Текст книги "Империя (СИ)"

Глава XXVII
ПАДЕНИЕ ЛАМБЕСИСА

Вернувшись из Египта в Антиохию, Германик узнал о том, что Гней Пизон, любимчик Тиберия, отменил все его распоряжения по Сирии. Мало того, что его, так сказать, с почестями выдворили из Рима, так теперь и вообще ни во что не ставят. А ведь он усмирил рейнские легионы, разбил Арминия, мог даже посягнуть на власть, но не сделал этого, да и то лишь потому, что послушал Марка. А теперь, когда ему самому нужна помощь, все отвернулись от него. Даже Пизон, который и ногтя его не стоил, осмелился прекословить ему и игнорировать его приказы. Германик перевел взгляд на Кассия, который стоял перед ним в пыльной дорожной одежде.

– Ты понимаешь, сколько голов полетит из-за того, о чем ты сейчас мне рассказал? Если, конечно, это правда. Клементий не раз писал мне доносы на Луция, но он так и не смог представить ни одного подтверждающего документа. А теперь ты говоришь, что Луций Корнелий, генерал Черного легиона, – сын центуриона Корнелия Августа, которого обвинили сначала в предательстве, а потом в многолетнем отлынивании от уплаты государственных податей? Получается, Луций бежал в армию, чтобы его не сослали в каменоломни, как его папашу? А все его офицеры, выходит, – такие же, как и он, государственные преступники? Ты точно ничего не путаешь?

– Нет. Все так и есть.

– Откуда такие сведения, Кассий? Ты думаешь, мне достаточно твоих слов?

– У меня есть бумаги, – Кассий протянул Германику свернутые в трубочку свитки.

– Откуда это? – читая документы и меняясь в лице, снова спросил Германик.

– Мне передал их один человек, сказал, что это будет вам интересно. Я был тогда в отпуске и отдыхал в трактире, там он и подсел ко мне. Он сказал, что вы сможете остановить большое зло, если примете правильное решение. А еще он сказал, что одной жизнью можно пожертвовать ради спасения человечества. Я сразу бросился в путь.

– Что за человек? – не отрываясь от бумаг, поинтересовался Германик.

– Не знаю, я видел его впервые. Он просто отдал мне документы, и все. С виду обычный римлянин. Волосы вот только у него были странные, разного цвета: половина седых, половина черных.

– Человек с разными волосами… Просто отдал такие документы и ничего не попросил взамен?

– Вообще-то он попросил воды. Я пошел за ней, а когда вернулся, его уже не было. Я прочел бумаги и понял, что медлить нельзя.

– Ты говорил о них кому-нибудь еще?

– Я отписал Клементию и сразу отправился сюда, к вам в Антиохию. Клементий, наверное, уже получил мое послание. Наш легион стоит лагерем в Германии…

– Я знаю, где стоит ваш легион. Клементий был назначен его командиром вместо меня, – перебил его Германик. В его голове моментально пронеслась идея о возвращении былого могущества.

Ему тридцать четыре года, всего тридцать четыре, а Тиберий уже обрубил ему крылья. Пора прекратить слушать других и начать самому вершить свою судьбу. Если бы не Марк, он бы давно уже взял власть в свои руки. А теперь Марк – советник Цезаря, а его, Германика, отправили в изгнание – никак иначе это назвать нельзя. За показательным триумфом последовал пинок под зад, вот и все, чего он заслужил, вот и вся благодарность ему от Цезаря и хитреца Марка. Но с этими бумагами можно выставить дядюшку перед сенатом в наихудшем свете. Это надо же: Цезарь назначает на должность генерала сына предателя и государственного преступника! Нужно только все хорошенько продумать, чтобы Тиберий больше не смог вставлять ему палки в колеса, а затем самому взойти на престол. Благодаря сторонникам, которые часто приезжали к нему из Рима, Германик всегда был хорошо осведомлен о том, что делается в столице. До этого момента он еще боялся рисковать, открыто выступив против своего дяди Тиберия. Но после того как Пизон нагло пренебрег его решениями, а Кассий раздобыл такой компромат, сомнений у него не осталось. Действовать нужно было немедленно, пока его не убрали совсем. Армия еще помнит его заслуги. Его верные легионы стоят в Германии, им только нужно дать знать, и они с радостью поддержат его. А Клементий наверняка обижен, что не его поставили во главе Черного легиона. К тому же пропавшие сенаторы – дело рук Луция, тут все очевидно, тем более что именно он их и видел последним. Германика озарило: «Марк, сукин сын! Вот кто стоит за всем этим! Всегда незаметный, он втихаря убедил всех поставить этого дикого мальчишку во главе гвардейцев. Но для чего? Конечно, это все он, ведь Тиберий уже ни одного решения не принимает без его напутственного слова. Хитрый лис! И правильно: зачем быть у власти, когда можно править, манипулируя другими?».

