Текст книги "Play (СИ)"

Автор книги: Александра Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

И у тебя все будет в порядке, сладкая.

Завтра будет легче.

И утро уже приходит рассветом, детка.

Это успокаивающее, мягкое «детка» – словно материнская ладонь, опустившаяся на щеку. Словно крепкая рука друга, взъерошившая волосы. Словно самый страстный шепот любовника, в секунду вытаскивающий из дремотной неги.

Не плачь сегодня.

Я все еще люблю тебя, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь сегодня.

Может быть, в следующей жизни, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь.

Forvard

Осенью она попросила у Лены Ксюшин телефон. Долго смущалась, репетировала, а в конечном итоге просто поймала ее в столовой на перемене и сказала, глядя в пол: «Лен, дай мне номер Ковальской, пожалуйста».

Она оказалась совсем не готова к тому, что Лена ответит:

-Ты шутишь? Думаешь, после всего, что произошло, она оставила мне свой номер?

Ася удивленно посмотрела на нее. Она была уверена, что они продолжают общаться. Что их отношения развиваются. И не ожидала, что настолько обрадуется, узнав, что это не так.

-Вы не… созваниваетесь? Ничего такого?

Лена засмеялась, но – боже мой – сколько грусти было в этом смехе!

-Я отправила ей десяток электронных писем, но, зная Ксюшу, она их удалила, не читая. Так что – нет, мы не созваниваемся. Насть… – Она посмотрела пристально и взяла Асю за локоть. – А зачем тебе ее номер?

Заготовленный заранее ответ немедленно вылетел из головы, и Ася замялась.

-Нужен, – пробормотала она, и попыталась удрать, но Лена крепко держала ее руку.

-Зачем нужен?

Да вот если бы еще знать, зачем… Говоря откровенно, Асе просто мучительно хотелось снова услышать ее голос, вот и все. Она нафантазировала за лето триста сорок восемь вариантов легкого телефонного разговора, и безжалостно разгромила каждый из них.

Лгать себе было дальше невозможно, и Ася уже признала: да. Да, черт возьми, она и правда скучает по этой девочке. А разве нельзя просто скучать по хорошему человеку? Разве если скучаешь – это обязательно что-то значит? Это ведь может быть просто тоска по теплому голосу, по зеленым глазам, по…

-Насть, очнись, – Лена помахала рукой перед ее лицом. – Я спросила, зачем тебе нужен Ксюшкин номер?

-Затем, чтобы извиниться, – выпалила Ася, и выдернула руку. – Тебе бы тоже не мешало, честно говоря.

Лена только улыбнулась в ответ.

-Десяток писем, Насть. Я пыталась. Но ломиться в закрытую дверь глупо – только голову себе расшибешь.

Она внимательно посмотрела на Асю и сказала, будто приняв про себя какое-то решение:

-Я достану тебе номер, если он тебе так нужен.

И действительно достала.

Вот только позвонить по этому номеру пришлось не так скоро, и повод выдумывать не пришлось.

Forvard. Play.

Ася с Денисом ужинали. Молча – как и всегда, работали вилками и ножами, изредка поглядывая на экран телевизора.

-Когда твой сын осчастливит нас своим присутствием? – Спросил Денис, когда тарелки опустели, а передача сменилась рекламной заставкой.

-Ты хорошо знаешь, что он не приедет, пока ты здесь, – с удивившей даже саму себя злостью ответила Ася.

Денис хмыкнул. На его лице все еще были видны следы от драки с Кириллом, хоть и уже не такие сильные как в первые дни.

-Нам нужно как-то помириться, – сказал он. – В семье должен был мир и покой.

-Конечно, – Ася кивнула и понесла посуду на кухню.

Стоя у раковины, она думала о том, как же так вышло, что она снова простила его? Она уже давно перестала понимать, было ли то, что она к нему чувствовала, любовью, или не было – само понятие «любовь» как-то не очень подходило к их странным, изматывающим отношениям.

Но и жизни без отношений Ася не могла себе представить. Как так? Возвращаться в пустую квартиру, где тебя никто не ждет? В одиночестве есть свой ужин перед телевизором, и в одиночестве ложиться спать?

Ее передернуло от одной мысли.

Так что пусть такой, пусть жестокий и слабый, но она к нему привыкла, да и не так уж плохо они жили, были и хорошие моменты, и хороших, пожалуй, бывало даже больше.

