Текст книги "Ведьма, околдовавшая его (СИ)"
Автор книги: Алена Ячменева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 36. Семейная жизнь
В следующие несколько недель Ламия и Никандр заново узнавали друг друга и, несмотря на нерешительное сопротивление королевы, становились ближе. Так Никандр узнал, что у его жены невероятно заливистый, заразительный смех. Именно смех, а не насмешка или злодейский хохот, которые он слышал ранее. Ему нравилось её смешить, рассказывая истории из своего военного прошлого, а ей – слушать о других королевствах, народах и их быте. Никандру импонировало её неугасающее любопытство, а она, не скрываясь, завидовала его путешествиям.
– Я была один раз в Шеране и один раз в Лемане, – рассказала она. – В юношестве, когда отец думал какому принцу продать меня подороже. Кажется, уже целую вечность назад, – покачала она головой с сожалением. – Я помню, что очень сильно уставала из-за дальней дороги, думала умру или в карете, или в седле. Но мне понравилось выбираться из замка. Вокруг были новые люди, здания, все такое незнакомое, интересное… В детстве отец часто брал меня на охоту и Салию я знала к тому моменту достаточно неплохо, но толком так ничего и не видела – всё время была за спинами стражи или за занавешенным окном кареты… Собственно, в Шеране и Лемане я тоже видела немного, но всё равно впечатления остались на всю жизнь.
– Ты была в Шеране? – удивился Никандр.
– Проездом. Буквально мельком, – покачала головой Ламия. – Но да, границу я пересекала. Мне было около пятнадцати или шестнадцати, – пожала она плечами.
– И отец сватал тебя одному из принцев Шерана? – продолжал удивляться Никандр, начиная в уме прикидывать сколько лет назад это было, и какие принцы Шерана кроме него самого на тот момент имелись. Вот только у него не было отправной точки – сколько лет королеве сейчас он не знал. Выглядела она моложе него, но по жизненному опыту – явно старше.
– Когда мне исполнилось пятнадцать, он начал рассылать предложения о помолвке и троне Салии во все ближайшие королевства. Я знаю только, что он настаивал на том, чтобы принц не был прямым наследником собственного трона, – она весело усмехнулась. – О себе думаешь, да?
– А вдруг то, что мы вместе, судьба? – улыбнулся он в ответ и потянулся за поцелуем, но она снова звонко засмеялась, от чего его сердце опять пустилось вскачь.
– Подозреваю, Шеран дал отказ первым, – призналась сквозь смех.
– Почему? – удивился Никандр.
По его прикидкам королеве было около тридцати: плюс или минус он так и не мог определить. Значит отец сватал её около пятнадцати лет назад. В то время правил Ратор и уже родился Ран, который стал следующим наследным принцем и лишил этого статуса Никандра. Возможно, в то время уже родился и второй сын Ратора, Эран. А учитывая то, что в королевских союзах редко обращают внимание на возраст, подходящим мужем для Ламии мог быть не только Никандр, но и, тогда ещё младенец, его второй племянник.
– Потому что мы даже до столицы не доехали. Остановились в одном из городов на окраине, отец принял делегацию, скорее всего, с письмом из замка, разозлился и мы тут же уехали.
«Ратор дал отказ на женитьбу?» удивился Никандр, а затем улыбнулся, покачав головой.
– Что? – спросила Ламия, заметив перемену в его взгляде.
– Мама, – ответил он. – Она как только женила Ратора, сразу начала искать достойную пару и мне. Ей было необходимо, чтобы невеста была не слишком красива или умна, но с хорошей родословной, идеальными генами и без компрометирующего прошлого. Желательно кроткая и молчаливая, – сказал он и смутился, поняв, что его фразу можно растолковать двояко.
– Ну тогда понятно, почему нас развернули ещё на границе, – снова засмеялась Ламия, словно не заметив нечаянного оскорбления в свой адрес.
– Не обижаешься? – уточнил он всё же.
– На что? – удивилась она. – На то, что я генами и родословной не вышла, а с прошлым у меня вообще беда? Так не только Шеран так посчитал. Отцу в браке отказали все, кому он предлагал породниться. И не хотели связываться не столько со мной, сколько с ним. У него репутация была, да и есть, самодура, тирана и деспота… Поэтому в итоге отец выбрал мне жениха из одного из знатных родов Салии. Тех жажда трона, да и моя неземная красота, – она печально вздохнула, – прельстила больше, чем презрение к нему.
