Текст книги "Play (СИ)"

Автор книги: Александра Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

Бабах! Ложка упала на столешницу, оросив Иру горячими брызгами.

-С ума сошел?

-Давай не будем говорить о вменяемости! – Коля повысил голос и приподнялся на стуле. – Если кто из нас и сумасшедший, то это ты! Вмешивать в твою блажь ребенка я не позволю!

-Кто ты такой, чтобы мне запрещать? – возмутилась Ира. Она тяжело дышала – грудь ходуном ходила под фартуком. – Славик уедет со мной, потому что я его мать!

-Нет! Ты что, заразилась глупостью от своей… этой…

Коля так и не смог произнести это слово. Зато Ира смогла.

-От самой лучшей женщины на свете? – Ехидно спросила она. – От твоей лучше подруги? Коль, я не отдам тебе сына. Ни за что.

-Это тебе так кажется, – Коля расслабленно развалился на диване и улыбнулся той самой улыбкой, которую так ненавидела Ира, – я женюсь на другой женщине, у меня есть работа, есть квартира, есть родители. Что сможешь предложить ты? Забрать Славика на вокзал, таскаться с ним по метро, выпрашивая милостыню?

-Ты ничего не знаешь! – закричала Ира. – Коля, о чем ты?

-Куда ты пойдешь? Куда? Ты правда думаешь, что Ксюха сделает это? Заберет тебя жить к себе? Она будет вас со Славиком обеспечивать, позволит тебе не работать? Ой ли?

-Безусловно! – Ира схватила ложку, начала яростно перемешивать мясо на сковородке, но – видит Бог – больше всего ей хотелось заехать этой ложкой мужу по лицу. – Она меня любит! И сделает всё для того, чтобы мы были счастливы!

-Тогда иди, – на Колином лице ясно выступила радость, – иди к ней прямо сейчас, позвони и скажи – я приеду через полчаса. И будь счастлива, я разве против?

-Хорошо, – снова закричала Ира, – я так и сделаю!

С грохотом ложка ударилась о сковородку, Ира метнулась в комнату и через секунду снова возникла на кухне – уверенная, сжимающая в руке трубку телефона.

-И пошел бы ты к черту, – сказала она, и тут же продолжила, – Ксюнь, это я.

Коля во все глаза смотрел на жену. Никогда еще она не выглядела настолько счастливой и спокойной. Он сжал кулаки и задышал тяжело.

-Нет, всё хорошо. Я просто хотела спросить – можешь подъехать и забрать нас со Славой отсюда?

Пауза. Коля увидел, как Ира спадает с лица и вдруг ощутил радость.

-Нет, просто это Колина квартира и я больше не хочу здесь находиться. Ксюшка, мы же любим друг друга – почему бы нам не начать быть вместе прямо сейчас?

Победа. Он почувствовал это на все сто. Она не нужна этой… Не нужна. И сейчас всё решится.

-Но, Ксюш… – растерянность на Ирином лице была лучшей наградой. – Он сказал, чтобы мы ушли…

Интересно, что говорит ей эта… ? Наверное, рассказывает про то, что любовь любовью, но жить вместе – это преждевременное решение. Что одно дело быть вместе, а совсем другое – воспитывать ребенка. О, да! Чистый мужик. Ну-ну, крошка. Еще пара фраз – и моя жена останется со мной. А ты уйдешь в пустоту, навсегда.

-Хорошо, мы ждем тебя, – Ира вдруг улыбнулась, и Коля почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, – через час.

Ира с улыбкой выключила телефон и посмотрела на мужа. Дурак. Ты думал, что она откажется от меня? Думал, что она не захочет меня принять? Дурак. Полный дурак.

Она, ни говоря ни слова, ушла в комнату и распахнула дверцы шкафа.

Forvard. Play.

Все снова встало на свои места. Они поселились в своей старой квартире, разложили по шкафам вещи и нашли место для кроватки ребенка. Разбирая сумки, Ксюха не задумываясь выбросила все, что было связано с ее детством. Улетели в мусорное ведро детские дневники в тетрадках в клеточку, фотографии, пионерский галстук, значки. Ира только смотрела удивленно, но ничего говорить не стала.

-Новая жизнь? – Полувопросительно сказала она вечером, когда Славик уже заснул, а они с Ксюхой сидели на кухне и пили чай из икеевских чашек.