Она услышала, как в комнате звонит телефон. Улыбнулась: наверное, Кирилл. Вытерла руки, и пошла в комнату, не понимая, что отмеряет сейчас ногами последние шаги своей спокойной привычной жизни.

Forvard. Play.

Третьи сутки кошмара. Третьи сутки без сна и пищи, в которые уместилось так много всего, что, казалось, прошло не три дня, а как минимум три месяца.

Бесконечные звонки из Краснодара в Москву и обратно. Тщетные попытки разобраться, успокоиться, взять в себя в руки. А в висках – молотками: «сын в беде».

И вот – Курский вокзал. Темно на улице, и в зале ожидания многие прилегли на свои сумки и чемоданы. Только Ася сидит словно изваяние, и мучительно, тяжело, страшно думает.

Спасти сына. Спасти сына, потому что если не она – то больше никто. И он останется там один, ее маленький мальчик, выросший во взрослого парня, но такой же одинокий и беззащитный.

Сохранить достоинство. Не лезть снова в жизнь девочки, которая и так достаточно сделала для нее, которая и без того достаточно ее спасала и берегла.

Или одно, или другое.

И Ася достала телефон и набрала номер.

Forvard

Ксюша приехала очень быстро. Без слов отобрала у Аси сумку, затолкала ее в машину и повезла куда-то по ночной Москве.

Ася даже не видела того, что пролетало мимо окон автомобиля. Она приняла свое решение – возможно, самое тяжелое решение в своей жизни, и теперь думала только о Кирилле: где он сейчас, что с ним, как он…

Ее сознание рисовало страшные картины, и она пыталась отбросить их, но никак не получалось.

-Вылезайте, – велела Ксюша, остановив машину возле серой многоэтажки.

Ася пошла за ней как привязанная, не осознавая, куда идет, и зачем.

Спасти сына. Чего бы это ни стоило. Она знала, что готова будет на многое – да что там на многое, на все. И это не пугало ее. Ни в коей мере. Пугало другое: а что, если она не успеет?

В квартире оказалось вдруг очень светло: словно, уезжая, Ксюша забыла выключить свет. Она толчком отправила Асю в ванную, а сама скрылась на кухне. Кругом был полный разгром – складывалось ощущение, что Ксюша переехала сюда совсем недавно. Ася отметила это краешком сознания, и снова выключилась. И снова – сын, Кирилл, Кирюша…

Она прошла на кухню и села на стул, положив руки на колени – будто послушная гимназистка, достойная ученица. Ксюша с сигаретами примостилась на подоконнике.

-Что случилось? – Спросила она, и в ее голосе Ася услышала презрение.

Как объяснить? Как рассказать весь ужас, уместившийся в трое суток непрерывного кошмара?

-Кирилла арестовали, – сказала Ася просто. – Он с друзьями приезжал в Москву, и они что-то натворили.

Она замялась. Ксюша смотрела на нее пристально и курила.

-Они… Изнасиловали девочку. Девушку. Изнасиловали и избили.

Stop. Play.

Ксюха смотрела на Анастасию Павловну, и та плыла перед ее глазами. Черты лица расплывались, делались размытыми и норовили скрыться окончательно.

-Они были пьяные, очень пьяные, и, видимо… Не знаю. Ксюша, я не пытаюсь оправдать его, или что-то еще… Я…

Словно потолок обрушился на голову. Словно кран экскаватора развернулся и изо всех сил шарахнул по лицу, сминая череп в плоскую фигуру. Словно мир завертелся волчком, и полетели в разные стороны деревья, дома, дороги.

Анастасия Павловна подошла к ней и остановилась в полушаге.

-Помоги мне, – попросила она, и Ксюха удивилась: почему она не плачет? На ее каменном, застывшем лице не было ни единой эмоции. Вообще ничего не было видно.

Ксюха затянулась, не ощущая ни вкуса, ни запаха дыма, затушила окурок и сказала:

-Нет.

Анастасия Павловна дернулась, но осталась на месте. Она смотрела на Ксюху и больше не шевелилась. Шевелились только губы.

-Я умоляю тебя. Мне больше не к кому пойти. Он погибнет в тюрьме. Прошу тебя, Ксюша. Помоги мне.

-Нет.