– Послушай, Кассий, твой командир Клементий все еще предан Риму?

– Конечно!

– Прекрасно. Никому не говори, что ты был у меня. И об этих бумагах тоже ни слова! Отправляйся как можно скорее к Клементию и сообщи ему о том, что я скоро прибуду: пускай соберет командиров легионов у себя, но не сообщает им, с какой целью. Или нет: пускай устроит пир – так будет лучше. Мне нужна возможность поговорить с ними.

Кассий кивнул и удалился, а Германик еще раз перечитал бумаги, подошел к серебряному сундучку, спрятал их внутрь, закрыл на замок, ключ повесил на шею, а когда повернулся, вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял Марк.

– Марк? Как ты…

– Давай присядем. Я думаю, нам стоит кое-что обсудить.

– Обсудить? Да как ты здесь очутился? – Германик растерянно нащупал в рукаве кинжал.

– Ты же вспоминал только что обо мне, не так ли? – глаза Марка на мгновение заволокло черной пеленой, отчего Германик отшатнулся в ужасе от собеседника.

– Ты не Марк!

– Правда? Люди, вы ни в чем не разбираетесь, но думаете, что управляете миром. Вы – рабы своих желаний. Как и все остальные, ты смотрел на меня в упор, но не замечал моей сущности. Точнее сказать, не хотел замечать, поскольку я давал тебе то, о чем ты мечтал. Ведь когда желания сбываются, человек мало что замечает вокруг. Убери руку с кинжала. Поверь, меня нельзя убить.

Сенатор подошел к столу, на котором стоял подсвечник, поднял руку, и огонь с каждой свечи поочередно прыгнул к нему на ладонь. Он перебросил пламя с одной ладони на другую, сжал кисть в кулак, и огонь исчез.

– Ты бог? Юпитер? Марс? Плутон? Кто ты?!

Ноги у Германика подкосились, он прислонился к стене и сполз по ней вниз. Марк подошел ближе и присел перед ним на корточки. Его черные глаза зловеще блестели.

– Бог? Нет, ну что ты. Плутон, Марс, Юпитер? Вы, люди, мелко плаваете. Увидели на небе планеты и решили, что это боги? Наделяете их сверхъестественными способностями лишь потому, что не можете познать истину? Я не бог, Германик. Я не создавал ваш мир – мерзкий, ничтожный и никому не нужный. Но я вношу в него некоторые коррективы.

– Чего ты хочешь? – дрожащим голосом спросил Германик, боясь даже взглянуть на своего собеседника.

