Текст книги "Империя (СИ)"

Глава XX
ТРИУМФ

На дворе стоял май, солнце светило ярко, уже совсем по-летнему. Бесконечные толпы празднично разодетых людей заполнили все свободное пространство от храма римского бога войны Марса до самого Капитолия. В доме с видом на проходящую церемонию, на нависающем над улицей балконе расположился Марк в окружении аристократов, наблюдая за происходящим. Вскоре, протиснувшись через толпу, к нему подошел Сципион, склонился к уху и прошептал:

– Я выкупил ту рабыню и доставил ее к вам на виллу. Асмодей выделил ей отдельную комнату. Только не пойму, для чего она нам, милорд?

– Ты воин, Абигор, тебе и не нужно этого понимать. Пускай Асмодей даст ей вольную, накормит, приоденет и приведет ко мне. Луций – зверь, но даже у зверя есть сердце. Она нам еще пригодится: не каждая удостаивалась чести остаться невредимой. Если он ее не тронул, значит, в ней что-то есть. Значит, можно будет потом заставить его сделать то, что он не сделал тогда. Как говорится, плох тот план, который нельзя улучшить. Мария из галилейского города Магдала? Мария Магдалина? – усмехнулся Марк и показал жестом, что Абигор может быть свободен.

Рим праздновал триумф племянника императора, Германика Юлия Цезаря Клавдия, покорителя варварской Германии, захватившего в плен не только непокорных вождей, но и жену самого Арминия – гнусного предателя. С раннего утра по улицам проходили колонны войск. Выступавшие впереди трубачи играли один и тот же грозный воинственный марш, под звуки которого непобедимые римские легионы обычно шли в битву. Звуки труб сливались с радостными криками: ими толпы народа приветствовали проходящие войска. Казалось, со дня своего основания вечный город еще не видел такого ликования и восторга: позор Вара был смыт, и непокорные германцы испытали на себе все ужасы мести римской военной машины. Даже привычные к таким пышным зрелищам римляне были изумлены. Тиберий по совету Марка устроил своему племяннику поистине небывалый прием. Если бы только Германик знал, чем ему обернется этот триумф! Марк готовил подходы к власти тому, кто проследует за колесницей триумфатора со своими солдатами. Солдатами Черного легиона. Как только под грозный марш и ликующие крики толпы по улицам прошли войска, вслед за ними двинулись юноши в праздничных, богато расшитых одеждах. Они вели двести белоснежных быков, предназначенных для жертвоприношения. За ними везли вооружение, доставшееся победителям. Обоз казался бесконечным: дорогая конская сбруя, панцири, шлемы, кольчуги, мечи и щиты – все это, нагроможденное на многочисленных повозках, теперь принадлежало римлянам. Вот, наконец, пронесли священную чашу из золота с драгоценными камнями, подготовленную в дар богу Юпитеру, и из-за поворота показалась вереница пленных. Они шли, понурив головы, с унылыми, скорбными лицами. Толпа стихла. Слышалось только бряцание цепей, поскольку все пленники были в оковах. И опять оглушительно грянули торжествующие крики: на улицу въехала запряженная четверкой белоснежных коней колесница победителя Германика. Он был в пурпурном плаще, расшитом золотом. В одной руке он держал жезл из слоновой кости, украшенный золотым орлом, а в другой – лавровую ветвь. Толпа стихла снова, когда за колесницей главнокомандующего появились четверо всадников на черных, словно ночь, скакунах, в черных доспехах, отделанных золотом. За ними вышли солдаты с тяжелым вооружением в обмундировании такого же угольного цвета. Они несли штандарт своего легиона, под которым красовались приделанные к древку золотые орлы разбитого войска Вара. Увидев такое, толпа взревела от восторга. Луций, возглавлявший отряд, окинул взглядом ликующий народ и слегка улыбнулся. Его конь фыркнул, поднялся на дыбы, после чего вновь важно зацокал по брусчатке, высоко поднимая длинные ноги. Наездник даже не покачнулся, а только еще более прямо уселся в седле и еще горделивее поскакал по улице под нескончаемые восторженные крики людей.

– Кто это? – поинтересовался в толпе человек в грубой некрашеной тоге простолюдина, обросший и опирающийся на палку.