Ветер колыхнул занавеску на окне. Где-то вдали завыла собака. Великий, вселенский ужас наполнил Ксюхину душу. Изнасиловали. Девочку.

А в следующую секунду Анастасия Павловна встала перед ней на колени.

Она не упала, не опустилась, не рухнула – просто в какой-то момент как будто осела на пол, и посмотрела на Ксюху снизу вверх.

-Если ты любишь меня, – прошептала она, – если ты правда меня любишь. Я умоляю тебя – помоги мне спасти сына. И я сделаю все, что ты захочешь. Останусь с тобой, дам тебе все, чего бы ты ни попросила. Я умоляю тебя, Ксюша. Помоги мне спасти сына.

Ксюха почувствовала, как наливается силой кулак. В эту секунду ей очень хотелось ударить. Разбить в крошку это ледяное, будто сделанное из мрамора, лицо. Разбить так, чтобы собрать его и склеить было уже невозможно. Это лицо… Лицо женщины, которую она любила.

Она слезла с подоконника и, обходя Анастасию Павловну стороной, переместилась к кухонной раковине. Включила воду, умылась. Постояла, упершись руками. Обернулась.

«Ну и что ты сделаешь, детка?».

«Ты знаешь, что».

«Не смей. Не смей. Ты не имеешь права».

«Я знаю».

-Вставайте, Анастасия Павловна, – сказала Ксюха, старательно избегая ее взглядом. – Пол холодный.

Ненависть. Огромная, первоклассная ненависть, затопила ее с ног до головы. Если бы можно было в этот момент схватить пистолет, приставить его к подбородку, и нажать на курок – она бы, несомненно, так и сделала.

«У меня нет выбора».

«Выбор есть всегда, и ты хорошо это знаешь».

«У меня нет выбора, потому много лет назад я его уже сделала».

Анастасия Павловна поднялась и, послушная, стояла теперь рядом со столом.

-Твой телефон звонит, – сказала она, глядя на вибрирующий аппарат.

Ксюха протянула руку, взяла телефон, и нажала кнопку вызова.

-Слушаю, – слово вырвалось с каким-то скрипом.

И услышала в ответ такой же – едва знакомый, хрипяще-скрипящий, голос.

-Мне только что звонила Ира. Коля повесился. Похороны во вторник.

-Я поняла.

Она отключила связь и положила телефон на стол. Дальше все нужно было делать очень медленно.

Медленно вытащить сигарету из пачки, медленно ухватить ее зубами, медленно зажечь спичку, медленно затянуться.

-Идите в комнату, Анастасия Павловна, – сказать так же медленно. – И ложитесь спать. Я все сделаю.

Через мгновение Ксюха осталась на кухне одна.

И тогда пришла темнота.

Forvard

Она больше не спрашивала себя, правильно поступает или нет. Не пыталась найти оправданий и оговориться, почему все именно так. Она просто выключилась, и заставила себя действовать.

С Родионом встретилась в ресторане. Быстро обрисовала ситуацию.

-Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ты придешь за помощью именно ко мне, – улыбнулся он, когда Ксюха замолчала.

-Были бы варианты – к тебе бы пошла последнему, – честно сказала она.

-Знаю.

В страшном сне она не могла себе представить, что будет сидеть с ним – вот так, за одним столом и просить о помощи. Несколько лет назад, когда их знакомил один из клиентов, Ксюха дала себе слово никогда не встречаться с ним больше. И не сдержала его.

Родион был страшен. Нет, не внешне – незнакомый человек подумал бы даже, что это вполне приятный мужчина пятидесяти с гаком лет, одетый в дорогой красивый костюм. Страшными были глаза. Ледяные, всегда ледяные, они пронизывали взглядом насквозь и не оставляли в теле ни одного не дрогнувшего места.

Черт его знает, кем он был и где конкретно он работал – клиент тогда так и не сказал, а Родион не сказал тем более. Но проблема, с которой Ксюха пришла к нему тогда, была решена в мгновение ока. Он сказал ей тогда:

-Это мой тебе аванс. Ты ничего не должна мне за то, что я сделал. Но когда в следующий раз ты попросишь о помощи – я возьму с тебя вдвойне.

И Ксюха понимала: возьмет. Не деньги, нет. Возьмет то, что она не рада будет отдать. Возьмет то, что отдать будет сложнее всего.