– Того же, чего и ты: я хочу власти над самой могущественной империей человечества. А ты решил помешать мне. Нехорошо получается. Я знаю о бумагах, которые тебе принес Кассий. Как видишь, я умею читать мысли, так что можешь не отвечать. Это только кажется, что все, о чем вы молчите, остается внутри вас. Отнюдь, мой друг, отнюдь. Ключ, – Марк протянул руку, и золотая цепочка сама соскочила с шеи Германика в его раскрытую ладонь. – Самое ценное вы всегда носите у сердца. Эх, если бы вы еще его слушали, – он достал из сундука документы, которые моментально сгорели в его руках. – Вот и все. Глупый Иов! Представляешь, надеялся обхитрить меня, а еще считает себя праведником. Убить Луция ради спасения вашего рода! Да, у его последователей странное понимание заповедей и порядка их соблюдения: они всегда трактовали их в свою пользу. Тоже мне, слуги божии... Впрочем, тебе, Германик, этого не дано понять: слишком сложно для тебя. Ты все продумал, но продумал поверхностно, ты даже представить себе не можешь всей грандиозности моей задумки! Люди в последнее время меня очень радуют: вам удалось совершить стремительное падение в пропасть за удивительно короткий отрезок времени. А всего-то и нужно было вам помочь почувствовать себя выше остального мира. Какой бред! Но вы почему-то клюете на эту идею, как рыба на приманку. Между тем, кто вы есть? Выродки по своей натуре, его прихоть, его ошибка. Вы бесполезны и никчемны. Вы рождаетесь, как зверье, вылезая из чрева матерей, потому что он не сумел придумать для вас ничего лучшего. Да и зачем вам что-то лучшее, если вы и есть скотина? Но стоит вам дать власть, наградить силой, и в вас начинает расти частичка его величия, но вот беда: вы не знаете, как ею распорядиться. Вы забыли о морали, о нравственности, о простых ценностях. Вы сношаетесь с животными, убиваете для потехи, истребляете целые народы, чтобы получить превосходство, вы создали рабов из себе подобных. Какое падение нравов! Самое смешное, что я не прикладывал к этому никаких усилий. Вы все это сотворили сами. В своем стремлении подняться выше вы только глубже увязаете в собственных грехах. Несколько лет назад я создал прекрасное творение, которое этими грехами питается. Знал бы ты, во что оно превратилось, потребляя их! Впрочем, ты скоро сам его увидишь.

Мертвенно-бледный Германик слушал Марка с выражением сумасшествия на лице. Он понимал, что рядом с ним находилось нечто очень страшное, но не мог осознать, что именно. Мысли путались в его голове, а разум отказывался понимать происходящее, полностью переворачивавшее его представление о добре и зле.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу оставить тебя в живых после всего того, что ты сейчас услышал и увидел? Мне не нужно, чтобы ты трубил об этом всем и вся. Прости, Германик, я не хотел: во всем виноват случай. Он иногда управляет человеческими жизнями, помимо высшей воли. Как ни старайся, а этот проказник умеет разрушить планы даже самого виртуозного стратега. Кто же знал, что Иову придет в голову убить Луция с твоей помощью в попытке спасти ваш мир? Кто же знал, что он обратится за этим к Падшему? Извини, но я не могу допустить этого.

Утром следующего дня Германика обнаружили мертвым в собственной постели. Его предали сожжению, а в смерти обвинили Пизона, но расследование зашло в тупик. Прах великого полководца перевезли в Рим и захоронили в мавзолее Августа. Тиберий по совету Марка отказался принимать участие в траурной процессии.

Луций встал лагерем у города Ламбесис, который три дня назад без боя заняли войска Такфарината. Черный легион окружил крепость со всех сторон и приготовился к штурму. Генерал сидел верхом на коне, вглядываясь в укрепленные стены, по которым туда-сюда шныряли люди. К нему то и дело подъезжали гонцы от офицеров и докладывали о готовности. Вскоре прибыли и Мартин с Понтием.

– Город хорошо укреплен, трудно придется. Они наверняка ждут нашей атаки, – проверяя, как ходит меч в ножнах, начал разговор Понтий.

– Нам бы Ромула с его идеями, – продолжил Мартин, но Луций злобно посмотрел на него, и тот замолчал, переведя взгляд на Понтия в ожидании его поддержки. Однако Понтию хватило прошлого урока: он хорошо помнил руку друга, сжимавшую рукоять меча, и его ледяные звериные глаза.

– Без него обойдемся! – небрежно бросил Луций и скомандовал: – Понтий, бери правый фланг, твоя задача – отвлечь их внимание. Мартин, ты – слева, все осадные орудия в твоем распоряжении. Устрой им хорошую трепку! А я ударю по центру. Ратибор отвел конницу за холмы, так что, если они вылезут с тыла, он отрежет им путь. Мартин, постарайся пробить стену: у них слева свежая кладка, Аппоний сказал, что раствор там сырой, значит, она должна рухнуть при метком попадании из катапульты. Всем все ясно?! – друзья кивнули и разъехались. – Ромул, а ты… – продолжил было Луций, но тут же осекся. Оглянувшись, он увидел позади себя ровные ряды солдат, ожидавших приказа. Огромная масса черных точек, казалось, простиралась до самого горизонта. «Как те муравьи, без страха и жалости», – подумал он и вздохнул: «Ромул, Ромул…».

