Текст книги "Play (СИ)"

Автор книги: Александра Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

–Но это же… это так странно! – Сказала она, вспыхивая. – Даже просто физически. Целоваться с девушкой… Это…

–Ты когда-нибудь целовалась? – Прервала ее Ира, пытливо заглядывая в глаза.

–С девушкой? Нет, конечно! – Ксюха снова почувствовала, как горят щеки.

–Тогда как ты можешь судить о том, чего не знаешь?

Ни один логичный ответ не приходил в голову. Алкоголь ли был тому причиной, или опасная Ирина близость – они сидели совсем рядом – но Ксюха вдруг всерьез подумала: «И правда, я же не пробовала. Откуда мне знать»?

Она посмотрела на Ирины губы. Тонкие, красивые губы, чуть тронутые помадой. Разомкнутые – между ними можно разглядеть кончик языка. О, господи…

Ксюха отодвинулась, и глубоко вздохнула.

–Что? – Засмеялась Ира, и в этом смехе была слышна Ирка старая – насмешливая, веселая, неунывающая. – Я тебя напугала?

–Нет, – Ксюха потянулась за бутылкой, но Ирина рука успела первой, и они вдруг дотронулись друг до друга ладонями.

Это было как вспышка, как удар током в самое сердце – Ксюха испуганно поняла, что теряет нить, теряет контроль, что больше всего ей хочется прикоснуться еще раз.

А Ира словно поняла это, и снова погладила отдернутую руку.

–Не бойся, – шепнула она, не делая ни единого движения чтобы приблизиться, – мы и раньше держались за руки, помнишь?

Да, но это было иначе! Никогда еще от их прикосновений не исходила такая энергия, такая магия, такое горячее и запретное. Ксюха сидела, вытянувшись в струну, но руку не убирала.

–Я тебе нравлюсь? – Спросила вдруг Ира, поворачиваясь к Ксюхе и заглядывая ей в глаза. – Скажи честно.

–Нравишься как… кто?

Она засмеялась.

–А если без «как кто»? Просто ответь: нравлюсь?

Она пропустила свои пальцы между Ксюхиных, и погладила там. Теперь она была слишком, слишком близко, и водка била в виски, и невозможно было дышать.

–Да.

Еще одно движение – и Ира оказалась еще ближе. Теперь их лица разделяло всего несколько сантиметров, а пальцы по-прежнему были сплетены в каком-то неведомом ранее танце.

–Хочешь попробовать? – Шепнула Ира, и Ксюхин рот обожгло ее дыхание. Горячее, свежее, желан…

–Попробовать что? – Испуганно спросила она, а голос в ее голове захохотал: «Ты знаешь, что. Еще как знаешь».

–Попробовать, каково это – целоваться девушкой, – ни капли не смутилась Ира, – хочешь?

И, не дождавшись ответа, коснулась губами Ксюхиных губ.

В первую секунду она даже не поняла, что произошло. Просто прикосновение – для пылающего огнем тела оно оказалось почти незаметным, но в следующую секунду Ирин язык раздвинул ее губы, и вторгся вглубь, лаская сверху вниз, оставляя за собой вспышки необъяснимого жара.

–Какого черта я делаю? – Заорало что-то в Ксюхиной голове, и в следующую секунду заткнулось на полуслове.

Она ответила на поцелуй. Робко, осторожно, едва заметными движениями, но этого оказалось достаточно, чтобы услышать Ирин стон и почувствовать, как ее руки обвиваются вокруг Ксюхиной талии и прижимают ее ближе.

Господи, что это было за ощущение! Женские губы оказались такими нежными, такими сладкими и упоительными. Женская грудь, прижимающаяся к Ксюхиной груди, была потрясающе упругой и теплой, а женские руки, ласкающие спину – знающими и чувственными.

Ксюхина кожа дышала жаром. Жаром прикосновений, жаром погружения в первый в жизни поцелуй с женщиной.

И ей хотелось – о да, ей хотелось больше. Она даже не понимала, чего именно больше она хочет, но ее тело, словно изголодавшееся, просило еще и еще. Она покусывала Ирины губы, осмелев, сама ласкала ее язык своим, и даже решилась вцепиться пальцами в ее плечи.

Но что делать дальше – она не знала.