«Все, что я делаю – я делаю для тебя».

-Что ты хочешь за то, чтобы решить мою проблему? – Спросила Ксюха, закуривая. На столе перед ней стояли какие-то бокалы, чашки, тарелки, но при одной мысли, что она может прикоснуться к чему-то из этого изобилия, ее затошнило.

-Какая разница, что я хочу? – Улыбнулся Родион. – Ты все равно дашь мне все, чего бы я ни попросил.

Ксюха кивнула. Достала из сумки папку с документами и положила на стол.

-Здесь все, что есть.

Родион медленно взял папку, открыл и пальцем провел по стопке бумаг.

-Я так понимаю, юридически здесь не поможешь? Иначе тебя не было бы здесь. – Он задумчиво взвесил бумаги на ладони и посмотрел на Ксюху. – Ты понимаешь, сколько денег понадобится на это? Помимо платы за мои услуги.

-Понимаю. Я продаю квартиру и бизнес. Если этого будет недостаточно…

-То что? – Он вдруг рассмеялся, неаккуратно запихивая документы обратно в папку. – Продашь почку?

Ксюха пожала плечами. Это было уже неважно. После того, что она сделала, на что она согласилась, какой-то очень важный орган в ее теле вдруг перестал работать. Замер и замерз навсегда. Наряду с этим потеря почки не выглядела такой уж страшной.

-Думаю, до этого не дойдет, – сказала она. – Я знаю расценки. Денег должно хватить.

Она хотела спросить еще раз, чего захочет он за свои услуги, и боялась. Раз за разом размыкала губы, чтобы произнести всего несколько слов, и смыкала их обратно. Никогда в жизни ей не было так страшно.

Родион смотрел на нее и, видимо, прекрасно понимал, о чем она думает. Потому что выждал немного и сказал:

-Девочка. Ты уверена, что оно того стоит?

Ксюха не думала прежде чем ответить.

-Да.

«Потому что все, что я делаю – я делаю для тебя».

Forvard. Play.

Ксюша вернулась домой мокрая и с разбитым в кровь лицом. Отстранила Асю, не отвечая на вопросы, и скрылась в ванной. Когда Ася рискнула войти туда, она уже сидела на корточках и неумело пыталась помазать чем-то ссадины.

Ася охнула, отобрала у нее пузырек, и принялась мазать сама.

-Что случилось? – Спросила она, но Ксюша в ответ только лицо скривила.

Было страшно спрашивать, страшно настаивать, в этом доме и с этой девочкой все теперь было слишком страшно.

Но Ксюша заговорила сама. Позже, вечером, когда Ася приготовила чай и, смущаясь, позвала ее на кухню. Вошла, влезла на свой любимый подоконник – худая, бледная, все лицо в зеленке, а ноги укутаны в плед. Сказала:

-Сегодня его перевели в другую камеру. Там не тронут. На следующей неделе сможете его увидеть.

Облегчение было таким острым и сильным, что у Аси подкосились ноги. Из глаз полились слезы, Ася рванулась к Ксюше в безумном порыве и тут же остановилась, наткнувшись на невидимую стену.

На Ксюше словно написано было большими красными буквами: «Не смей». И Ася понимала, хорошо понимала, почему. То, что сейчас делала для нее эта девочка… Господи, страшно представить, чего ей все это стоит. Ей – воспитанной в духе честности и правдивости, в духе обостренной справедливости. Ей – бросающейся на мужчину, который поднял руку на женщину.

-Ксюша…

-Нет.

Она мотнула головой, и скулы на ее щеках двинулись, втянулись как будто.

-Не нужно ничего говорить, Анастасия Павловна. Мы поговорим, когда все будет кончено. Когда он выйдет на свободу. Тогда я скажу.

Она не договорила, но Ася поняла: тогда она скажет, что хочет взамен.

Ася была к этому готова. Она знала, что так будет, еще когда покупала билет на вокзале, когда ехала в поезде, без сна, уткнувшись горячим лбом в оконное стекло. Уже тогда она решила: чего бы Ксюша ни попросила – она отдаст ей это. Свою душу, свою любовь, свое тело. Все, что угодно. Потому что кроме этого отдать ей будет просто нечего.

Forvard. Play.