-Новая, – улыбнулась в ответ Ксюха.

И она действительно была новая. Новая, но какая-то знакомая по старым открыткам, по обветшалым фотографиям в альбоме, по едва уловимому запаху и звукам.

Ксюха целыми днями пропадала на работе. Мимо Колиного кабинета проходила легко – сердце не екало, да и появляться там он стал все реже и реже. За время ее отсутствия бизнес нисколько не расширился, но благодаря крепкой команде сохранил позиции, и даже несколько окреп.

Вечерами, закончив с делами, Ксюха позволяла себе прогуляться пятнадцать минут по бульвару, ни о чем не думая и глядя себе под ноги, а потом садилась в машину и ехала домой.

Иногда привозила полные сумки с продуктами, иногда – просто купленный у метро букетик. Целовала Иру, равнодушно смотрела на Славика, и садилась ужинать.

Ирка щебетала что-то, но Ксюха не очень вслушивалась. Она только удивлялась иногда переменам, случившимся с подругой: та стала намного мягче, растерянней, и гораздо женственней. Целыми днями возилась с ребенком, наводила в квартире уют, и – что самое поразительное – было похоже, что ее это вполне устраивает.

Ночами они обычно спали обнявшись – Ксюха лежала на правом боку, а Ира прижималась к ней сзади. В одну из таких ночей и прозвенел звонок.

-Ксюш, это твой, – сквозь сон пробормотала Ира, и отвернулась.

Ксюха потерла глаза, нащупала на тумбочке мобильный, и удивившись мимолетно, кто это звонит ей в пять утра, ответила.

-Слушаю.

-Здравствуй, Ксюшка.

Если было бы возможно ощутить в одну секунду все чувства, которые не вместились бы и в несколько месяцев, то можно было бы сказать: с Ксюхой произошло именно это. Она рывком села на кровати, пытаясь справиться с головокружением и бьющимся где-то в горле сердцем.

-Что случилось? – Прохрипела. – Что?

И в ответ на ее хрип из трубки вдруг разлились звуки плача. Такого плача, что от него волосы вставали дыбом и сердце уже не помещалось в грудной клетке.

-Анастасия Павловна, – выкрикнула Ксюха в трубку. – Что?

Она видела, как Ира села рядом на кровати. Услышала, как она приглушает вскрик. Но это было неважно. Все на свете было неважно, кроме всхлипывающих звуков в нагревшемся пластике телефона.

-Где вы? – Спросила Ксюха, спрыгивая с кровати и оглядываясь в поисках одежды. Выслушала ответ, сказала:

-Ждите, я сейчас приеду.

Выключила телефон, и повернулась к Ире.

Ира сидела на кровати, натянув одеяло до подбородка, и молча смотрела на Ксюху.

-Это ничего между нами не изменит, – хрипло сказала Ксюха, глядя в ее спокойные пустые глаза. – Веришь?

Несколько бесконечных секунд Ира не шевелилась. А потом улыбнулась жалко и покачала головой.

Через секунду Ксюха вышла из дома.

Forvard. Play.

Как-то так вышло, что дни, ранее заполненные делами и событиями, стали вдруг пустыми, и в то же время наполненными чем-то совершенно новым.

Они просыпались утром одновременно, и долго смотрели друг на друга, лежа на боку и улыбаясь. Молчали, но в перекрестье их взглядов было больше слов, чем в любых – самых насыщенных – фразах.

Потом Ася помогала Ксюше добраться на костылях до ванной – несмотря на свою обычную браваду, Ксюша так и не научилась толком пользоваться костылями, они то и дело норовили разъехаться или и вовсе остаться позади, лишая опоры.

После ванны завтракали, Ася пила кофе, а Ксюша – свой травяной чай. Иногда, примерно три раза в неделю, Ксюша после этого уезжала в офис, но уже через несколько часов возвращалась обратно – улыбающаяся и спокойная. На вопросы «как там дела» только головой мотала, и тут же предлагала почитать книгу, или посмотреть фильм, или просто посидеть у окна, считая проплывающие на синем небе облака.