Человеческого в Ламии оказалось намного больше, чем дьявольского. У неё были свои слабости, которые Никандр начал замечать уже после женитьбы. Так, например, до свадьбы она утверждала, что любит поесть сладкого, и это действительно подтвердилось, но только сейчас король узнавал, что борется она со своими желаниями далеко не легко и просто. Не съесть перед сном пирожное для неё оказалось целым подвигом. Она могла лечь в постель и начать описывать какое бы лакомство съела с тоской в голосе и голодным взглядом. Никандр каждый раз испытывал в эти минуты жалость, предлагал принести ей что-нибудь с кухни, на что она стонала и просила не соблазнять её. Так по-человечески, забавно и мило.
В её красоте также дьявольского было меньше, чем можно было решить с первого взгляда. Ламия не уповала на природу, и её неземная красота оказалась следствием большого труда не только самой королевы, но и стайки её служанок, которые каждое утро и каждый вечер окружали свою Госпожу и что-то втирали ей в кожу, делали массажи, сопровождали её в ванны. Ламия не скрывала того, что любит себя, как и любит за собой ухаживать.
Так же уже в браке выяснилось, что она не очень вынослива, физически не подготовлена, да и вообще изнежена, что в общем-то не удивительно с учетом её затворнического образа жизни и непрекращающейся переписки со столицей. Так она не плохо держалась в седле, но от долгой езды быстро уставала, она любила дрессировать волков часы напролет, но на утро с трудом поднималась на ноги, она не плохо держала лук, но попадала только в бездвижную мишень, мечи же не любила не только потому, что не умела ими пользоваться, но и потому что не могла долго держать в руках из-за веса.
Зато в интеллектуальных видах провождения времени ей не было равных. Она могла часы на пролет собирать мозаики в отличие от Никандра, который уставал уже через пять минут и дальше не столько помогал ей, сколько валялся рядом на кровати и наблюдал. Она отлично играла в шахматы, карты. У неё была хорошая память, она была внимательна. Никандр уступал ей и здесь, зато вызывал восхищенные взгляды при их поездках в лес или когда тренировался с Фавием перед крыльцом.
А ещё она очень по-человечески его ревновала.
Все было замечательно: большую часть совместного времени они проводили в постели, иногда развлекали себя прогулками или посиделками перед камином. Расставались только вечером, когда Ламия занималась королевскими обязанностями. Никандр же в это время скучал, не зная, чем себя занять, а потому в большинстве случаев спал или продолжал изучать историю Салии по книгам. Рано утром же он непременно просыпался, чтобы встретить свою жену и составить ей компанию. Иногда вместе с ним просыпался Фавий, и они выходили на улицу для тренировки, чтобы не растерять навыки, пока бездельничают в замке королевы. Случались их тренировки не часто, но Ламия на крыльце появлялась практически мгновенно. Правда перед её приходом, намного быстрее слетались девушки: и служанки, и стражницы, и даже тётушки с любопытством наблюдали за тренировкой мужчин. И в первые несколько таких утренних занятий все было замечательно – Ламия, как и все женщины, смотрела на него восхищенно. Но затем что-то изменилось – после каждой тренировки она становилась раздражительной и начинала вспоминать о своём желании держать дистанцию. В день же, когда Никандр заподозрил её в ещё одном человеческом чувстве, она только вышла на крыльцо, увидела их с Фавием сражение и вышла вперёд, прерывая тренировку.
– Доброе утро, – не сдержал король радости в голосе, потянувшись к ней за поцелуем, пока Фавий усиленно отводил глаза и старался лишний раз не смотреть на вновь полуобнажённую королеву.
Однако поцеловать жену Никандру не удалось, потому что он наткнулся на холодный взгляд и был вынужден отстраниться.
– Это что? – требовательно спросила она и шлепнула его тыльной стороной ладони по животу. Никандр опустил взгляд, но ничего не увидел.
– В смысле?
– Это что? – вновь повторила она и снова несильно ударила его по пупку.
– Живот, – растерянно ответил ей муж.
– Почему я его вижу? – прорычала она, чем ввела мужчину в состояние ещё большего непонимания. И то, что он стоял и хлопал глазами её сильнее взбесило. – Где рубашка?