На Маяковскую Ксюха приехала на метро. Машина сейчас уже, наверное, с радостью возит нового владельца, а на такси теперь денег не было. Все предыдущие пять дней Ксюха провела, передавая дела и подписывая миллион бумажек. Кто бы мог подумать, что продать бизнес будет в сотни раз сложнее, чем организовать его и поднять на ноги.

В офисе никто ни о чем не спрашивал – наверное, у нее было слишком красноречивое лицо, и все просто боялись подойти.

Деньги, полученные от продажи квартиры, бизнеса и автомобиля теперь лежали в банковской ячейке вместе с привезенными Асей. И дожидались своего часа. Часа, до которого уже было недалеко, но перед которым нужно было исполнить обязательства перед Родионом.

Он сказал приехать на Маяковскую, дал адрес, и предупредил, что она должна будет приезжать сюда каждый день, в течение недели. Она не знала, зачем, но догадывалась.

И догадки ее подтвердились.

Stop. Play.

-Где он? – Спросила Ксюха, судорожно одергивая на себе рубашку, хотя в этом и не было никакой необходимости.

-Во второй комнате, – мягко улыбнулся Родион. – Девочка, ты должна уяснить себе: деньги – это деньги, но все будет зависеть от того, справишься ли ты, понравишься ли ему.

О да, она вполне это понимала. Родион – Ксюха отдавала ему должное – сделал все еще гаже, еще сложнее, чем она ожидала. Вполне в его духе: зачем пачкать руки самому, если можно стоять в стороне и наслаждаться тем, как будет выламывать себя эта «девочка».

Но, будто всего это было мало, он пошел дальше. Поднял висевшие на стене жалюзи, и Ксюха увидела через стекло соседнюю комнату. Небольшой диван, и мужчину на нем. Обычного такого мужчину – немолодого, стройного, жилистого. И голого.

-Ты будешь смотреть? – Похолодев, спросила она.

Он в ответ только улыбнулся.

Forvard. Play.

-Еще, еще… Господи, какой он у тебя огромный! Сильнее, сделай мне больно! Я хочу, чтобы ты драл меня как сучку.

Stop. Play.

-Лежи, дорогой, отдыхай, я сама все сделаю. Просто расслабься.

Stop. Play.

-О боже, да! Еще!

Stop. Play. Stop. Play. Stop. Play.

Семь дней слились в один – но бесконечный. Семь раз она входила в эту дверь, и семь раз что-то в ее душе высыхало и отваливалось, словно ненужный отросток. Семь раз она выходила на улицу и стояла у дороги с пустыми, остановившимися глазами. Семь раз.

Семь раз она чувствовала внимательный взгляд на своем теле. Семь раз мысленно вцеплялась в глотку зубами и рвала, рвала на ошметки вонючую плоть. Семь раз она вежливо прощалась, и закрывала за собой дверь.

Когда случился седьмой, она не чувствовала уже ничего. Он измывался над ее телом – наверное, хотел напоследок испытать побольше. Причинял боль, трахал как безумный, а она не чувствовала ничего. Ее сознание разделилось: одна часть мысленно продолжала рвать глотку, а вторая стонала, визжала, хвалила, и начинала стонать снова.

Потом, когда все закончилось, и она последний раз закрыла за собой эту дверь, она вдруг достала из сумки зеркальце и посмотрела на свое лицо.

Обычное лицо. Немного вытянутое. Бледное. Зеленые глаза, темные брови. Впавшие щеки. Красные губы. Самое обычное лицо.

-Ксения Михайловна Ковальская, – сказала она зеркалу, и впечатала его в стену. Осколки впились в ладонь, раздирая ее до крови, до мяса, но она все вдавливала и вдавливала, сильнее и сильнее. Остановилась только, ощутив наконец боль.

Оторвала от рубашки неаккуратный кусок, замотала ладонь, и вышла на улицу.

Forvard. Play.

Оставшихся денег хватило на покупку комнаты в старой коммуналке, в двух часах езды от Москвы. Ксюха перевезла туда свои вещи, перевезла Анастасию Павловну, и начала ждать.

Она сама не совсем понимала, чего ждет – дни проходили очень однообразно: она лежала на старой железной кровати, отвернувшись лицом к стене и ждала. Она сидела на подоконнике с сигаретой – и ждала снова. Она отмахивалась от голоса Анастасии Павловны, и опять начинала ждать.