Как-то раз в гости заехали Ира и Неля. Привезли с собой Славика, который немедленно забрался Асе на колени и принялся рассказывать ей свои немудреные новости. Общаясь с малышом, Ася то и дело смотрела на Ксюшу и удивлялась: куда только делось ее спокойствие и нежность? С Ирой и Нелей она в одну секунду снова стала ледяной, немного напыщенной и посматривающей на все исподлобья.

Ира сегодня решила удариться в воспоминания. То и дело срываясь на хохот, она в сотый раз рассказывала, как познакомилась с Нелей, как отвергала ее ухаживания и как та высиживала у ее подъезда целые ночи, а то и дни прихватывала.

-Помнишь, как ты оставила мне письмо? – Сказала вдруг Ксюша, обрывая Иру на полуслове, и Ася удивилась, каким холодным и отстраненным было ее лицо.

-Нет, не помню, – в голосе Иры прозвучало предупреждение.

А Ксюша кивнула, словно получив исчерпывающий ответ на все важные вопросы, и сказала:

-Я так и не попросила у тебя тогда прощения.

В одну секунду Ира вскочила с места, схватила Ксюшу за руку и вытолкала ее из комнаты. Ася посмотрела на Нелю.

-Про что они?

Неля улыбнулась.

-Похоже, что Ксюха решила отдать старый должок, – сказала она, и Ася ничего не поняла. А Неля объяснять не стала. Только добавила:

-Ты узнаешь об этом только если Ксюха сама расскажет. Мы дали слово, что не скажем.

Их не было очень долго – Ася успела накормить гостей обедом, сыграть со Славиком в домино и посмотреть серию «Смешариков», а Ксюша и Ира все сидели в спальне, плотно прикрыв за собой дверь. Из спальни не доносилось никаких звуков.

-По крайней мере, они хоть не убивают друг друга, – рассудила Ася, пытаясь перестать беспокоиться.

Позже, когда Ира и Ксюша наконец вернулись, и Ира – заплаканная, раскрасневшаяся, немедленно засобиралась домой, Ася решила подождать с расспросами. И только проводив гостей, прижала Ксюшу к стене прихожей и спросила:

-Что это было, Ксюшка?

Ксюша – куда только делась холодность! – улыбнулась ей тепло и ласково и ответила почти как Неля:

-Раздача старых долгов.

Back. Play.

Она нашла Анастасию Павловну на вокзале – та сидела на пластиковом сиденье, прижимая к груди черную сумку, и смотрела перед собой пустыми глазами.

-Поехали, – велела, едва поздоровавшись, и потащила за собой в машину.

Вела автомобиль молча и по правилам, несмотря на то, что в столь поздний час машин на дороге практически не было.

У задней части дома, припарковавшись, долго сидела, глядя на впившиеся в оплетку руля пальцы. Боялась спрашивать. Знала: этот приезд, этот ночной звонок, эти пустые глаза – все это предвестник чего-то нового, чего-то страшного, того, к чему она совершенно не была готова.

-Идемте, – сказала она, наконец, решившись, и распахнула дверь.

Поднимаясь по ступенькам подъезда, поддерживала Анастасию Павловну под локоть, и старательно отмеряла ногами шаги. Что скажет ей Ирка? А что она скажет ей?

Но Ира ничего не сказала. Стоило Ксюхе войти в квартиру, сразу стало все понятно. Ксюха вздохнула и – усталая, прислонилась плечом к опустевшему шкафу.

-Проходите, – тихо сказала она Анастасии Павловне. – Ванная вон там. Я пока сварю кофе.

На кухне все было перевернуто вверх дном: видимо, Ира собиралась в спешке, а то и просто раскидала вещи в порыве злости или отчаяния. На столе Ксюха нашла записку. Простой листок в линейку из детской ученической тетради.

Я сама во всем виновата. Так что не вини себя, и не пытайся что-то исправить. Моя беда в том, что я слишком сильно люблю тебя. Твоя беда в том, что ты слишком сильно любишь ее. Но слишком сильная любовь не способна принести счастья, и сегодня я хорошо это поняла.

Я рада, что это не успело зайти слишком далеко, что Славка еще ничего не понимает и не успел к тебе привязаться. Прошу тебя только: исчезни навсегда из моей жизни, не появляйся больше рядом, пока я сама тебя не позову.