Зрители в лице женщин разных возрастов быстро начали разбегаться в разные стороны, не желая стать жертвами гнева Госпожи.
– Вон, – главная жертва кивнула на ступени, где помимо рубашки лежали и куртка, и ножны.
– Почему она не здесь? – гаркнула Ламия и на этот раз ударила кулаком его по груди. Не больно, но зато ощутимо для понимания.
– Так день хороший, мы тренируемся, жарко, – растерянно пробормотал Никандр.
– А он почему в рубашке? – поинтересовалась она, кивнув на Фавия, который переводил взгляд с неба на крепостную стену и медленно отступал в сторону от спорящих. Воин был в рубашке, потому что знал, что скоро появиться королева, а друг очень ревниво относился к любым взглядам: Фавия на неё или наоборот.
– Ему не жарко, – нашёлся король. Жена недоверчиво фыркнула и развернулась к замку, быстро взбегая по ступеням.
– Ламия, стой! – кинулся за ней следом Никандр, по пути подбирая рубашку и натягивая её. – Стой! Куда ты?
Она бежала вперёд, и он даже своим широким шагом не мог её догнать.
– Что такого-то? Подумаешь, тренировался без рубашки. Брюки-то при мне были.
Она обернулась только на пороге их общей спальни, куда оба перебрались после свадьбы.
– Если узнаю, что ты мне изменяешь, замок покинешь вперёд ногами, – прошипела она зло, а затем захлопнула дверь перед его носом.
Никандр замер, начиная понимать, что холодная и безразличная Ламия только что не просто продемонстрировала эмоции, но ещё и показала ревность.
За дверью что-то гремело – жена явно была не в духе и вымещала свой гнев на интерьере комнаты. Никандр выждал, когда громкий топот и звон прекратятся, и затем несмело постучал. Ламия открыла практически мгновенно и тут же отступила в сторону, пропуская его в гостиную, а затем невозмутимо прошла в спальню. Никандр наблюдал за ней настороженно. Она отводила глаза, всё ещё тяжело дышала, но кажется пыталась вновь взять чувства под контроль.
Села за туалетные столик и начала снимать серьги, усиленно не глядя в его сторону, хотя он остановился совсем рядом.
– А как же твоё разрешение «нагулять наследника»? – не без иронии и скрытого злорадства поинтересовался он с улыбкой победителя.
Ламия сжала зубы, а пальцы сомкнула на волосах, будто изо всех сил сдерживала новый порыв гнева.
– Выйди, – потребовала она сквозь зубы. – От тебя воняет.
Никандр, продолжая весело улыбаться, ещё некоторое время смотрел на неё понимающе и насмешливо и только, когда она подняла на него предупреждающий взгляд, развернулся в сторону ванной.
Ламия ревновала его, пыталась это скрыть, но после того утра, для Никандра все стало более чем очевидно. И этот факт несказанно его радовал и смешил. Правда королеву он больше не рисковал злить.
Ревность Ламии была объяснима: Никандр и Фавий оставались единственными мужчинами в замке, наполненном одинокими женщинами. И если сначала эти женщины смотрели на него и друга с опаской, то вскоре не просто привыкли, а стали проявлять интерес. Фавий пользовался этим интересом с охотой, а вот Никандр после срыва жены вообще боялся передвигаться по коридорам, зная женское коварство и боясь, что одна из отвергнутых им девушек может выставить его не в лучшем свете перед королевой.
Как Никандр узнавал Ламию – её сильные и слабые стороны – так и она знакомилась с его чертами характера, привычками, предпочтениями. А король пытался понять как она к нему относится.
Никандр был уверен, что он ей более чем нравится: об этом говорило все то время, что они проводили вместе в постели и не только. Она сама часто целовала его, смотрела всегда заинтересованно, а иногда и с умилением. Целовала не только страстно, но и нежно, ласково. Она готова была всегда его выслушать, ей нравились его объятья, нравилось прятаться за спиной и в кольце рук. Она очень была похожа на своих кошек: любила, чтобы её гладили, любила телесный контакт, любила засыпать в коконе рук.