Только потом, когда он позвонил, она поняла, чего ждала.

Они встретились в Чертаново – он появился, как всегда, неожиданно, и положил ей руку на плечо. Она сбросила руку.

-Почему ты позвонил? – Спросила, сбрасывая ее снова и снова. А он молча клал ее, и клал, и настойчивости его не было никакого предела.

-Почему ты позвонил? – Спросила она опять. Его ладонь обжигала через вязку свитера, и не хотелось ее ощущать, и не моглось. – Ты сказал, что ушел. Почему ты позвонил?

Кругом не было ни души, но она все равно говорила очень тихо. Голос был слабым, как после болезни, но он хорошо ее слышал.

Когда она сбросила его руку в двадцатый – или тридцатый? – раз, он вдруг схватил ее в охапку и прижал к себе. Она попыталась вырваться, но он не дал – обнял еще крепче.

-Не тронь меня, – хрипела она. – Пожалуйста, просто не тронь.

-Это пройдет, – сказал он, и она засмеялась, продолжая вырываться.

-Нет, это не пройдет. Ты не знаешь, что произошло. А если бы знал – ушел бы снова, и уже не вернулся бы.

-Я никуда не уйду.

-Ты не знаешь, что произошло.

-Я знаю тебя, и этого мне достаточно.

Самым ужасным было то, что она не могла заплакать. Ощущений по-прежнему не было, кроме, пожалуй, гадливости. Она не могла видеть, как он обнимает ее – словно чувствовала за него, что она грязная, омерзительная тварь, к которой нельзя прикасаться чистыми руками.

Они упали на холодную землю, но он не выпустил ее из своих рук. Наоборот – продолжал сжимать крепче и крепче, до боли, до хруста в костях.

-Покричи, – шептал он ей на ухо. – Покричи, и станет легче.

И вот тогда она вырвалась. Изогнулась – откуда только силы взялись? – и откатилась от него в сторону. Посмотрела исподлобья.

-Легче, Джон, мне не будет уже никогда.

Forvard

Когда она пришла домой, Анастасия Павловна ждала ее, сидя на второй кровати. Кроме этих двух железных монстров, мебели в их комнате больше не было. Только две кровати и широкий подоконник.

Ксения подошла к ней и встала рядом, нависая сверху.

-Семь лет, – сказала она просто.

Анастасия Павловна посмотрела на нее снизу вверх – испуганно.

-Вы должны мне семь лет.

Анастасия Павловна кивнула, Ксения легла на свою кровать и отвернулась к стене.

Forvard. Play.       

-Так что вы решили? – Спросил Джон. Они с Ксенией сидели на берегу царицынского пруда и кидали уткам кусочки хлеба.

-Ничего, – пожала плечами она. – А ничего не изменилось. Весной она уедет, а я останусь. Конец истории.

-Но я думал…

-Ты думал, что мы поговорим – и мир перестанет быть таким, каков он есть? Нет, Джоник. Так не бывает. Обе стороны выполнили свой договор. Мне даже удалось получить лишний год. Больше удерживать ее я не стану.

Она плотнее закуталась в куртку. Несмотря на теплую одежду, холодный ветер пронизывал ее насквозь.

-Вы же любите друг друга.

-Да. – Ксения улыбнулась, отправляя в пруд еще один мякиш хлеба. – Мы любим друг друга. Но этого недостаточно, Джоник.

-Почему? – Удивился он. – Любовь есть, желание быть вместе – есть. Чего тебе еще?

-Я очень устала. Жизнь, выстроенная на таком нагромождении боли и принуждения, не может быть счастливой. Она не сможет быть счастлива со мной. А я хочу, чтобы она еще успела.

-Успела что?

-Успела получить свою долю счастья, радости – такой, знаешь, ничем незамутненной. Без груза прошлого, без безнадежности. Простого человеческого счастья.

Ксения улыбнулась задумчиво.

-Я знаю, что ты скажешь. Что счастье на пустом месте не возникнет, и что прежде чем ты его получишь, приходится порой проходить все круги ада. Наверное, это так. Но круги ада она уже прошла. Пусть теперь она уедет и просто будет счастлива.

-А ты? – Он повернулся и заглянул ей в лицо. – Неужели ты не сможешь быть счастлива рядом с ней?

-Нет.