Помнишь, ты говорила, что хочешь однажды пройти мимо своей учительницы и не узнать ее? И что тогда для тебя это будет значить, что все закончилось. Теперь этого хочу и я. Пройти однажды мимо тебя, и чтобы внутри ничего не колыхнулось.

Каждый получает по заслугам, Ксюха. Я сделала это с Колей, а ты снова сделала это со мной.

Увидимся. Но теперь – тогда, когда я буду к этому готова.

Ира.

Ксюха сжала руку в кулак, комкая листок. Смахнула слезы с ресниц. И выбросила комок бумаги в мусорное ведро.

Через час позвонил Мишка и сказал, что Коля повесился. Похороны во вторник.

Back. Play.

В мае Лена вышла замуж. Ася искренне радовалась за нее и за Вадика – они были такой красивой парой, выглядели такими счастливыми, но к этой радости примешивалась собственная грусть: отношения с Андреем окончательно зашли в тупик, и всем было ясно: еще немного протянуть – и будет развод.

-Ты пойдешь со мной на выпускной вечер? – Спросила она его в июне, даже не надеясь услышать утвердительный ответ.

-Чтобы полюбоваться на тех, кто тебе важнее мужа? – Ехидно поинтересовался Андрей, не отрываясь от экрана телевизора. – Уволь пожалуйста.

Они всегда так разговаривали: вежливо, корректно, не позволяли себе орать друг на друга и устраивать скандалов, но Асе порой казалось: лучше бы закричать, побить тарелки, высказать все накопившееся внутри за эти годы – глядишь, легче стало бы дышать и легче быть рядом.

-Андрюш, они мои ученики, и глупо ревновать к ним, – сделала она еще одну попытку.

Муж молча встал с дивана, выключил телевизор, и скрылся в другой комнате.

На выпускной Ася отправилась одна. Заставила себя надеть новое платье, накраситься, сделать прическу. Все-таки первый ее выпуск, у детей праздник, а значит и у нее должно быть хорошее настроение – несмотря ни на что.

Она заставила себя думать о хорошем, и на пороге школы обнаружила, что настроение и правда улучшилось. Тем более что на школьном крыльце к ней бросились парадно одетые, улыбающиеся ученики. Кто с цветами, кто с благодарностью, а кто и просто чтобы постоять рядом.

Только Ковальской не было видно за этими летящими светлыми платьями и старательно завязанными под воротом сорочек галстуками.

-Миша, – Ася поймала за полу пиджака одного из учеников. – А где Ксюша?

-Скоро придет, – он вырвался, шепнул несколько слов группе учеников, и скрылся в школе.

Ася, едва удерживая на руках букеты, вошла в школу и, кивая по дороге знакомым и коллегам, прошла в актовый зал. Там – в первом ряду – обнаружилась довольная и безумно красивая Лена.

-Насть! – Крикнула она. – Иди сюда, я нам место заняла.

Ася с удовольствием скинула на стул всю груду цветов и расцеловалась с подругой.

-Все готово? – Спросила, улыбаясь.

-Понятия не имею, – отмахнулась Лена, – с ребятами последние дни новая затейница занималась, так что мне все равно. Буду наслаждаться тем, что я здесь гость и ни за что не отвечаю.

Зал постепенно наполнялся родителями и учениками – по традиции, на торжественную часть выпускного вечера приходили все желающие. Кругом стоял гул, множество нарядов сливались в глазах, и Ася никак не могла найти взглядом Ксюшу.

Она хотела… Нет, не поговорить – ведь время для разговоров прошло, сегодня они видятся последний раз, после этого Ксюша упорхнет в новую, взрослую жизнь, и едва ли когда-нибудь приедет в родную школу. Извиниться? Тоже нет – ведь это глупо, и уже давно не нужно ни Ксюше, ни ей самой.

-Так чего же ты хочешь, Сотникова? – Спросила сама себя Ася, когда Дарья – новая массовик-затейник – подала со сцены сигнал и все принялись рассаживаться по стульям. И сама себе ответила. – Наверное, попрощаться. Просто попрощаться.

Зазвенела музыка, погас свет, и на сцену вышел директор. Он сказал речь – Ася не слушала, ведь эта речь была одинаковой и повторялась из года в год с небольшими изменениями. Она смотрела на тяжелые портьеры занавеса за сценой, где – судя по колыханию ткани – готовились к своему выпускному вальсу выпускники.