– Ты что?! Это же Луций! Германцы боялись его, словно огня! Великий воин! Надо было устраивать триумф не Германику, а ему – это он победил варваров! Я воевал под его началом, пока меня не ранили, так что, старик, я знаю, о чем говорю! – ответил ему сосед в коротком военном плаще. – Едва ли найдется сейчас другой полководец, которого бы так обожали солдаты. Он вел нас вперед и сам кидался в самую страшную резню! Едва услышав его имя, варвары уже боялись сражаться против нас. А добычу он в основном раздавал воинам. Я никогда еще не служил в таком довольстве, как при нем. Его бы в императоры – вот зажил бы тогда народ Рима!

– Луций… – многозначительно и тихо произнес старик и, завернувшись в тогу, ушел, протискиваясь через толпу, словно через терновый кустарник.

Дело шло к вечеру. Торжественная церемония триумфа подошла к концу. Форум и близлежащие улочки обезлюдели, в базиликах после пышной церемонии и жертвоприношений в честь победителя Германика остались только прислужники, которые устало подметали полы и убирали мусор. Колизей тоже опустел, как только окончились последние, самые престижные бои, устроенные на потеху толпе, дабы ублажить ее жажду зрелищ. Люди расходились, обсуждая увиденное и услышанное за день, а высший свет собирался во дворце Цезаря Тиберия, который давал аристократам пир в честь своего победоносного племянника Германика, покорителя варваров.

Солнце светило еще достаточно ярко и образовывало вокруг движущихся против света фигур – мужской и женской – тонкое золотое сияние. Марк шагал к паланкинам, нежно поддерживая за руку юную девушку. Присланные к ним дворцовые слуги императора помогли им подняться на носилки. Уверенный вид Марка вызывал трепет и смирение у рабов. Он покровительственно обвел их взглядом и с важной легкостью сел в паланкин. Пара была одета в высшей степени элегантно. На голову девушки была накинута длинная шаль, через которую проникал свет, мягко очерчивая красивое лицо. Таким прозрачным мог быть только шелк – заморская ткань, считавшаяся дорогой даже у самых богатых людей. Девушка с робостью демонстрировала шаль окружающим, будто надела ее впервые. На ее плече поблескивала золотая булавка с огромным бриллиантом. Камень, переливаясь на солнце, заставлял жмуриться слуг, которые невольно бросали взгляд на бесценную вещь. Когда пассажиры уселись, кортеж медленно тронулся в путь, и вскоре носилки, которые покачивались, словно корабли на волнах, растворились вдалеке.

Удары дверного молотка раздались во входном коридоре и отозвались эхом в большом атриуме. Раб-привратник поспешил открыть дверь. Гости все прибывали и прибывали. Когда на землю опустили паланкины Марка и его спутницы, сенатор ободряюще сказал:

– Не волнуйся, Мария, ты прекрасно выглядишь.

Марк взял ее за тонкие пальчики изящной руки, она застеснялась, и только шаль помогла ей не выдать своего смущения. Они с царственной неспешностью последовали за рабом, который указывал им путь. Пройдя по длинному коридору, Марк и его спутница оказались в просторном атриуме с роскошным бассейном посередине. Императорский дворец для приема почетных гостей был одним из самых крупных строений в Риме и славился своим огромным перистилем с длиннейшей колоннадой, обрамляющей сад. В саду была устроена просторная беседка, образованная стеблями вьющихся растений, повсюду виднелись фонтаны и греческие статуи из бронзы, а чуть вдали шелестела серебристой листвой эвкалиптовая роща, в которой парами гуляли павлины.

– Как тебе здесь? Нравится? – поинтересовался Марк у Марии.

– Очень, – по-детски тихо ответила она.

– Да, это тебе не поместье в Германии и не трущобы в Палестине. Впрочем, все одно и все едино. Люди, люди, люди, – проходя мимо многочисленных гостей и приветствуя их, рассуждал он. – Смотри, видишь вон того тощего человека в дорогой одежде? Рядом с ним молодая девчонка, его внучка. Старик спит с ней, и все про это знают, а собственную дочь он отравил, – тихо произнес Марк, направляясь к распутнику и мило улыбаясь.

– Мое почтение, Марк, – учтиво сказал плешивый и тощий человек, державший в руках чашу с вином.