Это было правдой, и именно в этом заключалось самое главное и самое страшное, в чем нужно было себе признаться. Она и правда слишком устала. Ольга Будина кричала ей тогда поток бессмыслицы, но в этом потоке она случайно зацепила краешек истины. Невозможно всю жизнь быть тем, кем тебя хотят видеть. Невозможно всю жизнь поступать так, как нужно, а не так, как хочется.

Да что там «хочется»! Ксения давно забыла, что это такое. Что такое – хотеть для себя, а не для Аси. Забыла? Или никогда не знала.

Теперь она понимала: вопрос вовсе не в том, любит Ася ее, или нет, а просто в том, что слишком многим были наполнены эти годы. Слишком много внутри нее умерло, и умерло навсегда – без надежды на воскрешение.

-Я больше не хочу ее мучить, – сказала Ксения. – И больше не хочу мучиться сама. У меня больше нет сил.

Она сказала это, и в груди как будто что-то отпустило. Стало легче дышать. Да, так и есть – у нее просто больше не осталось никаких сил.

Насколько же, оказывается, легче – просто признать это, и стать слабой. И жить так, будто от тебя совершенно ничего не зависит.

Джон кивнул, принимая Ксенины объяснения. Нащупал рядом камешек, бросил его в пруд, распугивая уток.

-Ты так и не рассказала ей?

Она рассмеялась. Весело, без истерики – это и правда было смешно.

-Нечего рассказывать. Ничего не было. Это просто мне приснилось, вот и все.

Джон покачал головой.

-Знаешь, детка. Я думаю, если бы ты смогла с кем-то об этом поговорить…

Бабах. Забрало вернулось на свое место с металлическим звуком. Ксения ощутила, как налились льдом ее глаза.

-Нет.

-Но…

-Нет.

-Но, может…

-Нет.

Он кивнул, соглашаясь. А она вдруг продолжила:

-Я ничего не забыла, и никогда не забуду. Но говорить об этом не стану. Даже с тобой.

Все это было так давно, так давно… Ксения улыбнулась. Сколько пафоса, оказывается, поселилось в ее жизни и ее мыслях. О чем ни вспомнишь – и сразу «Это было так давно».

Первые годы они жили очень сложно. Да что там «сложно» – тот, самый первый год, был очень похож на кошмар, который начался вдруг и которому нет ни конца, ни края.

Back. Play.

Она сама привезла Кирилла домой. Ничего не сказала Анастасии Павловне – впрочем, она вообще ничего ей не говорила в эти дни. Долго тряслась в электричке, потом ехала на маршрутке, потом – тем же путем – обратно.

И ему она тоже ничего не сказала. В комнату вошли молча – его лицо сверкало ссадинами и свежими кровоподтеками, а костяшки ее пальцев были разбиты в кровь.

Это было единственным обсуждением случившегося. С тех пор, и больше никогда, эта тема не поднималась.

Анастасия Павловна избитого лица сына даже не заметила. Обняла его, разрыдалась, и долго не могла уняться.

На следующий день Ксения начала искать работу. Это, в конечном счете, ее и спасло.

Forvard. Play.

-Что там у вас происходит? – Спросила Лена в ответ на Асино «слушаю». – Ты совсем пропала, на смс не отвечаешь.

-Прости, – Ася одной рукой прижимала трубку к уху, а другой вытирала накопившуюся пыль с полок. – Тяжелая выдалась неделя.

-Расскажешь?

Ася засмеялась. Если рассказать все, что произошло между ними в эти дни, получилось бы неплохое психологическое пособие о том, как не надо строить отношения. Но как рассказать?

-Мы поговорили, если коротко, – сказала она. – В результате у Ксюши сломана лодыжка, у меня поцарапано лицо, и мы все равно ни к чему не пришли.

Лена хмыкнула в трубке.

-Это у вас такие сексуальные игры?

Ася немедленно покраснела.

-Нет. На сексуальную игру это совсем не было похоже. Скорее на покаяние.

-Интересно. И кто перед кем каялся?

Ася бросила тряпку прямо на лакированную поверхность полки, и прикрыла глаза. Лена задала глупый, очень глупый вопрос.

-Конечно, я. Ксюше передо мной каяться не в чем и не за что.