–Остановись, – Ира вдруг отпрянула, оказавшись сразу далеко-далеко. Она тяжело дышала, грудь ее под драной футболкой толчками поднималась и опускалась снова, – сейчас остановись, а то потом уже я не смогу.

–Что не сможешь? – Ксюха словно пьяная снова потянулась к ее губам.

–Остановиться не смогу. Правда. Не надо.

Она не понимала, почему «не надо»? Какое тут может быть «не надо», если самое естественное и прекрасное ощущение в мире – это соприкосновение их губ?

–Ковальская, остановись, – еще более строго сказала Ира, – ты потом будешь жалеть.

–Я тебе не нравлюсь? – Спросила Ксюха, прищуриваясь. – В этом дело?

Ира смотрела на нее и молчала. Глаза были точно пьяные.

–Дура, – наконец, сказала она, – ты мне нравишься с первого дня. Ты была такая растерянная и смущенная, когда я тебя увидела.

–Тебе нравятся растерянные девочки?

–Мне нравятся чистые девочки. Чистые душой, любопытные к миру и к самим себе, умеющие быть рядом, умеющие сохранять себя.

Ира говорила, а Ксюха вдруг протянула руку, и положила ладонь на ее колено. Такое красивое, острое колено, обтянутое черными лосинами. Погладила, и удивилась, почувствовав дрожь под пальцами.

–Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? – Теперь напугана была Ира. Она не убрала Ксюхину руку, но смотрела с испугом.

А Ксюху было не остановить. Она прикоснулась к тому, от чего всегда так стремительно бежала, и обнаружила, что за занавесом нет ничего страшного. Ей не было противно, не было жутко, ей было… хорошо. Удивительно хорошо. И она хотела еще.

Ладонь двинулась вверх, скользя с колена по бедру. Ксюха как завороженная смотрела, как под ее пальцами все сильнее и сильнее дрожат мышцы. Она довела ладошкой до Ириной талии, и подвинулась ближе.

–Ты мне тоже нравишься, – шепнула она, прежде чем прильнуть губами к ее губам.

И завертелся, закружился в танце мир, полный неведомых открытий и тайн. Ира как будто перестала сдерживаться – она целовала Ксюху яростно, напористо, прикусывая губы, впиваясь в язык. Ее рука вдруг опустилась на Ксюхину грудь, и сжала ее – тесно-тесно.

–Скажи мне, как далеко я могу зайти, – зашептала она, обдавая жаром Ксюхино ухо.

–А как далеко ты хочешь?

Еще секунду они снова смотрели друг на друга, и в этих увлажненных глазах, в расширившихся зрачках, Ксюха прочла ответ.

–Иди, – не успев подумать, сказала она, – я хочу пойти вместе с тобой.

Она почувствовала, как сползает с ее плеч рубашка, и удивилась, когда же Ира успела расстегнуть пуговицы? Она почувствовала поцелуи на шее, на плечах, и ниже, ниже.

Почувствовала, как ладони сжимают грудь, поглаживают, и сжимают снова.

Почувствовала и испугалась.

До сих пор все это было жарко, нежно и удивительно чувственно. Но ведь дальше Ира начнет снимать с нее джинсы? А под джинсами – белье, а под бельем… Ксюха знала, что происходит, когда это делает парень, но Ира же не…

Она не успела додумать – лифчик соскользнул к талии, и Ирины губы накрыли ее сосок. Новая вспышка тока, и Ксюха изогнулась дугой в Ириных губах, задохнувшись от удовольствия.

Через секунду джинсы ее валялись на полу, туда же отправилось и все остальное, и Ира наконец улеглась на нее сверху – обнаженная, горячая, мокрая.

–Не бойся, – зашептала она в Ксюхино ухо, лаская ладонями ее бока, гладя плечи и руки, – я не буду делать ничего, что бы тебе не понравилось.

И она сдержала слово. Под ее руками, губами, прикосновениями Ксюха изгибалась, стонала, порой едва сдерживая крик. Ее низ живота горел огнем, и ждал каких-то, неведомых доселе, действий. Но когда Ира опустилась вниз, развела Ксюхины колени, и поцеловала ее туда, где все так этого желало, Ксюха испугалась снова.