Хотя, как и в ней кое-что Никандру не нравилось, раздражало и даже злило, так и он её иногда выводил из себя. Её бесило его упрямство, бескомпромиссность и твердолобость, её раздражали его намеки на её слишком откровенные наряды или поддержание вокруг себя вуали загадочности и мистики. Он настаивал на том, чтобы она показалась миру и развеяла те мифы, которые о ней ходят, а она на это злилась и сквозь зубы рычала, чтобы он не лез не в своё дело. Он, не стесняясь, в глаза мог назвать её «Ведьмой», а она в какой-то момент начала обзывать его «Военщиной». И в минуты разногласий Никандр чувствовал, как она закипает изнутри и еле сдерживает себя, чтобы не указать ему на ворота замка. В эти минуты, как казалось Никандру, её сдерживала не только рациональная, черствая цель о ребёнке, но и симпатия к нему. И он тоже чувствовал, что готов мириться с её постоянными угрозами об убийстве, её суевериями о проклятье, её приказным тоном лишь бы быть рядом.
Правда столкновения характеров между ними случались не часто, потому что в основном они не вылезали из постели и ссориться им просто-напросто было некогда. Однако если это случалось, то замок снова сотрясался от криков, как в их первое брачное утро. Мирились они потом с тем же жаром, что и ссорились, но в минуты взаимных упреков казалось, что они вот-вот подерутся.
Однако, в целом, семейная жизнь их складывалась намного успешнее, чем можно было бы предположить изначально. Конечно, они ещё притирались друг к другу, учились сосуществовать на общей территории, мириться с интересами другого, но что-то их роднило настолько, что они чувствовали крепнущую с каждым днём привязанность. В какой-то момент Никандру даже стало казаться, что он чувствует её на расстоянии, а Ламия странным образом начала угадывать его желания и настроение.
И хоть слов любви они не произносили, но Никандр уже четко ощущал, что любит жену и не сможет просто так расстаться с ней только из-за договора или тем более из-за суеверий и собственной неуклюжести. А также король был убежден, что и Ламии он уже тоже не просто нравится, он был готов делать ставки на то, что и она влюблена в него. Это вселяло надежду и веру, потому что что время текло очень быстро, и он начинал бояться наступления её возможной беременности и последующего расставания.
Вот так иррационально он и хотел остаться рядом, и был не против совместного ребёнка, но в то же время рвался в Шеран, потому что рана от потери близких и незнания судьбы матери до сих пор кровоточила.
ГЛАВА 37. Расставание
Никандр прожил в замке два не полных месяца. За это время он один раз был сбит с ног кабаном, один раз чуть не съел стекло, два раза падал с лестницы, один раз давился рыбной костью, два раза отравился за столом с виду свежей едой, два раза споткнулся на тренировке и налетел на меч друга, получив не серьёзные, но раны плеча и бедра. И бесчисленное количество раз падал на ровном месте.
Все его тело за это время покрылось синяками и ссадинами, не было и дня, чтобы он ходил без повязки: она была то на голове, то на руке, то на ноге. Каждый день его тело подвергалось тщательному осмотру жены, а сам он страдал от хмурого взгляда и её недовольства, когда не хотел рассказывать, где ударился на этот раз.
Фавий также был бит собственной неуклюжестью раз или два в несколько дней. После свадьбы даже слег с болезнью, от которой по всему его телу высыпали пятна и поднялся жар. Олин, как и в прошлый раз, не отходила от него ни на шаг, выслеживая появляющиеся пятна и смазывая их снадобьем. Также она запретила не только больному выходить из комнаты, но и перед королем закрывала двери, объясняя это тем, что болезнь может быть заразной. На этот раз она успешно подняла своего пациента с кровати и как только она ему разрешила выходить из комнаты, он начал бегать по замку вновь в поисках убийцы, новых синяков и внимания местных красавиц.
Словом, удача от Никандра отвернулась в замке Ламии.
– Намажь мне чем-нибудь спину. Болит жутко, – потребовал король, заходя в покои, где первоначально жил вместе с друзьями, и где теперь хозяйничал один Фавий.
– Что случилось? – угрюмо поинтересовалась Олин, наблюдая за тем, как Никандр сгорбившись, держась за спину и постанывая, заходит в гостиную. Девушка уже порядком устала от своих постоянных пациентов. Вот и сейчас она меняла повязки на плече Фавия, когда в комнату ввалился Никандр.