Генерал тронул коня пятками и пошел рысью вдоль легиона. Вскоре из ворот города показались несколько всадников, первый из которых держал древко с развевающимся на нем белым флагом. Парламентеры.

Такфаринат нервно ходил вдоль стены и бормотал себе под нос:

– Он же сказал, что осадных орудий не будет. Остатки римской армии? Нет, это легион отборных головорезов! Да как я вообще согласился на его уговоры и запер себя в этом проклятом городе?!

– Такфаринат! Такфаринат! Командир! – зазвучал испуганный голос с крепостных стен. Когда ворота со скрежетом и скрипом поднялись, в них влетела лошадь с привязанным к ней обезглавленным телом всадника и болтающимся у седла окровавленным мешком, из которого на землю высыпались головы переговорщиков. Повстанцы в ужасе переглядывались и таращились на своего командира.

– Похоже, вести переговоры он с нами не намерен, – раздался поникший голос из толпы.

– Берегись! – следом донеслось со стен.

В небо, оставляя за собой черные дымовые полосы, взмыли огненные шары. Катапульты, скорпионы, онагры то и дело поднимали в воздух сотни снарядов из железа, камней и горящего масла. К обеду половина крепости пылала, а жители и повстанцы метались по ней, словно загнанные звери. Они в ужасе пытались выбраться из обреченного города, но это было невозможно. Люди давили друг друга, стараясь пробиться к задним воротам, которые были заперты, а сверху на них сыпался смертоносный град, размазывая по мостовой и солдат, и горожан, и их домашний скот. Повсюду виднелись разрушенные дома, убитые люди и животные, в воздухе стоял крик обезумевших взрослых и детский плач. Тушить пожар уже никто не пытался. Деморализованные повстанцы едва подчинялись приказам. Такфаринат отчаянно орал на командиров отрядов, пытаясь привести солдат в боевую готовность. Тем временем легион Луция пришел в движение: штурм начался. Первая попытка взять город с ходу провалилась. Генерал отвел войска, оставляя под стенами сотни убитых. Нумидийцы бились отчаянно, понимая, что пощады не будет. Мартин снова начал обстрел. Под градом камней стена, как и предполагалось, осыпалась вниз, завалив оборонявшихся.

– К оружию! – прокричал Луций.

Голос его пронесся над солдатами, над песком, даже над городом. Он стоял в первом ряду войска вместе со своими гвардейцами. Направив меч в сторону пролома, генерал бросился вперед, уводя за собой римских бойцов. Они бежали, держа строй, почти до самой крепостной стены, пока полившийся на них сверху адский дождь из камней, стрел и раскаленного масла не заставил их рассредоточиться. Один солдат упал, пораженный впившейся в шею стрелой. Рядом послышался глухой стук – это камнем убило другого. Третий закрыл Луция своим щитом, спасая от дротика, острие которого застряло в дереве, пробив его насквозь.

– Черепахой! Стройся черепахой! – от крика Луция содрогнулся воздух.

– Построение черепахой! Построение черепахой! – пронеслось эхом по когортам, центуриям и манипулам. Щиты взмыли вверх: ровно, разом, почти синхронно.

– Раз! Раз! Раз! – командовали офицеры, и коробки шаг за шагом медленно поплыли вперед, несмотря на отчаянную оборону врага.

Солдаты падали, другие переступали через убитых и раненых и шли дальше. Уделять внимание пострадавшим не было ни времени, ни возможности. Помощь только после боя – если выживут. Задние ворота распахнулись, и оттуда пестрой лавиной выскочила нумидийская конница. Ее тут же отрезала кавалерия Ратибора, завязалась схватка. Легковооруженным всадникам Такфарината не давали пространства для маневра: русич знал свое дело. Лошади вставали на дыбы, сбрасывая людей и втаптывая их в землю. Однако часть конницы противника все-таки оторвалась и врезалась в отряд Мартина. Повстанцы нарушили римский строй, опрокинули и сломали несколько машин.