Лена говорила что-то в ответ, но Ася уже не слушала. Она вдруг всей кожей ощутила, насколько соскучилась. Соскучилась по подруге, по возможности спокойно и без спешки обсудить все, глядя друг другу в глаза, а не по этому проклятому телефону.

-Ленка, – сказала она вдруг, прервав Лену на полуслове. – Давай ты все-таки приедешь в Москву, а?

И добавила в ответ на возражения:

-Ксюша не узнает. Я поселю тебя у друзей, и… И мы хотя бы сможем нормально поговорить.

Лена размышляла недолго, и через неделю и правда приехала в Москву.

Forvard

Они не виделись почти восемь лет. С того самого дня, как Ася пришла к Лене – вся в слезах, в истерике, еле-еле объяснила, что произошло, и Лена сказала: «Езжай в Москву. К ней».

Ася тогда долго сопротивлялась. Ей все казалось, что есть другие способы, что она сможет справиться сама, но вот – не справилась.

И теперь, восемь лет спустя, встречала подругу на Курском вокзале.

Лена почти не изменилась. Выскочила из вагона – маленькая, стройная, летящая. Тряхнула копной светлых волос, расцвела Асе навстречу и кинулась на шею.

-Ну здравствуй, старая калоша.

Ася смеялась сквозь слезы, обнимая ее за шею. Она даже не ожидала, что ей настолько не хватало Лениного юмора, Лениного отношения к жизни, и к ней – к Асе.

Разомкнув объятия, Лена взяла Асино лицо в ладони и внимательно посмотрела.

-А ты постарела, Насть. Но тебе даже идет, знаешь? Стала такой привлекательной дамой.

-Да брось, – отмахнулась Ася. – Моя привлекательность осталась в прошлом.

-Думаю, кое-кто так не считает.

Лена улыбалась ей тепло и ласково, и от этой улыбки теплело сердце, таяла душа.

-У тебя есть Ксюшины фотки? – Спросила вдруг она. – Я не рискнула бы смотреть живьем, но очень интересно, какая она стала.

Мимо них толпой проходили люди, спешащие к выходу из вокзала, и Ася вдруг вспомнила, что они так и стоят на перроне. Подхватила Ленин чемодан и покатила его в сторону таблички «выход в город».

-Ксюшка не любит фотографироваться, – сказала по дороге, – у меня есть несколько снимков, конечно, но они дома. Я тебе завтра покажу, ладно?

-А на словах? Сильно она изменилась?

Ася задумалась. Сильно ли? Наверное, нет, не особенно. По сравнению с тем, какие изменения произошли с ней восемь лет назад, все прочие перемены были едва заметны глазу.

А вот тогда… Тогда она и правда очень изменилась.

Back. Play.

Каждый вечер Ася с ужасом ждала расплаты. Она понимала, что Ксюша не станет ждать вечно, и каждый раз, ложась в постель, дрожала от страха, что именно сегодня это произойдет.

Ксюша очень пугала ее. В день, когда она вернулась и сказала, что освобождение Кирилла – дело нескольких недель, Ася едва ее узнала. Ее лицо – и без того худое, заострилось еще больше. Глаза из зеленых стали как будто мраморными: белыми, с едва заметными зелеными прожилками. И ладонь… Она не дала Асе обработать раны, но было видно, насколько глубоко и сильно она изрезана.

Когда она сказала «Семь лет», Ася ощутила всю полноту арктического холода, накрывшего ее с головой. Наверное, потому, что до этого момента в ней теплилась надежда – подлая, гадкая надежда – что Ксюша ничего не попросит. Или попросит другое. Но надежда рухнула, и Ася поняла: теперь ей придется многое отдать.

Какая-то часть ее была даже рада этому. Это помогало немного примирить истекающую кровью совесть. Потому что она знала: то, что сейчас делает для нее Ксюша – это не просто жертва. Это не просто самое великое в мире доказательство любви. Это конец ее жизни. Такой, какой она была до этого.

Девочки, которая писала ей стихи, которая поджидала ее в коридоре школы, которая приносила цветы к ее подъезду и смотрела исподлобья – этой девочки больше не существовало. Был кто-то другой, и с этим «кем-то» Асе предстояло прожить семь лет.

Но как прожить? Ася не знала, как это происходит между женщинами. Кто-то должен стать мужчиной? Но кто? И как? Стоило ей подумать об этом, и из глаз сами по себе начинали капать слезы.