– Спина болит. Намажь её чем-нибудь. И так, чтобы синяков не осталось, а то твоя Госпожа сильно расстроится, – пригрозил он, падая на диван около камина, подставляя спину и вытягивая ноги.
Олин закрепила повязку на плече Фавия и подошла к королю, задирая его рубашку.
– Ого! – выдохнула она, разглядывая один большой фиолетовый синяк на пояснице. – Что случилось?
– Ничего. Мажь. И побольше.
– Я должна знать, что случилось. Как вы умудрились удариться с такой силой? На спине живого места нет, – она аккуратно принялась ощупывать место удара, но тут же одернула руки, когда Никандр от боли дернулся и зашипел. – Больно? Сильно?
– Мажь уже, – отчаянно попросил мужчина.
– Сейчас.
Олин извлекла из своего чемоданчика с лекарствами мазь и растерла её по коже, обеспокоенно глядя на то, как Никандр сжимает зубы и жмурится, терпя боль.
– Вот выпейте. Это обезболивающее, – девушка протянула ему стакан с жидкостью.
– С этого и надо было начинать, – проворчал Никандр, немного приподнимаясь и принимая у неё напиток.
– Я намазала спину мазью, которая поможет снять боль, но, чтобы спал синяк, нужно другое средство. Я сейчас схожу за ним к себе, а вы пока подождете здесь? – поинтересовалась она.
– Договорились, – легко согласился Никандр, притягивая к себе подушку и опуская на неё щеку. Средство, которым намазала его Олин, начало действовать и он почувствовал, как боль медленно отходит и наваливается сонливость, поэтому, наверно, потерял бдительность и согласился на предложение девушки. А зря, потому что проснулся он от очередной вспышки боли.
– …Я подумала вдруг задет позвоночник и его парализует, как девушку из деревни, – услышал тоненький голосок лекарши через гудение в ушах из-за боли. А затем почувствовал знакомый аромат духов и от разочарования снова прикрыл глаза, понимая чьи холодные пальцы исследуют его спину.
– Что случилось? – через некоторое время напряженного молчания спросила Ламия.
– Не знаю. Он не сказал, – откликнулась Олин и тогда королева, судя по шуршанию юбок, которое различил Никандр, повернулась в сторону.
– Меня с ним не было, – мигом открестился Фавий.
– Кто его принёс?
– Сам пришёл, – доложила Олин.
Ламия недовольно хмыкнула и её нажимы стали менее сильными и болезненными.
Ещё через пару минут молчания и, видимо, раздумий Фавия сдавать друга или нет, он всё же признался:
– Он собирался в конюшню. Хотел коня своего проведать.
Никандр мысленно простонал.
– А мне сказал, что ЧИТАТЬ БУДЕТ! – последние слова Ламия прокричала в сторону уха короля, а потом снова надавила на поясницу от чего у того опять звезды перед глазами замелькали.
– Не кричи. Я ранен, – простонал он, понимая, что его бодрствование раскрыто. Однако глаз не открыл.
– Что случилось? С коня упал? Он тебя лягнул?
– Не он и не совсем лягнул, – уклончиво ответил Никандр, чувствуя, как Ламия склонилась к его голове и сейчас разглядывает лицо, но глаз всё равно не открыл – и без того знал, каким взглядом его прожигает жена.
– А что тогда?
– Он неудачно повернулся… толкнул меня, я отлетел в другое стойло, а там это… твоё дьявольское отродье как попрет на меня… ну и потом меня лягнули… не сильно и не совсем лягнули… скорее намекнули, что место занято… – Никандр зачастил со сбивчивыми объяснениями, в конце концов, поморщился и приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, как его полуложь-полуправду восприняла жена.
Конечно, она восприняла это плохо, но кричать и давить на спину больше не стала.
– На первый взгляд позвоночник не пострадал. Тем более он пришёл сюда самостоятельно. Но последить за ним всё равно надо. Синяк не хороший. Неизвестно что с почками, – обратилась она к Олин. – Я сейчас схожу за лекарствами. У тебя повязок достаточно?
– Да, у меня теперь их о-очень много, – усмехнулась девушка, намекая на её неудачливых пациентов, но Ламия шутки не оценила.