– Защищайте орудия! Защищайте орудия! – с пеной у рта орал Мартин.

Он бежал вперед, расталкивая солдат, когда что-то сверкнуло в воздухе, и страшная боль пронзила его тело. На мгновение все стемнело, а когда Мартин снова открыл глаза, он увидел перед собой небо – чистое и ярко-голубое. Земля, на которой он лежал, дрожала от топота копыт, гулко, как будто издалека, до его слуха доносилось конское ржание. Какой-то всадник перепрыгнул через него, и брюхо коня на миг закрыло от него небесную синь. Пересиливая боль, Мартин поднялся и выхватил меч из ножен. Он не понимал, куда его ранили, но, несмотря ни на что, устремился вперед, туда, где шел бой с нумидийской конницей. Ворвавшись в толпу, он стащил с седла и добил на земле какого-то солдата, затем кинулся на другого. Его сердце колотилось, как сумасшедшее, а перед глазами висела багровая пелена. Взмах, удар, уклон. Противник упал на песок с отсеченной рукой. Еще и еще. Остатки отряда повстанцев повернули коней обратно к городу.

Пока Луций с основными силами двигался к пролому, а Ратибор крушил конницу с тыла, Понтий направил своих солдат на штурм стен. Адреналин растекался по его венам, а тело слегка потрясывало, когда он карабкался вверх по штурмовой лестнице. Почти рядом с ним вниз пролилось кипящее масло, облив с ног до головы солдата, кожа которого моментально пошла пузырями. Сверху, пронизывая воздух раскаленными наконечниками, летели подожженные стрелы. Объятые пламенем люди падали на землю. Паленым мясом пахло настолько сильно, что начинало тошнить, и требовалось недюжинное усилие, чтобы не дать желудку вывернуться наизнанку. Внизу пытались тушить горящих, но они, словно обезумевшие светлячки, неслись по кругу, затем падали и догорали, уже не шевелясь. Одну лестницу повстанцы оттолкнули от стены, и она упала плашмя вместе с находившимися на ней воинами. Понтий проглотил ком пересохшим горлом и стиснул зубы. От ощущения нависшей над ним смерти в голове было пусто. Думать некогда, нужно действовать. Он крепче вцепился в лестницу, махнул рукой и продолжил карабкаться вверх, увлекая за собой солдат. Взобравшись на стену, Понтий выхватил меч. Остальные гвардейцы лезли за ним, невзирая на потери. Уже человек пятьдесят-шестьдесят вступили в бой. Завидев римского офицера, двое солдат Такфарината отделились от основной битвы и кинулись на него, что-то крича искривленными ртами. Понтий прикрылся щитом, но на него обрушились удары такой силы, что он невольно отступил назад, к чану с кипящим маслом. От жара зловеще булькающего варева накалились доспехи. Резким ударом Понтий перерубил мелькнувшее рядом копье одного из нападавших. Второй сделал замах, но офицер снова увернулся и одновременно толкнул противника щитом, тот упал. Понтий без раздумий заколол его, но тут первый повстанец вытащил меч и ударил так, что щит не выдержал и с треском раскололся. Понтий припал на одно колено, и острие нумидийского клинка просвистело над его головой, срезав оперение на шлеме. В этот же момент римский гладий устремился вверх и застрял в брюхе противника.

– Сдохни! – проорал Понтий, поднимаясь и пропихивая клинок все глубже и глубже в плоть. Его солдаты взяли стену с боем, отбросив защитников вниз.