Она ощущала толчки языка, касание губ, чувствовала, как ладони гладят ее бедра, но никак не могла расслабиться. Удовольствие накатывало волнами – снизу вверх, но словно не находило выхода. Раз за разом, раз за разом…

Через какое-то время Ира подняла голову, и посмотрела на Ксюхино лицо. И Ксюха поняла, чего от нее ждут. Еще несколько секунд – и она застонала громче, сжимая колени, и обмякла в Ириных руках.

Она совершенно растерялась и не знала, что делать дальше, но Ира, похоже, ничего больше не ждала – легла рядом, прижала к себе, уткнулась носом в шею и притихла.

А в Ксюхиной груди колотилось, как заведенное, сердце.

–Что ты наделала? – Стучало оно все громче и громче. – Что ты наделала?

Паника росла, росла, и в одну секунду перевалила через край. Ксюха высвободилась из объятий и принялась собирать одежду. Ира наблюдала за ней с кровати.

–Уходишь? – Чуть растерянно спросила она.

–Да, я… – Ксюха одевалась, опустив глаза, и боясь их снова поднять. – Мне… нужно.

Ира только плечами пожала, и Ксюха наконец смогла одеться и выскочить в коридор. Там она прижалась лбом к холодной стене и снова задала себе вопрос, который – она знала – будет теперь очень долго ее преследовать.

–Зачем я это сделала?

STOP. FORVARD. PLAY.

-Так в чем там было дело? – Ира помахала перед ее лицом ладонью, и Ксения вздрогнула, выныривая из воспоминаний и возвращаясь в Краснодар, в полутемный ресторан, в свою настоящую жизнь.

–Где? – Глупо спросила она.

Ира закатила глаза.

–Ты сказала, что напилась тогда в школе не потому что увидела свою училку с мужиком, а по другой причине. По какой?

–Какая разница? – Она сделала глоток из бокала, и потянулась за сигаретами. – За мои школьные годы между нами слишком много всего произошло.

По Ириному лицу она поняла: не верит.

–Слушай, ну зачем тебе это знать, Ирка? Все это прошлое, просто прошлое, которое давно закончилось. И незачем его снова ворошить.

–Ты не понимаешь, – Ира покачала головой, провожая взглядом огонек Ксениной сигареты, – это не просто прошлое. Это ТВОЕ прошлое. И я хочу знать.

Что-то острое кольнуло в сердце. Ксения подумала, что уже достаточно вспомнила на сегодня, и не хотелось снова думать, не хотелось вытаскивать из закромов то, что осталось похоронено. Но Ира так настойчиво и просяще заглядывала в глаза, так доверительно гладила руку…

–Это было раньше… Весной еще, кажется. Родителей в очередной раз вызвали в школу.

STOP. BACK. BACK. PLAY.

Ксюша с Мишкой и Николой стояли за углом школы и курили, пряча сигареты в дрожащих кулаках. Шел дождь, и, несмотря на ранний час (было всего пять), казалось, что уже почти ночь. Ксюшины джинсы внизу намокли, в кроссовках хлюпала вода, но она не обращала на это никакого внимания.

–Как думаете, что будет? – прервал молчание Мишка. – Может, она не осмелится?

–Осмелится, – уверенно и мрачно ответила Ксюша. – Она уже всё решила, я это точно знаю. Самое фиговое, что всё это будет происходить при всех.

–Может, стекло разбить в кабинете? Я бы камнем попал, – предложил Никола. Из всех ребят он нервничал сильнее всех – постоянно разминал пальцы, перекладывал из одного кармана в другой всякую мелочевку, и смешно раздувал ноздри.

–Хочешь тоже попасть под раздачу? – спросила Ксюша, выбрасывая бычок. – Не вздумай. Я сама виновата, мне и отвечать.

–В чём ты виновата? – возмутился Мишка, хватая подружку за руки. – Это Сотникова – крыса. Растрепала на всю школу.

–Хорош болтать, – Ксюша дернула рукой и вытерла нос, – короче, не вздумайте ничего сделать. Я сама буду отвечать за всё. Если вас вызовут – молчите, и не лезьте. Ясно?

–Что за фигня? – скривился Никола. – Какая ты благородная. А мы с Михой типа ни при чём, да?

–Да. – Сказала, как припечатала. – Ник, вы выполняли мою просьбу. Лично у вас к этому козлу претензий не было. Так что хорош ругаться, я так решила, и так будет.

–А нашего мнения ты не хочешь спросить? – поинтересовался Миша. – Или мы друзья только пока дело делать надо. А как отвечать – так уже не друзья?