– Приветствую тебя, мой друг! Удачи во всех начинаниях тебе и твоей прекрасной спутнице! Она, как всегда, неотразима, – ответил ему Марк, а пройдя чуть дальше, указал Марии на другую гостью: – А это вдова Стелла, любительница плотских утех. Руками своих любовников она удушила уже третьего мужа, дабы завладеть его состоянием. Мерзкая похотливая сука. Если бы ты только знала, что она заставляет рабов и любовников делать со своим телом, чтобы получить мимолетное удовольствие. Страшно даже представить, на что способна фантазия больного человека, – проходя мимо Стеллы, Марк на секунду оставил Марию, чтобы поцеловать вдову и сделать ей комплимент. – А вон еще один экземпляр, Публий. Он бы очень удивился и явно не обрадовался, если бы узнал, кто и зачем поставил его на занимаемую им должность, но сейчас он искренне наслаждается тем, что имеет. Хотя, в основном, имеют его. Я понятно выражаюсь? – усмехнулся Марк. – Впрочем, кому что нравится.

– Для чего вы мне все это говорите?

– Для чего? – Марк остановился, посмотрел на Марию, затем поднял шаль и открыл ей лицо. – Я знакомлю тебя с обществом, высшим светом, теми, кто стоит у власти и правит жизнью и такими, как ты. Или ты думаешь, вами управляют боги? Нет, не боги, а они, – обвел он рукой собравшихся гостей. – А ведь они не лучше, а иногда и намного хуже простого народа. Хотя есть один человек, ради которого я привел тебя сюда. Пойдем.

Звуки музыки, сначала приглушенные, но затем все более отчетливые, говорили гостям о том, что триклиний – ложа перед праздничным столом – уже близко. Наконец, они вышли в знаменитый перистиль, еще хорошо освещенный солнечными лучами, и, пройдя последний поворот, подошли к огромному столу. Зал, украшенный фресками, выглядел необычайно красиво: проемы арок были отделаны слоновой костью, золотом и серебром, ложи обшиты жемчугом, стол сервирован серебряными кубками и блюдами с легкими закусками, к которым уже успели приступить другие приглашенные. Увидев Марка, Тиберий лично подошел к нему и с улыбкой пожал ему руку. Глаза Цезаря выражали радость от встречи, но Марк видел его насквозь и подыгрывал ему, делая вид, что тронут таким вниманием. Император провел сенатора и его спутницу за стол и усадил рядом с собой. Осмотревшись, Мария ахнула от удивления: прямо напротив нее, опершись локтем о стол и подперев рукой голову, сидел он, тот самый римлянин, который спас ее от германца. Луций сидел, крутя в руке чашу с вином и не обращая ни на кого внимания, погруженный в свои, видимо, важные, а может, и не очень, мысли. Вдруг он поднял взгляд, с брезгливостью осмотрел пирующих гостей, злобно усмехнулся и что-то пробормотал. Кажется, он не узнал ее. Мария завороженно смотрела на Луция. Сейчас он казался ей совсем нестрашным, даже милым – не то, что там, в резиденции Германика. Луций поставил чашу на стол, потер шрам на лице и потянулся за сосудом с вином. В этот момент его ладонь случайно коснулась изящной руки девушки, и он наконец взглянул на нее.

– Мы знакомы? Нигде раньше не встречались?

Мария взяла сосуд и налила ему в чашу вина.

– Не думаю, Луций, не думаю, – послышался знакомой голос Марка, который пересел к нему поближе.

– Марк! Как я рад видеть тебя в этом гадюшнике! – радостно произнес Луций, и его лицо осветила искренняя улыбка.

– Луций, с нами рядом дама. Между прочим, это высший свет, не каждый удостаивается чести бывать здесь, – рассмеялся он.

– Высший свет?! Показушная пирушка. Все ненавидят друг друга, а как собираются вместе, так готовы в десны расцеловаться. Не ты ли говорил мне это?

– Тише, тише. Не надо громких слов, Луций. Ты прав, но политика есть политика – привыкай.

– Привыкать к чему? К этим уродам? К Клементию, который, вон, шепчет Германику что-то на ухо, скорее всего, про меня. Или к этому женоподобному Публию? Или ко всем этим тварям, отправившим мою семью в Тартар? В задницу Плутона их всех. Тошно смотреть на их довольные рожи, тошно!

– Так добейся власти и перетряхни этот, как ты выразился, гадюшник. А пока ты здесь гость, а не хозяин. Да, кстати, мне сейчас нужно ненадолго отойти: Цезарь зовет. А ты пока можешь приятно провести время с этой прекрасной дамой. Ее зовут Мария. И да, – сделал он паузу, – будь аккуратней в выражениях, а с Германиком я все улажу, не волнуйся.

Проводя взглядом Марка, Луций наморщил лоб, взглянул на сидящую Марию, усмехнулся, смутив ее, затем сам налил душистый напиток в чашу и протянул ей.