Тем временем Луций ворвался в пролом, за которым живой стеной стояли защитники крепости. С их заднего ряда в римлян полетели камни и стрелы, а пехота бросилась в контратаку – началась мясорубка. Здоровый, коренастый воин, разбрасывая легионеров по сторонам, устремился к генералу. Он мчал, словно разъяренный бык, сметая все на своем пути. Один из гвардейцев преградил ему дорогу за пять шагов до Луция, но нумидиец с размаху пронзил его копьем и тут же перескочил через тело. В его ушах блестели золотые серьги, бусы разноцветными змеями обматывали шею в несколько слоев, камни переливались на ярком солнце. Луций тяжело дышал в ожидании, смотря на врага исподлобья, от напряжения по его щеке лился пот. Нумидиец с громким криком бросился вперед с занесенным над головой копьем, с наконечника которого стекала кровь. Генерал уклонился и тут же сделал выпад мечом в сторону противника. Нумидиец закашлял и медленно опустил копье. Его рот заполнился пузырящейся кровью. Луций ударил еще раз. Клинок вошел под ребра, с хрустом пробивая кости. Змея на рукоятке меча улыбнулась. Ударом наотмашь генерал покончил с нумидийцем. Кровь в его жилах кипела, запах смерти пьянил, мир преображался в его глазах, и ему это нравилось.

В поведении оборонявшихся появилась неуверенность. Там и тут их теснили гвардейцы Черного легиона. Повстанцы стали неловко отступать, а вскоре и вовсе побежали. Им вслед понесся победный крик: римляне вскидывали мечи вверх, славя Луция. Пролом был занят. К генералу прибыли гонцы с докладами: Понтий захватил стену, скинув оттуда противника, Мартин ранен, но продолжает командовать, Ратибор теснит нумидийскую конницу, которая отступает в пески. Луций слушал и кивал головой. Затем он отдал распоряжения и оценил оставшиеся силы и потери врага. Трупы повстанцев буквально устилали улицы. У стены их было столько, что мертвые римляне просто терялись в бесконечном количестве варварских тел. Луций улыбнулся и одобрительно кивнул сам себе. Победителей не судят!

Внезапно из переулка выбежал солдат, его доспехи в некоторых местах были пробиты, сам он был ранен, из его щита торчал десяток застрявших стрел. Он тяжело отдышался и отсалютовал окровавленным мечом, брызги с которого полетели в разные стороны, несколько попало на Луция.

– Генерал, наша центурия зажата! Мы попали в мешок, центуриона убили! Нам нужна помощь, иначе нас сомнут! Варваров больше, чем нас!

«Храбрый парень», – подумал Луций, осмотрев солдата из вспомогательного отряда, предоставленного ему в помощь Аппонием.

– Беги к своим! Я обойду их сзади! – ответил Луций, затем обернулся к гвардейцам и скомандовал: – Приготовиться к бою! В боевом порядке за мной!

Петляя по улицам между разрушенными и горящими строениями, они вскоре зашли в тыл к противнику, который явно теснил солдат Аппония. Римляне сражались отчаянно, рубка была страшная, сталь рвала плоть, предсмертные крики и мольбы раненых о помощи нависли над городом. Черная, цвета дегтя, туча постепенно затягивала небо, в воздухе пахло дождем, а первые раскаты грома давали понять, что ливень неизбежен так же, как и победа римлян. Повстанцы не заметили когорту, появившуюся позади них. Словно призраки, гвардейцы вышли из густого дыма, который заполнял улицу.

– Накройте эту чернь пилумами! – скомандовал Луций.

Солдаты разом опустили щиты и все как один, четко и слаженно, взметнули копья в воздух. Пилумы вылетали из голубовато-серой дымки со свистящим звуком, разрезая воздух острыми наконечниками. Те, кто понял, что произошло, вскинули щиты вверх, другие пали замертво. Раненых пытались оттащить. Один из повстанцев с перекошенным от боли лицом нервно рвал копье из ноги. Другой бестолково шел в сторону с торчащим из живота древком. В римлян также полетели стрелы и камни.

– Построение черепахой!

Булыжники отскакивали от щитов, стрелы впивались в дерево, некоторые проходили насквозь, убивая солдат. Городской бой всегда проходит гораздо свирепее, чем сражение на поле: с узких улиц некуда бежать, на них негде спрятаться, и все бьются насмерть.

– Встать в шеренгу, сомкнуть щиты! Солдаты! Во славу Рима! Да не посрамим великого Марса! Боги смотрят на вас, боги любят храбрых! В бой!

