где-то через полгода после его рождения, я начала заставлять себя навещать его несколько раз в месяц. Он уже к тому времени научился сидеть и начинал есть мягкую еду… а я только решила попробовать с ним познакомиться, – у Ламии по щеке покатилась слеза. – Я с ним гуляла, кормила его, училась одевать, купать… Я старалась не думать о том, что было, пыталась полюбить его. Думала, что если моя больная мать смогла это сделать для меня, почему я, здоровая, не могу то же сделать для собственного ребёнка?
Он начал меня узнавать, улыбаться мне, тянуться. Рамилия в его присутствии называла меня «мамой» и через несколько месяцев он тоже назвал меня мамой… Я учила его ходить, говорить… Но погоня за властью была для меня всё равно на первом месте. Да и простить оскорбления я никак не могла. Поэтому так и не перевезла его обратно в замок… а потом он заболел.
Простыл. Гулял с няней и попал под дождь. Красное горло, сопли, жар.
Я узнала об этом утром, но у меня были важные переговоры, и я отмахнулась: не страшно, отправьте к нему лекаря, всего лишь простуда. На следующий день мне доложили, что жар сбить не могут. Я послала в замок Рамилию. На следующее утро она прискакала перепуганная и усталая – скакала верхом, что в её возрасте и с её положением говорило само за себя. Она просила меня срочно ехать к Дамию и осмотреть его лично. Говорила, что он очень плох. Его лихорадит. Но я разозлилась: что у меня за лекари такие, если не могут сопли у ребёнка вылечить? И отправила её в столицу за лучшим целителем. Через два дня наутро она вернулась с телом, – Ламия закрыла рот рукой и передернула плечами, будто ей резко стало холодно.
Никандр поднялся из-за стола и прихрамывая быстро подошёл и сел перед ней на пол, вытянув больную ногу и взяв её за руки. Молча сжал холодные кисти в знак поддержки. Она ответила ему тем же, переплетая свои пальцы с его.
– Что я за мать, Никандр? Я каждый чих лечу у своих служанок, выхаживаю любую собаку, а сына осмотреть даже не попробовала. Он умер от обычной простуды, от жара, который сбить не смогли. В одиночестве. Среди чужих теток, – из глаз её хлынули слезы, и она громко вздохнула, задыхаясь от рыданий. Никандр потянул её на себя, заставляя спуститься с кресла на пол и крепко обнимая. – Я с тех пор и ненавижу просыпаться по утрам. Стойкая ассоциация: утро – значит плохие новости или смерть. Поэтому сплю днём, чтобы просыпаться вечером. Если сплю ночью, то либо уснуть долго не могу, либо мучаюсь от кошмаров.
Я так ненавижу себя за то, что сделала с Дамием! Я стала таким же монстром, как и отец: убивала, убивала и вот… убила собственного сына. Бездействием. Своими амбициями. Своей гордостью. Своими страхами.
Я заслужила это проклятье. Оно мне дано в наказание за грехи молодости. Я чудовище. Знала, что убийство противно природе, но убивала и убивала. Ради власти, ради гордыни. И в итоге очутилась перед гробом сына. Собственного сына, которого даже на руках толком не держала, не целовала, не обнимала. Я осуждала свою мать за нелюбовь, но сама поступила в несколько раз хуже! Моя мать меня спасла, она меня вырастила, я выжила. А я Дамия похоронила!
– Ламия успокойся, – попросил он её, когда она начала вырываться из его объятий. – Успокойся. Ты сама сказала: это в прошлом.
– Это не прошлое. Это моё настоящее. Склеп с гробами сыновей! И проклятье!.. Моя мать знала, как убивать так же, как и я. Она могла много раз убить отца за насилие и побои, но не сделала этого. Она принесла в жертву свой разум, свою жизнь, но на чужую не покусилась. Сколько бы раз она ни пробовала убить меня, она не довела дело до конца – остатками разума понимала, что это плохо. Знала какая цена за убийство. А я пошла на это. Побоялась стать ею и убивала. Вот проклятье и проснулось. Сыновья, мои учителя, наставники. Вокруг меня начали умирать дорогие мне мужчины. Даже те, кто просто проходил мимо… А теперь и вы с Ратором умрёте! – закричала она, отталкивая его всё-таки и смотря на колыбель взглядом полным ужаса.
За собственными криками она даже не сразу заметила, что сын закричал, проснувшись и испугавшись.
– Ламия, – позвал её Никандр, пока она, неловко опираясь на кресло, поднималась с пола и, утирая слезы, направлялась к колыбели.
– Тш-ш, – прошипела она, поднимая сына на руки и прижимая его к себе подрагивающими руками. Ратор жалобно заскулил, но тут же начал успокаиваться. А вместе с ним, казалось, и Ламия вновь брала эмоции под контроль. – Не сиди на полу, поднимайся и береги ногу, – проворчала, проходя мимо мужа и снова садясь в кресло. – Зря я её что ли по кускам собирала.
– Все с ней нормально, – заверил Никандр и поцеловал её колено, привлекая внимание. – Твоей вины в его смерти нет. Ты отправила лекарей. Может, его было не спасти? Дети умирают. С этим ничего не поделать.
– Я бы спасла, – уверенно ответила она, спуская лямку платья с плеча и прижимая сына к груди. – Знаю, что спасла бы… Но не сделала этого, – покачала она головой и стерла со щеки последнюю слезу. – Я приказала построить склеп прямо на территории замка и похоронить его там – не нашла в себе сил снова отослать его, да и до сих пор не могу отпустить. Если долго не навещаю его, то начинаю сильно переживать: как он там… как будто с ним может ещё что-то случиться, – невесело усмехнулась она, пристально следя за Ратором, сосущим грудь. – Потом перенесла гроб матери. Начала замечать, что вокруг меня вымирают мужчины слишком быстро и массово. Поняла, что при всей ловкости убийце одному такое не провернуть. Прислушалась к слухам о проклятье, а потом и поверила им. Приказала начать хоронить мужчин на территории замка, пыталась понять какая последовательность смертей, от чего они зависят, как разорвать этот круг. Но все напрасно.