–Не надо, пацаны, – вздохнула Ксюша и протянула руку ладонью вверх, – поверьте, так будет лучше.

Никола и Мишка посмотрели на протянутую ладонь, переглянулись и засунули руки в карманы.

–Иди ты, знаешь куда… – сказал Коля. – А мы тоже… Куда хотим – туда и пойдем. И сделаем то, что захотим.

–Ребят, смотрите, директор приехал, – вмешался Миша, – пора.

–Ладно, – резюмировала Ксюша, – делайте как знаете. Только учтите – я скажу, что всё сделала сама. И скажу это так, что мне поверят.

Больше говорить было не о чем. Ребята спрятали пачку сигарет в щель между кирпичами и потихоньку побрели к школе.

Собрание началось с выступления Надежды Ивановны. Она поздравила всех родителей и учеников с окончанием учебной четверти, раздала табели с оценками и вскользь отметила хорошую успеваемость нескольких отличников.

Михаил Егорович и Елена Алексеевна на оценки дочери даже не взглянули. Они сидели на последней парте, вытянувшись в струну, и тревожно поглядывали на Ксюшу. О да, отец вполне мог бы гордиться сейчас своей дочерью: она стояла у стены за партами, спокойная, собранная и – на удивление – очень красивая. Никто бы не смог объяснить, почему – вроде бы, и одета она была как обычно: в синие американские джинсы и белый джемпер. Вроде бы, и волосы были традиционно небрежно зачесаны на косой пробор. И косметики на лице не было ни грамма. Но, несмотря на это, от Ксюшиной кожи как будто исходил блеск, глаза сияли гневом, а губы презрительно улыбались. И всё это было так красиво, так гармонично и чуточку по-бунтарски, словно Ксения Михайловна Ковальская за один час повзрослела лет на пять, и превратилась вдруг в молодую прекрасную женщину.

Анастасия Павловна на Ксюшу не смотрела. Она тихонько разговаривала с Завадской, и тихо улыбалась чему-то. Только когда к доске вышел директор, она видимо подобралась и устремила свой взгляд вперед. Взгляд, в котором не было ни капли сожаления.

–Товарищи родители. Коллеги. Переходим к следующей части нашего общего собрания. С прискорбием должен вам сообщить, что два дня назад в нашей школе произошел вопиющий случай хулиганства. Ученица девятого «А» класса совершила противоправные действия по отношению к одному из педагогов.

–Вы что, протокол задержания зачитываете? – Громкий Ксюшин голос разнесся по кабинету. Все обернулись в её сторону, а директор даже ахнул от возмущения. – Давайте тогда и приговор сразу.

–Ковальская! – рявкнула Надежда Ивановна. – Веди себя прилично!

Ксюша ухмыльнулась и кивнула, скрестив на груди руки.

–Итак, – продолжил директор, – Кто эта ученица, я полагаю, вам уже понятно. Мы не стали передавать это дело в милицию только благодаря специальной просьбе пострадавшего педагога. Но виновная должна понести наказание. И наша с вами задача – определить, какое именно. Прошу высказываться.

–Простите, Антон Евгеньевич, – подняла руку Надежда Ивановна. – Вы не могли бы объяснить конкретнее, в чём провинилась Ковальская.

–Она испортила одежду преподавателя и подстроила несчастный случай, из-за которого он лишился волос на голове, – охотно пояснил директор.

Ксюша расхохоталась так громко и заразительно, что добрая половина родителей не смогла сдержать улыбки. Все воочию представили себе, каким именно должен был быть этот несчастный случай.

–Ковальская! – на этот раз возмутился директор. Он постучал кулаком по столу и с неудовольствием посмотрел в развеселившийся зал. – Это совсем не смешно. Немедленно выйди сюда и объясни свои действия.

–Какие действия? – лениво поинтересовалась Ксюша, пробираясь через ряды парт к доске. – Смех, что ли?

–Нет. Объясни, зачем ты испортила причёску и одежду педагога.

В кабинете воцарилась тишина. Все ждали ответа. А Ксюша отвечать не торопилась – она спокойно подошла к учительскому столу, осмотрела его со всех сторон, прыжком уселась сверху, скрестила ноги, и заявила:

–Затем, что он не педагог, а козел плешивый.