Луций кинулся на врага, увлекая за собой солдат, и легионеры врезались в толпу воинов Такфарината. Люди тут и там падали, как скошенная трава. Остальные сражались на телах павших, хлюпая солдатскими калигами в вязком месиве. Те, кто потерял оружие, рвали друг друга голыми руками, грызли зубами, душили и топтали, издавая истошные, нечеловеческие крики. Небо затянулось тучами, день стал похож на вечер, ярко сверкнула молния, звонко и яростно прокатился гром.

– Луций, за что ты со мной так? Почему? Мария ведь такая же, какой была она, – вдруг зазвучал где-то рядом голос Ромула.

– Что?! – генерал оторопело опустил меч.

Время остановилось. Неподалеку, возле одного из городских домов стоял Ромул, прозрачный и неживой, будто сотканный из дыма и тумана. Дуновение ветра вмиг унесло силуэт в сторону, и Луций обернулся. Нумидиец с забрызганным кровью лицом неожиданно насквозь пробил его бедро копьем. Горячая кровь потекла по ноге, обжигая кожу. Ярость переполнила тело. Генерал оттолкнул нумидийца, затем одним ударом перерубил копье и выдернул наконечник из ноги. Повстанец кинулся на него снова, но Луций закрылся щитом, отбил атаку и наступил сам. Меч быстро вошел в тело противника. Снова удар, еще один, и вот уже враг смиренно лежал на земле. Повстанцы дрогнули и начали метаться в панике, пытаясь пробиться через разрозненные ряды римлян, но повсюду их встречали острые, словно бритвы, гладии, входившие в их плоть по самые рукояти.

– Перекройте им путь к отступлению! Пленных не брать! – кричал генерал, видя, что солдаты слишком растянулись.

Трое повстанцев прорвались сквозь строй римлян и пустились наутек. Луций, пересиливая ужасную боль, кинулся в погоню. Настигнув одного из них, он с размаху рассек ему спину. Тот упал лицом вниз на мостовую и заскользил по брусчатке. Несколько секунд ушло на то, чтобы добить его, после чего погоня возобновилась. Однако вскоре генерал вынужденно сбавил темп и потерял двух других беглецов из виду. Он тяжело дышал и прихрамывал. Боль медленно разошлась от ноги по всему его телу, черная кровь ручьями текла по бедру, голова кружилась, слабость то накатывала, то отступала. Внезапно на него одновременно с двух сторон выскочили те, кого он пытался догнать. Лезвие взметнулось вверх, от блокированного удара заболело запястье, в глазах замерцало, но тело само делало заученные движения: замах, удар, уклон, закрыться щитом. В голове мелькали вспышки, непонятные и яркие. Страшный карлик хохотал, оскалив зубы. Удар. Мария исчезала в темноте. Лязг железа по железу. Ромул качал головой. Карлик хохотал. Мария исчезала в темноте. Ромул летел вниз с обрыва. Карлик хохотал, превращаясь в огромное чудовище, и проглатывал падающее тело друга. Глухие удары. Стоны. Тишина.

Когда пелена спала, и его разум немного прояснился, Луций ощутил неприятный привкус крови в пересохшем рту, почувствовал стук сердца, которое билось так, словно пыталось проломить грудную клетку, и услышал знакомое цоканье солдатской обуви по мостовой. От невыносимой боли в бедре он припал на одно колено и оперся на разбитый щит. Один повстанец с раздробленной челюстью и рассеченной щекой распластался перед ним на брусчатке без признаков жизни. Второй лежал на земле в луже крови, корчась и зажимая уцелевшей ладонью обрубок руки. Генерал, пересиливая слабость, поднялся и, хромая, подошел к нему. Молния прорезала небо, земля содрогнулась от раската грома. Шум дождя нарастал, будто само небо извергало на землю свои слезы. Сильный ливень моментально образовал пузырящиеся лужи и ручьи, которые сразу багровели от пролитой крови. Луций посмотрел на стонущего молодого парня, затем ногой перевернул его на спину, отбросил свой щит в сторону, занес клинок и одним ударом прервал мучения врага. Другого ждала та же участь. Разделавшись с обоими, Луций попятился назад, уперся спиной в стену полуразрушенного дома и, обессиленный, осел на мостовую.