-Будь я посмелее, я могла бы сказать ей, как сильно она изменилась, – подумала Ася. – И дело не в послушании, ведь я хорошо видела, чего стоит для нее это послушание последние месяцы. Просто она достойно прошла через всю нашу педагогическую костность и зашоренность, и умудрилась стать прекрасной молодой девушкой. Сохранив в себе то, что было для нее важно.

Она улыбнулась казенности собственных мыслей. Да брось, Сотникова, разве это ты сказала бы ей? Ты бы сказала, что будешь скучать. Да-да, скучать, потому что – признай! – эти дурацкие месяцы твои уроки стали на удивление скучными и нудными. Она перестала привносить в них нечто новое, какой-то совершенно другой, не академический, взгляд, и ты перестала получать от уроков удовольствие.

Признай, что несмотря ни на что, все это время ты восхищалась этой девочкой – способной в одиночку противостоять всем вашим запакованным в педагогическую грамотность лицам, всей вашей насквозь изжившей себя системе, всей костности и глупости некоторых ваших постулатов.

Признай, что ее чувства к тебе были незамутненным ручейком радости, в который так приятно в оглушающую жару опустить руки. Не вспоминай плохое, не вспоминай, сколько крови она тебе выпила, просто признай, что она была, и что ты ее запомнишь.

Ася кивнула сама себе, ответила улыбкой на удивленный Ленин взгляд, и посмотрела на сцену, где потихоньку раздвигался в стороны занавес, и звучала уже мелодия вальса.

Совсем другого вальса.

Весная сорок пятого года,

Как ждал тебя синий Дунай.

Народам Европы свободу

Принес жаркий солнечный май.

На площади Вены спасенной

Собрался народ стар и млад

На старой, израненной в битвах гармони

Вальс русский играл наш солдат.

Она почувствовала, как замерли все присутствующие в зале. Ребята в военной форме плавно вели в вальсе красивых, одетых в разлетающиеся платья, девчонок, а женский голос под неотразимую в своей четкости мелодии выводил слова.

-Ты знала? – Глазами спросила Ася, поворачиваясь к Лене. Та кивнула, и Ася снова принялась взглядом искать Ксюшу. И нашла.

Ксюша стояла с краю сцены, с микрофоном в руках, и это ее голос выводил эти прекрасные, волшебные, тщательно выверенные звуки.

Помнит Вена, помнят Альпы, и Дунай

Тот цветущий и поющий яркий май.

Вихри венцев в русском вальсе сквозь года

Помнит сердце, не забудет никогда.

Военная форма удивительно шла ей: гимнастерка сидела словно влитая, бриджи обтягивали икры и прятались в черных сапогах. Пилотка со звездочкой съехала немного на бок, придавая Ксюшиному лицу несколько шкодный и залихвайстский вид.

Она пела, разводя рукой в такт музыки, постукивала по сцене носком сапога, и – казалось – еще секунда, и она сольется с кружащимися в вальсе одноклассниками, станет их частью, и полетит вместе с ними.

С последними аккордами песни, школьники плавно подошли к сцене, и остановились так – руки девушек на ладонях юношей, счастливые молодые лица, полные радости и удовлетворения.

Зал взорвался аплодисментами. Ксюша насмешливо поклонилась и скрылась в глубине сцены.

Торжественная часть вскоре закончилась. Школьники смешались с родителями и друзьями – в зале возникла сутолока, в которой Ася вдруг потеряла Лену. К ней то и дело кто-то подходил, и она улыбалась, благодарила, отвечала на вопросы и желала удачи, а глазами по-прежнему высматривала Ксюшу.

Наконец увидела: Ксюша стремительно шла к выходу из зала, раздвигая плечами толпу. Ася вытащила из своих букетов первый попавшийся цветок, и пошла следом.

Столкнулись в коридоре: Ксюша только что стащила через голову гимнастерку, и стояла в белой нижней рубашке. Волосы ее слегка растрепались, а рубашка была мокрой от пота.

-Ксюшка, – сказала Ася, останавливаясь и неловко отдавая Ксюше свой цветок. – Здравствуй.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна.

Зеленые глаза смотрели настороженно и с опаской, а у Аси вдруг пропали все слова. Да и что сказать?