Продолжение ответа потонуло во всеобщем гуле возмущения. Директор всплеснул руками, Надежда Ивановна громко возмущалась, родители принялись переговариваться, и только четыре человека оставались спокойными в этом хаосе: Ксюша, её родители, и Анастасия Павловна.

Наконец, директору удалось всех успокоить и восстановить тишину.

–Михаил Егорович, – уже спокойно попросил он, глядя поверх голов на Ксюшиного отца, – я прошу вас, успокойте вашу дочь. Иначе нам придется разговаривать по-другому.

–Я спокойна, – заявила Ксюша, не дав отцу сказать ни слова. – Вы сами спросили, зачем. Я ответила. Если не хотите слушать дальше, то я просто пойду домой, а вердикты вы и без меня вынесете.

–Антон Евгеньевич, – вмешалась завуч, – пусть она закончит. Товарищи родители, спокойнее, пожалуйста. Вы уже видите, с чем мы столкнулись. Проблема есть, и её можно решить только цивилизованно. Ковальская, мы тебя слушаем. Продолжай.

–Так вот, – улыбнулась уголком рта Ксюша. – Этот козел… то есть педагог… позволил себе ударить женщину. Я его предупредила, что если он еще раз так поступит – то очень об этом пожалеет. Он поступил. И пожалел. Вот и всё.

–Какую женщину ударил Денис Анатольевич? – среди снова поднявшегося гула спросил директор.

–Не скажу, – коротко ответила Ксюша, – это абсолютно не ваше дело.

Шум усилился. Родители уже в голос обсуждали сложившуюся ситуацию, педагоги переглядывались и понимающе качали головами. Надежда Ивановна шепотом уговаривала Ксюшу признаться, а та сидела словно изваяние, не шевеля ни единым мускулом лица и тела.

–Позвольте мне сказать, – поднялась на ноги Анастасия Павловна. – Я знаю, кого она имеет ввиду.

Тук-тук. Тук-тук. Сердце с размаха впечаталось в ребра и заколотилось там в бешеном ритме. Глаза сузились еще сильнее, чем раньше, превратившись в тонкие щелочки. Ксюша вытерла вспотевшие ладони о собственные джинсы и пристроила их на колени, чтобы не было видно, как дрожат руки.

Вот так, Ксю. Сейчас она всё расскажет. И кончится весь этот идиотизм. И мы просто будем жить дальше. Просто и спокойно.

–Под женщиной, которую избил Денис Анатольевич, Ксения подразумевала меня, – заявила Анастасия Павловна. Помолчала немного и добавила, – полагаю, она ошиблась.

На Ксюшином лице расплылась широкая улыбка. Ну что, деточка, получила? Ничего неожиданного, правда? Ты знала, что всё будет именно так. Знала. Но, чёрт возьми, почему же так больно? Стеклянное чудовище внутри завертелось юлой, разрывая внутренности на части и разбрасывая их повсюду. Перехватило дыхание. Улыбайся! Слышишь, улыбайся! Просто улыбайся, и всё!

–Дело в том, что у Ковальской очень богатая фантазия, – продолжила тем временем Анастасия Павловна. – Это не раз отмечалось и мной, и моими коллегами. Очень жаль, что на этот раз невинные фантазии завели так далеко. Денис… Анатольевич всего лишь обсуждал с другом сюжет одного из американских боевиков. Насколько я понимаю, Ксения подслушала этот разговор и решила, что речь идет обо мне. Коллеги, я предлагаю ограничиться строгим выговором Ковальской. Полагаю, сегодняшний день многому её научит.

С этими словами Анастасия Павловна вернулась на своё место. На Ксюшу она не смотрела, но не могла не почувствовать острый взгляд, впивающийся в её лоб. Директор и завуч тихо совещались о чем-то у доски, родители снова начали переговариваться, теперь уже о том, как скоро кончится собрание.

–Ковальская, тебе есть, что сказать? – спросил директор, призывая всех к порядку.

–Есть, – Ксюша кивнула и спрыгнула со стола. Улыбка сползла с её лица, растворилась в уголках рта, – я хотела сказать всё вам лично, но раз уж вы устроили этот цирк – то придется так.

Она медленно пошла между рядами. Подтянутая, с высоко поднятой головой и расправленными плечами, она делала шаг за шагом, не замечая, как несколько десятков пар глаз смотрят на неё – кто-то осуждающе, кто-то – восхищенно.