– Генерал, вы живы?!

Луций молчал. Странная теплота разливалась по всему его телу. Боли уже не было, она куда-то ушла. Ему казалось, что еще секунда, и он сам вслед за ней покинет это неудобное тело, выскочит из него, словно из тяжелых доспехов, и побежит по траве, как в юности, – под хохот отца и Леонида. А их работники будут свистеть ему вслед, смеяться и хлопать в ладоши, нарочно подзадоривая, чтобы он бежал еще быстрее. Но этому не суждено было сбыться. Солдаты подняли его, уложили на щит и перетянули рану. Боль снова вернулась, тепло сменилось ознобом. Перед глазами вновь было лишь серое небо, которое изредка освещали потрясающей красоты молнии. Дождь ровными каплями летел вниз из серой тучи, барабанил по доспехам, стучал по брусчатке и лужам, падал на лицо. Холодные ручейки приятно скатывались по коже. Луций медленно моргал мокрыми ресницами, облизывал влажные от дождевой воды губы. Он лежал и слушал, как солдаты шлепали отчеканенным шагом по мокрой мостовой, где-то продолжали сражаться, потом все затихло.

– Этих сюда! Этого вытаскивай! Этот тоже помер! Эй, ты чего смотришь?! Добей ты его. Ну, что стоишь? Не видишь, у него кишки наружу? Добей, говорю, все равно помрет! Ну, вот и все! Теперь вытаскивай! – слышался знакомый до боли голос Мартина.

Луций медленно открыл глаза и увидел друга, который стоял посреди большого шатра. Голова у него была перевязана, левая рука забинтована и подвешена на тряпке, перекинутой через шею. Повсюду лежали раненые, между ними ходили лекари, они смазывали зловонными мазями и бинтовали раны у тех, кто мог выжить, и добивали безнадежных, чтобы те не мучились. Так выглядел военный госпиталь после сражения. Мартин командовал им, не давая докторам расслабиться. Повсюду сновали рабы: они подносили в тазиках теплую воду, вытаскивали мертвых, помогали безжалостным хирургам. В углу двое из них держали солдата, которому врач резал ногу, а тот орал и вырывался. Запах в палатке стоял, как на скотобойне. Воздух был наполнен стонами и криками. Впрочем, именно это и отличает людей от животных, которые хотя бы молча и безропотно принимают свою боль.

– Луций! Очнулся?! – обрадовался Мартин и, хромая, подошел к другу. – Живой?! Слава богам! – он махнул рукой, и к ним быстро подбежал раб с чашей. Мартин поднес ее к губам генерала: – Пей.

Луций сделал несколько жадных глотков.

– Гор…

– Что?

– Город взяли?

– Да взяли, взяли! Чего уж там. Ты отдыхай, тебе здорово досталось.

– Такфаринат? – попытался привстать Луций, но Мартин остановил его.

– Ушел, сука! Ну, ничего, Ратибор пошел за ним. У русича с ним свои счеты. От варвара еще никто не уходил, сам знаешь!

– Понтий где?

– Город грабит! А мы-то думали, ты помрешь! – чему-то радуясь, ухмыльнулся Мартин. – Бездари-лекари тебе жизни отвели до утра, а ты, глянь, не только их, но и саму смерть обманул! Как же я рад, что ты пришел в себя! – Мартин ударил Луция по плечу, отчего генерал сморщился. – Извини, извини! Забыл!

– А Ромул и Маркус? С ними что?

– Не знаю. Ты же Маркуса оставил в лагере охранять Ромула. Да что с ними будет? Ромул побесится и отойдет. Хотя, честно говоря, круто ты поступил с ним, чересчур круто. Может, и не надо было так…

Тут подошел лекарь, с интересом уставился на Луция, присел рядом, пощупал пульс и закачал головой, удивленно цокая языком.

– Поразительно! – сказал он и разбинтовал бедро, после чего его глаза еще больше расширились, – Поразительно!