Слуги зажгли благовония. В зале веяло хмелем, голоса гостей становились громкими, а движения глупыми, равно как и поведение. Люди спорили, шутили, вели беседы, славили Германика, а он, поднабравшись спиртного, довольно улыбался и принимал поздравления. Никто не заметил, что ни Тиберия, ни Марка уже нет среди собравшихся в зале. Они удалились, чтобы скрыться от лишних глаз в глубине парка. Марк вел свою игру, но Цезарь был уверен в обратном.

– Твой план удался, Марк. Ты, как всегда, не подвел меня. Германия пала, Арминий будет уничтожен – это лишь дело времени. А этот Луций и впрямь хорош. Хотя Германик не очень охотно о нем говорил – странно, не правда ли? Наверное, что-то хочет выяснить про него, ведь мы так и не нашли никаких записей о его роде. Странно, очень странно…

– Но стоит признать, что он прекрасный и талантливый командир. Он доказал, на что способен Черный легион под его началом.

– Это да. Германцы теперь благодарят своих богов за то, что их земли покинул этот… Как они там его называли?

– Мара.

– Ма-а-ра! – покачивая головой, протянул Тиберий. – Говорят, они боялись его одного больше, чем всю нашу армию целиком.

– Это правда. Но ведь с варварами так и надо. Разве осуждают победителей?

– А я и не говорю, что против. Наоборот, мне кажется, его метод очень эффективен. Мой племянник вряд ли бы пошел на такие кровавые дела.

– Ну так что? Мы оставляем его во главе вашей гвардии? Или, быть может, Клементия?

– Марк, ты знаешь ответ. Но меня волнует другое: Германик хотел поговорить со мной о нем, и я обещал выслушать его. Кстати, что там с пропавшими сенаторами? Выяснилось, что произошло с Келестином и Андрианом?

– Германские друиды. Говорят, их выпотрошили живьем. Несчастные оказались не в том месте и не в то время.

– Странно все это как-то, Марк, ты не находишь?

– Германия вообще странная. Не стоило им искать приключений и покидать лагерь.

– Пожалуй, ты прав, – понимающе покачал головой Тиберий. – Ну а как тебе триумф в честь моего племянника? – внезапно сменил разговор император.

Марк опустил глаза, Цезарь пристально вгляделся в него, понимая, что тот явно чем-то озабочен.

– Ну так что ты об этом думаешь? – снова повторил он вопрос.

– Слишком большая популярность. И слишком преданная армия. Преданная ему, – повторил Марк, словно заколотил гвоздь в крышку гроба, приговорив тем самым ненавистного Тиберию племянника.

– И что ты предлагаешь? – снова спросил Цезарь, понимая, что Марк прав и Германика следует приструнить, так как любовь к нему в народе и в легионах слишком возросла.

Усмирение Рейнского восстания, покорение Германии – все это давно наводило императора на недобрые мысли: «Это было сделано с подачи Марка. Что же, пускай сам и решает, как избавиться от этой назойливой мухи! Смотрит, словно знает, о чем я думаю. Страшный человек. Нужно чуть позже решить и его судьбу. Убрать Германика? А кого поставить на его место? Этого Луция? Мару? Нет, он пускай правит моей гвардией. Что есть, то есть: этот Черный легион и впрямь серьезная сила. Тем более паренек не под властью этого лиса, не то что Клементий».

Марк выдержал паузу, словно давая императору возможность поразмышлять, и произнес:

– Нужно найти для Германика занятие менее опасное, чем командование армией. Нельзя ему позволить остаться в Риме. Но это нужно сделать аккуратно, ненавязчиво, будто бы вы не хотите от него избавиться, а, наоборот, стремитесь дать ему больше, чем у него есть сейчас. Пускай так думают люди, да и он сам вместе с ними.

– Но как это сделать?

– Доверьтесь мне, великий Цезарь, – с холодной улыбкой ответил Марк и посмотрел в глаза Тиберия так, что тот невольно опустил взгляд, словно испугавшись.

И действительно, работа на достаточном расстоянии от Рима нашлась для Германика довольно быстро. Внезапно ухудшились дела на востоке: какой-то провокатор поднял народ на восстание, в результате чего был свергнут царь Архелай, последний правитель Каппадокии. Марк убедил Тиберия в том, что Каппадокию следует превратить в римскую провинцию. В том же году скончался при весьма странных обстоятельствах царь Коммагены Антиох III, и стране внезапно потребовалось прямое римское правление. Туда-то и решили отправить Германика, а мятежи поручили подавлять ставленнику Марка Гаю Луцию Корнелию. Подавлять так, как он привык, как научил его тот, кому он был так предан. Но все это случится позже, а пока во дворце был пир, на котором все, включая Германика и Луция, пили и веселились.