Ксюша остановилась перед партой Анастасии Павловны, опустила взгляд и снова широко улыбнулась. Ее трясло изнутри, но усилием воли она заставила свой голос звучать спокойно и четко.

–Я понимаю, зачем вы это делаете, – сказала она, – но запомните: на удар я всегда буду отвечать ударом. И мне плевать, что за этим последует. Зло – это зло, как ни назови его, в какие красивые фантики ни заверни. И даже если вы считаете, что красивое зло можно назвать добром, я так не думаю, и не буду думать никогда.

По кабинету снова прокатилась волна шума. Некоторые взрослые даже привстали от удивления. Ксюша же ничего не замечала. Она смотрела на макушку Анастасии Павловны и крепко сжимала белыми пальцами край парты.

–И если это чмо еще раз посмеет поднять на вас руку, он пожалеет об этом снова.

В полной тишине Ксюша развернулась и проговорила – надрывно, яростно:

–Все слышали? Удар за удар. Иначе это просто не работает.

И добавила, уже громче и мягче, с оскалом на обезображенном спокойствием лице:

–А теперь орите, отправляйте меня в милицию, исключайте из школы – делайте что угодно, мне все равно.

От этого спокойствия в голосе, от этой страшной улыбки, все словно отмерли. Волна поднялась от покрытого линолеумом пола до белого потолка. Директор ожесточенно кричал что-то, показывая пальцем в Ксюшину сторону, завуч дергала его за полу пиджака и хваталась за сердце, родители смотрели кто с презрением, кто по-прежнему с восхищением. И только Анастасия Павловна не отрывала взгляда от покрытой лаком крышки парты.

В этом хаосе никто не заметил, как Михаил Егорович подошел к дочери, взял её за руку и привлек к себе. Не отпуская влажной ладошки, он двинул ногой и этим движением со страшным грохотом опрокинул на пол металлический стул. Все замолчали. Директор развернулся на полкорпуса и замер с открытым ртом.

–Отставить разговоры, – тихим, но уверенным голосом скомандовал Ксюшин отец. Дождался, когда в кабинете воцарится тишина, и продолжил. – Из этого собрания я понял, что моя дочь – фантазерка, хулиганка и потенциальный шизофреник. Имею вопрос к товарищам педагогам. Вы все узнали об этом только сегодня?

Он помолчал, оглядывая вытянувшиеся лица педагогов.

–Нет. Я так и думал. В таком случае позвольте спросить, почему я узнаю об этом только сейчас? Ксения, кто-нибудь из учителей объяснял тебе, что фантазировать – это нехорошо?

Ксюша молча посмотрела на отца и покачала головой. Она боялась, что если скажет хоть слово, то её вырвет.

–Никто. Я так и думал. Могу предположить, что о жизненных принципах моей дочери вы, как классный воспитатель, – взгляд в сторону Анастасии Павловны, – тоже узнали не теперь. Итак, вопрос. Насколько я знаю, первоочередная задача педагога – научить ребенка. Чему же вы научили мою дочь? Тому, что бороться за справедливость – это плохо. Тому, что мужчина, ударивший женщину, не заслуживает наказания. Допустим. Зато с точки зрения порицания вы решили не церемониться. Следующий вопрос у меня к Антону Евгеньевичу. Скажите, что здесь делают все эти люди? Я с уважением отношусь к родителям одноклассников Ксении, но не понимаю, какое отношение они имеют к разбираемому конфликту?

–Это традиции нашей школы, – неуверенно начал директор.

–Это травля, – припечатал Михаил Егорович. – Травля ребенка. Травля осознанная и спланированная. Но это мы с вами обсудим в частном порядке. Напоследок хочу отметить, чтобы ни у кого не было сомнений: я верю своей дочери. Ксения частенько хулиганит. Она не раз находилась на грани фола около конфликта с законом. Но у неё есть одно несомненное достоинство: моя дочь никогда не лжет. И если она сказала, что пострадавший педагог получил за дело – значит, так оно и было. Антон Евгеньевич, я зайду к вам завтра в девять ноль-ноль. И мы обсудим будущее моей дочери и условия её дальнейшего пребывания в вашей школе. Остальным педагогам приношу свои извинения. Забавно, что потребовалось собрать весь педагогический коллектив, чтобы наказать пятнадцатилетнюю девочку, надругавшуюся над взрослым мужиком.