-Я… Поздравляю тебя с выпуском, – глупо проговорила она, и настороженности во взгляде стало еще больше. – Ты хорошо поработала этот год, и очень изменилась. И я… горжусь тобой, Ксюшка.

Она качнулась, чтобы поцеловать Ксюшу в щеку, но тут же отпрянула, словно обжегшись.

-Спасибо, – без улыбки кивнула Ксюша, и, закинув на плечо гимнастерку, пошла прочь по коридору.

Ася молча смотрела ей вслед.

Forvard. Play.

Ксюха припарковалась возле кладбища в Кузьминках, и долго сидела в машине, выкуривая одну сигарету за другой. Достала телефон, набрала номер.

«Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

Он, наверное, сменил номер. Или просто выбросил телефон куда-нибудь в море. Или добавил ее в черный список. Или что-нибудь еще.

-Почему тебя нет, когда ты так мне нужен? – Спросила Ксюха у зеркала заднего вида. И сама же ответила. – Ты знаешь, почему.

Прав был Джон. Сто, тысячу раз прав – как и всегда, впрочем. Она не должна была возвращаться в Москву. А если уж вернулась – то не должна была возвращаться к Ирке. Нет, не возвращаться – будем уж честными до конца. Не возвращаться, а вырывать ее снова из нормальной привычной жизни, обещать жизнь другую, и снова – который раз – не выполнить обещания.

-Очень трудно… – начала Ксюха вслух и вдруг сбилась. Затянулась горьким дымом. – Очень трудно знать, что ты – дерьмо. А еще труднее знать, что если бы это снова произошло – ты поступила бы так же.

Дерьмо дерьмом, но трусом Ксюха Ковальская не была никогда. Поэтому она затушила сигарету, вылезла из машины, плотнее запахнулась в осеннюю куртку, и пошла вперед по узкой мощеной дорожке.

-Он был твоим другом, – билась в висках назойливая мысль. – И именно ты виновата в его смерти.

Вокруг гроба стояло всего несколько человек. Ксюха, прищурившись, разглядела Иру: та была совершенно белая, будто мелом лицо измазано. Вот только на меле остались бы дорожки от слез, а на Ирином лице их как будто и не было.

Что-то сжалось в Ксюхином животе, когда она поймала Ирин взгляд. И сжалось еще сильнее, когда она подошла к гробу.

Никола был каким-то очень маленьким в этой деревянной коробке. Он словно съежился, усох. Глаза были закрыты, шея стыдливо прикрыта платком, а на лбу – белая ленточка с какими-то символами.

Ксюха смотрела на него и думала, что должна сейчас вспомнить что-то из их детства, из их дружбы. Что должна, наверное, попросить прощения. Что должна что-то еще… А в голову почему-то ничего не шло. Только горло сдавливало, а больше – ничего, совсем ничего.

Она повернулась к Ирке, но Ирка ее не видела. Она, замерев, смотрела, как гроб накрывают крышкой, как вколачивают в нее гвозди, как опускают в землю то, что еще недавно было ее мужем.

Ксюха сделала шаг, и положила руку на Ирино плечо.

-Мне жаль, – сказала она еле слышно. – Ирка, мне так жаль.

Ира кивнула, отшатнулась в сторону, и в следующую секунду Ксюху кто-то сбил с ног.

Она лежала на спине прямо на холодной мокрой земле, и с удивлением ощущала, как взрывается болью лицо, и как на места ударов падает мелкий осенний дождь.

Мишку кто-то оттащил. Он кричал что-то яростное, рвался к Ксюхе, а она лежала на земле и смотрела в небо.

Провела ладонью по губам, поднялась на ноги, кивнула Ирке, и пошла прочь.

Forvard. Play.

Она так и не рассказала Асе, за что просила прощения. Да Ася больше и не просила – ушла на кухню, принялась мыть посуду, напевала там что-то тихонько – Ксения никак не могла разобрать, что именно.

Столько лет прошло, а оказалось, она так хорошо помнит все это – и похороны, и Мишкины кулаки, и Иркин остановившийся взгляд. Помнит, как уходила с кладбища – пустая, будто взяли ее за пятки и вытрясли все, что было доброго и ценного. Ехала на машине куда-то, размазывая грязь по щекам, и все никак не могла остановиться.