– Последи, чтобы не поднимался, – попросила у девушки, а затем снова склонилась к Никандру: – Если ты поднимешься, я…
– Убьешь? – весело подсказал мужчина, который не раз уже за свою короткую семейную жизнь слышал эту угрозу. Ламия раздраженно выдохнула и поднялась на ноги.
– Жа́ра! – позвала она кого-то и Никандр удивлённо поднял голову, чтобы осмотреться и оценить кто находиться в комнате, но никого постороннего кроме Ламии, Олин, Фавия и Рамилии не увидел. А обращение королевы, оказалось относится к одной из её пантер, которая тут же выступила вперёд. – Стеречь! – скомандовала жена, указывая на него.
– Ты что смеешься?! – возмутился король, ещё больше приподнимаясь и тут же замер, когда хищница оскалилась в его сторону и зашипела.
Никандр тут же снова распластался по дивану и притих, пристально глядя в желтые глаза, сидящего перед ним зверя.
– Так-то лучше, – удовлетворенно заметила королева, усмехнувшись.
– Ламия, стой! Убери её от меня! Она меня загрызет!
– Лежи спокойно и ничего с тобой не случится, – посоветовала жена и направилась к выходу.
Сколько бы Никандр не ранился и не ударялся, на пороге смерти ему ещё ни разу не удалось побывать. Зато теперь он прекрасно понимал, почему в замке говорят о проклятье: если подобная неудача сопровождала всех мужчин, переступивших здешний порог, то не удивительно, что тут только о дьявольщине и слышно. Правда, сам король продолжал настаивать на своём: проклятья нет. И не столько, чтобы успокоить себя, сколько чтобы убедить в этом Ламию и Фавия. Первую – потому что каждый его синяк она воспринимала, как свою личную вину, а второго – потому что тот периодически впадал в уныние по поводу не продвигающихся поисков убийцы. Ну и была ещё одна причина, по которой Никандр во всех разговорах твердил об отсутствии проклятья – он сам начинал в него верить, когда падал на ровном месте, или жевал и давился собственной слюной. А с помощью упрямых разговоров вырывал себя из объятий предрассудков.
После того как он неудачно сходил в конюшню, три дня провалялся на диване в своих прежних покоях. Выхаживала его лично жена, которая делала ему какие-то жутко пахнущие компрессы, мазала мазью и меняла повязки. От её заботы он млел и не торопился вставать на ноги. Но на четвертый день лежать, как выброшенная на берег рыба, ему всё-таки надоело, и он поднялся. Никандру стало значительно легче, однако следующие несколько дней он ещё горбился и хватался за спину при ходьбе. А ещё через пару дней совсем распрямился и уже легче передвигался по замку.
Ему очень хотелось вернуться в их с Ламией общую спальню, но жена заперлась в своих подземельях, когда ему полегчало, и выходить оттуда не собиралась. Никандр понимал, что она как обычно переживает из-за его ранения, но всё равно чувствовал, что происходит что-то ещё.
Никандр решил выждать пару дней, чтобы не злить её больше. Как и обещал накануне злополучного дня, он читал и валялся в кровати, когда поясница давала о себе знать.
В постели с книгой в руках его и застала Рамилия на десятый день после ранения.
– Госпожа просит вас спуститься к ней.
– Наконец-то, – воодушевлено выдохнул Никандр, вскакивая с кровати и поспешно обуваясь. – Оттаяла? – поинтересовался он у управляющей. – Ты ей говорила, что я вел себя хорошо? – усмехнулся, глядя на суровое лицо женщины.
– Идемте, – позвала она.
Отношения Никандра и Рамилии так и не потеплели. Он всё также не любил её за надменный взгляд, а она всё также считала его источником проблем для своей Госпожи. Но кое-что их всё-таки объединило, а именно любовь к Ламии, поэтому несмотря на обоюдную неприязнь, оба чувствовали, что они нехотя, но заодно.
Управляющая проводила его до подземелья, а там и до кабинета королевы, открыла перед ним дверь, а затем зашла следом, хотя в последнее время всегда оставляла их наедине. А Никандр был так сильно рад видеть жену, что даже не обратил внимания на Рамилию.
– Я уж думал ты меня не простишь за мои кривые ноги, – улыбаясь весело заявил он, подходя к столу и намереваясь его обогнуть, чтобы подойти ближе, но натыкаясь на хмурый взгляд и поднятую в его сторону ладонь.