С этими словами Михаил Егорович обнял Ксюшу за плечи и повел её к выходу из кабинета. Следом за ними вышла Елена Алексеевна.

Мама и отец шли молча. Они крепко держали Ксюшины ладони и сосредоточенно спускались по скользким ступеням. Изредка Михаил Егорович поглядывал на дочь и удовлетворенно улыбался, не видя на её лице ни единого следа слёз. И только когда они вышли на крыльцо и полной грудью вдохнули влажный воздух, отец отпустил Ксюшину руку и достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет.

–Лен, иди к машине, – сурово улыбнулся он, – мы с Ксенией скоро придем.

Мама поцеловала Ксюшу в щеку, погладила её по голове и послушно двинулась к дороге. А отец выбил из пачки две сигареты. Одну закурил, а вторую протянул дочери.

Струя никотина мягким облаком вошла в легкие, и напряжение постепенно стало отступать. Ксения глубоко затягивалась, боясь поднять взгляд на отца.

–Как ты умудрилась его побить? – спросил Егор Степанович, докурив до половины сигареты.

–Я не била, – тихо ответила Ксюша. Она собрала все свои оставшиеся силы в кулак и посмотрела отцу в глаза, – я подпалила волосы на его голове, только и всего.

Отец еле сдержал усмешку.

–Планируешь и дальше выяснять отношения подобным способом?

Ксюша выдержала его взгляд.

–Да, если другого способа нет.

Помолчали. Отец выбросил сигарету и еле заметно вздохнул.

–Понимаю. Ты вела себя достойно. Молодец.

У Ксюши словно камень с души упал. Она улыбнулась и тоже щелчком выбросила сигарету. Очень кстати всплыли в памяти Женькины слова: «Родители – это самое важное, что может быть сейчас в твоей жизни. Родители и друзья».

–Эй, пацаны, – словно откликаясь на мысли дочери, громко позвал Михаил Егорович, – идите сюда.

Из тени за ёлками появились две расплывчатые фигуры. Миша и Никола поднялись по ступенькам и смущенно остановились.

–Ксюх, – начал Мишка, – мы не пошли, потому что…

–Я знаю, – перебила Ксюша, – это была наша с ней война. Спасибо, что поняли.

Никола улыбнулся во все тридцать два и обнял друзей за плечи. Втроем они смешно потыкались лбами и похлопали друг друга по спинам. Где-то позади хлопнула дверь. Ксюша обернулась и увидела стайку взрослых, выходящих на улицу. Многие из них молча проходили мимо, а некоторые останавливались, чтобы переброситься с Михаилом Егоровичем парой слов.

–Я так понимаю, без вас тут тоже не обошлось. Молодцы. – Мишкин отец потрепал Ксюшу по затылку и похлопал сына по плечу. – Егорыч, я только одного не понял – почему ты раньше не вмешался?

–Ксения сама справилась. Ты же видел.

–Видел, – густые усы Тимошина затряслись от громового смеха, – ну, команда! Дал бы вам ремня как следует, но большие уже, вроде бы и неудобно.

STOP. FORVARD. PLAY.

-Ничего себе, – Ира удивленно покачала головой, – вот тебе и порядочная мамина дочка.

–Я изменилась, – пожала плечами Ксения.

–Так это из-за этого случая ты начала ее ненавидеть?

Она вздохнула. Прикурила еще одну сигарету, и вздохнула снова.

–Я не ненавидела ее, Ирка. Я простила ее в ту же минуту, как она произнесла эти свои лживые слова. Я не умела ее ненавидеть. Злиться – могла, а ненавидеть – нет. Но когда я увидела ее на дискотеке с этим ублюдком, что-то во мне перевернулось. Я поняла, что это – конец. Что дальше так нельзя. И начала менять свою жизнь.

STOP. BACK. PLAY.

-Елена Васильевна!

Ксюша бежала по школьному коридору, на ходу пытаясь перекричать звонок. Завадская не слышала: удалялась все дальше и дальше в сторону кабинета истории, и было ясно: еще несколько секунд, и она скроется за дверью.

В несколько прыжков Ксюша догнала ее и, не успев подумать, схватила за руку. Ее будто током обожгло.