Солнечный свет проникал сквозь окна, пронизывая комнату золотистыми лучами. Пыль, словно туман, поднималась по ним, уходя куда-то вверх. В таверне было душно и шумно, пахло вином и жареным мясом, по липкому столу шныряли мухи. Ловким движением Ратибор поймал одну из них и поднес в кулаке к уху: насекомое жужжало. Поймал, явно поймал – русич довольно заулыбался. Рядом с ним сидели Понтий, Мартин и Ромул. Понтий, уже изрядно захмелев, приставал к какому-то парню. «Слава богам, тот не обращает внимания на его выходки, и драки не будет», – подумал Ромул и перевел взгляд на Ратибора, который медленно, с особым удовольствием оторвал мухе крылья и кинул ее на стол. Та запрыгала, попыталась взлететь, но тщетно. Русич смотрел и улыбался, затем отвесил ей щелбан, и она, словно комета, улетела в неизвестном направлении. Ромул пристально посмотрел на него, а тот, радуясь, как ребенок, продолжил пить вино.

– Что, весело празднуем триумф Луция?! – с явной завистью обратился Понтий к друзьям.

– Во-первых, не Луция, а Германика, а во-вторых, хоть ты и опять напился, веди себя нормально, – спокойно ответил ему Мартин.

– Что-о-о?! – привставая, недовольно переспросил Понтий.

– Да сядь ты! Достал уже! – вклинился Ромул.

– И правда, Понтий, успокойся, – отхлебнув вина, поддержал их Ратибор.

– Сговорились что ли?! Мы тут в этой дыре, а он на пиру у императора! Отлично получается! Меня что, одного это задевает?! Или, быть может, я что-то не так говорю?!

– Неплохое вино принес хозяин таверны, – Ромул сделал вид, что не услышал друга. – А то этот ужасный германский эль в печенках уже сидит! Несет с него дальше, чем видишь, а это вино так вино – и впрямь напиток богов!

– Не знаю! Мне их ячменный напиток был по душе, – отрывая ногу от жареной курицы, сказал Ратибор.

– Ага, по душе! Я помню, как ты бежал со спущенными штанами в кусты, когда перебрал его! – рассмеявшись, припомнил Мартин.

– Ну так добежал же!

– А то! Твой голый зад сверкал, словно луна в полнолуние! Германцы теперь по этой тропе век ходить не смогут – будут бояться поскользнуться!

Все заржали, вспоминая этот случай. Один лишь Понтий злобно водил глазами, желваки на его скулах дергались.

– Да пошли вы! – нервно выкрикнул он и залпом опрокинул чашу. Вино лилось по губам, спускалось по шее и затекало под тогу, но Понтий этого не замечал. Походкой моряка он подошел к стоящей в углу жрице любви и резко схватил ее за руку. – Пойдем, я сказал!

Та неуверенно, но все же согласилась.

– Достал он! Как ни нажрется, чушь несет.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – прищурившись, ответил Ромулу Ратибор.

Луций сидел на пиру с помутневшей головой и уже не мог смотреть ни на яства, ни на лица гостей. «Я пьян. Снова пьян. А она ничего, красивая», – думал он про себя, а рука предательски снова тянулась за чашей: «Все же я где-то ее видел! Но где? Надо пить меньше! А может, больше?! Дилемма!».

– Что, мой мальчик? Как веселье? Настроение как? – присаживаясь к Луцию, заботливо поинтересовался Марк.

– Так себе. Ребят не позвали, как-то обидно.

– Ну, извини. Это тебе не посиделки в таверне. Привыкай, ты не всегда сможешь быть везде с ними вместе. Власть любит одиночество. Да, кстати, вот твоя награда.

– Какая? – икнул Луций, непонимающе глядя на Марка.

– Как какая? Та, про которую я тебе говорил, – протягивая свитки, ответил сенатор. – Это права на земли, виллы и рабов – все, как и обещал.

– Шутишь? – изумленно переспросил Луций.

– Отнюдь. Шутник из меня, поверь, никудышный. Запомни: ты теперь становишься во главе их всех. Хочется тебе этого или нет, но ответ будешь нести ты. За все. Но это не главный мой тебе подарок. Пойдем.