– Стой, – предупредила Ламия и Никандр растерянно застыл напротив угла стола. – Сядь, – она указала на кресло перед собой.
Сегодня Ламия была непривычно одета в довольно простенькое для неё платье серого цвета без смелого декольте, обнажённых спины или плеч. Волосы её были убраны в высокую прическу, в которой утопала небольшая, но яркая диадема. А ещё она была словно ещё больше, чем обычно, бледна. Под её глазами Никандру почудились тени. И совсем не от свечей и плохого освещения.
– Всё ещё злишься? – спросил он, садясь на предложенное ему место.
Он ожидал подтверждения, но Ламия неожиданно отрицательно покачала головой.
– У меня хорошие новости, – сказала она совсем не радостно, заставляя Никандра ещё больше насторожиться. – Я беременна.
В комнате повисла тишина. Он смотрел на неё, она – на него, и оба пытались по лицам прочесть чувства друг друга, но ощущали лишь нарастающее в комнате напряжение.
– Я подготовила все документы, – Ламия отвела от него взгляд, посмотрела на конверт перед собой, а затем переложила его на край стола с его стороны. – В столице уже готовы золото и люди, тебя там ждут. Как и договаривались, сейчас выплачиваю половину суммы, вторую отправлю после родов… Если, конечно, родится девочка.
– А если мальчик? – уязвлённо спросил Никандр и не смог скрыть в голосе злости. И на неё, и на себя, и на всю ситуацию в целом. Конверт на краю стола, который он ждал практически два месяца, стал ему противен.
– Значит, вместо денег получишь сына, и вернешь мне эту сумму, – грозно потребовала Ламию, кивнув на конверт. – Благотворительностью заниматься не намерена. Если дочери не будет, деньги вернешь, – настойчиво потребовала она.
Никандр сжал руки на подлокотниках, стараясь сдержать гнев, поселившийся внутри после её слов.
– Я верну тебе деньги даже если будет дочь. В двойном размере, – прорычал он, поднимаясь на ноги и хватая конверт. – И вернусь.
Теперь пришло время Ламии злиться.
– Не смей, – проскрежетала она зубами. – Уезжай и не возвращайся.
– Я вернусь, – упрямо повторил и направился к двери.
Ламия неожиданно подскочила на ноги, уронив кресло и выдавая своё неравнодушие к происходящему.
– Я сказала: не смей возвращаться. Мы договаривались. Ты больше не имеешь права переступать границы Салии!
Никандр обернулся на пороге.
– Людей я у тебя брать не буду, только золото. Верну все до последнего медяка, как только займу трон Шерана… И вернусь сам.
Он вышел из кабинета, напоследок грозно глянув на Рамилию, которая, кажется, места себе не находила во время их ссоры, нервничая.
– Никандр! – закричала Ламия на захлопнувшуюся за ним дверь.
Королева ещё некоторое время гневно смотрела ему вслед, а потом принялась поднимать перевернутое кресло.
– Ламия, не трогай, тяжело же, – ахнула Рамилия, подбегая и помогая ей. Королева снова села и всё ещё трясущимися от гнева руками схватила перо. – Успокойся, не нервничай так. Тебе теперь нельзя.
Ламия подняла на неё злой взгляд.
– Да не беременна я, – рявкнула она раздраженно, а потом покачала головой, словно скидывая морок перед глазами или пытаясь привести мысли в порядок. – То есть я в этом не уверена… Не знаю ещё… Просто хотела отослать его из замка как можно раньше, – более спокойно сказала она и отложила перо в сторону. – Ты была права, плохая это затея… Если бы конь чуть сильнее его ударил, закончилось бы все не так хорошо. Можно сказать, ему повезло… Как только представлю, что его могло парализовать, или ноги могли отняться, или ещё хуже… так жутко становится, – она вновь покачала головой, опустила локти на стол и закрыла лицо руками. – Пусть уезжает лучше, пока жив.
Рамилия поддерживающе погладила её по спине.
– Ты приняла правильное решение. Не переживай.
Легко было сказать, но не переживать Ламия не могла. Тем более, когда ей доложили, что король готов к отъезду, и она поднялась в столовую, чтобы проводить его взглядом, как ей казалось, в последний раз.