А потом приехала домой. И Ася вытирала ее лицо, и смазывала раны зеленкой, и причитала что-то, и, кажется, плакала…

-Аська, – улыбнувшись, сказала вслух Ксения. – Тогда она еще была Анастасией Павловной. И еще долго ею оставалась.

Back. Play.

Она вытащила письмо из ящика вместе с газетами, и не сразу поняла, от кого оно. Адрес на конверте был написан взрослым устоявшимся почерком, а вот обратного адреса не было, и фамилию отправителя разобрать не удалось.

Дома письмо вместе с газетами отправилось на журнальный столик, а Ася ушла на кухню и принялась готовить ужин. Там ее и нашел Денис.

-Это что за чертовщина? – Спросил он, стоя в дверном проеме – огромный, небритый, и, кажется, очень злой.

Ася испуганно посмотрела на его руки. Письмо. Распечатал, и, видимо, прочитал.

-Не знаю, я еще не смотрела. От кого это?

Он улыбнулся – о, как хорошо она знала цену этой улыбке! – подошел вальяжно, неторопливо. Размахнулся и ударил ее по лицу.

-Оно от этой сучки. Оказывается, у вас все не просто так. Она-то, оказывается, еще и извращенка.

Ася смотрела на него во все глаза. Ладони прижала к щекам, сердце колотится. От Ксюши? О, Господи…

-Вы для меня – это больше чем жизнь, – ехидно прочитал Денис, и Ася вдруг рванулась к нему в жалкой попытке отобрать письмо. Ей на секунду представилось, что в его руках – не листок бумаги, а душа, маленькая чистая душа этой девочки, и именно над ней он сейчас насмехается.

Денис одним движением отбросил ее назад к плите и продолжил читать.

-Прошу вас, умоляю вас только об одном – будьте счастливы.

Он засмеялся, глядя на растрепанную, тяжело дышащую Асю.

-Что за детский сад? Плоховато ты учила в школе эту сучку, раз она так банально выражает свои мысли.

Его глаза забегали по строчкам, а потом взгляд вернулся к Асе.

-Вот, значит, как. Найдите человека, с которым вы будете счастливы, да? Жаловалась ей на меня? Жаловалась?

Он одним движением скомкал письмо в кулаке и подступился к Асе ближе. Замахнулся, но неизвестно откуда появившийся Кирилл вдруг схватил его сзади за руку и вывернул назад. Денис закричал, и Ася закричала тоже.

Она даже не пыталась из разнимать: видела – бесполезно. Денис был гораздо больше, но Кирилл – сильный, юркий, неизменно уходил из-под его удара и бил сам. Он ничего не говорил, ничего не объяснял – раз за разом выныривал из-под тяжелой руки и наносил новые и новые удары.

Когда лицо Дениса окончательно перестало быть похоже на человеческое, Кирилл пинком отшвырнул отчима в коридор, и захлопнул дверь на кухню.

Из-за двери Ася слышала короткие ругательства, звуки падающих тяжелых предметов, потом – длинные звонки в дверь, оборвавшиеся на полузвуке. А потом стало тихо.

Она сделала шаг и подобрала письмо. Разгладила бумагу, спрятала в карман халата. И вышла из кухни.

По всему коридору были разбросаны вещи. Рубашка свисала с тумбочки, на полу валялась связка галстуков и раскуроченная электрическая бритва. Из стены – там, где раньше был электрический звонок – свисала связка проводов. Кирилл стоял у входной двери и мрачно потирал разбитые костяшки пальцев.

-Дай, – сказал он Асе, едва она подошла поближе.

-Нет.

Он смотрел на нее сверху вниз – такой высокий, такой злой, такой чужой и незнакомый ее сын.

-Это от нее, да? – Полуутвердительно спросил он.

-Да.

Он кивнул, пристально глядя на мать, и вдруг сказал:

-Еще раз увижу этого козла в нашем доме – и я тебе больше не сын. Поняла?

Ася кивнула. Кирилл еще секунду посмотрел на нее, и скрылся в своей комнате.

Поздно ночью, закончив собирать разбросанные вещи и замывать кровь в кухне, Ася добралась до спальни, присела на пол, упираясь спиной в кровать, и наконец прочитала письмо.