–Простите, – растерянно сказала она, отступая и убирая руку, – я не…

–Привет, Ксюш, – Елена Васильевна улыбалась и ни капельки не злилась, – в честь чего пожар?

–Я… – да соображай же ты, чертова голова! – Я хотела спросить, можно я вечером приду? Ну если вы будете в школе, и я…

–Приходи, – Завадская положила конец Ксюшиным мучениям и ласково потрепала ее по плечу, – только пообедать не забудь после школы, ладно? А к пяти часам я тебя жду .

Кивнула на прощание, и скрылась в кабинете.

Звонок уже отзвенел, но Ксюша не двигалась с места. Это «я тебя жду» растекалось по телу ласковым теплом, и дышать вдруг стало можно, и думать тоже.

–Ковальская, – услышала она позади недовольный и немного смущенный голос. Очень знакомый голос.

–Здравствуйте, Анастасия Павловна, – ответила, не оборачиваясь.

–Ты почему не на уроке? Звонок не для тебя сделан?

Всю секунду перед ответом Ксюша потратила на то, чтобы прислушаться к себе. Екнуло. Екнуло, конечно, но уже меньше, уже совсем чуть-чуть, настолько чуть-чуть, что даже внимания обращать на это не стоило.

–Я договаривалась к Еленой Васильевной о факультативных занятиях, – сказала она спокойно, и, по-прежнему, не обернувшись, пошла прочь по коридору. Затылок ее сводило от сверливших его любимых, но уже больше не нужных глаз.

Ровно в пять она уже была в школе – сидела на подоконнике напротив кабинета истории с пирожками, завернутыми в бумагу, в руках, и ждала. Она вспоминала, как попросила Завадскую позаниматься с ней дополнительно – господи, каких усилий стоило выдавить из себя эту просьбу! Вспоминала, как на первых занятиях старательно смотрела на нее и выискивала черты, которые бы ей понравились. Как странно все вышло…

–Ксюша!

Завадская, улыбаясь, шла по коридору. Ксюша спрыгнула с подоконника и устремилась к ней навстречу.

–Прости, опоздала немного, – Елена Васильевна посмотрела на протянутые пирожки и покрасневшую как рак Ксюшу, – это мне?

–Да.

Она уловила улыбку, но совершенно не поняла, как так вышло, что Елена Васильевна забрала пирожки и поцеловала ее в горящую огнем щеку.

–Спасибо! Ты такая заботливая, Ксюшка. Идем, согреем чаю и будем заниматься.

И они правда согрели чай (Ксюша сбегала с литровой банкой в туалет за водой, а Завадская достала кипятильник), и пили его, заедая пирожками, и Ксюша, широко раскрыв рот, слушала, как Елена Васильевна говорит об истории Древней Греции, и смеялись, и договаривались о следующем занятии.

И было так легко, так спокойно, так просто, словно и не было позади всех этих переживаний, страхов и сомнений. Словно так и должно было быть – просто разговор, просто чай, просто ласковая улыбка и теплый взгляд. И больше ничего не было нужно.

Закончили уже когда стемнело. Попрощались у дверей школы, хотя Ксюше очень хотелось проводить, но попросить об этом она не решилась. Проводила взглядом, поправила лямки рюкзака, и побежала в общежитие.

Женя жил на втором этаже, в угловой комнате, проход к которой вечно был заставлен тазами, стиральными досками и детскими велосипедами. Ксюше повезло: он был один.

–Ну как твой заменитель Сотниковой? – Спросил он, едва открыв дверь и поздоровавшись.

Ксюша споткнулась и замерла на пороге.

–Что? – Холодно переспросила она.

–Ты знаешь, что. – Женя за лямки рюкзака втащил ее в комнату и захлопнул дверь. – Сработала твоя теория?

–Сработала.

Они вдвоем уселись на старый диван у стены и Женя вопросительно поднял брови.

–Так спокойнее, – объяснила Ксюша, – так безопаснее. Так вообще проще.

–Ну да, – согласился Женя задумчиво, – вот только Завадская твоя – не Сотникова, и ты хорошо это знаешь.

–А какая разница? – Ксюша с вызовом посмотрела на него и встретив ответный насмешливый взгляд, отвела глаза. – Мне нужно ее забыть, и я забуду. Если для этого нужно заставить себя полюбить другого человека – я это сделаю.