Все это время она не плакала – в груди будто ледяной ком застыл, но при первой же строчке, попавшейся на глаза, не смогла сдержать слез.

-Ксюшка моя… – прошептала она сквозь слезы, и испугалась собственных слов.

На фоне кошмара, в который превратилась ее жизнь, слова этой девочки были будто ярким лучом света, пронизывающем бесконечную тьму. Она читала снова и снова строчки, написанные торопливой рукой, и плакала – может быть, оттого, что жизнь сложилась так по-дурацки и глупо, может быть, оттого, что впереди не было ничего хорошего. А, может, просто от того, что та, кто так искренне и честно написал для нее эти слова, была уже далеко, и – Ася знала – никогда не вернется назад.

Сколько книг и песен сложено о любви. Сколько строк выстрадано и вылито на бумагу. Но ни одна из этих строчек никогда не рассказывала о любви юной прекрасной девочки к взрослой и забитой проблемами взрослой жизни женщине.

На практически каждом педагогическом семинаре эта тема – влюбленности ученика в педагога – поднималась на секунду, только для того, чтобы сказать уверенно «Не нужно это поддерживать, и это пройдет само собой».

Пройдет… Ася улыбнулась сквозь слезы, снова и снова перечитывая письмо. Ксюше было одиннадцать или двенадцать, когда они познакомились. Теперь ей двадцать пять, и она – молодая прекрасная женщина. Тринадцать лет прошло. А она пишет все то же, что писала тогда, в школе, за что не раз была высмеяна и отругана на педсовете. Пусть другими словами – более взрослыми, но она пишет все то же, и то же.

Асины пальцы сами собой принялись гладить бумагу – осторожно, ласково, будто не листок был под ними, а Ксюшина щека.

Столько лет, а ничего не изменилось. По-прежнему, как и всегда, эта девочка думает сначала о ней, об Асе, а уж потом о себе.

Ей вспомнилось, как еще недавно – меньше двух месяцев назад – она накинулась на Дениса. Не думая о том, что он больше, сильнее, мужчина в конце концов. Ей – Ася хорошо понимала – было все равно. Смелая. Храбрая. Уверенная в том, что делает и кого хочет защитить.

Господи…

Ася испугалась пришедшей вдруг в голову мысли. Ей подумалось: а что, если… Что, если бы это был мужчина? Молодой – да, но мужчина?

Еще сильнее ее напугал ответ. Если бы это был мужчина, она бы схватила его за руку, обняла бы руками и ногами, и никогда, никуда не отпустила бы.

Письмо – разглаженное так, что на нем и следов помятости почти не осталось, отправилось в ящик прикроватной тумбочки, а Ася выключила свет, заперла на задвижку дверь, легла на кровать и вставила диск в проигрыватель.

Она лежала с закрытыми глазами, пока звучала музыка, и ждала.

«Если случится, что вы вспомните обо мне, и вам будет грустно, помните: самая лучшая песня у GUNS’N’ROSES – это Don’t cry».

Гитарные струны поддались ласковым пальцам, вступили ударные, и принялись отбивать в сердце какой-то четкий, теплый, спокойный ритм.

Поговори со мною нежно.

В твоих глазах я вижу нечто новое.

Не опускай печально голову,

И, пожалуйста, не плачь.

Я знаю, что ты чувствуешь.

Я уже была на твоем месте.

Ты меняешься.

И ты это знаешь.

Она как будто говорила с ней. Как будто появилась здесь, в комнате, со своей гитарой, со своим тихим нежным голосом. Села на подоконник, и ласково зашептала:

Не плачь сегодня.

Я все еще люблю тебя, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь, потому что ты знаешь: все это было, было. А значит, не все потеряно, и значит, ты еще встретишь это чувство, и эта болючая сладость затопит целиком твое сердце.

Не плачь сегодня.

Над тобою целое небо, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь, потому что раз тебя можно так любить, то ты – это важно, это очень, очень важно. Не плачь, потому что как бы там ни было дальше, это было с тобой. Было секундное – пусть секундное! – прикосновение одного сердца к другому, открытому, распахнутому для тебя. И это было, было…

И пожалуйста, помни, что я никогда не лгала.

И пожалуйста, помни…

Что я чувствую сейчас, милая.

Ты должна сделать все по-своему.